Страница:
Пока в доме не было Фомы, Катруся не очень заботилась о своих куклах. Она любила с ними поиграть. Любила подбирать лоскутики, когда мама что-нибудь шила, и делать из них платочки или шапочки для Тамары и Дюймовочки. И на прогулку она часто брала с собой куклу или медвежонка Михлика.
Но Катруся недолго возилась с ними. Она усаживала их на стульчики или кидала на этажерку и тут же забывала про них. И куклы скучно сидели себе день и ночь на стульях или валялись на этажерке как попало, иногда даже вверх ногами. Что они думали в это время про свою хозяйку, об этом никто не знал. Ведь куклы говорить не умеют и никому пожаловаться не могут.
Но с того дня, как в доме появился Фома, всё пошло по-новому.
Фому нельзя было небрежно кинуть куда-нибудь. Кинешь, а он сразу пищит: «Фо-ма!» И пищал он таким жалобным голоском, что Катруся в тот же миг хватала его на руки и прижимала к себе. Конечно, это кукла, а не живой ребёнок. Но если он может говорить, значит, может и обижаться на плохое обращение! Папа, правда, сказал, что Фома вовсе не говорит, а просто у него есть такой пищик в животе, похожий на голос. Ну, да взрослые всегда всё объясняют как-то по-своему.
Вечером, ложась спать, Катруся хотела положить Фому на этажерку. Но он, как всегда, запищал. Конечно, он обиделся, что его не укладывают в постель, не раздевают на ночь… Что за охота спать где-то среди кубиков и посуды!
Пришлось раздеть его, положить около себя в постельку, накрыть одеялом. Пускай себе спит спокойно.
Катруся обняла Фому одной рукой и уже собралась заснуть. Вдруг она вскочила с постели.
— Ты чего встала? — удивилась мама, которая что-то чертила, наклонившись над столом.— Ложись и спи, поздно уже!
— Мамуся, я сейчас, я быстро засну! — ответила Катруся — Мне только надо уложить Тамару, и Дюймовочку, и Михлика тоже!
— Вот так выдумала! Что за игры среди ночи? Утром будешь играть со своими куклами, а сейчас — марш в постель!
— Да нет, мамуся, как ты не понимаешь? Я совсем не хочу играть,— сказала Катруся.-Мне просто нужно уложить их спать, как Фому. Они же видят, что я его уложила, а их нет, им обидно… Ведь они не виноваты, что не умеют гово рить… что им такого пищика не вставили, — добавила она, вспомнив папины объяснения.
Мама отложила свою работу и поглядела на дочку.
— А что ж, может, и вправду так, — сказала она подумав. — Надо всегда быть справедливой. Только куда ты теперь их положишь? Нельзя же всю ораву в твою постель класть — тебе и самой в ней места не останется. Давай уж вдвоём что-нибудь придумаем…
Тут мама и Катруся начали делать постель для кукол. Они сдвинули два стульчика, положили на них коврик и диванную подушку. Вместо одеяла мама постелила старый шерстяной платок. Потом они начали раздевать и укладывать Тамару и Дюймовочку. А медвежонка и раздевать не пришлось — на нём ничего не было надето, только красная ленточка на шее.
За этим занятием застал их папа. Он только что вернулся с какого-то собрания.
— Что я вижу? — сказал он. — Какое трогательное зрелище: мама укладывает спать кукол, а дочка в одной рубашке и босиком ей помогает!
— Молчи, — сказала мама, — я тебе потом расскажу, в чём дело… Ну, вот и уложена твоя детвора, Катруся. Теперь ложись сама и спи спокойно.
С этого времени Катруся никогда не забывала вечером раздевать и укладывать всех своих кукол. Мама сшила им из разных лоскутков одеяла, простынки и наволочки, сделала маленькие подушечки. А папа купил хорошенькую деревянную кроватку. Тамара и Дюймовочка обе помещались в ней. Михлик спал на стуле, а Фому Катруся всегда укладывала с собой.
Что и говорить, хлопот теперь у Катруси было немало. Утром приходилось одевать всех по очереди. Сначала, конечно, Фому. Потом Тамару, большую куклу в синем платьице и белом фартучке. У Тамары были настоящие косы. Жалко, что расчёсывать их было нельзя — мама сказала, что тогда все волосы вылезут и кукла станет лысая. Зато платье у неё хорошо снималось и надевалось, застёгивалось на пуговки. А внизу у неё была рубашка с кружевом и белые трусики.
Дюймовочка у Катруси совсем маленькая, её потому и назвали таким именем. Когда-то мама читала Катрусе сказку про Дюймовочку, такую маленькую-премаленькую девочку, которая сидела в ореховой скорлупке, будто в лодочке, и плавала в миске с водой. Сказка эта очень понравилась Катрусе.
И тогда же, на Новый год, пришла посылка от бабушки с Дальнего Востока. В этой посылке, кроме разных других вещей, оказалась маленькая куколка.
«Ой, какая малюсенькая! — обрадовалась Катруся. — Это у меня будет Дюймовочка!»
Катрусина Дюймовочка, конечно, не поместилась бы в ореховой скорлупке. Но если сравнить её с Тамарой и Михликом, то она и вправду была очень маленькая. Зато у неё было много разных платьев, юбочек и кофточек: для такой маленькой куколки можно шить одежду из мелких лоскутков. А на ночь Катруся раздевала её и завёртывала в носовой платок.
С Михликом было меньше возни, потому что, как известно, он носил только красную ленточку на шее. Его хорошо защищала от холода своя собственная плюшевая шкура.
Как-то после завтрака пришла Наташа со своей куклой Светланой. Она часто приходила к Катрусе или Катруся к ней — ведь они очень дружили.
— Здравствуйте! — сказала Катруся. — Как вы поживаете? Как здоровье вашей дочки? Садитесь, пожалуйста!
— Ах, знаете, — ответила Наташа, — моя дочка здорова, только очень непослушна. Она сегодня не хотела Вставать и умываться.
— Что вы говорите? Как это нехорошо! — покачала головой Катруся. — Мои дети тоже непослушные, у меня с ними столько хлопот!
Так разговаривали они, как две взаправдашние мамы. Хозяйка и гостья посадили своих детей вокруг столика, а сами принялись готовить им обед.
— На первое будет суп! — сказала Катруся.— Налей воды в эту кастрюльку, а я пойду на рынок купить что-нибудь.
Она взяла маленькую корзинку и пошла на кухню.
— Мама, дай мне картошки, нам нужно сварить суп. Или морковку! — по просила Катруся. Она увидела, что мама как раз начала чистить морковь для борща.
— Вот тебе морковка, уже очищенная.
— А чем её резать?
— Этим ножиком. Он не острый — не порежешься.
