— Верховные.
— Первый раз слышу от тебя такое.
— Первый раз… Я тоже первый раз… Так унизить! — Эллис поведал о своих горестях, сказав в конце, что мириться с подобной ролью он не намерен. Но тут Ингит вставила:
— Взял бы да и женился на чьей-нибудь дочке… Стал бы им ровня.
Эллис косо, недобро посмотрел на нее — захотелось выпить вина.
— Рад бы! — хмыкнул. — Вот только ты мне и подходишь. Сама должна понимать! Мой отец на Аркосе был всего-навсего агентом наружного наблюдения… — Но, увидев выражение ее лица, смущенно пробормотал: — Я не хотел тебя обидеть. Ты же знаешь, как я люблю тебя! — Он раскупорил бутыль, выпил, потом еще и еще, и начал рассказывать, как рано или поздно он им всем свернет головы, что они сами дали ему эту возможность
Ингит слушала, подперев щеку кулачком. А утром Эллис проснулся в одиночестве. Ингит не оставила даже записки.
… База находится на острове, недалеко от второго Производственного континента Беаны. На нем заводы и рудники.
Бэкки как-то говорила, что рабочие и инженерный состав там на особом положении.
На земной Космобазе работают местные, беанцы. Они выделены нам Верховным ведомством по специальному распоряжению. Руководит ими Дзей Оун, толковый инженер, приличный администратор. Утром он пришел ко мне. Его лицо было расстроенным.
— Ну, Дзей, — спросил я его, — как идет установка вашей системы бортового освещения? Я думаю, легче смонтировать новое, чем делать ремонт. Возможно, — добавил я, чтобы поднять настроение инженера, — вашим вакуумным лучеиспускателем заинтересуются на Земле и со временем оснастят не только мой «Байкал».
— Работать некому, Алексей, — нервозно ответил он, — вы знаете, конечно, механик по освещению у нас был один.
— Ну и что?
— Его убили.
— Что он сделал?
— На мой запрос в Верховное ведомство ответили, что кара была справедливой. Больше ничего не знаю. Жалко, неплохой был парень… Да что там, в сегодняшних «Утренних новостях» сводка: за один вчерашний день комиссия ликвидировала сорок восемь человек. Говорят, их не семнадцать, а человек двести. Больно уж они оборотистые. Только за один день, подумайте! К тому же, как мне известно, сводки убитых на Производственном континенте вообще не публикуются. А там убивают на каждом углу и непонятно за что.
— Работают, — выдавил я в ответ.
— Я потерял одного из друзей, — мрачно продолжал Оун, — впрочем, вы были свидетелем расправы над ним.
Я настороженно поднял глаза.
— Я должен был встретиться с ним в кафе «Эпсилон». Он собирался сказать мне что-то важное, звонил мне. Это было вчера утром. Через витрину я видел, как над трупом моего друга стоял некто в синем.
Я кивнул. Я не знал, рассказывать ли Оуну, за что поплатился жизнью его приятель…
— Собственно, особенно близки мы никогда не были, — продолжал инженер, — но он мне был друг. По убеждению, по общему делу… А сейчас я должен уйти, — неожиданно закончил Оун, поднимаясь со стула. — Проводится сбор жителей острова в поддержку нового закона. Хотите со мной? — вежливо осведомился он.
— А что я там буду делать?
— Ничего. Сидеть и слушать.
Я подумал, может быть, этот сбор объяснит мне, как цивилизованное общество могло дойти до подобного решения? Как мог возникнуть чудовищный замысел, противоестественный законопроект, как вообще могла возникнуть сама мысль о нем? Как, наконец, люди могли согласиться на зверскую миссию?
С улицы донеслись выстрелы. Казалось, с каждым часом они звучат все чаще и чаще, и беанцы воспринимают их уже как звуки детской хлопушки. Потому что иначе можно сойти с ума! А как я воспринимал это? Может быть, я что-то недопонимал? В моих размышлениях были только вопросы, но не было ответов.
И тут меня осенило.
— Дзей, вы не знаете, в библиотеке базы есть история Беаны? Хотя бы краткая?
Он пожал плечами:
— Вероятно… Зачем вам? Так пойдете со мной?
Я отказался. Оун откланялся, от двери презрительно бросил:
— Не понимаю… Зачем? Что вам Беана? Прилетел — улетел…
— Прилетел — улетел? — Я схватил инженера за рукав, втащил обратно в комнату, усадил в кресло. — Да я уже сутки думаю, как предотвратить резню! Око за око, зуб за зуб… Это уже было, это уже известно в обитаемом мире! И ни к чему доброму никогда не приводило! Я не верю в подобный способ борьбы с недостатками! Надо что-то делать, надо предупредить Верховное ведомство о страшных последствиях этой политической авантюры! Но, чтобы что-то сказать, я сам должен понять, что привело ваше правительство к необходимости введения нового закона. Мы на Земле считаем, что любые общественные явления не происходят на голом месте, их готовит историческая необходимость или… исторические заблуждения! — Я начал увлекаться, сбился, смутился, но главное сказал. — Бороться за нравственность, не запрещая официальных публичных домов, порнографических изданий, фильмов и спектаклей, проникнутых ужасом, насилием, унижением человеческого достоинства, невозможно. Но ваши власти на это почему-то закрыли глаза. Я давно уже заметил, что ваши правители, особенно сам Верховный, любят декларировать свое человеколюбие, приверженность к неотъемлемым правам людей. А между тем сами изобрели новую форму не просто попрания этих прав, а физического уничтожения сограждан, лишения их права на жизнь. Как-то не стыкуется. И зачем все это?
— Да, — подавленно произнес Оун, — я тоже хочу понять, где корни нового закона. Только наша официальная история здесь ни при чем. Эта изящно изданная книжка расскажет вам, как была обжита дикая планета, спасена цивилизация, но, я думаю, все происходило куда прозаичнее, если хотите, даже трагичнее. Дело в том, что первое поколение аркоссцев, переселившихся на Беану, погибло. Погибло внезапно, почти одновременно, безболезненно, заметьте. Мне было девять лет, когда я потерял мать — я помню немного Аркос, меня увезли ребенком. Отец погиб еще раньше, но при выполнении задания. А мать… В то время… не было эпидемии. Адаптационную несовместимость не сочли причиной массовой гибели, ведь смерть обошла членов правящих семей. Вот загадка, над которой мы ломали головы всем интернатом: как вы понимаете, сирот нужно было растить, об этом Верховные позаботились. Подростков и малолетних детей разместили на втором, менее обжитом по тому времени континенте планеты. На этом континенте разместилась и промышленность, вывезенная с Аркоса. Так сложился Производственный континент. Сироты стали не только его жителями, но и основной рабочей силой. Высшее техническое образование, только техническое, заметьте, получили немногие. Словом, дети унаследовали профессию родителей. Дети инженеров стали инженерами. Удел остальных — труд и низкопробные развлечения. На Главный континент по специальным разрешениям еще могут выехать инженеры и менеджеры, а остальные…
— И какую связь вы усматриваете с новым законом?
