Заневский Анджей. Крыса

   Жаркая вагонная атмосфера располагает к состоянию полуоцепенения.
   Я искал город. Искал и боялся, как всегда боишься неизвестного, незнакомого, сомнительного, нового.
   Поезд останавливается, пассажиры выходят, входят другие – они приносят с собой запах дождя и уличной грязи. Мы проезжаем чужие места, но это не то, к чему я стремлюсь. Я хочу доехать до того города, запах которого разыскивал старый самец. Может, там я его встречу?
   Этот запах не задержался в моих ноздрях, и я никогда не смогу быть уверен в том, что действительно нашел наконец именно тот город, который искал.
   Я всегда смогу узнать этот запах, распознаю его среди всех других, найду город, куда он так хотел вернуться. Может, он бежал отсюда, а потом убедился, что нигде больше не сможет избавиться от беспокойства, страха, чувства опасности.
   Он заразил меня своей хищностью, жаждой странствий, беспокойными снами. Я нигде не задерживаюсь надолго, перемещаюсь с места на место, ищу.
   Люди приоткрывают окно, и в купе врывается влажный холодный ветер. Он подсказывает: где-то рядом большая вода. Я просыпаюсь, втягиваю воздух поглубже в ноздри. Цель уже близко.
   Ритмичный стук колес обрывается. Поезд проходит одну стрелку, другую, потом ещё и еще. Люди собирают вещи, застегивают сумки и чемоданы.
   Станция. Поезд останавливается, и люди выходят из купе. Последний из выходящих плотно закрывает раздвижную дверь.
   Я жду, пока звуки движения в коридоре не утихнут. Я заперт. Вскакиваю на сиденье, оттуда – на оконную раму. Нигде нет ни малейшей щели. Я мечусь по купе, яростно грызу и царапаю дверь.
   Я добрался до города, неясные контуры которого вижу из окна, но никак не могу вылезти из этой захлопнутой коробки.
   Крыса бегает по тесному помещению, взбирается на полки, проверяет все углы и закоулки, пищит, не замечая, что поезд тронулся и едет дальше.
   Он останавливается на боковых путях. Я бьюсь головой о стены и стекла, пробую грызть то тут, то там, пытаясь выбраться.
   Под утро, когда в окно начинают падать первые солнечные лучи, уборщица раздвигает двери. Я проскакиваю прямо у неё под ногами.
   Она кричит и колотит по полу щеткой на длинной ручке.
   Дверь вагона открыта, и я выпрыгиваю прямо в висящий над землей белый туман.
 
   Под конец жаркого дня, когда я перебегаю через двор на задах какого-то ресторана, прямо рядом с моей головой пролетает камень, отскакивает от ограждающей помойку кирпичной кладки и падает в кучу жестяных банок из-под консервов. Громкое эхо разносится по всему колодцу двора. Оно гонится за мной по подвалу, заставленному булькающими бутылями с вином, и отражается от гладких стен и стеклянных поверхностей.
   Я прохожу прохладный подвал и по длинному туннелю добираюсь до вентиляционной трубы, соединяющей подвал с кухней. В трубе ужасно жарко, а теплый воздух из кухни несет с собой ошеломляющие, разжигающие чувство голода ароматы.
   По отвесной неоштукатуренной стенке я взбираюсь вверх и сквозь отверстие между растрескавшимися кирпичами проникаю в другой проход. Теперь я спускаюсь вниз. Во время всего этого путешествия, проходящего в почти полной темноте, я руководствуюсь лишь движениями вибриссов, нюхом и ощущением твердой поверхности под ногами. Лапы тонут в слое пепла – я в котельной, откуда горячая вода расходится по трубам по всему зданию.
   Уже близко. Большинство домов здесь с многоэтажными подвалами, причем в самые глубокие, забытые и замурованные люди давным-давно не заглядывали. Они принадлежат только нам – крысам. Мы чувствуем себя здесь в безопасности, нас не преследуют, не прогоняют, здесь нет ловушек и отравы. Даже коты избегают этих подземелий, опасаясь нашего превосходства.
