Страница:
Зайцев Борис
Все написанное мною
Борис Зайцев
Все написанное мною
Если земная любовь и смерть предстают в поэзии у Зайцева прекрасными отражениями вечного духа любви, то нетрудно понять, какой великой любовью одел он жизнь. Мы не знаем поэта, который бы так пламенно любил жизнь и все ее проявления. Для Зайцева не существует выбора, он не знает высшего и низшего в человеческих действиях и желаниях. У него вы не встретите так называемых отрицательных типов, потому что он слишком любит все живущее. Он следует за своими героями по пятам, он трепещет от восторга, видя, как они вбирают в себя то или другое из рассыпанных в жизни наслаждений.
Петр Коган
Борис Зайцев открывает все те же пленительные страны своего лирического сознания: тихие и прозрачные.
Александр Блок
Зайцев исходит от Тургенева, он весь гармонический, целостный.
Корней Чуковский.
Основа и двигатель зайцевского лиризма - бескорыстие. Не думаю, чтобы ошибкой было сказать, что это вообще - духовная основа и двигатель всякого истинного лиризма, и даже больше: всякого творчества. Эгоист, стяжатель всегда антипоэтичен, антидуховен, какие бы позы ни принимал: правило, кажется, не допускающее исключений. Зайцев сострадателен к миру, пассивно-печален при виде его жестоких и кровавых неурядиц, но и грусть, и сострадание обращены у него к миру, а не самому себе. Большей частью обращены к России.
Георгин Адамович
"Легкий ветер времени", сметая все, неприкосновенными оставляет некоторые слова. Пролетая над Россией, он, несомненно, среди других, более мощных и жгучих слов пощадит и прекрасные в своей тихости печальные, хрустальные, лирические слова Бориса Зайцева.
Юлий Айхенвальд
ВСЕ НАПИСАННОЕ МНОЮ
лишь
РОССИЕЙ И ДЫШИТ
БОРИС ЗАЙЦЕВ:
СУДЬБА И ТВОРЧЕСТВО
Звездой пылающей,
потиром Земных
скорбей, небесных слез
Зачем, о господи, над
миром Ты
бытие мое вознес?
Ив. Бунин
Сменилось несколько поколений читателей в нашей стране, никогда не слышавших такого писательского имени: Борис Зайцев. Лишь узкий круг исследователей да книгочеи знали: рядом с Буниным и Леонидом Андреевым, Куприным и Сергеевым-Ценским, Ремизовым и Сологубом росла, крепла, утверждалась слава этого самобытного художника - поэта прозы, тонкого лирика, нашедшего свою негромкую дорогу в литературе начала века и уверенно прошедшего ею до наших дней. Он издал целую библиотеку книг, восхищавших самых взыскательных ценителей искусства слова. "Весь Зайцев"-это около семисот (!) названий произведений различных жанров - романов, повестей, рассказов, пьес, эссе, беллетризованных биографий, мемуарных очерков, статей... Только часть огромного литературного наследия Зайцева вошла в книги, хотя издано их немало - более семидесяти томов. Самая первая "Рассказы"- появилась в ноябре 1906 года и мгновенно была раскуплена. что по тем временам случалось не часто. (Кстати, обложку ее выполнил уже знаменитый в ту пору Мстислав Добужинский.) Санкт-петербургскому издательству "Шиповник" пришлось выпустить книгу повторными изданиями в 1907 и 1908 годах. В нее автор включил девять лирико-импрессионистических этюдов и рассказов (поэм, как называл их сам Зайцев и его критики). О сборнике дебютанта с похвалой отозвались А. Блок, В. Брюсов, И. Бунин, М. Горький. Для начинающего писателя - немалая честь получить одобрение и напутствие таких литературных метров!
И снова вопрос: почему же мы почти ничего не знаем о нем? Почему только сейчас - после без малого семи десятилетий забвения - его первая книга приходит к советскому читателю? Обратимся за ответом к судьбе и творчеству этого, по словам его многочисленных критиковсовременников, "барда вечного духа любви", "поэта космической жизни", "певца радости".
