Альберт Зарипов
Минки М.О.Н-ки
Пролог
… Я тут сейчас отхожу от полетов на переговоры в горы. Недели две назад отправили меня с группой охранять одного полковника, который каждый день на вертушке отправлялся к чеченцам перемирие заключать. Прилетим мы в село какое, высадим нашего переговорщика, а сами охраняем вертолет и себя любимых. Военный «голубь мира» в полковничьих погонах сидит неподалеку в кругу ихних белобородых старейшин и о чем-то договаривается. Ну первые дни было страшновато. «Восьмерка» на земле стоит, а мы с солдатами вокруг нее рассредоточимся и весь день торчим, как сурки на пригорке. И главное, что мы всегда только лишь на одном «Ми-восьмом» летали и больше никакого воздушного прикрытия нет, даже этих «крокодилов». Первую неделю по разным местам шастали, а вот вторую – только в одно село или аул, хрен его разберет, но зато поближе к горам. Сначала к вертушке только старики приходили, ну а потом – все, кому не лень. А затем еще и духи повылазили. Думают, что мы не различим их. А рожи-то у всех обветренные, а там, где борода раньше была, – кожа белая. Первое время они обходили нас стороной, все вокруг кружили, а затем осмелели и подходить стали. Пожалуются на Россию, которая уже двести лет чеченский народ уничтожает и всякое такое, после чего уходят свое оружие обслуживать: чистить, смазывать, пристреливать. Для боевиков побеседовать с русскими военными – все равно как политинформация для замполита. Чехи свою душу-то растравят, а потом идут опять прадедушкин кинжал точить… Мы особо так в дискуссии не вступаем и держим ухо, что называется, востро… Вернее, пытались держать…
В этом ауле один душара до того обнаглел, что замучил своими просьбами. Говорит, что есть у него Винторез с оптикой, но нет совсем патронов к нему. У ВСС ведь патроны специальные 9-ти миллиметровые. И вот он просит, чтобы я ему патроны от Винтореза продал, по одному доллару за одну штуку. А он видит, что Винторез только у меня есть, так ко мне и идет. Ну не выдержал я и пообещал ему продать патроны, но по пять баксов. Дух согласился сразу. Он ведь теперь будет первым парнем, то есть боевиком в их ауле. Ведь бесшумная снайперская винтовка есть только у него и все дела. Вот пообещал я ему продать боеприпасы, а сам вечером, после возвра – щения на базу, пошел к знакомым кегебешникам, мол, ребята, что тут можно сделать. Винтовка эта очень удобная и бесшумная и в этих краях очень даже редкая вещь. Купить ее он ну никак не мог. Значит досталась ему или от нашего убитого снайпера или же от сдавшегося в плен солдатика. Может даже это винтарь из нашей бригады – помнишь, в январе духи пятьдесят человек в плен взяли и там ведь было штук шесть-семь Винторезов. Ну а бывшие поначалу патроны он, ясен перец, не по воробьям расстрелял, а по нашим бойцам и офицерам. Так что надо было втихаря от начальства провести такую спецоперацию, чтобы и Винтовка и еј хозяин надолго замолкли. Вот я и пошел к контрикам – у них ведь разные специалисты есть, которые могут всякие пакости творить…
Утром они выдают мне одну пачку патронов винторезовских и говорят, чтобы я отошел на десять метров от того, кто будет ими стрелять. Я узнал у своего полковника-дипломата, когда мы в последний раз полетим в это село – оказывается, что завтра. Ну на следующий день уже там, когда вертушка начала винты раскручивать на обратную дорогу, тут я этому духу пачку и продал за пятьдесят баксов. Сам побыстрее на борт и ноги в руки. Пошел вечером к ГэБистам и пропили мы эти зеленые рубли. Короче, их взрывотехник в патроны вместо пороха взрывчатую смесь засыпал. Так что от выстрела Винторез разлетится на куски. Посмеялись мы, всю водку выпили и на следующее утро я готовлюсь к возвращению в батальон. А в одиннадцать часов прибегает этот московский полковник и кричит, чтобы мы еще раз слетали с ним. Когда я узнал, что лететь нужно в это же самое село, то меня чуть было кондрашка не хватил… И чего только я не делал чтобы отмазаться: и больным притворился, и про приказ срочно вернуться в часть вспомнил, и даже замену себе нашел, но ни хрена не помогает. Полкан-то из Москвы, чуть ли не из Генштаба. Орет, что уволит и арестует и под трибунал отдаст, причем все это сделает одновременно и прямо здесь, в Ханкале. Короче