Замостьянов Арсений. Спасти Вождя! Майор Пронин против шпионов и диверсантов

   Жолтовский еще больше оживился:
   – И как вам наши домики? На ипподром заехали? Я там дом Скакового общества строил. Много лет миновало с тех пор... А сейчас думаю кардинально перестроить весь ипподром. Превратить его в заповедник городской архитектуры в моем понимании. Такой архитектуры, которая возвышает человека.
   Бронсон начал отвечать чуть раньше, чем переводчик по-английски повторил вопрос Жолтовского:
   – С вашей легкой руки я стал завсегдатаем московского ипподрома. Во-первых, изучил отменный образец вашей великолепной архитектуры. Во-вторых, стал участником азартной борьбы на свежем воздухе!
   – Так вы азартны? Может быть, сыграем как-нибудь в преферанс в нашем журналистском кругу? – спросил Пронин.
   – Ну уж нет. Эти коммерческие игры скучны. Подсчеты, расчеты – бухгалтерия, а не игра. А вот скачки, да еще в декорациях величайшего архитектора современности – это действительно великолепно. Не могу побороть соблазн, по три раза в неделю туда хожу.
   Когда переводчик упомянул про «величайшего архитектора современности», Жолтовский всплеснул руками:
   – Ну вот, в классики записали. А у меня еще столько планов...

Ипподром

   Нечипоренко ни слова не написал про ипподром. Прошляпил? Или, может быть, Бронсон приврал, чтобы порадовать Жолтовского, а сам и не был на ипподроме? Как это проверить? Допросить переводчика? – глупо. Бронсон любил шляться по Москве без переводчика. Самый верный способ – мобилизовать завсегдатаев ипподрома. С этой публикой мы не раз работали...
   В последние дни Пронин редко посещал свой кабинет на Лубянке. Но этим утром стряхнул личину журналиста и вернулся к своим бумагам и пресс-папье. Вот и Железнов явился с докладом, как в самые обычные дни.
   – Виктор, ты, как я погляжу, давненько не был на ипподроме. Не забывай своего азартного увлечения.
   – Это так срочно?
   – Срочнее некуда. Фотографии Бронсона у тебя есть. Нужно выяснить, бывал ли он на скачках и вообще на ипподроме. Мобилизуй своих завсегдатаев.
   – Сложная публика. Но пуганая. Не любят с нами ссориться.
   – С нами никто не любит ссориться. Дураков нет. Зато хватает полезных идиотов, как говаривал Владимир Ильич. Ты только им внуши, что огласка нашего интереса к Бронсону непременно будет стоить им жизни. И не по нашей вине. Жду тебя через полтора часа. Через два часа меня здесь не будет. Я с Бронсоном иду на футбол.
   – Ого! На международный матч пойдете?
   – Конечно. Вся Москва сегодня на «Динамо» едет. Московский «Спартак» играет со сборной клубов Турции. Бронсон к футболу вроде бы равнодушен, но его интересует спортивная жизнь СССР.
 
