Страница:
Накамура Тамея уже отправился на «Диану», видна была его лодка под бортом черного корабля. Пришел чиновник из охраны побережья, вновь назначенный на эту должность. Он явился вместе с полицейским офицером. Донесли, что русские чуть свет в городе давали детям хлеб и рисовые лепешки. По сведениям, полученным из соседних деревень, там все дома упали и развалились, запасы сгорели или смыты морем, население прибежало в Симода, все голодные, ночью были случаи грабежей и воровства, следить за порядком некому, могут случиться убийства и изнасилования, при такой суматохе это может оказаться незамеченным. Губернатор Исава доволен и совершенно переменился к русским. Мать второго губернатора сказала, что все эбису хорошие, и теперь морских солдат Путятина никто не гонит из города. Воры и грабители голодны, как и все остальные. Видимо, явились разные бродяги, которые шляются по Токайдо, чтобы воспользоваться бедой. Известно, что самые чудовищные преступления всегда совершались во время смут и землетрясений, словно люди начинали беситься, и полиция не может за всем доглядеть.
Рано утром к фрегату подошла простая рыбацкая лодка, украшенная значками на флагштоках. По трапу поднялся согбенный Накамура Тамея с переводчиком. Он еще сильней похудел, но шарик его сегодня оказался в порядке, когда он снял шляпу. Накамура, как всегда, улыбался приветливо.
– Это было ужасно, господин Посьет! Как стихия обрушилась на ваше судно, – здороваясь, сказал Накамура.
Матросы откачивали воду из трюмов помпами, и она лилась за борт непрерывными потоками. Накамура, выйдя на ют, смотрел на все с интересом. На канатах за бортами держались громадные пластыри, прикрывавшие проломы ниже ватерлинии.
– Мы очень, очень сожалеем, что наша природа оказала… такое… непостоянство. И очень соболезнуем, что у вас погиб один человек и другие получили повреждения. Это нам очень неприятно.
– Бог с вами, господин Накамура, – ответил Посьет, чувствуя, что добрый японец чуть ли не готов принести извинения. – Вы примите наши глубокие соболезнования. Ведь мы видели вчера, что произошло с городом. Вам куда тяжелей, чем нам. У вас погибли сотни человеческих жизней.
– Сразу за три минуты погиб весь город, – сказал Гошкевич, – страшно было смотреть!
– Мы, что могли, пытались сделать, но ваши люди не позволяли спасать себя и гибли у нас на глазах, – сказал капитан. – Никто из нас никогда не видел ничего подобного.
– Идемте к адмиралу, он знает о вашем прибытии и ждет вас.
Путятин пожал руку Накамура и Мориама Эйноскэ, усадил их в кресла.
– Как Саэмон но ками?
– Очень хорошо… Благодарю! – кивал головой, улыбаясь, Накамура. – Он очень сильный и мужественный.
– А Кога Кинидзиро? Он спасся?
– Да, он тоже здоров… но… погибло много казенного имущества, – Накамура всхлипнул, – и даже казенные бумаги… Но городские власти… смыты… морем… Вся полиция унесена в океан. Тут было только десять полицейских в чине даосан. И все погибли! Ужасно!
– А благополучно ли у Хизена но ками?
– Большое спасибо!
Путятин сказал, что в помощь населению города снова послал сто человек.
– Мы видим, что вы очень благородно хотите спасти пострадавших, – ответил Накамура, – и это очень прекрасно. Однако ваше судно может подвергнуться опасности, если вы уберете с него команду в сто человек. Помощь пострадавшим на берегу – это легкое занятие по сравнению с тяжелой работой на поврежденном судне.
– Ничего, у нас людей еще много, и мы должны помочь городу. Ваше несчастье – это и наше несчастье. Сто матросов и офицеров! Чтобы у японского правительства всегда под рукой были надежные исполнители для наведения порядка. Когда прибудет помощь из Эдо, я сразу уберу своих людей, чтобы не подводить Саэмона но джо и Хизена но ками. Со строгим предписанием не нарушать обычаев страны!
«Что за люди, – с досадой подумал Накамура, – вместо того, чтобы действительно нам помочь и облегчить наше положение, они еще более усложняют все так ужасно. Мне непривычно думать о чем-либо подобном. Какое-то отчаяние!»
– Нет, этого, пожалуйста, не надо. Чтобы в Эдо не было недовольства вашим съездом на берег, лучше вам, адмирал, заранее не разрешать ничего подобного. Подумайте о себе и скажите, что мы должны сделать, чтобы вам помочь. Для этого Саэмон но джо прислал меня.
– Положение «Дианы» ужасно, – ответил Путятин. – Я просил вчера Саэмона но ками о похоронах матроса.
– Да, это необходимо, – согласился Накамура. – В другое время, конечно, из Эдо отказали бы, наверно. Об этом уже отданы распоряжения, и место будет сегодня указано. Мы еще постараемся прислать вам для команды продовольствия, когда прибудет. Мы ждем с часу на час подвоза риса на наших военных кораблях.
– Мы очень благодарим и можем снять с фрегата еще двести человек для постройки домов.
– Губернатор благодарит за спасение своей матери. Саэмон но джо приносит благодарность за спасение двух людей.
– Мы могли бы многих спасти, но они так страшились нашей помощи, что не позволяли спасать себя и шли ко дну. Вот вам, господин Накамура, еще один довод за то, что пора открывать страну и вступать в отношения с другими государствами.
– Да, это всегда приятно слышать…
– И я вам скажу, что мы не ищем никаких выгод и приобретений в Японии. Пока ваше государство не научится и не создаст флот и промышленность, оно обнаруживает слабость перед лицом сильных мировых держав, и они будут извлекать выгоды и, может быть, пытаться угрожать вам. Одно наше присутствие их сдерживает, и договор, который вы с нами заключите, пойдет вам на пользу.
– Да, мы понимаем, что вы говорите, и благодарим. Но вам очень трудно держаться на воде. Лучше отзовите своих людей с берега. Могут быть еще сильные толчки, и в городе очень опасно находиться.
– Нет, если огонь вспыхивал на горах, то землетрясения больше не будет, – категорически заявил Посьет.
– Как это удается узнать? – спросил Накамура.
– Если огонь ходил на горах, то, значит, газы, вызвавшие землетрясение, вырвались наружу…
– А-а-а! Да, да, да!
