Страница:
Когда Россия и Америка победили фашизм, они же не уничтожали немецкий народ. Зачем же Запад убивает Россию, переболевшую коммунизмом? Разве язву лечат чумой? Разве смерть — это врач болезни?.. А нынче чума, мор, смерть на Руси! Только чума называется “реформой”. Увы! Увы!..
Почему я обращаюсь к тебе, далекий американский друг мой? Почему говорю тебе о судьбе России, а не кричу кремлевским властителям, опьяненным беззаконием и хаосом, и вседозволенностью, и нежданным, кровавым, мгновенным обогащеньем?
Во времена татарского плена русские князья ездили в Орду за ярлыками на власть.
Теперь новые пагубные, слепые хозяева Руси летают за ярлыками на власть в Америку. Ключи от Врат Тысячелетнего Кремля нынче в твоих руках, брат Билл. Да!.. Далеко за океан залетели золотые русские Ключи Власти!.. Но чужие ключи от чужих врат гнетут!
Господь дал каждому народу на земле свой язык, дом и свои ключи к дому его, и Ты знаешь, кто ходит в ночи с чужими ключами у чужих дверей… Тать, вор ночной ходит!.. да!.. Но не Ты же, брат благородный мой?.. не Ты?..
… Со времен императора Петра Первого властители Руси стали по-рабьи взирать на Запад и подражать ему.
Русь стала несметной медведицей с головой попугая.
И вот нынче голова попугая и день, и ночь бессонно глядит на Запад и одурело повторяет сатанинские, чужие, иноязыкие, инокровные слова и приказы! да…
И вот за десять последних лет Русь стала дремучей колонией Запада! Словно из огромного мешка, разверстого над необъятными, послушными просторами русскими, сыплется на русские наивные, льняные головушки сатанинский западный мусор из рок-песен, детективов, порнографии, языческих суеверий…
Старик в деревне сказал мне: “Воистину Америка хочет надеть вечный, удушающий презерватив на вольный, детоносный русский, лихой фаллос!..” И надевает!..
Брат! Разве может жить страна, которой не нужны: крестьянин-кормилец, рабочий, инженер, шахтер, врач, учитель, мудрец, поэт, а нужны: банкиры-кровососы, проститутки, убийцы, охранники, политики с рыбьими стеклянными глазами, безголосые мутные певцы, лживые журналисты и кривые глумословы-юмористы?..
Разве червь иль тля могут заменить душистый плод?..
И вот Россия стала такой колониальной страной! таким червем! такой утлой тлей!..
Но есть закон: если страна стала колонией — то неизбежно вослед грядет, поднимается антиколониальная, кровавая, открытая война и партизанская борьба…
А Россия может воевать и в открытом поле, и в глухом, волчьем, партизанском лесу! да!.. Знают об этом загробные, заунывные Мамай-хан, и Наполеон Бонапарт, и Гитлер. И зачем умножать печальный этот ряд?..
Древние мудрецы говорят, что милосердие выше поста, выше молитвы, выше смерти, выше жизни! А русская пословица говорит: “Лежачего не бьют”!
А Америка бьет, топчет Русь лежачую… И око Господа гневно взирает на это богомерзкое, звериное зрелище!.. Сильный бьет слабого… Долго… Упоенно… Кровь брызжет…
Россия простила Германии фашизм… Япония простила Америке Хиросиму и Нагасаки…
А что же мечтающая о мировом величии Америка не может простить России коммунизма, который уже насмерть повержен?
Где же американское вселенское милосердие? Великодушие великой державы?..
Брат Билл! За тысячу лет моих странствий я много видел поверженных стран и народов.
И средь обломков многих империй, казалось бы вечных и монолитных, печально ступала нога моего седого осла.
Нынче я брожу средь руин необъятной Русской Империи, что вмиг оборвалась, рухнула, как лавина в снежных горах, и погребла, похоронила под собой многие миллионы безвинных человеков. И погребает, и хоронит по сей день… У меня была кибитка в Таджикистане, но она сгорела, осталась только обгорелая подушка — хочешь, я пришлю тебе этот талисман войны?..
Брат! И твоя блаженная полусонная Америка — тоже текучая Империя, и придет — увы! — ее срок-исход, и разве хочешь ты, чтоб ее так же безжалостно топтали, как ты топчешь кроткую, православную Русь — страдалицу ХХ века?
Но нынешние властители — и ты средь них, вновь мечтают о мировом господстве над народами божьими.
И вот я брожу по земле века сего и вижу огромный Стол, стоящий посреди Земли. И Стол этот безбрежно уставлен обильными яствами и богатствами земли, и сидят за столом многочисленные гости и пируют!
Только Стол этот неровно, косо стоит на необъятном холме иль горе, так что все яства и богатства сползли вниз, где сидят и ликуют праздничные, душистые, громкие человеки, а у вершины Стола сидят обделенные, потные, кроткие человеки, которые и сотворили эти богатства, но у них только хлеб, картошка и самогон в бутылках.
И это Стол Народов земли! Или “Стол общечеловеческих ценностей!”
И к этому Столу гонят, как овец, силой гонят все покорные, рабьи народы.
И многие сидят, смирившись, за этим страшным Столом!..
И вот разноцветный, медоносный букет народов становится тусклым веником для подметанья хрустальных дворцов и банков — пирамид ХХ века!.. да!
Не дай Аллах!..
Брат Билл! И я был за этим кривым Столом, и ел картошку, и хлеб бедности, и видел тебя средь громких и сытых человеков, но ты не заметил меня…А Тамадой, Хозяином за этим всенародным Столом был Дьявол! Шайтан с хрустальным бокалом в червивых руках! да!..
И я тогда подумал, что если ощипать, ободрать павлина, страуса, журавля, соловья, попугая, райскую мухоловку, колибри, фазана алмазного и других пернатых — то все дивные божьи птицы станут лишь дрожащими, утлыми курицами для вселенского, интернационального, общечеловеческого бульона!
И этот “бульон обобранных, ободранных народов” разливали, подавали за тем косым Столом?
Но я не приемлю бульон сей, а люблю воду сокровенных, высокогорных родников, от которых золотые песчинки хрустят на веселых зубах! да!..
Но Аллах опрокинет этот кривой Стол и сатанинский вавилонский бульон прольется по хладной земле… да!..
Брат! Я пишу тебе в прогорклой, палой, мшистой избе псковской деревни Синего Николы… Вот куда мы забрели с моим ослом Аль Яхшуром. Тут для осла травяное раздолье!.. Осел мой от трав стал атласным, шелковым… Нигде в мире нет такого дикого, медового, духмяного разнотравья, как в забытой, задушенной, богооставленной России…
Тут, в этих самых диких на земле и самых духмяных, медовых, русских, вольных травах пасет Господь Своих Коней! Коней Возмездья! Коней Атомного Апокалипсиса! Ах, тут не надо давать! давать овса! овса Коням Апокалипсиса!.. Я видел в ночах этих огромных Коней, похожих на тысячелетние дубы в ночи. Эти Кони ходят по океанам и летают в небе! да!..