   Мое гнездо находится на самом нижнем уровне, в огромном кирпичном подвале, среди рассыпающейся от старости мебели. Здесь много крысиных гнезд – они устроены прямо на полу или внутри истлевших шкафов и комодов. Среди крыс, живущих в здешних подвалах, я самый крупный, самый сильный и самый быстрый.
   Местные крысы приняли меня, позволили обосноваться в этом незнакомом приморском городе.
   Из подвала, укрепленного мощными деревянными стойками, можно пробраться в соседние подземелья, в расположенные под всей старой частью города казематы, каналы. Под землей можно добраться до самого порта. Большая часть этих проходов построена людьми, многие из щелей выдолбила проточная вода, а некоторые возникли из-за осыпавшейся местами земли. Крысы связали все эти ходы сетью своих собственных туннелей и коридоров.
   Здесь, в глубоких подвалах, даже смена времен года не мешает ритму нашей жизни. Нам угрожает лишь вода, заливающая некоторые из подземелий во время сильных ливней.
   Мои самки отлично ладят друг с другом, вместе ухаживают за детьми, добывают пропитание, заботятся о безопасности. Иногда они даже путают своих крысят, и тогда дело доходит до мелких стычек и легких укусов.
   Когда я оказался на разбегающихся во все стороны рельсах в густом белом тумане, я был настолько поражен внезапно обрушившимся на меня резким холодом, что был уже готов забраться обратно в вагон. Но это продолжалось лишь мгновение. Пронесшийся над старым городом далекий голос корабельной сирены позвал меня за собой.
   Я двинулся сквозь туман через пути навстречу этим звукам – недоверчивый, взъерошенный, испуганный.
   Я перебрался через рельсы, долго бродил среди набитых железками огромных складов, потом перелез через высокий сетчатый забор, перебежал через улицу прямо перед носом большого автомобиля, преодолел повисший прямо над путями виадук и широкую полосу парка. Гудящая время от времени сирена помогала мне не потерять направление.
   Я оказался в лабиринте улочек старого города, среди высоких каменных зданий – и сразу почувствовал запах многочисленных крысиных гнезд. Это меня напугало, хотя вокруг было тихо и спокойно. Сквозь приоткрытое подвальное окно я проник в ближайший подвал и тут же наткнулся на первую местную крысу, которая с интересом обнюхала мою промокшую шерсть.
   Я удирал от нее, а она бежала за мной по подвалам и коридорам.
   Мне удалось скрыться от нее, и я остался один. Я сплю. Отдыхаю. Просыпаюсь – вокруг собрались крысы, щупают меня своими вибриссами, обнюхивают, дотрагиваются зубами.
   Страх отнимает силы, парализует. Я сижу среди них, в самом центре, и боюсь пошевелиться. Ситуация угнетающая. Крысы наблюдают за моим поведением, проверяют меня на прочность. Я стараюсь вести себя так, как будто мне ничего не грозит, касаюсь мордой ближайшего ко мне самца и скалю свои мощные зубы.
   Он отступает. Я сажусь на задние лапы, слизываю пыль с шерсти, приглаживаю волосок к волоску, ловлю блох.
   Крысы ждут моей реакции. Они давно уже набросились бы на меня, если бы не мое спокойствие, не мои размеры, не мои зубы.
   Я боюсь, нервничаю, и с каждой минутой мне все труднее сохранять спокойствие и невозмутимость.
   Да нет, ничего они мне не сделают. Я же заснул в крысином гнезде, и мокрая шерсть впитала в себя новый запах. Я теперь пахну так же, как здешние крысы. Самки с готовностью изгибаются, увидев меня. Только взгляни на них! Но я не чувствовал этого. Я ощущал себя чужаком. Я боялся.