Накамура Тамея, возвратившись в резиденцию Тсутсуя и Кавадзи, доложил, что русские считают, что землетрясение больше не повторится, и что корабль посла Путятина совершенно разбит, хотя он уверен, что может дать сильную помощь Японии против Америки.
– Но даже под парусами он не может теперь двигаться. На проломы Путятин велел накладывать пластыри, как повязки на раны. Это как бы стяженные одеяла из двойного слоя непромокаемой, пропитанной черной и клейкой смолой парусины с прокладкой внутри. Путятин требует позволения найти на берегу Идзу удобную бухту, чтобы вытащить корабль на берег и все исправить.
«Теперь послу Путятину не придется быть требовательным, – подумал Кавадзи, – он зависит от нас. Задача, поставленная канцлером Абэ Исе но ками, облегчается, конечно… Нет худа без добра. При первой же встрече на переговорах придется объяснить послу Путятину, что он не может настояниями добиться того, чего он хочет. Сила есть сила, а слабость есть слабость… Русский посол слаб, и надо ему дать понять это».
Судьба посылала редкий случай. Японцам представлялась возможность изучить устройство европейского судна при ремонте «Дианы». «Теперь, когда русские целиком зависят от нас, это вполне осуществимо и в наших силах. Писать и действовать!»
Сегодня Кавадзи в парадном хаори, спасенном вчера его подданными. Официальная одежда с гербами приведена в порядок и подана была к ванне вместе с полной сменой белья и халатов.
Тсутсуй тоже в гербах.
Утром собрались чиновники, все в парадной одежде. Только Кога прислал записку, что не может прийти. Он всего лишился, ему не в чем выйти, нет платья ни у него, ни у его самураев.
– Надо найти место для ремонта русского корабля. Надо разрешить им обойти побережье и выбрать для этого удобную бухту, – говорил Кавадзи, – нужны материалы: лес и медь. Списки нужных материалов они нам представят. Пока корабль будет ремонтироваться, им придется жить на берегу. На это правительство наше еще никогда не соглашалось. Во время ремонта корабля можно будет подробно ознакомиться с его устройством. О ремонте корабля и наших выгодах невозможно объяснить письменно…
Мурагаки самый деятельный помощник Кавадзи. Его решено было послать в Эдо, с тем чтобы лично изложить все Абэ Исе но ками. Устно все рассказать. Не утаивать ничего.
Чиновники составили списки вещей, которые необходимо прислать из Эдо для пострадавшего населения срочно.
– Что же с ученым? – осведомился Кавадзи.
Накамура Тамея отправился к Кога.
– Я все потерял! – говорил Кога, сидя босой в домашнем халате. – Все корзинки унесло… Погибло семьдесят или восемьдесят полных костюмов, домашних, парадных и праздничных! Несколько свитков – списки с редких книг китайских мудрецов… Покойный отец собирал и записывал хорошие слова и выражения, как жить, как думать. И эта рукопись погибла! Погибли все записи и книги, собранные за пятнадцать лет. Свитки моих стихов, которые я сочинял за последние десять лет. Больше трехсот стихов китайского стиля… Все эти книги были моим руководством в жизни. Я воспитывал ими свою душу. Погибли также все мелкие и ничтожные стихи о чувствах… и о женщинах… Все. Еще кожаные латы, восемь сабель, шахматы, письменные принадлежности, которые я всегда очень любил. Сборник стихов китайского стиля моего сочинения и двести свитков копий китайских стихов. Я все потерял. Что мне делать? Это стоит девятьсот тридцать золотых монет. Я начал писать новые стихи. – Кога взял бумагу. – Это стихи китайского стиля. В каждом четыре строки по семь иероглифов.
Он стал читать:
«Надо их поблагодарить. Кавадзи и Тсутсуй влиятельные все же чиновники, а я ученый», – подумал Кога.
Услыхав, что русские спасли японцев, он не удержался и воскликнул:
– Это безобразие! Не они нас должны были спасать, а мы их! Вот какие наши чиновники! Мы хозяева здесь, а не эбису, и надо было нам сначала прийти на их корабль и узнать, как их здоровье и положение, и спросить об ущербе! Все это из-за беспорядка и неосторожности. А на самом деле оказывается, они пришли первыми. Это упущение. Почему же они спасали тонувших? Здесь хозяева японцы, и мы должны спасать русских, а получилось наоборот, и еще они спросили нас об убытках и ущербе!
… Проводив Мурагаки в Эдо, Тсутсуй и Кавадзи прислали в подарок Кога свои праздничные халаты. Накамура сказал, что надо переселиться из разрушенного храма в дом соседа вместе с самураями.
– Дом уже старый, двери сломаны, и разорвались бумажные окна, но всем будет лучше, чем тут, – говорил Накамура.
Ночью уже ходили сторожа и стучали колотушки. Только еще через день Кога пришел в гости к обоим «влиятельным старикам».
– Я провел в мучительных страданиях все эти дни и ночи, – сказал он. – Вчера весь день грустно сидел до вечера. Я покорно благодарю вас за одежду, которую мне прислали.
Кавадзи сказал, что есть почта из Эдо. Мурагаки уже там. В Эдо тоже были толчки. Сюда посылают деньги для пострадавших, и рис, и тысячу человек рабочих. Пришла бумага, что всех чиновников приема эбису, пострадавших от цунами, Верхний Господин приказал наградить, выдав им драгоценную материю на одежды по шесть отрезов на каждого.
– Так получается, что с одной стороны большое несчастье оказывается для нас большим счастьем, – сказал Кавадзи.
Кога знал, что Кавадзи не от души, наверно, это говорит. Но нельзя иначе, не может иначе сказать чиновник, награжденный Верхним Господином. Даже во время такого всеобщего бедствия.
Накамура Тамея сказал, что русские считают, что если ночью опять был виден огонь на горах, то землетрясений и морских волн больше не будет.
Кога узнал, что охотник убил кабана и Накамура отвозил тушу на судно и что Посьет открыл глаз убитого зверя и сказал: «Вчера убили. Надо съесть за три дня, а то испортится!» Русские жарили свинину. Накамура тошнило от запаха и было противно. Кога глотал слюни, слушая.