Тут, на Руси, стоит Чаша Терпенья божьего, чаша народного русского горя! И она полнится! полнится! полнится… И Она на весь мир разольется!..
Иль Ты хочешь, брат, чтоб Русь вспыхнула на весь мир тысячами Чернобылей?.. И розовые, сытые американские домики вмиг стали бы, как черные, палые, курные избы заброшенных русских деревень?..
Брат!
Я знаю, что письмо мое не дойдет до Тебя. А если дойдет, то ничего не изменится. Ибо нельзя остановить выпущенную стрелу или пулю, иль летящий с горы валун. Но и я не могу остановить горьких, бедных слов моих.
Пока Те Атомные Кони бродят в русской несметной, дикой траве…
Ай, не нужно овса, овса в диких, сладких травах Коням Апокалипсиса…
… Брат Билл, я говорю эти слова Тебе, потому что людей, алчущих правды и любви, в нынешней России поистине поджаривают на гигантском Вертеле-Шампуре останкинской телебашни… И нестерпим чад горящей правды и любви, обволакивающий, уморяющий, удушающий всю необъятную Россию!..
Нестерпим этот чад для меня и — я думаю — для Тебя, дальний брат мой?..
Я верю в это.
И еще: я вспоминаю страшное изреченье древнего шейха: “Для богатых, красивых, здоровых, молодых — весь мир… Для нищих, больных, старых — только родина…”
Твоя Америка любит и притягивает богатых и красивых. А Россия нынешняя — святая долина, обитель, бескрайняя равнина бедных и страдающих.
Но Господь любит бедных… Разве Спаситель бродил и учил во дворцах, а не в нищих селеньях и на пыльных дорогах?..
Прощай, курчавый, улыбчивый друг мой!
Ты скажешь: что ж я, ветхий старец, грожу жалким мизинцем из диких русских трав Всесильной Электронной Америке?.. Да! да!.. Ха-ха!..
Но когда я гляжу на разбитые, размытые руки русских голодных старух-доярок в заброшенных, задушенных деревнях, я думаю, что пальцы этих старух — и есть Божьи гневные указующие Персты!.. Вот Они!..
А когда я гляжу в янтарные зрачки своего вечного, ясновидящего осла (а осел мой всегда чует близких волков!), я, содрагаясь, вижу в этих роящихся зрачках грядущие, близкие огни горящих небоскребов.. Вот Они!..
В Последние Времена даже тихоходные ослы становятся бешеными, огненными, пенными Конями Апокалипсиса! Увы! увы!..
А эти Кони мчатся только в ад…
Не дай, Аллах!.. Не дай Аллах, брат Билл, Тебе и твоей блаженной Америке оказаться на таком осле!.. Ведь на его горящей спине — увы! — может поместиться все грешное человечество… С любовью, твой Ходжа Насреддин.
Рис. Александра МОСКВИТИНА
СЛОВО РЕДАКТОРА
МИР "ДОМУ" ТВОЕМУ!
НА ТАГАНКЕ, У ГУБЕНКО
Почему я обращаюсь к тебе, далекий американский друг мой? Почему говорю тебе о судьбе России, а не кричу кремлевским властителям, опьяненным беззаконием и хаосом, и вседозволенностью, и нежданным, кровавым, мгновенным обогащеньем?
Во времена татарского плена русские князья ездили в Орду за ярлыками на власть.
Теперь новые пагубные, слепые хозяева Руси летают за ярлыками на власть в Америку. Ключи от Врат Тысячелетнего Кремля нынче в твоих руках, брат Билл. Да!.. Далеко за океан залетели золотые русские Ключи Власти!.. Но чужие ключи от чужих врат гнетут!
Господь дал каждому народу на земле свой язык, дом и свои ключи к дому его, и Ты знаешь, кто ходит в ночи с чужими ключами у чужих дверей… Тать, вор ночной ходит!.. да!.. Но не Ты же, брат благородный мой?.. не Ты?..
… Со времен императора Петра Первого властители Руси стали по-рабьи взирать на Запад и подражать ему.
Русь стала несметной медведицей с головой попугая.
И вот нынче голова попугая и день, и ночь бессонно глядит на Запад и одурело повторяет сатанинские, чужие, иноязыкие, инокровные слова и приказы! да…
И вот за десять последних лет Русь стала дремучей колонией Запада! Словно из огромного мешка, разверстого над необъятными, послушными просторами русскими, сыплется на русские наивные, льняные головушки сатанинский западный мусор из рок-песен, детективов, порнографии, языческих суеверий…
Старик в деревне сказал мне: “Воистину Америка хочет надеть вечный, удушающий презерватив на вольный, детоносный русский, лихой фаллос!..” И надевает!..
Брат! Разве может жить страна, которой не нужны: крестьянин-кормилец, рабочий, инженер, шахтер, врач, учитель, мудрец, поэт, а нужны: банкиры-кровососы, проститутки, убийцы, охранники, политики с рыбьими стеклянными глазами, безголосые мутные певцы, лживые журналисты и кривые глумословы-юмористы?..
Разве червь иль тля могут заменить душистый плод?..
И вот Россия стала такой колониальной страной! таким червем! такой утлой тлей!..
Но есть закон: если страна стала колонией — то неизбежно вослед грядет, поднимается антиколониальная, кровавая, открытая война и партизанская борьба…
А Россия может воевать и в открытом поле, и в глухом, волчьем, партизанском лесу! да!.. Знают об этом загробные, заунывные Мамай-хан, и Наполеон Бонапарт, и Гитлер. И зачем умножать печальный этот ряд?..
Древние мудрецы говорят, что милосердие выше поста, выше молитвы, выше смерти, выше жизни! А русская пословица говорит: “Лежачего не бьют”!
А Америка бьет, топчет Русь лежачую… И око Господа гневно взирает на это богомерзкое, звериное зрелище!.. Сильный бьет слабого… Долго… Упоенно… Кровь брызжет…
Россия простила Германии фашизм… Япония простила Америке Хиросиму и Нагасаки…
А что же мечтающая о мировом величии Америка не может простить России коммунизма, который уже насмерть повержен?
Где же американское вселенское милосердие? Великодушие великой державы?..
Брат Билл! За тысячу лет моих странствий я много видел поверженных стран и народов.
И средь обломков многих империй, казалось бы вечных и монолитных, печально ступала нога моего седого осла.
