Забирко Виталий. Вариант

   Стряхнув с бумаги лишний песок, сенатор свернул лист в трубку, запечатал личной печатью и отдал писцу.
   – Передашь претору.
   – Будет исполнено, мой господин, – чуть ли не в три погибели согнулся писец.
   – Ступай.
   Сенатор проводил глазами писца, затем подошел к окну и дождался момента, когда увидел его быстро семенящим по аллее в сторону города. Только тогда он, пройдя через задние комнаты виллы, вышел в парк, спустился с холма и направился в Северное предместье Пата.
   Северное предместье города представляло собой любопытное явление, необычное для городских образований рабовладельческого периода. Население его в основном составляло среднее сословие: зажиточные торговцы, ремесленники, вышедшие в отставку военачальники, судебные исполнители, эдилы, аргентарии, содержанки высокопоставленных лиц. Находилось предместье далеко от деловой части города – здесь не вели торговли, не совершали сделок; здесь всегда царили тишина и спокойствие; здесь отдыхали от работы, тихо жили и спокойно доживали свой век.
   Пройдя узкими улочками Пата к древней, утратившей свое значение крепостной стене, сенатор вышел за пределы старого города на улицу Северного предместья, отличавшуюся шириной и простором – дома здесь, в расчете на уединение, строили добротно, с размахом, на больших участках. Вместо бесконечных каменных заборов старого Пата, напоминавших дувалы мусульманских городов, по краям улицы тянулись густые, высокие, в полтора человеческих роста живые изгороди с редкими темными проходами-лабиринтами, скрывавшими дома от постороннего взгляда не хуже стен и дверей.
   Крон свернул в один из таких проходов и вышел к дому Пильпии. Перед фасадом дома старый жилистый раб в поношенной, но чистой тунике неторопливо, со знанием дела подстригал кусты паприса. По тому, с каким старанием он придавал им декоративную форму, чувствовалось, что делает он это с любовью. Пильпия в шутку называла раба личным садоводом-дизайнером, и кличка «Дизайн» прочно укрепилась за ним, поскольку о настоящее имя старика-нумерийца – Крипчтрипрат – можно было сломать язык. Впрочем, Крон не знал его имени. Точнее, ему не положено было знать. Имя было известно вольному морскому торговцу Тонию Берку.
   Увидев сенатора, садовод-дизайнер опустил стрижницы и низко поклонился. Крон чуть было не поздоровался, но вовремя спохватился.
   – Где госпожа? – хмурясь, спросил он.
   – В бассейне, господин.
   Крон кивнул и пошел по аллее вокруг дома. Во дворик с бассейном можно было пройти и более коротким путем – через комнаты дома, но после душных, пыльных улиц города сенатор предпочел дорогу через сад. Сзади вновь послышалось неторопливое щелканье стрижниц.
   Пильпия, официальная содержанка сенатора Крона, лежала на воде в центре небольшого, хорошо прогреваемого солнцем бассейна. Закрыв глаза, она, похоже, дремала. Крон улыбнулся, сорвал с куста цветок багреца и бросил ей на грудь. Она вздрогнула и открыла глаза.
   – Привет! – махнул ей рукой Крон.
   Пильпия улыбнулась и взяла цветок в руки.
   – Здравствуй.
   Крон протянул ей руку, она ухватилась, и он легко выдернул ее из бассейна.
   – Ну, здравствуй еще раз. – Крон привлек ее к себе и поцеловал в мокрую щеку.
   – Соскучился? – заглянула она ему в глаза.
   – Очень.
   Пильпия весело рассмеялась и брызнула на него каплями с цветка. Затем взяла у подошедшей рабыни купальную простыню, вытерла волосы и промокнула лицо.
   – Идем.
   Она подхватила Крона под руку и повела в дом.
   В спальне она легла на ложе, опершись на локоть, а Крон сел напротив на пол, на чью-то лохматую шкуру и, прислонившись спиной к стене, блаженно прикрыл глаза.