   Железнов не подвел, вернулся в кабинет Пронина ровно через полтора часа, взъерошенный и веселый.
   – Бывал он там, Иван Николаич! Шесть раз бывал! Информация точная, из нескольких источников.
   – Значит, прошляпил Нечипоренко. Нехорошо. А вот то, что Бронсона так быстро опознают – нам на руку. Все-таки иностранные господа в нашей стране все еще в диковинку. Очень уж они заметные в своих щегольских костюмах. А в маскарад Бронсон, естественно, не играет: мешает положение официального гостя СССР. В сложную ситуацию попал наш сэр Уильям.
   – Иван Николаич, он же не сэр!
   – Да шучу я, мон шэр ами, шучу. Помните такого сэра Уильяма Уоллеса? Был такой шотландский вояка.
   – Из Коминтерна?
   – Да нет, он из древних времен. Ты почитай как-нибудь на досуге. Вообще заглядывай иногда в библиотеку. Может быть, если бы наш брат чекист чаще ходил в библиотеку – в читальных залах меньше бы убивали кастетами.
   – Да где ж досуг-то, Иван Николаич? Времени-то нет.
   – А для чекиста самообразование – это служебная обязанность. Вот ты сумел бы у архитектора Жолтовского вести ученую беседу? То-то и оно. Надо бы тебя с одним хорошим парнем познакомить – с юридического факультета. Подружитесь, по музеям вместе походите, по театрам. Самообразование, брат, это наша работа. Что еще слышно на ипподроме?
   – Бронсон там всех поразил. Делает ставки, проигрывает – и улыбается. Пиво завсегдатаям покупает. Словом, ведет себя как купчик. Познакомился с жокеями, крутился вокруг конюшен.
   – Списочек жокеев составил?
   Железнов улыбнулся: этот вопрос командира он предвидел:
   – Без бумажки ты букашка. – И бросил на стол тетрадный лист, исписанный фамилиями служащих ипподрома.
   Пронин аккуратно сложил листок вчетверо и положил его в портмоне.
   – Иван Николаевич, а можно вопрос не по уставу?
   – А что такое? – Пронин демонстративно собирался в дорогу, проверял наличие платка, очков, ключей. Времени-то не было ни копейки!
   – Появились сомнения, – буркнул Железнов. – Вот мы с вами чекисты, большевики. Вы революцию делали.
   – Не преувеличивай, я в октябре на фронте был.
   – Но в Гражданскую белых били и с Дзержинским еще с Петрограда.
   – Это точно.
   – Нас называют рыцарями революции. Паек у нас генеральский, боевыми орденами нас иногда награждают. Жилплощадь нам предоставляют в самых лучших домах.
   – Давай по существу. – Пронин окончил сборы и залихватски присел на угол письменного стола. – А то я тебе песочные часы поставлю. Две минуты – и шабаш. Яйцо всмятку.
   – У меня сомнения, Иван Николаич. Может, мне на границу попроситься? А то чем мы занимаемся? Как холуи какие-то, как шпики – выслеживаем, ходим по пятам за этим журналистом. А если он не враг? По ипподромам бегаем, по ресторанам. Нэпманская какая-то жизнь.
   – Значит, считаешь, наша работа тебя недостойна. Тебе бы в бой, шашки наголо. Как артист Борис Бабочкин в роли Чапаева. А на границе ты, конечно, будешь вылавливать дезертиров. Драться будешь. Один против троих. Они вооружены до зубов, а ты – с перочинным ножиком. Полная победа, легкое ранение, фотография для газеты из госпиталя. Ну, конечно, орден Боевого Красного Знамени. Так? Об этом мечтаешь?
   – Ну, ты так все переворачиваешь. Высмеять все можно.
   – Да, мы работаем в сфере услуг, – Пронин говорил сердито, хотя и негромко. – Да, мы похожи на шпиков царской охранки. Только шпики ловили врагов царя и буржуев, а мы ловим врагов партии и советского народа. И чем больше мы их выловим, тем лучше. Я не знаю более важной работы. Мы охраняем безопасность народного государства. Ты знаешь, что уже принято решение о личной встрече товарища Сталина с Бронсоном? Ты считаешь, что мы имеем право допустить, чтобы товарищ Сталин встречался с отъявленным врагом? Да мы обязаны сто раз все перепроверить, на свет каждый волос с головы этого американца просмотреть! Ты, кстати, читал «Три мушкетера»?
   – Дюма?
   – Понятно, что не Новикова-Прибоя.
   – Ну читал.
   – Помнишь, там мушкетеры рискуют жизнью ради того, чтобы вовремя доставить королеве подвески? Королева-то, между нами говоря, не самой светлой личностью была. Мужу рога наставляла. И все-таки они герои. Занимались вроде бы пустяком – гонялись за подвесками. А герои! Вот и на нас можно с такой стороны посмотреть, что плакать захочется – какими глупостями занимаемся! Суетимся. А ведь тоже герои. У каждой эпохи, Железнов, свои алмазные подвески и свои герои. Хотя лично мне больше нравится кардинал Ришелье. Он служил государству, а не чьим-то прихотям.
   Виктор нервно поправил ворот.
   – Простите меня, товарищ майор. Простите за минуту слабости.
   – Да не психуй ты, не психуй. Ступай-ка лучше в буфет, возьми там кексу, чайку. А я на ипподром поеду. Твои сведения помогли, спасибо тебе. Хорошо поработал. И главное – в срок. Срок – это гигиена труда. Вот если ты работу выполнил хорошо, но с опозданием – это все равно что грязными руками кушать блины со сметаной. Лучше сделать похуже, но в срок, чем сделать лучше, но с опозданием. Извини за нравоучение.
 