Нынче я брожу средь руин необъятной Русской Империи, что вмиг оборвалась, рухнула, как лавина в снежных горах, и погребла, похоронила под собой многие миллионы безвинных человеков. И погребает, и хоронит по сей день… У меня была кибитка в Таджикистане, но она сгорела, осталась только обгорелая подушка — хочешь, я пришлю тебе этот талисман войны?..
Брат! И твоя блаженная полусонная Америка — тоже текучая Империя, и придет — увы! — ее срок-исход, и разве хочешь ты, чтоб ее так же безжалостно топтали, как ты топчешь кроткую, православную Русь — страдалицу ХХ века?
Но нынешние властители — и ты средь них, вновь мечтают о мировом господстве над народами божьими.
И вот я брожу по земле века сего и вижу огромный Стол, стоящий посреди Земли. И Стол этот безбрежно уставлен обильными яствами и богатствами земли, и сидят за столом многочисленные гости и пируют!
Только Стол этот неровно, косо стоит на необъятном холме иль горе, так что все яства и богатства сползли вниз, где сидят и ликуют праздничные, душистые, громкие человеки, а у вершины Стола сидят обделенные, потные, кроткие человеки, которые и сотворили эти богатства, но у них только хлеб, картошка и самогон в бутылках.
И это Стол Народов земли! Или “Стол общечеловеческих ценностей!”
И к этому Столу гонят, как овец, силой гонят все покорные, рабьи народы.
И многие сидят, смирившись, за этим страшным Столом!..
И вот разноцветный, медоносный букет народов становится тусклым веником для подметанья хрустальных дворцов и банков — пирамид ХХ века!.. да!
Не дай Аллах!..
Брат Билл! И я был за этим кривым Столом, и ел картошку, и хлеб бедности, и видел тебя средь громких и сытых человеков, но ты не заметил меня…А Тамадой, Хозяином за этим всенародным Столом был Дьявол! Шайтан с хрустальным бокалом в червивых руках! да!..
И я тогда подумал, что если ощипать, ободрать павлина, страуса, журавля, соловья, попугая, райскую мухоловку, колибри, фазана алмазного и других пернатых — то все дивные божьи птицы станут лишь дрожащими, утлыми курицами для вселенского, интернационального, общечеловеческого бульона!
И этот “бульон обобранных, ободранных народов” разливали, подавали за тем косым Столом?
Но я не приемлю бульон сей, а люблю воду сокровенных, высокогорных родников, от которых золотые песчинки хрустят на веселых зубах! да!..
Но Аллах опрокинет этот кривой Стол и сатанинский вавилонский бульон прольется по хладной земле… да!..
Брат! Я пишу тебе в прогорклой, палой, мшистой избе псковской деревни Синего Николы… Вот куда мы забрели с моим ослом Аль Яхшуром. Тут для осла травяное раздолье!.. Осел мой от трав стал атласным, шелковым… Нигде в мире нет такого дикого, медового, духмяного разнотравья, как в забытой, задушенной, богооставленной России…
Тут, в этих самых диких на земле и самых духмяных, медовых, русских, вольных травах пасет Господь Своих Коней! Коней Возмездья! Коней Атомного Апокалипсиса! Ах, тут не надо давать! давать овса! овса Коням Апокалипсиса!.. Я видел в ночах этих огромных Коней, похожих на тысячелетние дубы в ночи. Эти Кони ходят по океанам и летают в небе! да!..
Тут, на Руси, стоит Чаша Терпенья божьего, чаша народного русского горя! И она полнится! полнится! полнится… И Она на весь мир разольется!..
Иль Ты хочешь, брат, чтоб Русь вспыхнула на весь мир тысячами Чернобылей?.. И розовые, сытые американские домики вмиг стали бы, как черные, палые, курные избы заброшенных русских деревень?..
Брат!
Я знаю, что письмо мое не дойдет до Тебя. А если дойдет, то ничего не изменится. Ибо нельзя остановить выпущенную стрелу или пулю, иль летящий с горы валун. Но и я не могу остановить горьких, бедных слов моих.
Пока Те Атомные Кони бродят в русской несметной, дикой траве…
Ай, не нужно овса, овса в диких, сладких травах Коням Апокалипсиса…
… Брат Билл, я говорю эти слова Тебе, потому что людей, алчущих правды и любви, в нынешней России поистине поджаривают на гигантском Вертеле-Шампуре останкинской телебашни… И нестерпим чад горящей правды и любви, обволакивающий, уморяющий, удушающий всю необъятную Россию!..
Нестерпим этот чад для меня и — я думаю — для Тебя, дальний брат мой?..
Я верю в это.
И еще: я вспоминаю страшное изреченье древнего шейха: “Для богатых, красивых, здоровых, молодых — весь мир… Для нищих, больных, старых — только родина…”
Твоя Америка любит и притягивает богатых и красивых. А Россия нынешняя — святая долина, обитель, бескрайняя равнина бедных и страдающих.
Но Господь любит бедных… Разве Спаситель бродил и учил во дворцах, а не в нищих селеньях и на пыльных дорогах?..
Прощай, курчавый, улыбчивый друг мой!
Ты скажешь: что ж я, ветхий старец, грожу жалким мизинцем из диких русских трав Всесильной Электронной Америке?.. Да! да!.. Ха-ха!..
Но когда я гляжу на разбитые, размытые руки русских голодных старух-доярок в заброшенных, задушенных деревнях, я думаю, что пальцы этих старух — и есть Божьи гневные указующие Персты!.. Вот Они!..
А когда я гляжу в янтарные зрачки своего вечного, ясновидящего осла (а осел мой всегда чует близких волков!), я, содрагаясь, вижу в этих роящихся зрачках грядущие, близкие огни горящих небоскребов.. Вот Они!..
В Последние Времена даже тихоходные ослы становятся бешеными, огненными, пенными Конями Апокалипсиса! Увы! увы!..
А эти Кони мчатся только в ад…
Не дай, Аллах!.. Не дай Аллах, брат Билл, Тебе и твоей блаженной Америке оказаться на таком осле!.. Ведь на его горящей спине — увы! — может поместиться все грешное человечество… С любовью, твой Ходжа Насреддин.
Рис. Александра МОСКВИТИНА
СЛОВО РЕДАКТОРА
Александр Проханов
Дорогие читатели “Завтра”, ваша поддержка ощущалась на всем протяжении нашей недолгой истории — и в 91-м, когда мы начинали сопротивление, и в 93-м, когда газета сгорела в пожарище Дома Советов и вновь возродилась усилиями патриотов.
