Забирко Виталий. Вариант Пата

   "Опять домыслы", - одёрнул он себя. Её смех он бы узнал...
   "Кто мог предположить, - горько подумал Крон, - что и такой крест придётся нести коммуникатору?"
   Он хотел незаметно пройти мимо, но его заметили.
   - Ба! Гелюций! Крон! - воскликнул Срест, приподнимаясь на локте. Благодетель империи!
   Он протянул руку в приветствии.
   - Присоединяйтесь к нам! - крикнул он, но не смог сохранить равновесие и упал лицом прямо на расставленные перед ним закуски.
   Крон остановился.
   - Приятного времяпрепровождения! Спасибо, но не могу. И так опаздываю на омовение Тагулы.
   - К-как? - встрепенулся Бурстий. - Ч-что? Уже п-п-пора?
   Крон улыбнулся и развёл руками.
   - Б-б-баст-турнак! - выругался заика Бурстий. - Я с-совсем з-забыл. Об-божди. По-йдём вместе. С-с-сейчас допью, и п-п-пойдём.
   И он принялся шумно хлебать из чаши. Срест с урчанием поворочался в закусках и с трудом сел. Лицо его было перепачкано горичным соусом, под левым глазом прилипла раздавленная лепешка, а ко лбу - листок зелени. Он попытался встать, но у него ничего не получилось.
   - Эй, кто там! - гаркнул он. - Поднимите меня!
   Пока к нему бежали рабы, Алоза ухватился за его плечо, рывком встал и снова завалил Среста. С минуту Алоза стоял пошатываясь, словно утверждаясь на ногах, - худой, высокий, жилистый, в короткой тунике, и, нагнув голову, недобрым, мутным взглядом смотрел в сторону Крона. При этом его нижняя губа всё сильнее оттопыривалась на опухшем лице. Наконец его шатнуло вперёд, он крепко, как за опору, ухватился обеими руками за рукоять меча и зашагал к Крону. Но шёл Алоза не к нему. Он прошагал мимо и остановился возле Атрана, вперив в него неподвижный взгляд из-под спутанных, жирных, выцветших до цвета соломы волос.
   - Твой раб? - спросил он.
   Крон промолчал. Атран стоял перед Алозой, держа перед собой за ножны меч сенатора, и смотрел на претора открытым взглядом.
   - Наслышан... - процедил Алоза и принялся обходить Атрана, словно желая осмотреть его со всех сторон.
   Атран медленно поворачивался вслед за ним.
   - Хорош... - Оттопыренная губа Алозы свесилась ещё ниже. - Без ошейника и нагл, словно вольноотпущенник первого дня.
   - Я надеюсь, сенатор, - спросил он, по-прежнему глядя на Атрана, - ты не будешь на меня в претензии, если я его когда-нибудь зарублю?
   - Боюсь, что это тебе не удастся, - усмехнулся Крон. - Он владеет мечом не хуже тебя.
   - Кто - раб? - Алоза от изумления протрезвел. - Раб поднимает меч на гражданина Пата?
   - Стоит ему только захотеть, - ответил Крон, - и я дам ему вольную по первому его требованию. Каким угодно числом.
   Алоза потерял дар речи.
   Тем временем четверо рабов поставили на ноги огромную тушу Среста.
   - Прочь! - зычно гаркнул Срест.
   Одним движением плеч он разметал рабов, державших его под руки, и тут же плашмя рухнул вперёд, подмяв под себя тщедушного Бурстия.
   - Вот незадача! - хохотнул он, проползая по Бурстию подобно дорожностроительному комбайну. - Голова вроде бы светлая, а ноги не держат!
   "И почему они так много пьют?" - в который раз с тоской подумал Крон.
   - К сожалению, меня ждут, и я уже опаздываю, - он поднял руку, прощаясь. - До встречи в термах!
   Крон кивнул Атрану и зашагал по тропинке к термам.
   - Советую твоему рабу не попадаться на моём пути! - прорычал вслед Алоза, но Крон только усмехнулся.
