Заяицкий Сергей. Красавица с острова Люлю

   - Я не посмею конкурировать с вами! Вы как раз подходящий ей муж. Вы сами - принц.
   - Я бы попросил!..
   - Не ссорьтесь, друзья мои, не ссорьтесь!..
   - Что бы сказал мой дядя, великий Гамбетта, если бы знал, что его племянник, подававший такие надежды... Друзья мои, ведь я сумел доказать невинность Скабриоли, того бандита, который убил зверски всю свою семью и потом в течение недели бил по щекам и дергал за нос трупы! Какой это был блестящий процесс. Трогательно было видеть, как дамы засыпали цветами эту гнусную скотину и как он подмигивал им своим зеленым глазом. А я... о... моя жена едва не разрешилась преждевременно на почве ревности. Телефон звонил не переставая, дррр. "Завтра в 9 часов вечера на таком-то углу"... Уф!.. Я и не подозревал, что в Париже столько углов...Но как я говорил!.. Я встал в позу и крикнул: "Да... Он виновен, и все-таки он невинен..." Никто ничего не понял, но прокурор плакал. Я сам видел, как слеза размазала зебру, которую он от нечего делать нарисовал на деле. Такие миги не забываются, друзья мои...
   - Когда я защищал диссертацию,- вдруг заговорил профессор,- то мне возражал сам Элингтон... Мы в течение двух часов обливали друг друга грязью... В конце концов он заявил, что если мне дадут доктора, то он не остановится перед раскрытием некоторых интимных сторон моей жизни (он разумел мое предполагаемое сожительство с женою университетского сторожа). Я тогда намекнул ему, что мне известно, почему его жена так часто бывает в мастерской Сезана. Он взбеленился так, что я уже не мечтал о докторате, как вдруг у него от злобы сделался припадок гастрита. Ему пришлось уйти, а я получил искомую степень... Моя фотография появилась во всех газетах...
   - А вы думаете, плохо было иметь три миллиона годовых доходов, обладать Терезой и великолепным пищеварением?
   - А когда однажды поднимался вопрос о восстановлении во Франции монархии, то естественно, что все взоры обратились на меня... Ну, что такое Бурбоны? Какой-то гасконец взял Париж, воспользовавшись растерянностью моих предков... Подумаешь, какая важность... Когда я однажды появился в монархическом клубе, то один старик встал и уже не мог сесть... У него от почтения сделалась какая-то судорога.
   - Так какого же черта, спрашивается, мы поехали в эту дикую страну?
   - Я никого не обвиняю,- вдруг заговорил Эбьен,обвинять дело прокурора, а я адвокат. Но я хочу напомнить, да, да, да... Я хочу напомнить, что соблазн был нам предложен в вашем доме, Ламуль.
   - Конечно, идиотская затея с баром...
   - Я бы никогда сам по себе не пошел в кинематограф!
   - Тем более я! Я не для того удирал от большивиков, чтоб таскаться по кинематографам.
   - Ей-богу, Ламуль, у меня чешутся руки...
   - Вы бесились с жиру от нечего делать, а мы страдаем!
   - Друзья мои!..
   Неизвестно, чем бы кончилось это неприятное для банкира направление мыслей, если бы глухой голос во мраке не произнес бы вдруг:
   - Неужели я слышу голоса европейцев?
   Узники замолкли, и мороз пробежал у них по коже.
   - Да, мы европейцы, - произнес Ламуль и прибавил тихо: - это, вероятно, тот, который написал число на скале.
   - И я европеец, - продолжал голос, - я нахожусь рядом с вами за земляною стеною, в которой провертел дыру подзорною трубою, вынув предварительно из нее стекла. Что вам сказали дикари?
   - Они сказали, что нас или съедят, или женят на Какао! Вы тоже узник?
   - Нет, я пока еще в гареме! Но, увы... я уже надоел принцессе и теперь осужден на съедение.
   - И скоро вас съедят?