   Раздается ужасающее рычание кота, привлеченного нашим присутствием. Он мяукает под дверью, царапает и грызет старые доски.
   Мы удираем в следующий подвал.
 
   Я узнаю город, путешествую. Он не похож на тот город, который я покинул. Здесь живет много крысиных семейств. Несколько раз меня прогоняют. Погоня длится недолго, крысы здесь избегают открытой борьбы.
   Обилие еды, которую так просто добыть, полные вкусных отходов помойки. Легкодоступные кладовки магазинов и столовых, торговые залы, склады экзотических фруктов, наполненные пшеницей и рожью элеваторы – крысы здесь без труда набивают себе желудки.
   Прекрасный город – город жратвы, город насыщения.
   Таким я запомнил его в первые дни по прибытии.
   Сейчас я ощущаю беспокойство, потому что даже здесь, в самых глубоких подземельях, сгущается нервная атмосфера, нарастает страх, возникают предчувствия.
   Отзвуки взрывов, детонация, земля дрожит, стены вибрируют – все это сначала доносится издалека, из далекого далека, но постепенно подбирается все ближе. Я сам ясно ощущаю это.
   Я не знаю, что все это означает и в какой мере может быть для меня опасно. Засыпая, я внимательно вслушиваюсь в эти странные, доносящиеся из глубин земли отголоски и стараюсь постичь их смысл, познать их причину.
   Далекое эхо перестало приближаться. Оно остановилось на месте и дальше не продвигается. Отзвуки напоминают гром, грохочущий вслед за молниями проносящихся над городом гроз.
   Но это все же не гром. Это нечто иное – тяжелое, гнетущее. От этих звуков дрожит земля, трясутся стены и фундаменты.
   Предчувствие нарастающей угрозы вызывает у крыс неожиданную реакцию. Они страдают от бессонницы, с презрением относятся к опасности, не задумываясь, нападают на более сильных зверей, часто меняют место проживания – ведут себя совсем иначе, чем в нормальной ситуации.
   Мое беспокойство ещё больше усиливается из-за поведения людей, которые покидают город, уезжают в панике. Многие квартиры опустели. Я пользуюсь этим, забираясь в неведомые прежде края, залитые солнечным светом, знакомлюсь с мебелью и предметами быта – с кроватями, диванами, столами, библиотеками, шкафами, комодами, стульями, шторами, занавесками, лампами. Я изучаю комнаты, кухни, ванные. Убеждаюсь в том, что в каждое из этих помещений можно проникнуть через вытяжку, а если она забрана решеткой, то через заполненное водой отверстие в унитазе – приспособление, с которым я раньше не встречался. Достаточно преодолеть тонкий слой воды и по широкой трубе спуститься вниз до ближайшего канала.
   Это простейшее соединение человеческих жилищ с подземным миром впоследствии не раз спасало мне жизнь.
   Отголоски становятся все громче. Они доносятся с окраин города.
   Тогда… Да, именно тогда я убедился в том, как, в сущности, хрупок и слаб мой самый главный враг – человек.
   Он вдруг появляется в подземелье. В руках у него лампа, бросающая по сторонам на редкость яркий, резкий свет. Он быстро продвигается вперед, замораживая своей сутулой фигурой узкий проход коридора, служившего привычной дорогой множеству крыс. На голове у него шлем, отражающий свет его фонаря. Встревоженные и раздраженные крысы пробегают мимо него, проскальзывая между ногами, задевая за шлем и руки.
   Человек идет все быстрее. И вдруг раздается писк раздавленной крысы. Подземный коридор ведет в расположенный ниже всех остальных подвал, о котором люди давно забыли, замуровав вход в него. Осталась лишь лестница, заканчивающаяся глухой кирпичной кладкой. Для нас – крыс – отсюда много выходов, но для человека они недоступны.