   – Хорошо… – выдохнул он. – У тебя я чувствую себя опять человеком. И не надо играть чью-то роль… Мне порой кажется, что я марионетка. Ни шага без инструкции, ни слова без…
   – Опять хождение Гарун-аль-Рашида в народ? – прервала его Пильпия.
   Крон открыл глаза и развел руками.
   – Да, невесело быть твоей содержанкой. У меня на сегодня были свои планы…
   – Госпожа, – послышался из-за завеси осторожный шепот рабыни. – Здесь спрашивают господина…
   Пильпия недоуменно посмотрела на Крона. Он покачал головой.
   – Гони в шею! Пусть приходят к нему домой!
   – Кто? – вдруг передумал Крон.
   – Некто Гирон.
   От неожиданности Крон выпрямился. Вот уж чье имя он не ожидал услышать.
   – Зови.
   Пильпия удивленно подняла брови, но промолчала. Рабыня бесшумно отошла, только колыхнулась тяжелая завесь, и через некоторое время послышался приближающийся стук деревянных подошв по каменному полу.
   Бесцеремонно отодвинув в сторону завесь, в спальню быстрым шагом вошел Гирон. Борода его была всклокочена, глаза горели. Казалось, он сейчас, как Архимед, закричит: «Эврика!» К счастью, бежал он по улицам Пата не голый, но тоже в непотребном виде – в мятой ночной рубахе без рукавов и даже не подпоясанный. В руках он сжимал свиток.
   – Гелюций! – вместо приветствия крикнул он. – Есть идея!
   И осекся, наткнувшись взглядом на Пильпию. Пильпия спокойно встретила его взгляд, с интересом рассматривая патского механика-самоучку, о котором была наслышана. Но чем дольше они смотрели друг на друга, тем более в ее глазах нарастало льда.
   – Может быть, он, как ты говорил, действительно человек большого ума, – резко сказала она на линге Крону и набросила на себя покрывало, – но сейчас на его лице я ничего, кроме похоти, не вижу.
   Гирон не понял, что она сказала, но интонация не оставляла сомнений. Он густо покраснел, как от пощечины, и повернулся к сенатору.
   – Я хочу уйти из печатни, – глухо сказал он.
   – Почему? – почти не удивился сенатор.
   – Потому, что она уже есть. И мне она стала неинтересна. И потом, ты сам предложил мне думать и искать идеи.
   – И какая же идея у тебя сейчас?
   – Клепсидра.
   – Ну? – удивилась Пильпия. – А мне казалось, что ее уже придумали…
   – Женщина! – резко сказал Гирон. Глаза его горели недобрым огнем. – Почему ты вмешиваешься в разговор мужчин? Твой удел – любить, рожать детей и поддерживать жизнь домашнего очага. Творчество же оставь мужчинам!
   Пильпия расхохоталась. Казалось, Гирон сейчас взорвется, но Крон встал со шкуры и мягко взял его за локоть:
   – Ну, показывай, что ты принес.
   Гирон сдержал себя, отвернулся от Пильпии и передал сенатору свиток.
   – Смотри.
   Крон развернул лист, внимательно изучил рисунок и удовлетворенно прицокнул языком. На бумаге было изображено подобие механических часов. Даже до зубчатой передачи Гирон додумался. Правда, вместо стрелок Гирон предлагал круг с прорезью, а в движение часы приводились падающей на гребное колесо струей воды.
   – Хвалю.
   – Я пришел не за одобрением, а за советом. Крон вопрошающе посмотрел на Гирона.
   – Чтобы эта клепсидра работала точно, нужен постоянный ток воды. Если я не смогу его создать, то всю эте механику можно использовать только в качестве детской забавы.
   – Не понял, – искренне удивился сенатор. – А не ты ли сам определил, что постоянный ток воды достигается из сосуда с постоянным уровнем?
   – Я, – фыркнул Гирон. – Но я определил это чисто умозрительно, наблюдая за струей воды, бьющей из щели в плотине. Сосуд такой существует только в моем воображении. Не предлагаешь же ты мне ставить клепсидру у плотины? Я хочу, чтобы она стояла в домах!
