Страница:
Константин Залесский
Командиры национальных формирований СС
Войска СС в процессе своего существования совершили удивительный кульбит. Вернее, его совершило руководство СС. Когда было объявлено о формировании первых частей усиления СС (которые 1 июня 1940 года переименовали в войска СС), их создатели поставили очень высокую планку для отбора кандидатов. Кроме хорошего здоровья, прекрасных физических данных и отсутствия каких бы то ни было изъянов, новобранцы должны были доказать свою расовую чистоту, представив документы о наличии у них исключительно арийских предков до 1800 года включительно, а офицеры – до 1759 года. Предполагалось, что это будет идеальная в расовом отношении ударная политическая армия партии. Но эта идея создания элитных арийских войск довольно скоро стала претерпевать изменения. И причина этого лежала в противоречиях СС и вермахта: после начала войны армейские генералы не без оснований утверждали, что все мобилизационные резервы должны находиться в их распоряжении. Но в этом случае не могло быть речи даже о восполнении потерь войск СС, не говоря уже о создании новых дивизий, к чему с упорством, достойным лучшего применения, стремился рейхсфюрер СС Генрих Гиммлер. Задача поиска людских ресурсов для войск СС была возложена на талантливого администратора, начальника Главного управления СС Готтлоба Бергера – именно ему войска СС обязаны тем, что к концу войны их численность приблизилась к миллиону человек, а также тому, что был поставлен крест на их элитарном статусе.
Сначала Бергеру пришла идея, которую сразу же поддержал Гиммлер, сформировать новую дивизию войск СС из охранников концентрационных лагерей, которые оказались вне компетенции вермахта. Позже вообще все члены соединений СС «Мертвая голова» были официально включены в состав войск СС, и охранники концлагерей были приравнены в правах к воевавшим на фронте солдатам. И хотя на тот момент охранники были также немцами, а дивизия СС «Мертвая голова» стала одной из лучших в СС, все же ожесточенность и, возможно, несколько неуравновешенная психика, свойственная охранникам концлагерей, нанесли первый удар по элитному статусу войск СС.
Уже 8 октября 1938 года Бергер добился разрешения Генриха Гиммлера осуществлять набор в войска СС лиц «германских народностей», то есть иностранцев, народы которых расовые теоретики СС признали родственными немецкому. Прежде всего, к таким народам были отнесены голландцы, фламандцы, датчане, норвежцы и шведы. Как только такая возможность появилась, Бергер стал открывать вербовочные пункты в этих странах, большая часть которых к 1941 году оказалась оккупированной немецкими войсками. Одновременно Бергер обнаружил еще одну категорию людей, на которую не распространялась компетенция вермахта – речь идет о фольксдойче, то есть этнических немцах, не являвшихся гражданами собственно Германии. Отсюда Бергер стал черпать ресурсы не только для формирования новых полнокровных дивизий, но и офицерские и унтер-офицерские кадры для появившихся еще позже национальных дивизий. Всего же ему удалось привлечь в войска СС почти 200 тысяч фольксдойче.
В 1943 году началась вербовка в войска СС лиц, которые по всем расовым теориям абсолютно не соответствовали никаким требованиям – ряд их вообще, в соответствии с расовой теорией, можно было отнести к «недочеловекам». Но к этому времени на эти проблемы руководство СС перестало обращать внимание – больше ресурсов для расширения войск СС не было. А война требовала все новые и новые дивизии. В результате в самих войсках СС возникла новая градация дивизий – их как бы делили на три категории в зависимости от контингента. К лучшим или, вернее, к чистым в расовом отношении относились просто «дивизии СС» – такие, как, например, «Лейбштандарт», «Дас Рейх», «Мертвая голова», «Флориан Гейер» и другие. За ними следовали дивизии, укомплектованные представителями германских народов, – они именовались «добровольческими», и наконец все остальные именовались «дивизиями войск СС».
В исторической литературе существует множество цифр относительно количества добровольцев различных национальностей в СС. Наиболее корректным, на мой взгляд, является подсчет, сделанный отечественным исследователем Константином Семеновым [1]. Итак, за время Второй мировой войны в войсках СС служило около 340 тысяч представителей следующих национальностей (цифры, естественно, приблизительные и округленные):
венгры – 40 000;
латыши – 40 000;
казаки – 35 000;
русские и белорусы – 28 000;
украинцы – 27 000;
хорваты и босняки – 26 000;
эстонцы – 23 000;
голландцы – 22 000;
итальянцы – 20 000;
французы – 10 000;
норвежцы – 8000;
народы Кавказа и Средней Азии – 8000;
фламандцы – 7500;
датчане – 7500;
сербы – 7000;
албанцы – 6500;
валлоны – 5500;
румыны – 5000;
индусы – 3500;
чехи, поляки, словаки – 3000;
жители Люксембурга и Лихтенштейна – 3000;
финны – 2000;
швейцарцы – 1330;
болгары – 750;
испанцы – 300;
подданные английской короны – 300;
литовцы – 150.
В этой, третьей по счету, книге о командирах войск СС [2]собраны очерки о руководителях именно таких формирований, то есть составленных не из немцев и даже не из лиц «германской крови». Это уроженец Витебской губернии Бронислав Владиславович Каминский, датчанин Кристиан фон Шальбург, бельгийский подданный валлон Леон Дегрель, латыш Рудольфс Бангерскис, а также немцы, командовавшие национальными формированиями: украинскими – Фриц Фрейтаг, боснийскими – Дизедериус Хампель, казачьими – Гельмут фон Панвиц. Конечно, таких командиров было неизмеримо больше – те, кто пожелает узнать о них подробнее, может обратиться к помещенному в конце книге Приложению, где приводится список всех национальных дивизий СС, краткие биографии их командиров, а также список кавалеров Рыцарского креста.