   В подвале много крыс, и неожиданное появление человека вызывает замешательство. Он останавливается, освещая подвал, замечает вход на лестницу и идет туда.
   Мы бросаемся на него, атакуем. Он подбегает к лестнице, освещает фонарем стену и, заметив замурованный прямоугольник, решает отступать тем же путем, каким попал сюда. Он сбрасывает с себя нескольких крыс. Одну из них он изо всех сил швыряет об стену, другой сворачивает шею.
   Он слепит нас светом фонаря, приближается к двери, но вдруг спотыкается и давит совсем ещё маленького, слепого крысенка. Разъяренная самка прыгает и вцепляется ему прямо в лицо. Он выпускает из рук фонарь, лучи которого падают теперь прямо вверх, очерчивая яркий круг на сводчатом потолке подвала.
   Я бросаюсь на него, кусаю, разрываю сукно, кожу, тело.
   Он сражается, убивает, давит. Я изо всех сил кусаю его сзади в шею, втискиваюсь под металлический шлем. Другие крысы следуют моему примеру. Шлем падает на пол.
   Человек опускается на колени, тянет руку за фонарем, но не может до него дотянуться.
   Кровь заливает ему глаза, лицо, руки. Он стоит на коленях, покрытый серой массой крыс.
   Он кричит, извивается, что-то бормочет.
   Одна крыса влезает ему прямо в рот, человек перекусывает её зубами, выплевывает, хрипит, замолкает, падает на спину. Со всех сторон к нему сбегаются крысы.
 
   Беспокойство нарастает. Менее стойкие крысы покидают старый город, переселяются, но спокойных мест нет нигде. По всему городу слышны все усиливающиеся отзвуки. Иногда они утихают, замолкают, но возвращаются снова – ещё более сильные и пугающие. В редкие периоды затишья крысы успокаиваются, тешат себя иллюзиями, что все наконец вернулось на круги своя.
   Не хватает еды, недостает всего, к чему живущие в этом городе крысы успели привыкнуть, – рыбы, мяса, зерна, фруктов, отбросов.
   Большая часть кладовок опустела, с огромного рынка исчезли пахучие пласты солонины, мешки с крупами, горохом, фасолью, горы фруктов – теперь прилавки пусты.
   Все эти перемены произошли слишком быстро, даже непонятно когда. Опустели и кухни и кладовки в оставленных открытыми квартирах. Оставив всю мебель и пожитки, люди, уходя, забрали с собой всю еду.
   На помойках крысы давно уже съели все, что можно было съесть.
   Начались ссоры, скандалы, борьба. Побежденную, упавшую в драке крысу немедленно пожирают прямо на месте. Теперь к чужакам относятся нетерпимо – их разыскивают, преследуют, убивают.
   Все чаще повторяются случаи съедения матерями собственного потомства.
   Однажды ночью грохот перемещается прямо на окраину старого города. Он постепенно приближается, ползет к старым постройкам, накрывает их.
   Ветер приносит с собой тучи едкого дыма. Крысы прячутся в самых глубоких подвалах и норах.
   Пожар. Старый город горит, дома рассыпаются, стены дрожат, потолки трескаются.
   Дым, чад, вонь проникают в глубокие подземелья.
   Вместе с толпой крыс я покидаю ставшие опасными подвалы.
   Изо всех подворотен, подъездов, подвалов, подземелий выходят крысы – ошеломленные, перепуганные, растерянные, полуживые, обезумевшие.
   Ветер срывает с домов горящие крыши, сыплет искрами. Ошалевшие крысы несутся вперед, с каждой минутой их становится все больше и больше. Подальше от огня, от дыма, от пожара. Обожженные, израненные, ослепшие, они спасаются бегством из горящего города.
   Первые ряды, в которых бегу и я, добрались до окружающего старый город рва с водой. Он весь заполнен плывущими к другому берегу крысами. Многие тонут, другие бегут по спинам и головам плывущих. Противоположный откос приближается, я выскакиваю на крутой берег.