– По представлениям эбису, землетрясения происходят от скопления в земле серного газа, – твердил Накамура. – Они видели огонь на горах, и это признак того, что серный газ вырвался наружу… Фрегат походит на кузницу, там работали всю ночь…
Вечером Кавадзи писал свой дневник.
Утром явились полиция и переводчик. Доложили, что прибыли рабочие из Эдо. В городе продолжается страшное воровство. Крадут все, что можно. Только там, где русские, там нет грабежей. Среди жителей Симода много торговцев, но даже им нельзя открыть кошелька. Сейчас же кто-нибудь выхватит монеты и убежит. Полиция старается защитить торговцев.
Тсутсуй полагал, что воры пришли из Эдо вместе с рабочими. Их там наскоро набрали как строителей.
«Из Эдо сообщают еще, что посылается серебро для раздачи населению в Симода. И воров шлют и серебро, чтобы грабить! – думал Тсутсуй. – Тысяча рабочих! Для постройки новых домов чиновникам управлений! Да это тысяча воров! Это только форма помощи, а не помощь. Знают ли наши царедворцы, что делают?»
Кавадзи уже сказал Чуробэ, что надо прибегнуть к казням.
… От фрегата отвалили катера и баркасы с вооруженными матросами в парадной форме. Впереди шел катер с гробом, обтянутый материей. Ехал священник. Сияла медь духовых инструментов.
Адмирал шел на гичке со свитой.
Караул и оркестр высадили на чистом песчаном пляже у деревни Какисаки, там, где старинные ивы клонят к пескам тяжелые ветви с плакучей листвой.
Под траурный марш медленно зашагали морские гренадеры. Японцы обступили дорогу и плача смотрели на шествие. Гибли и эти пришельцы… Все видели, как позавчера крутило морским течением фрегат и как он отчаянно сопротивлялся. «И они несчастные, как и мы!» – говорили японцы.
Яма вырыта была в гуще расчищенного тропического леса, вблизи огорода священника. Отец Василий пел и махал кадилом. «Святый Боже, святый крепкий, святый бессмертный…» – грянул матросский хор. Матрос Симонов ложился навечно в эту красную мокроватую и каменистую землю…
Японские бонзы обступили Махова, взяли его за руки и повели к себе.
Адмирал, сидя в храме после похорон, излагал Накамура свой план. Переговоры о заключении соглашения нельзя прерывать. Бухта Симода неудобна для ремонта. Надо искать другую бухту на побережье, срочно, иначе весь экипаж сойдет на берег.
Говорили все это в комнате при храме в деревне Какисаки. В окне под древними ивами виден десяток полуразрушенных лачуг. Тут как хутор, удаленный верст на десять от города. Но много жителей пришло из Симода на похороны и все еще толпится тут. Священники просят в соседней комнате Махова разрешить им отпеть покойного по-японски.
– С фрегата необходимо снять всю артиллерию, – говорил Путятин. – Все тяжелые пушки будут сгружены на берег и оставлены на хранение японскому правительству.
К Старику и Кавадзи пришел губернатор Исава.
Нашлась и другая часть бумаг. Вообще Татноскэ спас много нужных документов. Чуробэ очень доволен и попросит его наградить. Он сам искал с ним бумаги и сам видел, как Татноскэ отличился, найдя договор. Поэтому доверил Татноскэ сопровождать Шиллинга, искать бухту для ремонта…
Глава 17
Рано утром к фрегату подошла простая рыбацкая лодка, украшенная значками на флагштоках. По трапу поднялся согбенный Накамура Тамея с переводчиком. Он еще сильней похудел, но шарик его сегодня оказался в порядке, когда он снял шляпу. Накамура, как всегда, улыбался приветливо.
– Это было ужасно, господин Посьет! Как стихия обрушилась на ваше судно, – здороваясь, сказал Накамура.
Матросы откачивали воду из трюмов помпами, и она лилась за борт непрерывными потоками. Накамура, выйдя на ют, смотрел на все с интересом. На канатах за бортами держались громадные пластыри, прикрывавшие проломы ниже ватерлинии.
– Мы очень, очень сожалеем, что наша природа оказала… такое… непостоянство. И очень соболезнуем, что у вас погиб один человек и другие получили повреждения. Это нам очень неприятно.
– Бог с вами, господин Накамура, – ответил Посьет, чувствуя, что добрый японец чуть ли не готов принести извинения. – Вы примите наши глубокие соболезнования. Ведь мы видели вчера, что произошло с городом. Вам куда тяжелей, чем нам. У вас погибли сотни человеческих жизней.
– Сразу за три минуты погиб весь город, – сказал Гошкевич, – страшно было смотреть!
– Мы, что могли, пытались сделать, но ваши люди не позволяли спасать себя и гибли у нас на глазах, – сказал капитан. – Никто из нас никогда не видел ничего подобного.
– Идемте к адмиралу, он знает о вашем прибытии и ждет вас.
Путятин пожал руку Накамура и Мориама Эйноскэ, усадил их в кресла.
– Как Саэмон но ками?
– Очень хорошо… Благодарю! – кивал головой, улыбаясь, Накамура. – Он очень сильный и мужественный.
– А Кога Кинидзиро? Он спасся?
– Да, он тоже здоров… но… погибло много казенного имущества, – Накамура всхлипнул, – и даже казенные бумаги… Но городские власти… смыты… морем… Вся полиция унесена в океан. Тут было только десять полицейских в чине даосан. И все погибли! Ужасно!
– А благополучно ли у Хизена но ками?
– Большое спасибо!
Путятин сказал, что в помощь населению города снова послал сто человек.
– Мы видим, что вы очень благородно хотите спасти пострадавших, – ответил Накамура, – и это очень прекрасно. Однако ваше судно может подвергнуться опасности, если вы уберете с него команду в сто человек. Помощь пострадавшим на берегу – это легкое занятие по сравнению с тяжелой работой на поврежденном судне.
– Ничего, у нас людей еще много, и мы должны помочь городу. Ваше несчастье – это и наше несчастье. Сто матросов и офицеров! Чтобы у японского правительства всегда под рукой были надежные исполнители для наведения порядка. Когда прибудет помощь из Эдо, я сразу уберу своих людей, чтобы не подводить Саэмона но джо и Хизена но ками. Со строгим предписанием не нарушать обычаев страны!