Катруся положила мор-ковку в корзинку, взяла ножик. А сама поглядела: нет ли ещё чего на столе?
На столе лежало сырое мясо, но из него ничего нельзя сделать для кукол. Потом ещё были яйца… Ну, да их мама всё
равно не даст…
— Ты что заглядываешь? — сказала мама. — Тут больше ничего для тебя нет. Возьми в шкафу булочку, конфеток да и корми своих детей.
Подружки быстро приготовили куклам вкусный обед: на первое суп с морковью, хоть и не варёный, но почти совсем как настоящий. На второе — каша из мочёной булки с сахаром. На третье — конфетки.
Наташа и Катруся разделили каждую конфетку на мелкие части, чтобы всем хватило.
— Ну, ешьте, дети, не капризничайте! Тамара, сиди пря мо, не падай со стула!
— Посмотрите, ваш Михлик уже всё поел, дайте ему добавки!
— Ах, вы знаете, у моего Михлика страшный аппетит! По тому он такой толстый и пушистый. А вот моя Дюймовочка ни чего не хочет есть, только сладкое! Кушай суп, Дюймовочка, а то ты никогда не вырастешь!
Но маленькая Дюймовочка упрямо отказывалась есть суп с морковью.
За это её вывели из-за стола и поставили в угол. Зато все другие куклы быстро съели первое и второе, и им начали раздавать конфетки. Тут уж Катруся не утерпела — дала своему любимцу Фоме целых три кусочка, и он, конечно, их сразу съел.
— Ой, ой, ой! — покачала головой Наташа. — Ваш Фома столько съел сладкого, что у него обязательно заболит живот. Наверно, уже болит… Поглядите, как он сморщился!
Катруся испуганно схватила Фому на руки и поглядела на него. И что это Наташа придумывает? Совсем он не сморщился, а улыбается, как всегда.
— Это он нарочно улыбается, а живот у него всё-таки болит, — сказала Наташа. — Уложи его скорей в постель, я буду его лечить!
Дело в том, что Наташина мама была доктор. Катруся ещё не придумала, кем она будет, когда вырастет. А вот Наташа давно уже решила, что обязательно станет доктором, как её мама. И когда они играли в куклы, она всегда придумывала, что кто-нибудь больной, и тут же начинала его лечить. Катруся в ту же минуту раздела Фому и уложила его в постель. Наташа вышла в коридор и оттуда постучала в двери. Катруся отворила.
— Здравствуйте! Это вы вызывали доктора? Кто тут больной?— суровым голосом спросила Наташа-доктор.
— Здравствуйте, доктор! Болен мой сынок Фома. У него живот болит! — ответила Катруся.
— Сейчас мы его выслушаем!
Наташа вытащила Фому из постели и начала выслушивать, прижав к его животу пустую катушку. Потом засунула ему под мышку карандаш — это, конечно, был термометр.
Подождав немного, Наташа поглядела на карандаш, стряхнула его, как настоящий термометр, и сказала:
— Ваш сын очень болен, у него тридцать и шесть. Он наелся сладкого и из-за этого захворал. Ему нельзя гулять и нельзя сидеть на окне. Положите ему на горло компресс и давайте горькое лекарство. До свиданья!
— До свиданья, доктор!
Доктор важно поклонился и ушёл. А Катруся нашла клочок ваты и тряпочку и накрутила Фоме на шею такой компресс, что у него сразу же всё перестало болеть.
— Теперь поведём детей на детскую железную дорогу!— предложила Наташа. Она уже снова стала не доктором, а Светланиной мамой.
Играть в детскую железную дорогу было очень весело.
Девочки опрокинули все стулья, какие были в комнате, поставили их рядком, один за другим, как будто это вагоны. На первом стуле пристроили рулон толстой бумаги, на которой папа делает чертежи, как будто это паровоз с трубой. А на паровозе уселся Михлик — его всегда назначали машинистом.
Вот поезд и готов, началась посадка. Мамы засуетились, начали усаживать детей. Посадили Фому, Тамару, Светлану…
— А Дюймовочки нету! Где же Дюймовочка?
— Ой, она до сих пор стоит в углу, я про неё забыла! — испуганно сказала Катруся и бросилась к бедной куколке, которая совсем затомилась в своём уголке. Она стояла, грустно свесив набок голову и опустив руки.
— Хотела бы я посмотреть, что бы ты делала, если б я про тебя вот так забыла! — сказала мама. — Вот было бы рёву на весь дом! Твоё счастье, что куклы у тебя такие терпеливые.
Куклы, конечно, были терпеливые, и Дюймовочка не подняла рёву. Но всё же Катрусе не по себе.
Напрасно она так обидела бедную куклу. Что бы там взрослые ни говорили, а куклы, наверно, всё понимают, только сказать не могут.
Но Катруся недолго возилась с ними. Она усаживала их на стульчики или кидала на этажерку и тут же забывала про них. И куклы скучно сидели себе день и ночь на стульях или валялись на этажерке как попало, иногда даже вверх ногами. Что они думали в это время про свою хозяйку, об этом никто не знал. Ведь куклы говорить не умеют и никому пожаловаться не могут.
Но с того дня, как в доме появился Фома, всё пошло по-новому.
Фому нельзя было небрежно кинуть куда-нибудь. Кинешь, а он сразу пищит: «Фо-ма!» И пищал он таким жалобным голоском, что Катруся в тот же миг хватала его на руки и прижимала к себе. Конечно, это кукла, а не живой ребёнок. Но если он может говорить, значит, может и обижаться на плохое обращение! Папа, правда, сказал, что Фома вовсе не говорит, а просто у него есть такой пищик в животе, похожий на голос. Ну, да взрослые всегда всё объясняют как-то по-своему.
Вечером, ложась спать, Катруся хотела положить Фому на этажерку. Но он, как всегда, запищал. Конечно, он обиделся, что его не укладывают в постель, не раздевают на ночь… Что за охота спать где-то среди кубиков и посуды!
Пришлось раздеть его, положить около себя в постельку, накрыть одеялом. Пускай себе спит спокойно.
Катруся обняла Фому одной рукой и уже собралась заснуть. Вдруг она вскочила с постели.
— Ты чего встала? — удивилась мама, которая что-то чертила, наклонившись над столом.— Ложись и спи, поздно уже!
— Мамуся, я сейчас, я быстро засну! — ответила Катруся — Мне только надо уложить Тамару, и Дюймовочку, и Михлика тоже!
— Вот так выдумала! Что за игры среди ночи? Утром будешь играть со своими куклами, а сейчас — марш в постель!