   - В том-то и дело, что так как жителям этого проклятого острова абсолютно нечего делать, то всякая церемония растягивается у них на необыкновенно большие сроки. Мне рассказывали, что главного вождя хоронили так долго, что под конец нечего уже было хоронить.
   - А скажите, как вы добрались до этого проклятого острова?
   - На пароходе.
   - Как? Разве сюда ходят пассажирские пароходы?
   - Ходят раз в десять лет, чтоб узнать, на месте ли остров. Мне и посчастливилось...
   - Да, но зачем вас принесло сюда?
   - О, это долгая история! Прежде я жил легко и беззаботно, хоть у меня частенько не хватало денег. Зато я утешался иначе... Когда я уехал, как дурак, из Парижа, у меня только что начался роман с прелестной женщиной...
   - Замужней? - спросил Валуа.
   - Да, но ее муж так глуп, что не стоит говорить о нем, ни судить, ни порицать его... И, однако, я уехал, уехал в эту проклятую страну... И вот уже два месяца подвергаюсь всевозможным неприятностям. Вам еще предстоит все это! Вы думаете, что быть съеденным так просто? Увы! Это очень сложно...
   - Но кто же вы такой? - спросил Эбьен.
   - Увы, имя мое не славно ни добрыми делами, ни научными подвигами. О, как глупо затратил я свои лучшие годьц Вместо того чтобы обогащать свой умственный чемодан, то есть багаж, я фланировал по бульварам и соблазнял женщин... Одно время я содержал половину французских красавиц...
   - Что! - вскричал Ламуль.
   - Увы! А другая половина содержала меня...
   - Стало быть вы...
   - ... Морис Фуко, если только это имя что-нибудь говорит вам.
   Тяжелая рука адвоката легла на плечо бедного банкира.
   - Мориса Фуко не было на "Агнессе", - проговорил он, - банкир Ламуль, вы проиграли миллион франков.
   Ламуль не верил своим ушам.
   - Он врет, притворяется; - пробормотал он.
   - Да, я Морис Фуко, - продолжал голос, - я вижу, что мое имя не абсолютно незнакомо вам. Скажите, не знаете ли вы, что стало с прелестною женою Пьера Ламуля... Помните Ламуля? Такой толстый дуралей, он больше известен под кличкою "дыня".
   - Ты сам дыня! - крикнул Ламуль и так стремительно ринулся на голос, что сшиб в темноте профессора.
   Упав, тот, по-видимому, завалил отверстие, ибо голос перестал быть слышен.
   - Мерзавец! - воскликнул Ламуль, - какое ему дело до моей жены!
   - Но как хотите, это чудесное совпадение!
   - Интересно, зачем он сюда притащился...
   - Я думаю, что причина у него именно вполне совпадает с нашей...
   - В самом деле? - проговорил Ламуль с оттенком надежды в голосе, - но почему же он спрашивал о моей жене?
   - Не забудьте, что вместо желанной красавицы он попал в объятия Какао: естественно, что его потянуло... то есть я не так выразился. Естественно, что он вспомнил о Прекрасной Терезе.
   После этих слов все погрузились в печальные размышления, и скоро храп доказал, что благотворный Морфей не отказал несчастным в своем испытанном утешении.
   Один Ламуль не спал. Томимый тяжкими думами, он вдруг увидел во мраке маленький светящийся кружок. Это был луч луны, пробравшийся сквозь дырку в стене. Ламуль подошел к стене и приложил глаз к дырке. На залитой лунным светом поляне там и сям дремали туземцы. Возле ящика с маисом спал, уронив голову на грудь, Галавотти.
   И вдруг Ламуль вздрогнул от удивления, и суеверный страх холодными тисками сжал ему сердце. Озаренный луной, на фоне голубого тропического леса, неподвижный, как изваяние; стоял глухонемой бразилец. Луна скрылась за облаком, а когда она вновь осветила поляну, то никакого бразильца уже не было. Странный вой звучал в тишине ночи. Это черная Какао пела песню о вечной любви к неверному Кио.
   Глава IX
   Карьера полковника Ящикова
   Рано утром к узникам пришел туземец и поставил на пол миску, содержимое которой шевелилось.