29 января 1881 года в городе Орле в семье горного инженера Константина Николаевича Зайцева и Татьяны Васильевны Рыбалкиной (Зайцевой) появился третий ребенок: после двух дочерей - Татьяны и Надежды - сын Борис. Детские годы будущего писателя прошли в селе Усты Жиздринского уезда Калужской губернии, где его отец управлял рудной конторой. Это счастливое, беззаботное время много лет спустя будет поэтически описано им в рассказе "Заря". А вот типичный семейный вечер той поры, о котором вспоминает Зайцев незадолго до своей смерти: "Столовая в барском доме, в деревне. Висячая лампа над обеденным столом, сейчас еще не накрытым. В узком конце его отец, веселый, причесанный на боковой пробор, читает детям вслух. По временам, когда очень смешно (ему), останавливается, вытирает платком негорькие слезы, увеселяющие, читает, читает дальше. Мы, дети, тоже хохочем, из-за чего, собственно? Но веселый ток идет от книги, и от отца. Написал все это какой-то Диккенс. В допотопном рыдване (у нас тоже есть в этом роде), неведомый мистер Пиквик, с товарищами-учениками - разные Топманы, Снодграсы - куда-то едут, чего-то ищут. Собственно, трудно понять, почему это так забавляет нас (милый, смешной и забавный мир приоткрывается). Благодушный фантасмагорист Пиквик, через любимого отца, входит в дом наш, разливает свое приветное веяние" ("Русская мысль", No2784, 1970, 2 апреля). Затем, продолжает экскурс в детство Борис Константинович, "капитана Немо ждешь, как подарка, каждую субботу (приложение к "Задушевному слову" - какое название!). "Ребенком держал в руках книжечку в переплете - перелистаешь, там какие-то мельницы ветряные, рыцарь на коне с копьем летит на них... Книга "Дон Кихот" обладает таким свойством: незаметно, но чем дальше, тем больше подымает она, просветляет и облагораживает. Прочитав несколько страниц, закрываешь ее с улыбкой чистой, выше обыденного. Будто ребенок тебя приласкал, но ребенок особенный, в нем чистота, музыкальность и нечто не от мира сего".
Из русских писателей "Тургенев раньше других приходит". Наконец, Лев Толстой "распростирает свой шатер огромный... И под кровом своим держит тебя этот гигант сколько хочет. Сопротивляться бесполезно, да и нет желания. Напротив, обаяние непрерывно". Достоевский же "настоящий" приходит всех позже. Конечно, и во втором классе Калужской гимназии, таща утром ранец в унылые арестантские роты по имени "классическая гимназия" (ante, apud, adversus...2 собьешься, можно двойку получить), вспоминаешь "Бедных людей", "Униженных и оскорбленных", вчера вечером читанных... но до "Идиота", "Бесов", "Братьев Карамазовых" еще далеко, еще годы жить, чтобы воистину родной литературой возгордиться, ни на какую ее не променять".
С той восторженной детско-юношеской поры и начинается для --
Здесь и далее даты дореволюционного периода даются по старому стилю. Перед, около, напротив (лаг.).
Зайцева самая колдовская власть, какую он всю жизнь радостно приемлет,- власть книги.
В Калуге Борис заканчивает классическую гимназию и реальное училище. В 1898 году он не без внушений горячо любимого отца, возглавившего к тому времени крупнейший в Москве завод Гужона (ныне "Серп и молот"), успешно выдерживает конкурсные экзамены в Императорское Техническое училище. Однако в этом одном из лучших высших учебных заведений страны, готовящих инженерные кадры, Борису довелось учиться всего лишь год: его отчислили за активное участие в студенческих волнениях (он был членом забастовочного комитета). Опять трудные экзамены, на этот раз в Горный институт в Петербурге. Но и здесь не суждено было сбыться мечтаниям отца, прочившего сыну инженерную карьеру: он оставляет институт и возвращается в Москву, где. снова успешно сдав экзамены по древним языкам (спасибо классической гимназии!), становится на три года студентом юридического факультета университета. Юношеская одиссея на этом не обрывается: и университет окончить не довелось - помешало увлечение, ставшее вдохновенным деянием всей его жизни.
К этой поре относятся первые литературные опыты мечтательного юноши, которые он отдает на суд и получает с такой надеждой ожиданное благосклонное напутствие самого патриарха критики и публицистики Н. К. Михайловского, редактировавшего вместе с В. Г. Короленко солидный журнал народничества "Русское богатство". А в августе 1900 года состоялась его встреча в Ялте с А. П. Чеховым, благоговейное отношение к которому Зайцев сохранил на всю жизнь. Через полвека он напишет одну из лучших своих книг лирическую повесть о жизни Антона Павловича Чехова. Встреча в Ялте имела немаловажные последствия для дальнейшей судьбы несостоявшегося студента-горняка. 19 февраля 1901 года он решился обратиться к Антону Павловичу:
"Пользуясь Вашим любезным разрешением, данным мне в Ялте осенью 900-го года, я вместе с этим письмом отсылаю на Ваш суд свою последнюю работу "Неинтересную историю". Когда я был тогда в Ялте, так думал, что кончу ее в октябре, а вышло совсем не так. Как бы то ни было, я с нетерпением буду ждать Вашего хотя бы и очень коротенького ответа. Впрочем, об этом распространяться незачем, потому что человек, написавший Константина Треплева, многое понимает. Одно только условие, Антон Павлович: ради Бога, пишите правду. Вчера я слушал ОДНУ безголосую молодую певицу, которую "похвалил" знаменитый тенор; известно, как хвалят знаменитости - жалеют просто, а не хвалят. Чувство-то это и хорошее, и гуманное, и то, и се, а только иногда тяжело, когда жалеют. Да и вредно. Я ПОУШЮ, Вы тогда сказали мне: "Если я скажу, что плохо, Вы тогда два месяца писать не будете",- так и не нужно же писать, коли бездарно. Итак, жду хоть и сурового, но совсем искреннего ответа".
