Бадри всего сорок два, но возраст для него стал чистой формальностью сопровождающих документов: бледное лицо, отливающее трупной желтизной, еле тлеющие зрачки в едко-фиолетовых окаемках глазниц, дыхание с удушливым хрипом. Замызганный свитер хозяина заводов и пароходов оттягивала непропорциональная фигуре здоровенная торба с требухой.
Вадим похож на удивленного дога: взгляд грустный, недоверчивый, смиренно принимающий клетчатую реальность, но отказывающийся к ней привыкать. Лысый, сутулый, с оттопыренным кадыком, резко похудевший в тюрьме, с добродушно растерянным лицом, он располагал к себе. Андреев — хозяин таможенного терминала — был уличен в контрабанде и после месячной "прожарки" в наркоманских и завшивленных хатах общей "Матроски" уже полгода "отдыхал" на "девятке".
Молдаванин со своей бандой специализировался на грабеже крутых квартир и особняков. Получить меньше "червонца" он не мечтал, и, особо не тяготясь, коротал время за игрой в кости и разгадыванием нехитрых кроссвордов.
Паша Гурин казался пассажиром странным. Проходил, с его слов, по делу кражи антиквариата из Третьяковки. Странность заключалась в том, что на "девятке" он был недавно и перевели его сюда с детскими, по здешним меркам, статьями. Объяснить сию причуду следствия он толком не мог, лишь нагонял блатных понтов и тумана. Как-то Паша упомянул, что на следственных действиях его держат в клетке. Какую угрозу следаку мог представлять желеобразный, физически безвредный крадун со своей травоядной статьей, оставалось загадкой.
Хата впечатляла количеством еды и литературы.
Два холодильника набиты бастурмой, дорогими колбасами, изысканными сырами и вареной бараниной. Все шкафчики ломились от хлебобулочных и шоколадных деликатесов, пол вдоль стены в беспорядке завален овощами и фруктами. Запасы не успевали съедать. Сыр зеленел, хлеб черствел, фрукты гнили. Чистота и порядок в хате никого не заботили: кругом пыль, грязь и плесень. Даже зеркало на дальняке покрыто жирной пленкой. Пол под слоем пыли потерял свой естественный цвет, а "дубок" — алтарь арестантского бытия, обильно замаран засохшими подтеками.
Две верхние шконки, одна — над грузином, другая — над молдаванином, заставлены стопками книг и журналов. Круг интересов сокамерников поражал редкостным разнообразием. Рядом с жирным мужским глянцем соседствовали журналы "Вокруг света", "Вопросы истории", "Родина". Чернели потертые корешки казенных исторических романов и монографий, чуть поодаль россыпью валялись свежие "Эксперт", "Деньги", "Профиль"…
Заварили чай, зэки неспешно стали подтягиваться к столу. Паша-пингвин достал из холодильника полпалки докторской колбасы. Наверное, я бы меньше удивился мобильнику, чем вареной колбасе.
— Откуда такая роскошь?
— Мне по диете заходит, — скривил рот Бадри.
— У нас еще вареной баранины килограмм пять, — похвастался Паша.
— Неужели в сорок кило укладываешься?
— Еще центнер дополнительно разрешили, — пояснил грузин.
Диет на централе несколько. Формально они утверждаются начальником изолятора по представлению начмеда. Однако единственная диета, которая предписывалась по состоянию здоровья, сводилась к получению раз в неделю вареного яйца и шленки риса или манки. Диета N2 разрешала получать в передачах некоторые разносолы — от вареной телятины до жареной картошки с грибами. Диета N3, помимо неограниченного ассортимента, допускала неограниченный вес в две, а то и в три нормы. Чтобы получать вторую диету, необходимо совпадение следующих звезд: подорванное здоровье, прекрасные отношения с администрацией и отсутствие противодействия по этому вопросу со стороны следствия. Третья диета называлась "сучьей", поскольку предписывалась в качестве особого поощрения за сотрудничество с органами. Чтобы ее получить, подробного покаяния было недостаточно, в лучшем случае надо загрузить подельников, в худшем — подписаться на оговор и лжесвидетельство. Баранинка выходила с душком предательства и подлости, стоила чьей-то кровушки и волюшки.
— Иван, у тебя есть что почитать? — прервал мои раздумья Алексей Шерстобитов.
— Полный баул. Архив русской революции, потом…
— Это который в двенадцати томах?
— Да, — удивленно протянул я. Подкованность нового собеседника произвела впечатление. — Еще трехтомник Троцкого "История русской революции", ну, и всякого разного по мелочам.
— Ух, ты! — обрадовался Шерстобитов, потирая руки. — Если позволишь, начну с Троцкого.
— Конечно. Так это твоя библиотека? — кивнул я на залежи научно-популярной периодики.
— Моя. Но книги с воли больше не пускают, а здешнюю литературу всю проштудировал. Единственное, что осталось, — подписные журналы.
— Что за беда?- спросил я.
— В основном 105-я и 210-я, остальные — мелочевка.
— На сколько рассчитываешь?
— У меня явка с повинной. По первому суду, думаю, больше десяти не дадут. По второму, — Алексей осекся, прищурился и вздохнул, — короче, за все про все надеюсь в четырнадцать уложиться.
— Постой, так это ты Леша Солдат? — выпалил я, до конца не веря, что передо мной самый легендарный киллер в России, началом громкой карьеры которого стало убийство Отари Квантришвили.
— Ну, да, — Алексей как-то неуверенно кивнул и застенчиво улыбнулся.
Однако застенчивость и улыбчивость отражали лишь полный контроль над эмоциями, идеальные нервы, но никак не распространялись на характер. Его лицо, движения, манеры, словно обмотка высоковольтных проводов, скрывающая разряд от взгляда и соприкосновения. О характере его можно лишь догадываться, примеряя к портрету Солдата отрывочно известные штрихи боевой биографии. Игра? Фальшь? Пожалуй, легче сфальшивить "Собачий вальс" "Лунной сонатой", чем изображать интеллект, эрудицию и воспитание при их отсутствии. Игру или фальшь могли бы выдать глаза. Но у Солдата исключительно прозрачный взгляд без лживой щербинки, без взбаламученной мути или сальности.
— Судить будут присяжные? — спросить в этот момент больше ничего не пришло на ум.
— Да, подельники попросили.
— А сам?
— Мне в принципе без разницы. Я в полных раскладах, явка с повинной.