   На ипподром Пронин отправился эдаким франтом: под любимым зеленым пальто – великолепный галстук, новый отутюженный костюм. На голове – американская шляпа. Усы аккуратно подстрижены и причесаны – впрочем, за усами Пронин следил всегда, в любом образе.
   Служебный автомобиль довез его до Белорусского вокзала. Там Пронин попросил Адама остановить эмку и дальнейший путь проделал пешком. Во-первых, он уже неделю не делал утреннюю гимнастику и хотел размяться. А во-вторых, пешие прогулки пробуждают фантазию.
   Возле касс ипподрома и в местном ресторанчике как раз и обитали завсегдатаи. Среди них выделялся растрепанный старичок в костюме еще дореволюционного покроя. Он был простужен, то и дело сморкался в огромный клетчатый платок и пискляво чихал.
   – Викентий Алексеевич! – подошел к нему Пронин.
   – Мы знакомы?
   – Да кто ж вас не знает из добрых людей? А вообще знакомы. Помните недоразумение с инженером Воробьевым?
   Старик помрачнел.
   – Молодой человек, здесь же люди! Для такого конфиденциального разговора требуется укромный уголок.
   Они нашли скамейку в безлюдном уголке сада.
   – Вы в каком звании? – сразу спросил Викентий.
   – А какая разница? Вы сегодня общались с моим товарищем.
   – Виктор ваш товарищ? Я вас слушаю.
   – Меня интересует американец. Я не буду задавать вам вопросов. Просто хочу вас послушать.
   – Американец попался странноватый. Я положительно его не понимаю. Играет, много проигрывает, часто бывает на ипподроме. Деньгами швыряет направо-налево. Вот и мне перепало от него на хороший ужин в «Рассвете». По-моему, он интересуется лошадьми. Наверное, хочет купить в СССР лошадок. Для них это выгодный бизнес, надо думать. Но как он повезет лошадь через таможню? Ума не приложу.
   – А с кем из жокеев он якшался?
   – Да вроде ни с кем персонально не сошелся. То с одним, то с другим. Я вот что заметил. – Глаз у старика Викентия по-птичьи блеснул. – Он с Прокопием нашел общий язык. Прокопий – мужик угрюмый, молчун. Подсобный рабочий в конюшнях. Вроде бы последний человек на ипподроме. Но всегда такой горделивый, надменный даже.
   – Надменный?
   – Чувствуется в нем сила!
   – А вы сегодня видали этого Прокопия? Он в конюшнях?
   – А где ж ему быть? Завтра Большой кубок. Все должно быть, как у нас говорят, обсоси гвоздок!
 
   Пронин долго бродил по ипподрому. Побывал всюду. Поговорил еще с двумя завсегдатаями из списка Железнова. Познакомился со знаменитым жокеем Гаврилюком, с которым они быстро припомнили общих приятелей. Красавец Гаврилюк был вхож в богемные круги, им восхищался сам Алексей Толстой. Он выступал не только на ипподроме, но и в цирке. Пронин смутно вспоминал историю трехлетней давности про юную циркачку, которая покончила с собой, когда Гаврилюк не принял ее любви. Про Бронсона жокей ничего нового не сообщил, только проницательно заметил, что он не похож на других американцев.
   – А вы много знавали американцев?
   – Да человек сто! И по линии цирка, и на дипломатических приемах, бывало. У меня ж невеста была – дочь замнаркома индел. Ну, вы знаете, наверное. Вам положено знать.
   – И чем же он на них не похож?
   – Слишком беспечно держится. А приглядишься – нет, он здесь не гуляет, не кутит. У него дело какое-то на уме. Скрытый интерес. Я как с товарищем Виктором поговорил – сразу подумал, что именно этот нюансик может вас заинтересовать.
   – Ну а про секретность вам Железнов все уже рассказал...
   По конюшням Пронин пробежал, не привлекая внимания. Осматривался, пробираясь через грязь по дощечкам. И все-таки узнал Прокопия! При такой активной жизни, как у майора Пронина, в любой компании немудрено встретить старого знакомого...
 