— Да нет, мамуся, как ты не понимаешь? Я совсем не хочу играть,— сказала Катруся.-Мне просто нужно уложить их спать, как Фому. Они же видят, что я его уложила, а их нет, им обидно… Ведь они не виноваты, что не умеют гово рить… что им такого пищика не вставили, — добавила она, вспомнив папины объяснения.
Мама отложила свою работу и поглядела на дочку.
— А что ж, может, и вправду так, — сказала она подумав. — Надо всегда быть справедливой. Только куда ты теперь их положишь? Нельзя же всю ораву в твою постель класть — тебе и самой в ней места не останется. Давай уж вдвоём что-нибудь придумаем…
Тут мама и Катруся начали делать постель для кукол. Они сдвинули два стульчика, положили на них коврик и диванную подушку. Вместо одеяла мама постелила старый шерстяной платок. Потом они начали раздевать и укладывать Тамару и Дюймовочку. А медвежонка и раздевать не пришлось — на нём ничего не было надето, только красная ленточка на шее.
За этим занятием застал их папа. Он только что вернулся с какого-то собрания.
— Что я вижу? — сказал он. — Какое трогательное зрелище: мама укладывает спать кукол, а дочка в одной рубашке и босиком ей помогает!
— Молчи, — сказала мама, — я тебе потом расскажу, в чём дело… Ну, вот и уложена твоя детвора, Катруся. Теперь ложись сама и спи спокойно.
С этого времени Катруся никогда не забывала вечером раздевать и укладывать всех своих кукол. Мама сшила им из разных лоскутков одеяла, простынки и наволочки, сделала маленькие подушечки. А папа купил хорошенькую деревянную кроватку. Тамара и Дюймовочка обе помещались в ней. Михлик спал на стуле, а Фому Катруся всегда укладывала с собой.
Что и говорить, хлопот теперь у Катруси было немало. Утром приходилось одевать всех по очереди. Сначала, конечно, Фому. Потом Тамару, большую куклу в синем платьице и белом фартучке. У Тамары были настоящие косы. Жалко, что расчёсывать их было нельзя — мама сказала, что тогда все волосы вылезут и кукла станет лысая. Зато платье у неё хорошо снималось и надевалось, застёгивалось на пуговки. А внизу у неё была рубашка с кружевом и белые трусики.
Дюймовочка у Катруси совсем маленькая, её потому и назвали таким именем. Когда-то мама читала Катрусе сказку про Дюймовочку, такую маленькую-премаленькую девочку, которая сидела в ореховой скорлупке, будто в лодочке, и плавала в миске с водой. Сказка эта очень понравилась Катрусе.
И тогда же, на Новый год, пришла посылка от бабушки с Дальнего Востока. В этой посылке, кроме разных других вещей, оказалась маленькая куколка.
«Ой, какая малюсенькая! — обрадовалась Катруся. — Это у меня будет Дюймовочка!»
Катрусина Дюймовочка, конечно, не поместилась бы в ореховой скорлупке. Но если сравнить её с Тамарой и Михликом, то она и вправду была очень маленькая. Зато у неё было много разных платьев, юбочек и кофточек: для такой маленькой куколки можно шить одежду из мелких лоскутков. А на ночь Катруся раздевала её и завёртывала в носовой платок.
С Михликом было меньше возни, потому что, как известно, он носил только красную ленточку на шее. Его хорошо защищала от холода своя собственная плюшевая шкура.
Как-то после завтрака пришла Наташа со своей куклой Светланой. Она часто приходила к Катрусе или Катруся к ней — ведь они очень дружили.
— Здравствуйте! — сказала Катруся. — Как вы поживаете? Как здоровье вашей дочки? Садитесь, пожалуйста!
— Ах, знаете, — ответила Наташа, — моя дочка здорова, только очень непослушна. Она сегодня не хотела Вставать и умываться.
— Что вы говорите? Как это нехорошо! — покачала головой Катруся. — Мои дети тоже непослушные, у меня с ними столько хлопот!
Так разговаривали они, как две взаправдашние мамы. Хозяйка и гостья посадили своих детей вокруг столика, а сами принялись готовить им обед.
— На первое будет суп! — сказала Катруся.— Налей воды в эту кастрюльку, а я пойду на рынок купить что-нибудь.
Она взяла маленькую корзинку и пошла на кухню.
— Мама, дай мне картошки, нам нужно сварить суп. Или морковку! — по просила Катруся. Она увидела, что мама как раз начала чистить морковь для борща.
— Вот тебе морковка, уже очищенная.
— А чем её резать?
— Этим ножиком. Он не острый — не порежешься.
Катруся положила мор-ковку в корзинку, взяла ножик. А сама поглядела: нет ли ещё чего на столе?
На столе лежало сырое мясо, но из него ничего нельзя сделать для кукол. Потом ещё были яйца… Ну, да их мама всё
равно не даст…
— Ты что заглядываешь? — сказала мама. — Тут больше ничего для тебя нет. Возьми в шкафу булочку, конфеток да и корми своих детей.
Подружки быстро приготовили куклам вкусный обед: на первое суп с морковью, хоть и не варёный, но почти совсем как настоящий. На второе — каша из мочёной булки с сахаром. На третье — конфетки.
Наташа и Катруся разделили каждую конфетку на мелкие части, чтобы всем хватило.
— Ну, ешьте, дети, не капризничайте! Тамара, сиди пря мо, не падай со стула!
— Посмотрите, ваш Михлик уже всё поел, дайте ему добавки!
— Ах, вы знаете, у моего Михлика страшный аппетит! По тому он такой толстый и пушистый. А вот моя Дюймовочка ни чего не хочет есть, только сладкое! Кушай суп, Дюймовочка, а то ты никогда не вырастешь!
Но маленькая Дюймовочка упрямо отказывалась есть суп с морковью.
За это её вывели из-за стола и поставили в угол. Зато все другие куклы быстро съели первое и второе, и им начали раздавать конфетки. Тут уж Катруся не утерпела — дала своему любимцу Фоме целых три кусочка, и он, конечно, их сразу съел.
— Ой, ой, ой! — покачала головой Наташа. — Ваш Фома столько съел сладкого, что у него обязательно заболит живот. Наверно, уже болит… Поглядите, как он сморщился!
Катруся испуганно схватила Фому на руки и поглядела на него. И что это Наташа придумывает? Совсем он не сморщился, а улыбается, как всегда.
— Это он нарочно улыбается, а живот у него всё-таки болит, — сказала Наташа. — Уложи его скорей в постель, я буду его лечить!
Дело в том, что Наташина мама была доктор. Катруся ещё не придумала, кем она будет, когда вырастет. А вот Наташа давно уже решила, что обязательно станет доктором, как её мама. И когда они играли в куклы, она всегда придумывала, что кто-нибудь больной, и тут же начинала его лечить. Катруся в ту же минуту раздела Фому и уложила его в постель. Наташа вышла в коридор и оттуда постучала в двери. Катруся отворила.