У нас нет покровителей во власти. За нами не стоят богатые банки. Мы не опираемся на партию или организацию. Мы — горстка независимых патриотических журналистов, работающих на пределе возможностей. И поэтому я обращаюсь к вам с насущной просьбой. Подписывайтесь на “Завтра”. Устойчивый костяк подписчиков обеспечит необходимую концентрацию средств и убережет нас от случайностей и возможных со стороны власти репрессий, направленных на наших самоотверженных распространителей. Судьба “Завтра” в ваших руках!
Александр ПРОХАНОВ, главный редактор “Завтра”
Дорогие читатели “Завтра”, ваша поддержка ощущалась на всем протяжении нашей недолгой истории — и в 91-м, когда мы начинали сопротивление, и в 93-м, когда газета сгорела в пожарище Дома Советов и вновь возродилась усилиями патриотов.
У нас нет покровителей во власти. За нами не стоят богатые банки. Мы не опираемся на партию или организацию. Мы — горстка независимых патриотических журналистов, работающих на пределе возможностей. И поэтому я обращаюсь к вам с насущной просьбой. Подписывайтесь на “Завтра”. Устойчивый костяк подписчиков обеспечит необходимую концентрацию средств и убережет нас от случайностей и возможных со стороны власти репрессий, направленных на наших самоотверженных распространителей. Судьба “Завтра” в ваших руках!
Александр ПРОХАНОВ, главный редактор “Завтра”
МИР "ДОМУ" ТВОЕМУ!
Александр Бобров
У Даля приведена точнейшая пословица: “Каково на дому, таково и самому!” Это можно отнести к самочувствию в квартире, в семье, на подворье. Но куда важнее на наших необозримых пространствах, продуваемых всеми ветрами, на бесконечных наших дорогах, уводящих из родного гнезда, чувствовать и беспокоиться: каково там, в нашем общем, великом и безалаберном дому — России?
Если бы меня сейчас попросили подобрать единственный ответ, я бы высказался литературно: нестроение, мой безработный сосед сказал бы: бардак, а владелец иномарки с самопроизвольно влючающейся сигнализацией ответил: лафа. Вроде бы нормально — каждый сам по себе. Но в том-то и дело, что для общинной, православной, многонациональной, но терпимой России — ненормально!
И это нестроение, эту ненормальность усиленно и небескорыстно поддерживают многие СМИ, зловеще высвечивает телеэкран. Уж про явную ложь, развратные и русофобские передачи говорить противно, а вот идет сейчас по РТВ передача “Национальный интерес”, вроде бы Киселев-2 хочет в суть вникнуть, выяснить все точки зрения. На самом деле, подбором участников, репликами, режиссурой стравливает поколения, людей разных убеждений и верований. У него священнослужители в условиях студии от поверхностно-скоростного спора как будто к склокам переходят.
Но есть передача на 3-м канале, которая отстаивает уже который год этот самый национальный интерес, а точнее, русские интересы, поддерживает русского человека и его мир. Это — “Русский дом” с бессменным руководителем и ведущим Александром Крутовым. Один раз слег с температурой, попросил провести меня, обсудил вечером, хрипя. А утром: нет, старик, собрался, попробую сам!..
У “Русского дома” — четыре стены-основы: Земля, данная Богом и собранная поколениями предков; Вера православная, которая держит на этой земле, определяет нашу культуру; Семья, которая в русском понимании шире единокровных связей; Земное воинство, которое хранит все три заглавных ипостаси. Во все четыре стены-фундамента впиваются вражеские стрелы. Но “Русский дом” стоит, принимает под свой кров все новых друзей-единомышленников. Кстати, с газетой “Завтра” у нас много общих авторов и героев: от писателей Крупина, Личутина, Бородина до скульптора Клыкова, певиц — Татьяны Петровой и Татьяны Ждановой. Ну а политики и верослужители знают, что нестесненное русское, православное слово в первую очередь прозвучит здесь.
Но эфир — быстротечен, записи уступают прямой передаче. Да к тому же прием “Русского дома” ограничен московским регионом, а слава о нем перешла близлежащие области.
Потому-то и было решено выпустить ежемесячный журнал “Русский дом” — не прямой аналог, дайджест-повторитель передачи, а издание, стоящее на том же фундаменте, повторяющее полюбившиеся читателям рубрики, но продолжающее их, углубляющее, выводящее на общероссийские просторы. Вообще, даже в наш телевизионный век надо вспоминать слова классика: “Я словом — могу все!” А камера, пусть и телевизионная, пусть и с монтажными эффектами — может на духовном поле не все. Журнал вышел в цветном оформлении, в разноголосице мнений и впечатлений, но это — живорожденное издание. На подходе — второй номер. Первый номер кончается заметками бывшего начальника внешней разведки генерала Шебаршина. Одна запись: “Историческая миссия телевидения — свести русского человека к уровню среднеамериканского кретина”. Передача “Русский дом” и ее новорожденный журнал борются с этой миссией. В чем и сможет убедиться читатель, если подпишется на “Русский дом”!
Александр БОБРОВ
ПОДПИСНОЙ ИНДЕКС Роспечати: 45987
14 октября, в день Покрова Богородицы, состоится вечер “Покровские посиделки”, посвященный 5-летию “Русского дома” и рождению журнала. Ждем гостей к 18 часам 30 мин. в Концертном зале “Останкино”. Справки по телефонам: 925-00-50; 923-58-82; 215-11-71
У Даля приведена точнейшая пословица: “Каково на дому, таково и самому!” Это можно отнести к самочувствию в квартире, в семье, на подворье. Но куда важнее на наших необозримых пространствах, продуваемых всеми ветрами, на бесконечных наших дорогах, уводящих из родного гнезда, чувствовать и беспокоиться: каково там, в нашем общем, великом и безалаберном дому — России?
Если бы меня сейчас попросили подобрать единственный ответ, я бы высказался литературно: нестроение, мой безработный сосед сказал бы: бардак, а владелец иномарки с самопроизвольно влючающейся сигнализацией ответил: лафа. Вроде бы нормально — каждый сам по себе. Но в том-то и дело, что для общинной, православной, многонациональной, но терпимой России — ненормально!
И это нестроение, эту ненормальность усиленно и небескорыстно поддерживают многие СМИ, зловеще высвечивает телеэкран. Уж про явную ложь, развратные и русофобские передачи говорить противно, а вот идет сейчас по РТВ передача “Национальный интерес”, вроде бы Киселев-2 хочет в суть вникнуть, выяснить все точки зрения. На самом деле, подбором участников, репликами, режиссурой стравливает поколения, людей разных убеждений и верований. У него священнослужители в условиях студии от поверхностно-скоростного спора как будто к склокам переходят.
Но есть передача на 3-м канале, которая отстаивает уже который год этот самый национальный интерес, а точнее, русские интересы, поддерживает русского человека и его мир. Это — “Русский дом” с бессменным руководителем и ведущим Александром Крутовым. Один раз слег с температурой, попросил провести меня, обсудил вечером, хрипя. А утром: нет, старик, собрался, попробую сам!..