   Тропинка вильнула в сторону, за кусты и вывела на мощёную аллею.
   - Это правда, Гелюций? - спросил вдруг Атран.
   Крон вздрогнул от такого обращения, но быстро подавил в себе желание одёрнуть раба, не назвавшего его господином.
   - Что - правда?
   - Что я могу получить волю, когда захочу?
   Крон спрятал улыбку.
   - А ты можешь привести примеры, когда мои слова расходились с делом? - спросил он.
   - Да.
   От неожиданности Крон остановился.
   - Когда же это?
   - Когда вы обещали наказать меня прутьями.
   Крон хмыкнул и снова зашагал по аллее.
   "А ты хотел бы, чтобы я это своё обещание претворил в жизнь?" - чуть было не спросил он, но сдержался.
   - Не путай, пожалуйста, мои желания с чужими, - сказал он. - Если я дал слово исполнить чужую просьбу, то я его сдержу, чего бы мне это ни стоило.
   - Значит, я могу получить волю хоть сейчас?
   - Значит, можешь.
   Некоторое время они шли молча.
   - Мой господин, - вдруг с жаром и мольбой проговорил Атран, и Крона покоробило теперь уже такое обращение. - Я знаю, ты добр и великодушен. Исполни ещё одну мою просьбу. Отпусти со мной Калецию.
   Губы раба дрожали.
   - Нет, - отрезал Крон.
   - Мой господин, - продолжал просить Атран, - ты богат, и тебе это ничего не будет стоить. Ведь дал ты вольную Дискарне, хоть она и доносила на тебя. Отпусти со мной Калецию.
   Кровь бросилась в лицо сенатору. За все годы рабства это была первая просьба Атрана. И Крон ощутил, в какую глубочайшую яму унижения шагнул этот гордый и независимый, несмотря на своё положение, человек. Человек, умевший даже слова "мой господин" произносить с достоинством.
   - Нет, - глухо повторил Крон. - Я действительно богат, причём настолько, что ты себе и представить не можешь. Я мог бы скупить всех рабов Пата и дать им вольные грамоты. Но что бы это дало? Ты знаешь, как живут многие вольноотпущенники? Они ютятся в портовых кварталах, спят прямо на земле под открытым небом, питаются подаянием и воровством, а за временную работу по разгрузке кораблей в порту каждый день между ними происходят драки. Они рады бы снова продать себя в рабство, они продают своих детей и счастливы, если им это удаётся. Если я отпущу тебя одного, то ты сумеешь и прокормить себя, и постоять за себя. Но если я дам вольную вам обоим, вы станете такими же изгоями, как и обитатели портовых кварталов. И придёт время, когда ты, продавая своих детей в рабство, проклянёшь тот день и час, когда я дал вам волю.
   Сенатор оглянулся на Атрана. Раб шёл следом, смотря на него молящими глазами. Доводов рассудка он не принимал.
   - Мой господин... - снова попытался просить Атран.
   - Нет! - оборвал его сенатор.
   "Свою судьбу надо создавать своими руками", - хотел сказать он. Но не сказал.
   Они вышли из рощи прямо к термам - огромному конгломерату зданий из белого известняка, который начал возводиться ещё два века назад предприимчивым аргентарием Иклоном Баштой на горячем источнике. С тех пор термы много раз перестраивались и достраивались их новыми владельцами, и поэтому архитектура построек выглядела нелепой до невозможности. В левом крыле, самом старом, приземистом, с многочисленными, закопчёнными от вечно курившегося дыма, трещинами, калили камни для любителей пара. По правую сторону и в центре располагались всевозможные бани, рассчитанные на все вкусы и на все сословия. А из центра невообразимого хаоса построек безобразным горбом выпирало новое здание, возведённое теперешним владельцем терм Дистрохой Кробуллой специально для торжественных омовений. В здании находился огромный бассейн с горячей водой, опоясанный по периметру ступенями фракасского дерева, на которых обычно располагались приглашённые.