Константин Залесский
Москва, 2006 год
Сначала Бергеру пришла идея, которую сразу же поддержал Гиммлер, сформировать новую дивизию войск СС из охранников концентрационных лагерей, которые оказались вне компетенции вермахта. Позже вообще все члены соединений СС «Мертвая голова» были официально включены в состав войск СС, и охранники концлагерей были приравнены в правах к воевавшим на фронте солдатам. И хотя на тот момент охранники были также немцами, а дивизия СС «Мертвая голова» стала одной из лучших в СС, все же ожесточенность и, возможно, несколько неуравновешенная психика, свойственная охранникам концлагерей, нанесли первый удар по элитному статусу войск СС.
Уже 8 октября 1938 года Бергер добился разрешения Генриха Гиммлера осуществлять набор в войска СС лиц «германских народностей», то есть иностранцев, народы которых расовые теоретики СС признали родственными немецкому. Прежде всего, к таким народам были отнесены голландцы, фламандцы, датчане, норвежцы и шведы. Как только такая возможность появилась, Бергер стал открывать вербовочные пункты в этих странах, большая часть которых к 1941 году оказалась оккупированной немецкими войсками. Одновременно Бергер обнаружил еще одну категорию людей, на которую не распространялась компетенция вермахта – речь идет о фольксдойче, то есть этнических немцах, не являвшихся гражданами собственно Германии. Отсюда Бергер стал черпать ресурсы не только для формирования новых полнокровных дивизий, но и офицерские и унтер-офицерские кадры для появившихся еще позже национальных дивизий. Всего же ему удалось привлечь в войска СС почти 200 тысяч фольксдойче.
В 1943 году началась вербовка в войска СС лиц, которые по всем расовым теориям абсолютно не соответствовали никаким требованиям – ряд их вообще, в соответствии с расовой теорией, можно было отнести к «недочеловекам». Но к этому времени на эти проблемы руководство СС перестало обращать внимание – больше ресурсов для расширения войск СС не было. А война требовала все новые и новые дивизии. В результате в самих войсках СС возникла новая градация дивизий – их как бы делили на три категории в зависимости от контингента. К лучшим или, вернее, к чистым в расовом отношении относились просто «дивизии СС» – такие, как, например, «Лейбштандарт», «Дас Рейх», «Мертвая голова», «Флориан Гейер» и другие. За ними следовали дивизии, укомплектованные представителями германских народов, – они именовались «добровольческими», и наконец все остальные именовались «дивизиями войск СС».
В исторической литературе существует множество цифр относительно количества добровольцев различных национальностей в СС. Наиболее корректным, на мой взгляд, является подсчет, сделанный отечественным исследователем Константином Семеновым [1]. Итак, за время Второй мировой войны в войсках СС служило около 340 тысяч представителей следующих национальностей (цифры, естественно, приблизительные и округленные):
венгры – 40 000;
латыши – 40 000;
казаки – 35 000;
русские и белорусы – 28 000;
украинцы – 27 000;
хорваты и босняки – 26 000;
эстонцы – 23 000;
голландцы – 22 000;
итальянцы – 20 000;
французы – 10 000;
норвежцы – 8000;
народы Кавказа и Средней Азии – 8000;
фламандцы – 7500;
датчане – 7500;
сербы – 7000;
албанцы – 6500;
валлоны – 5500;
румыны – 5000;
индусы – 3500;
чехи, поляки, словаки – 3000;
жители Люксембурга и Лихтенштейна – 3000;
финны – 2000;
швейцарцы – 1330;
болгары – 750;
испанцы – 300;
подданные английской короны – 300;
литовцы – 150.
В этой, третьей по счету, книге о командирах войск СС [2]собраны очерки о руководителях именно таких формирований, то есть составленных не из немцев и даже не из лиц «германской крови». Это уроженец Витебской губернии Бронислав Владиславович Каминский, датчанин Кристиан фон Шальбург, бельгийский подданный валлон Леон Дегрель, латыш Рудольфс Бангерскис, а также немцы, командовавшие национальными формированиями: украинскими – Фриц Фрейтаг, боснийскими – Дизедериус Хампель, казачьими – Гельмут фон Панвиц. Конечно, таких командиров было неизмеримо больше – те, кто пожелает узнать о них подробнее, может обратиться к помещенному в конце книге Приложению, где приводится список всех национальных дивизий СС, краткие биографии их командиров, а также список кавалеров Рыцарского креста.
Константин Залесский
Москва, 2006 год
Хозяин Брянских лесов
Бронислав Каминский
Кто может быть более ненавидимым, чем предатель? За Брониславом Каминским слава предателя утвердилась намертво. Ведь он, гражданин СССР, стал командиром дивизии войск СС. И не просто дивизии войск СС, а соединения, укомплектованного такими же, как и он, гражданами СССР, и, что самое неприятное, преимущественно русскими по национальности. С именем Каминского связано и уникальное, не имеющее аналогов автономное государственное образование – Локотский округ – на оккупированной территории СССР. Судьба Каминского постоянно совершала удивительные кульбиты: член Компартии, заключенный, бургомистр, бригадефюрер СС. И итог: расстрелян по приговору военного трибунала. Немецкого военного трибунала…
На стройках коммунизма
Бронислав Владиславович Каминский родился 16 июня 1899 года в Полоцком уезде Витебской губернии. Его отец был по национальности поляком, а мать – немкой. Позже это и предопределит некий дуализм в характере Каминского: с одной стороны, он представитель «расы господ», с другой – все же не «истинный ариец», а выходец из среды «неполноценных народов».