   Здесь тоже горят дома, взрывы засыпают нас огнем, кусками штукатурки и кирпичей, осколками, пылью.
   Люди, увидев нас, удирают, в ужасе разбегаются кто куда, прячутся в грозящих рухнуть им на головы домах.
   Мы соединяемся с другими полчищами крыс, нас становится все больше и больше. И хотя многие из нас погибают, армия крыс все растет. Я вскакиваю на лежащую бочку – вокруг меня целое море крысиных спин, заполнивших улицу до самого горизонта. Мы идем вдоль портового канала, к морю, где до сих пор все было спокойно.
   Всю ночь, всю долгую ночь мы идем, падая от усталости. Кругом дым, чад, гарь, пыль. С неба сыплет мелкий секущий дождь. Мы перепрыгиваем через канавы с водой, преодолеваем трясины, проходим песчаные дюны, огороды, сады.
   Добираемся до отдаленного района и разбегаемся по улицам в поисках укрытия. Пахнущий гарью ветер неожиданно меняет направление, и я чувствую запах моря – оно где-то рядом.
 
   Ветер дует беспрерывно. Он вызывает головную боль, простуду, бессонницу. После длительного пребывания в старом городе жизнь в порту, рядом с морем поначалу кажется очень тяжелой. Но понемногу я привыкаю к новому климату. Я узнаю резкий соленый запах моря, шум волн, осваиваюсь с близостью неизвестной мне до сих пор стихии.
   Я поселился в невысоком кирпичном доме с неглубоко выкопанными подвалами и крытой черепицей покатой крышей. Сильный ветер часто срывает куски черепицы и сбрасывает их на землю.
   Под крыльцом перед входом в дом я обнаружил точно такой же пожарный кран, как тот, который был в моем родном городе. Поэтому именно здесь, под лестницей, я и устроил свое гнездо. Здесь слышен каждый шаг людей, но к этим звукам я скоро привык и они перестали меня беспокоить. Конечно же, из моего укрытия есть несколько запасных выходов. Оно соединяется и с соседним подвалом, и с вытяжкой печной трубы – это позволяет мне путешествовать по всем квартирам дома. Но самый интересный ход ведет в подпол ближайшей к крыльцу квартиры на первом этаже – здесь я могу спокойно вслушиваться в издаваемые людьми звуки и вдыхать кухонные ароматы. Вскоре я обнаружил проходы, ведущие в подполья других квартир, расположенных в соседних домах. По вентиляционным трубам я без труда забираюсь на второй этаж и на чердак, где тоже живут люди.
   Кирпичный дом стоит на спокойной, тихой улице. Сзади, со стороны двора растет несколько фруктовых деревьев и кустов. Этот небольшой садик окружен сараями, каморками, курятниками, будками, туалетами, ящиками, огородами, клетками с кроликами, голубятнями, пристроенными к стенам небольших соседних домов.
   Крысы, прибывшие сюда вместе со мной, отправились дальше. Ведь во время дождя каналы в этом районе до краев наполняются водой и жить в них невозможно. Многие крысы утонули. Другие ушли вдоль берега моря – искать более благоприятные для жизни места. Часть разместилась в подвалах и подполах соседних домов, в портовых постройках, в складах, элеваторах, под мостами, на берегах каналов и дамб, построенных для защиты от наводнений.
   Я быстро понял, что через этот район проходит основной канал, связывающий море с внутренней частью города – с доками, причалами и складами.
   Корабли оповещают о своем прибытии протяжным воем сирен. Уже тогда я начал задумываться о продолжении путешествия, ведь мой новый дом находился так близко от проплывавших мимо судов. Я часто наведывался в порт, прохаживался по каменным причалам и смотрел сверху на покрытую толстым слоем масел воду, в которой отражался лунный свет.