   – Зачем у плотины? – пожал плечами Крон… – Надо…
   Он вдруг замолчал и хитро усмехнулся.
   – А ты обратись к ней, – кивнул он в сторону Пильпии. – Может, она подскажет?
   Лицо Гирона застыло в недоумении, затем снова начало багроветь.
   – А я, между прочим, серьезно, – спокойно сказал Крон и протянул Пильпии лист.
   Пильпия перебросила через плечо покрывало и быстрым взглядом окинула рисунок.
   – Ну, это все просто.
   Она выхватила из рук оторопевшего Гирона грифель и уверенными штрихами набросала на листе закрытый сверху сосуд с трубкой Торричелли.
   – Вода, вытекающая из такого сосуда, будет иметь постоянную скорость.
   Гирон перевел недоумевающий взгляд на Крона. Сенатор улыбался.
   – Почему? – хрипло спросил Гирон.
   – Потому что…
   Пильпия перехватила предостерегающий взгляд Крона и прикусила губу.
   – Попробуй – узнаешь, – просто сказала она, и в ее глазах заиграли веселые искорки.
   – Но не это главное, – продолжила она, игнорируя на этот раз не только взгляды, но и жесты Крона. – Если установить такую трубку на обычную водяную клепсидру, то твоя зубчатая механика окажется попросту не нужна, потому что водяная клепсидра будет не менее точна. Кроме того, представь, сколько воды тебе понадобится, чтобы привести механическую клепсидру в движение?
   Гирон наморщил лоб, соображая.
   – Поэтому я предлагаю вариант проще и лучше. Вот сюда ты подвешиваешь на спице качающийся груз, – Пильпия быстро нарисовала маятник, – с вот такими усиками на оси. А сюда – груз на цепочке, который будет раскачивать первый груз. Поскольку вес груза на цепочке тянет вниз практически с постоянной силой, то качание груза на спице будет равномерным…
   – Хватит, – оборвал ее объяснения Крон. – Остальное Гирон додумает сам.
   Он забрал у Пильпии лист, свернул его и сунул под мышку Гирону. Гирон тупо смотрел на Пильпию. И не было уже в его взгляде похоти при виде обнаженной женщины, а какой-то суеверный ужас, как перед богиней.
   – Все, – сказал Крон. – Аудиенция окончена. Я же говорил, что ты выбираешь себе низкосортных гетер.
   Он развернул Гирона за плечи и подтолкнул к выходу.
   – Когда осмыслишь все, что тебе говорили, приходи ко мне. Но не ранее, чем завтра.
   Гирон неверными шагами покинул комнату, и Пильпия тихо рассмеялась. Но Крон не поддержал ее. Он подождал, пока звук шагов Гирона стих, и только тогда раздраженно сказал:
   – Ты бы ему еще лекцию по гидродинамике прочитала. А заодно и теорию колебаний.
   Пильпия бросила покрывало на ложе и снова улеглась.
   – Не вижу оснований для беспокойства. Почему до этого они не могли додуматься сами? Додумались же до электрических батарей и даже до атмосферного конденсатора на Земле еще в ветхозаветные времена.
   – Да! – еще более раздражаясь, согласился Крон. – И Герон Александрийский додумался до паровой турбины. Но все эти изобретения канули в Лету, потому что были не ко времени. И, кроме того, люди додумались до всего сами. Поэтому давай не лишать их творчества!
   Пильпия хмыкнула.
   – Ты сейчас говоришь, как Гирон. Женщина, твой удел – любовь и дети! – ехидно заметила она. – Не надо было предлагать мне помочь ему.
   Крон не выдержал и тоже улыбнулся.
   – А вообще, он не показался мне тем умницей, каким ты его расписывал, – закончила Пильпия.
   Крон пожал плечами.
   – Пожалуй, – сказал он, – начни я тебе объяснять принцип действия, скажем, дубликатора, вид у тебя был бы не лучше, чем у Гирона.