В революционный семнадцатый год Бронислав поступил в Петроградский политехнический институт. В бурлящем, революционном Петрограде в то время решалась судьба великой страны. Переполненный не желавшими идти на фронт митингующими солдатами запасных полков, выпущенными из тюрем Временным правительством уголовниками, политиками всех мастей, этот построенный на костях русских крестьян «самый нерусский из русских городов» стал сосредоточием всех мечтаний народов некогда могучей Российской империи. Каминскому было всего восемнадцать лет, и еще неоперившегося студента сразу же привлекли радикалы. Свойственный молодости максимализм и желание изменить мир привели Бронислава к коммунистам. Было ли ему теперь до учебы, когда решается судьба не только отдельно взятой страны, но всего мира!
Уже в следующем – 1918-м – году Бронислав Каминский поступает добровольцем в ряды Красной Армии. Он участвует в военных операциях и, получив рекомендацию боевых товарищей, вступает в Российскую коммунистическую партию (большевиков) – РКП(б). В рядах Рабоче-Крестьянской Красной армии Каминский карьеры не сделал, но определенный боевой опыт получил, что ему позже пригодится. Он был человеком амбициозным и посчитал, что наибольшую перспективу имеет получение высшего образования, тем более что Бронислав был достаточно подготовленным человеком. Надо заметить, что и после окончания Гражданской войны специалисты с высшим образованием ценились довольно высоко, а если учитывать крайне высокий статус инженера в дореволюционной России, то выбор Каминским будущей карьеры сулил хорошие перспективы. Демобилизовавшись из Красной Армии, член теперь уже ВКП(б) Бронислав Каминский продолжил образование в Петроградском химико-технологическом институте. Он успешно окончил институт, получил диплом и с полным правом мог теперь именоваться инженером. После окончания вуза Каминский поступил на работу на химический завод «Республика».
Послевоенная карьера Каминского складывалась вполне благополучно, хотя и без особых «скачков». Чтобы объяснить дальнейший кульбит жизни Каминского, надо прежде всего понять ту ситуацию, которая существовала в середине 30-х годов в СССР. Теоретически в Компартии царил плюрализм мнений – именно теоретически, потому что уже с начала 30-х Сталин начал постепенно «закручивать гайки» – и на партийных собраниях кипели настоящие страсти. Это совсем не напоминало партсобрания 80–90-х годов ХХ века. Как выяснилось, Каминский не совсем точно понял генеральную линию партии, на его воззрения довольно сильное влияние оказали эсеровско-крестьянские идеи. Он позволил себе высказать несколько критических замечаний в адрес политики коллективизации, проводимой руководством СССР. В принципе, ничего странного в этом не было: действительно перегибы в проведении коллективизации (что было признано и партийным руководством) были очень значительны. (К сожалению под термином «очень значительны» стоит гибель огромного количества людей – некоторые исследователи называют цифру, превышающую несколько миллионов человек.) Учитывая, что Каминский в общем был лояльным членом партии, его выступления сначала особой реакции не вызвали. Но вот в январе 1933 года в Советской России по постановлению Объединенного пленума ЦКК и ЦК ВКП(б) начала проводиться уже третья по счету чистка рядов компартии. Сначала чистка Каминского не коснулась: было проверено 25 территориальных парторганизаций (кстати, «вычистили» довольно много – 18,3% от общего количества членов партии). А вот в 1935—1936 годах прошел обмен партийных документов – тогда-то и дошло дело до оставшихся 17 территориальных парторганизаций. Проверки Каминский не прошел. Ему припомнили критику политики партии на селе и в 1935 году отобрали партбилет.
Сначала казалось, что это лишь немного и косвенно повлияет на дальнейшую карьеру Каминского – к этому времени он был обременен семьей: Бронислав женился, и у него было уже четверо детей, которых надо было кормить. Однако постепенно в СССР начал раскручиваться маховик репрессий, получивший позже с легкой руки зарубежных публицистов название «Большого террора». Суть «Большого террора» была в том, что от него пострадали не «какие-то миллионы крестьян», а прежде всего бывшие и действующие члены компартии. Было инспирировано сразу несколько полностью фальсифицированных политических процессов, целью которых была полная и окончательная ликвидация даже гипотетической оппозиции режиму Иосифа Сталина. Удары были нанесены на всех направлениях: в партии, различных отраслях народного хозяйства. Удар по сельскохозяйственным кадрам был назван борьбой с Трудовой крестьянской партией (ТКП) или, как ее называли по имени выбранного НКВД на роль руководителя крупнейшего в стране теоретика сельскохозяйственной кооперации Александра Васильевича Чаянова – «чаяновской контрреволюционной группой». Советский режим, сделав ставку на колхозы и совхозы, полностью разгромил одно из наиболее перспективных направлений развития отечественного сельского хозяйства, и все из-за того, что оно не предусматривало превращения крестьян в бессловесных рабов советской партноменклатуры.
Органы НКВД стремились создать из несуществующей «чаяновской группы» одну из наиболее массовых антисоветских организаций и к ней «подключали» всех, кто когда-то выступал против политики партии на селе. Здесь-то и пригодился Каминский. В 1937 году его арестовали и, обвинив в принадлежности к ТКП, осудили к трем годам лагерей. Срок по тем временам был небольшим, что говорит о том, что Каминский вообще никакого отношения к так называемой ТКП не имел, но он однозначно ставил крест на карьере амбициозного инженера, который грезил блестящей карьерой и высшими постами в стране. Каминскому в какой-то мере повезло: он не попал на общий режим и не познакомился с лесоповалом. Его, как специалиста и как осужденного на незначительный срок – то есть, по мнению парторганов, незаконченного «врага народа», – откомандировали в одну из уже начавших создаваться в системе НКВД–ГУЛАГа «шарашек». Таким образом, Каминский отбывал свой срок технологом по спиртопроизводству в Шадринске – это районный центр Курганской области, расположенный в 146 километрах к северо-западу от Кургана на реке Исеть (притоке Тобола). В эти годы Шадринск, получив мощный импульс в лице многочисленных ссыльных, рос довольно быстрыми темпами: если в 1926 году его население насчитывало всего 19,2 тысячи человек, то в 1939 году – уже 31 тысячу.