И вот ответная телеграмма из Ялты: "Холодно, сухо, длинно, не молодо, хотя талантливо". Последние два слова, адресованные юноше человеком и писателем, которого он боготворил,-"хот я талантливо",- конечно же, затмили все другие оценки: и что холодно, и что СУХО, и что длинно, и что не молодо,- ибо все это преодолимо для талантливого.
------А. II. Чехов. Полн. Собр. Соч. Письма. М., 1984, т. 9. с. 526.
Как видим, творческая судьба Зайцева начинается благополучно с первых шагов. Однажды твердо принятое (очевидно, вопреки воле отца) решение стать профессиональным литератором - решение, которое возникло как отзвук большой духовной работы, захватившей ум и сердце молодого человека,- привело к небезуспешным пробам пера. Они показали, что мечта юноши - не плод восторженной самонадеянности, а готовность к многотрудному творческому горению.
Удачи и дальше не оставляли Бориса Зайцева. К ним следует отнести встречу и дружбу на долгие годы с репортером газеты "Курьер" Джемсом Линчем, ставшим вскоре знаменитым писателем Леонидом Андреевым. 15 июля 1901 года Андреев опубликовал в "Курьере" "маленький бессюжетный импрессионистическолирический пустячок"' своего нового друга "В дороге", который возвестил о рождении самобытного прозаика. Один за другим публикуются затем в этой газете поэтические зарисовки и этюды открытого сперва Чеховым, а затем Леонидом Андреевым талантливого новеллиста. В 1902 году новичок в литературе удостаивается чести быть принятым в московский литературный кружок "Среда", в который входили Н. Телешов, В. Вересаев, И. Бунин, Л. Андреев, наездами в Москву А. Чехов, М. Горький, В. Короленко, Ф. Шаляпин и другие. Вот как об этом вспоминает Николай Дмитриевич Телешов, основатель и главный распорядитель кружка:
"Однажды Андреев привез к нам новичка. Как в свое время его самого привез к нам Горький, так теперь он сам привез на "Среду" молоденького студента в серой форменной тужурке с золочеными пуговицами.
- Юноша талантливый,- говорил про него Андреев.- Напечатал в "Курьере" хотя всего два рассказа"', но ясно, что из него выйдет толк.
Юноша всем понравился. И рассказ его "Волки" тоже понравился, и с того вечера он стал посетителем "Сред". Вскоре из него выработался писатель Борис Зайцев"3.
"...На "Среде", - вспоминает через двадцать лет Зайцев,-держались просто, дружественно; дух товарищеской благожелательности преобладал. И даже тогда, когда вещь корили, это делалось необидно. Вообще же это были московские, приветливые и "добрые" вечера. Вечера не бурные по духовной напряженности, несколько провинциальные, но хорошие своим гуманитарным тоном, воздухом ясным, дружелюбным
' Из письма Б. Зайцева Ариадне Шиляевои от 15 апреля 1968 г. Цитирую но кн.: Шиляева Ариадна. Борис Зайцев и его беллетризованные биографии. Нью-Йорк, издание русского книжного дела "Волга", 1971, г. 41. В подписи под рассказом была допущена опечатка: вместо "Б. Зайцев" было напечатано "П. Зайцев". "Хоть и П., а написал все-таки я", - писал он А. Шиляевои 27 января 1969 г. Там же. с. 41.
1 В газете "Курьер" с 1901 но 1903 годы опубликовано семь рассказов Б. Зайцем.
елешов Н. Записки писателя. М., "Московский рабочий", 1980, с. 101.
(иногда очень уж покойным). Входя, многие целовались, большинство было на ты (что особенно любил Андреев); давали друг другу прозвища, похлопывали но плечам, смеялись, острили; и в конце концов, по стародавнему обычаю Москвы, обильно ужинали.