говоря, пришлось полететь. Сижу в вертолете и прощаюсь с жизнью. Даже солдаты заметили, что я такой белый, как покойник. Прилетели мы в этот аул. Миротворец пошел опять языком чесать. Я бойцов вокруг вертушки расставил, а сам из борта не высовываюсь. Только в иллюминаторы смотрю за своими солдатами. Как обычно местный народец подтянулся, но ходят вокруг и все какие-то хмурые. Сижу час – полкан не идет. Мне уже приспичило поссать, но сижу и терплю. Через два часа возвращается наш полковник. Вокруг него как всегда толпа дедов и чехов-боевиков. Вертолет запускает движок и начинает обороты набирать, а я выскочил наружу чтобы обежать Ми-8 и облить с другой стороны колесо. Ну и заодно собрать группу. Тут из толпы чеченов на меня бросается какой-то дух с вот такенным кинжалом. Орет диким голосом. Его свои задержали, а мои солдаты руку заломали и положили на землю лицом вниз. А он продолжает кричать, что я его брату вчера патроны продал и тот вместе с винтовкой взорвался. Вокруг поднялся шум-гам. Душары тоже начинают заводиться, но их дедушки останавливают. Полковник ничего не поймет. Только что вроде бы мир был, а тут такая каша заваривается… Собрался опять мосты дружбы налаживать… Я ему кричу, что сматываться нужно. Заскочили мы в вертолет и обратно полетели. Хорошо, что вдогонку нам не влупили. Тут уже полкан начал ко мне докапываться, про какие проданные вчера патроны кричал этот чечен. Он же ничего не знает про эти штучки-дрючки. А я делаю непонимающее лицо и говорю, чтобы в следующий раз один, без меня, слетал и узнал все, что его интересует. Потом я пошел в хвост вертушки и за занавесочкой в щель между нижними створками помочился. Сразу легко стало, как будто заново родился. Как прилетели мы на базу, так я сразу бойца за водкой отправил и потом к взрывотехникам пошел отмечать свое второе рождение. Ну а в батальон вернулся, так я сразу к комбату пошел сдаваться и все начистоту выложил. Командир сначала выругал меня за самодеятельность, потом посмеялся и отправил меня готовить группу к выходу. Вот мы сейчас и на боевом задании…
– Да, неслабо ты тут работаешь. – задумчиво проговорил я, растянувшись на своем спальнике: Времени пока было навалом и можно было потравить душу.
– Ну я на выходе – это дело понятное. А ты-то чего напросился на войну? – Закуривая сигарету, спросил меня командир группы, с которой я сегодня и завтра буду шариться по зеленке.
– Ну ни хрена ж себе! – Усмехнувшись, Возмутился я. – Ты же вчера сам жаловался, что у тебя нет второго офицера в группе, а тебе на войну идти. Вот я и предложил свою кандидатуру.
– Так я же спьяну пожаловался! – Пыхнув в небо дымом, рассмеялся командир.
– А я спьяну и напросился значит…
Глава 1. Первая засада.
… А сейчас тут перемирие. Никто ни с кем не воюет. Все ходят довольные и даже улыбаются нам иногда. Днем сейчас почти не стре – ляют, а по ночам частенько бывает. – Вводил меня в оперативную обс – тановку старший лейтенант Олег Кириченко.
Я отложил топокарту в сторону и слушал имеющиеся сведения о замирившемся на время противнике. Боевая активность вражьих сил в светлое и темное время суток, последние потери с чужой и нашей стороны, новая тактика ведения боевых действий со всевозможными сюрпризами и неприятностями, наши силы и боевые возможности, транспорт и иные средства доставки, маршруты и пути выдвижения, воздушная или артиллерийская поддержка, ближайшие российские подразделения, время обязательных сеансов радиосвязи и дежурные частоты, все эти моменты приобрели для меня особую остроту и актуальность, поскольку я вновь оказался на войне с еј суровыми законами выживания, а праздная мирная жизнь осталась где-то далеко позади…
Позавчера я, как старший команды, доставил прошедших шестимесячную подготовку солдат из 22-ой бригады в наш откомандированный на Ханкалу 3-ий Батальон. Сдав по списку молодых бойцов, я стал подыскивать варианты своего благополучного возвращения обратно, на большую землю. В последнее время автомобильные колонны туда не шли. Вертолеты Ми-26, а также Ми-8 и Ми-6, конечно, летали, но «левых» попутчиков старались не брать и оставалось только дожидаться «чартерного рейса военного транспортника, который по имеющимся разведданным должен был состояться через несколько суток.