У “Русского дома” — четыре стены-основы: Земля, данная Богом и собранная поколениями предков; Вера православная, которая держит на этой земле, определяет нашу культуру; Семья, которая в русском понимании шире единокровных связей; Земное воинство, которое хранит все три заглавных ипостаси. Во все четыре стены-фундамента впиваются вражеские стрелы. Но “Русский дом” стоит, принимает под свой кров все новых друзей-единомышленников. Кстати, с газетой “Завтра” у нас много общих авторов и героев: от писателей Крупина, Личутина, Бородина до скульптора Клыкова, певиц — Татьяны Петровой и Татьяны Ждановой. Ну а политики и верослужители знают, что нестесненное русское, православное слово в первую очередь прозвучит здесь.
Но эфир — быстротечен, записи уступают прямой передаче. Да к тому же прием “Русского дома” ограничен московским регионом, а слава о нем перешла близлежащие области.
Потому-то и было решено выпустить ежемесячный журнал “Русский дом” — не прямой аналог, дайджест-повторитель передачи, а издание, стоящее на том же фундаменте, повторяющее полюбившиеся читателям рубрики, но продолжающее их, углубляющее, выводящее на общероссийские просторы. Вообще, даже в наш телевизионный век надо вспоминать слова классика: “Я словом — могу все!” А камера, пусть и телевизионная, пусть и с монтажными эффектами — может на духовном поле не все. Журнал вышел в цветном оформлении, в разноголосице мнений и впечатлений, но это — живорожденное издание. На подходе — второй номер. Первый номер кончается заметками бывшего начальника внешней разведки генерала Шебаршина. Одна запись: “Историческая миссия телевидения — свести русского человека к уровню среднеамериканского кретина”. Передача “Русский дом” и ее новорожденный журнал борются с этой миссией. В чем и сможет убедиться читатель, если подпишется на “Русский дом”!
Александр БОБРОВ
ПОДПИСНОЙ ИНДЕКС Роспечати: 45987
14 октября, в день Покрова Богородицы, состоится вечер “Покровские посиделки”, посвященный 5-летию “Русского дома” и рождению журнала. Ждем гостей к 18 часам 30 мин. в Концертном зале “Останкино”. Справки по телефонам: 925-00-50; 923-58-82; 215-11-71
НА ТАГАНКЕ, У ГУБЕНКО
М. Ковров
Пьесу “Иванов” Чехов написал нечаянно, за десять дней, после одного разговора с Коршем. Премьера состоялась в Москве, в театре Корша в 1887 г.
Иванов женился на жидовке, рассчитывал на золотые горы, а вышло совсем наоборот. Сарра переменила веру, и родители ее прокляли — ни копейки ей не дали. Ошибся Иванов. Теперь кается, да поздно. Жену разлюбил, сживает ее со свету, чтобы жениться на Саше, дочери своего университетского друга Лебедева, и взять приданое. Жена умирает от чахотки. На новой свадьбе доктор Львов объявляет во всеуслышание, что Иванов — подлец. Иванов кончает самоубийством (“каждое действие я оканчиваю, как рассказы: все действие веду мирно и тихо, а в конце даю зрителю по морде”).
Впрочем, актеры уговорили Чехова, и на первом представлении Иванов умер от разрыва сердца. Очевидец свидетельствует: “Это было что-то невероятное. Публика вскакивала со своих мест, одни аплодировали, другие шикали и громко свистели, третьи топали ногами…”
Такого возбуждения в публике отродясь не видал суфлер, прослуживший в театре 32 года… Чехову было 27.
Роли знали только Давыдов (Иванов) и Глама-Мещерская (Сарра), остальные играли по суфлеру и по внутреннему убеждению.
На премьере присутствовала вся семья Чехова и многие его знакомые. Маша, сестра, находилась в полуобморочном состоянии. С М. М. Дюковским сделалось сердцебиение и он бежал. А. С. Киселев схватился за голову и искренно возопил: “Что же я теперь буду делать?” Чехов выходил на вызовы, Давыдов тряс ему руку, а Глама, на манер Манилова, другую его руку прижимала к своему сердцу.
На следующий день Чехова посетил известный драматург В. А. Крылов, на пьесах которого держался репертуар Малого театра, и предложил переработать пьесу, гонорар — пополам. Чехов, между тем, всем писал, что пьеса имела успех. Однако петербуржцы считали, что ни труппа Корша, ни московская публика не могут понять “Иванова”, московские рецензии возбуждали у них смех. Суворин, издатель газеты “Новое время”, считавшейся крайне реакционной, взял на себя хлопоты о постановке пьесы на императорской сцене, но требовал переделок. Чехов переделал комедию в драму. Его нерушимая воля была такова: Сарру должна играть первая актриса Александринской сцены М. Г. Савина. Суворин остался неудовлетворен переделанной пьесой, а Савина наотрез отказалась от Сарры и взяла роль Саши. Чехов сделал новую Сашу для Савиной, пришлось опять переписывать весь IV акт. Он так замучился, до такой степени возненавидел пьесу, что готов был кончить ее словами: “Палками Иванова, палками!” И тут Суворин присылает ему письмо: “Иванову необходимо дать что-нибудь такое, из чего видно было бы, почему две женщины на него вешаются и почему он подлец, а доктор — великий человек”. Савина тоже спрашивает: почему Иванов подлец? Очевидно, его не понимали. Либо пьеса не получилась, и он написал не то, что хотел.
Литературная критика отнеслась к пьесе враждебно, трактовала Иванова как ренегата, изменившего высоким идеалам шестидесятых годов.
В. Г. Короленко возмущался тем, что Чехов заставляет поклоняться пошлому негодяю (Иванову), он обвинил Чехова в “грубой тенденциозности” и считал, что его “тенденция направлена на защиту негодяйства” и против “негодующих” (доктора Львова).
Прошло 110 лет. В Москве, на Таганке, Николай Губенко ставит “Иванова”… Либо Губенко не знает истории постановок “Иванова” и ставит, как написано, либо знает ее слишком хорошо. Я думаю — не знает. Его спектакль вырван из круга проблем, так мучивших предшественников.
С 1954 г. (знаменитого спектакля М. О. Кнебель с Б. Смирновым — Ивановым) “пошлый негодяй”, несмотря на стенания Короленко, полностью оправдан, конфликт пьесы сводится к противостоянию героя и среды. Среда — мерзопакостная, и то, что у Иванова опустились руки, не о ренегатстве свидетельствует и не об усталости, а о прозорливости: выхода для таких, как Иванов, не приготовила жизнь. Самоубийство Иванова — это победа героя, “прорыв кольца” (критик М. Туровская). Пустили даже петуха: “русский Гамлет”. “Высокая нравственная сфера, в которой билась его мысль”, — так изъяснялась сама Кнебель.
