Страница:
Она прислонилась к его плечу и обвила рукой его шею. Мирович почувствовал, как учащенно забилось его сердце, он взял руку таинственной незнакомки, поднес к губам и почти смущенно произнес:
– Простите, что я не говорю вам о любви, мадам, что я прошу вас незамедлительно отпустить меня. Вы бросили вызов моей отваге и таким образом вынудили предстать перед вами, однако любить вас я не могу. Мое признание должно казаться вам оскорбительным, потому что я по-прежнему вас не знаю, потому что еще даже не видел вашего лица.
– Вы можете его увидеть.
– Нет, боже упаси!
В ответ дама озорно расхохоталась и скинула маску. Ему открылось незнакомое, но прелестное личико, пара больших темных глаз в томительном ожидании остановилась на Мировиче, алые губы так взывали о поцелуе.
– Ну, я вам не нравлюсь?
Мирович бросился к ногам очаровательной женщины.
– Смейтесь надо мною, мадам, вы заслуживаете того, чтобы боготворить вас, чтобы ради вас погибнуть, но мое сердце не позволяет мне любить вас, а моя честь – вас обманывать.
– Вы уже кого-то любите! – разочарованно воскликнула красавица.
– Да, мадам, – ответил Мирович, поднимаясь.
– Значит, есть другая?
– Да, есть другая.
– Но ведь мне говорили... – пробормотала дама.
– Что именно, мадам?
– Что вы ни с кем не связаны узами любви, что у вас никогда не было любовной связи.
– Вам говорили правду.
– Как мне понимать это?
– О мадам, вы прекрасны, вы благородны, если вы полюбите, то полюбите счастливо. Разве вы в состоянии понять такую любовь, как моя, любовь без счастья, без надежды, любовь, которая приходит в ужас от себя самой?
– Я понимаю вас, вы любите женщину, которая кажется недостижимой. Глупое дитя, кто вам сказал, что для любви это недостижимо. Если только, конечно, не иметь в виду любовь к Казанской богоматери.
– Речь о чем-то почти таком и идет, мадам.
– Вы любите?.. – радостно воскликнула дама.
– Мою императрицу! Подданный – свою монархиню, раб – свою госпожу!
В этот момент занавес, сверху донизу прикрывавший окно покоя, зашевелился.
– Конечно, мало шансов на успех, – промолвила дама, – но у меня доброе сердце и я хочу вам помочь, насколько это в моих силах. Есть у меня одна подруга, Мирович, внешне очень похожая на императрицу...
– Нет, мадам, вы не понимаете меня. Умоляю, отпустите меня, – воскликнул Мирович.
– Да вы только взгляните на нее, она совершенно в вашем вкусе. Впрочем, вот она.
Занавес раздвинулся и высокая, с пышными формами женщина, в платье из тяжелого голубого шелка, модный четырехугольный вырез которого приоткрывал роскошную грудь, и в черной бархатной маске на лице подошла к обомлевшему офицеру. Одного ее кивка оказалось достаточно, чтобы ее подруга исчезла, она, подойдя к дивану, жестом руки пригласила Мировича присесть рядом с ней.
У молодого офицера упало сердце. Весь внешний вид этой женщины излучал сладострастие, которое пьянило его, величием дышало все ее существо, совершенно подчиняя его. Скрестив руки на груди, она некоторое время внимательно смотрела на него, потом рассмеялась и голосом, от которого весь он затрепетал, спросила:
– Ты сможешь полюбить меня, Мирович?
– Нет.
Она опять засмеялась.
– Стало быть, ты любишь свою императрицу?
– Я люблю ее и люблю так страстно, так безумно, что даме вашего положения этого не понять, – воскликнул Мирович.
– Почему же не понять?
Мирович вскочил с дивана и принялся беспокойно расхаживать по комнате из конца в конец.
– Успокойтесь, пожалуйста. Поговаривают, что императрица весьма влюбчива и лакома до галантных приключений. Не исключено, что вы удостоитесь ее милости.
Мирович остановился и почти испуганно посмотрел на пышную красавицу.
– Я полагаю, вы не испугались бы собственного счастья?
Мирович отступил на несколько шагов, у него даже губы побледнели, он задрожал как осиновый лист. Теперь он узнал этот сладострастный голос, он как подкошенный рухнул на колени, склонившись лицом до земли.
– Так у тебя хватит смелости любить свою императрицу? – воскликнула она и сорвала маску. Перед ним властно, во всей своей пленительной красоте стояла Екатерина Вторая.
– Иди сюда! – она подняла его. – Ты принадлежишь мне. Я хочу тебя. – Пышные руки деспотини обвили его и привлекли к страстно вздымающейся груди. Мирович дрожал как в лихорадке.
Екатерина Вторая нетерпеливо топнула ногой.
– Смелее, Мирович, ты должен меня любить, я хочу этого. Ты мой раб, sans phrase. [15]Бывают часы, когда я становлюсь ребенком, и тогда мне нужны игрушки. Иди сюда, я хочу поиграть тобой.
Это переполнило чашу.
Мирович выхватил шпагу из ножен и бросил на пол, а затем заключил царицу в страстные объятия. Она прижалась к его груди, ее губы буквально высасывали из него душу, ее руки так взъерошили ему локоны, что пудра с них легким инеем осыпалась на плечи.
– Я люблю тебя, – шептала императрица, – я хочу сделать тебя счастливым, если у тебя хватит мужества, если ты сможешь сохранить тайну. Никто не должен догадаться, что я принадлежу тебе. Здесь в Гатчинском дворце, в павильоне княгини Дашковой, ты сможешь отныне видеть меня каждый вечер. Но настанет время, когда моя любовь возвысит тебя над всеми. Твоя судьба в моих руках. Будь отважен, будь осмотрителен и люби меня. Мне так приятно быть любимой.
IV
V
VI
VII
– Простите, что я не говорю вам о любви, мадам, что я прошу вас незамедлительно отпустить меня. Вы бросили вызов моей отваге и таким образом вынудили предстать перед вами, однако любить вас я не могу. Мое признание должно казаться вам оскорбительным, потому что я по-прежнему вас не знаю, потому что еще даже не видел вашего лица.
– Вы можете его увидеть.
– Нет, боже упаси!
В ответ дама озорно расхохоталась и скинула маску. Ему открылось незнакомое, но прелестное личико, пара больших темных глаз в томительном ожидании остановилась на Мировиче, алые губы так взывали о поцелуе.