В первый же день я отправился к своему однокашнику – лейтенанту Коле Тимофееву, который командовал группой во второй роте. В его палатке нашлась свободная койка для меня и вопрос с ночлегом был улажен.
До вечера я провалялся на солдатском ложе, читая найденную на его тумбочке книжку про какого-то страдальца-любовника, который всеми путями старался выбраться из Советского Союза. Обложка и начальные страницы книжки были вырваны и, скорее всего, использованы для нужд военного времени.
– Что, зачитался? – спросил вернувшийся с занятия по ТСП Николай.
Надо бы прочесть, пока вы ее не оприходовали полностью, – Оторвался я от чтения. – Тут такая херня написана, что мы, татары, еще со времен монгольского ига вас, русских ненавидим. Вот я, как махровый представитель башкиро-татарской нации, хочу узнать, какими же способами и методами я вас ненавижу.
– Ну и как узнал? – Заглянул он в страницу. – До этого места я еще не дошел.
– Через месяц дойдешь. Вернее досидишься, – Я захлопнул книжку и, потягиваясь, встал. – Ну я понимаю, страницы. А вот обложку-то зачем было рвать? Даже название не узнаешь. Интересно, кто же автор? С чеченцами нас уже стравили и мы благополучно воюем, на радость нашим врагам. А сейчас русских и татар друг на дружку начинают науськивать…
– Она называется, кажется, «Любожид», а кто написал – не помню. Но судя по тексту, какой-то еврей. Они там все рвутся в свой Израиль, а русские красавицы не хотят их отпускать.
– Ну не только русские. – Мы уже вышли из палатки и шли к деревянному столу, стоявшему под густой кроной платанов. – Там, в книжке кривоногая, косоглазая и злая татарка, работавшая начальницей отдела милиции в международном аэропорту Шереметьево, тоже втюрилась в красавца-еврея и под разными предлогами не выпускала из Союза. Крутила с ним любовь, водила по ресторанам и театрам… А когда еврей все-таки улетел, то она с горя застрелилась из табельного Макарова и прямо в своем рабочем кабинете.
– А может из-за зависти. Он ведь упорхнул, а она осталась, – засмеялся Коля, выкладывая свой груз. – Сейчас еще двое подойдут и тогда начнем беседу.
Тимофеев успел съездить на пригородный рынок и купить шашлыка и водки. Я захватил привезенную из Ростова фляжку с огненной водичкой, которая тоже присоединилась к местному угощению.
Небольшой деревянный столик и две скамейки, вкопанные в землю рядом с живой изгородью, создавали обычный сельский или дачный пейзаж. Но гудящие за деревьями вертолеты и отдаленные выстрелы напоминали о войне.
Солнце своим краем коснулось горизонта и кровавый диск медленно исчезал с небосклона.
– Надо было мне эту книжку прочитать два года назад. Я тогда перед разводом помог своей убывающей жене усыновить одного еврейского мальчика. Она, как и положено женщине, сразу забыла про свои обещания и я теперь выплачиваю на него алименты, – Сказал я, усевшись за стол.
– Ну ты прямо как отец Терез. У них есть мать Тереза, а ты у нас отец. И охота же тебе было содержать чужого ребенка…. – иронично посмеялся лейтенант, расставляя на столе выпивку и закуску. – Так сколько можно вас ждать? Шяшлик остывает. Водка греется.
– Не надо ля-ля. – к столу подходило двое наших знакомых лейтенантов, с которыми я поздоровался и по-дружески обнялся. – Солнце уже село и водка не может нагреться.
– Все! Пора начинать беседу. – Воскликнул Тимофеев, взяв на себя роль тамады и посчитав все приготовления завершенными.
Первая бутылка была открыта и металлические колпачки, которые обычно предохраняют взрыватели 82-мм мин, стали наполняться «живой водой».
Весь вечер мне травили местные байки про войну, а я в ответ рассказывал про наши приключения в городе Буденновске.