   И как-то неожиданно хлынул дождь – холодный, ледяной октябрьский дождь. Пронин успел добежать до троллейбуса на Ленинградском проспекте. Эх, пальто за пять минут промокло и висело на плечах тяжелой жижей. Народу в салоне было немного. Галдела молодежь – этот район Москвы не зря называли студенческим. Зачем-то он поднялся на второй этаж троллейбуса и, как ребенок, стал наблюдать за сумрачной, напрочь промокшей Москвой. Пронину нужно было срочно заглянуть в архивы. В портфеле у него припасены две плитки отменного шоколада фабрики «Рот Фронт». Архивистки любят шоколад!
   Пронин влетел в архив, быстро сбросил мокрое зеленое пальто и через две минуты уже вручал шоколад Леночке – той самой Леночке, которая не раз помогала Пронину найти редкую и столь нужную бумаженцию. Когда через час Пронин получил все необходимое и даже сверх того, ему пришлось натягивать все то же – еще не просохшее – пальто.
   На улице Пронин понял, что дебют партии завершен. Действующие лица ясны. А силы за несколько бессонных суток иссякли. Теперь – пассивный отдых на Кузнецком. Что бы ни говорил Ковров, завтра я работать не стану. Даже Ботвинник в матче с Бронштейном в критический момент взял тайм-аут и восстановил силы. Это в шахматах. А в работе контрразведчика, если силы оставляют, – и рукой-то трудно пошевелить. В таком состоянии продолжать работу может только очень самонадеянный авантюрист.
   И тут кто-то дернул его за плечо.
   – Ну и промокли вы, Иван Николаевич! Пальто – что у твоего утопленника. Мокрое насквозь!
   – Что ты себе позволяешь? – вспыхнул Пронин. – Подкрадываешься сзади. А если бы я выстрелил? Или по зубам тебя отоварил? Мне беззубые сотрудники не нужны. И шалые тоже.
   – Я по делу, Иван Николаевич. Еле вас догнал. – Он и впрямь тяжело дышал, запыхался. – Нам звонил старик с ипподрома.
   – А, этот антикварный завсегдатай...
   – Говорит – важнейшая информация. Тебя требовал. Под великим нажимом сообщил нам.
   – Не тяни уже.
   – Всего несколько слов, как телеграмма: «Прокопий бежал с конюшни». Восклицательный знак.
   – Два восклицательных знака! Свои претензии снимаю. Ты имел право колошматить меня по плечу и даже поленом. Кажется, мы упускаем шанс. Если Прокопий уйдет – меня надо будет переводить в постовые милиционеры на какой-нибудь тихий подмосковный перекресток.
   Указания пришлось давать прямо на улице, в сквере. Они присели на лавочку.
   – Первое. Дуй на ипподром. Из-под земли достань фотографии Прокопия. Размножить и распространить по милиции и по нашим. По всей России, а по Московской области – с особой дотошностью. Чтобы на каждой автобусной станции, не говоря о железнодорожных, была его физиономия. Всех возможных свидетелей его побега взять в оборот. Запомни: это наш первый козырь против Бронсона. И, возможно, последний. Мотоциклистов подключи к поиску, это дело хорошее. Мне – мотор, Адама и полную информацию о родных, близких и друзьях Прокопия. Все это – на Кузнецкий ровно через час...
   Пронин ненадолго остался в одиночестве. Вот и отдохнул. Рабочий день становится трехсуточным... Сейчас бы еще нервишки успокоить. Да здравствует хладнокровие! Как можно взбодриться? Стакан водки? – да ну ее! Таблетку? – нет, это не наш путь. Пронин решил, что лучшая терапия – это музыка. В ожидании автомобиля Пронин затянул песню:

 
Он шел на Одессу, он вышел к Херсону,
В засаду попался отряд...
Налево – застава, махновцы – направо
И десять осталось гранат...
 