Можно сказать: Москва старинная, хлебосольная и благодушная. Можно сказать и так, что писателю молодому хотелось больше молодости, возбуждения и новизны. Все же свой, великорусский, мягкий и воспитывающий воздух "Среда" имела. Знаю, что и Андреев любил ее. А судьба решила, чтобы из членов ее он ушел первым - один из самых младших"'
В этом же 1902 году участники телешовских "Сред" осуществили издание сборника для юношества под названием "Книга рассказов и стихотворений", в которую вошла и новелла Зайцева "Волки". Впервые его имя соседствует с теми, которые составили литературную славу России: Горький, Бунин, Куприн, Андреев, МаминСибиряк...
Первые успешные публикации открывают Зайцеву дорогу в любые журналы. Его охотно печатают "Правда", "Новый путь", "Вопросы жизни", "Современная жизнь", "Золотое руно", "Перевал", "Современный мир", "Русская мысль". И вот как бы первый итог дебютанта в литературеего трижды переизданная книга "Рассказы" (1906, 1907, 1908 гг.). Сразу после ее выхода он проснулся знаменитым: о нем заговорили, появились первые рецензии и очерки творчества. Назовем и процитируем наиболее важные из них.
Валерий Брюсов в числе первых заметил книгу Б. Зайцева и опубликовал в "Золотом руне" рецензию (кстати, окружало ее интересное соседство - отклики на новые книги А. Блока, И. Бунина, В. Брюсова). С тонкой проницательностью характеризуя творческую манеру новичка, он писал: "Рассказы г. Зайцева - это лирика в прозе, и, как всегда в лирике, вся их жизненная сила - в верности выражений, в яркости образов. Г. Зайцев, по-видимому, сознает пределы своего дарования, и все его творческое внимание устремлено на частности, на отточенность слога, на изобразительность слов. Среди образов, даваемых г. Зайцевым, есть новые и удачные, являющие знакомые предметы с новой стороны,- и в этом главная ценность его поэзии..." И резюме метра: "Мы вправе будем ждать от него прекрасных образцов лирической прозы, которой еще так мало в русской литературе"2.
А. Г. Горнфельд: "Его слова умные, наблюдательные, нежные и определенные,- как то озеро, о котором он говорит в "Тихих зорях":
"Если пристально смотреть туда, начинает казаться, что выйдешь куда-то насквозь, глаз тонет в этом озере". Его рассказы полны чего-то невысказанного, но важного: как в хорошей картине есть воздух, так в его рассказах чувствуется психическая атмосфера - и подчас кажется, что именно эта воздушная перспектива настроения есть самый важный для него предмет изображения. Он пишет мелкими мазками, точками не
Зайцев Б. Леонид Андреев.- В сб.: Книга о Леониде Андрееве Воспоминания. Берлин - Петербург- Москва, изд. 3. Гржебина, 1922. ' "Золотое руно", 1907, No ].
К)
значительных подробностей, легко брошенными, но вдумчивыми эпитетами; и часто, часто эти штришки разом освещают нам содержание явления, в которое мы еле вдумывались, и переводят в сознание то, что смутно ощущалось за его порогом"'.
Александр Блок: "Есть среди "реалистов" молодой писатель, который намеками, еще отдаленными пока, являет живую, весеннюю землю, играющую кровь и летучий воздух. Это - Борис Зайцев"2. А в "Записных книжках" 20 апреля 1907 года Блок отмечает: "Зайцев остается еще пока приготовляющим фон - матовые видения, а когда на солнце - так прозрачные. Если он действительно творец нового реализма (каким считала его критика того времени.- Т. П.), то пусть он разошьет по этому фону пестроту свою"3. И наконец, в статье "Литературные итоги 1907 года" заключает: "Борис Зайцев открывает все те же пленительные страны своего лирического сознания: тихие и прозрачные"4.
М. Горький, прочитав книгу рассказов Зайцева, называет его в письме Леониду Андрееву (в августе 1907 г.) первым в числе тех, с которыми тот мог бы делать хорошие сборники "Знание", ибо такие, как он, "любят литературу искренно и горячо, а не одеваются в нее для того, чтобы обратить внимание читателя на ничтожество и нищенство своего "я". Однако в другом письме А. Н. Тихонову (А. Сереброву), написанном в это же время,- Горький выражает свое неприятие творческой манеры Зайцева: "Вам, кажется, знаком Б. Зайцев, и Вы немного поддались его манере выражать свою истерическую радость жизни? Это бросьте, советую. Есть такое состояние психики, кое медицина именует:
"надеждой фтизиков" - у Зайцева источник вдохновения - именно эта надежда"5.