Домашнее вино, конечно, дело хорошее, – прокомментировал Николай празднование нами дня военного медика и продолжил:
– Тут Валерка Златозубов недавно на засады ходил, ну на этот малый хребет. Четыре ночи выходили на охоту и ничего, все впустую. И на пятую, последнюю, засаду он решил не пойти и остался на дневке. А с группой вместо себя отправил Олежку Лобанова, который был у него вторым офицером. И надо же было именно в эту ночь по – падается ЗиЛ-длинномер. Наши его не обстреляли, а просто тормознули на лесной дороге. Стали машину досматривать. Сидят там, в кабине два чеха, белые от страха и даже говорить не могут – подумали, что их сейчас и кончат. А кузов доверха загружен ящиками с левой водкой. Ну ничего из оружия и боеприпасов нет и Олежка стал чесать затылок от такой задачи. И придумал: попросил водилу довезти их до одного места, чтобы к дневке поближе идти было. Сел он в кабину, а группа в кузове на ящиках едет. Бойцы втихую для командира три бутылки взяли. А для себя – не знаю. Доехали они до нужного поворота, выгрузились и отпустили машину. Тут у чехов от радости появляется красноречие и они предлагают нашим целый ящик водки взять с собой. Но образцовый командир группы вежливо благодарит и говорит, что они уже взяли три бутылки. Короче говоря, так они и отпустили ночью в лесу этот грузовик с водкой.
Приходит группа на дневку и Лобанов докладывает Валерке про этот ЗиЛ. А Златозубов от возмущения только минуту молчал, а потом полчаса вполголоса матом крыл все вокруг: бестолковых командиров, отпускающих ночью в лесу грузовики с самопальной водкой; чеченцев, которые поехали по этой дороге именно на пятую ночь; себя, любимого, решившего отоспаться после четырех засад; бойцов своей группы, которые не надоумили молодого командира на гораздо большие подвиги, чем эти несчастные три бутылки…
Весь остаток ночи потом Валера не спал и переживал от такой упущенной удачи. Днем их на броне эвакуируют и по прибытии в батальон оба офицера сразу идут на доклад к командиру. Про свои четыре ночи Златозубов докладывает точно и четко, но потом хватается за сердце и говорит, что про пятую ночь пусть докладывает старший лейтенант Лобанов, а он не может… Тут Олежка встает и рассказывает про этот Зил с длинным прицепом, как тормознули, досмотрели, доехали и потом … отпустили.
Комбат все внимательно выслушивает и затем спрашивает:
– Понятно. А где водка?
Златозубов начинает краснеть и отворачивается, а Олежка добросовестно достает эти три поллитровые бутылки и ставит на стол перед командиром батальона. Тот смотрит на это «богатство» и так вкрадчиво спрашивает:
– Иэто все?
Старший лейтенант Лобанов отвечает, что все… Тут Валера не выдерживает и выбегает наружу, чтобы посмеяться без ущерба для своей карьеры и послушать издалека возмущенные вопли и матюки нашего батяни. Через десять минут, когда все стихло, Златозубов заходит обратно и, не вовремя, получает выговор с занесением. А Лобанова поставили вечным дежурным по ЦБУ, сейчас опять сидит в дежурке, уже вторую неделю через день на ремень.
– А что тут можно было сделать? – интересуюсь я исключительно для расширения своего военного кругозора. – Что доехали почти до дневки и следы оставили, тут все понятно. А водка?
– Да ты что! – тоже возмущается Коля. – На этом грузовике нужно было доехать до самой дневки. Чехов держать в кабине. А на базу радиограмму сразу же отстучать, чтобы отправили два крытых «Урала» с броней. Потом вся водка перегружается в наши машины, группа садится на броню и все уезжают по домам.
– А чеченский водила? – уточняю я.
– Да на зилке нужно было или весь бензин на землю слить, чтобы они только через полдня смогли выехать из леса. Или же воздух из колес стра – вить и дать им велосипедный насос. Водка ведь левая, а значит незаконная. Никакие стандарты не соблюдены, а может там повышенное содержание эфирных и сивушных масел? Вот и выходит, что мы всем батальоном могли спасти мирное население Чечни от недоброкачественного спиртосодержащего продукта. Хозяева водки были бы рады, что их отпустили с автомашиной целыми и невредимыми. А наш скромный Олежка Лобанов был бы кумиром целого батальона, а может и всей бригады…
– Он бы капитаном уже ходил, если ее сюда привез, – засмеялся Сергей. – А сейчас он дежурным летает по нарядам.
– Да, этой водки хватило бы на полгода весь батальон поить, – улыбнулся я.
Ближе к полуночи беседовать стало не с чем и мы расползлись по своим кроваткам.
Как мы и договаривались, утром Николай попытался было меня разбудить, но потом махнул рукой и убыл со своей группой на стрельбище.