— Пока никакой. Только я хочу вас спросить: зачем Беане такая огромная армия? От каких врагов планета-государство должна защищаться? Пришельцы вряд ли позарятся на наш скудный мир. Да и с пришельцами нам не справиться. И все же армия существует. Может быть, эта армия в один прекрасный день… Не знаю, я ничего не знаю. Только где гарантия, что и наших детей однажды не заберут в интернат для круглых сирот? Иногда я думаю, что наша с женой бездетность во благо… Как ни горько так думать! — Оун фыркнул. — Кстати, вы не бывали на Производственном континенте?
— Не довелось.
— И не доведется. Даже если вы очень захотите гуда поехать. Добавлю, что всем нам, находящимся в контакте с землянами, предписано в разговорах касаться только технических проблем, возникающих при совместной работе. И все. Это я уж такой болтун попался. То, что положено знать об эпохе переселения, вам, вероятно, расскажет книжка. А молва говорит недоброе об этом времени. Первые переселенцы вымерли, потому что так было нужно элите тогда это было сто три семьи, они использовали людей для возрождения цивилизации на новой планете и убрали каким-то образом, чтобы сделать из их детей своих рабов. Однако существует память…
— Вы говорите страшные вещи, Дзей!
— Что делать! Но не буду отягощать вас больше. Пора.
Не спеша оделся, не спеша позавтракал, спрыснул лацканы серого с искрой костюма дорогими мужскими духами, закурил и спустился в гараж. Ровно через двадцать минут он уже входил в свой кабинет.
— Вы помните некоего Дрибла? — спросил Эллис секретаршу. — Разыщите мне его.
Секретарша порылась в бумагах и сообщила:
— У него есть домашний телефон. Кроме того, место его розничной торговли газетами — вход в парк Верховного ведомства. Это рядом.
В кабинете Эллис первым делом открыл сейф и взял папку с секретными данными о двух тайных организациях Беаны, готовящих заговор против правительства. В папке хранилось досье на руководителей этих организаций и на рядовых их участников. Эллис знал, что ее вожди ведут между собой нескончаемые переговоры об объединении. Но что-то мешает им договориться. Одного из лидеров Эллис знал, и неплохо. Серт Смелл, руководитель организации Главного континента, служил некоторое время в Верховном ведомстве, потом его перевели на должность директора научно-исследовательского центра. Это был благообразный, барственный человек, о котором Эллис порой думал, что ему абсолютно все равно, чем и как руководить, лишь бы быть у руля. Эллис понимал, раздумывая о Смелле, что именно мешает ему соединиться с организацией Производственного континента: его собственное честолюбие. Некогда Эллис делал на Смелла ставку как на человека, который, сам того не подозревая, превратит организацию в оппозиционную ложу, демагогический клуб несогласных. Конечно, со Смеллом было бы проще. Но с другой стороны — Эллис и Смелл были слишком хорошо знакомы, чтобы пойти на откровенное сотрудничество, к которому готовился теперь Эллис.
Пройдя карандашом по списку, Эллис остановился на фамилии Дзей Оун. Раскрыл его досье, и в это время секретарша ввела Дрибла. Эллис поднял на него глаза:
— Как видите, я не обманул ваших ожиданий. Я помнил и думал о вас. Правда, по-прежнему никаких связей с комиссией у меня нет. И тем не менее я готов что-то предложить вам. Вы работаете на улице. Там же работают и наши уважаемые рыцари справедливости. Так что вам ничего не стоит выследить их.
Дрибл ответил, раздумывая:
— Кажется, я понял вашу мысль.
— Но учтите, я дарю ее вам не безвозмездно. Когда вы войдете в контакт с одним из них — как вы это сделаете, меня не интересует, — то тут же поставите меня в известность. Если о ваших контактах с комиссией я узнаю через третьих лиц, это в моей власти, я сыграю с вами нехорошую шутку, другого выхода у меня не будет По новому закону, ни один беанец не имеет права выявлять круг лиц, его исполняющих. Ну а в случае удачи я получу возможность нажать на известные мне пружины, чтобы и дальше помогать вам.
Дрибл ушел довольный. Эллис опять взял досье Оуна: « Дзей Оун, закончил Высший технический колледж. Работал на заводе по производству электродвигателей, по личной просьбе переведен на экспериментальный завод вертолетных конструкций. Там вступил в тайную организацию. Женат. Бездетен. По протекции Серта Смелла переведен на должность главного инженера Космобазы Земли».
Эллис закрыл папку и взял в руки машинописную копию программы действий организации Производственного континента. Пункт первый утверждал равноправие Главного и Производственного континентов.
Эллис покачал головой: легче осушить водное пространство между ними.
Пункт второй: «Передача всех производящих промышленных и сельскохозяйственных предприятий, принадлежащих пятидесяти семи семьям и другим частным лицам, в общую собственность».
Эллис попытался представить себе, как это может выглядеть на практике. «Ну, допустим, — думал он, — завод большой, их много там, пусть хозяйничают… если смогут выкинуть пятьдесят семь. А мелкие предприниматели, мелкие хозяйчики, которых полным-полно на Главном континенте? Они не смирятся…» Пункт третий: «Ликвидация наследственной власти и установление власти нового правительства, созданного на основе всеобщих равных выборов для всего взрослого населения обоих континентов».
Далее следовали пункты об интенсивном развитии производства, справедливом распределении доходов. Это уже не интересовало Эллиса. Он понял: радикалу Оуну никогда не удастся заставить Смелла и его сторонников выступить вместе с ним. Эллису стало ясно, что ему нужен Оун.
Через пару часов он был на Космобазе. Оуна нашел возле ворот. Отработанным движением показал удостоверение. Они вошли в административное здание, молча сели друг против друга.
— Как вы относитесь к новому закону? — спросил Эллис.