— Неужели сам пришел?
— Нет, приняли. За явку с повинной гараж с арсеналом сдал. Хотя, по правде сказать, устал я бегать. Живешь, словно за ноги подвешенный. Только в тюрьме нервы на место встали. Спокойнее как-то здесь. Никуда из нее не денешься и ничего от тебя не зависит. Спи. Читай. Восполняй пробелы образования.
— Мне рассказывали, как ты Гусятинского завалил.
— Гришу… Думал разом решить все проблемы, не вышло, — Алексей вздохнул, заливая чай подоспевшим кипятком. — Гриша Гусятинский стал во главе ореховских, я подчинялся непосредственно ему. Выбора у меня не было. Наши главшпаны людей и друг друга убивали за грубо сказанное слово, за косой взгляд. Эта бессмысленная кровавая баня была не по мне. Я тогда прямо сказал Грише, что хочу отскочить. Он рассмеялся, сказал, что это невозможно, надо работать дальше, иначе семью пустят под молотки. Гусятинский в 95-м в Киеве базировался, охрана человек двадцать, как ни крути, желающих его замочить — очередь. Ну, я вручил тестю семью на сохранение, чтоб увез подальше, а сам в Киев с винтовкой. Снять Гришу можно было только из соседнего дома, под очень неудобным углом, почти вертикально, через стеклопакет. В общем, справился.
— Из чего стрелял?
— Из мелкашки.
— Слушай, — я вспомнил покушение на отца тринадцатилетней давности. Дырка в оконном стекле до сих пор оставалась памятью о том дне. — А от чего зависит размер пулевого отверстия в стекле?
— От мощности пули. Чем меньше мощность, тем больше дырка. Если отверстие с пятак, значит, пуля шла на излете.
— Квантришвили — тоже из мелкашки?
— Из мелкашки, двумя выстрелами на излете, расстояние было приличное.
— Ну, завалил ты Гусятинского, почему не соскочил?
— Соскочишь там. После Гриши группировку подмяли под себя братья Пылевы. Они меня прижали уже и семьей, и Гусятинским. Чертов круг…
— Работа-то сдельной была?
— Хе-хе, — Шерстобитов почесал затылок. — Зарплата 70 тысяч долларов в месяц. Плюс премиальные за.., но обычно не больше оклада.
— Не слабо, да еще в девяностые. Сейчас за что будут судить?
— За взрыв в кафе со случайными жертвами, за подрыв автосервиса и покушение на Таранцева.
— Кафешку-то с сервисом зачем?
— 97-й год, заказов не было, а зарплата шла. Вот и пришлось изображать суету, чтобы деньги оправдать. В кафе на Щелковском шоссе хотели измайловских потрепать, была информация, что сходка там будет. Заложили под столиком устройство с таймером.
— Ну, и?
— Под раздачу гражданские попали, — Алексей прикусил губу. — Одну девчонку убило, другой глаз выбило и официантку посекло.
— А в сервисе?
— Обошлось, просто стенку обрушило.
— Таранцев позже был?
— Ага, два года спустя. Двадцать второго июня девяносто девятого…
Тома уголовного дела — чтиво сокровенное, обычно его стараются оберегать от посторонних глаз, ведь там изнанка биографии, обильно замаранная местами где кровью, где подлостью, где жадностью, где прочей человеческой гнилью. Шерстобитов и здесь удивил, без стеснения предложив почитать его собрание сочинений. Десятки имен, погремух, эпизоды бандитских девяностых… Здесь же вскользь упоминалось офицерское прошлое Шерстобитова с награждением орденом Мужества.
— Слышь, Алексей, ты Афган застал?
— В смысле? — насторожился Солдат.
— Орден-то за что дали?
— А, орден, — протянул Шерстобитов. — Да, было дело…
Солдат оказался приятным собеседником, азартным рассказчиком. На тюрьме откровенничать не принято, любопытство не в почете, на лишние вопросы обычно отвечают косыми взглядами. Душа, как роза — от паразитов спасается шипами. Алексей же с охотой предавался воспоминаниям, с равнодушием патологоанатома, без намека на сожаление и бахвальство. Его откровенность не сопровождалась даже тенью сожаления, надгробные плиты, из которых были вымощены его девяностые, он не цементировал цинизмом. Между ними живым изумрудом сочной кладбищенской травы сверкала семья Солдата. Алексей писал домой каждый день и почти каждый день получал письмо или открытку от жены. Как-то Леша с гордостью показал домашние фотографии. Дочь трех лет, сын — шестнадцати. Больше всего было снимков супруги — красивой, породисто яркой, с открытым, выразительным, но уставшим лицом, что однако лишь подчеркивало ее обворожительность.
— Сколько ей? — спросил я, любуясь фотографией.
— Тридцать два.
— А тебе?
— Сорок.
— Чем занимается?
— Журналистикой.
— Как держится?
— Молодцом. Она умница, — что-то дрогнуло в лице Солдата.
— А это что за пейзаж? — ткнул я в фотографию с одинокой почерневшей банькой на фоне мачтового сосняка и бирюзовой заводи.
— Я местечко это незадолго до посадки купил. Не успел построиться.
— Далеко?
— Триста от Москвы, на Волге, — в глазах Алексея впервые блеснула надежда — путеводная звезда предстоящего длинного тернистого пути.
Жена, дети да банька в разливе — призрачное, жгучее, желанное счастье Лёши Солдата…
Продолжение следует
Анна Серафимова ЖИЛИ-БЫЛИ
Александр Лысков УЗЛЫ
Александр Проханов ЕСЛИ ЗАВТРА ВОЙНА
Вадим похож на удивленного дога: взгляд грустный, недоверчивый, смиренно принимающий клетчатую реальность, но отказывающийся к ней привыкать. Лысый, сутулый, с оттопыренным кадыком, резко похудевший в тюрьме, с добродушно растерянным лицом, он располагал к себе. Андреев — хозяин таможенного терминала — был уличен в контрабанде и после месячной "прожарки" в наркоманских и завшивленных хатах общей "Матроски" уже полгода "отдыхал" на "девятке".
Молдаванин со своей бандой специализировался на грабеже крутых квартир и особняков. Получить меньше "червонца" он не мечтал, и, особо не тяготясь, коротал время за игрой в кости и разгадыванием нехитрых кроссвордов.