Здесь следует заметить, что большинство критиков, анализировавших творчество Зайцева, как и Горький, но без его злого сарказма, именно радость жизни, именно светлое, оптимистическое начало, столь ярко проявляющееся в каждой зайцевской странице, считали главным достоинством его рассказов, повестей, романов, пьес. "Зайцев сумел полюбить эту радость и счастье человека сильнее, чем капризы своей души, или, вернее, он настроил свою душу так, что все ее движения стали откликами этой радости и этого счастья",- писал П. Коган. Он же: "Зайцев слушает трепет жизни во всем, его душа откликается на радость всего живущего. И "вольное зеркальное тело" реки, и серая пыль, и запах дегтя -все одинаково говорит ему о радости жизни, разлитой в природе. Он так любит эту радость, он так ясно ощущает ее, что трагическое жизни не может нарушить ее светлого течения. Печальное-только спутник счастья, а смысл и цель в этом последнем. И кто владеет этим великим уменьем любить радость, пред тем бессильно скорбное и боль
' Г о р н ф е л ь д А. Г. Лирика космоса. - В сб.: Книги и люди. Литературные беседы. I. СПб., изд. "Жизнь", 1908, с. 20.
2 Блок А. О реалистах.-Собр. соч. в 8-ми т. М., 1967, т. 5, с. 124.
3 Блок А. Собр. соч. в 6-ти т. М., 1982, т. 5, с. 115.
4 Блок А. Собр. соч. в 8-ми т., т. 5, с. 224.
5 Горький М. Собр. соч. в 30-ти т. М., 1955, т. 29, с. 85.
ное. Этим светлым взглядом смотрит Зайцев на все чувства людей" .
К. И. Чуковский, выступивший еще в начале века как острый, взыскательный критик, имеющий зоркое эстетическое зрение, но увлекающийся сверх меры и потому субъективный, отчаянно спорил с Зайцевым, отвергая его проповедь "стихийности", поглотившей человека, надмирности, жертвенности, признавал, однако, высокую, покоряющую власть его жизнеутверждающего поэтического дара. Его поэзия, писал он, "так щемяще прекрасна, и Зайцев восхитительный поэт, но наше несчастье, наше проклятие в том, что мы все - такие же Зайцевы! Вы только представьте себе на минуту огромную толпу, всю Россию, из одних только Борисов Зайцевых, Зайцевы сеют и жнут, Зайцевы сидят в департаментах, Зайцевы продают, Зайцевы покупают, да ведь это величайшее наше страданье и величайшая слабость! Тают, вянут, никнут, блекнут хлипкие, восковые фигурки,- ни одна не стоит на ногах! И пожалуйста, не подносите к огню, так и закаплет воск. И при этом еще улыбаются: ах, как приятно таять!"2
В истории литературы совсем немного примеров, когда издавший всего только первую книгу сразу становился в один ряд с теми, чья литературная репутация давно утвердилась. О Борисе Зайцеве узнала вся читающая публика, его включают в списки предполагаемых сотрудников и авторов новых журналов и издательств, о нем обмениваются впечатлениями в письмах и статьях А. Белый и И. Бунин, А. Луначарский и Ю. Айхенвальд, А. Куприн и Ф. Сологуб, Е. Колтоновская и Эллис (Л. Л. Кобылинский), Г. Чулков и Л. Андреев. Начинающего литератора приглашает на обед и сам Горький, который тут же заказывает ему перевод драмы Флобера "Искушение святого Антония". Заказ Борису Зайцеву пришелся по душе, и он выполняет его с воодушевлением. Новая работа публикуется в 1907 году в 16-й книге горьковских сборников "Знание" и в этом же году выходит отдельным изданием. Луначарский оценил этот перевод как "большое достижение"3. Под прямым воздействием флоберовской драмы Леонид Андреев пишет своего "Елеазара", вызвавшего бурные споры, но за высокие литературные достоинства получившего одобрение Горького.
В 1906 году Зайцев вместе с С. Глаголем, П. Ярцевым, Эллисом, С. Муни (Кисейным) основывает литературную группу "Зори", и вскоре под таким названием начинает выходить журнал, просуществовавший, однако, всего три месяца: ведь это был год революционный, когда новые издания жили очень недолго. В "Зорях" сотрудничали А. Белый, А. Блок, С. Городецкий, П. Муратов, А. Ремизов, В. Ходасевич... Московская квартира Б. К. Зайцева и В. А. Орешниковой (Зайцевой) "в доме Армянских, кораблем воздымавшемся на углу Спиридоновки к Гранатного"4, служит в эту пору местом литературных встреч, в которых участвуют К. Бальмонт, С. Городецкий, С. Кречетов, П. Муратов, Ф. Сологуб,
' Коган П. Очерки но историю новейшей русской .литературы. Современники. Зайцев. Т. 3, вып. 1. М., 1910, с. 177, 181- 1'82.