«Что за люди, – с досадой подумал Накамура, – вместо того, чтобы действительно нам помочь и облегчить наше положение, они еще более усложняют все так ужасно. Мне непривычно думать о чем-либо подобном. Какое-то отчаяние!»
– Нет, этого, пожалуйста, не надо. Чтобы в Эдо не было недовольства вашим съездом на берег, лучше вам, адмирал, заранее не разрешать ничего подобного. Подумайте о себе и скажите, что мы должны сделать, чтобы вам помочь. Для этого Саэмон но джо прислал меня.
– Положение «Дианы» ужасно, – ответил Путятин. – Я просил вчера Саэмона но ками о похоронах матроса.
– Да, это необходимо, – согласился Накамура. – В другое время, конечно, из Эдо отказали бы, наверно. Об этом уже отданы распоряжения, и место будет сегодня указано. Мы еще постараемся прислать вам для команды продовольствия, когда прибудет. Мы ждем с часу на час подвоза риса на наших военных кораблях.
– Мы очень благодарим и можем снять с фрегата еще двести человек для постройки домов.
– Губернатор благодарит за спасение своей матери. Саэмон но джо приносит благодарность за спасение двух людей.
– Мы могли бы многих спасти, но они так страшились нашей помощи, что не позволяли спасать себя и шли ко дну. Вот вам, господин Накамура, еще один довод за то, что пора открывать страну и вступать в отношения с другими государствами.
– Да, это всегда приятно слышать…
– И я вам скажу, что мы не ищем никаких выгод и приобретений в Японии. Пока ваше государство не научится и не создаст флот и промышленность, оно обнаруживает слабость перед лицом сильных мировых держав, и они будут извлекать выгоды и, может быть, пытаться угрожать вам. Одно наше присутствие их сдерживает, и договор, который вы с нами заключите, пойдет вам на пользу.
– Да, мы понимаем, что вы говорите, и благодарим. Но вам очень трудно держаться на воде. Лучше отзовите своих людей с берега. Могут быть еще сильные толчки, и в городе очень опасно находиться.
– Нет, если огонь вспыхивал на горах, то землетрясения больше не будет, – категорически заявил Посьет.
– Как это удается узнать? – спросил Накамура.
– Если огонь ходил на горах, то, значит, газы, вызвавшие землетрясение, вырвались наружу…
– А-а-а! Да, да, да!
Накамура Тамея, возвратившись в резиденцию Тсутсуя и Кавадзи, доложил, что русские считают, что землетрясение больше не повторится, и что корабль посла Путятина совершенно разбит, хотя он уверен, что может дать сильную помощь Японии против Америки.
– Но даже под парусами он не может теперь двигаться. На проломы Путятин велел накладывать пластыри, как повязки на раны. Это как бы стяженные одеяла из двойного слоя непромокаемой, пропитанной черной и клейкой смолой парусины с прокладкой внутри. Путятин требует позволения найти на берегу Идзу удобную бухту, чтобы вытащить корабль на берег и все исправить.
«Теперь послу Путятину не придется быть требовательным, – подумал Кавадзи, – он зависит от нас. Задача, поставленная канцлером Абэ Исе но ками, облегчается, конечно… Нет худа без добра. При первой же встрече на переговорах придется объяснить послу Путятину, что он не может настояниями добиться того, чего он хочет. Сила есть сила, а слабость есть слабость… Русский посол слаб, и надо ему дать понять это».
Судьба посылала редкий случай. Японцам представлялась возможность изучить устройство европейского судна при ремонте «Дианы». «Теперь, когда русские целиком зависят от нас, это вполне осуществимо и в наших силах. Писать и действовать!»
Сегодня Кавадзи в парадном хаори, спасенном вчера его подданными. Официальная одежда с гербами приведена в порядок и подана была к ванне вместе с полной сменой белья и халатов.
Тсутсуй тоже в гербах.
Утром собрались чиновники, все в парадной одежде. Только Кога прислал записку, что не может прийти. Он всего лишился, ему не в чем выйти, нет платья ни у него, ни у его самураев.
– Надо найти место для ремонта русского корабля. Надо разрешить им обойти побережье и выбрать для этого удобную бухту, – говорил Кавадзи, – нужны материалы: лес и медь. Списки нужных материалов они нам представят. Пока корабль будет ремонтироваться, им придется жить на берегу. На это правительство наше еще никогда не соглашалось. Во время ремонта корабля можно будет подробно ознакомиться с его устройством. О ремонте корабля и наших выгодах невозможно объяснить письменно…
Мурагаки самый деятельный помощник Кавадзи. Его решено было послать в Эдо, с тем чтобы лично изложить все Абэ Исе но ками. Устно все рассказать. Не утаивать ничего.
Чиновники составили списки вещей, которые необходимо прислать из Эдо для пострадавшего населения срочно.
– Что же с ученым? – осведомился Кавадзи.
Накамура Тамея отправился к Кога.
– Я все потерял! – говорил Кога, сидя босой в домашнем халате. – Все корзинки унесло… Погибло семьдесят или восемьдесят полных костюмов, домашних, парадных и праздничных! Несколько свитков – списки с редких книг китайских мудрецов… Покойный отец собирал и записывал хорошие слова и выражения, как жить, как думать. И эта рукопись погибла! Погибли все записи и книги, собранные за пятнадцать лет. Свитки моих стихов, которые я сочинял за последние десять лет. Больше трехсот стихов китайского стиля… Все эти книги были моим руководством в жизни. Я воспитывал ими свою душу. Погибли также все мелкие и ничтожные стихи о чувствах… и о женщинах… Все. Еще кожаные латы, восемь сабель, шахматы, письменные принадлежности, которые я всегда очень любил. Сборник стихов китайского стиля моего сочинения и двести свитков копий китайских стихов. Я все потерял. Что мне делать? Это стоит девятьсот тридцать золотых монет. Я начал писать новые стихи. – Кога взял бумагу. – Это стихи китайского стиля. В каждом четыре строки по семь иероглифов.
Он стал читать:
– Недаром каркали вороны, и я еще думал, не мне ли так кричат. Да, появились воры. И надо злейших воров казнить, чтобы это зло не распространялось. Может быть, часть халатов кто-то украл? И сабли? Вода не могла унести все восемьдесят костюмов и восемь сабель. Русские помогают строить дома, ставят столбы? А говорят, ночью не стучали деревянные колотушки сторожей?
