Юрий Сотник. Вовка Грушин и другие (сборник)

   – Вот я и говорю: надо.
   – «Надо, надо»! А как ты предупредишь? Как предупредишь? Пойдешь и скажешь ему: «Здравствуйте! Это мы на вас собаку натравили. Теперь идите делать прививки»? Так ты ему скажешь, да? Знаешь, что он с нами сделает?
   Ребята подошли к крыльцу старинного особняка, украшенному каменными львами со щербатыми мордами. Олег положил на одну из ступенек свой портфель и сел на него. Сел рядом с ним и Гриша. Глаза у дрессировщика покраснели, он часто моргал мокрыми ресницами и хлюпал носом.
   – Дурак я… Нет… нет, не дурак, а просто идиот, что послушался тебя, – причитал он, мотая из стороны в сторону головой. – Послезавтра папа из отпуска приезжает, а я… я ему такой подарочек… «Платите штраф рубликов двести за вашего сына».
   – И еще из пионеров исключат, – добавил Гриша.
   Долго сидели дрессировщик и ассистент на ступеньках крыльца между каменными львами. Лица обоих выражали такое уныние, что прохожие замедляли шаги, поглядывая на них.
   Уже давно настало время обеда, но ни Гриша, ни Олег не вспомнили об этом.
   Каждый из них с тоской представлял себе, как его задерживают в милиции, как вызывают туда ничего не подозревающих родных и как, наконец, на глазах у всего класса снимают с него пионерский галстук. И каждый чувствовал, что он не в силах вынести все это. И каждого вместе с тем мороз продирал по коже, как только он начинал думать о лейтенанте, который мог умереть мучительной смертью из-за их малодушия.
   – У него, может, дети есть, – медленно проговорил Гриша.
   Олег помолчал немного, потом сказал решительным тоном:
   – До приезда папы из отпуска ничего не будем делать. Послезавтра папа приедет, я его встречу как следует, а после послезавтра пойдем и заявим.
   Гриша не ответил. Олег помолчал еще немного и вдруг быстро поднялся:
   – Нет, не могу! Уж лучше сразу, чем еще два дня мучиться. Идем!
   Гриша не шевелился. Он сидел на ступеньках, опустив голову, и молчал.
   – Ну, пошли! Решили так уж решили, – сказал Олег.
   – Куда пошли? – проворчал Гриша, не поднимая головы.
   – Ну, в милицию, в третье отделение. Пойдем расскажем все, а там они уж сами найдут того лейтенанта и предупредят. Пошли!
   Но Гриша и на этот раз не шевельнулся.
   – А мне чего ходить? Твоя собака, ты и иди.
   – Ах, так! Ну и пожалуйста!.. Как хочешь!.. – Олег всхлипнул. – Сам подбил меня, чтобы натравить, а теперь в кусты… Как хочешь… Пожалуйста!..
   И Олег, вытянувшись в струнку, слегка подрагивая узкими плечами, не оглядываясь, быстро пошел по тротуару.
   Тут только Гриша поднял голову и стал смотреть вслед удаляющемуся товарищу. Через минуту он вскочил и рысцой догнал дрессировщика:
   – Ладно. Пошли.
   Приятели рядышком зашагали по тротуару. Пройдя два квартала молча, Олег громко, с какой-то судорожной уверенностью в голосе, заговорил:
   – Вот увидишь, что нам ничего не будет! Ну, вот увидишь!.. Ведь они же должны понимать!.. Ведь мы же благородный поступок… Ведь мы же ему, может быть, жизнь спасаем, правда? Ведь они должны понять, правда?
   Гриша молчал, только сопел.
   И вот они остановились перед подъездом, рядом с которым была прибита вывеска: «Третье отделение милиции».
   – Пошли? – чуть слышно сказал Олег, взглянув на Гришу.
   – Пошли, – прошептал тот.
   И оба не двинулись с места.
   – Ну идем? – сказал через минуту Олег.
   – Идем.
   Олег приоткрыл дверь, заглянул в нее, потом тихонько, словно крадучись, вошел в подъезд. Следом за ним бочком протиснулся и Гриша.
   Ребята очутились в длинном коридоре с двумя рядами закрытых дверей. Только первая дверь справа была открыта. Она вела в комнату, разделенную на две части деревянным барьером.