2 Чуковский К. И. Собр. соч. в б-тн т. М., !969, т. 6, с. 324.
3 Л у н а ч а р с к и и А. В. Статьи о литературе. М., 1957, с. 640.
4 3 а и ц е в Б. Москва, Мюнхен, 1960, с. 46.
12
В. Стражев. Здесь же "четвертого ноября 1906 года,вспоминает В. Н. Муромцева-Бунина,- я познакомилась понастоящему с Иваном Алексеевичем Буниным"'. Ивану Алексеевичу и Вере Николаевне Буниным, Борису Константиновичу и Вере Алексеевне Зайцевым суждено будет с этой поры по-семейному сблизиться, подружиться и пройти рука об руку до последних дней своих больших жизней, деля друг с другом радости и невзгоды, временами ссорясь и быстро примиряясь. Бунин, рассказывал много лет спустя Борис Константинович, "под знаком поэзии и литературы входил в мою жизнь: с этой стороны и остался в памяти. Всегда в нем было обаяние художника - не могло это не действовать"2.
В 1907 году Горький предпринимает попытки укрепить состав, улучшить содержание сборников "Знание". Возглавить эту работу он предлагает Л. Н. Андрееву.
"С осени я переезжаю в СПб,- пишет Леонид Николаевич А. С. Серафимовичу 22 января 1907 года,- и становлюсь редактором знаниевских "Сборников". И Горький, и Пятницкий, после продолжительных со мною разговоров, почувствовали, наконец, что дело неладно. И хочу я к работе привлечь всю компанию: тебя, Чирикова, Зайчика <Б. К. Зайцева) - сообща соорудить такие сборники, чтобы небу жарко стало! (...) В сборнике будут только шедевры"3. Летом этого же года Горький делится с Андреевым мыслями о программе намечаемых перемен: "Сборники "Знание" - сборники литературы демократической и для демократии - только с ней и ее силою человек будет освобожден. Истинный, достойный человека индивидуализм, единственно способный освободить личность от зависимости и плена общества, государства, будет достигнут лишь через социализм, то есть - через демократию. Ей и должны мы служить, вооружая ее нашей дерзостью думать обо всем без страха, говорить без боязни...
Зайцев, Башкин, Муйжель, Ценский, Лансьер (очевидно, имеется в виду художник Е. Е. Лансере.- Т. П.), Л. Семенов и еще некоторые из недавних - вот, на мой взгляд, люди, с которыми ты мог бы сделать хорошие сборники"4
Однако Горькому и Андрееву не удалось найти общую, приемлемую для обоих идейную платформу, и Андреев от редактирования знаньевских сборников отказался. Борис Зайцев в 1907 году принял предложение стать со второго номера соредактором (вместе с Л. Андреевым) альманахов издательства "Шиповник", возглавляемого 3. И. Гржебиным и С. Ю. Копельманом.
Совсем недавно, весной 1902 года, о "своем" журнале мечтал А. П. Чехов. Вот что вспоминает Скиталец:
' Муромцева-Бунина В. Н. Жизнь Бунина. Париж, 1958,
с. 170.
2 Зайцев Б. Москва, с. 44.
3 "Московский альманах", I, М.- Л., 1926, с. 299.
4 Переписка М. Горького в 2-х т. М., 1986, т. 1, с. 345.
13
"- Надо журнал издавать! Хороший новый журнал, чтобы всем там собраться!
На этот раз Чехов не в шутку, а всерьез заговорил о создании нового журнала или периодически выходящих альманахов. Мысль эта всем понравилась.
- Хорошо бы без буржуя обойтись! Без редактораиздателя!
- Самим дело повести, на паях!
- Товарищество писателей учредить!"'
"Чтобы всем там собраться" - с этой чеховской мечтой и повели дело в "Шиповнике" его новые редакторы Леонид Андреев и Борис Зайцев. В этих альманахах удалось объединить лучшие писательские силы того времени: и "знаньевцев" (в лице Андреева, Бунина, ГаринаМихайловского, Куприна, Серафимовича), и тех, кто далеко не во всем разделял их позиции (Блок, Брюсов, Городецкий, Зайцев, Муижель, Сергеев-Ценский, Сологуб, Чулков). Об этом новом, по существу беспрограммном писательском объединении Андрей Белый сказал так:
"Полуимпрессионизм, полуреализм, полуэстетство, полутенденциозность характеризуют правый фланг писателей, сгруппированных вокруг "Шиповника". Самым левым этого крыла, конечно, является Л. Андреев. Левый фланг образуют откровенные и часто талантливые писатели, даже типичные символисты. Все же идейным "credo" этой левой группы является мистический анархизм"2.