   Пел по правилам, вытягивая все ноты. Пел с выражением, воображая себя соратником героя песни – матроса Железняка, с которым Пронин несколько раз встречался у Дзержинского. Тогда он – молоденький солдат – смотрел на Железняка как на божество. Песня – это отвлечение, трехминутная передышка, отдых перед большим сражением.

Казаки-разбойники

   Пронин расположился на заднем сиденье «эмки». Там удобнее было читать в сумерках. Виктор не сплоховал, добыл информацию. Жил наш беглый конюх в одиночестве на Стрелецкой улице. Это по московским меркам недалеко от ипподрома и практически в Марьиной Роще... Рядом с Селиховым, значит, живет. Совпадение? Круг общения крайне узок – замкнутый человек, надо думать. Пронин усмехнулся: «Да он и раньшие времена не был душой компании!» Двоюродная сестра работает в билетной кассе на платформе «Лось» под Москвой. Надо ее проведать, хотя скрываться у сестры – это слишком глупо для игрока с таким чутьем. Женщина по имени Людмила. Точный адрес неизвестен. Место работы – предположительно четвертая швейная фабрика на Преображенке. Небось там под тысячу барышень ткут да шьют. Как там искать Людмилу? Да и где гарантия, что это ее подлинное имя? Письмо по такому адресу не нашло бы получателя... А я должен найти.
   – На Стрелецкую, Адам, – сказал Пронин дикторским голосом. Он уже успокоился.
 
   Стрелецкая улица выглядела почти трущобно. Двухэтажные скучные дома, тихо, как в деревушке. Участковый уже ждал Пронина. Вместе они взломали дверь прокопьевской комнаты.
 