Черепица летает, и люди кричат.
Я слышу крики, что цунами быстро идет.
Как мышь, мечусь на восток, на запад,
А кроме двух сабель, ни одной вещи нет.
«Надо их поблагодарить. Кавадзи и Тсутсуй влиятельные все же чиновники, а я ученый», – подумал Кога.
Услыхав, что русские спасли японцев, он не удержался и воскликнул:
– Это безобразие! Не они нас должны были спасать, а мы их! Вот какие наши чиновники! Мы хозяева здесь, а не эбису, и надо было нам сначала прийти на их корабль и узнать, как их здоровье и положение, и спросить об ущербе! Все это из-за беспорядка и неосторожности. А на самом деле оказывается, они пришли первыми. Это упущение. Почему же они спасали тонувших? Здесь хозяева японцы, и мы должны спасать русских, а получилось наоборот, и еще они спросили нас об убытках и ущербе!
… Проводив Мурагаки в Эдо, Тсутсуй и Кавадзи прислали в подарок Кога свои праздничные халаты. Накамура сказал, что надо переселиться из разрушенного храма в дом соседа вместе с самураями.
– Дом уже старый, двери сломаны, и разорвались бумажные окна, но всем будет лучше, чем тут, – говорил Накамура.
Ночью уже ходили сторожа и стучали колотушки. Только еще через день Кога пришел в гости к обоим «влиятельным старикам».
– Я провел в мучительных страданиях все эти дни и ночи, – сказал он. – Вчера весь день грустно сидел до вечера. Я покорно благодарю вас за одежду, которую мне прислали.
Кавадзи сказал, что есть почта из Эдо. Мурагаки уже там. В Эдо тоже были толчки. Сюда посылают деньги для пострадавших, и рис, и тысячу человек рабочих. Пришла бумага, что всех чиновников приема эбису, пострадавших от цунами, Верхний Господин приказал наградить, выдав им драгоценную материю на одежды по шесть отрезов на каждого.
– Так получается, что с одной стороны большое несчастье оказывается для нас большим счастьем, – сказал Кавадзи.
Кога знал, что Кавадзи не от души, наверно, это говорит. Но нельзя иначе, не может иначе сказать чиновник, награжденный Верхним Господином. Даже во время такого всеобщего бедствия.
Накамура Тамея сказал, что русские считают, что если ночью опять был виден огонь на горах, то землетрясений и морских волн больше не будет.
Кога узнал, что охотник убил кабана и Накамура отвозил тушу на судно и что Посьет открыл глаз убитого зверя и сказал: «Вчера убили. Надо съесть за три дня, а то испортится!» Русские жарили свинину. Накамура тошнило от запаха и было противно. Кога глотал слюни, слушая.
– По представлениям эбису, землетрясения происходят от скопления в земле серного газа, – твердил Накамура. – Они видели огонь на горах, и это признак того, что серный газ вырвался наружу… Фрегат походит на кузницу, там работали всю ночь…
Вечером Кавадзи писал свой дневник.
Утром явились полиция и переводчик. Доложили, что прибыли рабочие из Эдо. В городе продолжается страшное воровство. Крадут все, что можно. Только там, где русские, там нет грабежей. Среди жителей Симода много торговцев, но даже им нельзя открыть кошелька. Сейчас же кто-нибудь выхватит монеты и убежит. Полиция старается защитить торговцев.
Тсутсуй полагал, что воры пришли из Эдо вместе с рабочими. Их там наскоро набрали как строителей.
«Из Эдо сообщают еще, что посылается серебро для раздачи населению в Симода. И воров шлют и серебро, чтобы грабить! – думал Тсутсуй. – Тысяча рабочих! Для постройки новых домов чиновникам управлений! Да это тысяча воров! Это только форма помощи, а не помощь. Знают ли наши царедворцы, что делают?»
Кавадзи уже сказал Чуробэ, что надо прибегнуть к казням.
… От фрегата отвалили катера и баркасы с вооруженными матросами в парадной форме. Впереди шел катер с гробом, обтянутый материей. Ехал священник. Сияла медь духовых инструментов.
Адмирал шел на гичке со свитой.
Караул и оркестр высадили на чистом песчаном пляже у деревни Какисаки, там, где старинные ивы клонят к пескам тяжелые ветви с плакучей листвой.
Под траурный марш медленно зашагали морские гренадеры. Японцы обступили дорогу и плача смотрели на шествие. Гибли и эти пришельцы… Все видели, как позавчера крутило морским течением фрегат и как он отчаянно сопротивлялся. «И они несчастные, как и мы!» – говорили японцы.
Яма вырыта была в гуще расчищенного тропического леса, вблизи огорода священника. Отец Василий пел и махал кадилом. «Святый Боже, святый крепкий, святый бессмертный…» – грянул матросский хор. Матрос Симонов ложился навечно в эту красную мокроватую и каменистую землю…
Японские бонзы обступили Махова, взяли его за руки и повели к себе.
Адмирал, сидя в храме после похорон, излагал Накамура свой план. Переговоры о заключении соглашения нельзя прерывать. Бухта Симода неудобна для ремонта. Надо искать другую бухту на побережье, срочно, иначе весь экипаж сойдет на берег.
Говорили все это в комнате при храме в деревне Какисаки. В окне под древними ивами виден десяток полуразрушенных лачуг. Тут как хутор, удаленный верст на десять от города. Но много жителей пришло из Симода на похороны и все еще толпится тут. Священники просят в соседней комнате Махова разрешить им отпеть покойного по-японски.
– С фрегата необходимо снять всю артиллерию, – говорил Путятин. – Все тяжелые пушки будут сгружены на берег и оставлены на хранение японскому правительству.
К Старику и Кавадзи пришел губернатор Исава.
Нашлась и другая часть бумаг. Вообще Татноскэ спас много нужных документов. Чуробэ очень доволен и попросит его наградить. Он сам искал с ним бумаги и сам видел, как Татноскэ отличился, найдя договор. Поэтому доверил Татноскэ сопровождать Шиллинга, искать бухту для ремонта…
Глава 17
КУРОРТ АТАМИ ДЛЯ ЭДОСКИХ САМУРАЕВ
Трудно было сразу разобраться лейтенанту Шиллингу во всем, что пришлось ему увидеть в Атами. По всей видимости, это настоящий горный курорт на берегу моря для самых высокопоставленных вельмож.