— Здравствуйте! Это вы вызывали доктора? Кто тут больной?— суровым голосом спросила Наташа-доктор.
— Здравствуйте, доктор! Болен мой сынок Фома. У него живот болит! — ответила Катруся.
— Сейчас мы его выслушаем!
Наташа вытащила Фому из постели и начала выслушивать, прижав к его животу пустую катушку. Потом засунула ему под мышку карандаш — это, конечно, был термометр.
Подождав немного, Наташа поглядела на карандаш, стряхнула его, как настоящий термометр, и сказала:
— Ваш сын очень болен, у него тридцать и шесть. Он наелся сладкого и из-за этого захворал. Ему нельзя гулять и нельзя сидеть на окне. Положите ему на горло компресс и давайте горькое лекарство. До свиданья!
— До свиданья, доктор!
Доктор важно поклонился и ушёл. А Катруся нашла клочок ваты и тряпочку и накрутила Фоме на шею такой компресс, что у него сразу же всё перестало болеть.
— Теперь поведём детей на детскую железную дорогу!— предложила Наташа. Она уже снова стала не доктором, а Светланиной мамой.
Играть в детскую железную дорогу было очень весело.
Девочки опрокинули все стулья, какие были в комнате, поставили их рядком, один за другим, как будто это вагоны. На первом стуле пристроили рулон толстой бумаги, на которой папа делает чертежи, как будто это паровоз с трубой. А на паровозе уселся Михлик — его всегда назначали машинистом.
Вот поезд и готов, началась посадка. Мамы засуетились, начали усаживать детей. Посадили Фому, Тамару, Светлану…
— А Дюймовочки нету! Где же Дюймовочка?
— Ой, она до сих пор стоит в углу, я про неё забыла! — испуганно сказала Катруся и бросилась к бедной куколке, которая совсем затомилась в своём уголке. Она стояла, грустно свесив набок голову и опустив руки.
— Хотела бы я посмотреть, что бы ты делала, если б я про тебя вот так забыла! — сказала мама. — Вот было бы рёву на весь дом! Твоё счастье, что куклы у тебя такие терпеливые.
Куклы, конечно, были терпеливые, и Дюймовочка не подняла рёву. Но всё же Катрусе не по себе.
Напрасно она так обидела бедную куклу. Что бы там взрослые ни говорили, а куклы, наверно, всё понимают, только сказать не могут.
Варвара Ивановна
Палочка прямо, палочка кверху, палочка вниз — это «К». Домик, посередине перекладинка — это «А». Потом молоток: палочка прямо, а на ней сверху другая — это «Т». Ещё палочка прямо, а сбоку кружочек и ножка вниз — «Я».
Катруся стоит коленями на стуле, склонившись над столом, и большим красным карандашом пишет буквы на листочке бумаги.
На столе горит лампа под зелёным абажуром. Напротив Катруси сидит Варвара Ивановна. Папа и мама ушли в театр…
Варвара Ивановна посадила Катрусю за стол в своей комнате, дала карандаш и бумагу и сказала:
— Сиди тихо и рисуй, а я буду работать. В девятом часу поужинаешь и ляжешь спать.
Катруся нарисовала домик с двумя трубами, девочку возле домика и большие красные цветы.
Красными, правда, были не только цветы, но и домик и девочка, потому что Катруся рисовала красным карандашом.
У Варвары Ивановны всегда были красные карандаши, она ими правила тетради.
Нарисовала Катруся домик, девочку, цветы. А потом начала писать знакомые буквы. Из этих букв складывалось слово «Катя». Буквы вышли немножко неуклюжие и такие крупные, что на бумаге больше не осталось места. Тогда Катруся отложила карандаш и стала смотреть, что делает Варвара Ивановна.
Варвара Ивановна брала одну за другой тетради из большой стопки, что лежала перед ней на столе. Она раскрывала их, разглядывала написанное, что-то подчёркивала и в конце ставила какую-то закорючку.
— Что это вы нарисовали? — спросила Катруся.
— Не нарисовала, а написала, — поправила её Варвара Ивановна. — Это, видишь, «пять», самая лучшая отметка. Её ставят тому, кто не сделает ни одной ошибки.
— А кто не сделал ни одной ошибки? — спросила опять Катруся.
— Моя ученица Оксана Коваленко. Это её тетрадь. Она раньше плохо училась и делала много ошибок. А вот теперь выправилась. Это мне очень приятно, я всегда радуюсь, когда мои ученики хорошо учатся.
— А она тоже обрадуется, когда увидит, что вы ей написали «пять»?
— Конечно, обрадуется. Она хорошая девочка. Не очень способная, но зато прилежная.
— А я способная?
Варвара Ивановна улыбнулась:
— Это мы увидим, когда ты начнёшь учиться в школе. Помни только, что и при больших способностях всё равно на до быть прилежной, иначе из тебя ничего не выйдет… Ну, рисуй, мне ещё несколько тетрадей нужно проверить.
Варвара Ивановна снова углубилась в свою работу, а Катруся взялась за карандаш. Но рисовать ей уже не хотелось, а писать она больше ничего не умела. Неинтересно же просто писать «О», если это ничего не означает. Поэтому Катруся снова отложила карандаш, подперла подбородок обеими руками и начала думать.
Интересно было бы знать — какая эта Оксана Коваленко?
Она, наверно, большая девочка, гораздо больше Люси. У неё длинные-длинные косы, и она сама их заплетает… Хотелось бы посмотреть, как Варвара Ивановна отдаст ей тетрадь, а она раскроет, увидит «пять» и очень обрадуется.
Вот как весело учиться в школе! Хоть бы скорей прошло два года! Тогда Катруся тоже будет ходить в школу, и будет писать в тетрадке, и не сделает ни одной ошибки. И учительница тоже поставит ей «пять», и она обрадуется, как Оксана Коваленко. Ведь она тоже будет прилежная, она и сейчас так старалась, когда писала «Катя». Ей за это тоже надо поставить «пять»…
— Варвара Ивановна, — сказала Катруся, — можно мне написать «пять»? У меня ни одной ошибки.
Варвара Ивановна посмотрела на Катрусин листочек, разглядела рисунок и крупную подпись: «КАТЯ».
— За рисование — пять, — сказала Варвара Ивановна.— Тут сразу видно, что это домик, а это девочка,— а это цветы. Для твоих лет нарисовано очень хорошо. А за письмо больше четвёрки поставить не могу, потому что одну ошибку ты сделала: буква «Я» у тебя не в ту сторону смотрит. Нужно вот. так, гляди.