В начале 1941 года Бронислав Каминский вышел на свободу, но получил «минус полста» – то есть ему запрещалось жить (и, соответственно, работать) в пятидесяти крупнейших городах страны, фактически во всех республиканских и областных центрах. Его отправили на поселение в небольшой поселок городского типа Локоть, центр самого западного из районов – Брасовского – Орловской области1. Учитывая, что с этим местом будет связан значительный период жизни Каминского, остановимся на нем несколько подробнее.
Поселок располагался на реке Нерусса (приток Десны), в 3 километрах к юго-западу от железнодорожной станции Брасово. Возник Локоть примерно – точная дата так и не установлена – в XVI веке как хутор. В XVIII веке землями, окружавшими Локоть, – так называемым Брасовским станом (по названию находившегося в 5 километрах от Локтя села Брасово) – владели князья Голицыны. А во второй половине того же века оно было включено в приданое, отданное за княжной Екатериной Владимировной Голицыной, вышедшей замуж за Степана Степановича Апраксина (будущего генерала от кавалерии), сына знаменитого генерал-фельдмаршала. Не отличавшийся личной скромностью Апраксин переименовал центр имения – Брасово – в Апраксино и начал обустраиваться. Но в 1797 году здесь вспыхнуло крестьянское восстание. Присланная из уезда команда крестьян разогнала, а Апраксин, «обидевшийся» на село, вернул ему старое название, а свою резиденцию перенес в Локоть. Вернее, тогда еще это место Локтем-то и не называлось, свое название будущая столица «Локотской республики» получила как раз в эти годы. Дело в том, чтобы попасть сюда с главного тракта, нужно было поехать по дороге крутым поворотом, подобно согнутой руке – локтю – отходящему в сторону. Так и возникло название. В Локте Апраксины возвели величественную усадьбу (сохранившуюся и в наши дни). Позже – уже в 70-х годах XIX века – потомки Семена Апраксина продали Брасовское имение. Покупателем выступило Удельное ведомство, то есть имение стало собственностью Императорской фамилии. Сначала оно было передано младшему брату последнего всероссийского императора Николая II – великому князю и цесаревичу Георгию Александровичу, а после его смерти в 1899 году отошло к следующему по старшинству брату – великому князю Михаилу Александровичу [3]. При великих князьях Локоть стал довольно быстро развиваться: были основаны племенной конный завод, ставший гордостью не только уезда, но и всей губернии [4], маслобойня, льнообрабатывающее предприятие, два винокуренных завода, мельницы и пильни.
После прихода к власти большевиков Локоть постепенно рос и наконец за три года до приезда Каминского – в 1938 году – получил статус поселка городского типа. В 1941 году здесь жило уже порядка 6 тысяч человек Но за время своего послевоенного существования Локоть так и не вырос в город, в 1970 году он насчитывал всего 10 тысяч жителей.
В Локте Каминский устроился инженером на местный спиртзавод [5]. Туда же приехала и его семья. Здесь, в захолустном поселке на Брянщине, инженер-химик довольно быстро сблизился с преподавателем физики Брасовского гидромелиоративного техникума Константином Павловичем Воскобойником, который был на четыре года старше его. Хотя этот очерк и посвящен Каминскому, полностью обойти историю Константина Воскобойника было бы неверным – ведь он стал как бы локомотивом, за которым след в след двигался Каминский. Воскобойник родился в семье железнодорожника в местечке Смела Черкасского уезда Киевской губернии [6]. В 1915 году он поступил на юридический факультет Московского университета, но уже в следующем году оставил учебу и ушел добровольцем на фронт. После революции Воскобойник, так же как и Каминский, всей душой поддержал установление «народной власти» и в 1919-м оправился на фронт защищать молодую республику от белых и интервентов. Проявил себя хорошим солдатом, был ранен и в 1920 году признан не годным к дальнейшей службе и демобилизован из рядов Рабоче-Крестьянской Красной Армии. 25-летнего ветерана Гражданской войны в том же году устроили на непыльную должность секретаря Хвалынского военного комиссариата.
В отличие от Каминского, Воскобойнику довелось еще в 20-е годы с оружием в руках повоевать против большевиков. Разгоревшиеся в эти годы повсеместно восстания крестьян, доведенных до отчаяния и полного разорения политикой новой власти, грабившей русскую деревню, чтобы содержать огромную Красную Армию и городской пролетариат, дали Воскобойнику пищу для размышлений. Он и раньше тяготел скорее не к большевикам, а к левым эсерам с их крестьянскими лозунгами. Так весной 1921 года Константин Воскобойник оказался в рядах действовавшего на территории Саратовской губернии эсеровского отряда Вакулина–Попова и был назначен первым номером к пулемету. Восстание было жестоко подавлено красными войсками под командованием бывшего поручика лейб-гвардии Семеновского полка и будущего красного маршала Михаила Тухачевского. Всех, однако, большевикам отловить не удалось – а то не дожил бы Воскобойник до 1941-го, – многие разбежались. Воскобойник оформил документы на имя Ивана Яковлевича Лошакова и колесил по стране, постоянно меняя место жительства. В конце концов в 1924 году Воскобойник-Лошаков осел в Москве. Будучи человеком вполне подготовленным, он без труда поступил, а затем и окончил электромеханический факультет довольно престижного Института народного хозяйства им. Г.В. Плеханова и устроился в Электроизмерительные мастерские при Всесоюзной палате мер и весов, где очень скоро стал начальником. Подобные карьерные успехи (не говоря уже о более поздних воспоминаниях современников) показывают Воскобойника как прирожденного лидера, который умел привлечь к себе людей, объединить их и возглавить. Жизнь начала входить к привычную колею, и в этот момент Воскобойник, посчитавший, что 10-летний срок давности со времени его участия в восстании прошел, решил урегулировать свои отношения с властями. В 1931 году он явился в местный отдел ОГПУ и дал признательные показания. Надо сказать, что наказание для бывшего повстанца было не слишком суровым: до суда дело доводить чекисты не стали и Воскобойник был в административном порядке (то есть без приговора) выслан на три года в Новосибирскую область.