   - Что это он притащил? - спросил Ламуль.
   Роберт Валуа чиркнул зажигалкой.
   - Это дождевые черви! - крикнул он с ужасом.
   Полковник Ящиков не сдержался и выругался так, как ругался когда-то, когда пьяный кучер выворачивал тарантас и полковник оказывался на четвереньках в грязной луже.
   И тут произошло нечто необычайное и уж никак не предвиденное. Дикарь взмахнул руками, пал ниц и остался недвижим.
   - Что с ним такое? - удивился Эбьен.
   - Что вы сказали, полковник?
   - Просто выругался.
   - Гм! Однако он не шевелится.
   В темницу заглянул другой дикарь.
   - А ну-ка, ругнитесь еще разочек.
   Полковник, откашлянувшись, выругался, и мгновенно второй дикарь пал ниц так же, как и первый, и остался недвижим.
   - Профессор, вы не знаете, в чем тут дело?
   - Дикари в известных широтах очень подвержены обморокам.
   - Да, но почему же они падают в обморок, когда полковник ругается?
   - Я затрудняюсь ответить на этот вопрос, возможно, что это просто совпадение..,
   - Знаете что? - предложил Валуа, - все равно дверь отперта! Выйдемте из тюрьмы, а полковник, я думаю, не откажет в любезности продолжать ругаться.
   Они осторожно вышли из темницы, и мгновенно в них направилась по крайней мере дюжина копий.
   Полковник поднял руки и зычно выругался.
   Все дикари пали ниц, побросав копья.
   Галавотти ковылял на своей деревяшке.
   - В чем дело? - кричал он, - чего они все повалились, как кегли?
   - Черт их знает...
   Верховный жрец, тот, который играл на дудочке, появился на поляне.
   - А ну-ка его, - предложил Валуа.
   Полковник выругался.
   Жрец замер. Колени его задрожали, глаза, казалось, готовы были выскочить из орбит.
   - Еще разочек! - скомандовал Валуа,- без промаха! Пли!
   Полковник выругался.
   Жрец упал на колени и вдруг начал изо всех сил подметать землю бородою.
   - Завели!-пробормотал Галавотти.- Крепко же вы, сеньор, ругаетесь! У старика того гляди отскочит кокос!..
   Еще многие дикари повыскочили из хижин, и все они попадали, как карточные домики, подкошенные магическою бранью полковника, Галавотти, рыча от восхищения, несколько раз повторил это ругательство и, наконец, довольно хорошо начал произносить его.
   - Я рожден лингвистом, - воскликнул он, ну, черномазая тумба, попадись ты мне только!
   И как раз в этот миг Какао вышла из своего тростникового замка. Для вящей обаятельности она на этот раз украсилась поясом из живых лягушек и ящериц. Галавотти подскочил к ней.
   - Вот тебе,- крикнул он, ругнувшись при этом пополковничьи.
   Какао мгновенно упала на землю.
   - Ага! Жаба ты татуированная! Вот тебе еще. Мало! Получай еще! Слон проклятый! А, у Галавотти только одна нога! Ладно! Вот тебе! Вот тебе!
   И Галавотти продолжал ругаться, причем Какао корчилась на траве и постепенно затихала.
   - Довольно, - крикнул Ламуль, - она не выдержит!
   - Да знаешь ли ты, - продолжал Галавотти, - что самые красивые женщины в Аргентине считали за честь обняться со мною... Две ноги есть у всякого... Великая штука две ноги... А, ты вздумала воротить свой дурацкий хобот? Вот тебе! Вот тебе!
   Верховный жрец подползал между тем и продолжал мести землю бородой. Приблизившись к полковнику Ящикову, он знаками попросил его следовать за собою.
   - Как вы думаете? - спросил тот, - не рискованно мне идти за ним?
   - Пойдемте все, - предложил Валуа.
   - Вы только на всякий случай ругайтесь от времени до времени.