– Ну, я вам не нравлюсь?
Мирович бросился к ногам очаровательной женщины.
– Смейтесь надо мною, мадам, вы заслуживаете того, чтобы боготворить вас, чтобы ради вас погибнуть, но мое сердце не позволяет мне любить вас, а моя честь – вас обманывать.
– Вы уже кого-то любите! – разочарованно воскликнула красавица.
– Да, мадам, – ответил Мирович, поднимаясь.
– Значит, есть другая?
– Да, есть другая.
– Но ведь мне говорили... – пробормотала дама.
– Что именно, мадам?
– Что вы ни с кем не связаны узами любви, что у вас никогда не было любовной связи.
– Вам говорили правду.
– Как мне понимать это?
– О мадам, вы прекрасны, вы благородны, если вы полюбите, то полюбите счастливо. Разве вы в состоянии понять такую любовь, как моя, любовь без счастья, без надежды, любовь, которая приходит в ужас от себя самой?
– Я понимаю вас, вы любите женщину, которая кажется недостижимой. Глупое дитя, кто вам сказал, что для любви это недостижимо. Если только, конечно, не иметь в виду любовь к Казанской богоматери.
– Речь о чем-то почти таком и идет, мадам.
– Вы любите?.. – радостно воскликнула дама.
– Мою императрицу! Подданный – свою монархиню, раб – свою госпожу!
В этот момент занавес, сверху донизу прикрывавший окно покоя, зашевелился.
– Конечно, мало шансов на успех, – промолвила дама, – но у меня доброе сердце и я хочу вам помочь, насколько это в моих силах. Есть у меня одна подруга, Мирович, внешне очень похожая на императрицу...
– Нет, мадам, вы не понимаете меня. Умоляю, отпустите меня, – воскликнул Мирович.
– Да вы только взгляните на нее, она совершенно в вашем вкусе. Впрочем, вот она.
Занавес раздвинулся и высокая, с пышными формами женщина, в платье из тяжелого голубого шелка, модный четырехугольный вырез которого приоткрывал роскошную грудь, и в черной бархатной маске на лице подошла к обомлевшему офицеру. Одного ее кивка оказалось достаточно, чтобы ее подруга исчезла, она, подойдя к дивану, жестом руки пригласила Мировича присесть рядом с ней.
У молодого офицера упало сердце. Весь внешний вид этой женщины излучал сладострастие, которое пьянило его, величием дышало все ее существо, совершенно подчиняя его. Скрестив руки на груди, она некоторое время внимательно смотрела на него, потом рассмеялась и голосом, от которого весь он затрепетал, спросила:
– Ты сможешь полюбить меня, Мирович?
– Нет.
Она опять засмеялась.
– Стало быть, ты любишь свою императрицу?
– Я люблю ее и люблю так страстно, так безумно, что даме вашего положения этого не понять, – воскликнул Мирович.
– Почему же не понять?
Мирович вскочил с дивана и принялся беспокойно расхаживать по комнате из конца в конец.
– Успокойтесь, пожалуйста. Поговаривают, что императрица весьма влюбчива и лакома до галантных приключений. Не исключено, что вы удостоитесь ее милости.
Мирович остановился и почти испуганно посмотрел на пышную красавицу.
– Я полагаю, вы не испугались бы собственного счастья?
Мирович отступил на несколько шагов, у него даже губы побледнели, он задрожал как осиновый лист. Теперь он узнал этот сладострастный голос, он как подкошенный рухнул на колени, склонившись лицом до земли.
– Так у тебя хватит смелости любить свою императрицу? – воскликнула она и сорвала маску. Перед ним властно, во всей своей пленительной красоте стояла Екатерина Вторая.
– Иди сюда! – она подняла его. – Ты принадлежишь мне. Я хочу тебя. – Пышные руки деспотини обвили его и привлекли к страстно вздымающейся груди. Мирович дрожал как в лихорадке.
Екатерина Вторая нетерпеливо топнула ногой.
– Смелее, Мирович, ты должен меня любить, я хочу этого. Ты мой раб, sans phrase. [15]Бывают часы, когда я становлюсь ребенком, и тогда мне нужны игрушки. Иди сюда, я хочу поиграть тобой.
Это переполнило чашу.
Мирович выхватил шпагу из ножен и бросил на пол, а затем заключил царицу в страстные объятия. Она прижалась к его груди, ее губы буквально высасывали из него душу, ее руки так взъерошили ему локоны, что пудра с них легким инеем осыпалась на плечи.
– Я люблю тебя, – шептала императрица, – я хочу сделать тебя счастливым, если у тебя хватит мужества, если ты сможешь сохранить тайну. Никто не должен догадаться, что я принадлежу тебе. Здесь в Гатчинском дворце, в павильоне княгини Дашковой, ты сможешь отныне видеть меня каждый вечер. Но настанет время, когда моя любовь возвысит тебя над всеми. Твоя судьба в моих руках. Будь отважен, будь осмотрителен и люби меня. Мне так приятно быть любимой.
IV
Екатерина Вторая и княгиня Дашкова сидели в Гатчинском павильоне и вели доверительный разговор. Царица прибыла верхом, на ней были высокие мужские сапоги из сафьяна, какие по всей стране обыкновенно носят жены русских крестьян и купцов, темный мужской сюртук, какие носили модницы того времени, и маленькая треуголка с раскачивающимся белым пером. Она нетерпеливо похлопывала себя нагайкой по каблуку сапога, то и дело вставала и с явным неудовольствием снова опускалась на мягкие подушки оттоманки.
Дашкова поглядывала на нее с нескрываемым любопытством и внезапно на ее губах заиграла тонкая улыбка.
– Ты смеешься надо мной, Катенька, – промолвила царица, – что же тебя так веселит?
– Да ты по уши влюблена.
– Видит бог, очень влюблена, воистину самым неимператорским образом.
– Вот уже целый месяц ты из вечера в вечер встречаешься у меня с Мировичем, он как раб принадлежит тебе, а твое удовольствие от общения с ним все еще по-прежнему свежо. Я тебе поражаюсь. И сегодня, когда он уже больше месяца является твоей собственностью, ты даже первой являешься на свидание и едва сдерживаешь нетерпеливое желание поскорее увидеть его. Ты действительно влюблена.