   Сюда и направился Крон. Он вошёл в предбанник, разделся и накинул на себя купальную простыню, предложенную служителем.
   - Можешь сходить в общие бани, - сказал он Атрану. - Деньги возьмёшь из кошеля. Но чтобы через один перст ты ждал меня здесь. Ах, да, спохватился он. - Перст, по новому исчислению, - это чуть больше утренней четверти.
   Крон наконец отважился посмотреть Атрану в глаза. Глаза у раба были неподвижные, потухшие, пустые.
   - Можешь идти.
   Сенатор вошёл в термы. Веселье здесь уже набрало силу. Из густого облака пара доносились шум голосов, плеск воды, музыка, разноголосое пение. Несмотря на многочисленные светильники, укреплённые на колоннах, поддерживающих свод, свет с трудом пробивался сквозь туман пара и благовоний, и от мелькавших расплывчатых теней у вошедшего в термы создалось впечатление, что он ступил в подземное царство мёртвых.
   От одной из колонн отделилась тень, и перед Кроном появился голый Плуст с чашей в руке.
   - Я уже заждался вас, Гелюций! - широко улыбаясь, пожурил он.
   - Ты опять навеселе, - недовольно буркнул Крон.
   - Ну что ты, Гелюций, право... Это же только для поднятия ущемлённого духа и чистоты мысли!
   "Ущемлённый дух, - отстранёно подумал Крон. - Добрая половина из присутствующих здесь завтра тоже будут такими же "ущемлёнными".
   - Идём к бассейну, - сказал он.
   Они сошли по ступеням и сели, опустив ноги в воду.
   - Вообще-то, я пью мало, - продолжал разглагольствовать Плуст.
   Крон хмыкнул.
   - Да-да, мало. Но когда выпью, становлюсь другим человеком. А уже этот, другой человек, пьёт много...
   Плуст сделал попытку отхлебнуть из чаши, но Крон забрал её и отставил в сторону.
   - Пока ты не стал другим человеком, мне надо с тобой кое-что обсудить.
   Сенатор поморщился, не глядя на Плуста. Не тот это человек, не тот. Но что поделаешь, за неимением лучших...
   - У меня есть предложение, как тебе хоть на время избавиться от хронического безденежья.
   Плуст неожиданно хихикнул.
   - Знаешь, Гелюций, одного приспешника как-то спросили: "Что бы ты сделал, если бы тебе подарили миллион звондов?" - "Раздал бы долги", ответил тот. "А с остальными?" - "А остальные подождут!"
   Крон мельком глянул на Плуста.
   - Если ты думаешь, - процедил он, - что я собираюсь ссужать тебя звондами только за старые анекдоты, то можешь искать себе другого покровителя. Мои звонды надо хоть изредка отрабатывать.
   Даже не поворачиваясь, Крон почувствовал, как Плуст вздрогнул и пододвинулся к нему. Лицо парламентария обострилось, рот приоткрылся, обнажив жёлтые лошадиные зубы, голова подалась вперёд, глаза сверлили сенатора. Он был весь сосредоточенное внимание.
   - Так-то лучше, - сказал Крон и продолжил: - Недавно один мой старый друг из Асилона прислал мне в подарок небольшой золотой кулончик с изображением богини удачи Потулы...
   - Божественный талисман Осики Асилонского, подаренный ему самой богиней? - не поверил Плуст. На мгновение он напрягся, затем вдруг расслабился и разочарованно вздохнул.
   - Обманули тебя, Гелюций, - кисло сказал он. - Это подделка.
   И он снова потянулся за чашей.
   - Ты видел у меня когда-нибудь подделки?
   Плуст застыл.
   - Ну?
   - Но, говорят, когда Аситон III вскрыл гробницу Осики Асилонского, чтобы завладеть талисманом, сама богиня спустилась с небес и забрала талисман...
   - Боги не забирают своих подарков. Их крадут люди.
   Плуст недоверчиво посмотрел на сенатора, но руку от чаши убрал.
   - А ты точно уверен, что он настоящий?
   Крон только поджал губы.