Проснувшись около десяти утра, я пошел в свою бывшую роту, в которой я несколько месяцев назад командовал первой группой.
Сейчас от прежнего офицерского и солдатского состава остался лишь один солдат Шатульский, который был в моей группе единственным молодым бойцом. Но сейчас он являлся старшим расчета АГС-17 в четвертой группе.
Моей бывшей первой группой теперь командовал старший лейтенант Олег Кириченко. Человеком он был добродушным и понятливым —, увидав мою болезненную физиономию, он предложил мне подлечиться, что было весьма кстати.
После короткой, но приятной беседы, мы с ним отправились в ружпарк роты. Он для того, чтобы отобрать оружие для завтрашнего выхода, а я для того, чтобы просто посмотреть на свое бывшее вооружение.
Ружпарк был расположен в маленьком вагончике и в двух небольших самодельных пирамидах умещалось все штатное оружие группы, включая ночные прицелы и бинокли. Моего Винтореза с ночным прицелом в пирамиде не было и Олег пояснил, что он не любит эту мелкую винтовку, которую он за ненадобностью сдал на склад РАВ.
Меня это известие почему-то обрадовало. Чужие руки могли доконать пусть бывшую, но все-таки мою снайперку. Все остальное вооружение и оптика в принципе была в порядке. Не хватало только различной мелочевки в виде резинового наглазника на ночник или дневной прицел.
После отбора оружия и заполнения ведомости закрепления оружия, мы отправились обратно в палатку продолжать беседу. Там-то мы и договорились до того, что завтра я в качестве второго офицера иду на двухсуточный боевой выход с группой Кириченко.
Покидая расположение первой роты, которая обитала в трех палатках, я случайно наткнулся на двух своих контрактников, с которыми был в Буденновске.
Обрадовавшись, Русин и другой, похожий на бандюка, крепыш рассказали, что они служат в третьей группе первой роты, на войну ходили всего один раз, а сейчас просто гоняют балду в своей палатке.
Зайдя к ним для интереса, я убедился, что балду здесь гоняло довольно большое количество дембелей и контрактников. У противоположного выхода палатки красовались импортный телевизор и видеомагнитофон. Стоявший рядом солдат громко выкрикивал названия фильмов на кассетах и остальное скопление военных горячо обсуждало, что именно нужно смотреть в первую очередь: боевик со Шварцем или Ван Даммом, просто эротику или жестокую порнуху. С минимальным перевесом над голыми, но крайне жесткими немецкими тетками победу одержал Жан Клод…
Просмотр солдатами посреди бела дня видеофильмов с порно или Ван Даммом, да еще во время учебных занятий, когда все офицеры находятся в роте – для меня все это было ужасающей дикостью, свидетельством полного разложения и деградации всего личного состава. Первой мыслью было желание застроить весь этот сброд раздолбаев и разгильдяев и пробежать марш-бросок-десятку с полной выкладкой, но я быстро вышел из прокуренной темноты на свет, вспомнив, что я тут гость и только. А для них есть целый командир роты вместе с командирами групп с замполитом, отвечающими за моральный облик своих подчиненных.
На следующее утро, дав клятвенное обещание о том, что никто из начальства не узнает про взятый напрокат во второй роте автомат АКС-74 и прихватив его с собой, я пожал Коле руку и побежал к автопарку, стараясь не попадаться никому на глаза.
В парке уже гудели двигатели БМП и через десяток минут две боевые машины с разведчиками на броне выехали на пыльную дорогу. Сидевший на головной броне командир наклонился к механику и обе машины остановились. Подбегая к ним, я увидал руку старшего начальника, указывающую на свою бронемашину, и я быстро взобрался на БМП.
– Вперед! – крикнул Кириченко и беемпешки запылили по дороге.
Держась рукой за ствол пушки, я на ходу плюхнулся рядом с командиром на что-то мягкое, брошенное на ребристый бронелист.
– Мне еще молодого лейтенанта дали вчера. – прокричал мне на ухо Олег. – Он на второй беемпешке старший!
– А где мои боеприпасы? – спросил я. Во второй роте я взял автомат с нагрудником, а магазины с патронами и гранаты обещал дать Кириченко.
– У кого боекомплект? – обернулся к своим солдатам Олег. – Сейчас дадут.
Сидевший на башне боец стал поочередно подавать мне снаряженные магазины и гранаты, которые я укладывал в карманы лифчика.