— Закон принят, как утверждается, под знаком гуманизма, — пожал плечами Оун.
— Ваш ответ меня не удовлетворяет, но другого я не ждал. Здесь курят? Надеюсь, взрывоопасные вещества вы храните в другом месте? — Эллис затянулся, выдохнул сигаретный дым. — А теперь позвольте напомнить вам содержание нескольких бесед, которые вы вели три дня назад в обществе радиста базы Миккаса Пру, инженера-технолога Вирена Краста и лаборанта Сея Рода. Вы высказали мысль, что примером для аморального поведения служат наши досточтимые пятьдесят семь семей. За два дня до этого…
— Достаточно, — сказал Оун. — Я все понял. Что вы хотите?
— Это вы поймете несколько позже. — Эллис встал, прошелся по комнате. — Должен вам сказать, что меня не устраивает новый закон.
— И поэтому вы пришли ко мне?
— Я мог бы пойти к Серту Смеллу. Но я не считаю его достаточно деловым человеком, он слишком озабочен собственным благополучием. Считаю, что ничего, кроме вреда, человек этот не принесет вашей организации. Учтите, я давно слежу за вашей подрывной деятельностью. И у меня есть основания сделать выводы относительно вас всех. И Смелла в том числе. Но ближе к теме. Я предлагаю вам сотрудничество.
— Интересно, — усмехнулся Оун, — вы-то чем можете быть недовольны?
— Это уже мое дело. Я мог бы и не отвечать на ваш вопрос. Но я скажу. Мой отец был младшим полицейским инспектором в пятьдесят три года. Почему я так хорошо помню эту цифру? Именно из-за возраста отца оставили на Аркосе, как лишнего в деле строительства… нового витка цивилизации. Мать моя была удачливее, но и ее карьера не пошла дальше определенных рамок. Мой путь был очень сложен. — Эллис усмехнулся. — Вы никогда не клеветали на своего начальника? Не приходилось? Оттого вы здесь и прозябаете. Мне это приходилось сделать дважды. Не скажу, чтобы оба мои руководителя были порядочными людьми, они были как все. Только они стояли надо мной и мешали мне. Оуна передернуло:
— Вы чересчур откровенны.
— Если даже я не нравлюсь вам, все равно выбирать не приходится. Так что давайте ближе к делу. Я хочу разогнать, а возможно, и физически уничтожить эту банду — пятьдесят семь. Помочь в этом мне может только ваша организация. Вот почему мы сидим за одним столом, хотя признаться, — Эллис неожиданно добродушно рассмеялся, — ваша конторка меньше всего похожа на зал переговоров.
— Почему вы так уверены в наших силах? — уже спокойно, по-деловому спросил Оун. — А если мы не сможем помочь вам?
— Э, бросьте. Я слишком хорошо знаю ваши возможности. Но если вы убедитесь, что не можете помочь мне или не хотите, что равнозначно, то завтра вся ваша организация, а вы лично уже сегодня, окажетесь за решеткой.
— Вы страшный человек.
— Об этом мне говорили, — с усмешкой заметил Эллис, — и не раз. Скажите что-то поновее. И не кукситесь. Мы люди разные, но пока у нас общая цель. Пока мы нужны друг другу.
— Что вы предлагаете?
— Вот это уже разговор. — Тон Эллиса повеселел. — Первое. Ваша организация должна сейчас вести свою работу так, будто этой встречи не было. Второе.
Мои приказы, если хотите, рекомендации, их я буду давать лично вам, должны исполняться точно и в срок. В срок, — повторил Эллис, — до минут. Вам понятно? И, надеюсь, вы согласны?… Ну а если согласны, то, насколько мне известно, дело в вашей организации на мази. И вы ждете удобного повода для выступления, не так ли?
— Да, — коротко отозвался Оун.
— Повод я беру на себя. Ваша первая задача: начать выявление и по возможности физическое истребление членов комиссии семнадцати. Обо всех ваших шагах в этом направлении вы должны уведомлять меня незамедлительно. Вот мой телефон, — Эллис протянул Оуну визитную карточку. — После вашего звонка я буду указывать место встречи. И больше никаких разговоров вестись не должно. Безопасность вашей организации и залог успеха в ваших четких действиях и моих руках. И последнее. Вы проводите профилактику корабля землянина? Не форсируйте, а, говоря профессиональным языком, саботируйте ее.
Я хотел поделиться своими соображениями с моим инженером. Когда я растолковал ему противоречие постулатов общества и основополагающего принципа нового закона, то мне показалось, будто он невнимательно слушал. Тогда я спросил:
— Какие-то неприятности, Дзей? — Оун вздохнул, словно освобождаясь от гнетущих мыслей. — Уж не я ли подвел вас?
Вид у моего инженера был не из лучших.
— Скорее я могу вас подвести, — почему-то ответил он. — Да, слушаю вас с почтением.
— А у вас общий стиль, — усмехнулся я. Переход от равнодушия к угодничеству был явно нарочитым.
— С кем? — Оун насторожился.
— С автором этой книжки, — я положил перед ним историю Беаны.
— Я же говорил вам, у нас все прекрасно! — В голосе Оуна послышалось раздражение.
Да что же это такое? Что могло так выбить его из колеи? Даже рассказывая мне о гибели друга и сотрудника, он выглядел ровнее.
— Не помешал вам? — растерянно спросил я.
— Вы напрасно обижаетесь, Алексей, — почти мягко ответил инженер. Чувствовалось, как он переламывает свое настроение. — Вы хотели поговорить об истории нашей планеты, не так ли? Так вот. С переселением все ясно? Значит, стали жить. Кто как мог. Точнее, как кому сказали. Сто три семьи, их слуги в довольстве и роскоши, а прочие, вот именно, прочие — в неустанном труде, дабы не лишить ста трех их привычной роскоши и привычного довольства. И вот тогда прочих стали развлекать, как — вам прекрасно известно.
Я не сводил глаз с бледного лица Оуна. За неторопливым течением его речи угадывалась горечь.
— И когда среди веселья и адского труда была создана техническая основа нашего существования, началось на первый взгляд непонятное. Как бегун, разорвавший финишную ленточку, переходит на шаг, так и промышленные мощности Беаны стали вдруг работать вполсилы. Рабочие руки вдруг стали никому не нужны.
— Что же случилось? — невольно вырвалось у меня. Кажется, я правильно «прочел» главу о прогрессе и регрессе. Плановый регресс — вот в чем дело.