В 1934 году срок ссылки закончился и Воскобойник вышел на свободу – хотя, как и Каминскому, ему было запрещено жить и работать в крупнейших городах СССР. В результате, поменяв несколько мест работы, Воскобойник в 1938 году оказался в провинциальном Локте, где и началась их дружба с инженером Каминским. Их роднило то, что и Воскобойник, и Каминский обладали огромными амбициями, а советская власть не дала им себя реализовать – и тот, и другой оказались в заштатном поселке, на незначительных должностях, без всяких перспектив дальнейшей карьеры. Советская власть отринула этих, безусловно, талантливых людей, превратив их в изгоев. И как результат, они отдали свои способности на службу врагов этой самой власти, сломавшей их жизнь.
Судьба Каминского показательна – сталинская система сама создавала себе врагов внутри своей собственной системы, плодила недовольных и часто талантливые организаторы оказывались «не при деле». В случае с Каминским и Воскобойником это имело трагические последствия для тысяч людей…
В революционный семнадцатый год Бронислав поступил в Петроградский политехнический институт. В бурлящем, революционном Петрограде в то время решалась судьба великой страны. Переполненный не желавшими идти на фронт митингующими солдатами запасных полков, выпущенными из тюрем Временным правительством уголовниками, политиками всех мастей, этот построенный на костях русских крестьян «самый нерусский из русских городов» стал сосредоточием всех мечтаний народов некогда могучей Российской империи. Каминскому было всего восемнадцать лет, и еще неоперившегося студента сразу же привлекли радикалы. Свойственный молодости максимализм и желание изменить мир привели Бронислава к коммунистам. Было ли ему теперь до учебы, когда решается судьба не только отдельно взятой страны, но всего мира!
Уже в следующем – 1918-м – году Бронислав Каминский поступает добровольцем в ряды Красной Армии. Он участвует в военных операциях и, получив рекомендацию боевых товарищей, вступает в Российскую коммунистическую партию (большевиков) – РКП(б). В рядах Рабоче-Крестьянской Красной армии Каминский карьеры не сделал, но определенный боевой опыт получил, что ему позже пригодится. Он был человеком амбициозным и посчитал, что наибольшую перспективу имеет получение высшего образования, тем более что Бронислав был достаточно подготовленным человеком. Надо заметить, что и после окончания Гражданской войны специалисты с высшим образованием ценились довольно высоко, а если учитывать крайне высокий статус инженера в дореволюционной России, то выбор Каминским будущей карьеры сулил хорошие перспективы. Демобилизовавшись из Красной Армии, член теперь уже ВКП(б) Бронислав Каминский продолжил образование в Петроградском химико-технологическом институте. Он успешно окончил институт, получил диплом и с полным правом мог теперь именоваться инженером. После окончания вуза Каминский поступил на работу на химический завод «Республика».
Послевоенная карьера Каминского складывалась вполне благополучно, хотя и без особых «скачков». Чтобы объяснить дальнейший кульбит жизни Каминского, надо прежде всего понять ту ситуацию, которая существовала в середине 30-х годов в СССР. Теоретически в Компартии царил плюрализм мнений – именно теоретически, потому что уже с начала 30-х Сталин начал постепенно «закручивать гайки» – и на партийных собраниях кипели настоящие страсти. Это совсем не напоминало партсобрания 80–90-х годов ХХ века. Как выяснилось, Каминский не совсем точно понял генеральную линию партии, на его воззрения довольно сильное влияние оказали эсеровско-крестьянские идеи. Он позволил себе высказать несколько критических замечаний в адрес политики коллективизации, проводимой руководством СССР. В принципе, ничего странного в этом не было: действительно перегибы в проведении коллективизации (что было признано и партийным руководством) были очень значительны. (К сожалению под термином «очень значительны» стоит гибель огромного количества людей – некоторые исследователи называют цифру, превышающую несколько миллионов человек.) Учитывая, что Каминский в общем был лояльным членом партии, его выступления сначала особой реакции не вызвали. Но вот в январе 1933 года в Советской России по постановлению Объединенного пленума ЦКК и ЦК ВКП(б) начала проводиться уже третья по счету чистка рядов компартии. Сначала чистка Каминского не коснулась: было проверено 25 территориальных парторганизаций (кстати, «вычистили» довольно много – 18,3% от общего количества членов партии). А вот в 1935—1936 годах прошел обмен партийных документов – тогда-то и дошло дело до оставшихся 17 территориальных парторганизаций. Проверки Каминский не прошел. Ему припомнили критику политики партии на селе и в 1935 году отобрали партбилет.