Паша Гурин казался пассажиром странным. Проходил, с его слов, по делу кражи антиквариата из Третьяковки. Странность заключалась в том, что на "девятке" он был недавно и перевели его сюда с детскими, по здешним меркам, статьями. Объяснить сию причуду следствия он толком не мог, лишь нагонял блатных понтов и тумана. Как-то Паша упомянул, что на следственных действиях его держат в клетке. Какую угрозу следаку мог представлять желеобразный, физически безвредный крадун со своей травоядной статьей, оставалось загадкой.
Хата впечатляла количеством еды и литературы.
Два холодильника набиты бастурмой, дорогими колбасами, изысканными сырами и вареной бараниной. Все шкафчики ломились от хлебобулочных и шоколадных деликатесов, пол вдоль стены в беспорядке завален овощами и фруктами. Запасы не успевали съедать. Сыр зеленел, хлеб черствел, фрукты гнили. Чистота и порядок в хате никого не заботили: кругом пыль, грязь и плесень. Даже зеркало на дальняке покрыто жирной пленкой. Пол под слоем пыли потерял свой естественный цвет, а "дубок" — алтарь арестантского бытия, обильно замаран засохшими подтеками.
Две верхние шконки, одна — над грузином, другая — над молдаванином, заставлены стопками книг и журналов. Круг интересов сокамерников поражал редкостным разнообразием. Рядом с жирным мужским глянцем соседствовали журналы "Вокруг света", "Вопросы истории", "Родина". Чернели потертые корешки казенных исторических романов и монографий, чуть поодаль россыпью валялись свежие "Эксперт", "Деньги", "Профиль"…
Заварили чай, зэки неспешно стали подтягиваться к столу. Паша-пингвин достал из холодильника полпалки докторской колбасы. Наверное, я бы меньше удивился мобильнику, чем вареной колбасе.
— Откуда такая роскошь?
— Мне по диете заходит, — скривил рот Бадри.
— У нас еще вареной баранины килограмм пять, — похвастался Паша.
— Неужели в сорок кило укладываешься?
— Еще центнер дополнительно разрешили, — пояснил грузин.
Диет на централе несколько. Формально они утверждаются начальником изолятора по представлению начмеда. Однако единственная диета, которая предписывалась по состоянию здоровья, сводилась к получению раз в неделю вареного яйца и шленки риса или манки. Диета N2 разрешала получать в передачах некоторые разносолы — от вареной телятины до жареной картошки с грибами. Диета N3, помимо неограниченного ассортимента, допускала неограниченный вес в две, а то и в три нормы. Чтобы получать вторую диету, необходимо совпадение следующих звезд: подорванное здоровье, прекрасные отношения с администрацией и отсутствие противодействия по этому вопросу со стороны следствия. Третья диета называлась "сучьей", поскольку предписывалась в качестве особого поощрения за сотрудничество с органами. Чтобы ее получить, подробного покаяния было недостаточно, в лучшем случае надо загрузить подельников, в худшем — подписаться на оговор и лжесвидетельство. Баранинка выходила с душком предательства и подлости, стоила чьей-то кровушки и волюшки.
— Иван, у тебя есть что почитать? — прервал мои раздумья Алексей Шерстобитов.
— Полный баул. Архив русской революции, потом…
— Это который в двенадцати томах?
— Да, — удивленно протянул я. Подкованность нового собеседника произвела впечатление. — Еще трехтомник Троцкого "История русской революции", ну, и всякого разного по мелочам.
— Ух, ты! — обрадовался Шерстобитов, потирая руки. — Если позволишь, начну с Троцкого.
— Конечно. Так это твоя библиотека? — кивнул я на залежи научно-популярной периодики.
— Моя. Но книги с воли больше не пускают, а здешнюю литературу всю проштудировал. Единственное, что осталось, — подписные журналы.
— Что за беда?- спросил я.
— В основном 105-я и 210-я, остальные — мелочевка.
— На сколько рассчитываешь?
— У меня явка с повинной. По первому суду, думаю, больше десяти не дадут. По второму, — Алексей осекся, прищурился и вздохнул, — короче, за все про все надеюсь в четырнадцать уложиться.
— Постой, так это ты Леша Солдат? — выпалил я, до конца не веря, что передо мной самый легендарный киллер в России, началом громкой карьеры которого стало убийство Отари Квантришвили.
— Ну, да, — Алексей как-то неуверенно кивнул и застенчиво улыбнулся.
Однако застенчивость и улыбчивость отражали лишь полный контроль над эмоциями, идеальные нервы, но никак не распространялись на характер. Его лицо, движения, манеры, словно обмотка высоковольтных проводов, скрывающая разряд от взгляда и соприкосновения. О характере его можно лишь догадываться, примеряя к портрету Солдата отрывочно известные штрихи боевой биографии. Игра? Фальшь? Пожалуй, легче сфальшивить "Собачий вальс" "Лунной сонатой", чем изображать интеллект, эрудицию и воспитание при их отсутствии. Игру или фальшь могли бы выдать глаза. Но у Солдата исключительно прозрачный взгляд без лживой щербинки, без взбаламученной мути или сальности.
— Судить будут присяжные? — спросить в этот момент больше ничего не пришло на ум.
— Да, подельники попросили.
— А сам?
— Мне в принципе без разницы. Я в полных раскладах, явка с повинной.
— Неужели сам пришел?
— Нет, приняли. За явку с повинной гараж с арсеналом сдал. Хотя, по правде сказать, устал я бегать. Живешь, словно за ноги подвешенный. Только в тюрьме нервы на место встали. Спокойнее как-то здесь. Никуда из нее не денешься и ничего от тебя не зависит. Спи. Читай. Восполняй пробелы образования.
— Мне рассказывали, как ты Гусятинского завалил.
— Гришу… Думал разом решить все проблемы, не вышло, — Алексей вздохнул, заливая чай подоспевшим кипятком. — Гриша Гусятинский стал во главе ореховских, я подчинялся непосредственно ему. Выбора у меня не было. Наши главшпаны людей и друг друга убивали за грубо сказанное слово, за косой взгляд. Эта бессмысленная кровавая баня была не по мне. Я тогда прямо сказал Грише, что хочу отскочить. Он рассмеялся, сказал, что это невозможно, надо работать дальше, иначе семью пустят под молотки. Гусятинский в 95-м в Киеве базировался, охрана человек двадцать, как ни крути, желающих его замочить — очередь. Ну, я вручил тестю семью на сохранение, чтоб увез подальше, а сам в Киев с винтовкой. Снять Гришу можно было только из соседнего дома, под очень неудобным углом, почти вертикально, через стеклопакет. В общем, справился.