Б. Чирков — Лебедев и А. Шатов — граф Шабельский (дядя Иванова), изображая эту самую “среду” в спектакле интеллигентной Кнебель, своих героев не щадили нисколько. Актер Киселевский, первый исполнитель роли Шабельского, жаловался, что его заставляют играть такого сукиного сына, как граф. Киселевский, на которого Чехов возлагал большие надежды, на премьере не сказал правильно ни фразы. Буквально ни одной. Все сто десять лет так и играли графа сукиным сыном.
У Губенко граф Шабельский — Л. Бутенин — и председатель земской управы Лебедев — В. Борцов — вызывают несокрушимую зрительскую симпатию. Разрушена вековая традиция… Что граф! Даже старуха неопределенной профессии в исполнении Зинаиды Славиной — и та вызывает определенно положительные эмоции. Оказалось также, что в “Иванове”, как и в других пьесах Чехова, “главных” ролей — много.
Чехов жаловался, что в труппе Корша нет женщин, “и у меня 2 прекрасные женские роли погибают ни за понюшку табаку”. На втором спектакле вместо актрисы Рыбчинской, у которой внезапно заболела дочь, в роли Саши выступила Омутова. Чехов на другой день прислал ей только что вышедшие “Пестрые рассказы” с надписью: “Евгении Викторовне Омутовой, спасшей мою пьесу”.
После премьеры в Александринском театре Чехов писал Суворину: “Я не могу забыть, что Стрепетова (Сарра) плакала после III акта”, и — через несколько дней ему же: “Женщины в моей пьесе не нужны. Главная моя была забота не давать бабам заволакивать собой центр тяжести, сидящий вне их”. Стрепетова — великая трагическая актриса. Все было: и величие, и трагизм. Но такие женщины в пьесе не нужны!
У Губенко женщины прекрасны (Сарра — Елизавета Устюжанина, Саша — Елена Оболенская). Не “высокая нравственная сфера”, а именно они держат этот спектакль и, в частности, уровень актерских работ И. Бушмелева (Иванова) и Д. Перова (доктора Львова). Именно ими определена интонация фразы Шабельского — Бутенина: “Я не могу допустить мысли, чтобы живой человек вдруг ни с того ни с сего умер”. Фразы случайной, неакцентированной и — ключевой в спектакле. Похоже, в этой пьесе Чехова женские роли — главные. (Отношение Чехова к женщинам достаточно ясно характеризует короткая фраза из письма к старшему брату Александру, написанному в месяц премьеры в Александринке: “Как бы ничтожна и виновата ни была женщина, ты не имешь права… быть в ее присутствии пьяным”.) Когда Чехов узнал, что Сашу будет играть Савина, он всерьез подумывал о переименовании пьесы в “Сашу”. История написания пьесы и игра Оболенской допускают такое переименование.
Традиция предписывает играть доктора Львова честным человеком, всегда и всюду говорящим правду. Такие люди настолько привыкают к правде, что все ими сказанное кажется им правдой и поэтому их никто не любит. Из суворинского “великого человека” доктор стал, кажется, единственным отрицательным персонажем чеховской драматургии. Для разнообразия его иногда играют влюбленным в Сарру, но ничего не меняется. Может быть, из-за противодействия текста: банальный поворот сюжета Чехову нежелателен. Доктор — плохой человек, он изводит “правдой” хорошего Иванова. А ситуация очень проста: на глазах доктора умирает молодая женщина, и сделать он ничего не может.
В июле 1887 г. Ф. Шехтель сообщал о здоровье Николая, брата Чехова: “По приезде из Бабкина он зашел ко мне, и в тот же вечер хлынула кровь — кровь не бутафорская. На другой день хуже. Сегодня он присылает записку: просит прислать доктора, совсем истекает кровью”. В конце сентября Николай появился у Чехова в Москве, и через три дня пропал. В эти дни Чехов неожиданно начинает “Иванова”. В связи с болезнью Николая Чехов писал: “Бывают минуты, когда я искренне горюю, что я медик, а не невежда”.
Через несколько месяцев после Александринской премьеры Николай умер. За месяц до смерти стал кроток, ласков и необыкновенно степенен. Все время мечтал о том, как выздоровеет и начнет писать красками. В Третьяковской галерее на картине Левитана вы видите осенний день, даму, идущую по аллее в Сокольниках. Дама нарисована Николаем Чеховым.
Д. Петров играет именно это. Говорит какие-то слова. Не может не говорить. Потому что — невыносимо. А тут еще ни копейки не платят.
Все шло к тому, что Чехов и Дунечка Эфрос, подруга сестры Маши по курсам Герье, должны были пожениться. Провожая ее домой после своих именин, Чехов сделал предложение. Чтобы не было препятствий со стороны родителей Чехова (Дунечка — из богатой семьи, невеста с хорошим приданым, но они могли не одобрить женитьбы на еврейке), она решила перейти в православную веру. Родители Дунечки воспротивились крещению, разрыв с ними был неизбежен, Дуня нервничала — и ее отправили на минеральные воды. Вскоре она вышла замуж… Евдокия Исааковна Коновицер умерла в концлагере во Франции в 1943 г., куда немцы вывезли ее из дома престарелых в Париже.
На премьере у Корша Маша узнала в Иванове и Сарре брата и Дунечку и потеряла сознание.
На свадьбе Иванова и Саши неожиданно появляется доктор и объявляет, что Николай Алексеевич Иванов — подлец. Доктор понимает: Иванов ни в чем не виноват. Но Сарра умерла. Он знает, что все обвинения голословны, несправедливы, у него психоз, он, наверное, сходит с ума, но ведь не может быть, чтобы никто не был виноват! И он сам в первую очередь.
— Николай Алексеевич Иванов, объявляю во всеуслышание, что вы подлец! (Вспомни о Сарре!.. Строго говоря, умерших нет, а есть только убитые. Каждый смертный случай, кроме общих причин, указывает на недостаток забот друг о друге.)
Правота доктора абсолютна.
Киселевский, получив роль, обычно прятал ее за зеркало и не вынимал до премьеры. Иногда, играя очередную непрочитанную роль, он обнаруживал, что пьеса в стихах, и начинал говорить стихами (все актеры были талантливы). После Гоголя и Островского роли стали учить: слишком хороши тексты. Выучившие текст имели больший успех у публики. Чехов кардинально изменил театр: кроме роли, нужно было знать пьесу. Если же спектакль не имеет успеха, то или пьеса не годится, или у актеров пороху не хватает.