— Ничего не случилось, — спокойно ответил Оун, — уровень производства обеспечивает лишь удовлетворение потребностей элиты. Остальные получают на поддержание жизни. Таким образом наши правители ни в чем себя не ограничивают, расходуют природные и людские ресурсы исключительно для себя. Они твердо решили, что одного глобального экологического кризиса и космического переселения с них достаточно.
— Но есть же выход из положения, — возразил я, — есть возможность овладения новыми видами энергии, помимо электрической. Взять самое простое: энергию вашего светила. Не говоря уже о термоядерной.
— А зачем тратиться на исследования, разработки, когда и так хорошо? Зачем это пятидесяти семи? А что касается научного и технического застоя… Он влияет только на тех, кто трудится, это их жизнь становится все невыносимей. Конечно, люди не хотят мириться с существующей ситуацией. На Производственном континенте не раз, протестуя, полностью останавливали производственный цикл. Ну и что? Пятьдесят семь спокойно жили на запасах, ожидая, когда гонимые голодом люди снова придут к конвейерам. Более того, они допустили к ним дополнительные рабочие руки из числа не имеющих работу и за короткий срок наверстали упущенное, чтобы потом снова сбавить темпы и все текло по-старому.
— Живя на Главном континенте, и не подумаешь, что все так скверно.
— Теперь, я надеюсь, Алексей, вы понимаете, зачем планете-государству, не имеющей внешних врагов, такая большая армия и столь разветвленный государственный и полицейский аппарат? А вот зачем понадобилась еще и комиссия семнадцати, этого я не понимаю… И без нее прессинг достаточно тяжел.
Заскрипела дверь — ее осторожно приоткрыл наш радист. Оун вздрогнул. Я невольно подумал, что Миккас Пру подслушивает нас. В руках радист держал коробку. Заговорил Оун, будто очнувшись или вспомнив что-то:
— Простите, Алексей, Миккас хотел бы обратиться к вам с просьбой. Но застеснялся, наверное. Раз вы едете в город, передайте эту коробку сестре Миккаса. Она одинокая женщина, хотелось бы ей помочь.
… Сестра Миккаса Пру жила в зоне отдыха. На лестнице ее дома, видимо, забыли включить освещение, и, поднимаясь, я всякий раз щелкал зажигалкой, чтобы высмотреть номер квартиры. Поднявшись на пятый этаж, я невольно посторонился: в полумраке маячила какая-то фигура. Вспыхнул огонек сигареты — передо мной стояла Бэкки! Я изумился.
— Стой! — шепотом окликнула она меня. — Ты куда? Как ты здесь оказался?
— Я могу спросить тебя о том же… Я в триста восьмидесятую.
— Ничего себе! — Тон Бэкки изменился. — Там живет одинокая женщина.
Я не хотел, чтобы Бэкки думала обо мне плохо:
— Здесь живет сестра радиста нашей базы. Он просил передать ей посылку.
В это время наверху отворилась дверь, мы услышали женский голос и в ответ на него — голос Крауфа:
— В Верховном ведомстве уже есть определенное мнение на этот счет.
И тут грохнул выстрел.
Я все понял и почувствовал, как к горлу подступает тошнота.
Когда мы сели в машину, долго ехали молча. Но все же я не выдержал:
— За что ты ее?
— Злобная, агрессивная клеветница. Словом, захотела в нынешней ситуации стать тем палачом, который получает шапку казненного.
— Неплохо… Вот, кстати, реакция на вашу деятельность, Крауф. Но что же она хотела, эта женщина?
— Грубо говоря, деньги, — резко бросила Бэкки.
— Да… — со вздохом произнес Крауф, — деньги — это сила.
Помолчал и, вдруг обернувшись ко мне, заговорил:
— Когда в Верховное ведомство пришло анонимное письмо с проектом нового закона, его показали юристам, и те сначала посмеялись, а потом заявили, что об анонимке стоит подумать.
— Чтобы установить кровавую диктатуру? — в упор спросил я.
— Да о чем вы говорите, Алексей? — укоризненно ответил Крауф. Кровавая диктатура… Да, выборной системы Беана не знала никогда, но наша демократия достаточно развита.
— Я, конечно, не философ, не космический провидец, я просто женщина. Но позвольте мне сказать, — Бэкки смотрела на нас, как на демагогов. Человека нужно воспитывать, чтобы он стал человеком. Много есть к тому способов, педагогических и прочих, но они малоэффективны, иначе откуда грязь и нечисть? А вот при воспитании под страхом смерти во втором, третьем поколениях мерзость выведется как чума.
Когда мы подъехали к ее дому и Крауф начал прощаться, к нам подошел молодой человек.
— Я, собственно, к вам, — он протянул Крауфу руку, — но я не знал, где вы живете, выяснил только, что здесь вы бываете. Поэтому пришел сюда.
— Вы что, следили за нами? — удивленно спросила Бэкки.
Тот не удостоил ее ответом.
— Меня зовут Рэв Дрибл, — представился он, — я решил войти в комиссию семнадцати. Мне слишком многое пришлось пережить, чтобы отказать себе в этом. Я надеюсь на вас. Я знаю, что личные обиды плохие советчики в деле справедливости, но у меня есть моральное право судить подлецов и негодяев.
— Кто же мог вас так обидеть? — усмехнулся Крауф.
— Это не уличный разговор, — сказала Бэкки, — к тому же я страшно голодна. Идемте…
Дрибл смутился и пошел за нами.
— Это серьезный разговор, вполне серьезный, — повторял он, снимая в прихожей пальто, — я расскажу вам все, и вы меня поймете. Но сначала ответьте, как вы стали членом комиссии? Вы что, умнее, справедливее других? Вы что, бессребреник? — допытывался он у Крауфа.
Мы прошли в комнату. Неожиданный гость заинтересовал меня.
— Может быть, бессребреник, — задумчиво ответил ему Крауф, разглядывая висящий над тахтой фотографический портрет Бэкки. — Может быть… За работу в комиссии нам не полагается дотации. Я живу на средства, заработанные преподаванием философии в университете.
— Первый раз слышу от тебя такое.
— Первый раз… Я тоже первый раз… Так унизить! — Эллис поведал о своих горестях, сказав в конце, что мириться с подобной ролью он не намерен. Но тут Ингит вставила:
— Взял бы да и женился на чьей-нибудь дочке… Стал бы им ровня.
Эллис косо, недобро посмотрел на нее — захотелось выпить вина.