   - Ну, хорошо, - согласился Плуст. - Но при чём здесь моё безденежье?
   - Не перебегай дорогу перед колесницей, - поговоркой ответил Крон. Как ты сам понимаешь, не на всякую шею наденешь такой талисман. И я не хотел бы, чтобы на моей шее он стал удавкой.
   - Так ты хочешь его продать? - изумился Плуст. - Не понимаю, зачем тебе это нужно. При тех средствах, что поступают тебе из колоний...
   - А ты предлагаешь его выбросить?
   Плуст открыл было рот, но Крон предостерегающе поднял палец. У самых ног из бассейна, тяжело отдуваясь и фыркая, подобно бегемоту, вынырнул сенатор Труций Кальтар. Близоруко прищурившись, он оглядел фигуры Крона и Плуста и наконец узнал.
   - Гелюций! - обрадовано воскликнул он. - Наконец-то я вас нашёл!
   Плуста он удостоил только кивком головы.
   - Приветствую и поздравляю вас с титулом благодетеля империи!
   Крон улыбнулся в ответ.
   - Ну, положим, ваше сегодняшнее выступление в Сенате тоже войдёт в историю, - заметил он.
   - Да... - мечтательно протянул Кальтар, причмокнул от удовольствия и уселся на ступеньку, находящуюся в воде. - И, заметьте Гелюций, - ни одной поправки к закону и - единодушно!
   Кальтар с трудом развернул на ступеньке своё грузное тело и поднял руку.
   - Эй, кто там?!
   Из тумана вынырнул прислужник.
   - Вина нам!
   Прислужник исчез и быстро возвратился с кувшином и чашами.
   - Наш обоюдный успех нужно отметить! - весело сказал Кальтар, поднимая чашу.
   Чем славился Кальтар, так это умением, произнося здравицу в чужую честь, выкроить толику и себе. Впрочем, сейчас он имел для этого какое-то основание.
   - Чтобы ваши выступления в Сенате и в дальнейшем пользовались таким же успехом, - поддержал Крон и так выразительно глянул на Плуста, что тот отхлебнул из своей чаши только глоток.
   - Я надеюсь, - осушив чашу, продолжил Кальтар, - что в следующем оттиске "Сенатского вестника" моё выступление найдёт должное отображение?
   - Всенепременно.
   Кальтар расплылся в благодарственной улыбке.
   - Этот оттиск я сохраню на память, - проговорил он. - Кстати, Кикена хочет вас видеть. У них с Соларом завязался диспут о поэзии, и он желал бы вашего присутствия как знатока.
   - Обязательно буду. Вот только омоюсь.
   Кальтар тяжело сполз со ступеньки в бассейн.
   - Я так и передам, - кивнул он на прощанье и медленно погрузился в воду вместе с чашей.
   Крон прикусил губу. Что ещё придумал Кикена? Или это действительно просто приглашение на диспут?
   - Так вы хотите продать талисман? - вывел его из задумчивости голос Плуста. Почувствовав возможность поживиться, он даже перешёл на "вы". Ему не терпелось вернуться к прерванному разговору.
   - Ты догадлив, мой друг, - насмешливо заметил Крон.
   - Купить его могут многие... Но чья шея его выдержит?
   - Шея консула.
   Плуст присвистнул.
   - Тогда без меня. Вы же знаете Кикену. Узнав о талисмане, он добудет его, не заплатив ни звонда. Но увидеть талисман на его шее уже не придётся ни перекупщику, ни мне, ни, - Плуст выразительно посмотрел на Крона, возможно, ещё кому-то.
   - А тебе никто не предлагает продавать талисман консулу.
   Плуст удивлённо поднял брови.
   - Не понял.
   - Предложи талисман Тагуле, - сказал Крон. - Чтобы он затем, в знак скрепления родственных уз, преподнёс его Кикене.
   Морщинистое лицо Плуста разгладилось.
   - А ты даже в делах купли-продажи остаёшься политиком, - заметил он, снова перейдя на "ты". Затем наклонился поближе к Крону и тихо спросил: Сколько?