   Первая половина комнаты была пуста, если не считать милиционера, стоявшего у двери. За барьером у стола стоял маленький, толстый лейтенант с красным лицом и что-то сердито кричал в телефонную трубку. За другим столом в дальнем углу сидел еще один милицейский работник.
   – Вам чего тут нужно? – строго спросил милиционер у двери, как только ребята сунулись в комнату.
   – Нам?.. Нам… начальника… – пролепетал Олег.
   – Какого начальника? Дежурного? По какому вопросу?
   – Нам по вопросу… нам заявить нужно, по очень важному…
   – Дежурный занят. Посидите здесь, – сказал милиционер, пропуская ребят в комнату, и передразнил с усмешкой: – «Заявить»!
   Ассистент с дрессировщиком сели на скамью с высокой спинкой. Лица их теперь стали серыми от страха, потому что толстый лейтенант, сверкая маленькими глазками и с каждой секундой все больше распаляясь, кричал в телефон:
   – А я из-за вас получать взыскание не намерен, товарищ Фролов! Понятно вам? Не намерен! Я лучше сам на вас взыскание наложу… Письмо получено. Да, да, получено, товарищ Фролов. – Лейтенант взял со стола какой-то зеленый конверт, потряс им над головой и с размаху бросил на стол. – И вы дурака не валяйте, товарищ Фролов. Маленького из себя не стройте!
   Тут Гриша почувствовал, как Олег толкнул его в бок, и услышал взволнованный шепот:
   – Дураки мы! Пойдем скорее! Ведь письмо написать можно… Напишем письмо, и всё!
   Ребята поднялись.
   – Всё! Кончены разговоры! Всё! – яростно прокричал толстый дежурный, треснул трубкой о рычаг и, сопя, повернулся к мальчикам: – Так! Слушаю вас!
   Мальчики взглянули друг на друга и ничего не ответили.
   – Ну? Что вам угодно? – повысил голос дежурный.
   – Нам… мы… нам ничего… мы просто так… – пробормотал Олег.
   – Как это «просто так»? Гулять, что ли, сюда пришли?
   – Мы… мы… Пойдем, Уточкин, – быстро сказал Олег.
   Мальчики дернулись было к выходу, но тут же застыли на месте, в ужасе приоткрыв рты и вытаращив глаза. В дверях стоял тот самый лейтенант.
   Гриша так и не запомнил, сколько длилось страшное, леденящее душу молчание. Ему казалось, что прошли целые часы, прежде чем Олег выговорил сдавленным голосом:
   – Здравствуйте, товарищ лейтенант!
   – Здравия желаю! – ответил тот, вглядываясь в мальчишек.
   И вдруг дрессировщик и ассистент, словно подхваченные волной отчаяния, заговорили одновременно, заговорили громко, быстро, перебивая друг друга, стараясь друг друга перекричать:
   – Товарищ лейтенант, вы… вы… нас простите, это мы на вас тогда собаку…
   – Ага… нечаянно… мы вам только показать…
   – Мы ее дрессировали на собаку охранно-сторожевой службы…
   – Он поводок нечаянно упустил. Он вам только показать, а она вырвалась…
   – Мы отрабатывали с ней команду «фас», и мы хотели потом пойти в питомник и показать, как мы ее дрессируем…
   – Вам теперь прививки надо делать…
   – И мы хотели попросить, чтобы нам дали настоящую овчарку на воспитание, и…
   – Потому она, может быть, бешеная. Нам тоже делают прививки…
   По мере того как дрессировщик с ассистентом несли эту околесицу, лицо лейтенанта становилось все жестче, все сердитее.
   – Ясно! Хватит! – вдруг крикнул он и, сунув руки в карманы брюк, большими шагами стал ходить по комнате.
   Ребята умолкли. От них, как говорится, пар шел.
   – А, ч-ч-черт! – прорычал высокий лейтенант.
   Дежурный сидел, низко склонив голову над столом, и Гриша заметил, как он покусывает губы, чтобы не рассмеяться.
   Милиционер, сидевший в углу, закрыл лицо растопыренными пальцами правой руки, и плечи у него дрожали. И милиционер, стоявший у двери, тоже сдерживал улыбку.
   – А, ч-черт! – повторил лейтенант и вдруг, вынув руки из карманов, сжав кулаки, остановился перед мальчишками. – Да вы… Да я вас сейчас… да я!.. – выкрикнул он громко и, так и не договорив, снова принялся шагать по комнате.