   – Сравнил, – фыркнула Пильпия. – Принцип моделирования материи – и азы механики!
   – Для него эти азы – то же, что и дубликатор для тебя. Впрочем, это беспредметный спор. Заблокируй лучше вход.
   Пильпия хмыкнула.
   – У него автоматическая блокировка. Пора бы уже запомнить. И, кстати, принцип действия дубликатора я знаю.
   Крон покачал головой. Последнее слово все-таки осталось за Пильпией. Он подошел к центральной колонне, приложил к ней ладони, и она раскрылась, обнажив блестящую призму стационарного биоимитатора. Пройдясь пальцами по клавиатуре, он вывел из памяти аппарата нужный вариант.
   – Что ж… Начнем преображаться! – пробормотал он себе под нос, глубоко вдохнул воздух и опустил голову в раструб установки.
   На лицо лег теплый слой биомаски, и Крон, преодолевая ее вязкое сопротивление, усиленно заморгал. В глазах защипало, задергались мышцы на лице. Но все быстро прекратилось, и голову мягко вытолкнуло из аппарата. Крон выдохнул воздух и посмотрел в зеркало. Зелеными глазами на него выглядывало оттуда лицо вольного торговца Тония Берка, обветренное морскими ветрами, с рыжеватой, выгоревшей на солнце бородой.
   – Я давно хочу поговорить с тобой, – сказала вдруг Пильпия.
   – Давай, – не оборачиваясь, кивнул Крон. Перед ним медленно раскрывалась призма биоимитатора.
   – Тебе не кажется, что в твоей любви к этой… – Пильпия запнулась и неопределенно покрутила пальцами, – нет ничего от разума, а есть только что-то животное?
   От неожиданности Крон окаменел. Кровь ударила в голову. Такого разговора он не ждал.
   – Какой-то темный бездумный зов плоти…
   – А вот об этом – не надо!
   – Нет, надо! – Пильпия села на ложе. – Ты посмотри, в кого ты превратился! Ты ждешь ее, постоянно ищешь встреч с ней, места себе не находишь… И сам ведь понимаешь, что не душу ты у нее любишь, а тело!
   Крон сцепил зубы и шагнул в биоимитатор. Все, что говорила Пильпия, он старался пропускать мимо ушей. Тело обволокло мягким теплом. Буквально каждой клеткой тела он ощущал, как в кожу впитывается имитационный слой, покрывая его загоревшими до медного блеска буграми мышц Тония Берка. Откуда-то вынырнул гибкий шланг с загубником на конце. Крон поймал его ртом и, как ни ожидал этого ощущения, все равно икнул и содрогнулся от проскочившего в горло комка. Наконец процедура закончилась, Крон спиной почувствовал прикосновение прохладного воздуха и сделал шаг назад, выбираясь из аппарата. И только тогда повернулся лицом к Пильпии.
   Она по-прежнему лежала на ложе и теребила в руках цветок багреца.
   – Я знаю, что ты меня не слушал, – проговорила она. – Ты вообще в последнее время стал рассеян и почти не замечаешь, что происходит вокруг. Если так будет продолжаться, то ты окончательно замкнешься в себе и тебя отстранят от работы. Впрочем, ты тогда уже и сам не сможешь работать.
   – И что ты предлагаешь? – спросил Крон грубым, треснутым голосом Тония Берка. – Быть проще в любви? Как ты?
   Пильпия с жалостью посмотрела на него.
   – Возьми себя в руки…
   – Давай лучше не будем об этом, – тихо попросил Крон.
   Пильпия промолчала.
   Крон достал из ниши одежду морского торговца, оделся, зашнуровал сандалии, затем закрыл колонну.
   – До вечера, – сказал, не глядя на Пильпию.
   Она не ответила.
 
   В саду старик-садовник закончил подстригать кустарник и теперь неторопливо окучивал его мотыгой.
   – Приветствую тебя, Крипчтрипрат. Все трудишься? – на правах старого знакомого поздоровался Крон уже в роли Тония Берка.
   Старик оперся о мотыгу и подслеповато посмотрел на него.