Тем временем наша небольшая колонна выехала на асфальтовую дорогу и понеслась к городу, на окраине которого виднелся милицейский блокпост. Через несколько минут мы подъехали к нему и механики стали притормаживать, чтобы аккуратно объехать выложенные зигзагами железобетонные блоки.
– Недавно у них бронетранспортер-восьмидесятку духи подорвали. Прямо у них под носом. – Показал Олег на место взрыва.
БТР уже был убран и о случившемся напоминали лишь свежая воронка и разлетевшиеся вокруг ошметки железа и резины, да еще масляные пятна на земле.
– Менты каждое утро свой бетеер выставляли снаружи блокпоста, чтобы местных автолюбителей попугать. Ставили всегда на одно и тоже место – у этих бетонных блоков. А духи ночью подползли и спокойно так зарыли фугас. Скорее всего радиоуправляемый. Вот утром менты, как обычно, выгнали БТР и поставили его на старое место. Ну душары подождали слегка и как шарахнули фугас. Короче, дым от горящего бетеера мы от своих ротных палаток видели. – На ходу рассказывал мне командир группы. – А вот и Минутка.
Мы выехали на большую площадь.
– Тут скраю раньше стояло кафе «Минутка» – поэтому и площадь так называется. А мы сейчас на Пригородный едем…
Наши бронемашины обогнули площадь и понеслись к другой окраине города, где было расположение бывшего танкового полка. После прихода к власти других правителей советский танковый полк был переформирован в национальное военное подразделение. Но, несмотря на это преобразование, повсюду сохранилась бывшая советская атрибутика: плакаты, стенды, наглядная агитация и даже некоторые таблички у входов в здания. Все это мы могли наблюдать, проезжая мимо бывших казарм танкистов, в которых теперь располагались не то погранцы, не то морпехи. Мы проехали дальше до въезда в автопарк, где на боевом посту стоял часовой.
В танковом парке расположилось подразделение вевешников. Солдаты и офицеры, проживавшие в боксах для хранения боевой техники, с интересом разглядывали наше разнообразное вооружение и разношерстную амуницию и обмундирование.
Нам выделили пустой бокс и мы, загнав в него наполовину БМП-шки, расположились за ними. Солдаты расстелили свои плащ-палатки на бетонном полу, на которых потом выложили спальные мешки.
Командир группы, молодой лейтенант и я тоже развернули свои палатки и спальники. Не теряя лишнего времени, мы тут же подожгли таблетки сухого спирта, на которых разогрели консервные банки из сухпая. Пока готовился наш завтрак Кириченко с различными подробностями рассказывал нам про свои приключения со взрывоопасными патронами от Винтореза. Даже для меня такие фокусы были в диковинку, хотя я уже довольно долго прослужил в спецназе. Ну а для молодого лейтенанта услышанное от Олега было чем-то невообразимым.
– А если они эти патроны теперь нашим продадут или подбро – сят? – озабоченно чесал он затылок от этого рассказа.
– Ну купить-то наши врядли купят. У них этого добра нава – лом. – Логично объяснял командир группы. – А если кому и подбросят из наших, то сам же виноват будет. Патроны нужно брать только свои, из своего же цинка, а не какие-то левые.
– Такие штуки еще немцы с партизанами проделывали, – Вспомнил я. – Снарядят патроны взрывчаткой и подбросят народным мстителям. Обычно после выстрела затвор от винтовки вылетал назад и пробивал через глаз голову стрелка.
– А этот московский полковник ничего не узнал? – не переставал удивляться лейтенант.
– Не знаю. Когда я уезжал обратно в батальон, то он тоже вроде бы собирался в Москву. – Помешивая ложкой кашу и бросая в банку кусочки лука, отвечал Олег.
Я не снимал свою банку с рисовой кашей с огня и дожидался, пока рис на дне не подгорит до красной хрустящей корочки. Наступал самый ответственный момент, когда нужно было вовремя убрать банку с огня. А то рис подгорит до черноты и горелый запах придаст всему содержимому неприятный привкус.
– Ну ты как кореец. – Заметив это кулинарное действо, сказал Олег. – Они тоже любят поджаренный рис есть. У них даже специальные электрические кастрюльки, что ли, продаются, где рис подгорает до нужной кондиции.
– Вот только про корейскую кухню давай не будем! – Я даже передернулся, но продолжал следить за своей банкой. – Вот очень уважаю ихнюю острую рыбу, морковчу, салаты всякие. Но в последнее время что-то меня не тянет. Особенно, про собачатину слышать даже не могу.