Беспрограммность, попытку конгломератно объединить практически несоединимое осуждает и Блок: "Шиповник" высказывает свое расположение Андрееву и Куприну с одной стороны, Сологубу и Зайцеву с другой, Гарину, Серафимовичу, Сергееву-Ценскому и Муйжелю с третьей, Баксту, Рериху, Бенуа и Добужинскому с четвертой, русским поэтам-символистам с пятой, французским мистическим анархистам с шестой, Метерлинку с седьмой и т. д. Нечего и говорить, как мало все это вяжется между собою: как будто нарочно представляешь все несогласия русского интеллигентного искусства пред лицом незнакомого ему многомиллионного и в чем-то тайно, нерушимо, от века согласного между собою - народа"3.
Все написанное мною
Если земная любовь и смерть предстают в поэзии у Зайцева прекрасными отражениями вечного духа любви, то нетрудно понять, какой великой любовью одел он жизнь. Мы не знаем поэта, который бы так пламенно любил жизнь и все ее проявления. Для Зайцева не существует выбора, он не знает высшего и низшего в человеческих действиях и желаниях. У него вы не встретите так называемых отрицательных типов, потому что он слишком любит все живущее. Он следует за своими героями по пятам, он трепещет от восторга, видя, как они вбирают в себя то или другое из рассыпанных в жизни наслаждений.
Петр Коган
Борис Зайцев открывает все те же пленительные страны своего лирического сознания: тихие и прозрачные.
Александр Блок
Зайцев исходит от Тургенева, он весь гармонический, целостный.
Корней Чуковский.
Основа и двигатель зайцевского лиризма - бескорыстие. Не думаю, чтобы ошибкой было сказать, что это вообще - духовная основа и двигатель всякого истинного лиризма, и даже больше: всякого творчества. Эгоист, стяжатель всегда антипоэтичен, антидуховен, какие бы позы ни принимал: правило, кажется, не допускающее исключений. Зайцев сострадателен к миру, пассивно-печален при виде его жестоких и кровавых неурядиц, но и грусть, и сострадание обращены у него к миру, а не самому себе. Большей частью обращены к России.
Георгин Адамович
"Легкий ветер времени", сметая все, неприкосновенными оставляет некоторые слова. Пролетая над Россией, он, несомненно, среди других, более мощных и жгучих слов пощадит и прекрасные в своей тихости печальные, хрустальные, лирические слова Бориса Зайцева.
Юлий Айхенвальд
ВСЕ НАПИСАННОЕ МНОЮ
лишь
РОССИЕЙ И ДЫШИТ
БОРИС ЗАЙЦЕВ:
СУДЬБА И ТВОРЧЕСТВО
Звездой пылающей,
потиром Земных
скорбей, небесных слез
Зачем, о господи, над
миром Ты
бытие мое вознес?
Ив. Бунин
Сменилось несколько поколений читателей в нашей стране, никогда не слышавших такого писательского имени: Борис Зайцев. Лишь узкий круг исследователей да книгочеи знали: рядом с Буниным и Леонидом Андреевым, Куприным и Сергеевым-Ценским, Ремизовым и Сологубом росла, крепла, утверждалась слава этого самобытного художника - поэта прозы, тонкого лирика, нашедшего свою негромкую дорогу в литературе начала века и уверенно прошедшего ею до наших дней. Он издал целую библиотеку книг, восхищавших самых взыскательных ценителей искусства слова. "Весь Зайцев"-это около семисот (!) названий произведений различных жанров - романов, повестей, рассказов, пьес, эссе, беллетризованных биографий, мемуарных очерков, статей... Только часть огромного литературного наследия Зайцева вошла в книги, хотя издано их немало - более семидесяти томов. Самая первая "Рассказы"- появилась в ноябре 1906 года и мгновенно была раскуплена. что по тем временам случалось не часто. (Кстати, обложку ее выполнил уже знаменитый в ту пору Мстислав Добужинский.) Санкт-петербургскому издательству "Шиповник" пришлось выпустить книгу повторными изданиями в 1907 и 1908 годах. В нее автор включил девять лирико-импрессионистических этюдов и рассказов (поэм, как называл их сам Зайцев и его критики). О сборнике дебютанта с похвалой отозвались А. Блок, В. Брюсов, И. Бунин, М. Горький. Для начинающего писателя - немалая честь получить одобрение и напутствие таких литературных метров!