   – Это которая тебе брюки на коленке порвала? – спросил дежурный, все еще глядя в стол.
   Лейтенант не ответил. Тогда дежурный поднял голову и обратился к Грише:
   – Так! Твой адрес и фамилия?
   – Кузнецов переулок, дом три, квартира восемь, – тихо ответил тот.
   Дежурный записал адрес и посмотрел на Олега:
   – Твой?
   – Проезд Короленко, дом пятнадцать, квартира один.
   – Так. Идите!
   Мальчики направились к двери, но через два шага Олег остановился и обернулся к дежурному:
   – Скажите, пожалуйста, а что нам теперь будет?
   – Там увидим. Идите, пока целы.
   Милиционер, стоявший в дверях, пропуская ребят, легонько щелкнул Гришу по макушке.
   Очутившись на тротуаре, мальчишки бросились бежать, словно боясь, что лейтенант сейчас выскочит и погонится за ними. Когда же свернули в ближайший переулок, Олег вдруг остановился, сунул руки в карманы брюк и прислонился спиной к стене дома.
   – Дураки, дураки и дураки! – сказал он медленно и негромко.
   – Кто… дураки?
   – Мы с тобой дураки: зачем мы правдашние адреса дали? Ведь никто не проверял.
   Гриша в ответ на это только вздохнул.
 
   Одиннадцать дней Гриша ждал, что его родителей вызовут в милицию. На двенадцатый день, когда он был в школе, раздался звонок. Бабушка открыла дверь и увидела стройного лейтенанта в милицейской форме.
   – Виноват! Здесь живет Гриша Уточкин?
   – Зде-е-есь, – протянула бабушка упавшим голосом.
   – Дома он?
   – Не-е-ту… В школе!..
   – Разрешите на минуту!..
   Бабушка посторонилась, пропуская лейтенанта в переднюю, и тут только заметила, что лейтенант ведет на поводке щенка-овчарку с острой мордой, торчащими ушами и высокими толстыми лапами.
   – Вот, передайте ему, пожалуйста, – сказал лейтенант, вкладывая конец поводка в бабушкину руку. – На ошейнике монограмма есть. И скажите, что привет им обоим от лейтенанта Самойленко.
   Лейтенант приложил руку к козырьку и удалился.
   Бабушка выпустила из рук поводок и долго стояла, уперев руки в бока, глядя на щенка, который расхаживал по передней, потягивая носом. Потом она сходила в комнату, надела очки и, вернувшись в переднюю, присела на корточки.
   – Ну-ка, ты! Как тебя?.. Поди сюда! – сказала она, чмокнув губами.
   Щенок подошел к ней, виляя хвостом и улыбаясь. Придерживая его за спину, бабушка нашла на ошейнике металлическую пластинку. На ней было выгравировано:
   «Грише Уточкину и Олегу Волошину от работников 3-го отделения милиции».
   – Ишь ты!.. – прошептала бабушка.
 
   1954 г.

Кинохроника

   В ту субботу, придя из школы и пообедав, я вынул из шкафа самодельный киносъемочный аппарат и приступил к своему обычному занятию: я завел пружину аппарата, наставил пустой, без пленки, аппарат на кошку, умывавшуюся посреди комнаты, и нажал на спуск. Аппарат затрещал; кошка посмотрела на меня долгим взглядом, зевнула, потянулась и ушла под кровать.
   Я побрел на кухню и наставил рамку видоискателя на маму, которая мыла посуду. Кинокамера снова затрещала. Мама тяжело вздохнула и покачала головой:
   – Боже! Как ты мне надоел со своим аппаратом!
   Я тоже вздохнул и поплелся прочь из квартиры. Во дворе на лавочке сидела старушка. Перед ней катали жестяной самосвал двое малышей. Я навел свою камеру на них.
   – Все трещит и трещит! – прошамкала старушка. – Которые дети книжки читают или играют себе, а этот все трещит и трещит…
   Больше я трещать не стал. Я вернулся домой, спрятал свой аппарат, сел у стола и уныло задумался.
   Прошло уже десять дней, как я с помощью папы построил свою киносъемочную камеру и проектор к ней. Выглядела моя камера неказисто, но первая же пленка, снятая ею, оказалась вполне приличной.