   - Половину.
   Плуст пожевал тонкими губами, вглядываясь в непроницаемое лицо сенатора.
   - Ещё нужно дать перекупщику...
   - Тогда - четверть, - отрезал Крон.
   Лицо Плуста приняло скучное выражение. Он понял, что переборщил.
   - Твоя жадность не знает границ. Хотел бы я видеть человека, который при подобной сделке дал бы тебе больше десятой части.
   - При сделке на десятую часть не рискуют головой, - выдавил из себя вымученную улыбку Плуст.
   - Когда не рискуют головой, компаньонов не берут.
   Крон сбросил с себя купальную простыню и соскользнул в воду.
   - Хорошо, - смилостивился он из бассейна. - Я согласен на половину того, что останется. Но не вздумай дать перекупщику меньше, чем он запросит. Я узнаю.
   Он окинул Плуста оценивающим взглядом.
   - Надеюсь, ты сам понимаешь, что Кикена не должен знать, кто продавал талисман. Это и в твоих же интересах.
   Плуст понимающе кивнул и потянулся за чашей.
   "Ну, теперь он напьётся", - невесело подумал Крон и поплыл, постоянно натыкаясь в облаках пара на тела купающихся. Конечно, не в деньгах было дело. Крон специально торговался, чтобы не заронить в душу Плуста подозрений в отношении его излишней щедрости. О том, что он продал талисман, не должен знать никто. Даже в Комитете. Крон вмонтировал в талисман передающий блок автоматического зонда "колибри", используемого энтомологами для наблюдения за жизнью и поведением насекомых. Понятно, для прослушивания разговоров консула проще было бы использовать непосредственно сам зонд "колибри", закамуфлировав его под какую-нибудь местную муху. Но устав Комитета категорически запрещал применение технических средств на исследуемых планетах с гуманоидными цивилизациями, поскольку проведённые на суммирующем вариаторе исследования о возможных последствиях обнаружения аборигенами этих средств, даже в случае их самоуничтожения, дали шестипроцентную вероятность вспышки религиозной активности.
   Крон хотел позвать служителя, чтобы тот принёс губку, но передумал. Толку от мытья в воде, противно жирной от растворённых благовоний, было бы мало. Всё также неторопливо он плыл на звук кифар, едва различимый сквозь гул голосов, весёлые выкрики, плеск воды, и, доплыв до бортика бассейна, выбрался на ступеньки.
   Направление Крон угадал точно. Кикена, прикрывшись простынёй, лежал на топчане у низенького столика, уставленного закусками, и беседовал с сидевшим напротив Соларом. Рядом с певцом, одетым в белоснежную актерскую тунику, возвышалась туша розового сала. Труций Кальтар, орудуя обеими руками, методично поглощал закуски, запивая их полными кубками вина. По правую руку от консула, откинувшись на спину и заложив руки за голову, возлежал нагой Тагула, и только двойной золотой венец поблескивал на его голове. Глаза он закрыл, по губам блуждала улыбка. Император наслаждался музыкой. Самих музыкантов видно не было - они сидели где-то у стены за плотной завесой пара.
   Закутавшись в поданную служителем простыню, Крон приблизился к столику.
   - Приятного омовения, - произнес он и в знак приветствия наклонил голову.
   - И вам того же, Гелюций, - оборвав разговор с Соларом, ответил Кикена.
   Кальтар что-то промычал набитым ртом, Тагула даже не пошевелился, а Солар одарил Крона такой же приторно-сладкой, как и его голос, улыбкой.
   - Присаживайтесь, - предложил Кикена. - У нас тут завязался небольшой диспут о поэзии, и вы очень кстати.
   - Почту за честь, - Крон сел сбоку от Солара.
   - Ах, да! - внезапно воскликнул Кикена. - Совсем из головы вылетело. Память, память...
   Он подозвал служителя. Тот, без слов поняв его желание, разлил по кубкам вино.