   Достаточно перейти через двор, пересечь параллельную соседнюю улицу и тянущуюся за ней полосу построек, затем перепрыгнуть несколько пар рельсов – и уже начинаются длинные причалы и набережные, тянущиеся вдоль канала. Иногда я спускался по неровным ступеням совсем близко к воде – на уровень ленивых волн, и ходил по толстым бревнам, покрытым водорослями и ракушками. Я находил здесь маленьких рыбок, небольших крабов, устриц, улиток, которые вносили некоторое разнообразие в мой довольно монотонный рацион, состоявший в основном из украденного у кур и свиней корма.
   Потеплело, и я решил вернуться в старый город. Я начал тосковать по длинным коридорам подземелий, подвалов и каналов.
   Я вернулся. Город лежал в руинах. Большая часть каналов и подземелий обвалилась. Везде чувствовался запах гари. Отвратительная вонь дыма улетучивалась слишком медленно. В развалинах уже поселились первые крысы, пожирающие падаль.
   В руинах, в чудом не обвалившихся подвалах под завалами обломков я находил гниющие трупы людей, собак, кошек, крыс. Хищные птицы беспрестанно кружили над мертвым городом.
   Я вернулся в кирпичный дом в портовом районе, где чувствуется запах моря, а постоянно дующий ветер насвистывает в вентиляционных трубах чудные мелодии.
   Я веду обычную жизнь крысы: копаюсь в жестяных мусорных бачках, рою все новые и новые норы и проходы, ведущие к спрятанным в кладовках и на складах лакомствам.
   Меня ждут странствия, полные опасностей, противостояний, борьбы и поисков. Я буду уходить все дальше и дальше – чтобы все сильнее жаждать возвращения.
 
   Помню, как по ночам я подбирался поближе к кораблям и присматривался к толстым причальным канатам, якорным цепям, опущенным трапам, подъемным кранам. Я приходил туда, хотя по порту рыскали голодные собаки и свирепые коты, а над плохо освещенными причалами бесшумно кружили совы. Зачем я подвергал себя опасности погибнуть в зубах, клювах, когтях?
   Меня интересовали корабли. Я видел в них плавающие островки суши, на которых – так же как на поезде – можно преодолеть огромные пространства, затратив при этом не так уж много сил.
   В моем родном городе я часто вместе со старым самцом заходил в речной порт, где у причалов стояли баржи. Старик редко залезал на палубу – в его памяти, видимо, с кораблями были связаны какие-то неприятные воспоминания. Он также боялся парящих низко над водой огромных белых чаек.
   Я ещё тогда заметил, что живущие на баржах крысы ревниво охранят свою ограниченную территорию и атакуют намного злее, чем крысы из других районов моего города.
   Мои прогулки заканчивались рядом с кораблем. Я подходил к нему, подбирался как можно ближе, встав на задние лапки, щупал вибриссами толстые канаты и отступал, возвращался в свою безопасную нору, в мой лабиринт, коридоры и проходы которого заполняли весь длинный кирпичный дом и прилегающие к нему постройки.
   Я боюсь войти на корабль, боюсь оторваться от твердого каменного берега.
   Я не хотел этого. Я уже сжился с окружающим меня миром, привык к дому, к помойкам, к протоптанным стежкам, к голосам людей. Я уже знал каждый угол, каждую неровность в кирпичной кладке, все трещины в штукатурке, каждую щель, паутину, каждое пятно на стене.
   Я готовился к путешествию. Я ждал событий, которые позволят мне уплыть и оставить этот город позади.
   Вдоль сточных канав портовой улочки крадется серая тень. При каждом звуке она прижимается к земле, распластывается на камнях. Вдруг тень останавливается и прислушивается к доносящимся из окна звукам флейты.