— Из чего стрелял?
— Из мелкашки.
— Слушай, — я вспомнил покушение на отца тринадцатилетней давности. Дырка в оконном стекле до сих пор оставалась памятью о том дне. — А от чего зависит размер пулевого отверстия в стекле?
— От мощности пули. Чем меньше мощность, тем больше дырка. Если отверстие с пятак, значит, пуля шла на излете.
— Квантришвили — тоже из мелкашки?
— Из мелкашки, двумя выстрелами на излете, расстояние было приличное.
— Ну, завалил ты Гусятинского, почему не соскочил?
— Соскочишь там. После Гриши группировку подмяли под себя братья Пылевы. Они меня прижали уже и семьей, и Гусятинским. Чертов круг…
— Работа-то сдельной была?
— Хе-хе, — Шерстобитов почесал затылок. — Зарплата 70 тысяч долларов в месяц. Плюс премиальные за.., но обычно не больше оклада.
— Не слабо, да еще в девяностые. Сейчас за что будут судить?
— За взрыв в кафе со случайными жертвами, за подрыв автосервиса и покушение на Таранцева.
— Кафешку-то с сервисом зачем?
— 97-й год, заказов не было, а зарплата шла. Вот и пришлось изображать суету, чтобы деньги оправдать. В кафе на Щелковском шоссе хотели измайловских потрепать, была информация, что сходка там будет. Заложили под столиком устройство с таймером.
— Ну, и?
— Под раздачу гражданские попали, — Алексей прикусил губу. — Одну девчонку убило, другой глаз выбило и официантку посекло.
— А в сервисе?
— Обошлось, просто стенку обрушило.
— Таранцев позже был?
— Ага, два года спустя. Двадцать второго июня девяносто девятого…
Тома уголовного дела — чтиво сокровенное, обычно его стараются оберегать от посторонних глаз, ведь там изнанка биографии, обильно замаранная местами где кровью, где подлостью, где жадностью, где прочей человеческой гнилью. Шерстобитов и здесь удивил, без стеснения предложив почитать его собрание сочинений. Десятки имен, погремух, эпизоды бандитских девяностых… Здесь же вскользь упоминалось офицерское прошлое Шерстобитова с награждением орденом Мужества.
— Слышь, Алексей, ты Афган застал?
— В смысле? — насторожился Солдат.
— Орден-то за что дали?
— А, орден, — протянул Шерстобитов. — Да, было дело…
Солдат оказался приятным собеседником, азартным рассказчиком. На тюрьме откровенничать не принято, любопытство не в почете, на лишние вопросы обычно отвечают косыми взглядами. Душа, как роза — от паразитов спасается шипами. Алексей же с охотой предавался воспоминаниям, с равнодушием патологоанатома, без намека на сожаление и бахвальство. Его откровенность не сопровождалась даже тенью сожаления, надгробные плиты, из которых были вымощены его девяностые, он не цементировал цинизмом. Между ними живым изумрудом сочной кладбищенской травы сверкала семья Солдата. Алексей писал домой каждый день и почти каждый день получал письмо или открытку от жены. Как-то Леша с гордостью показал домашние фотографии. Дочь трех лет, сын — шестнадцати. Больше всего было снимков супруги — красивой, породисто яркой, с открытым, выразительным, но уставшим лицом, что однако лишь подчеркивало ее обворожительность.
— Сколько ей? — спросил я, любуясь фотографией.
— Тридцать два.
— А тебе?
— Сорок.
— Чем занимается?
— Журналистикой.
— Как держится?
— Молодцом. Она умница, — что-то дрогнуло в лице Солдата.
— А это что за пейзаж? — ткнул я в фотографию с одинокой почерневшей банькой на фоне мачтового сосняка и бирюзовой заводи.
— Я местечко это незадолго до посадки купил. Не успел построиться.
— Далеко?
— Триста от Москвы, на Волге, — в глазах Алексея впервые блеснула надежда — путеводная звезда предстоящего длинного тернистого пути.
Жена, дети да банька в разливе — призрачное, жгучее, желанное счастье Лёши Солдата…
Продолжение следует
Анна Серафимова ЖИЛИ-БЫЛИ
Волк взывал: "Овцы, мы с вами млекопитающие! Из мяса из костей, но не похожи на людей! С молоком матери мы впитали уважение к таким же млекопитающим, как и мы".
Задравши овцу, подошедшую поцеловаться по-братски в день единения, волк каялся: "Разве я виноват? Я ее, родимую, взасос! Люблю я овечек — страсть! Ну и засосал. Она же между зубов — юрк! И разве моя вина, что сглотнул? Как же вы хотите постановить не подпускать меня к обширным отарам и тучным стадам? А право на передвижение? А любовь? А постулат: не согрешишь, не раскаешься?"
Медведь трепал по холке буренку: "Чего нам с тобой, золотое вымечко, делить? Мы с тобой спокон жили на одной территории. Это злые совки придумали да и разделили нас огораживанием, якобы хищники и плотоядные не могут сосуществовать, якобы хищники жрут плотоядных. Совки отгораживали тебя, моя сладкая, от меня, не пускали меня ни на пастбище, ни в коровник. А ноне — демократия! Когда доступ медведям к дойным коровам обеспечен беспрепятственный! Ах, как я тебя люблю! Я с детства говядинку уважаю. Уважаю! Это же высокие чувства! Дай-ко я тебе покажу, как люблю. Ноне праздный день — единения! В честь праздничка-то, холмогорушка, поди-ко, милая, сюды! Мы обнимемси, да поцелуемси!" Хрясь! — хребет буренке переломил в жарких объятиях. Но разве можно осуждать за любовь? Ну а тушу не выбрасывать жо! Оприходовал.
Коршун взывал, обращаясь к перепелке: "Давно я тебя не видел, пестрая моя! Детки подрастают? Что ты их от меня скрываешь, сама бегаешь по кустам да высоким травам? Чай, все мы — птицы. Пусть ты и не высокого полета. Но я не чураюсь, готов спуститься на землю, чтобы встретиться с тобой клюв к клюву. Ты ж моя, ты ж моя, перепелочка".