   - Я поздравляю вас с титулом благодетеля империи, - напыщенно произнёс Кикена, подняв кубок. - И как консул приношу извинения, что вам ещё в Сенате не были оказаны долженствующие почести. Всё получилось несколько неожиданно...
   - Для меня самого это оказалось неожиданностью, - улыбнулся Крон. Как это:
   То, чего и не ждёшь,
   иногда наступает внезапно.
   Ибо все наши дела
   вершит своевольно Потула.
   Вот почему наливай,
   мальчик, нам в кубки картрет*.
   _________________________________
   *Перевод Б. Ярха.
   Без тени смущения Крон произвольно заменил у Петрония Фортуну на Потулу и фалерн на картрет.
   - Это не картретское, а иларнское, - буркнул с набитым ртом Кальтар и снова осушил полный кубок.
   - Пусть будет иларн, - невозмутимо сказал Крон.
   - Чьи это стихи? - настороженно спросил Кикена. Его большие, тёмные, чуть навыкате глаза неотрывно смотрели на Крона.
   - Некоего Петрония, - придав лицу безразличное выражение, ответил Крон. - Откуда-то из провинции. Городка точно не помню: то ли Ром, то ли Рим...
   На миг холёное, гладко выбритое лицо Кикены исказила гримаса жгучей зависти.
   "Просто Нерон какой-то", - подумал Крон. Его поражало в Кикене вульгарно выраженное, ничем не прикрытое стремление первенствовать во всём - начиная с издания законов и скрижалей и заканчивая соревнованиями в атлетизме и стихосложении. Слава богу, что консул не обладал властью Нерона...
   - Вот и ещё одно подтверждение моих слов, консул, - сладким елеем расплылся Солар. - Только через влияние богов жизнь человеческая получает высшее звучание в стихосложении.
   - Что? - Кикена непонимающе посмотрел на Солара.
   - Чепуха! - отмахнулся он, прокашлялся и, наконец, оправился. - А как вы отнесётесь к такому?
   И он стал декламировать:
   Если бы разум имели быки,
   крабоскаты, иль змеи, иль сулы,
   Если бы все говорить они,
   людям подобно, умели бы связно,
   Писчее стило когтями держать,
   иль копытом, иль телом обвившись змеиным,
   То и они бы ваяли богов всемогущих из глины
   С тем лишь отличьем,
   что боги быков круторогими были б,
   Шерстью покрыты, с клыками
   предстали бы боги для сулов,
   С клешнями были б и в панцирь одеты
   бессмертные у крабоскатов,
   И чешуей наградили бы змеи
   своих всемогущих.
   ...Боги ж людей нарядились в обличья людские.
   "Где-то я уже слышал нечто подобное, - подумал Крон. - Или читал..."
   Он напряг память, и догадка обожгла его: "Это же Ксенофан! Правда, в другом оформлении, в патском, так сказать, но смысл тот же".
   Нарочито медленным движением, чтобы скрыть волнение, он протянул руку за кубком и чуть не опрокинул его. Сбоку стола рядом с кубком прилепился большой дрожащий слизень.
   - Ну и как? - ехидно прищурившись, спросил Кикена.
   Солар, по-прежнему источая мёд всеми своими порами, только развёл руками.
   Крон отхлебнул из кубка и поверх него исподтишка глянул на консула.
   "Неужели и консул?.. - в смятении подумал он. - Ай да конспирация у нас в Комитете!"
   - Ваши? - осторожно спросил он Кикену.
   Лицо консула дрогнуло и помрачнело.
   - К сожалению, - сказал он, - в последнее время хорошие стихи идут к нам только из провинций. Это стихи Домиция Эраты.
   Словно камень упал с души Крона. Эрата был купцом из Таберии, часто приезжавшим в Пат, поставщиком и желанным гостем многих родовитых семей. И, кроме того, - коммуникатором.
   "Нет, но хорош бы я был, - со злостью подумал Крон, - если бы стал искать связи с консулом, как с коммуникатором". Он взял со стола спицу и, подцепив ею слизня, сбросил его на пол подальше от стола.