— Рад бы! — хмыкнул. — Вот только ты мне и подходишь. Сама должна понимать! Мой отец на Аркосе был всего-навсего агентом наружного наблюдения… — Но, увидев выражение ее лица, смущенно пробормотал: — Я не хотел тебя обидеть. Ты же знаешь, как я люблю тебя! — Он раскупорил бутыль, выпил, потом еще и еще, и начал рассказывать, как рано или поздно он им всем свернет головы, что они сами дали ему эту возможность
Ингит слушала, подперев щеку кулачком. А утром Эллис проснулся в одиночестве. Ингит не оставила даже записки.
* * *
Я не мог говорить с ними, знал только одно: не хочу быть здесь. И попросив Крауфа остановить машину у ближайшей станции, отправился в аэропорт, а оттуда вертолетом на Космобазу.… База находится на острове, недалеко от второго Производственного континента Беаны. На нем заводы и рудники.
Бэкки как-то говорила, что рабочие и инженерный состав там на особом положении.
На земной Космобазе работают местные, беанцы. Они выделены нам Верховным ведомством по специальному распоряжению. Руководит ими Дзей Оун, толковый инженер, приличный администратор. Утром он пришел ко мне. Его лицо было расстроенным.
— Ну, Дзей, — спросил я его, — как идет установка вашей системы бортового освещения? Я думаю, легче смонтировать новое, чем делать ремонт. Возможно, — добавил я, чтобы поднять настроение инженера, — вашим вакуумным лучеиспускателем заинтересуются на Земле и со временем оснастят не только мой «Байкал».
— Работать некому, Алексей, — нервозно ответил он, — вы знаете, конечно, механик по освещению у нас был один.
— Ну и что?
— Его убили.
— Что он сделал?
— На мой запрос в Верховное ведомство ответили, что кара была справедливой. Больше ничего не знаю. Жалко, неплохой был парень… Да что там, в сегодняшних «Утренних новостях» сводка: за один вчерашний день комиссия ликвидировала сорок восемь человек. Говорят, их не семнадцать, а человек двести. Больно уж они оборотистые. Только за один день, подумайте! К тому же, как мне известно, сводки убитых на Производственном континенте вообще не публикуются. А там убивают на каждом углу и непонятно за что.
— Работают, — выдавил я в ответ.
— Я потерял одного из друзей, — мрачно продолжал Оун, — впрочем, вы были свидетелем расправы над ним.
Я настороженно поднял глаза.
— Я должен был встретиться с ним в кафе «Эпсилон». Он собирался сказать мне что-то важное, звонил мне. Это было вчера утром. Через витрину я видел, как над трупом моего друга стоял некто в синем.
Я кивнул. Я не знал, рассказывать ли Оуну, за что поплатился жизнью его приятель…
— Собственно, особенно близки мы никогда не были, — продолжал инженер, — но он мне был друг. По убеждению, по общему делу… А сейчас я должен уйти, — неожиданно закончил Оун, поднимаясь со стула. — Проводится сбор жителей острова в поддержку нового закона. Хотите со мной? — вежливо осведомился он.
— А что я там буду делать?
— Ничего. Сидеть и слушать.
Я подумал, может быть, этот сбор объяснит мне, как цивилизованное общество могло дойти до подобного решения? Как мог возникнуть чудовищный замысел, противоестественный законопроект, как вообще могла возникнуть сама мысль о нем? Как, наконец, люди могли согласиться на зверскую миссию?
С улицы донеслись выстрелы. Казалось, с каждым часом они звучат все чаще и чаще, и беанцы воспринимают их уже как звуки детской хлопушки. Потому что иначе можно сойти с ума! А как я воспринимал это? Может быть, я что-то недопонимал? В моих размышлениях были только вопросы, но не было ответов.
И тут меня осенило.
— Дзей, вы не знаете, в библиотеке базы есть история Беаны? Хотя бы краткая?
Он пожал плечами:
— Вероятно… Зачем вам? Так пойдете со мной?
Я отказался. Оун откланялся, от двери презрительно бросил:
— Не понимаю… Зачем? Что вам Беана? Прилетел — улетел…
— Прилетел — улетел? — Я схватил инженера за рукав, втащил обратно в комнату, усадил в кресло. — Да я уже сутки думаю, как предотвратить резню! Око за око, зуб за зуб… Это уже было, это уже известно в обитаемом мире! И ни к чему доброму никогда не приводило! Я не верю в подобный способ борьбы с недостатками! Надо что-то делать, надо предупредить Верховное ведомство о страшных последствиях этой политической авантюры! Но, чтобы что-то сказать, я сам должен понять, что привело ваше правительство к необходимости введения нового закона. Мы на Земле считаем, что любые общественные явления не происходят на голом месте, их готовит историческая необходимость или… исторические заблуждения! — Я начал увлекаться, сбился, смутился, но главное сказал. — Бороться за нравственность, не запрещая официальных публичных домов, порнографических изданий, фильмов и спектаклей, проникнутых ужасом, насилием, унижением человеческого достоинства, невозможно. Но ваши власти на это почему-то закрыли глаза. Я давно уже заметил, что ваши правители, особенно сам Верховный, любят декларировать свое человеколюбие, приверженность к неотъемлемым правам людей. А между тем сами изобрели новую форму не просто попрания этих прав, а физического уничтожения сограждан, лишения их права на жизнь. Как-то не стыкуется. И зачем все это?
— Да, — подавленно произнес Оун, — я тоже хочу понять, где корни нового закона. Только наша официальная история здесь ни при чем. Эта изящно изданная книжка расскажет вам, как была обжита дикая планета, спасена цивилизация, но, я думаю, все происходило куда прозаичнее, если хотите, даже трагичнее. Дело в том, что первое поколение аркоссцев, переселившихся на Беану, погибло. Погибло внезапно, почти одновременно, безболезненно, заметьте. Мне было девять лет, когда я потерял мать — я помню немного Аркос, меня увезли ребенком. Отец погиб еще раньше, но при выполнении задания. А мать… В то время… не было эпидемии. Адаптационную несовместимость не сочли причиной массовой гибели, ведь смерть обошла членов правящих семей. Вот загадка, над которой мы ломали головы всем интернатом: как вы понимаете, сирот нужно было растить, об этом Верховные позаботились. Подростков и малолетних детей разместили на втором, менее обжитом по тому времени континенте планеты. На этом континенте разместилась и промышленность, вывезенная с Аркоса. Так сложился Производственный континент. Сироты стали не только его жителями, но и основной рабочей силой. Высшее техническое образование, только техническое, заметьте, получили немногие. Словом, дети унаследовали профессию родителей. Дети инженеров стали инженерами. Удел остальных — труд и низкопробные развлечения. На Главный континент по специальным разрешениям еще могут выехать инженеры и менеджеры, а остальные…
— И какую связь вы усматриваете с новым законом?