Сначала казалось, что это лишь немного и косвенно повлияет на дальнейшую карьеру Каминского – к этому времени он был обременен семьей: Бронислав женился, и у него было уже четверо детей, которых надо было кормить. Однако постепенно в СССР начал раскручиваться маховик репрессий, получивший позже с легкой руки зарубежных публицистов название «Большого террора». Суть «Большого террора» была в том, что от него пострадали не «какие-то миллионы крестьян», а прежде всего бывшие и действующие члены компартии. Было инспирировано сразу несколько полностью фальсифицированных политических процессов, целью которых была полная и окончательная ликвидация даже гипотетической оппозиции режиму Иосифа Сталина. Удары были нанесены на всех направлениях: в партии, различных отраслях народного хозяйства. Удар по сельскохозяйственным кадрам был назван борьбой с Трудовой крестьянской партией (ТКП) или, как ее называли по имени выбранного НКВД на роль руководителя крупнейшего в стране теоретика сельскохозяйственной кооперации Александра Васильевича Чаянова – «чаяновской контрреволюционной группой». Советский режим, сделав ставку на колхозы и совхозы, полностью разгромил одно из наиболее перспективных направлений развития отечественного сельского хозяйства, и все из-за того, что оно не предусматривало превращения крестьян в бессловесных рабов советской партноменклатуры.
Органы НКВД стремились создать из несуществующей «чаяновской группы» одну из наиболее массовых антисоветских организаций и к ней «подключали» всех, кто когда-то выступал против политики партии на селе. Здесь-то и пригодился Каминский. В 1937 году его арестовали и, обвинив в принадлежности к ТКП, осудили к трем годам лагерей. Срок по тем временам был небольшим, что говорит о том, что Каминский вообще никакого отношения к так называемой ТКП не имел, но он однозначно ставил крест на карьере амбициозного инженера, который грезил блестящей карьерой и высшими постами в стране. Каминскому в какой-то мере повезло: он не попал на общий режим и не познакомился с лесоповалом. Его, как специалиста и как осужденного на незначительный срок – то есть, по мнению парторганов, незаконченного «врага народа», – откомандировали в одну из уже начавших создаваться в системе НКВД–ГУЛАГа «шарашек». Таким образом, Каминский отбывал свой срок технологом по спиртопроизводству в Шадринске – это районный центр Курганской области, расположенный в 146 километрах к северо-западу от Кургана на реке Исеть (притоке Тобола). В эти годы Шадринск, получив мощный импульс в лице многочисленных ссыльных, рос довольно быстрыми темпами: если в 1926 году его население насчитывало всего 19,2 тысячи человек, то в 1939 году – уже 31 тысячу.
В начале 1941 года Бронислав Каминский вышел на свободу, но получил «минус полста» – то есть ему запрещалось жить (и, соответственно, работать) в пятидесяти крупнейших городах страны, фактически во всех республиканских и областных центрах. Его отправили на поселение в небольшой поселок городского типа Локоть, центр самого западного из районов – Брасовского – Орловской области1. Учитывая, что с этим местом будет связан значительный период жизни Каминского, остановимся на нем несколько подробнее.
Поселок располагался на реке Нерусса (приток Десны), в 3 километрах к юго-западу от железнодорожной станции Брасово. Возник Локоть примерно – точная дата так и не установлена – в XVI веке как хутор. В XVIII веке землями, окружавшими Локоть, – так называемым Брасовским станом (по названию находившегося в 5 километрах от Локтя села Брасово) – владели князья Голицыны. А во второй половине того же века оно было включено в приданое, отданное за княжной Екатериной Владимировной Голицыной, вышедшей замуж за Степана Степановича Апраксина (будущего генерала от кавалерии), сына знаменитого генерал-фельдмаршала. Не отличавшийся личной скромностью Апраксин переименовал центр имения – Брасово – в Апраксино и начал обустраиваться. Но в 1797 году здесь вспыхнуло крестьянское восстание. Присланная из уезда команда крестьян разогнала, а Апраксин, «обидевшийся» на село, вернул ему старое название, а свою резиденцию перенес в Локоть. Вернее, тогда еще это место Локтем-то и не называлось, свое название будущая столица «Локотской республики» получила как раз в эти годы. Дело в том, чтобы попасть сюда с главного тракта, нужно было поехать по дороге крутым поворотом, подобно согнутой руке – локтю – отходящему в сторону. Так и возникло название. В Локте Апраксины возвели величественную усадьбу (сохранившуюся и в наши дни). Позже – уже в 70-х годах XIX века – потомки Семена Апраксина продали Брасовское имение. Покупателем выступило Удельное ведомство, то есть имение стало собственностью Императорской фамилии. Сначала оно было передано младшему брату последнего всероссийского императора Николая II – великому князю и цесаревичу Георгию Александровичу, а после его смерти в 1899 году отошло к следующему по старшинству брату – великому князю Михаилу Александровичу [3]. При великих князьях Локоть стал довольно быстро развиваться: были основаны племенной конный завод, ставший гордостью не только уезда, но и всей губернии [4], маслобойня, льнообрабатывающее предприятие, два винокуренных завода, мельницы и пильни.
После прихода к власти большевиков Локоть постепенно рос и наконец за три года до приезда Каминского – в 1938 году – получил статус поселка городского типа. В 1941 году здесь жило уже порядка 6 тысяч человек Но за время своего послевоенного существования Локоть так и не вырос в город, в 1970 году он насчитывал всего 10 тысяч жителей.
В Локте Каминский устроился инженером на местный спиртзавод [5]. Туда же приехала и его семья. Здесь, в захолустном поселке на Брянщине, инженер-химик довольно быстро сблизился с преподавателем физики Брасовского гидромелиоративного техникума Константином Павловичем Воскобойником, который был на четыре года старше его. Хотя этот очерк и посвящен Каминскому, полностью обойти историю Константина Воскобойника было бы неверным – ведь он стал как бы локомотивом, за которым след в след двигался Каминский. Воскобойник родился в семье железнодорожника в местечке Смела Черкасского уезда Киевской губернии [6]. В 1915 году он поступил на юридический факультет Московского университета, но уже в следующем году оставил учебу и ушел добровольцем на фронт. После революции Воскобойник, так же как и Каминский, всей душой поддержал установление «народной власти» и в 1919-м оправился на фронт защищать молодую республику от белых и интервентов. Проявил себя хорошим солдатом, был ранен и в 1920 году признан не годным к дальнейшей службе и демобилизован из рядов Рабоче-Крестьянской Красной Армии. 25-летнего ветерана Гражданской войны в том же году устроили на непыльную должность секретаря Хвалынского военного комиссариата.