И Варвара Ивановна написала большое «Я». Оно было гораздо красивее, чем у Катруси. И потом, у Катруси кружочек и ножка были с правой стороны прямой палочки, а у Варвары Ивановны — с левой.
— Я тоже так могу! — сказала Катруся и написала «Я» так, как у Варвары Ивановны.
— А ну-ка, ещё раз я ещё раз — пускай рука приучится писать правильно, — сказала Варвара Ивановна. — Вот видишь, как хорошо выходит! Напиши теперь снова «КАТЯ», без ошибки.
Катруся принялась старательно выводить буквы. А когда написала своё имя, Варвара Ивановна посмотрела и поставила под ним такую же хорошую закорючку, как в тетрадке Оксаны Коваленко.
— Пять! Пять! — радостно закричала Катруся, подпрыгивая на стуле и хлопая в ладоши. — Покажу завтра маме и па пе! Давайте ещё писать что-нибудь, Варвара Ивановна.
Но Варвара Ивановна покачала головой.
— На сегодня хватит, — сказала она. — Посидим лучше на диване да поговорим.
Ну конечно, Катруся охотно согласилась. Она очень любила сидеть с Варварой Ивановной на её широком диване и слушать интересные сказки и разные истории из жизни. Варвара Ивановна знала множество таких историй. Вот они уселись на диване. Варвара Ивановна подсунула себе под бок подушку и спросила:
— Про что тебе рассказать?
Катруся немножко подумала, а потом попросила:
— Расскажите, как вы были маленькая, как учились читать.
— Ну хорошо, слушай, — улыбнулась Варвара Ивановна и начала рассказывать. — Это было очень-очень давно…
— Когда меня ещё не было на свете? — спросила Катруся.
Не только тебя, а и мамы и папы твоих не было. Очень давно, ещё задолго до Октябрьской революции…
— В самом первом, тысяча девятьсот первом году? — перебила снова Катруся.
— Ну, не в тысяча девятьсот первом, а немного позднее… Только ты не перебивай меня после каждого слова, а то я тебе ничего не смогу рассказать… Жили мы в маленьком домике, на окраине большого города. Мой отец работал на заводе. А завод этот принадлежал богатому фабриканту, капиталисту. У того фабриканта было много денег, он жил в роскошном доме и ничего не делал. А мой отец и другие рабочие на него работали.
— А зачем же они на него работали? — удивилась Катруся.
— Да ведь им нужно было зарабатывать деньги, чтобы как-то жить. Тогда все заводы и фабрики принадлежали капиталистам. Вот и приходилось на них работать, чтобы заработать денег. Только платили рабочим совсем мало, а семья у нас была большая. Вот отцова заработка и хватало только на то, чтобы кое-как прокормиться да одеться. А уж на конфетки да на игрушки нечего было и заглядываться. Ни игрушек, ни книжек с картинками у нас не было. Я даже и не знала, что бывают такие детские книжки…
— И вы не читали «Муху-Цокотуху»? И про гадкого утёнка? И совсем никаких сказок не знали?
— Нет, сказки я знала, сказки нам бабушка рассказывала. А буквы я знаешь как выучила? По вывескам на магазинах. Вот пойдём с мамой на рынок, идём улицей, я и спрашиваю маму: «Это что написано, это какая буква?» Она мне скажет, а я и запомню. Скоро я все вывески научилась читать.
Особенно запомнилась мне одна вывеска на нашей улице. Там была такая большая прачечная, где стирали бельё, — конечно, для богатых людей. И вот там над дверью висела огромная вывеска: «Прачечное заведение». Эту вывеску я долго не могла прочитать. Но наконец и её прочитала!
Тогда отец увидел, что мне хочется учиться, кое-как собрал деньжонок и купил мне букварь. «Пора, говорит, тебе, Варенька, в школу». И начала я ходить в школу.
— И вам учительница ставила пять, правда же?
— Правда. Я хорошо училась, учительница меня всегда хвалила. А потом я ещё любила сама учить. Приходила до мой и всё, что в школе выучила, сестричке Марусе показывала. Маруся в пять лет у меня грамоте выучилась. Отец радовался, говорил: «Вот вырастешь, учительницей будешь».
А мама хоть и жаловалась, что приходится мне платья да башмаки справлять, чтобы ходить в школу, но всё же и ей было приятно послушать, как я хорошо читаю.
— И так вы учились, учились, а потом и правда стали учительницей, как ваш папа говорил? — спросила Катруся.
— Э, нет, не так оно всё просто было! — покачала головой Варвара Ивановна. — Проучилась я в школе два года. Тут вдруг началась война, отца моего забрали в солдаты. Пошёл он на войну, а там его убили. Осталась наша мама со старой бабушкой да с четырьмя детьми.
Что делать? Как жить? Пришлось маме самой на хлеб зарабатывать. И пошла она работать в это самое «Прачечное заведение», на котором я вывеску читала. А бабушка была совсем старая да хворая, не могла одна с ребятишками управиться. Мама и забрала меня из школы. «Ты, говорит, большая, десятый год пошёл, да и грамотная уже. Хватит учиться, будешь дома хозяйничать». Тем и кончилось моё ученье.
— А дальше? Вы больше и не учились? А как же вы стали учительницей? — удивилась Катруся.
Варвара Ивановна сидела задумавшись, видно вспоминая свою маму, старую бабушку, сестёр да братишку… Потом она погладила Катрусю по голове и поднялась с дивана:
— Про то, что дальше было, расскажу в другой раз. Уже девятый час, пора тебе спать. Пойдём, накормлю тебя и по ложу в постельку — у тебя уже глаза закрываются.
Катрусе очень хотелось послушать теперь же, а не в другой раз, что было дальше. Но глаза у неё и правда сами собой закрывались. Поэтому она не стала спорить и послушно пошла в свою комнату.
Катруся стоит коленями на стуле, склонившись над столом, и большим красным карандашом пишет буквы на листочке бумаги.
На столе горит лампа под зелёным абажуром. Напротив Катруси сидит Варвара Ивановна. Папа и мама ушли в театр…
Варвара Ивановна посадила Катрусю за стол в своей комнате, дала карандаш и бумагу и сказала:
— Сиди тихо и рисуй, а я буду работать. В девятом часу поужинаешь и ляжешь спать.
Катруся нарисовала домик с двумя трубами, девочку возле домика и большие красные цветы.
Красными, правда, были не только цветы, но и домик и девочка, потому что Катруся рисовала красным карандашом.
У Варвары Ивановны всегда были красные карандаши, она ими правила тетради.
Нарисовала Катруся домик, девочку, цветы. А потом начала писать знакомые буквы. Из этих букв складывалось слово «Катя». Буквы вышли немножко неуклюжие и такие крупные, что на бумаге больше не осталось места. Тогда Катруся отложила карандаш и стала смотреть, что делает Варвара Ивановна.