— Пока никакой. Только я хочу вас спросить: зачем Беане такая огромная армия? От каких врагов планета-государство должна защищаться? Пришельцы вряд ли позарятся на наш скудный мир. Да и с пришельцами нам не справиться. И все же армия существует. Может быть, эта армия в один прекрасный день… Не знаю, я ничего не знаю. Только где гарантия, что и наших детей однажды не заберут в интернат для круглых сирот? Иногда я думаю, что наша с женой бездетность во благо… Как ни горько так думать! — Оун фыркнул. — Кстати, вы не бывали на Производственном континенте?
— Не довелось.
— И не доведется. Даже если вы очень захотите гуда поехать. Добавлю, что всем нам, находящимся в контакте с землянами, предписано в разговорах касаться только технических проблем, возникающих при совместной работе. И все. Это я уж такой болтун попался. То, что положено знать об эпохе переселения, вам, вероятно, расскажет книжка. А молва говорит недоброе об этом времени. Первые переселенцы вымерли, потому что так было нужно элите тогда это было сто три семьи, они использовали людей для возрождения цивилизации на новой планете и убрали каким-то образом, чтобы сделать из их детей своих рабов. Однако существует память…
— Вы говорите страшные вещи, Дзей!
— Что делать! Но не буду отягощать вас больше. Пора.
* * *
После ухода Ингит Эллис проснулся с ощущением, что знает, что делать дальше.Не спеша оделся, не спеша позавтракал, спрыснул лацканы серого с искрой костюма дорогими мужскими духами, закурил и спустился в гараж. Ровно через двадцать минут он уже входил в свой кабинет.
— Вы помните некоего Дрибла? — спросил Эллис секретаршу. — Разыщите мне его.
Секретарша порылась в бумагах и сообщила:
— У него есть домашний телефон. Кроме того, место его розничной торговли газетами — вход в парк Верховного ведомства. Это рядом.
В кабинете Эллис первым делом открыл сейф и взял папку с секретными данными о двух тайных организациях Беаны, готовящих заговор против правительства. В папке хранилось досье на руководителей этих организаций и на рядовых их участников. Эллис знал, что ее вожди ведут между собой нескончаемые переговоры об объединении. Но что-то мешает им договориться. Одного из лидеров Эллис знал, и неплохо. Серт Смелл, руководитель организации Главного континента, служил некоторое время в Верховном ведомстве, потом его перевели на должность директора научно-исследовательского центра. Это был благообразный, барственный человек, о котором Эллис порой думал, что ему абсолютно все равно, чем и как руководить, лишь бы быть у руля. Эллис понимал, раздумывая о Смелле, что именно мешает ему соединиться с организацией Производственного континента: его собственное честолюбие. Некогда Эллис делал на Смелла ставку как на человека, который, сам того не подозревая, превратит организацию в оппозиционную ложу, демагогический клуб несогласных. Конечно, со Смеллом было бы проще. Но с другой стороны — Эллис и Смелл были слишком хорошо знакомы, чтобы пойти на откровенное сотрудничество, к которому готовился теперь Эллис.
Пройдя карандашом по списку, Эллис остановился на фамилии Дзей Оун. Раскрыл его досье, и в это время секретарша ввела Дрибла. Эллис поднял на него глаза:
— Как видите, я не обманул ваших ожиданий. Я помнил и думал о вас. Правда, по-прежнему никаких связей с комиссией у меня нет. И тем не менее я готов что-то предложить вам. Вы работаете на улице. Там же работают и наши уважаемые рыцари справедливости. Так что вам ничего не стоит выследить их.
Дрибл ответил, раздумывая:
— Кажется, я понял вашу мысль.
— Но учтите, я дарю ее вам не безвозмездно. Когда вы войдете в контакт с одним из них — как вы это сделаете, меня не интересует, — то тут же поставите меня в известность. Если о ваших контактах с комиссией я узнаю через третьих лиц, это в моей власти, я сыграю с вами нехорошую шутку, другого выхода у меня не будет По новому закону, ни один беанец не имеет права выявлять круг лиц, его исполняющих. Ну а в случае удачи я получу возможность нажать на известные мне пружины, чтобы и дальше помогать вам.
Дрибл ушел довольный. Эллис опять взял досье Оуна: « Дзей Оун, закончил Высший технический колледж. Работал на заводе по производству электродвигателей, по личной просьбе переведен на экспериментальный завод вертолетных конструкций. Там вступил в тайную организацию. Женат. Бездетен. По протекции Серта Смелла переведен на должность главного инженера Космобазы Земли».
Эллис закрыл папку и взял в руки машинописную копию программы действий организации Производственного континента. Пункт первый утверждал равноправие Главного и Производственного континентов.
Эллис покачал головой: легче осушить водное пространство между ними.
Пункт второй: «Передача всех производящих промышленных и сельскохозяйственных предприятий, принадлежащих пятидесяти семи семьям и другим частным лицам, в общую собственность».
Эллис попытался представить себе, как это может выглядеть на практике. «Ну, допустим, — думал он, — завод большой, их много там, пусть хозяйничают… если смогут выкинуть пятьдесят семь. А мелкие предприниматели, мелкие хозяйчики, которых полным-полно на Главном континенте? Они не смирятся…» Пункт третий: «Ликвидация наследственной власти и установление власти нового правительства, созданного на основе всеобщих равных выборов для всего взрослого населения обоих континентов».
Далее следовали пункты об интенсивном развитии производства, справедливом распределении доходов. Это уже не интересовало Эллиса. Он понял: радикалу Оуну никогда не удастся заставить Смелла и его сторонников выступить вместе с ним. Эллису стало ясно, что ему нужен Оун.
Через пару часов он был на Космобазе. Оуна нашел возле ворот. Отработанным движением показал удостоверение. Они вошли в административное здание, молча сели друг против друга.
— Как вы относитесь к новому закону? — спросил Эллис.
— Закон принят, как утверждается, под знаком гуманизма, — пожал плечами Оун.