В отличие от Каминского, Воскобойнику довелось еще в 20-е годы с оружием в руках повоевать против большевиков. Разгоревшиеся в эти годы повсеместно восстания крестьян, доведенных до отчаяния и полного разорения политикой новой власти, грабившей русскую деревню, чтобы содержать огромную Красную Армию и городской пролетариат, дали Воскобойнику пищу для размышлений. Он и раньше тяготел скорее не к большевикам, а к левым эсерам с их крестьянскими лозунгами. Так весной 1921 года Константин Воскобойник оказался в рядах действовавшего на территории Саратовской губернии эсеровского отряда Вакулина–Попова и был назначен первым номером к пулемету. Восстание было жестоко подавлено красными войсками под командованием бывшего поручика лейб-гвардии Семеновского полка и будущего красного маршала Михаила Тухачевского. Всех, однако, большевикам отловить не удалось – а то не дожил бы Воскобойник до 1941-го, – многие разбежались. Воскобойник оформил документы на имя Ивана Яковлевича Лошакова и колесил по стране, постоянно меняя место жительства. В конце концов в 1924 году Воскобойник-Лошаков осел в Москве. Будучи человеком вполне подготовленным, он без труда поступил, а затем и окончил электромеханический факультет довольно престижного Института народного хозяйства им. Г.В. Плеханова и устроился в Электроизмерительные мастерские при Всесоюзной палате мер и весов, где очень скоро стал начальником. Подобные карьерные успехи (не говоря уже о более поздних воспоминаниях современников) показывают Воскобойника как прирожденного лидера, который умел привлечь к себе людей, объединить их и возглавить. Жизнь начала входить к привычную колею, и в этот момент Воскобойник, посчитавший, что 10-летний срок давности со времени его участия в восстании прошел, решил урегулировать свои отношения с властями. В 1931 году он явился в местный отдел ОГПУ и дал признательные показания. Надо сказать, что наказание для бывшего повстанца было не слишком суровым: до суда дело доводить чекисты не стали и Воскобойник был в административном порядке (то есть без приговора) выслан на три года в Новосибирскую область.
В 1934 году срок ссылки закончился и Воскобойник вышел на свободу – хотя, как и Каминскому, ему было запрещено жить и работать в крупнейших городах СССР. В результате, поменяв несколько мест работы, Воскобойник в 1938 году оказался в провинциальном Локте, где и началась их дружба с инженером Каминским. Их роднило то, что и Воскобойник, и Каминский обладали огромными амбициями, а советская власть не дала им себя реализовать – и тот, и другой оказались в заштатном поселке, на незначительных должностях, без всяких перспектив дальнейшей карьеры. Советская власть отринула этих, безусловно, талантливых людей, превратив их в изгоев. И как результат, они отдали свои способности на службу врагов этой самой власти, сломавшей их жизнь.
Судьба Каминского показательна – сталинская система сама создавала себе врагов внутри своей собственной системы, плодила недовольных и часто талантливые организаторы оказывались «не при деле». В случае с Каминским и Воскобойником это имело трагические последствия для тысяч людей…
Автономия в тылу германских войск
22 июня 1941 года немецкие войска перешли границы СССР. Орловская область оказалась на направлении наступления группы армий «Центр» генерал-фельдмаршала Федора фон Бока. Фронт стремительно приближался, и советское руководство вскоре встало перед необходимо-стью организовать эвакуацию промышленности, а также инженерных кадров в тыл. Спиртзавод был эвакуирован. И Воскобойник, и Каминский (вместе с семьями) получили предписания отбыть к новому месту следования. Однако оба они уже приняли решение ждать немцев и предложить свои услуги оккупационным властям. Семья Воскобойника осталась, а вот Каминский свою отправил в эвакуацию. Позже появиться версия, что Каминский не просто остался в Локте, а был оставлен для организации подпольной работы по линии НКВД, агентом которого он стал после освобождения. Но в этом лишь доля правды.
Александр Федосов в статье «„Республика“ карателей» [7]приводит выписку из письма начальника Управления НКВД Орловской области майора госбезопасности Кондратия Фирсанова начальнику 2-го управления НКВД СССР комиссару госбезопасности 2-го ранга Павлу Федотову от 17 июля 1942 года: «28 марта 1940 года Шадринским НКВД Каминский был завербован секретным сотрудником под кличкой „Ультрамарин“ для разработки ссыльных троцкистов… Всех их Каминский характеризовал в 1940 году как антисоветски настроенных, за исключением Прониной». В Локте же, по отзыву лейтенанта госбезопасности Гурова, «агент к работе относился недобросовестно, на явки являлся неаккуратно, задания точно не выполнял». Заканчивая свое донесение, Фирсанов запрашивал: «Не считаете ли вы целесообразным выдать Каминского немцам как секретного сотрудника НКВД? Подписка его, выданная Шадринскому РО НКВД, у нас имеется».
Но дело в том, что с НКВД сотрудничало огромное количество народа, и многие – вынужденно. Отказ же от сотрудничества мог грозить «бывшему чаяновцу» новыми репрессиями, и согласие Каминского на сотрудничество вполне объяснимо. Однако работа сексотом НКВД отнюдь не дает индульгенцию: мол если сотрудничал с НКВД, то под немцев уже не пойдешь. В принципе, дальнейшие действия Каминского показывают, что он не собирался выполнять задания советского руководства, даже если это предполагалось изначально.