Акулы, мурены, пираньи, открывали рыбы рот, и другие в водеплавающие "слышали", что та или другая поет. "Караси, селедки, скумбрии и камбалы! Не мы ли- Единая стихия? Не наш ли дом- водоем? Не мы ли дружно плаваем в ем? У нас с вами издревле одна среда обитания. Именно из воды- туды и сюды повылазили всякие земноводные. Нечего вам залазить под коряги и в ил! На чистую воду, друзья! К нам! К нам! Ам! Ам!"
…Общество защиты прав животных вынесло на законодательный уровень инициативу о запрете сеяния межвидовой розни среди животных. Все- просто животные. Несть ни волка, ни агнца. Запрещено вообще указывать или даже намекать на различие внешнее и поведенческое. Потому волка запрещается называть волком. "Шакал" трактуется как оскорбление со всеми вытекающими.
Мол, медведь или тигр, доведись с ним встреча может сожрать? И вы маленьких детей пугаете или попросту предупреждаете, что надо опасаться, стороной обходить как места возможной встречи так и самих шакалов? Говорить детям, чтобы они остерегались, преступно. А может и не сожрать! Зачем до совершения подобного действия, оскорблять домыслами? Отряд парнокопытных? Что за сеяние межвидовой розни? Отряд хищников? Да это же оскорбление! Спрашиваете, чем питаются хищники? Что вы в рот заглядываете? Это неприлично. Ах, питаются вами? Но вы же живы! Значит, не питаются. Черед не дошел до вас? Вот дойдет, тогда и разговор. Уже поздно будет? Ну так и вопрос решен!
Мам-зайчих, которые зайчат учат удирать, как только завидели или почуяли лису, строжайше наказывать за сеяние межвидовой розни. Кур-наседок, которые крыла раскрывают над цыплятами и в курятник их гонят, завидев коршуна, учить толерантности, не бояться себе подобных: коршун — он тоже птица.
Каким только образом ни изощряются ксенофобы всякие! Вот сообщают, что в реки Подгоренка и Непрядва неведомым образом пробрались пираньи. Куда как лучше! Разнообразие видов! Но удивительным образом данное великое переселение несвойственных видов привело не к разнообразию, а к его противоположности — однообразию. Плюс один вид к имеющимся дал результат — минус все остальные. Такая вот арифметика. Поскольку "сами не местные" пираньи сожрали всех обитавших в русских реках рыб, которые и без того страдали от плохого обращения и экологии, плохо размножались. А пираньи как только на Русь-то попали, сразу на русских (рыб имею виду) напали, сожрали, и быстро за этот счет размножились.
Вот еще Евроньюс, телеканал, тоже за дурачков держат нас. (А еще говорят, что все ТВ в руках космополитов! Да в руках ксенофобов оно, вот что я вам скажу!) Рассказывают, якобы английские биологи обеспокоены изменением фауны на британских островах. Изменение вызвано расселением нетрадиционных для этих мест видов животных. Пришлые, по утверждениям ученых, демонстрируют более агрессивный тип поведения в завоевании среды обитания, вытесняют традиционные виды. Это приводит к нарушению устоявшегося биологического баланса, складывавшегося тысячелетиями.
В пример приводятся серые и рыжие белки. Серые белки, некогда завезенные на острова (сами по воде, яко по суху, не обучены) в качестве домашних животных, расселились по острову, интенсивно размножаясь (да и в охотку, надо полагаю, этому делу никто их не неволит). Их количество за короткий срок сильно увеличилось и превысило количество коренных рыжих, среда обитания которых с каждым годом уменьшается — по мере распространения серых — пришлых. А ведь прибыли серыми-пушистыми.
(Лирическое отступление. Сижу в метро, обдумываю этот только что увиденный по евроньюс сюжет. С одной стороны садится кто-то, смотрю — серая белка. Ага, думаю, британские ученые еще в России не были, не зафиксировали. Тут же с другой стороны — вообще темно-серая белка — некоренной вид для данной территории вид — подсела. Тоже быстро размножаются, и в охотку.)
Какая разница, какого цвета и окраса будут белки? Что, вы против естественного отбора? Выживает сильнейший, значит, более приспособленный. Стало быть, серые — лучше. Сэр Дарвин с его дарвинизмом, чай, ваша гордость. Чего вы его и себя посрамляете? Ему разве вы таким поведением даете повод вами, такими ненаучными, гордиться?
Загнут же ученые! Но мы-то видим через завесу научности, о ком речь! Это же Эзоп еще придумал, дедушка Крылов когда о животных якобы…
Да эти ученые- ксенофобы обыкновенные. Прикрыли им рты кляпом политкорректности и законами о разжигании, вот они белчьими шкурками и прикрываются. А ну как интеранималисты действительно введут закон о разжигании межвидовой розни? Ужо вам, ученые!
Задравши овцу, подошедшую поцеловаться по-братски в день единения, волк каялся: "Разве я виноват? Я ее, родимую, взасос! Люблю я овечек — страсть! Ну и засосал. Она же между зубов — юрк! И разве моя вина, что сглотнул? Как же вы хотите постановить не подпускать меня к обширным отарам и тучным стадам? А право на передвижение? А любовь? А постулат: не согрешишь, не раскаешься?"
Медведь трепал по холке буренку: "Чего нам с тобой, золотое вымечко, делить? Мы с тобой спокон жили на одной территории. Это злые совки придумали да и разделили нас огораживанием, якобы хищники и плотоядные не могут сосуществовать, якобы хищники жрут плотоядных. Совки отгораживали тебя, моя сладкая, от меня, не пускали меня ни на пастбище, ни в коровник. А ноне — демократия! Когда доступ медведям к дойным коровам обеспечен беспрепятственный! Ах, как я тебя люблю! Я с детства говядинку уважаю. Уважаю! Это же высокие чувства! Дай-ко я тебе покажу, как люблю. Ноне праздный день — единения! В честь праздничка-то, холмогорушка, поди-ко, милая, сюды! Мы обнимемси, да поцелуемси!" Хрясь! — хребет буренке переломил в жарких объятиях. Но разве можно осуждать за любовь? Ну а тушу не выбрасывать жо! Оприходовал.
Коршун взывал, обращаясь к перепелке: "Давно я тебя не видел, пестрая моя! Детки подрастают? Что ты их от меня скрываешь, сама бегаешь по кустам да высоким травам? Чай, все мы — птицы. Пусть ты и не высокого полета. Но я не чураюсь, готов спуститься на землю, чтобы встретиться с тобой клюв к клюву. Ты ж моя, ты ж моя, перепелочка".