   – Нет, Тоний, – возразил старик, узнав его. – Когда труд в удовольствие – это радость. Приветствую и тебя.
   – Значит, надо понимать, ты счастлив?
   – Не знаю, Тоний, – пожал плечами старик. – Не думал я об этом. Наверное, да. Впервые за долгую жизнь я делаю то, что мне нравится. И никто мной не понукает.
   – По родине не тоскуешь?
   – По Нумерии? – спокойно переспросил Крипчтрипрат. – А что такое родина? Земля, где ты родился? Если так, то меня с ней ничего, кроме этого, не связывает. Я там был бос, гол, голоден и никому не нужен. Попади я сейчас туда, даже некому было бы сказать «здравствуй». Родина у человека там, где его знают, любят, где он нужен. А я нужен здесь.
   – Но у тебя здесь так же ничего нет, как и в Нумерии.
   – Нет, есть! – Старик гордо выпрямился. – Этот сад. Госпожа Пильпия, дайте боги всем таких хозяек, отдала мне его до конца дней. И я сажаю и ращу здесь все, что хочу!
   Он внимательно посмотрел на Крона.
   – A y тебя, Тоний, как дела? По-моему, в море ты давно не был.
   – Да нет, – Крон отвел глаза в сторону, – бываю. Правда, все неподалеку, вдоль берега хожу. Далеко идти опасно, хоть купцы и предлагают товары по хорошим ценам. Пираты.
   – Смотри, – не поверил старик, – что-то часто я тебя в последнее время здесь вижу. И сенатор тебя у госпожи постоянно застает.
   Крон рассмеялся.
   – Не беспокойся, старик. У меня деловые отношения. Только. И с сенатором тоже. Кстати, как он тебе?
   Крипчтрипрат неопределенно пожал плечами.
   – По-моему, человек он в общем-то хороший. Хоть и слишком высокомерен. Но, наверное, так и положено аристократу. – Он задумался и неожиданно Добавил: – А глаза у него добрые и больные… Почти как у тебя.
   Крон даже не нашелся, что ответить.
   – А потом, – продолжал старик, – не нравится мне, что творится вокруг сенатора. Только он на порог, как вслед за ним прибегает лысый старикашка в заляпанной чернилами тунике, спрашивает, здесь ли сенатор, но в дом не входит. Сторожит где-то на улице. Зачем, спрашивается?
   Он лукаво усмехнулся.
   – А сегодня к сенатору приходил какой-то помешанный. Ты, наверное, видел его. Здоровенный такой, с черной бородой до самых глаз и в одной ночной рубахе. Так он поймал старикашку, бил немилосердно, орал, чтобы тот больше не попадался ему на глаза, а потом вышвырнул со двора.
   Тоний Берк весело рассмеялся, а Крон трезво отметил про себя, что за ним уже следят не только дома. Знать бы только, зачем и, самое главное, кто стоит за писцом.
   – Ну, ладно, Крипчтрипрат, – кивнул Крон и стал прощаться, – мне пора. Вечером опять зайду. Будь счастлив со своим садом!
   – И ты будь счастлив, – кивнул старик.
   Крон вышел на улицу и бросил взгляд вдоль нее. Писца нигде не было.
   «Ну и прыть у старикашки, – подумал он. – Как он успел к претору и обратно? Скорее всего, передал послание по пути кому-то другому. Назад, на всякий случай, нужно будет возвращаться другой дорогой…»
   Спустившись к реке, Крон вышел к переправе, нанял лодку и перебрался на другой берег. А еще через полперста, оставив в государственной конюшне двойной залог за коня, верхом добрался до рыбацкой общины Клапры.
   Какого-то особого дела в общине у Крона не было. Здесь он просто отдыхал от своей роли сенатора, снимая с себя психологические перегрузки. Простота и чистота нравов общины, спартанский уклад ее жизни действовали на Крона наподобие контрастного душа, дающего своеобразный заряд для его дальнейшей работы.