— Ваш ответ меня не удовлетворяет, но другого я не ждал. Здесь курят? Надеюсь, взрывоопасные вещества вы храните в другом месте? — Эллис затянулся, выдохнул сигаретный дым. — А теперь позвольте напомнить вам содержание нескольких бесед, которые вы вели три дня назад в обществе радиста базы Миккаса Пру, инженера-технолога Вирена Краста и лаборанта Сея Рода. Вы высказали мысль, что примером для аморального поведения служат наши досточтимые пятьдесят семь семей. За два дня до этого…
— Достаточно, — сказал Оун. — Я все понял. Что вы хотите?
— Это вы поймете несколько позже. — Эллис встал, прошелся по комнате. — Должен вам сказать, что меня не устраивает новый закон.
— И поэтому вы пришли ко мне?
— Я мог бы пойти к Серту Смеллу. Но я не считаю его достаточно деловым человеком, он слишком озабочен собственным благополучием. Считаю, что ничего, кроме вреда, человек этот не принесет вашей организации. Учтите, я давно слежу за вашей подрывной деятельностью. И у меня есть основания сделать выводы относительно вас всех. И Смелла в том числе. Но ближе к теме. Я предлагаю вам сотрудничество.
— Интересно, — усмехнулся Оун, — вы-то чем можете быть недовольны?
— Это уже мое дело. Я мог бы и не отвечать на ваш вопрос. Но я скажу. Мой отец был младшим полицейским инспектором в пятьдесят три года. Почему я так хорошо помню эту цифру? Именно из-за возраста отца оставили на Аркосе, как лишнего в деле строительства… нового витка цивилизации. Мать моя была удачливее, но и ее карьера не пошла дальше определенных рамок. Мой путь был очень сложен. — Эллис усмехнулся. — Вы никогда не клеветали на своего начальника? Не приходилось? Оттого вы здесь и прозябаете. Мне это приходилось сделать дважды. Не скажу, чтобы оба мои руководителя были порядочными людьми, они были как все. Только они стояли надо мной и мешали мне. Оуна передернуло:
— Вы чересчур откровенны.
— Если даже я не нравлюсь вам, все равно выбирать не приходится. Так что давайте ближе к делу. Я хочу разогнать, а возможно, и физически уничтожить эту банду — пятьдесят семь. Помочь в этом мне может только ваша организация. Вот почему мы сидим за одним столом, хотя признаться, — Эллис неожиданно добродушно рассмеялся, — ваша конторка меньше всего похожа на зал переговоров.
— Почему вы так уверены в наших силах? — уже спокойно, по-деловому спросил Оун. — А если мы не сможем помочь вам?
— Э, бросьте. Я слишком хорошо знаю ваши возможности. Но если вы убедитесь, что не можете помочь мне или не хотите, что равнозначно, то завтра вся ваша организация, а вы лично уже сегодня, окажетесь за решеткой.
— Вы страшный человек.
— Об этом мне говорили, — с усмешкой заметил Эллис, — и не раз. Скажите что-то поновее. И не кукситесь. Мы люди разные, но пока у нас общая цель. Пока мы нужны друг другу.
— Что вы предлагаете?
— Вот это уже разговор. — Тон Эллиса повеселел. — Первое. Ваша организация должна сейчас вести свою работу так, будто этой встречи не было. Второе.
Мои приказы, если хотите, рекомендации, их я буду давать лично вам, должны исполняться точно и в срок. В срок, — повторил Эллис, — до минут. Вам понятно? И, надеюсь, вы согласны?… Ну а если согласны, то, насколько мне известно, дело в вашей организации на мази. И вы ждете удобного повода для выступления, не так ли?
— Да, — коротко отозвался Оун.
— Повод я беру на себя. Ваша первая задача: начать выявление и по возможности физическое истребление членов комиссии семнадцати. Обо всех ваших шагах в этом направлении вы должны уведомлять меня незамедлительно. Вот мой телефон, — Эллис протянул Оуну визитную карточку. — После вашего звонка я буду указывать место встречи. И больше никаких разговоров вестись не должно. Безопасность вашей организации и залог успеха в ваших четких действиях и моих руках. И последнее. Вы проводите профилактику корабля землянина? Не форсируйте, а, говоря профессиональным языком, саботируйте ее.
* * *
Я углубился в чтение истории Беаны. Она показалась мне потоком бессвязных фактов. Больше всего меня удивила глава, посвященная обоснованию того, что технический прогресс на определенной стадии ведет к экологической катастрофе. Неужели непонятно, что можно и нужно просто разумно сочетать технический прогресс с охраной окружающей среды? ан нет… Регресс, по-беански, является разумной мерой стабилизации общества. Стало быть, борьба за регресс — то есть борьба с прогрессом, который ведет к экологическому кризису?…Я хотел поделиться своими соображениями с моим инженером. Когда я растолковал ему противоречие постулатов общества и основополагающего принципа нового закона, то мне показалось, будто он невнимательно слушал. Тогда я спросил:
— Какие-то неприятности, Дзей? — Оун вздохнул, словно освобождаясь от гнетущих мыслей. — Уж не я ли подвел вас?
Вид у моего инженера был не из лучших.
— Скорее я могу вас подвести, — почему-то ответил он. — Да, слушаю вас с почтением.
— А у вас общий стиль, — усмехнулся я. Переход от равнодушия к угодничеству был явно нарочитым.
— С кем? — Оун насторожился.
— С автором этой книжки, — я положил перед ним историю Беаны.
— Я же говорил вам, у нас все прекрасно! — В голосе Оуна послышалось раздражение.
Да что же это такое? Что могло так выбить его из колеи? Даже рассказывая мне о гибели друга и сотрудника, он выглядел ровнее.
— Не помешал вам? — растерянно спросил я.
— Вы напрасно обижаетесь, Алексей, — почти мягко ответил инженер. Чувствовалось, как он переламывает свое настроение. — Вы хотели поговорить об истории нашей планеты, не так ли? Так вот. С переселением все ясно? Значит, стали жить. Кто как мог. Точнее, как кому сказали. Сто три семьи, их слуги в довольстве и роскоши, а прочие, вот именно, прочие — в неустанном труде, дабы не лишить ста трех их привычной роскоши и привычного довольства. И вот тогда прочих стали развлекать, как — вам прекрасно известно.
Я не сводил глаз с бледного лица Оуна. За неторопливым течением его речи угадывалась горечь.