Акулы, мурены, пираньи, открывали рыбы рот, и другие в водеплавающие "слышали", что та или другая поет. "Караси, селедки, скумбрии и камбалы! Не мы ли- Единая стихия? Не наш ли дом- водоем? Не мы ли дружно плаваем в ем? У нас с вами издревле одна среда обитания. Именно из воды- туды и сюды повылазили всякие земноводные. Нечего вам залазить под коряги и в ил! На чистую воду, друзья! К нам! К нам! Ам! Ам!"
…Общество защиты прав животных вынесло на законодательный уровень инициативу о запрете сеяния межвидовой розни среди животных. Все- просто животные. Несть ни волка, ни агнца. Запрещено вообще указывать или даже намекать на различие внешнее и поведенческое. Потому волка запрещается называть волком. "Шакал" трактуется как оскорбление со всеми вытекающими.
Мол, медведь или тигр, доведись с ним встреча может сожрать? И вы маленьких детей пугаете или попросту предупреждаете, что надо опасаться, стороной обходить как места возможной встречи так и самих шакалов? Говорить детям, чтобы они остерегались, преступно. А может и не сожрать! Зачем до совершения подобного действия, оскорблять домыслами? Отряд парнокопытных? Что за сеяние межвидовой розни? Отряд хищников? Да это же оскорбление! Спрашиваете, чем питаются хищники? Что вы в рот заглядываете? Это неприлично. Ах, питаются вами? Но вы же живы! Значит, не питаются. Черед не дошел до вас? Вот дойдет, тогда и разговор. Уже поздно будет? Ну так и вопрос решен!
Мам-зайчих, которые зайчат учат удирать, как только завидели или почуяли лису, строжайше наказывать за сеяние межвидовой розни. Кур-наседок, которые крыла раскрывают над цыплятами и в курятник их гонят, завидев коршуна, учить толерантности, не бояться себе подобных: коршун — он тоже птица.
Каким только образом ни изощряются ксенофобы всякие! Вот сообщают, что в реки Подгоренка и Непрядва неведомым образом пробрались пираньи. Куда как лучше! Разнообразие видов! Но удивительным образом данное великое переселение несвойственных видов привело не к разнообразию, а к его противоположности — однообразию. Плюс один вид к имеющимся дал результат — минус все остальные. Такая вот арифметика. Поскольку "сами не местные" пираньи сожрали всех обитавших в русских реках рыб, которые и без того страдали от плохого обращения и экологии, плохо размножались. А пираньи как только на Русь-то попали, сразу на русских (рыб имею виду) напали, сожрали, и быстро за этот счет размножились.
Вот еще Евроньюс, телеканал, тоже за дурачков держат нас. (А еще говорят, что все ТВ в руках космополитов! Да в руках ксенофобов оно, вот что я вам скажу!) Рассказывают, якобы английские биологи обеспокоены изменением фауны на британских островах. Изменение вызвано расселением нетрадиционных для этих мест видов животных. Пришлые, по утверждениям ученых, демонстрируют более агрессивный тип поведения в завоевании среды обитания, вытесняют традиционные виды. Это приводит к нарушению устоявшегося биологического баланса, складывавшегося тысячелетиями.
В пример приводятся серые и рыжие белки. Серые белки, некогда завезенные на острова (сами по воде, яко по суху, не обучены) в качестве домашних животных, расселились по острову, интенсивно размножаясь (да и в охотку, надо полагаю, этому делу никто их не неволит). Их количество за короткий срок сильно увеличилось и превысило количество коренных рыжих, среда обитания которых с каждым годом уменьшается — по мере распространения серых — пришлых. А ведь прибыли серыми-пушистыми.
(Лирическое отступление. Сижу в метро, обдумываю этот только что увиденный по евроньюс сюжет. С одной стороны садится кто-то, смотрю — серая белка. Ага, думаю, британские ученые еще в России не были, не зафиксировали. Тут же с другой стороны — вообще темно-серая белка — некоренной вид для данной территории вид — подсела. Тоже быстро размножаются, и в охотку.)
Какая разница, какого цвета и окраса будут белки? Что, вы против естественного отбора? Выживает сильнейший, значит, более приспособленный. Стало быть, серые — лучше. Сэр Дарвин с его дарвинизмом, чай, ваша гордость. Чего вы его и себя посрамляете? Ему разве вы таким поведением даете повод вами, такими ненаучными, гордиться?
Загнут же ученые! Но мы-то видим через завесу научности, о ком речь! Это же Эзоп еще придумал, дедушка Крылов когда о животных якобы…
Да эти ученые- ксенофобы обыкновенные. Прикрыли им рты кляпом политкорректности и законами о разжигании, вот они белчьими шкурками и прикрываются. А ну как интеранималисты действительно введут закон о разжигании межвидовой розни? Ужо вам, ученые!
Александр Лысков УЗЛЫ
Новые русские забастовки начались еще во времена Горбачева. Тогда их погасили выборами директоров, начальников цехов. Антиельцинские забастовки уже были яростны и беспощадны: грохот касок в центре Москвы, перекрытие железнодорожных магистралей, погромы зданий администраций. Два своих срока Путин блокировал социальные напряжения с помощью чеченской войны и высокой мировой цены на нефть. Медведеву досталась пустая казна. И единственное орудие для борьбы с народным недовольством — вертикаль власти. Лично преданные губернаторы в самом деле стараются. Высший брянский чиновник, например, приехав к объявившим голодовку рабочим 111-го завода, предложил их семьям разовые продовольственные пайки в обмен на прекращение акции. В пайках было много разной "вкуснятины". На животные инстинкты рассчитывал. Голодному псу кинуть кость, и он будет твоим. А голодающие ведь не "жрать" просили, а — работы! Не рыбку, а удочку, чтобы самим, как и положено человеку, выловить эту рыбку.
А директор того самого завода N111, тоже не последнее звено "вертикали", непрошеным гостем являлся в семьи голодающих, к детям и старикам, предлагал "повлиять" на неразумных мам и пап, а иначе, мол, он их вовсе уволит с завода за "нехорошее поведение".