Невероятный успех МХАТа Чехов так и объяснял: старательны, учат роли (хотя “талантами не блещут”). Жаловался на Станиславского и Немировича-Данченко: “Я готов дать какое угодно слово, что оба они ни разу не прочли внимательно моей пьесы”. Оказалось, не шутил.
Мы не знаем, любят ли друг друга Иванов и Сарра. Не знает этого и Чехов: это “известно только им да Господу Богу, больше никому”. (А иногда неизвестно и им самим.) Как ставить такие пьесы, как их “читать” — это система Станиславского. Однако при жизни Чехова никакой системы еще не было, и он противился постановке “Иванова”. “Даже и читать его не смейте”, — говорил Чехов Станиславскому, который был на три года младше. (Но сам знал: все началось с “Иванова”, с того самого момента, когда в день премьеры в Александринском театре он увидел: актеры от радости блуждают, как тени.)
— Как же пьесу Чехова по системе Станиславского может ставить не Станиславский? — не понимал Б. Бабочкин. Его Иванов был неприятен, это была пародия на исполнение этой роли Б. Смирновым в спектакле Кнебель, Сашенька — хищница (конечно, все это так могло и быть). Пьеса осталась непрочитанной. Спектакли Бабочкина по Островскому и Горькому были великолепны.
Пьесу “Иванов” Чехов написал нечаянно, за десять дней, после одного разговора с Коршем. Премьера состоялась в Москве, в театре Корша в 1887 г.
Иванов женился на жидовке, рассчитывал на золотые горы, а вышло совсем наоборот. Сарра переменила веру, и родители ее прокляли — ни копейки ей не дали. Ошибся Иванов. Теперь кается, да поздно. Жену разлюбил, сживает ее со свету, чтобы жениться на Саше, дочери своего университетского друга Лебедева, и взять приданое. Жена умирает от чахотки. На новой свадьбе доктор Львов объявляет во всеуслышание, что Иванов — подлец. Иванов кончает самоубийством (“каждое действие я оканчиваю, как рассказы: все действие веду мирно и тихо, а в конце даю зрителю по морде”).
Впрочем, актеры уговорили Чехова, и на первом представлении Иванов умер от разрыва сердца. Очевидец свидетельствует: “Это было что-то невероятное. Публика вскакивала со своих мест, одни аплодировали, другие шикали и громко свистели, третьи топали ногами…”
Такого возбуждения в публике отродясь не видал суфлер, прослуживший в театре 32 года… Чехову было 27.
Роли знали только Давыдов (Иванов) и Глама-Мещерская (Сарра), остальные играли по суфлеру и по внутреннему убеждению.
На премьере присутствовала вся семья Чехова и многие его знакомые. Маша, сестра, находилась в полуобморочном состоянии. С М. М. Дюковским сделалось сердцебиение и он бежал. А. С. Киселев схватился за голову и искренно возопил: “Что же я теперь буду делать?” Чехов выходил на вызовы, Давыдов тряс ему руку, а Глама, на манер Манилова, другую его руку прижимала к своему сердцу.
На следующий день Чехова посетил известный драматург В. А. Крылов, на пьесах которого держался репертуар Малого театра, и предложил переработать пьесу, гонорар — пополам. Чехов, между тем, всем писал, что пьеса имела успех. Однако петербуржцы считали, что ни труппа Корша, ни московская публика не могут понять “Иванова”, московские рецензии возбуждали у них смех. Суворин, издатель газеты “Новое время”, считавшейся крайне реакционной, взял на себя хлопоты о постановке пьесы на императорской сцене, но требовал переделок. Чехов переделал комедию в драму. Его нерушимая воля была такова: Сарру должна играть первая актриса Александринской сцены М. Г. Савина. Суворин остался неудовлетворен переделанной пьесой, а Савина наотрез отказалась от Сарры и взяла роль Саши. Чехов сделал новую Сашу для Савиной, пришлось опять переписывать весь IV акт. Он так замучился, до такой степени возненавидел пьесу, что готов был кончить ее словами: “Палками Иванова, палками!” И тут Суворин присылает ему письмо: “Иванову необходимо дать что-нибудь такое, из чего видно было бы, почему две женщины на него вешаются и почему он подлец, а доктор — великий человек”. Савина тоже спрашивает: почему Иванов подлец? Очевидно, его не понимали. Либо пьеса не получилась, и он написал не то, что хотел.
Литературная критика отнеслась к пьесе враждебно, трактовала Иванова как ренегата, изменившего высоким идеалам шестидесятых годов.
В. Г. Короленко возмущался тем, что Чехов заставляет поклоняться пошлому негодяю (Иванову), он обвинил Чехова в “грубой тенденциозности” и считал, что его “тенденция направлена на защиту негодяйства” и против “негодующих” (доктора Львова).
Прошло 110 лет. В Москве, на Таганке, Николай Губенко ставит “Иванова”… Либо Губенко не знает истории постановок “Иванова” и ставит, как написано, либо знает ее слишком хорошо. Я думаю — не знает. Его спектакль вырван из круга проблем, так мучивших предшественников.
С 1954 г. (знаменитого спектакля М. О. Кнебель с Б. Смирновым — Ивановым) “пошлый негодяй”, несмотря на стенания Короленко, полностью оправдан, конфликт пьесы сводится к противостоянию героя и среды. Среда — мерзопакостная, и то, что у Иванова опустились руки, не о ренегатстве свидетельствует и не об усталости, а о прозорливости: выхода для таких, как Иванов, не приготовила жизнь. Самоубийство Иванова — это победа героя, “прорыв кольца” (критик М. Туровская). Пустили даже петуха: “русский Гамлет”. “Высокая нравственная сфера, в которой билась его мысль”, — так изъяснялась сама Кнебель.
Б. Чирков — Лебедев и А. Шатов — граф Шабельский (дядя Иванова), изображая эту самую “среду” в спектакле интеллигентной Кнебель, своих героев не щадили нисколько. Актер Киселевский, первый исполнитель роли Шабельского, жаловался, что его заставляют играть такого сукиного сына, как граф. Киселевский, на которого Чехов возлагал большие надежды, на премьере не сказал правильно ни фразы. Буквально ни одной. Все сто десять лет так и играли графа сукиным сыном.
У Губенко граф Шабельский — Л. Бутенин — и председатель земской управы Лебедев — В. Борцов — вызывают несокрушимую зрительскую симпатию. Разрушена вековая традиция… Что граф! Даже старуха неопределенной профессии в исполнении Зинаиды Славиной — и та вызывает определенно положительные эмоции. Оказалось также, что в “Иванове”, как и в других пьесах Чехова, “главных” ролей — много.