Варвара Ивановна брала одну за другой тетради из большой стопки, что лежала перед ней на столе. Она раскрывала их, разглядывала написанное, что-то подчёркивала и в конце ставила какую-то закорючку.
— Что это вы нарисовали? — спросила Катруся.
— Не нарисовала, а написала, — поправила её Варвара Ивановна. — Это, видишь, «пять», самая лучшая отметка. Её ставят тому, кто не сделает ни одной ошибки.
— А кто не сделал ни одной ошибки? — спросила опять Катруся.
— Моя ученица Оксана Коваленко. Это её тетрадь. Она раньше плохо училась и делала много ошибок. А вот теперь выправилась. Это мне очень приятно, я всегда радуюсь, когда мои ученики хорошо учатся.
— А она тоже обрадуется, когда увидит, что вы ей написали «пять»?
— Конечно, обрадуется. Она хорошая девочка. Не очень способная, но зато прилежная.
— А я способная?
Варвара Ивановна улыбнулась:
— Это мы увидим, когда ты начнёшь учиться в школе. Помни только, что и при больших способностях всё равно на до быть прилежной, иначе из тебя ничего не выйдет… Ну, рисуй, мне ещё несколько тетрадей нужно проверить.
Варвара Ивановна снова углубилась в свою работу, а Катруся взялась за карандаш. Но рисовать ей уже не хотелось, а писать она больше ничего не умела. Неинтересно же просто писать «О», если это ничего не означает. Поэтому Катруся снова отложила карандаш, подперла подбородок обеими руками и начала думать.
Интересно было бы знать — какая эта Оксана Коваленко?
Она, наверно, большая девочка, гораздо больше Люси. У неё длинные-длинные косы, и она сама их заплетает… Хотелось бы посмотреть, как Варвара Ивановна отдаст ей тетрадь, а она раскроет, увидит «пять» и очень обрадуется.
Вот как весело учиться в школе! Хоть бы скорей прошло два года! Тогда Катруся тоже будет ходить в школу, и будет писать в тетрадке, и не сделает ни одной ошибки. И учительница тоже поставит ей «пять», и она обрадуется, как Оксана Коваленко. Ведь она тоже будет прилежная, она и сейчас так старалась, когда писала «Катя». Ей за это тоже надо поставить «пять»…
— Варвара Ивановна, — сказала Катруся, — можно мне написать «пять»? У меня ни одной ошибки.
Варвара Ивановна посмотрела на Катрусин листочек, разглядела рисунок и крупную подпись: «КАТЯ».
— За рисование — пять, — сказала Варвара Ивановна.— Тут сразу видно, что это домик, а это девочка,— а это цветы. Для твоих лет нарисовано очень хорошо. А за письмо больше четвёрки поставить не могу, потому что одну ошибку ты сделала: буква «Я» у тебя не в ту сторону смотрит. Нужно вот. так, гляди.
И Варвара Ивановна написала большое «Я». Оно было гораздо красивее, чем у Катруси. И потом, у Катруси кружочек и ножка были с правой стороны прямой палочки, а у Варвары Ивановны — с левой.
— Я тоже так могу! — сказала Катруся и написала «Я» так, как у Варвары Ивановны.
— А ну-ка, ещё раз я ещё раз — пускай рука приучится писать правильно, — сказала Варвара Ивановна. — Вот видишь, как хорошо выходит! Напиши теперь снова «КАТЯ», без ошибки.
Катруся принялась старательно выводить буквы. А когда написала своё имя, Варвара Ивановна посмотрела и поставила под ним такую же хорошую закорючку, как в тетрадке Оксаны Коваленко.
— Пять! Пять! — радостно закричала Катруся, подпрыгивая на стуле и хлопая в ладоши. — Покажу завтра маме и па пе! Давайте ещё писать что-нибудь, Варвара Ивановна.
Но Варвара Ивановна покачала головой.
— На сегодня хватит, — сказала она. — Посидим лучше на диване да поговорим.
Ну конечно, Катруся охотно согласилась. Она очень любила сидеть с Варварой Ивановной на её широком диване и слушать интересные сказки и разные истории из жизни. Варвара Ивановна знала множество таких историй. Вот они уселись на диване. Варвара Ивановна подсунула себе под бок подушку и спросила:
— Про что тебе рассказать?
Катруся немножко подумала, а потом попросила:
— Расскажите, как вы были маленькая, как учились читать.
— Ну хорошо, слушай, — улыбнулась Варвара Ивановна и начала рассказывать. — Это было очень-очень давно…
— Когда меня ещё не было на свете? — спросила Катруся.
Не только тебя, а и мамы и папы твоих не было. Очень давно, ещё задолго до Октябрьской революции…
— В самом первом, тысяча девятьсот первом году? — перебила снова Катруся.
— Ну, не в тысяча девятьсот первом, а немного позднее… Только ты не перебивай меня после каждого слова, а то я тебе ничего не смогу рассказать… Жили мы в маленьком домике, на окраине большого города. Мой отец работал на заводе. А завод этот принадлежал богатому фабриканту, капиталисту. У того фабриканта было много денег, он жил в роскошном доме и ничего не делал. А мой отец и другие рабочие на него работали.
— А зачем же они на него работали? — удивилась Катруся.
— Да ведь им нужно было зарабатывать деньги, чтобы как-то жить. Тогда все заводы и фабрики принадлежали капиталистам. Вот и приходилось на них работать, чтобы заработать денег. Только платили рабочим совсем мало, а семья у нас была большая. Вот отцова заработка и хватало только на то, чтобы кое-как прокормиться да одеться. А уж на конфетки да на игрушки нечего было и заглядываться. Ни игрушек, ни книжек с картинками у нас не было. Я даже и не знала, что бывают такие детские книжки…
— И вы не читали «Муху-Цокотуху»? И про гадкого утёнка? И совсем никаких сказок не знали?
— Нет, сказки я знала, сказки нам бабушка рассказывала. А буквы я знаешь как выучила? По вывескам на магазинах. Вот пойдём с мамой на рынок, идём улицей, я и спрашиваю маму: «Это что написано, это какая буква?» Она мне скажет, а я и запомню. Скоро я все вывески научилась читать.
Особенно запомнилась мне одна вывеска на нашей улице. Там была такая большая прачечная, где стирали бельё, — конечно, для богатых людей. И вот там над дверью висела огромная вывеска: «Прачечное заведение». Эту вывеску я долго не могла прочитать. Но наконец и её прочитала!
Тогда отец увидел, что мне хочется учиться, кое-как собрал деньжонок и купил мне букварь. «Пора, говорит, тебе, Варенька, в школу». И начала я ходить в школу.