   Еще за околицей его встретили голые ребятишки, игравшие в песке. Заметив Тония, они с радостными криками обступили коня. Тония здесь знали и любили. Он спрыгнул на песок, отдал самой высокой девчушке купленные по дороге сладости и, взяв коня под уздцы, повел его к общинному дому. Сзади установилась тишина – начался дележ угощения.
   За справедливость раздела Крон не беспокоился – всем достанется поровну, – это было основным принципом в общине, а дети приучались к нему сызмальства.
   Общинный дом в селении представлял собой средоточие всей жизни: здесь работали, ели, веселились, устраивали празднества и даже спали – в основном молодежь и старики. Только супружеские пары жили в отдельных домах, но и они на зиму перебирались в общинный дом.
   У самой воды на длинных жердях сушились сети и ловчая бахрома – своеобразная снасть для ловли крабоустриц. Принимая бахрому за водоросли, крабоустрицы забирались в нее и запутывались. Три женщины в набедренных повязках скребли бахрому огромными костяными чесалами. Под навесом у общинного дома сидели старики, человек шесть, и неторопливо обрабатывали наждачными брусками куски пемзы, делая поплавки для сетей.
   Крон подошел поближе и поздоровался. Старики прекратили работу, подняли головы.
   – Приветствуем тебя, Тоний, – сказал Старейший, и все закивали.
   Старейший повернулся и что-то крикнул в сторону дома. Из дверного проема выглянула женщина, увидела гостя и вышла. Взяв из рук Крона уздечку, она молча повела коня за дом.
   – Присаживайся, – просто сказал старик и бросил Крону под ноги кусок пемзы.
   Старики возобновили работу. Крон опустился на песок и взял в руки наждачный брус.
   – Что нового в Славном Городе и в море? – спросил Старейший. Морщинистое обветренное лицо старика не выражало ничего, кроме спокойствия человека, занятого делом, которому он посвятил всю жизнь.
   Для приличия Крон помолчал немного, так же, как старики, неторопливо стесывая с куска пемзы неровности о наждачный брусок, а затем принялся рассказывать о Севрской кампании и о триумфе Тагулы.
   – Знаем, – оборвал его Старейший. – Декады две назад к нам привели на постой десять солдат из когорт Тагулы. Но через три дня они сбежали.
   Глаза старика лукаво сощурились.
   – Не по ним такая жизнь.
   В это время откуда-то из-за дома к Старейшему подбежала молодая женщина и, наклонившись, что-то быстро зашептала на ухо, бросая на Крона встревоженные взгляды.
   – Хорошо, женщина, – не дослушав, кивнул Старейший, отложил в сторону наждачный брус и почти готовый поплавок и встал.
   – Вовремя ты приехал, Тоний, – сказал он. – Идем.
   И они пошли за женщиной к одному из семейных домиков – жалкой лачуге, сплетенной из прутьев и обмазанной глиной. Женщина откинула груботканую завесь, старик вошел, и Крон последовал за ним.
   В семейном домике, в отличие от общинного дома, жаркого, душного и задымленного вечно пылающим очагом, здесь ощущалась приятная прохлада – глина не пропускала жару. Маленькое, тесное помещение, где стояли только широкий топчан, аккуратно застеленный покрывалом, и небольшой столик с нехитрой утварью, да в углу висела колыбель с ребенком, освещалось рассеянным мутным светом из окошка, затянутого рыбьим пузырем. Но, несмотря на все это, уют и чистота радовали глаз.
   «И слизни здесь не живут», – с удовольствием отметил Крон.
   Женщина стояла у колыбели и с тревогой смотрела на Крона. Только теперь он понял, зачем его сюда пригласили. В колыбели лежал ребенок, красный от жара, он тяжело дышал, ловя широко открытым ртом воздух. Глаза его были закрыты. Ни плакать, ни шевелиться у него уже не хватало сил.
   Крон подошел к колыбели, отстранил женщину и стал осторожно ощупывать ребенка. Биоимитация, покрывавшая руки грубыми мозолями с въевшейся в кожу корабельной смолой, сильно снижала чувствительность пальцев, и ему пришлось напрячься и даже закрыть глаза, чтобы уловить биоритмы детского организма.