Повсюду между улицей и берегом моря белели дорожки в садах, усеянные белым песком, цвели красные камелии и розы, лиловые хризантемы окружали обвалившиеся гроты в садах, и сломанные беседки, и деревянные зонтики для отдыха на тропинках, ведущих в горы, к купальням на горячие ключи. Поодаль, среди зарослей бука и хиноки, стоял чайный домик с гибкой соломенной крышей, уцелевшей на подпорках, тут же у дороги лавка с распахнутым настежь входом, треснувший горбатый мостик со столбами для фонарей в отделке из красного камня, перекинутый над горным ручьем, струящимся среди хвои в провалах между скал.
Видно, цунами не приходило сюда, но трясло тут сильно. И дома и горы – все растрескалось и обвалилось.
Пожилой японец раскачивал двухэтажный дом, привязав веревку к верхней балке остова, с которого обвалились стены. Каркас дома, похожий на клетку огромных размеров, покачивался и вскоре с треском повалился в облаке пыли.
Под куполообразной горой стояли поодаль друг от друга двухэтажные гостиницы в деревянном решетнике широких входов нижних этажей, как у магазинов.
Сейчас эти новенькие опрятные здания осели и покривились, стены в трещинах, их доски полопались, черепица с крыш наполовину ссыпалась, некоторые стены совсем повалились, и внутри такого здания видно все, как в театре, где поставлены декорации, но еще нет актеров. Люди прямо на улице раскинули шалаши и палатки. Рабочие лазают по лестницам, приставленным к стенам, и укладывают черепицу на крышах.
Выше деревьев, где-то вдали бьет столб пара, рвущийся из земли у самого подножия скал.
Татноскэ сказал лейтенанту, заходя с ним в переднюю, что надо снимать сапоги и надевать петли соломенных туфель.
– Обычно, если едет даймио с семьей и слугами, то для него такая гостиница отводится целиком.
Лейтенант переоделся в поданный ему слугой легкий халат и отправился в купальню на горячие источники вместе с переводчиком. В плоской ребристой скале, похожей на сросшиеся и окаменевшие стволы доледниковых деревьев, пробита каменная лестница. К домику, между лиан и корней кустарников, по каменному желобу мчится минеральный кипяток.
После массажа, который искусно сделал ему слепой старик японец атлетического телосложения, сознавая, как это все приятно, как оздоровляет и освежает, но в каком ужасном положении находятся в это время его товарищи, лейтенант сидел голый в каменной ванне-выбоине, обложенной глазурованными плитами.
Место тут, как он полагал, редкой красоты. Николай Шиллинг осмотрел все бухты на побережье полуострова, но ничего подобного еще не видел. Лейтенант, исполняя приказание адмирала, шел к северу по направлению к заливу Эдо в поисках залива, удобного для ремонта «Дианы». Вместе с ним неотлучно находились переводчик и мецке, который не знал по-голландски, хотя и делал вид, что все понимает.
Японские лодочники научили лейтенанта управлению плоским парусом, гребле по методе юли-юли. Он также выучил по-японски много слов и выражений.
В совершенном одиночестве среди японцев, в закрытой стране, он пил, ел и спал, как японец, и в то же время все изучал, стараясь непрерывно и систематически заниматься, чувствуя, какую пользу принесет он впоследствии адмиралу и общему делу. Так, как он, кажется, никто из европейцев еще не путешествовал по Японии. Его спутники разрешили ему нанести на карту все бухты на восточном, обращенном к Америке побережье полуострова Идзу.
Но не было ни единой пока, в которой можно было вытащить на берег и ремонтировать «Диану». И это огорчало молодого офицера. Всюду у моря скалы, каменные стены в лианах, обрывы в лесах, какие-то чащи с камнями, а не бухты! Как быть? Японцы все время уверяли, что следующая бухта окажется пригодной. Но всюду острые камни и заливы, открытые морским ветрам, и гнущиеся сосны. А время не ждало. Судьба «Дианы» висела на волоске. Пока нет шторма, фрегат еще в относительной безопасности. Адмирал толкнул его на мель. Но при первом же свежем ветре волны опять ворвутся в бухту у города Симода с океана, и гибель «Дианы» неминуема. Поэтому, несмотря на прекрасные виды страны, по которой приходилось путешествовать, и приятных, услужливых спутников, Николай Шиллинг не знал покоя.
Вот он дошел до Атами, последнего селения на берегах Идзу. Дальше уж как бы материк самой Японии, близок залив Эдо и столица. Лейтенант чувствует себя отлично, он принял горячую ванну, массаж. И так тут легко дышится, так приятно облегает тело легкий бумажный халат. Иногда мимо промелькнет хорошенькая японка. Но бухты для ремонта нет как нет!
– Что делать, Хори-сан? – спросил он за обедом у переводчика. При этом мецке понимающе улыбался и кивал головой. – Нам придется идти с «Дианой» в закрытый залив Эдо, где были американцы, и ремонтироваться там.
Хори Татноскэ перевел его слова чиновнику полиции, и тот, все так же ласково кивая головой и не меняя выражения лица, ответил:
– Это невозможно!
Начался обычный, но уже ленивый спор, который не первый день идет у лейтенанта с чиновниками. Он уверял их, что нет никакой причины беспокоиться, что им должно быть совершенно все равно, где будет ремонтироваться корабль.
Он знал, почему японцы упорствуют. Народ в государстве не должен знать, что совершаются уступки иностранцам. Симода – окраина горного глухого лесистого полуострова. Когда в этот порт начнут приходить иностранные суда и торговать с японцами, это можно скрыть от населения страны. А в заливе Эдо, где города стоят друг подле друга и где живут сотни тысяч людей, вести о том, что русским разрешено жить на японском берегу, живо разнесутся повсюду. Главное ведь не быть независимым, а делать перед своим народом вид независимости. И гордости! Какая знакомая политика!
Лейтенант протянул руку к глиняной бутылочке с сакэ и налил в маленькую чашечку японскую водку.
После обеда Хори повел его по горной дороге, которая начиналась за крайней гостиницей города, чтобы посмотреть обвалы скал. Чиновник остался покурить в хорошей компании.