Так или иначе, Воскобойник и Каминский затянули с эвакуацией и остались в Локте, что было не очень сложно, учитывая нарастающую анархию по мере приближения к Локтю германских войск. 4 октября 1941 года в поселок вступили части 17-й танковой дивизии генерал-лейтенанта Ганса Юргена фон Арнима, действовавшие в авангарде XLVII моторизованного корпуса генерала артиллерии Иоахима Лемельзена из состава 2-й танковой группы, которую возглавлял легендарный генерал-полковник Гейнц Гудериан. В Локте боевые части надолго не задержались и, наскоро передохнув, ушли вперед, а власть в районе была передана тыловому району группы армий «Центр». В задачу командующего этим районом (Befehlshaber r?ckw?rtiges HeeresGruppe-Gebiet Mitte) генерала пехоты Макса фон Шенкендорфа входила не только организация управления оккупированной территорией, но и прежде всего налаживание охраны и поддержание порядка. А это было крайне сложно – на оккупированных территориях во многом силами НКВД начало развертываться партизанское движение, кроме того, здесь действовало значительное количество групп советских военнослужащих, попавших в окружение и отбившихся от своих разгромленных частей. А в распоряжении Шенкендорфа было всего несколько охранных дивизий, ослабленного состава. Чтобы хоть как-то решить проблему порядка в тылу, немецкая военная администрация стала довольно широко привлекать к службе местное население – тем более что управлять огромной территорией было просто необходимо, а кадров, прежде всего низшего звена, катастрофически не хватало. Поэтому предложение Воскобойника о сотрудничестве было встречено чинами вермахта крайне благосклонно, и он немедленно был назначен старостой и командиром отряда народной милиции в Локте. Конечно же, свою роль сыграло и то, что новый староста был из числа «пострадавших от советской власти». Воскобойник и ставший его заместителем Каминский быстро набрали 20 милиционеров в основном из числа также бывших осужденных, оказавшихся в Локте, – сталинская репрессивная политика 30-х годов, а также меры по коллективизации создавали среди населения широкую базу для всякого рода коллаборационистов и тандем Воскобойник–Каминский этим в полной мере воспользовался
Александр Федосов в статье «„Республика“ карателей» [7]приводит выписку из письма начальника Управления НКВД Орловской области майора госбезопасности Кондратия Фирсанова начальнику 2-го управления НКВД СССР комиссару госбезопасности 2-го ранга Павлу Федотову от 17 июля 1942 года: «28 марта 1940 года Шадринским НКВД Каминский был завербован секретным сотрудником под кличкой „Ультрамарин“ для разработки ссыльных троцкистов… Всех их Каминский характеризовал в 1940 году как антисоветски настроенных, за исключением Прониной». В Локте же, по отзыву лейтенанта госбезопасности Гурова, «агент к работе относился недобросовестно, на явки являлся неаккуратно, задания точно не выполнял». Заканчивая свое донесение, Фирсанов запрашивал: «Не считаете ли вы целесообразным выдать Каминского немцам как секретного сотрудника НКВД? Подписка его, выданная Шадринскому РО НКВД, у нас имеется».
Но дело в том, что с НКВД сотрудничало огромное количество народа, и многие – вынужденно. Отказ же от сотрудничества мог грозить «бывшему чаяновцу» новыми репрессиями, и согласие Каминского на сотрудничество вполне объяснимо. Однако работа сексотом НКВД отнюдь не дает индульгенцию: мол если сотрудничал с НКВД, то под немцев уже не пойдешь. В принципе, дальнейшие действия Каминского показывают, что он не собирался выполнять задания советского руководства, даже если это предполагалось изначально.
Так или иначе, Воскобойник и Каминский затянули с эвакуацией и остались в Локте, что было не очень сложно, учитывая нарастающую анархию по мере приближения к Локтю германских войск. 4 октября 1941 года в поселок вступили части 17-й танковой дивизии генерал-лейтенанта Ганса Юргена фон Арнима, действовавшие в авангарде XLVII моторизованного корпуса генерала артиллерии Иоахима Лемельзена из состава 2-й танковой группы, которую возглавлял легендарный генерал-полковник Гейнц Гудериан. В Локте боевые части надолго не задержались и, наскоро передохнув, ушли вперед, а власть в районе была передана тыловому району группы армий «Центр». В задачу командующего этим районом (Befehlshaber r?ckw?rtiges HeeresGruppe-Gebiet Mitte) генерала пехоты Макса фон Шенкендорфа входила не только организация управления оккупированной территорией, но и прежде всего налаживание охраны и поддержание порядка. А это было крайне сложно – на оккупированных территориях во многом силами НКВД начало развертываться партизанское движение, кроме того, здесь действовало значительное количество групп советских военнослужащих, попавших в окружение и отбившихся от своих разгромленных частей. А в распоряжении Шенкендорфа было всего несколько охранных дивизий, ослабленного состава. Чтобы хоть как-то решить проблему порядка в тылу, немецкая военная администрация стала довольно широко привлекать к службе местное население – тем более что управлять огромной территорией было просто необходимо, а кадров, прежде всего низшего звена, катастрофически не хватало. Поэтому предложение Воскобойника о сотрудничестве было встречено чинами вермахта крайне благосклонно, и он немедленно был назначен старостой и командиром отряда народной милиции в Локте. Конечно же, свою роль сыграло и то, что новый староста был из числа «пострадавших от советской власти». Воскобойник и ставший его заместителем Каминский быстро набрали 20 милиционеров в основном из числа также бывших осужденных, оказавшихся в Локте, – сталинская репрессивная политика 30-х годов, а также меры по коллективизации создавали среди населения широкую базу для всякого рода коллаборационистов и тандем Воскобойник–Каминский этим в полной мере воспользовался