   К счастью, ничего страшного не случилось. Легкое отравление, которое уже почти прошло.
   – Подай воды, – сказал Крон женщине, – и покажи, чем ты его кормишь.
   Пока женщина у столика наливала в чашу воды, он, загораживая спиной колыбель от взгляда Старейшего, наклонился над ребенком и впрыснул ему в открытый рот каплю антитоксина из сегмента браслета. Ребенок слабо захныкал, и женщина тотчас метнулась к нему. Крон снова мягко отстранил ее, взял чашу с водой и дал пригубить ребенку. Затем обеими руками стал осторожно массировать ему голову. Дыхание ребенка постепенно выровнялось, он наконец глубоко, устало вздохнул, зевнул и спокойно уснул. Краснота с его тела исчезала просто на глазах.
   Женщина заплакала.
   – Покажи, чем ты его кормишь, – снова попросил Крон.
   Женщина протянула ему закрученную в мешочек тряпку – жевку, извечную соску простого люда. В нее заворачивали кусочки пищи, жевали и давали сосать ребенку. Крон развернул жевку, понюхал. Кусочки отваренной рыбы были свежими, но тряпка… Как еще сама женщина не отравилась.
   – Выбрось эту жевку, – сказал Крон, и женщина быстро закивала, смотря на него счастливыми, полными слез глазами.
   – Возьми свежую тряпку и корми его два дня только лепешками, – продолжал Крон. – Потом уже – чем хочешь. И самое главное – после каждого кормления хорошо стирай тряпку.
   Женщина продолжала кивать, прижимая к груди руки.
   Крон последний раз окинул взглядом комнату и вышел из хижины. Никто не сказал Крону спасибо, не благодарил его, и он был рад этому. Молчаливая благодарность счастливой матери являлась красноречивей всяких слов. Впрочем, в общине не было принято благодарить друг друга – любая помощь считалась само собой разумеющимся делом, здесь жили, деля все: от куска лепешки до сокровенных чувств.
   – Надолго к нам? – спросил Старейший.
   Крон покачал головой.
   – Сегодня назад.
   – Наших с моря дождешься? Должен быть хороший улов.
   Крон посмотрел 'на солнце. Была половина седьмого перста.
   – Скорее всего, нет. Вечером надо быть в городе.
   – Зачем приезжал? Крон пожал плечами.
   – Просто навестить. – Он наткнулся на внимательный взгляд Старейшего. – Да, просто навестить. Поговорить, отдохнуть.
   – Глаза у тебя плохие, – сказал старик. – Уставшие. Печаль в них. У тебя что-то случилось?
   Крон только покачал головой.
   – Я не знаю, сможем ли мы тебе помочь, – продолжал Старейший, – но ты расскажи. Будет легче.
   Крон снова покачал головой.
   – Идем, пообедаешь с нами, – просто предложил Старейший.
   Только теперь Крон заметил, что стариков под навесом уже не было. Аккуратными кучами они сложили сделанные поплавки и наждачные бруски и ушли в общинный дом обедать.
   В общинном доме пахло рыбой и дымом – неистребимым запахом рыбацкого жилья. В левом крыле дома, за длинным низеньким столом сидели на корточках старики, несколько женщин. Стряпухи, хлопотавшие у очага, обносили их глиняными чашами с рыбной похлебкой и лепешками.
   Старейший указал Крону место напротив себя, пододвинул к нему чашу с похлебкой.
   – Ешь, – сказал он, протягивая лепешку.
   Крон отломил кусочек лепешки и положил в рот.
   – Говорят, у вас рабы взбунтовались? – неторопливо жуя, спросил Старейший.
   – Не у нас, а в Паралузии. И не рабы, а древорубы.
   – Разве это не одно и то же? – даже не удивился Старейший. Пальцами он выловил из своей чаши кусок рыбы и стал разбирать его, отделяя мясо от костей.