   Они пошли к скале, прикрытой огромными листьями какого-то неизвестного дерева. В скале оказалась пещера, вход в которую был украшен человеческой головой с рыжими бакенбардами. Свет в пещеру проникал сквозь выдолбленное в сводах отверстие, и при этом тусклом свете путешественники различили венский стул, водруженный на груде человеческих и звериных черепов. Верховный жрец знаками предложил полковнику сесть на этот удивительный трон.
   - Садиться или нет? - спросил полковник.
   - Я бы на вашем месте отказался! - произнес Валуа, которому плохо удавалось скрыть свою зависть.
   - А по-моему, садитесь, сеньор! - вскричал Галавотти, - если вы не сядите, я сяду и клянусь - так обругаю старого эфиопа, что он издохнет, как сорок тысяч братьев!.. Честное слово! Во мне пробуждаются инстинкты государственного человека...
   Полковник подошел к черепам и потрогал их.
   - Спросите его, крепок ли стул...
   - Ну да ладно! - воскликнул Галавотти. - Или опять звать старого Пэджа?
   Полковник взлез на груду мертвых голов и сел на стул.
   - Ну, как? - спросил его Ламуль.
   - Очень удобно!
   Жрец между тем говорил что-то дрожащим голосом, и Галавотти вдруг засвистел от восторга.
   - Ну, сеньор полковник, поздравляю вас!.. Отныне вы царь! Они ждут ваших приказаний. Мой совет: прикажите им всем утопиться в море или съесть друг дружку.
   - Но как все это случилось?.. Расспросите его!
   - А по-моему, лучше не спрашивать... Мне однажды один джентльмен дал на вокзале сто долларов. Я сдуру спросил, за что... Оказывается, он по близорукости принял меня за своего кредитора... Никогда не надо вдаваться в подробности... Ну, царь и царь! И слава богу!
   Однако все начали настаивать, и жрец рассказал следующее:
   - До сих пор царем был отец Какао, одноухий Кобо, который в дни молодости был увезен на корабле в белую страну снегов и льдов, где его возили по ярмаркам и заставляли бить в барабан на потеху детворе. Язык этой страны, по его словам, состоял всего из трех слов, которые повторялись на бесконечные лады, и Кобо заметил, что эти три слова оказывали магическое действие. Их говорили лошадям, и лошади шли, их говорили дереву, когда рубили его, и дерево падало, их говорили разъяренному быку, и бык превращался в ягненка, их говорили торговцу, и торговец уступал цену. Других слов, по-видимому, в той стране вовсе не было. И вот Кобо выучил эти три слова, и, когда вернулся на родину, он объяснил их великое значение и объявил себя царем. Умирая, он завещал престол тому, кто первый произнесет их сам, никем не наученный. Но никто не умел произнести их: много белых путешественников посещали остров, немало их побывало в желудках горбоносых детей Якугуры, но никто не умел произнести магических слов. И вот теперь они услыхали эти слова из уст коротконогого белого Салы, и они просят его быть царем и управлять ими, как он хочет.
   Полковник Ящиков принял вид важный и торжественный.
   - Что ж, - сказал он, - я не прочь.
   - Но неужели, сеньор,- вскричал с восхищением Галавотти,- на вашем языке и в самом деле нет других слов?
   - Есть другие слова,- отвечал полковник,- но ими можно не пользоваться.
   Глава X
   О том, как полковнику Ящикову не удалось вволю поцарствовать
   - Прежде всего, - начал полковник, - надо выяснить наши отношения с принцессой.
   - Всего вероятнее, - заметил Валуа, - что вы, став царем, тем самым механически стали и ее мужем...
   - Благодарю вас за подобную механику!
   - Эй, как вас там, скажите Какао, чтоб сидела до поры до времени в своем логовище... Скажите, что ее вызовут...
   - Ти-тю-тик! - восторженно перевел Галавотти, - сеньор, разрешите добавить, что она стерва.
   - Подождите...
   - Гм!.. Что же дальше?..
   - Не приступить ли к составлению уголовного и гражданского кодекса? предложил Эбьен.