— И вам учительница ставила пять, правда же?
— Правда. Я хорошо училась, учительница меня всегда хвалила. А потом я ещё любила сама учить. Приходила до мой и всё, что в школе выучила, сестричке Марусе показывала. Маруся в пять лет у меня грамоте выучилась. Отец радовался, говорил: «Вот вырастешь, учительницей будешь».
А мама хоть и жаловалась, что приходится мне платья да башмаки справлять, чтобы ходить в школу, но всё же и ей было приятно послушать, как я хорошо читаю.
— И так вы учились, учились, а потом и правда стали учительницей, как ваш папа говорил? — спросила Катруся.
— Э, нет, не так оно всё просто было! — покачала головой Варвара Ивановна. — Проучилась я в школе два года. Тут вдруг началась война, отца моего забрали в солдаты. Пошёл он на войну, а там его убили. Осталась наша мама со старой бабушкой да с четырьмя детьми.
Что делать? Как жить? Пришлось маме самой на хлеб зарабатывать. И пошла она работать в это самое «Прачечное заведение», на котором я вывеску читала. А бабушка была совсем старая да хворая, не могла одна с ребятишками управиться. Мама и забрала меня из школы. «Ты, говорит, большая, десятый год пошёл, да и грамотная уже. Хватит учиться, будешь дома хозяйничать». Тем и кончилось моё ученье.
— А дальше? Вы больше и не учились? А как же вы стали учительницей? — удивилась Катруся.
Варвара Ивановна сидела задумавшись, видно вспоминая свою маму, старую бабушку, сестёр да братишку… Потом она погладила Катрусю по голове и поднялась с дивана:
— Про то, что дальше было, расскажу в другой раз. Уже девятый час, пора тебе спать. Пойдём, накормлю тебя и по ложу в постельку — у тебя уже глаза закрываются.
Катрусе очень хотелось послушать теперь же, а не в другой раз, что было дальше. Но глаза у неё и правда сами собой закрывались. Поэтому она не стала спорить и послушно пошла в свою комнату.
Катруся катается на санках
Есть на свете такие странные люди, которым почему-то не нравится зима. Они жалуются, что зимой холодно, что нужно на себя надевать много разной тёплой и тяжёлой одёжи. Им не нравится, что нет зелени да цветов, что вся земля покрыта
снегом, а по снегу ходить скользко, можно упасть… Они только и думают: пускай бы зима поскорей линовала да наступила бы весна!
А на самом деле эти люди ничегошеньки не понимают. Ну что из того, что зимой холодно? Так и надо, чтобы было холодно. Ведь если будет тепло, снег сразу растает. А если не будет снега, как же тогда кататься на санках? И на лыжах тоже нельзя ходить и бегать на коньках по льду. Ведь и лёд бывает тоже только тогда, когда холодно, а от тепла он тотчас растает.
Коньков у Катруси, правда, не было. Мама сказала: «Ещё рано». Но Катруся не раз видела, как катаются большие ребята, которые уже ходят в школу. И это было так весело!
Зато санки Катрусе давно уже купили, ещё в прошлом году. Очень хорошие, лёгонькие саночки! Катруся сама носила их вниз по лестнице, когда шла с мамой гулять.
Она каталась на своих санках по дорожкам в сквере, съезжала со снежной горки.
А один раз вместе с ними пошла гулять и Наташа. У Наташи тоже есть санки. Они и с горки катались, и возили в санках друг друга. А потом привязали Наташины санки к Катрусиным, сели каждая на свои санки, и мама начала бегом катать их по дорожке обеих сразу.
— Бабушка так не смогла бы, — сказала Наташа, — ведь моей бабушке шестьдесят лет. А твоей маме двадцать пять, потому она и умеет бегать!
Катрусина мама и правда бегала очень хорошо. Какой-то большой мальчишка хотел прицепиться к Наташиным санкам, но мама так на него крикнула, что он сразу же убрался прочь и только издали показал маме язык.
День прошёл очень быстро. Начало темнеть, пришлось возвращаться домой.
Наташина бабушка встретила их и сказала:
— Очень вам благодарна, Надежда Павловна, за то, что взяли с собой Наташу! А завтра уж я пойду с девочками, а вы можете остаться дома.
— Вот и хорошо! — обрадовалась мама. — В котором часу вы пойдёте?
— Да хоть бы в два часа. Пускай Катруся с санками вый дет ровно в два. А мы уже будем готовы и сразу пойдём.
На другой день, ровно в два часа, Катруся надела шубку и шапочку, валенки да рукавички, попрощалась с мамой и вышла из квартиры. Она оставила санки около своей двери, а сама побежала на четвёртый этаж и постучала в Наташину дверь.
Открыла бабушка, только совсем неодетая — в халате и фартуке и в тёплых домашних туфлях.
— Ах, да это Катруся! — заволновалась она. — А я и забыла предупредить: не пойдём мы сегодня гулять. У Наташи что-то горло болит и температура повышена. Не ангина ли начинается…
Вот тебе и раз! Катруся даже не нашлась что сказать. Только вздохнула и тихо пошла вниз.
Около своей двери она остановилась, посмотрела на санки и опять вздохнула. Неужели так и пропало гулянье? Мама, конечно, не пойдёт гулять, она уже разложила на столе чертежи и начала работать.
А что, если Катруся одна погуляет? Она же не какая-нибудь малышка! До сквера недалеко, и только один раз надо переходить улицу. А Катруся хорошо знает, как надо переходить: посмотреть в одну сторону, а потом в другую — не идёт ли машина? — и тогда поскорей перебежать. Вот и всё!
Зато как хорошо в садике! Ровные белые дорожки, снежная горка, много детей… Что случится, если Катруся погуляет немножко одна?
И, подумав так, Катруся решительно взяла санки и пошла вниз по лестнице.
Вот она уже и на улице. Недалеко от парадного старый дворник дядя Панас с метлой в руках расчищал тротуар. Катруся испугалась — вдруг он скажет: «Ты что вышла одна, без мамы?» Но он стоял к ней спиной и не оглянулся. Она скорей пробежала вперёд со своими санками и повернула за угол, на ту улицу, которая вела в сквер.
Улица была тихая, белая. Пушистый иней густо покрывал ветки деревьев, что стояли вдоль тротуара. Людей на улице было немного. Встречные прохожие либо не обращали на Катрусю внимания, либо ласково улыбались и давали ей дорогу. И Катруся шла себе не спеша со своими санками. Ей было очень приятно, что она идёт одна, как большая.
Дойдя до перекрёстка, Катруся остановилась и приготовилась переходить улицу. Посмотрела в одну сторону — нет машины, посмотрела в другую — тоже нет. Тогда она покрепче ухватила за верёвочку свои санки и быстро-быстро перебежала улицу.