А заведующий заводским клубом, где разместились участники голодовки, тоже какая-никакая часть "вертикали", забрал у забастовщиков "казенные" матрасы, принудил их лежать на голом полу. Ну, и самый последний, какой-то ничтожный сателлит, всю ночь дежурил под окнами "комнаты голодающих" в надежде высмотреть, как втихаря им подкидывают что-то съестное и таким образом скомпрометировать борцов за выживание. Почему-то уверена была брянская "вертикаль", что рабочие затеяли показуху. В то время как люди за день глотали только по шесть витаминных таблеток и запивали водой.
Корреспонденту местной газеты позволили поговорить с забастовщиками только через дверь. Батюшка местный пришел с духовным окормлением страждущих — и его тормознули. Батюшка недоумевал: "Меня даже в тюрьму без проблем пускают".
Отменная, надо сказать, вертикаль! Голодающих — под стражу. И в тот же день губернатор выступил с речью перед депутатами областной Думы: "Сегодня уже никто не спорит о том, что на Брянщине темпы развития намного выше, чем в среднем по России…"
В ходу на "процветающей" Брянщине такие термины как патриот области, патриот завода, патриот цеха, патриот бригады и так далее. Если ты восемь месяцев не получаешь зарплаты, митингуешь и уходишь в бессрочную голодовку — ты не патриот. А если ты еще и лидер этих акций — тогда вообще "враг народа". И тебе мстят. Прокурор выносит постановление о возбуждении против лидера дела "об организации несанкционированного публичного мероприятия". А руководство завода — не выплачивает ей денег, завоеванных в борьбе с риском для жизни. Всем выплатили, а ей — нет.
Люди "вертикали", "истинные патриоты", никакими методами не гнушаются. Они даже мертвых — этой самой вертикалью по голове. За те месяцы, когда на заводе не выплачивали зарплату, умерли двое рабочих. Их вычеркнули из списков на получение наконец-то пришедших денег. Заработали на семьях умерших? Ну, по крайней мере, сэкономили.
В результате голодовки по семьдесят тысяч выплатили каждому. Выдавали и приговаривали: "Вот вы какие теперь богачи!". Будто не знали, что люди долгов набрали за время безденежья и теперь полученные суммы надо просто отдать кредиторам. И опять жить впроголодь. На кашах да на куриной требухе. Потому что представители "вертикали", эти избранные и посвященные, сократили рабочий день на заводе до одного часа. В девять ноль-ноль ты должен явится в цех, а в десять — уже гудок. Выметайся. И зарплату начислят лишь за этот час.
Не только на 111-м, но на всех тридцати крупных предприятиях Брянской области сокращена рабочая неделя и соответственно заработок. "Брянский арсенал" дымит три дня в неделю. Автозавод — четыре. Вагоностроительный за три последние месяца сократил объем производства в шесть раз! А за горячую воду в квартирах рабочих плата повысилась в два раза. Скоро последует отключение воды, затем — отопления. А впереди еще "марток — надевай семеро порток". Молча замерзать, страдать от недоедания люди, конечно, не станут. Генетическая память выплеснет опыт Брянского леса и славных дедов-партизан. То-то же будет работы для "вертикали". Легким междусобойчиком покажутся события во Владивостоке. Вызовут улыбку страсти вокруг повышения зарплаты на питерском заводе "Форда"…
Лента новостей пестрит сообщениями о социальных напряжениях. Уральские заводы увольняют рабочих партиями. Суды Тюменской области завалены делами о взысканиях невыплаченной зарплаты. С металургических предприятий Волгоградской области в вынужденный отпуск отправлены 3600 рабочих. Златоустовский комбинат готовится к распродаже имущества. Объявлена голодовка рабочих в городе Зверево. В Саратове задержаны милицией трое активистов " Антикризисного народного сопротивления"…
Узлы на горизонтали, которые не разрубить одним взмахом "вертикали".
А директор того самого завода N111, тоже не последнее звено "вертикали", непрошеным гостем являлся в семьи голодающих, к детям и старикам, предлагал "повлиять" на неразумных мам и пап, а иначе, мол, он их вовсе уволит с завода за "нехорошее поведение".
А заведующий заводским клубом, где разместились участники голодовки, тоже какая-никакая часть "вертикали", забрал у забастовщиков "казенные" матрасы, принудил их лежать на голом полу. Ну, и самый последний, какой-то ничтожный сателлит, всю ночь дежурил под окнами "комнаты голодающих" в надежде высмотреть, как втихаря им подкидывают что-то съестное и таким образом скомпрометировать борцов за выживание. Почему-то уверена была брянская "вертикаль", что рабочие затеяли показуху. В то время как люди за день глотали только по шесть витаминных таблеток и запивали водой.
Корреспонденту местной газеты позволили поговорить с забастовщиками только через дверь. Батюшка местный пришел с духовным окормлением страждущих — и его тормознули. Батюшка недоумевал: "Меня даже в тюрьму без проблем пускают".
Отменная, надо сказать, вертикаль! Голодающих — под стражу. И в тот же день губернатор выступил с речью перед депутатами областной Думы: "Сегодня уже никто не спорит о том, что на Брянщине темпы развития намного выше, чем в среднем по России…"
В ходу на "процветающей" Брянщине такие термины как патриот области, патриот завода, патриот цеха, патриот бригады и так далее. Если ты восемь месяцев не получаешь зарплаты, митингуешь и уходишь в бессрочную голодовку — ты не патриот. А если ты еще и лидер этих акций — тогда вообще "враг народа". И тебе мстят. Прокурор выносит постановление о возбуждении против лидера дела "об организации несанкционированного публичного мероприятия". А руководство завода — не выплачивает ей денег, завоеванных в борьбе с риском для жизни. Всем выплатили, а ей — нет.
Люди "вертикали", "истинные патриоты", никакими методами не гнушаются. Они даже мертвых — этой самой вертикалью по голове. За те месяцы, когда на заводе не выплачивали зарплату, умерли двое рабочих. Их вычеркнули из списков на получение наконец-то пришедших денег. Заработали на семьях умерших? Ну, по крайней мере, сэкономили.
В результате голодовки по семьдесят тысяч выплатили каждому. Выдавали и приговаривали: "Вот вы какие теперь богачи!". Будто не знали, что люди долгов набрали за время безденежья и теперь полученные суммы надо просто отдать кредиторам. И опять жить впроголодь. На кашах да на куриной требухе. Потому что представители "вертикали", эти избранные и посвященные, сократили рабочий день на заводе до одного часа. В девять ноль-ноль ты должен явится в цех, а в десять — уже гудок. Выметайся. И зарплату начислят лишь за этот час.