   - Обычно всякое счастливое царствование начинается с амнистии, заметил Ламуль.
   - И великолепно, - воскликнул Галавотти, - освободите этого француза от брачных уз, и никаких испанцев !
   - Почему? - запротестовал Ламуль, - по-моему, он превосходно себя чувствует...
   - Я бы предложил со своей стороны,- сказал Ящиков с какой-то поистине царственной мудростью,- приказать дикарям привести, помните, ту красавицу!
   - Это бесполезно! Они нагонят два десятка вроде Какао!
   - Да и нет тут никаких красавиц!
   - Да и вообще нет нигде никаких красавиц!
   - Паршивый остров.
   - Вот уж, действительно, Люлю!
   - По-моему, - снова сказал Галавотти, - как хотите, сеньоры, а француз нуждается в нашей помощи.
   - Почему же он сам не идет сюда?
   -- Он не может... он ходит по кольцу, надетому на проволоку. Я удивляюсь, как он до вашей тюрьмы дотянулся.
   Вдруг дикари как-то странно понюхали воздух.
   - Чего это они нюхают? - спросил Ящиков, - не идет ли Какао?
   - Чу-че? - спросил Галавотти.
   - Му-ру-ну! - отвечал один из туземцев, и в глазах Галавотти изобразился ужас.
   - Что еще стряслось? - с беспокойством осведомился Ящиков.
   - Боюсь, сеньоры, - сказал Галавотти дрожащим голосом, - что сеньору полковнику не удастся даже коронораться.
   - А что?
   - Му-ру-ну!
   - Да, но что это значит?
   - А вот посмотрите.
   Путешественники подошли к выходу из пещеры.
   Зрелище, представившееся им, заставило их закричать частью от удивления, частью от страха. Все, что они видели перед собой, приняло какой-то странно наклонный вид. Пальмы, до того стоявшие прямо, теперь согнулись, собрав листья наподобие метелки для рояля.
   Трава прильнула к земле, как волосы в проборе британского дипломата, большие бочки медленно катились с глухим гулом, а по небу... а по небу неслись облака, но это не был обычный бег облаков. Облака мчались с быстротой молнии, вытянутые на манер экспрессов, меняя ежесекундно форму, но вытягиваясь все более и более. Они напоминали какие-то длинные пучки пакли, летящие неизвестно куда, и довольно было посмотреть на небо секунду, чтоб в глазах зарябило.
   - Да что же случилось? - вскричал полковник, недовольный вмешательством стихии в его благополучное царствование, - что это за чепуха такая?
   - А вот выйдете, сеньоры.
   Сеньоры вышли и мгновенно попадали, как карточные домики. Страшный, фантастический ветер мчался с океана и огромной ладонью прижимал к земле все, что попадалось ему навстречу. Дикари ползли, втыкая в землю кинжалы и притягиваясь за них.
   - Му-ру-ну! - кричали они.
   А ураган дул, все сильнее и сильнее прокатываясь по острову, как гигантский валик; уже с громом рушились неустойчивые прибрежные скалы, вырванные с корнем деревья летели, как пылинки, тростниковые хижины вдруг попадали и укатились в море, причем на месте одной из них обнаружилась и тотчас улетела принцесса, протыкавшая себе огромною иглою левую щеку.
   Какой-то человек, совершенно голый и совершенно пестрый, ползал с отчаяньем взад-вперед, удерживаемый проволокой. Ламуль вгляделся в него великий боже! - в этом человеке, растатуированном наподобие гобелена, он узнал того, которому некогда дарила свои улыбки она - неверная, но прекрасная, за один поцелуй которой банкир сейчас был бы рад отдать десятую часть своего состояния. И невольно злая радость охватила его сердце... О, если бы Тереза могла видеть это жалкое пестрое существо, беспомощно, как сторожевой пес, ползающее на одном и том же месте!
   А ветер все крепчал и крепчал. Уже нельзя было дышать, нельзя было поднять руку, ногу, голову. И вдруг Галавотти испустил душераздирающий крик.