— И когда среди веселья и адского труда была создана техническая основа нашего существования, началось на первый взгляд непонятное. Как бегун, разорвавший финишную ленточку, переходит на шаг, так и промышленные мощности Беаны стали вдруг работать вполсилы. Рабочие руки вдруг стали никому не нужны.
— Что же случилось? — невольно вырвалось у меня. Кажется, я правильно «прочел» главу о прогрессе и регрессе. Плановый регресс — вот в чем дело.
— Ничего не случилось, — спокойно ответил Оун, — уровень производства обеспечивает лишь удовлетворение потребностей элиты. Остальные получают на поддержание жизни. Таким образом наши правители ни в чем себя не ограничивают, расходуют природные и людские ресурсы исключительно для себя. Они твердо решили, что одного глобального экологического кризиса и космического переселения с них достаточно.
— Но есть же выход из положения, — возразил я, — есть возможность овладения новыми видами энергии, помимо электрической. Взять самое простое: энергию вашего светила. Не говоря уже о термоядерной.
— А зачем тратиться на исследования, разработки, когда и так хорошо? Зачем это пятидесяти семи? А что касается научного и технического застоя… Он влияет только на тех, кто трудится, это их жизнь становится все невыносимей. Конечно, люди не хотят мириться с существующей ситуацией. На Производственном континенте не раз, протестуя, полностью останавливали производственный цикл. Ну и что? Пятьдесят семь спокойно жили на запасах, ожидая, когда гонимые голодом люди снова придут к конвейерам. Более того, они допустили к ним дополнительные рабочие руки из числа не имеющих работу и за короткий срок наверстали упущенное, чтобы потом снова сбавить темпы и все текло по-старому.
— Живя на Главном континенте, и не подумаешь, что все так скверно.
— Теперь, я надеюсь, Алексей, вы понимаете, зачем планете-государству, не имеющей внешних врагов, такая большая армия и столь разветвленный государственный и полицейский аппарат? А вот зачем понадобилась еще и комиссия семнадцати, этого я не понимаю… И без нее прессинг достаточно тяжел.
Заскрипела дверь — ее осторожно приоткрыл наш радист. Оун вздрогнул. Я невольно подумал, что Миккас Пру подслушивает нас. В руках радист держал коробку. Заговорил Оун, будто очнувшись или вспомнив что-то:
— Простите, Алексей, Миккас хотел бы обратиться к вам с просьбой. Но застеснялся, наверное. Раз вы едете в город, передайте эту коробку сестре Миккаса. Она одинокая женщина, хотелось бы ей помочь.
… Сестра Миккаса Пру жила в зоне отдыха. На лестнице ее дома, видимо, забыли включить освещение, и, поднимаясь, я всякий раз щелкал зажигалкой, чтобы высмотреть номер квартиры. Поднявшись на пятый этаж, я невольно посторонился: в полумраке маячила какая-то фигура. Вспыхнул огонек сигареты — передо мной стояла Бэкки! Я изумился.
— Стой! — шепотом окликнула она меня. — Ты куда? Как ты здесь оказался?
— Я могу спросить тебя о том же… Я в триста восьмидесятую.
— Ничего себе! — Тон Бэкки изменился. — Там живет одинокая женщина.
Я не хотел, чтобы Бэкки думала обо мне плохо:
— Здесь живет сестра радиста нашей базы. Он просил передать ей посылку.
В это время наверху отворилась дверь, мы услышали женский голос и в ответ на него — голос Крауфа:
— В Верховном ведомстве уже есть определенное мнение на этот счет.
И тут грохнул выстрел.
Я все понял и почувствовал, как к горлу подступает тошнота.
Когда мы сели в машину, долго ехали молча. Но все же я не выдержал:
— За что ты ее?
— Злобная, агрессивная клеветница. Словом, захотела в нынешней ситуации стать тем палачом, который получает шапку казненного.
— Неплохо… Вот, кстати, реакция на вашу деятельность, Крауф. Но что же она хотела, эта женщина?
— Грубо говоря, деньги, — резко бросила Бэкки.
— Да… — со вздохом произнес Крауф, — деньги — это сила.
Помолчал и, вдруг обернувшись ко мне, заговорил:
— Когда в Верховное ведомство пришло анонимное письмо с проектом нового закона, его показали юристам, и те сначала посмеялись, а потом заявили, что об анонимке стоит подумать.
— Чтобы установить кровавую диктатуру? — в упор спросил я.
— Да о чем вы говорите, Алексей? — укоризненно ответил Крауф. Кровавая диктатура… Да, выборной системы Беана не знала никогда, но наша демократия достаточно развита.
— Я, конечно, не философ, не космический провидец, я просто женщина. Но позвольте мне сказать, — Бэкки смотрела на нас, как на демагогов. Человека нужно воспитывать, чтобы он стал человеком. Много есть к тому способов, педагогических и прочих, но они малоэффективны, иначе откуда грязь и нечисть? А вот при воспитании под страхом смерти во втором, третьем поколениях мерзость выведется как чума.
Когда мы подъехали к ее дому и Крауф начал прощаться, к нам подошел молодой человек.
— Я, собственно, к вам, — он протянул Крауфу руку, — но я не знал, где вы живете, выяснил только, что здесь вы бываете. Поэтому пришел сюда.
— Вы что, следили за нами? — удивленно спросила Бэкки.
Тот не удостоил ее ответом.
— Меня зовут Рэв Дрибл, — представился он, — я решил войти в комиссию семнадцати. Мне слишком многое пришлось пережить, чтобы отказать себе в этом. Я надеюсь на вас. Я знаю, что личные обиды плохие советчики в деле справедливости, но у меня есть моральное право судить подлецов и негодяев.
— Кто же мог вас так обидеть? — усмехнулся Крауф.
— Это не уличный разговор, — сказала Бэкки, — к тому же я страшно голодна. Идемте…
Дрибл смутился и пошел за нами.
— Это серьезный разговор, вполне серьезный, — повторял он, снимая в прихожей пальто, — я расскажу вам все, и вы меня поймете. Но сначала ответьте, как вы стали членом комиссии? Вы что, умнее, справедливее других? Вы что, бессребреник? — допытывался он у Крауфа.
Мы прошли в комнату. Неожиданный гость заинтересовал меня.
— Может быть, бессребреник, — задумчиво ответил ему Крауф, разглядывая висящий над тахтой фотографический портрет Бэкки. — Может быть… За работу в комиссии нам не полагается дотации. Я живу на средства, заработанные преподаванием философии в университете.