   Участковый – сорокалетний обстоятельный усач – решился на комментарий:
   – Прокопий Назаров. Жил тихо. Выпивал умеренно. Что еще сказать? Не думал я, что вы им заинтересуетесь.
   – Назаров? Ну, пускай будет Назаров. Фамилия вообще-то подходящая.
   Жил конюх Прокопий Назаров по-спартански. Металлическая кровать со скрипящей сеткой да грубо сколоченный стол. Больше мебели не было – только два деревянных ящика и чемодан. На столе лежал красивый вышитый рушник – единственная уютная вещь в пропыленном холостяцком жилище.
   В ящиках и в чемодане Пронин не нашел ничего интересного. В общей кухне у Назарова, как и у каждого жильца, была своя полка. Запасов съестного он не держал. На полке гордо стояла массивная кастрюля, в ней – три картошины и самые простые столовые приборы: вилка, две ложки, два ножа. Еще имелась металлическая кружка и пачка грузинского чая. Пронин попросил участкового срочно и с превеликой дотошностью обыскать места общего пользования, двор и комнаты, куда Назаров мог проникнуть.
   Теперь – в Лосинку, к нашей доброй железнодорожной кузине!
   Пронину повезло: он сразу нашел ее на рабочем месте, в кассе. Но там было людно.
   – Елена Евгеньевна? А я вас ищу повсюду. Третий день ищу, – зачем-то соврал Пронин. – Вас заменят в кассе, пока мы с вами будем беседовать?
   – Гражданин, не хулиганьте! Я милицию позову.
   – Позовите. И в сопровождении милиции пойдем в чайную.
   В пристанционной чайной они сели за столик, накрытый пестрой клеенкой. Кроме чая, здесь можно было поживиться пирогами с капустой, солянкой, бутербродами с сыром и селедкой. В продаже – свежее пиво и квас. Для более основательных посиделок имелась водка и сосиски с капустой. В общем, самый обыкновенный для таких заведений ассортимент. Время тихое, как раз начинался перерыв в расписании пригородных поездов. И Пронин нашел укромный уголок.
   – Взять вам сосисок? Составьте мне компанию. Лично я пообедаю непременно.
   – Вы с ревизией? Да у меня все в порядке. А если что – главбух сейчас на месте. Мое дело маленькое. Продаю билеты – и шабаш. Что ж вы все на меня кидаетесь?
   Пронин, не дождавшись согласия дамы, заказал две порции сосисок. А еще – две чашки чая и кружку кваса. Полкружки осушил сразу, в один присест.
   – Ваши профессиональные дела меня не интересуют. Если хотите – могу походатайствовать перед вашим начальством, чтобы объявили вам благодарность с премией. – Елена Евгеньевна с удивлением выпучила глаза на Пронина. В ее жизни редко случались неординарные события. – Меня интересует только ваш брат.
   – У меня сестра.
   – Двоюродный брат Прокопий. – Пронин отрезал полсосиски и едва не забрызгал жиром манжеты. Поглядел на горчицу, поморщился и принялся за кушанье без горчицы. – Меня интересует ваш двоюродный брат. Мы с ним были когда-то коротко знакомы. Но я давно его потерял из виду, а он мне очень нужен. А я ему еще больше нужен, просто необходим.
   – А чего ж его искать? Он известно где – на ипподроме. За лошадками следит. Он у нас всю жизнь по конской части.
   – В том-то и дело, Елена Евгеньевна, что нет его на ипподроме. Пропал. И в квартире нет – на Стрелецкой улице. Так что вы уж нам помогите... Прошу великодушно.
   – Чтобы вы, да не могли найти! Нет у меня к вашим словам доверия.
   – Что ж я вам доверия не внушаю? – удивился Пронин. – Беда! Я ж всю жизнь на доверии работаю и проверен многократно. Тогда подождите минут пять. Сейчас доем сосиски – и пойдем к вашему начальству. Придется мне вас задержать для дачи показаний. Мой шофер подбросит вас до Лубянки. Вот там и поговорим. Завтра. А может быть, послезавтра. Вам ведь спешить уже будет некуда. Стены у нас толстые, а питание калорийное. Вы сосиски-то ешьте, ешьте. Сочные они у вас. Давно таких не едал. У нас хуже кормят. Поверьте, Елена Евгеньевна, я не люблю выкручивать руки и загонять в угол. Но что делать, если вы мне не доверяете? С волками жить – по-волчьи выть.
   Она не притрагивалась к еде. Схватилась за чашку чая – и отпрянула, обожглась.
   – Вы сказали, что давно знаете Прокопия...
   – Мы вместе служили. В 19-м году.
   – Выходит, вы знаете...
   – Знаю, знаю, что он не Назаров. Невелика тайна. Когда вы последний раз его видели?
   – Неделю назад. Он приезжал. Он иногда ко мне приезжает. Вы знаете, Прокопий живет без женской руки. А я и накормлю, и обошью. Я тогда наш ростовский борщ сготовила.
   – И как он вам? Не болел, не нервничал?
   – Не болел. Но нервничал, тут вы правы. Какой-то он был перекрученный. Я даже спросила: неприятности по службе? Он не ответил, только головой покачал. Он же молчун у нас.
   – Если бы он вам понадобился – где бы вы его искали?
   – В конюшнях.
   – Он пропал. Нет его ни дома, ни на службе. С чего бы вы начали поиски?
   – Ну, у него есть женщина.
   – С текстильной?
   – Да, Людкой зовут. Живет на Преображенке. На Суворовской улице.
   – Ну, вы же знаете адрес. Не тяните, прошу вас.
   – Дом семь. А там найдете.
   – Спасибо вам, Елена Евгеньевна. Благодарность от начальства вы получите, как я и обещал. Ешьте сосиски, оплачено.
 
   Потяжелевший от горячего обеда, Пронин на этот раз уселся на переднее сиденье.
   – Что, Иван Николаич, теперь по всей Москве рыскать будем?
   – И не только по Москве. От Кронштадта до Владивостока! А сейчас – на Суворовскую улицу, к Преображенке.
   – В момент доставим!
   – Хорошая у тебя работа, Адам. Осень, холод. Вода под ногами, вода сверху. А у тебя в машине – чисто и тепло. Крути себе баранку и думай о приятном.
   – А вы не завидуйте, товарищ майор. Каждому свое.