   - Ящик! - кричал он. - Ящик!
   Два огромных ящика, все быстрее переваливаясь с боку на бок, катились к морю.
   - Помогите мне, сеньоры, - кричал Галавотти, - я должен доползти до этого ящика...
   Но никто не мог ему помочь. Все быстро катились к морю, тщетно старались зацепиться за землю, на которой ветер, как рубанок, сгладил все неровности. Вдруг один из ящиков с треском разлетелся, и голова глухонемого бразильца... впрочем, это была лишь на миг голова глухонемого бразильца... В следующий миг черная борода и черные кудри понеслисьдак галки, в синюю мглу, а из груди Ламуля исторгся и унесся вслед за ними дикий вопль!
   Дзинь!..
   Лопнула проволока, у которой бегал Фуко, и, сбитый мгновенно с ног, он шлепнулся прямо в объятия - ибо то была она - Прекрасной Терезы.
   А в следующий миг огромная водяная стена, на пятьдесят процентов состоявшая из крупной и мелкой рыбы, взвилась над островом и слизнула его с лица земли, как ребенок слизывает со сливок пенку. На месте, где был остров Люлю, теперь было бурление и клокотание, и над всем этим, как в иллюстрациях Дорэ, витал страшный призрак, на безглазом челе которого было только одно написано с большой буквы - слово: Смерть!
   Часть третья
   Глава I
   Негостеприимная яхта
   Молодой лорд Артур Фаунтлерой, сын того лорда, с которым произошла в детстве знаменитая история, вышел утром из каюты под руку с очаровательной белокурой Маргерет, вчера ставшей его законной, любящей и стыдливой супругой. Вид голубого океана, прорезанного ослепительной солнечной дорогой, был так прекрасен, что молодые люди невольно привели свои головы в соприкосновение и одновременно воскликнули:
   - О!
   Молодой доктор богословия, находившийся тут же, счел это мгновение удобным, чтобы, подойдя к ним, произнести небольшую проповедь, указав на всемогущество божие и напомнив вкратце историю Авраама и Сарры, а также и некоторых других счастливых ветхозаветных новобрачных. Молодые люди выслушали его, почтительно наклонив головы, и, отвечая на поклоны моряков, перешли к борту яхты.
   - Ах, Артур! - вскричала Маргерет голосом, напоминающим пение канарейки, - как прекрасно поступил ваш отец, подарив нам для свадебного путешествия "Королеву Анну"!
   - Мой отец, - отвечал молодой лорд, почтительно целуя кончики ее пальчиков, - всегда поступает прекрасно.
   - Так же, как и моя мать, - прошептала прелестная Маргерет, голубые глаза которой наполнились слезами.
   - Поклянитесь, дети мои, - произнес молодой проповедник взволнованным голосом, - что вы всегда будете любить своих родителей и таким образом свято исполните заповедь господню.
   И, воспользовавшись случаем, он напомнил им и все остальные заповеди, пропустив только седьмую, содержание которой считал неприличным.
   Не успел благочестивый юноша закончить последнюю заповедь, как подошел капитан яхты, старый, верный Билль Брасс, чтобы пожелать новобрачным доброго утра и пригласить их проследовать в его каюту.
   Там их ожидал вкусный и обильный завтрак, состоявший из меда, шоколада, бифштекса, шотландской овсяной каши с кайенским перцем, барбарисового варенья и жареной семги. Для юного доктора богословия были отдельно приготовлены различные овощи, так как он уже целый год состоял секретарем и корреспондентом британского королевского вегетарианского общества.
   - Какую же тему для беседы изберем мы сегодня? - спросил доктор после того, как была прочитана молитва и все заняли свои места, - я бы, со своей стороны, принимая во внимание обстановку, предложил остановиться на теме о всемирном потопе или на пребывании Ионы во чреве китовом.
   - Я думаю, - сказал капитан, - что выбор мы должны предоставить сделать миледи.
   Молодая женщина слегка смутилась.
   - Я бы предпочла побеседовать о всемирном потопе,- сказала она после маленького колебания и, уловив одобрительный взгляд лорда Артура, покраснела от удовольствия.