   Как Крон и предполагал, покинул он термы приблизительно через один перст. К тому времени все основательно перепились, в термах появились гетеры - всё катилось по привычной колее к пьяной оргии. Делать ему здесь было больше нечего.
   К своему удивлению, в предбаннике он не нашёл Атрана. Служитель не смог ответить ничего определённого, и Крон, предупредив, что если раб появится, то пусть следует за своим господином домой, вышел из терм. Раздосадованный и недовольный, он вернулся на виллу и здесь обнаружил на столике для письма записку: "Мне не нужна свобода, дарованная тобой. Я добуду её сам!" Рядом лежал кошель с нетронутыми звондами - не было только меча.
   Глава четвертая
   Известие о прорыве древорубами блокады на Цинтийских болотах оказало на Пат действие, подобное лёгкому шоку. Слабым электрическим импульсом оно ударило по всем слоям общества. Внешне, казалось, жизнь Пата продолжала идти своим чередом, но в то же время в ней ощущалась какая-то внутренняя напряжённость, тревожная предчувствием серьёзных последствий.
   Кикене удалось пригасить вспыхнувшее было в Сенате негодование по поводу руководства посадником Лютой Конта надсмотрным легионом и вернуть заседания Сената в старое русло. На заседаниях по-прежнему обсуждались вопросы широкого круга внешней и внутренней политики Пата, и событиям в Паралузии уделялось немного времени - их отнесли к временным, случайным неудачам патского оружия, которые легко поправить. Сенат вынес вердикт и направил его посаднику Люте Конта с требованием немедленно покончить с древорубами собственными силами. Предложение оппозиции о посылке в Паралузию дополнительного легиона из войск дважды императора Тагулы было отклонено. И вместе с тем, несмотря на внешнюю успокоенность Сената, события в Паралузии оставались самой насущной и больной проблемой. Поэтому даже обсуждение вопроса о кампании против пиратов Аринтийского моря прошло вяло, и окончательно решение по её организации было перенесено на более поздние сроки.
   Город притих и ждал. Настороженность ощущалась во всём. Даже бегство рабов резко сократилось. Рабы тоже выжидали. Почти пересохший ручеёк стремления к свободе готовился перерасти в целенаправленный поток. Успех бунта древорубов грозил стать тем самым центром кристаллизации, который мог всколыхнуть всю империю восстанием рабов.
   Крон взял у писца только что написанный под диктовку лист, присыпал непросохшие строчки песком и мельком просмотрел текст. Это было стандартное извещение властей о бегстве раба. В другое время Крон и не подумал бы сообщить о пропаже Атрана, но в сложившейся ситуации человека без документов, не значащегося в списках беглых, могли просто зарубить или, в лучшем случае, снова продать в рабство. И хотя Крон надеялся, что за прошедшие шесть дней Атран успел уйти далеко, подобное извещение могло спасти ему жизнь, поскольку за поимку живого раба полагалось вознаграждение.
   Стряхнув с бумаги лишний песок, сенатор свернул лист в трубку, запечатал личной печатью и отдал писцу.
   - Передашь претору.
   - Будет исполнено, мой господин, - чуть ли не в три погибели согнулся писец.
   - Ступай.
   Сенатор проводил глазами писца, затем подошёл к окну и дождался момента, когда увидел писца быстро семенящим по аллее в сторону города. Только тогда он, пройдя через задние комнаты виллы, вышел в парк, спустился с холма и направился в Северное предместье Пата.
   Северное предместье города представляло собой любопытное явление, необычное для городских образований рабовладельческого периода. Население его в основном составляло среднее сословие: зажиточные торговцы, ремесленники, вышедшие в отставку военачальники, судебные исполнители, эдилы, аргентарии, содержанки высокопоставленных лиц. Находилось предместье далеко от деловой части города - здесь не вели торговли, не совершали сделок; здесь всегда царили тишина и спокойствие; здесь отдыхали от работы, тихо жили и спокойно доживали свой век.