– Действительно, – кивнула императрица и небрежно закинула правую ногу на левую. – Я влюблена, но это еще не все. Мирович любит меня. Не слишком часто тебя любят и никогда всем сердцем, всеми чувствами, так, что для какой-то другой не остается ни мысли, ни побуждения. Я вкушаю его и его любовь, как гурман изысканное и редкое блюдо.
Некоторое время обе женщины молчали. Императрица прислушалась.
– Это не топот копыт?
– Нет.
– Верно, это у меня сердце так стучит, – сказала Екатерина Вторая и приложила ладонь к груди.
– Ты великая маленькая женщина, – воскликнула Дашкова, – а что ты собираешься с ним делать потом?
– Даже не знаю, – ответила императрица и подошла к окну, чтобы скрыть смущение.
– Не знаешь?
– Я знаю только одно, – серьезным тоном проговорила прекрасная деспотиня, – так просто это закончиться не должно.
– Тогда как?
– Как пламя, которое пожирает само себя.
– Это ужасная мысль.
– Может быть, но мысль, исполненная поэзии.
– Нужен ли ему вообще такой конец? – спросила княгиня.
Императрица кивнула.
– Я обманулась в нем, Катенька. Сердце мое может увлечься, но голова остается свободной. Мирович не тот человек, чтобы оттолкнуть Орлова и заменить его, он мечтатель. То, что делает его таким привлекательным для меня, для государства делает его опасным. С ним можно исполнить только короткое сладострастное интермеццо. Но что с ним делать потом?
– В твоей любви страшная логика.
Екатерина Вторая, заложив руки за спину и наклонив голову, расхаживала взад и вперед.
– Он со временем станет мне неудобен, он любит меня и, будучи пылким и смелым, чего доброго, устроит спектакль и скомпрометирует меня.
– Да и наскучит, верно, тебе, – вставила Дашкова.
– Не исключено и это. Таким образом, возникает вопрос, что с ним делать? Его следует удалить, но как? – Сейчас эта прекрасная женщина размышляла о возлюбленном холодно и без эмоций, точно о государственном деле.
– Его фанатическая привязанность еще могла бы, пожалуй, мне пригодиться. Постой-ка! – Она замерла на месте и скрестила на груди руки. Внезапно жуткая улыбка преобразила ее напряженно сосредоточенные черты. – Какая идея, – воскликнула она, – пришла мне в голову!.. Что ты скажешь на то, – голос ее понизился до шепота, – если я использую Мировича для того... чтобы избавиться от Ивана?
Дашкова внутренне содрогнулась.
– Ничего не бойся, Катенька, умирающий претендент на престол должен увлечь за собой в могилу неудобного любовника.
– Как?
– Предоставь это мне... Да, на этом и остановимся. Я приняла решение. Две заботы разом свалятся с моих плеч, две огромные серьезные заботы, лишавшие меня сна и покоя. Скоро я снова смогу безмятежно спать.
– Ты ужасна, Екатерина!
– Просто умна, моя маленькая.
Княгиня задумалась.
– Если ты сможешь склонить его на этот поступок, то делай это быстрее, – проговорила она затем, – сделай это прямо сейчас. Иван должен умереть, и чем скорее, тем лучше. Заинтересуй, если сможешь, Мировича уже сегодня.
– Нет, Катенька, – возразила императрица, – он еще доставляет мне слишком много удовольствия. Он должен закончить поступком, который освободит меня, который принесет мне избавление, но только тогда... только тогда, когда я им буду пресыщена... а сегодня!.. О!.. – она вскрикнула в предвкушении восторга. – Это его шаги, его голос! – Императрица полетела навстречу Мировичу и с ласковым смехом упала ему на грудь.
Несколько дней спустя княгиня Дашкова появилась в кабинете императрицы, которая в этот момент писала Вольтеру.
– Настало самое время осуществить твой план, – возбужденно заговорила она прямо с порога. – Иван должен умереть. Тебе известна власть, которую над народом имеет духовенство. Твои реформы угрожают этой власти, и оно будет в полную силу использовать ее против тебя. Они называют тебя чужачкой, просветительницей, которая подтачивает устои древней страны, разрушает старые обычаи, оскорбляет старую веру, и в пику тебе провозглашают царя Ивана законным наследником российского престола, согласно завещанию царицы Анны.
– Проклятие, – вскричала императрица и топнула ногой.
– Ты должна пожертвовать Мировичем, пожертвовать любовью ради своего величия.
– А кто тебе говорит, что я люблю Мировича? – промолвила Екатерина Вторая. – Он просто моя любимая игрушка. Я буду плакать, если сломаю ее.
– Коли ты не находишь для этой акции лучшего инструмента, чем Мирович, – продолжала Дашкова, – то поторопись увлечь его ею.
– Пока он меня развлекает, и мне следует...
– Тебе нужно действовать уже сегодня.
– Нет, только не сегодня. Сегодня я хочу еще раз любить его, как любит женщина.
– Ну хорошо, тогда завтра, – наседала Дашкова.
– Завтра. Говоришь?.. Eh bien! [16]Завтра я предстану для этого Нероном в кринолине. Разве не остроумно сказано, маленькая Дашкова, а? Такое случается, когда состоишь в переписке с Вольтером. Завтра я должна быть неотразимо красивой. Я намерена сделать такой туалет, который сразу же, с первых минут, заставит его потерять голову. Обычно украшают жертву, а я хочу украсить себя для моей жертвы. Итак, завтра.
Дашкова поглядывала на нее с нескрываемым любопытством и внезапно на ее губах заиграла тонкая улыбка.
– Ты смеешься надо мной, Катенька, – промолвила царица, – что же тебя так веселит?
– Да ты по уши влюблена.
– Видит бог, очень влюблена, воистину самым неимператорским образом.
– Вот уже целый месяц ты из вечера в вечер встречаешься у меня с Мировичем, он как раб принадлежит тебе, а твое удовольствие от общения с ним все еще по-прежнему свежо. Я тебе поражаюсь. И сегодня, когда он уже больше месяца является твоей собственностью, ты даже первой являешься на свидание и едва сдерживаешь нетерпеливое желание поскорее увидеть его. Ты действительно влюблена.