   С тех пор и начались мои мучения. Папа купил мне два мотка пленки. Первый пробный моток я сгоряча извел на всякие пустяки, а стоил он не так уж мало. Я дал папе слово, что больше не истрачу зря ни одного кадрика. Я решил на оставшейся у меня пленке снять такую боевую, такую увлекательную кинохронику, чтобы все зрители были поражены.
   Несколько дней я слонялся со своим аппаратом по городу, ожидая, что случится какое-нибудь происшествие, но ничего не случалось. Я надоел всем родным и знакомым, расспрашивая их, не готовится ли где-нибудь интересное событие, но так ничего и не узнал. Моточек пленки лежал нетронутым в моем столе, а сам я утешался лишь тем, что наводил пустой аппарат то туда, то сюда и заставлял его трещать на холостом ходу. Этим треском я тоже всем надоел, да и самому себе порядком надоел.
   Раздался звонок. Я вышел в переднюю, открыл дверь и увидел своего двоюродного брата, пятиклассника Владю Аникеева. Я сразу догадался, что у Влади что-то произошло. Занятия в школе давно кончились, а он был с портфелем в руках. Кроме того, обычно солидный, аккуратный, он имел сейчас какой-то растрепанный вид: пальто его было распахнуто, воротник гимнастерки расстегнут, а большие круглые очки сидели криво на его носу.
   – Здравствуй! Дело есть! – сказал он, хмуро взглянув на меня, и стал снимать пальто.
   – Из школы? – спросил я.
   – Ага!
   – Что так поздно?
   – Сбор проводил.
   – Отряда?
   – Нет, с третьим звеном.
   Владя прошел в комнату и стал разглядывать в зеркале свое лицо.
   – П-подлецы! – процедил он сквозь зубы.
   Тут только я заметил, что правая дужка его очков сломана, а вдоль щеки тянутся четыре царапины.
   – Ты что, дрался, никак? – спросил я.
   – Разнимал, – проворчал Владька, не отрываясь от зеркала.
   – Кого разнимал?
   – Третье звено.
   – Вот это звено! На сборе подрались?
   – Нет, после. – Владя поправил на носу очки, но они тут же снова съехали набок.
   – А что за сбор у вас был?
   – На тему «Дружба поможет в учебе и труде».
   Я плюхнулся на диван и захохотал. Владя отошел от зеркала.
   – Тебе смех, конечно, а меня как председателя на каждом совете дружины за это звено прорабатывают. – Он сел на стул, расставив ноги и опершись руками о колени. – В общем, давай ближе к делу. Твой аппарат работает?
   Я сразу перестал смеяться:
   – Работает.
   – И пленка есть?
   – Есть. Только немного. Моточек один.
   Владя пристально смотрел на меня сквозь перекошенные очки.
   – Кинохронику снять хочешь? Боевую?
   Тут уж я совсем насторожился:
   – Конечно, хочу! А что именно?
   – Драку. Настоящую. Четверо мальчишек будут драться и, может быть, три девчонки.
   Я так и подскочил. Я прямо ушам не верил, что мне привалило такое счастье.
   – Владька! Ты не врешь? Кто будет драться? Где? Когда?
   – Завтра в девять утра. В парке. Третье звено будет драться.
   – Опять третье звено!
   – Ага! Погоди, я тебе обрисую положение. – Владя придвинулся со стулом поближе ко мне. – Понимаешь, в нашем отряде с дружбой не совсем благополучно. Мы с Люсей, нашей вожатой, за один только месяц два мероприятия по внедрению дружбы провели: сбор отряда на тему «Отлично учиться и крепко дружить» и литературную викторину на тему «Классики мировой литературы о дружбе». Мы с Люсей и сами замучились и ребят замучили, готовя эти мероприятия, а дружба все еще не на высоте. Особенно в третьем звене. С ним прямо спасу нет! Как перегрызлись летом из-за чего-то, разделились на две партии, так до сих пор и воюют. Мы с Люсей думали, думали, как с ними быть, и решили для них специальный сбор звена организовать, посвященный дружбе. Главарю одной партии, Андрею Тарантасову, велели доклад подготовить на тему «Зачем нужна дружба», а его врагу, Оське Дробилкину, поручили сделать содоклад «Что мешает нашей дружбе». Тане Зарубиной (она у них поэтесса) заказали стихи о дружбе написать и всех вместе заставили песню разучить – «Дружно шагает наше звено». Сегодня, значит, и провели. Андрей свой доклад благополучно сделал, а Оська как начал свой содоклад, так сразу и заявил, что дружбе мешают Андрюшка и его компания и что все они такие-то и расперетакие-то. Мы с Люсей их кое-как угомонили, но дальше сбор все равно насмарку пошел: Татьяна стихи читать отказалась, а песню они такими голосами провыли, меня аж мороз по коже продрал. А после сбора выхожу из школы на улицу, смотрю, а они уже! Гришка Тамару за косу ухватил, а Зинаида Гришку портфелем по голове, а Оська… Словом, каждому дело нашлось. Я вмешался, и вот тебе результат. Мило, а?..