   Молодой проповедник начал говорить спокойно, но постепенно разгорячась все больше и больше. Несмотря на то что слушатели наизусть знали всю эту историю, она не преминула произвести на них должное впечатление, и все они несколько раз взволнованно прерывали рассказ восклицаниями вроде: "Неужели? Что за ужас! Бедный Ной!", а капитан, забывшись, однажды даже вскричал: "Ах, черти полосатые!", после чего едва не умер от смущения.
   Внезапно раздался крик вахтенного:
   - Плот на юго-западе.
   Слышно было, как наверху забегали матросы.
   Молодой доктор, чтобы не томить любопытства, естественно пробудившегося в слушателях, принужден был, так сказать, скомкать свое повествование и немедленно укрепить ковчег на Арарате, после чего все завтракавшие устремились наверх, вооружившись подзорными трубами.
   Что-то похожее на плот в самом деле чернело в лазурном тумане.
   - Там развевается что-то белое, - воскликнул лорд Артур.
   - Это, очевидно, потерпевшие кораблекрушение, - сказал доктор.
   - Или, может быть, разбойники, - заметила Маргерет.
   - Я думаю, - произнес капитан, - как мне бы ни хотелось согласиться с очаровательной леди, что предположение доктора вернее. Это, очевидно, потерпевшие кораблекрушение.
   - Да, но там плывут деревья, откуда же у потерпевших кораблекрушение могут быть деревья?
   - Цветники бывают на больших пароходах, но лесов покд еще не разводили.
   - Я уже ясно вижу людей. Людей,- крикнула леди,- и еще что-то... Черное.
   - Опустите сейчас же трубу, Маргерет, - сказал лорд Артур, - эти люди нагие.
   - В таком случае,- ледяным голосом отвечала Маргерет,- опустите и вы трубу, ибо среди этих людей есть нагая женщина.
   - Вы ошибаетесь, Маргерет.
   - Нет, я не ошибаюсь.
   - Гм. По-моему, вы ошибаетесь... Что вы скажите, доктор?
   Молодой доктор глядел на приближающийся плот.
   - Разве там есть женщина? - пробормотал он, причем жилы у него на лбу вдруг надулись.
   - Да, там есть женщина, - продолжала Маргерет тем же тоном, - и мне бы очень хотелось, лорд Артур, чтобы вы проводили меня в мою каюту.
   - Но...
   - Вам незачем присутствовать при спасении этих людей... Капитан Билль Брасс справится без вас.
   - Однако...
   - Вы почитаете мне вслух Свинберна...
   Раздались слова команды, и "Королева Анна" плавно двинулась навстречу плоту, метнув в небо целое облако белого, как гигроскопическая вата, дыму. Лорд и леди удалились в каюту.
   - Ну, конечно, там есть женщина,- сказал капитан, - ее теперь можно видеть даже невооруженным глазом.
   - В самом деле, - произнес юный доктор, опуская трубу. - Капитан, я бы хотел присутствовать при спасении несчастных. Может быть, кто-нибудь из них пожелает немедленно выслушать проповедь.
   * * *
   Читатель, вероятно, уже догадался, ибо читатели обычно бывают догадливее, чем этого хотелось бы авторам, что плывшие на плоту путники были наши старые знакомые, сметенные с острова Люлю небывалым ураганом.
   Среди них находилась и прекрасная принцесса, не утонувшая вследствие толщины и подобранная путешественниками, из которых двое состояли, между прочим, членами соревнователями французского общества спасения на водах. Им удалось кое-как связать одеждой плававшие в море деревья, и вот на том плоту плыли они уже много дней, питаясь корою одного из деревьев, за безвредность и питательность которого поручился профессор.
   Ламуль, как натура малодушная и мстительная, все время не упускал случая побольнее уколоть бедного Мориса.
   - Скажите, пожалуйста, - говорил он с глупо умильным выражением лица,что это за прелестная собачка выгравирована у вас над левой бровью?