– Действительно, – кивнула императрица и небрежно закинула правую ногу на левую. – Я влюблена, но это еще не все. Мирович любит меня. Не слишком часто тебя любят и никогда всем сердцем, всеми чувствами, так, что для какой-то другой не остается ни мысли, ни побуждения. Я вкушаю его и его любовь, как гурман изысканное и редкое блюдо.
Некоторое время обе женщины молчали. Императрица прислушалась.
– Это не топот копыт?
– Нет.
– Верно, это у меня сердце так стучит, – сказала Екатерина Вторая и приложила ладонь к груди.
– Ты великая маленькая женщина, – воскликнула Дашкова, – а что ты собираешься с ним делать потом?
– Даже не знаю, – ответила императрица и подошла к окну, чтобы скрыть смущение.
– Не знаешь?
– Я знаю только одно, – серьезным тоном проговорила прекрасная деспотиня, – так просто это закончиться не должно.
– Тогда как?
– Как пламя, которое пожирает само себя.
– Это ужасная мысль.
– Может быть, но мысль, исполненная поэзии.
– Нужен ли ему вообще такой конец? – спросила княгиня.
Императрица кивнула.
– Я обманулась в нем, Катенька. Сердце мое может увлечься, но голова остается свободной. Мирович не тот человек, чтобы оттолкнуть Орлова и заменить его, он мечтатель. То, что делает его таким привлекательным для меня, для государства делает его опасным. С ним можно исполнить только короткое сладострастное интермеццо. Но что с ним делать потом?
– В твоей любви страшная логика.
Екатерина Вторая, заложив руки за спину и наклонив голову, расхаживала взад и вперед.
– Он со временем станет мне неудобен, он любит меня и, будучи пылким и смелым, чего доброго, устроит спектакль и скомпрометирует меня.
– Да и наскучит, верно, тебе, – вставила Дашкова.
– Не исключено и это. Таким образом, возникает вопрос, что с ним делать? Его следует удалить, но как? – Сейчас эта прекрасная женщина размышляла о возлюбленном холодно и без эмоций, точно о государственном деле.
– Его фанатическая привязанность еще могла бы, пожалуй, мне пригодиться. Постой-ка! – Она замерла на месте и скрестила на груди руки. Внезапно жуткая улыбка преобразила ее напряженно сосредоточенные черты. – Какая идея, – воскликнула она, – пришла мне в голову!.. Что ты скажешь на то, – голос ее понизился до шепота, – если я использую Мировича для того... чтобы избавиться от Ивана?
Дашкова внутренне содрогнулась.
– Ничего не бойся, Катенька, умирающий претендент на престол должен увлечь за собой в могилу неудобного любовника.
– Как?
– Предоставь это мне... Да, на этом и остановимся. Я приняла решение. Две заботы разом свалятся с моих плеч, две огромные серьезные заботы, лишавшие меня сна и покоя. Скоро я снова смогу безмятежно спать.
– Ты ужасна, Екатерина!
– Просто умна, моя маленькая.
Княгиня задумалась.
– Если ты сможешь склонить его на этот поступок, то делай это быстрее, – проговорила она затем, – сделай это прямо сейчас. Иван должен умереть, и чем скорее, тем лучше. Заинтересуй, если сможешь, Мировича уже сегодня.
– Нет, Катенька, – возразила императрица, – он еще доставляет мне слишком много удовольствия. Он должен закончить поступком, который освободит меня, который принесет мне избавление, но только тогда... только тогда, когда я им буду пресыщена... а сегодня!.. О!.. – она вскрикнула в предвкушении восторга. – Это его шаги, его голос! – Императрица полетела навстречу Мировичу и с ласковым смехом упала ему на грудь.
Несколько дней спустя княгиня Дашкова появилась в кабинете императрицы, которая в этот момент писала Вольтеру.
– Настало самое время осуществить твой план, – возбужденно заговорила она прямо с порога. – Иван должен умереть. Тебе известна власть, которую над народом имеет духовенство. Твои реформы угрожают этой власти, и оно будет в полную силу использовать ее против тебя. Они называют тебя чужачкой, просветительницей, которая подтачивает устои древней страны, разрушает старые обычаи, оскорбляет старую веру, и в пику тебе провозглашают царя Ивана законным наследником российского престола, согласно завещанию царицы Анны.
– Проклятие, – вскричала императрица и топнула ногой.
– Ты должна пожертвовать Мировичем, пожертвовать любовью ради своего величия.
– А кто тебе говорит, что я люблю Мировича? – промолвила Екатерина Вторая. – Он просто моя любимая игрушка. Я буду плакать, если сломаю ее.
– Коли ты не находишь для этой акции лучшего инструмента, чем Мирович, – продолжала Дашкова, – то поторопись увлечь его ею.
– Пока он меня развлекает, и мне следует...
– Тебе нужно действовать уже сегодня.
– Нет, только не сегодня. Сегодня я хочу еще раз любить его, как любит женщина.
– Ну хорошо, тогда завтра, – наседала Дашкова.
– Завтра. Говоришь?.. Eh bien! [16]Завтра я предстану для этого Нероном в кринолине. Разве не остроумно сказано, маленькая Дашкова, а? Такое случается, когда состоишь в переписке с Вольтером. Завтра я должна быть неотразимо красивой. Я намерена сделать такой туалет, который сразу же, с первых минут, заставит его потерять голову. Обычно украшают жертву, а я хочу украсить себя для моей жертвы. Итак, завтра.
V
Когда на следующий вечер Мирович вошел в Гатчинский павильон, императрица лежала на оттоманке и, казалось, спала. Она лежала на спине, заложив одну руку за голову. Полупрозрачное одеяние из розовой персидской ткани и распахнутая темно-зеленая овечья шубка, щедро подбитая изнутри и отороченная снаружи черным соболем, облегали ее фигуру. Ее божественные формы купались в волнах темного меха. Дыхание равномерно вздымало и опускало ее грудь, губы ее подрагивали.
Мирович тихонько приблизился, опустился на колени и поцеловал ее босую ногу, с которой соскользнула туфелька.
Екатерина Вторая испуганно вскочила, оттолкнула его от себя, расширенными глазами посмотрела на него и потом быстро привлекла его к своей груди.
– Я видела дурной сон, – прошептала она, – мне приснилось, будто я тебя потеряла. Ты еще любишь меня?
Вместо ответа голова возлюбленного склонилась ей на колени, он задрожал всем телом. Екатерина со зловещим удовлетворением разглядывала его.