   – Ну ладно! Ты давай главное говори: о завтрашнем дне.
   – Погоди! Сейчас будет главное. Подоспели старшеклассники, разогнали их, и они отправились по домам. А я задержался: все пытался дужку к очкам приладить. Наконец иду домой, вхожу в парадное (мы с Гришкой на одной лестнице живем) и слышу на верхней площадке голоса. Там уже собрались Гришка, Андрей и Татьяна. Останавливаюсь, прислушиваюсь и знаешь, что слышу? Гришка с Андреем сговариваются на Оську засаду устроить. Тот, понимаешь, завтра в кино собирается на десять утра, а эти хотят с девяти в парке засесть и его подстеречь. И Татьяна с ними пойдет: из кустов будет смотреть. Я, значит, послушал их, послушал, тихонько вышел из парадного и бросился к Оське. Прибегаю к нему и говорю: так, мол, и так, ты завтра по тропинке, что через парк ведет, не ходи – там тебя Гришка с Андреем отлупить собираются. А он очень обрадовался и говорит: «Спасибо, что сказал. Я завтра с собой Никиту возьму и всех наших возьму, и мы сами на них засаду устроим и так их отделаем, что папа с мамой не узнают». Я прямо на Оську глаза вытаращил. «Ты что, спятил? – говорю. – Ты думаешь, я, председатель совета отряда, к тебе прибежал, чтобы такое побоище организовать?» А он отвечает: «Ты меня не агитируй! Тут вопрос принципиальный. Гришка с Андреем затеяли хулиганский поступок, а хулиганам нужно давать отпор. И имей в виду, говорит, если ты Гришку с Андреем предупредишь, мы тебя самого отлупим, хоть ты и председатель». Я посмотрел, посмотрел на Оську и вдруг сказал: «Ладно! Поступайте как знаете! Никого я предупреждать больше не буду». Это знаешь почему? Я вспомнил о тебе и принял такое решение: пусть они дерутся завтра сколько им влезет, а ты их потихоньку сними. А потом мы твою кинокартину в школе покажем. Пусть на них вся дружина полюбуется! Может, хоть такой позор их перевоспитает!
   Я вообще человек сдержанный, но тут я обнял Владьку, чмокнул его в щеку, потом два раза перекувырнулся через голову на диване. Когда я успокоился, Владя объяснил мне подробно, в каком месте парка будет засада, и на прощание крепко пожал мне руку.
   – Желаю удачи. Я бы сам с тобой завтра пошел, да мы с утра за город уезжаем.
   Проводив Владю, я подумал, что мне надо заранее осмотреть место завтрашней съемки. Я побежал в парк.
   Местечко, выбранное вояками из третьего звена, было очень удобно для засады. Парк в нашем городе большой, старинный. Он больше похож на лес, чем на парк. Полянка, через которую шла тропинка к кинотеатру, была со всех сторон окружена густым кустарником. Даже находясь в трех метрах от полянки, нельзя было бы разглядеть, что на ней происходит. А вот выбрать подходящую позицию для съемки оказалось не так-то просто. С полчаса я лазил по кустам да раздумывал, как быть. Заберусь поглубже в кусты и вижу, что ветки обязательно заслонят мне объектив, выберусь поближе к полянке и понимаю, что этак меня в два счета обнаружат, а этого мне вовсе не хотелось. Судя по рассказам Владьки, в третьем звене такой народ, что они сначала отлупят человека, а потом подумают, стоит ли его лупить. Пускай они пятиклассники, а я шестиклассник, но их-то ведь много, а я один!