   Я все время прихожу сюда. Дом, из которого доносятся влекущие меня звуки, находится на той же улице. Я издалека чувствую момент, когда человек начинает играть, и тут же покидаю свое гнездо. Туда приходят и другие крысы, а человек даже не знает, как много крыс слушает его. Они сбегаются со всех сторон, взбираются по водосточной трубе, залезают на крышу, втискиваются в вентиляционные проходы и форточки, влезают на деревья, прошмыгивают по карнизу на балкон, жмутся к стенам.
   Звуки, которые человек извлекает из длинной темной пищалки, ошеломляют, зовут, манят. Хочется оказаться как можно ближе к их источнику, добраться до того места, где они рождаются, познать их суть, прикоснуться к ним.
   Человек играет. На фоне ярко освещенной занавески четко вырисовывается его согбенная фигура. Он играет каждый день, когда солнце скрывается за горизонтом, а птицы готовятся ко сну. Он играет, хотя из других помещений дома, расположенных ниже, доносятся иные звуки – булькающие и лязгающие, заглушающие музыку. Как только он берется за инструмент, живущие этажом ниже люди начинают вести себя очень шумно.
   Я бегу, я все ближе и ближе к источнику звуков. Со всех сторон, из всех закоулков и подвалов вылезают крысы. Безлюдная улица наполняется длинными подвижными тенями. Растения под балконом, откуда доносится музыка, колышутся, как будто их шевелит ветер.
   Я стараюсь подобраться как можно ближе. Цепляясь за вьющийся по стене плющ, я взбираюсь на балкон и проскальзываю в комнату. С высоты книжной полки я наблюдаю за человеком: он держит у рта длинную черную трубку, которая издает преображающие меня, парализующие волю звуки. Окаменев, застыв, не дыша, я слушаю музыку. Как будто все происходит во сне, но ведь это же не сон.
   Человек перестает играть, отодвигает инструмент от своих губ, складывает, прячет в футляр, закрывает его.
   Ко мне возвращается способность двигаться, мир вокруг снова становится пугающим. Я боюсь. В каждом шорохе скрыта опасность.
   Музыка успокаивает, дарит ощущение полной безопасности, дает возможность оторваться от постоянной необходимости добывать пишу, стирать резцы, искать проходы, все время быть настороже, постоянно бояться нападения кота, совы, лисы или чужих крыс. Эта музыка освобождает от страха, дарит ощущение восхитительного забытья.
   Я, пошел бы за ней куда угодно, куда бы она ни привела меня. С того момента, как я впервые услышал её, я хочу слушать её все время, всегда. Я жду её каждый день и в те вечера, когда старый человек не берет инструмента в руки, чувствую себя больным, нервным, обеспокоенным. Другие крысы тоже в такие дни ведут себя более агрессивно – кидаются друг на друга, кусаются, мечутся по улицам, даже нападают на людей.
   Человек не замечает крыс, он не видит, как они собираются вокруг дома, как слушают его музыку.
   Улица, где он живет, ведет к порту – прямо на причал, у которого швартуются корабли. Я помню громкий крик прохожего, укушенного крысой: он в темноте наступил ей на хвост.
   Старик тут же перестал играть и вышел на балкон, а завороженные музыкой крысы мгновенно разбежались во все стороны. Я зарылся в бумагах под стеной и слушал оттуда булькающие звуки, которые издавали собравшиеся на улице люди.
   На следующий день в то же самое время старик, прежде чем достать из футляра инструмент, широко распахнул балконную дверь и поставил свой стул так, чтобы видеть все, что происходит в ясном кругу, освещенном лампой газового фонаря.
   Когда он начал играть, крысы, как обычно, побежали в сторону дома, на секунду останавливаясь на границе света и тьмы, а затем быстро проскакивая ярко освещенное пространство. Их становилось все больше и больше. Он наблюдал за ними – за околдованными, ошеломленными, неподвижно застывшими серыми тенями.
   С тех пор он всегда играл так и внимательно следил за нашим поведением.
   Но жители первого этажа и близлежащих домов как могли старались заглушить его музыку – включали всякие приспособления, шумели, кричали.