Вот и сквер — весь засыпанный сверкающим снегом садик с расчищенными дорожками, со снежной горкой. Возле горки со смехом и гомоном толпились ребятишки с санками. Как тут весело! Вот когда можно наиграться вволю!
Катруся уже собралась войти в сквер, но вдруг остановилась. Возле снеговой горки, среди других ребят, она издалека увидела того самого большого мальчишку, который вчера цеплялся за Наташины санки. Он тогда ещё так противно высунул язык, когда мама крикнула на него. Сейчас этот мальчишка тоже озорничал — орал, выкрикивал какие-то глупые слова, лез без очереди на горку, расталкивал маленьких. Малыши разбегались от него в разные стороны, а спорить с ним боялись. Все только испуганно и сердито смотрели ему вслед, когда он с диким криком скатывался с горки.
Нет, туда даже и подходить нельзя. Что, если он уцепится за санки или совсем выхватит их, да ещё и отколотит? Мамы нет, а Катруся одна ничего не сможет сделать с таким большим мальчишкой. Лучше туда и не ходить!
снегом, а по снегу ходить скользко, можно упасть… Они только и думают: пускай бы зима поскорей линовала да наступила бы весна!
А на самом деле эти люди ничегошеньки не понимают. Ну что из того, что зимой холодно? Так и надо, чтобы было холодно. Ведь если будет тепло, снег сразу растает. А если не будет снега, как же тогда кататься на санках? И на лыжах тоже нельзя ходить и бегать на коньках по льду. Ведь и лёд бывает тоже только тогда, когда холодно, а от тепла он тотчас растает.
Коньков у Катруси, правда, не было. Мама сказала: «Ещё рано». Но Катруся не раз видела, как катаются большие ребята, которые уже ходят в школу. И это было так весело!
Зато санки Катрусе давно уже купили, ещё в прошлом году. Очень хорошие, лёгонькие саночки! Катруся сама носила их вниз по лестнице, когда шла с мамой гулять.
Она каталась на своих санках по дорожкам в сквере, съезжала со снежной горки.
А один раз вместе с ними пошла гулять и Наташа. У Наташи тоже есть санки. Они и с горки катались, и возили в санках друг друга. А потом привязали Наташины санки к Катрусиным, сели каждая на свои санки, и мама начала бегом катать их по дорожке обеих сразу.
— Бабушка так не смогла бы, — сказала Наташа, — ведь моей бабушке шестьдесят лет. А твоей маме двадцать пять, потому она и умеет бегать!
Катрусина мама и правда бегала очень хорошо. Какой-то большой мальчишка хотел прицепиться к Наташиным санкам, но мама так на него крикнула, что он сразу же убрался прочь и только издали показал маме язык.
День прошёл очень быстро. Начало темнеть, пришлось возвращаться домой.
Наташина бабушка встретила их и сказала:
— Очень вам благодарна, Надежда Павловна, за то, что взяли с собой Наташу! А завтра уж я пойду с девочками, а вы можете остаться дома.
— Вот и хорошо! — обрадовалась мама. — В котором часу вы пойдёте?
— Да хоть бы в два часа. Пускай Катруся с санками вый дет ровно в два. А мы уже будем готовы и сразу пойдём.
На другой день, ровно в два часа, Катруся надела шубку и шапочку, валенки да рукавички, попрощалась с мамой и вышла из квартиры. Она оставила санки около своей двери, а сама побежала на четвёртый этаж и постучала в Наташину дверь.
Открыла бабушка, только совсем неодетая — в халате и фартуке и в тёплых домашних туфлях.
— Ах, да это Катруся! — заволновалась она. — А я и забыла предупредить: не пойдём мы сегодня гулять. У Наташи что-то горло болит и температура повышена. Не ангина ли начинается…
Вот тебе и раз! Катруся даже не нашлась что сказать. Только вздохнула и тихо пошла вниз.
Около своей двери она остановилась, посмотрела на санки и опять вздохнула. Неужели так и пропало гулянье? Мама, конечно, не пойдёт гулять, она уже разложила на столе чертежи и начала работать.
А что, если Катруся одна погуляет? Она же не какая-нибудь малышка! До сквера недалеко, и только один раз надо переходить улицу. А Катруся хорошо знает, как надо переходить: посмотреть в одну сторону, а потом в другую — не идёт ли машина? — и тогда поскорей перебежать. Вот и всё!
Зато как хорошо в садике! Ровные белые дорожки, снежная горка, много детей… Что случится, если Катруся погуляет немножко одна?
И, подумав так, Катруся решительно взяла санки и пошла вниз по лестнице.
Вот она уже и на улице. Недалеко от парадного старый дворник дядя Панас с метлой в руках расчищал тротуар. Катруся испугалась — вдруг он скажет: «Ты что вышла одна, без мамы?» Но он стоял к ней спиной и не оглянулся. Она скорей пробежала вперёд со своими санками и повернула за угол, на ту улицу, которая вела в сквер.
Улица была тихая, белая. Пушистый иней густо покрывал ветки деревьев, что стояли вдоль тротуара. Людей на улице было немного. Встречные прохожие либо не обращали на Катрусю внимания, либо ласково улыбались и давали ей дорогу. И Катруся шла себе не спеша со своими санками. Ей было очень приятно, что она идёт одна, как большая.
Дойдя до перекрёстка, Катруся остановилась и приготовилась переходить улицу. Посмотрела в одну сторону — нет машины, посмотрела в другую — тоже нет. Тогда она покрепче ухватила за верёвочку свои санки и быстро-быстро перебежала улицу.
Вот и сквер — весь засыпанный сверкающим снегом садик с расчищенными дорожками, со снежной горкой. Возле горки со смехом и гомоном толпились ребятишки с санками. Как тут весело! Вот когда можно наиграться вволю!
Катруся уже собралась войти в сквер, но вдруг остановилась. Возле снеговой горки, среди других ребят, она издалека увидела того самого большого мальчишку, который вчера цеплялся за Наташины санки. Он тогда ещё так противно высунул язык, когда мама крикнула на него. Сейчас этот мальчишка тоже озорничал — орал, выкрикивал какие-то глупые слова, лез без очереди на горку, расталкивал маленьких. Малыши разбегались от него в разные стороны, а спорить с ним боялись. Все только испуганно и сердито смотрели ему вслед, когда он с диким криком скатывался с горки.
Нет, туда даже и подходить нельзя. Что, если он уцепится за санки или совсем выхватит их, да ещё и отколотит? Мамы нет, а Катруся одна ничего не сможет сделать с таким большим мальчишкой. Лучше туда и не ходить!