Не только на 111-м, но на всех тридцати крупных предприятиях Брянской области сокращена рабочая неделя и соответственно заработок. "Брянский арсенал" дымит три дня в неделю. Автозавод — четыре. Вагоностроительный за три последние месяца сократил объем производства в шесть раз! А за горячую воду в квартирах рабочих плата повысилась в два раза. Скоро последует отключение воды, затем — отопления. А впереди еще "марток — надевай семеро порток". Молча замерзать, страдать от недоедания люди, конечно, не станут. Генетическая память выплеснет опыт Брянского леса и славных дедов-партизан. То-то же будет работы для "вертикали". Легким междусобойчиком покажутся события во Владивостоке. Вызовут улыбку страсти вокруг повышения зарплаты на питерском заводе "Форда"…
Лента новостей пестрит сообщениями о социальных напряжениях. Уральские заводы увольняют рабочих партиями. Суды Тюменской области завалены делами о взысканиях невыплаченной зарплаты. С металургических предприятий Волгоградской области в вынужденный отпуск отправлены 3600 рабочих. Златоустовский комбинат готовится к распродаже имущества. Объявлена голодовка рабочих в городе Зверево. В Саратове задержаны милицией трое активистов " Антикризисного народного сопротивления"…
Узлы на горизонтали, которые не разрубить одним взмахом "вертикали".
Александр Проханов ЕСЛИ ЗАВТРА ВОЙНА
В ПОСЛЕДНЕЕ ВРЕМЯ я много езжу по заводам, строящим вагоны и танки, подводные лодки и авиационные двигатели. Всех их накрыл черный зонтик кризиса. Директора производств, конструкторы, стратеги производства делились со мной этой внезапной бедой, напоминавшей солнечное затмение. Сколько времени продлится затмение? Как долго может существовать растительность без солнечного света? Не останутся ли от нее обугленные стволы? Мысли производственников я суммировал в своих несколько беспорядочных записях, которые привожу как пример общего состояния умов.
Многие полагают, что среди всех отраслей больше всего от кризиса пострадает обрабатывающая промышленность, военно-промышленный комплекс, которому грозит полное уничтожение. Технократы считают, что кризис носит космический, неуправляемый характер, но в нем есть управляемые сегменты, и это управление направлено на истребление остатков русского ВПК. В оборонном отношении Россия может остаться "голой".
На протяжении последних пятнадцати лет власть не обращала внимания на оборонную промышленность, не модернизировала ее, позволяла ей деградировать. Во главе этой отрасли оказались люди, чуждые ей ментально, идейно и профессионально. Одним своим присутствием они дискредитируют отрасль. Сейчас, когда к проблемам спасения отрасли подключился верхний уровень руководства, Президент и Премьер, появилась некоторая надежда. Но оба так погружены в социальные, военные, политические, сырьевые проблемы, каждая из которых напоминает сходящий оползень, что им не до отдельных заводов.
В чем часто выражается поддержка государством пошатнувшихся производств? Им заменили дешевые и долгие зарубежные кредиты на отечественные, что в два раза дороже, с процентной ставкой 18-20%, — то есть на "короткие" и "дорогие" деньги. Финансовый блок в правительстве представлен людьми, которые, по меткому выражению Владислава Суркова, являются "стерилизаторами". Они "стерилизуют" не просто денежную массу в стране, а оскопляют всю отечественную промышленность. Весь мир идет в сторону "дешевых" и "долгих" денег, предоставляя промышленности продолжительные и дешевые кредиты, весь мир заливает деньгами пошатнувшуюся экономику, а в России исповедуют "гайдаровские идеалы", которые и до кризиса душили Россию.
На заводах понимают, что эти государственные кредиты вернуть нельзя. Предприятия с длительным технологическим циклом — такие, как, например, моторостроение, — не успеют окупить эти кредиты. Они разорятся, объявят дефолт, и если они находятся в частных руках, государство приберет их себе, а если они государственные, то им спишут эти долги, как списывали колхозам. Высокотехнологичное оборонное производство превращается в колхозы, где коров, чтоб они не упали от голода, подвешивали под брюхо веревками.
Многие полагают, что среди всех отраслей больше всего от кризиса пострадает обрабатывающая промышленность, военно-промышленный комплекс, которому грозит полное уничтожение. Технократы считают, что кризис носит космический, неуправляемый характер, но в нем есть управляемые сегменты, и это управление направлено на истребление остатков русского ВПК. В оборонном отношении Россия может остаться "голой".
На протяжении последних пятнадцати лет власть не обращала внимания на оборонную промышленность, не модернизировала ее, позволяла ей деградировать. Во главе этой отрасли оказались люди, чуждые ей ментально, идейно и профессионально. Одним своим присутствием они дискредитируют отрасль. Сейчас, когда к проблемам спасения отрасли подключился верхний уровень руководства, Президент и Премьер, появилась некоторая надежда. Но оба так погружены в социальные, военные, политические, сырьевые проблемы, каждая из которых напоминает сходящий оползень, что им не до отдельных заводов.
В чем часто выражается поддержка государством пошатнувшихся производств? Им заменили дешевые и долгие зарубежные кредиты на отечественные, что в два раза дороже, с процентной ставкой 18-20%, — то есть на "короткие" и "дорогие" деньги. Финансовый блок в правительстве представлен людьми, которые, по меткому выражению Владислава Суркова, являются "стерилизаторами". Они "стерилизуют" не просто денежную массу в стране, а оскопляют всю отечественную промышленность. Весь мир идет в сторону "дешевых" и "долгих" денег, предоставляя промышленности продолжительные и дешевые кредиты, весь мир заливает деньгами пошатнувшуюся экономику, а в России исповедуют "гайдаровские идеалы", которые и до кризиса душили Россию.
На заводах понимают, что эти государственные кредиты вернуть нельзя. Предприятия с длительным технологическим циклом — такие, как, например, моторостроение, — не успеют окупить эти кредиты. Они разорятся, объявят дефолт, и если они находятся в частных руках, государство приберет их себе, а если они государственные, то им спишут эти долги, как списывали колхозам. Высокотехнологичное оборонное производство превращается в колхозы, где коров, чтоб они не упали от голода, подвешивали под брюхо веревками.