Чехов жаловался, что в труппе Корша нет женщин, “и у меня 2 прекрасные женские роли погибают ни за понюшку табаку”. На втором спектакле вместо актрисы Рыбчинской, у которой внезапно заболела дочь, в роли Саши выступила Омутова. Чехов на другой день прислал ей только что вышедшие “Пестрые рассказы” с надписью: “Евгении Викторовне Омутовой, спасшей мою пьесу”.
После премьеры в Александринском театре Чехов писал Суворину: “Я не могу забыть, что Стрепетова (Сарра) плакала после III акта”, и — через несколько дней ему же: “Женщины в моей пьесе не нужны. Главная моя была забота не давать бабам заволакивать собой центр тяжести, сидящий вне их”. Стрепетова — великая трагическая актриса. Все было: и величие, и трагизм. Но такие женщины в пьесе не нужны!
У Губенко женщины прекрасны (Сарра — Елизавета Устюжанина, Саша — Елена Оболенская). Не “высокая нравственная сфера”, а именно они держат этот спектакль и, в частности, уровень актерских работ И. Бушмелева (Иванова) и Д. Перова (доктора Львова). Именно ими определена интонация фразы Шабельского — Бутенина: “Я не могу допустить мысли, чтобы живой человек вдруг ни с того ни с сего умер”. Фразы случайной, неакцентированной и — ключевой в спектакле. Похоже, в этой пьесе Чехова женские роли — главные. (Отношение Чехова к женщинам достаточно ясно характеризует короткая фраза из письма к старшему брату Александру, написанному в месяц премьеры в Александринке: “Как бы ничтожна и виновата ни была женщина, ты не имешь права… быть в ее присутствии пьяным”.) Когда Чехов узнал, что Сашу будет играть Савина, он всерьез подумывал о переименовании пьесы в “Сашу”. История написания пьесы и игра Оболенской допускают такое переименование.
Традиция предписывает играть доктора Львова честным человеком, всегда и всюду говорящим правду. Такие люди настолько привыкают к правде, что все ими сказанное кажется им правдой и поэтому их никто не любит. Из суворинского “великого человека” доктор стал, кажется, единственным отрицательным персонажем чеховской драматургии. Для разнообразия его иногда играют влюбленным в Сарру, но ничего не меняется. Может быть, из-за противодействия текста: банальный поворот сюжета Чехову нежелателен. Доктор — плохой человек, он изводит “правдой” хорошего Иванова. А ситуация очень проста: на глазах доктора умирает молодая женщина, и сделать он ничего не может.
В июле 1887 г. Ф. Шехтель сообщал о здоровье Николая, брата Чехова: “По приезде из Бабкина он зашел ко мне, и в тот же вечер хлынула кровь — кровь не бутафорская. На другой день хуже. Сегодня он присылает записку: просит прислать доктора, совсем истекает кровью”. В конце сентября Николай появился у Чехова в Москве, и через три дня пропал. В эти дни Чехов неожиданно начинает “Иванова”. В связи с болезнью Николая Чехов писал: “Бывают минуты, когда я искренне горюю, что я медик, а не невежда”.
Через несколько месяцев после Александринской премьеры Николай умер. За месяц до смерти стал кроток, ласков и необыкновенно степенен. Все время мечтал о том, как выздоровеет и начнет писать красками. В Третьяковской галерее на картине Левитана вы видите осенний день, даму, идущую по аллее в Сокольниках. Дама нарисована Николаем Чеховым.
Д. Петров играет именно это. Говорит какие-то слова. Не может не говорить. Потому что — невыносимо. А тут еще ни копейки не платят.
Все шло к тому, что Чехов и Дунечка Эфрос, подруга сестры Маши по курсам Герье, должны были пожениться. Провожая ее домой после своих именин, Чехов сделал предложение. Чтобы не было препятствий со стороны родителей Чехова (Дунечка — из богатой семьи, невеста с хорошим приданым, но они могли не одобрить женитьбы на еврейке), она решила перейти в православную веру. Родители Дунечки воспротивились крещению, разрыв с ними был неизбежен, Дуня нервничала — и ее отправили на минеральные воды. Вскоре она вышла замуж… Евдокия Исааковна Коновицер умерла в концлагере во Франции в 1943 г., куда немцы вывезли ее из дома престарелых в Париже.
На премьере у Корша Маша узнала в Иванове и Сарре брата и Дунечку и потеряла сознание.
На свадьбе Иванова и Саши неожиданно появляется доктор и объявляет, что Николай Алексеевич Иванов — подлец. Доктор понимает: Иванов ни в чем не виноват. Но Сарра умерла. Он знает, что все обвинения голословны, несправедливы, у него психоз, он, наверное, сходит с ума, но ведь не может быть, чтобы никто не был виноват! И он сам в первую очередь.
— Николай Алексеевич Иванов, объявляю во всеуслышание, что вы подлец! (Вспомни о Сарре!.. Строго говоря, умерших нет, а есть только убитые. Каждый смертный случай, кроме общих причин, указывает на недостаток забот друг о друге.)
Правота доктора абсолютна.
Киселевский, получив роль, обычно прятал ее за зеркало и не вынимал до премьеры. Иногда, играя очередную непрочитанную роль, он обнаруживал, что пьеса в стихах, и начинал говорить стихами (все актеры были талантливы). После Гоголя и Островского роли стали учить: слишком хороши тексты. Выучившие текст имели больший успех у публики. Чехов кардинально изменил театр: кроме роли, нужно было знать пьесу. Если же спектакль не имеет успеха, то или пьеса не годится, или у актеров пороху не хватает.
Невероятный успех МХАТа Чехов так и объяснял: старательны, учат роли (хотя “талантами не блещут”). Жаловался на Станиславского и Немировича-Данченко: “Я готов дать какое угодно слово, что оба они ни разу не прочли внимательно моей пьесы”. Оказалось, не шутил.
Мы не знаем, любят ли друг друга Иванов и Сарра. Не знает этого и Чехов: это “известно только им да Господу Богу, больше никому”. (А иногда неизвестно и им самим.) Как ставить такие пьесы, как их “читать” — это система Станиславского. Однако при жизни Чехова никакой системы еще не было, и он противился постановке “Иванова”. “Даже и читать его не смейте”, — говорил Чехов Станиславскому, который был на три года младше. (Но сам знал: все началось с “Иванова”, с того самого момента, когда в день премьеры в Александринском театре он увидел: актеры от радости блуждают, как тени.)
— Как же пьесу Чехова по системе Станиславского может ставить не Станиславский? — не понимал Б. Бабочкин. Его Иванов был неприятен, это была пародия на исполнение этой роли Б. Смирновым в спектакле Кнебель, Сашенька — хищница (конечно, все это так могло и быть). Пьеса осталась непрочитанной. Спектакли Бабочкина по Островскому и Горькому были великолепны.