– Отойди, ты меня больше не любишь, – проговорила она затем таким тоном, от которого у него почти замерло сердце. – Не прикасайся ко мне, я не желаю тебя знать.
Мирович в ужасе вскочил на ноги, но в следующее мгновение в порыве пылкой страсти снова рухнул к ее ногам:
– Катерина, ты сводишь меня с ума, – закричал он, – привяжи меня к столбу и хлестай меня плетью, пока я не зальюсь кровью, я буду ликовать! Положи меня на раскаленную решетку, как христианского мученика.
– Глупец! – воскликнула императрица.
– Скажи: Ты надоел мне, я останусь твоей только до следующего новолуния, но потом твоя голова скатится с плеч, и я отблагодарю тебя, как свое божество.
Екатерина расхохоталась.
– Ладно, с чего начнем? – спросила она, убирая у него со лба спутавшуюся прядь волос. – С раскаленной решетки?
Мирович обнял ее обеими руками, прижал пылающее лицо к ее мраморной груди и дрожал.
– Не прикасайся ко мне, – снова засмеявшись, повторила она, – сегодня я хочу устроить себе испытание, я хочу быть пострашнее плети и раскаленной решетки.
Мирович взглянул на нее.
– Ты сегодня что-то задумала, – произнес он, – ты так необыкновенно красива.
– Да, – весело воскликнула она, – я хочу поймать тебя.
– Разве я не пойман еще?
– Еще не полностью.
– Ну, тогда захлопывай ловушку. Вот ты меня и получишь, – в любовном безумстве прошептал он, – делай со мной все, что захочешь.
– Глупец! Разве мне для этого нужно твое разрешение? – ответила Екатерина и так выразительно на него посмотрела, что кровь застыла у Мировича в жилах.
Он поцеловал ее пышное плечо, обнажившееся из-под соскользнувшего меха.
– Не смей целовать меня, – крикнула императрица, грубо и презрительно отталкивая его от себя ногой. – Я снова захочу любить тебя только тогда, когда ты будешь моим целиком и полностью, вещью в моих руках.
– Я уже стал ею, Катерина, – клятвенно заверил он и глаза его увлажнились. – Я жажду быть для тебя хоть чем-то: рабом, вещью, игрушкой, инструментом, делай из меня все, что пожелаешь, и выброси меня, когда я стану тебе ненужным.
Императрица почти растроганно посмотрела на него. Затем наклонилась и поцеловала в лоб.
– Мирович, – сказала она ласковым голосом, – если ты любишь меня, избавь меня от моей самой гнетущей заботы... от...
– Тебя одолевают заботы? – с тихой сердечностью спросил Мирович. – Так говори же, приказывай своему рабу.
– Любимый мой, я не могу спать спокойно, – она нагнулась к нему и приникла губами к самому его уху, – пока жив Иван.
– Принц Иван! – воскликнул Мирович.
– Согласно завещанию императрицы Анны он является легитимным царем. Я вынуждена сама подтвердить это. Не я свергла его с престола, это царица Елизавета вырвала его из колыбели и заточила в темницу. Там он, точно какой-нибудь зверь, рос вдали от человеческого общества. Человек с мыслями, душой и манерой выражения ребенка, этот полоумный царевич сегодня вдохновляет честолюбивые замыслы всех недовольных, всех моих недругов. Его противопоставляют мне, намереваясь с его помощью меня свергнуть.
– Этому никогда не бывать! – вскричал Мирович. Он выпрямился во весь рост, бледное лицо его в этот момент выражало слепой фанатизм, он горел в его отрешенном взгляде.
– Уже на следующий день мой трон может быть разгромлен, мой любимый, разве ты хочешь увидеть меня в остроге или даже... – она закрыла лицо ладонями.
– Я должен его убить? – шепотом спросил Мирович. – Любимая! – Его голос охрип от волнения.
– Мирович! – вскричала Екатерина, она казалась испуганной.
– Ты должна убрать его с дороги, – ревностно продолжал он, – ему вынесен смертный приговор, и я приведу его в исполнение. Пусть меня потом колесуют, твое же имя останется незапятнанным, я охотно умру за тебя, Катерина! – Он целовал ей руки, ноги и плакал.
– Успокойся, мой друг, – проговорила императрица, – я не замараю твои верные руки кровью. У меня созрел один план. Ты должен знать о нем. Хочешь ли ты в этом деле, таким образом, целиком и полностью оставаться только моим инструментом?
– Хочу, – ответил Мирович, – я ведь принадлежу тебе... я твой до самой смерти.
– Не говори о смерти, – прошептала императрица, – меня в дрожь бросает. – Гримаса ужаса на мгновение исказила ее красивое лицо. – Сегодня нас зовет жизнь, Мирович, – воскликнула она затем с вакхическим хохотом, – так целуй же меня!..
Мирович тихонько приблизился, опустился на колени и поцеловал ее босую ногу, с которой соскользнула туфелька.
Екатерина Вторая испуганно вскочила, оттолкнула его от себя, расширенными глазами посмотрела на него и потом быстро привлекла его к своей груди.
– Я видела дурной сон, – прошептала она, – мне приснилось, будто я тебя потеряла. Ты еще любишь меня?
Вместо ответа голова возлюбленного склонилась ей на колени, он задрожал всем телом. Екатерина со зловещим удовлетворением разглядывала его.
– Отойди, ты меня больше не любишь, – проговорила она затем таким тоном, от которого у него почти замерло сердце. – Не прикасайся ко мне, я не желаю тебя знать.
Мирович в ужасе вскочил на ноги, но в следующее мгновение в порыве пылкой страсти снова рухнул к ее ногам:
– Катерина, ты сводишь меня с ума, – закричал он, – привяжи меня к столбу и хлестай меня плетью, пока я не зальюсь кровью, я буду ликовать! Положи меня на раскаленную решетку, как христианского мученика.
– Глупец! – воскликнула императрица.
– Скажи: Ты надоел мне, я останусь твоей только до следующего новолуния, но потом твоя голова скатится с плеч, и я отблагодарю тебя, как свое божество.
Екатерина расхохоталась.
– Ладно, с чего начнем? – спросила она, убирая у него со лба спутавшуюся прядь волос. – С раскаленной решетки?
Мирович обнял ее обеими руками, прижал пылающее лицо к ее мраморной груди и дрожал.