Скала откололась от горы и, как падающая башня, нависла над дорогой и над расселиной, на дне которой гремел поток и виднелись пески, красные, видимо от какого-то осадка.
– Ах, вы знаете, я совершенно забыл вам сказать, – заговорил Татноскэ, оглянувшись по сторонам, когда отошли за селение и оказались среди пустынных рисовых полей.
– Что такое? – встрепенулся барон.
– Вы знаете, я совершенно забыл, что у меня имеется копия японо-американского договора о дружбе. Да, у меня есть копия, хранится уже давно. Так давно, что я даже забыл! Ведь я все время работал с американцами, с господином Вельш Вильямсом и мистером Чжоу-фу, как мы звали его помощника, благородного ученого джентльмена из Китая. Я часто говорил с самим мистером Перри! Он очень… очень любил меня. Знаете, они очень богатые… Но личные подарки их всегда не так роскошны, как у русских. Адмирал Путятин гораздо щедрей!
– Вы работали с Перри? – удивился Шиллинг.
– Да! Я с ним очень хорошо работал. Он разрешал мне садиться за стол с его превосходительством. Мы вместе обедали не раз. Американцы, как и русские, без… без таких обычаев… которые называются по-английски prejudice.[89] Так что я очень дружен был с адмиралом, и он подарил мне на память копию договора… Да… Ведь я составлял голландский текст и неотлучно находился при переговорах.
– Может быть, это черновики?
– Это не так совсем. Теперь это уже настоящий текст заключенного договора, и все до единого слова точно сходится. Прежде все договоры были черновиками до подписания. Как я забыл, сам не понимаю, так давно, конечно, это было, наверно, поэтому… После отъезда Перри опять так много впечатляющих событий… А вот это дерево называется… Ах, как же оно по-голландски? Кажется, по-голландски нет названия…
– Когда же вы мне передадите полный текст договора?
– К этому дереву не должен подходить человек с нежной кожей. Достаточно пройти под его ветвями, и на теле появятся ожоги. Женщины ненавидят это дерево… Текст договора имеется для вас.
– Так дайте мне сегодня.
– Нет, не здесь. Он с моими вещами в Симода. Я привезу вам на корабль.
Татноскэ, сняв в Симода во время цунами копию с договора, носил ее с собой в кармане широкого рукава, но не отдавал, зная, что у Шиллинга нет таких рукавов и ему некуда спрятать по-настоящему секретный документ, а все остальное имущество его ежедневно и тщательно просматривается тайной полицией, где бы он ни был. Татноскэ и сам тайно следил за ним, как и все переводчики.
– Но, пожалуйста, надо еще одни золотые часы с бриллиантами подарить кому-нибудь из членов японской делегации…
Шиллинг знал, что такие часы на «Диане» есть.
– Если «Диана» не утонула, пока мы с вами путешествуем!
– Как же сохраняются часы? Не сокровище ли это и не оберегается ли особенно?
– Да, конечно, оберегается и в случае крушения должно быть спасено. Да мало ли чего не бывает… А кому советуете подарить часы? Саэмону но джо?
– Да, ему, конечно. И еще можно Матсумото Чуробэ. Вы знаете его? Да, ведь Саэмону но джо уже дарили…
Повсюду между улицей и берегом моря белели дорожки в садах, усеянные белым песком, цвели красные камелии и розы, лиловые хризантемы окружали обвалившиеся гроты в садах, и сломанные беседки, и деревянные зонтики для отдыха на тропинках, ведущих в горы, к купальням на горячие ключи. Поодаль, среди зарослей бука и хиноки, стоял чайный домик с гибкой соломенной крышей, уцелевшей на подпорках, тут же у дороги лавка с распахнутым настежь входом, треснувший горбатый мостик со столбами для фонарей в отделке из красного камня, перекинутый над горным ручьем, струящимся среди хвои в провалах между скал.
Видно, цунами не приходило сюда, но трясло тут сильно. И дома и горы – все растрескалось и обвалилось.
Пожилой японец раскачивал двухэтажный дом, привязав веревку к верхней балке остова, с которого обвалились стены. Каркас дома, похожий на клетку огромных размеров, покачивался и вскоре с треском повалился в облаке пыли.
Под куполообразной горой стояли поодаль друг от друга двухэтажные гостиницы в деревянном решетнике широких входов нижних этажей, как у магазинов.
Сейчас эти новенькие опрятные здания осели и покривились, стены в трещинах, их доски полопались, черепица с крыш наполовину ссыпалась, некоторые стены совсем повалились, и внутри такого здания видно все, как в театре, где поставлены декорации, но еще нет актеров. Люди прямо на улице раскинули шалаши и палатки. Рабочие лазают по лестницам, приставленным к стенам, и укладывают черепицу на крышах.
Выше деревьев, где-то вдали бьет столб пара, рвущийся из земли у самого подножия скал.
Татноскэ сказал лейтенанту, заходя с ним в переднюю, что надо снимать сапоги и надевать петли соломенных туфель.
– Обычно, если едет даймио с семьей и слугами, то для него такая гостиница отводится целиком.
Лейтенант переоделся в поданный ему слугой легкий халат и отправился в купальню на горячие источники вместе с переводчиком. В плоской ребристой скале, похожей на сросшиеся и окаменевшие стволы доледниковых деревьев, пробита каменная лестница. К домику, между лиан и корней кустарников, по каменному желобу мчится минеральный кипяток.
После массажа, который искусно сделал ему слепой старик японец атлетического телосложения, сознавая, как это все приятно, как оздоровляет и освежает, но в каком ужасном положении находятся в это время его товарищи, лейтенант сидел голый в каменной ванне-выбоине, обложенной глазурованными плитами.
Место тут, как он полагал, редкой красоты. Николай Шиллинг осмотрел все бухты на побережье полуострова, но ничего подобного еще не видел. Лейтенант, исполняя приказание адмирала, шел к северу по направлению к заливу Эдо в поисках залива, удобного для ремонта «Дианы». Вместе с ним неотлучно находились переводчик и мецке, который не знал по-голландски, хотя и делал вид, что все понимает.
Японские лодочники научили лейтенанта управлению плоским парусом, гребле по методе юли-юли. Он также выучил по-японски много слов и выражений.