– Не прикасайся ко мне, – снова засмеявшись, повторила она, – сегодня я хочу устроить себе испытание, я хочу быть пострашнее плети и раскаленной решетки.
Мирович взглянул на нее.
– Ты сегодня что-то задумала, – произнес он, – ты так необыкновенно красива.
– Да, – весело воскликнула она, – я хочу поймать тебя.
– Разве я не пойман еще?
– Еще не полностью.
– Ну, тогда захлопывай ловушку. Вот ты меня и получишь, – в любовном безумстве прошептал он, – делай со мной все, что захочешь.
– Глупец! Разве мне для этого нужно твое разрешение? – ответила Екатерина и так выразительно на него посмотрела, что кровь застыла у Мировича в жилах.
Он поцеловал ее пышное плечо, обнажившееся из-под соскользнувшего меха.
– Не смей целовать меня, – крикнула императрица, грубо и презрительно отталкивая его от себя ногой. – Я снова захочу любить тебя только тогда, когда ты будешь моим целиком и полностью, вещью в моих руках.
– Я уже стал ею, Катерина, – клятвенно заверил он и глаза его увлажнились. – Я жажду быть для тебя хоть чем-то: рабом, вещью, игрушкой, инструментом, делай из меня все, что пожелаешь, и выброси меня, когда я стану тебе ненужным.
Императрица почти растроганно посмотрела на него. Затем наклонилась и поцеловала в лоб.
– Мирович, – сказала она ласковым голосом, – если ты любишь меня, избавь меня от моей самой гнетущей заботы... от...
– Тебя одолевают заботы? – с тихой сердечностью спросил Мирович. – Так говори же, приказывай своему рабу.
– Любимый мой, я не могу спать спокойно, – она нагнулась к нему и приникла губами к самому его уху, – пока жив Иван.
– Принц Иван! – воскликнул Мирович.
– Согласно завещанию императрицы Анны он является легитимным царем. Я вынуждена сама подтвердить это. Не я свергла его с престола, это царица Елизавета вырвала его из колыбели и заточила в темницу. Там он, точно какой-нибудь зверь, рос вдали от человеческого общества. Человек с мыслями, душой и манерой выражения ребенка, этот полоумный царевич сегодня вдохновляет честолюбивые замыслы всех недовольных, всех моих недругов. Его противопоставляют мне, намереваясь с его помощью меня свергнуть.
– Этому никогда не бывать! – вскричал Мирович. Он выпрямился во весь рост, бледное лицо его в этот момент выражало слепой фанатизм, он горел в его отрешенном взгляде.
– Уже на следующий день мой трон может быть разгромлен, мой любимый, разве ты хочешь увидеть меня в остроге или даже... – она закрыла лицо ладонями.
– Я должен его убить? – шепотом спросил Мирович. – Любимая! – Его голос охрип от волнения.
– Мирович! – вскричала Екатерина, она казалась испуганной.
– Ты должна убрать его с дороги, – ревностно продолжал он, – ему вынесен смертный приговор, и я приведу его в исполнение. Пусть меня потом колесуют, твое же имя останется незапятнанным, я охотно умру за тебя, Катерина! – Он целовал ей руки, ноги и плакал.
– Успокойся, мой друг, – проговорила императрица, – я не замараю твои верные руки кровью. У меня созрел один план. Ты должен знать о нем. Хочешь ли ты в этом деле, таким образом, целиком и полностью оставаться только моим инструментом?
– Хочу, – ответил Мирович, – я ведь принадлежу тебе... я твой до самой смерти.
– Не говори о смерти, – прошептала императрица, – меня в дрожь бросает. – Гримаса ужаса на мгновение исказила ее красивое лицо. – Сегодня нас зовет жизнь, Мирович, – воскликнула она затем с вакхическим хохотом, – так целуй же меня!..
VI
«Императрица отправляется в Лифляндию» – переходило из уст в уста. Противоречивые суждения о цели этой поездки становились час от часу все громче. В конце концов, все сошлись на том, что Екатерина Вторая предпринимает оную, чтобы встретиться с Понятовским. Она-де насытилась Орловым, а сие означало, что любовь к рыцарственному поляку опять с непреодолимой силой вспыхнула в ее груди, и тому подобное.
Прежде чем наш Нерон в кринолине уселся в свой дорожный экипаж, в императорский кабинет была вызвана княгиня Дашкова.
Екатерина Вторая беспокойно расхаживала по комнате из угла в угол. Она казалась чрезвычайно веселой, напевала вполголоса фривольную итальянскую арию и время от времени с видимой гордостью разглядывала в зеркале свое отражение.
– Я красива, – оживленно заговорила она, – я сделала Мировича счастливым, превзойдя все его самые дерзкие мечтания, а теперь он может за меня умереть. Однако видеть его я больше не хочу, прощание меня взволновало бы. Вот инструкция для него, вот суммы, которые ему понадобятся. – И то и другое она передала Дашковой, затем подошла к письменному столу, взяла документ, еще раз внимательно перечитала его и после этого быстро подписала. – Читай!
Дашкова прочитала бумагу. Это было распоряжение, адресованное двум беззаветно преданным императрице офицерам: капитану Власьеву и подпоручику Чекину, которые в Шлиссельбургской тюрьме охраняли принца Ивана и спали с ним в одной комнате, и содержавшее приказ, в случае возможной попытки освободить пленника на месте убить последнего. Распоряжение обосновывалось волнением в пользу принца, которое становилось день ото дня все более угрожающим.
– В Петербурге я приняла свои меры, – с завидным спокойствием проговорила Екатерина Вторая, – Орлова я заберу с собой, Панин останется здесь, я перепоручаю его тебе, присмотри за ним, ты мне за него отвечаешь. Мой сын, наследник престола, остается на твоем попечении. – Дашкова кивнула в знак согласия. – Я знаю Панина, – величественно продолжала царица, – ему может взбрести в голову воспользоваться моим отсутствием, чтобы провозгласить великого князя Павла императором и стать при мальчике регентом, однако Панин – человек осторожный и нерешительный. При первых же признаках мятежа ты хватаешь моего сына и доставляешь его ко мне. Меня сопровождают лучшие гвардейские офицеры, а те, что остаются здесь, являются молодыми людьми без боевого опыта. В решающий момент полевым полкам будут выданы боевые заряды, и если гвардейцы отважутся-таки на восстание с холодным оружием, то у меня в Лифляндии есть армия, и они горько пожалеют об этом, когда я победительницей войду в столицу. Прощай!..
В тот самый день, когда императрица покинула Петербург, Мирович возвратился в свой полк, стоявший гарнизоном именно в городе Шлиссельбурге. Роты этого полка численностью по сто человек каждую неделю сменяли друг друга на службе в крепости.
Восемь человек охраняли проход к каземату, где в заточении содержался легитимный царь Иван.
Тотчас же по прибытии в Шлиссельбург Мирович тщательно сжег в пламени камина все инструкции и затем с хитростью, не уступавшей его фанатизму, отправился на их выполнение.
Деньгами, которые вручила ему княгиня Дашкова, он подкупил трех унтер-офицеров и двух солдат своего полка. Он сказал им, что согласно завещанию императрицы Анны царь Иван является-де их законным царем, и он принял решение освободить его из заключения.
Вскоре после этого ему самому пришел черед заступить на недельную службу, и он использовал ее для того, чтобы разузнать обстановку в крепости, и, наконец, выбрал для своего предприятия ночь на шестнадцатое июля.
Накануне вечером служба его подходила к концу. Он испросил у коменданта Бередникова разрешение продолжить ее. Комендант крепости не только с готовностью дал такое разрешение, но даже, как казалось, забыл потребовать у него обратно ключи от крепости.
Ночью шестнадцатого июля 1765 года, когда часы пробили час, Мирович открыл участникам заговора выходные ворота. Они торопливо разошлись по постам, созвали роту, и Мирович громким голосом зачитал солдатам подложный сенатский указ: «Поскольку императрица Екатерина Вторая устала править варварскими неблагородными народами, которые упорно не хотят поддаваться ее направленным к стяжанию славы усилиям, она приняла решение покинуть Российскую империю и сочетаться браком с графом Орловым, – произнося эти слова, голос его дрогнул. – Сейчас, когда она уже достигла границ своей державы, она желает вернуть императорский трон несчастному князю Ивану. А посему Сенат приказывает подпоручику Мировичу освободить последнего из заключения и незамедлительно доставить его в Петербург».
Солдаты разразились буйным ликованием, более пятидесяти из них тут же схватились за оружие, несколько других подняли Мировича на плечи под крики «ура» направились к дому коменданта. Бередников, как ни странно, еще не ложился и в полной форме вышел им навстречу.
– Именем законного императора Ивана, которого вы неправомерно удерживаете под стражей, сдайте, пожалуйста, вашу шпагу! – крикнул Мирович.
Бередников молча передал ее, после чего, по приказу Мировича, был посажен у себя дома под охрану двух заговорщиков.
Теперь Мирович во главе своего отряда ринулся в каземат, ведущий к месту заточения Ивана. Охрана открыла огонь. Выстрелы раздавались то справа, то слева, однако никто из нападавших не был даже ранен – солдатам были розданы холостые заряды.
Мирович первым добрался до тюремной двери и принялся колотить в нее эфесом шпаги.
– Кто там? – отозвался внутри капитан Власьев.
– Добрые друзья, – крикнул Мирович, – открывайте именем Сената, открывайте!
– Мы не имеем права, – ответил подпоручик Чекин.
– В таком случае нам придется выломать дверь, – воскликнул Мирович, одновременно с несколькими мятежниками наваливаясь на нее. – Выпустите нашего царя!
– Мы не можем оказать сопротивление, – закричал Власьев, – но в соответствии с данным нам распоряжением должны убить принца.
Разбуженный учиненным шумом принц Иван, побледнел как полотно, с наполненными испугом глазами сел на краю постели.
Оба офицера внезапно накинулись на него. Иван бросился было на Власьева, пытаясь вырвать у того шпагу, и в это мгновение подпоручик Чекин пронзил его своей. Принц зашатался и с воплем повалился на землю. Теперь оба принялись беспрепятственно наносить ему колющие удары. Получив восемь ран, он остался лежать бездыханным в луже собственной крови. Затем Власьев открыл дверь со словами:
– Вот вам ваш царь.
Мирович и солдаты, которые вместе с ним ворвались в тюремное помещение, в молчании склонив головы, стояли вокруг умирающего. Все было кончено в считанные мгновения. Потрясенный Мирович обернулся.
– Бегите! – крикнул он солдатам. – Царь мертв. Наш доблестный поступок привел к этому печальному и гибельному исходу. Я сдаюсь в плен императрице. – С этими словами он протянул свою шпагу капитану. Мятежники тоже побросали оружие и запросили пощады.
Той же ночью комендант крепости послал к императрице курьера. Когда Екатерина Вторая получила известие, жуткая радость на мгновение озарила ее лицо. Затем она стиснула зубы. Она подумала о Мировиче.
Спустя час она уже была на пути в Петербург.
Прежде чем наш Нерон в кринолине уселся в свой дорожный экипаж, в императорский кабинет была вызвана княгиня Дашкова.
Екатерина Вторая беспокойно расхаживала по комнате из угла в угол. Она казалась чрезвычайно веселой, напевала вполголоса фривольную итальянскую арию и время от времени с видимой гордостью разглядывала в зеркале свое отражение.
– Я красива, – оживленно заговорила она, – я сделала Мировича счастливым, превзойдя все его самые дерзкие мечтания, а теперь он может за меня умереть. Однако видеть его я больше не хочу, прощание меня взволновало бы. Вот инструкция для него, вот суммы, которые ему понадобятся. – И то и другое она передала Дашковой, затем подошла к письменному столу, взяла документ, еще раз внимательно перечитала его и после этого быстро подписала. – Читай!
Дашкова прочитала бумагу. Это было распоряжение, адресованное двум беззаветно преданным императрице офицерам: капитану Власьеву и подпоручику Чекину, которые в Шлиссельбургской тюрьме охраняли принца Ивана и спали с ним в одной комнате, и содержавшее приказ, в случае возможной попытки освободить пленника на месте убить последнего. Распоряжение обосновывалось волнением в пользу принца, которое становилось день ото дня все более угрожающим.