В совершенном одиночестве среди японцев, в закрытой стране, он пил, ел и спал, как японец, и в то же время все изучал, стараясь непрерывно и систематически заниматься, чувствуя, какую пользу принесет он впоследствии адмиралу и общему делу. Так, как он, кажется, никто из европейцев еще не путешествовал по Японии. Его спутники разрешили ему нанести на карту все бухты на восточном, обращенном к Америке побережье полуострова Идзу.
Но не было ни единой пока, в которой можно было вытащить на берег и ремонтировать «Диану». И это огорчало молодого офицера. Всюду у моря скалы, каменные стены в лианах, обрывы в лесах, какие-то чащи с камнями, а не бухты! Как быть? Японцы все время уверяли, что следующая бухта окажется пригодной. Но всюду острые камни и заливы, открытые морским ветрам, и гнущиеся сосны. А время не ждало. Судьба «Дианы» висела на волоске. Пока нет шторма, фрегат еще в относительной безопасности. Адмирал толкнул его на мель. Но при первом же свежем ветре волны опять ворвутся в бухту у города Симода с океана, и гибель «Дианы» неминуема. Поэтому, несмотря на прекрасные виды страны, по которой приходилось путешествовать, и приятных, услужливых спутников, Николай Шиллинг не знал покоя.
Вот он дошел до Атами, последнего селения на берегах Идзу. Дальше уж как бы материк самой Японии, близок залив Эдо и столица. Лейтенант чувствует себя отлично, он принял горячую ванну, массаж. И так тут легко дышится, так приятно облегает тело легкий бумажный халат. Иногда мимо промелькнет хорошенькая японка. Но бухты для ремонта нет как нет!
– Что делать, Хори-сан? – спросил он за обедом у переводчика. При этом мецке понимающе улыбался и кивал головой. – Нам придется идти с «Дианой» в закрытый залив Эдо, где были американцы, и ремонтироваться там.
Хори Татноскэ перевел его слова чиновнику полиции, и тот, все так же ласково кивая головой и не меняя выражения лица, ответил:
– Это невозможно!
Начался обычный, но уже ленивый спор, который не первый день идет у лейтенанта с чиновниками. Он уверял их, что нет никакой причины беспокоиться, что им должно быть совершенно все равно, где будет ремонтироваться корабль.
Он знал, почему японцы упорствуют. Народ в государстве не должен знать, что совершаются уступки иностранцам. Симода – окраина горного глухого лесистого полуострова. Когда в этот порт начнут приходить иностранные суда и торговать с японцами, это можно скрыть от населения страны. А в заливе Эдо, где города стоят друг подле друга и где живут сотни тысяч людей, вести о том, что русским разрешено жить на японском берегу, живо разнесутся повсюду. Главное ведь не быть независимым, а делать перед своим народом вид независимости. И гордости! Какая знакомая политика!
Лейтенант протянул руку к глиняной бутылочке с сакэ и налил в маленькую чашечку японскую водку.
После обеда Хори повел его по горной дороге, которая начиналась за крайней гостиницей города, чтобы посмотреть обвалы скал. Чиновник остался покурить в хорошей компании.
Скала откололась от горы и, как падающая башня, нависла над дорогой и над расселиной, на дне которой гремел поток и виднелись пески, красные, видимо от какого-то осадка.
– Ах, вы знаете, я совершенно забыл вам сказать, – заговорил Татноскэ, оглянувшись по сторонам, когда отошли за селение и оказались среди пустынных рисовых полей.
– Что такое? – встрепенулся барон.
– Вы знаете, я совершенно забыл, что у меня имеется копия японо-американского договора о дружбе. Да, у меня есть копия, хранится уже давно. Так давно, что я даже забыл! Ведь я все время работал с американцами, с господином Вельш Вильямсом и мистером Чжоу-фу, как мы звали его помощника, благородного ученого джентльмена из Китая. Я часто говорил с самим мистером Перри! Он очень… очень любил меня. Знаете, они очень богатые… Но личные подарки их всегда не так роскошны, как у русских. Адмирал Путятин гораздо щедрей!
– Вы работали с Перри? – удивился Шиллинг.
– Да! Я с ним очень хорошо работал. Он разрешал мне садиться за стол с его превосходительством. Мы вместе обедали не раз. Американцы, как и русские, без… без таких обычаев… которые называются по-английски prejudice.[89] Так что я очень дружен был с адмиралом, и он подарил мне на память копию договора… Да… Ведь я составлял голландский текст и неотлучно находился при переговорах.
– Может быть, это черновики?
– Это не так совсем. Теперь это уже настоящий текст заключенного договора, и все до единого слова точно сходится. Прежде все договоры были черновиками до подписания. Как я забыл, сам не понимаю, так давно, конечно, это было, наверно, поэтому… После отъезда Перри опять так много впечатляющих событий… А вот это дерево называется… Ах, как же оно по-голландски? Кажется, по-голландски нет названия…
– Когда же вы мне передадите полный текст договора?
– К этому дереву не должен подходить человек с нежной кожей. Достаточно пройти под его ветвями, и на теле появятся ожоги. Женщины ненавидят это дерево… Текст договора имеется для вас.
– Так дайте мне сегодня.
– Нет, не здесь. Он с моими вещами в Симода. Я привезу вам на корабль.
Татноскэ, сняв в Симода во время цунами копию с договора, носил ее с собой в кармане широкого рукава, но не отдавал, зная, что у Шиллинга нет таких рукавов и ему некуда спрятать по-настоящему секретный документ, а все остальное имущество его ежедневно и тщательно просматривается тайной полицией, где бы он ни был. Татноскэ и сам тайно следил за ним, как и все переводчики.
– Но, пожалуйста, надо еще одни золотые часы с бриллиантами подарить кому-нибудь из членов японской делегации…
Шиллинг знал, что такие часы на «Диане» есть.
– Если «Диана» не утонула, пока мы с вами путешествуем!
– Как же сохраняются часы? Не сокровище ли это и не оберегается ли особенно?
– Да, конечно, оберегается и в случае крушения должно быть спасено. Да мало ли чего не бывает… А кому советуете подарить часы? Саэмону но джо?
– Да, ему, конечно. И еще можно Матсумото Чуробэ. Вы знаете его? Да, ведь Саэмону но джо уже дарили…