– В Петербурге я приняла свои меры, – с завидным спокойствием проговорила Екатерина Вторая, – Орлова я заберу с собой, Панин останется здесь, я перепоручаю его тебе, присмотри за ним, ты мне за него отвечаешь. Мой сын, наследник престола, остается на твоем попечении. – Дашкова кивнула в знак согласия. – Я знаю Панина, – величественно продолжала царица, – ему может взбрести в голову воспользоваться моим отсутствием, чтобы провозгласить великого князя Павла императором и стать при мальчике регентом, однако Панин – человек осторожный и нерешительный. При первых же признаках мятежа ты хватаешь моего сына и доставляешь его ко мне. Меня сопровождают лучшие гвардейские офицеры, а те, что остаются здесь, являются молодыми людьми без боевого опыта. В решающий момент полевым полкам будут выданы боевые заряды, и если гвардейцы отважутся-таки на восстание с холодным оружием, то у меня в Лифляндии есть армия, и они горько пожалеют об этом, когда я победительницей войду в столицу. Прощай!..
В тот самый день, когда императрица покинула Петербург, Мирович возвратился в свой полк, стоявший гарнизоном именно в городе Шлиссельбурге. Роты этого полка численностью по сто человек каждую неделю сменяли друг друга на службе в крепости.
Восемь человек охраняли проход к каземату, где в заточении содержался легитимный царь Иван.
Тотчас же по прибытии в Шлиссельбург Мирович тщательно сжег в пламени камина все инструкции и затем с хитростью, не уступавшей его фанатизму, отправился на их выполнение.
Деньгами, которые вручила ему княгиня Дашкова, он подкупил трех унтер-офицеров и двух солдат своего полка. Он сказал им, что согласно завещанию императрицы Анны царь Иван является-де их законным царем, и он принял решение освободить его из заключения.
Вскоре после этого ему самому пришел черед заступить на недельную службу, и он использовал ее для того, чтобы разузнать обстановку в крепости, и, наконец, выбрал для своего предприятия ночь на шестнадцатое июля.
Накануне вечером служба его подходила к концу. Он испросил у коменданта Бередникова разрешение продолжить ее. Комендант крепости не только с готовностью дал такое разрешение, но даже, как казалось, забыл потребовать у него обратно ключи от крепости.
Ночью шестнадцатого июля 1765 года, когда часы пробили час, Мирович открыл участникам заговора выходные ворота. Они торопливо разошлись по постам, созвали роту, и Мирович громким голосом зачитал солдатам подложный сенатский указ: «Поскольку императрица Екатерина Вторая устала править варварскими неблагородными народами, которые упорно не хотят поддаваться ее направленным к стяжанию славы усилиям, она приняла решение покинуть Российскую империю и сочетаться браком с графом Орловым, – произнося эти слова, голос его дрогнул. – Сейчас, когда она уже достигла границ своей державы, она желает вернуть императорский трон несчастному князю Ивану. А посему Сенат приказывает подпоручику Мировичу освободить последнего из заключения и незамедлительно доставить его в Петербург».
Солдаты разразились буйным ликованием, более пятидесяти из них тут же схватились за оружие, несколько других подняли Мировича на плечи под крики «ура» направились к дому коменданта. Бередников, как ни странно, еще не ложился и в полной форме вышел им навстречу.
– Именем законного императора Ивана, которого вы неправомерно удерживаете под стражей, сдайте, пожалуйста, вашу шпагу! – крикнул Мирович.
Бередников молча передал ее, после чего, по приказу Мировича, был посажен у себя дома под охрану двух заговорщиков.
Теперь Мирович во главе своего отряда ринулся в каземат, ведущий к месту заточения Ивана. Охрана открыла огонь. Выстрелы раздавались то справа, то слева, однако никто из нападавших не был даже ранен – солдатам были розданы холостые заряды.
Мирович первым добрался до тюремной двери и принялся колотить в нее эфесом шпаги.
– Кто там? – отозвался внутри капитан Власьев.
– Добрые друзья, – крикнул Мирович, – открывайте именем Сената, открывайте!
– Мы не имеем права, – ответил подпоручик Чекин.
– В таком случае нам придется выломать дверь, – воскликнул Мирович, одновременно с несколькими мятежниками наваливаясь на нее. – Выпустите нашего царя!
– Мы не можем оказать сопротивление, – закричал Власьев, – но в соответствии с данным нам распоряжением должны убить принца.
Разбуженный учиненным шумом принц Иван, побледнел как полотно, с наполненными испугом глазами сел на краю постели.
Оба офицера внезапно накинулись на него. Иван бросился было на Власьева, пытаясь вырвать у того шпагу, и в это мгновение подпоручик Чекин пронзил его своей. Принц зашатался и с воплем повалился на землю. Теперь оба принялись беспрепятственно наносить ему колющие удары. Получив восемь ран, он остался лежать бездыханным в луже собственной крови. Затем Власьев открыл дверь со словами:
– Вот вам ваш царь.
Мирович и солдаты, которые вместе с ним ворвались в тюремное помещение, в молчании склонив головы, стояли вокруг умирающего. Все было кончено в считанные мгновения. Потрясенный Мирович обернулся.
– Бегите! – крикнул он солдатам. – Царь мертв. Наш доблестный поступок привел к этому печальному и гибельному исходу. Я сдаюсь в плен императрице. – С этими словами он протянул свою шпагу капитану. Мятежники тоже побросали оружие и запросили пощады.
Той же ночью комендант крепости послал к императрице курьера. Когда Екатерина Вторая получила известие, жуткая радость на мгновение озарила ее лицо. Затем она стиснула зубы. Она подумала о Мировиче.
Спустя час она уже была на пути в Петербург.
VII
Смерть принца Ивана вызвала в столице чудовищный переполох. Двор и императрицу без стеснения обвиняли в убийстве. Чернь и гвардейцы пришли в подозрительное движение.
Княгиня Дашкова от имени императрицы незамедлительно отдала приказ генерал-лейтенанту Вегмару сосредоточить полевые полки в казармах и выдать им боевые заряды.
Посреди всеобщего замешательства появилась императрица – спокойная и уверенная в победе. Постукивая пальцами по дверце экипажа, она с пренебрежительной улыбкой смотрела на толпы народа, сопровождавшие ее карету.
Княгиня Дашкова от имени императрицы незамедлительно отдала приказ генерал-лейтенанту Вегмару сосредоточить полевые полки в казармах и выдать им боевые заряды.
Посреди всеобщего замешательства появилась императрица – спокойная и уверенная в победе. Постукивая пальцами по дверце экипажа, она с пренебрежительной улыбкой смотрела на толпы народа, сопровождавшие ее карету.