И снова вопрос: почему же мы почти ничего не знаем о нем? Почему только сейчас - после без малого семи десятилетий забвения - его первая книга приходит к советскому читателю? Обратимся за ответом к судьбе и творчеству этого, по словам его многочисленных критиковсовременников, "барда вечного духа любви", "поэта космической жизни", "певца радости".
29 января 1881 года в городе Орле в семье горного инженера Константина Николаевича Зайцева и Татьяны Васильевны Рыбалкиной (Зайцевой) появился третий ребенок: после двух дочерей - Татьяны и Надежды - сын Борис. Детские годы будущего писателя прошли в селе Усты Жиздринского уезда Калужской губернии, где его отец управлял рудной конторой. Это счастливое, беззаботное время много лет спустя будет поэтически описано им в рассказе "Заря". А вот типичный семейный вечер той поры, о котором вспоминает Зайцев незадолго до своей смерти: "Столовая в барском доме, в деревне. Висячая лампа над обеденным столом, сейчас еще не накрытым. В узком конце его отец, веселый, причесанный на боковой пробор, читает детям вслух. По временам, когда очень смешно (ему), останавливается, вытирает платком негорькие слезы, увеселяющие, читает, читает дальше. Мы, дети, тоже хохочем, из-за чего, собственно? Но веселый ток идет от книги, и от отца. Написал все это какой-то Диккенс. В допотопном рыдване (у нас тоже есть в этом роде), неведомый мистер Пиквик, с товарищами-учениками - разные Топманы, Снодграсы - куда-то едут, чего-то ищут. Собственно, трудно понять, почему это так забавляет нас (милый, смешной и забавный мир приоткрывается). Благодушный фантасмагорист Пиквик, через любимого отца, входит в дом наш, разливает свое приветное веяние" ("Русская мысль", No2784, 1970, 2 апреля). Затем, продолжает экскурс в детство Борис Константинович, "капитана Немо ждешь, как подарка, каждую субботу (приложение к "Задушевному слову" - какое название!). "Ребенком держал в руках книжечку в переплете - перелистаешь, там какие-то мельницы ветряные, рыцарь на коне с копьем летит на них... Книга "Дон Кихот" обладает таким свойством: незаметно, но чем дальше, тем больше подымает она, просветляет и облагораживает. Прочитав несколько страниц, закрываешь ее с улыбкой чистой, выше обыденного. Будто ребенок тебя приласкал, но ребенок особенный, в нем чистота, музыкальность и нечто не от мира сего".
Из русских писателей "Тургенев раньше других приходит". Наконец, Лев Толстой "распростирает свой шатер огромный... И под кровом своим держит тебя этот гигант сколько хочет. Сопротивляться бесполезно, да и нет желания. Напротив, обаяние непрерывно". Достоевский же "настоящий" приходит всех позже. Конечно, и во втором классе Калужской гимназии, таща утром ранец в унылые арестантские роты по имени "классическая гимназия" (ante, apud, adversus...2 собьешься, можно двойку получить), вспоминаешь "Бедных людей", "Униженных и оскорбленных", вчера вечером читанных... но до "Идиота", "Бесов", "Братьев Карамазовых" еще далеко, еще годы жить, чтобы воистину родной литературой возгордиться, ни на какую ее не променять".
С той восторженной детско-юношеской поры и начинается для --
Здесь и далее даты дореволюционного периода даются по старому стилю. Перед, около, напротив (лаг.).
Зайцева самая колдовская власть, какую он всю жизнь радостно приемлет,- власть книги.
В Калуге Борис заканчивает классическую гимназию и реальное училище. В 1898 году он не без внушений горячо любимого отца, возглавившего к тому времени крупнейший в Москве завод Гужона (ныне "Серп и молот"), успешно выдерживает конкурсные экзамены в Императорское Техническое училище. Однако в этом одном из лучших высших учебных заведений страны, готовящих инженерные кадры, Борису довелось учиться всего лишь год: его отчислили за активное участие в студенческих волнениях (он был членом забастовочного комитета). Опять трудные экзамены, на этот раз в Горный институт в Петербурге. Но и здесь не суждено было сбыться мечтаниям отца, прочившего сыну инженерную карьеру: он оставляет институт и возвращается в Москву, где. снова успешно сдав экзамены по древним языкам (спасибо классической гимназии!), становится на три года студентом юридического факультета университета. Юношеская одиссея на этом не обрывается: и университет окончить не довелось - помешало увлечение, ставшее вдохновенным деянием всей его жизни.
К этой поре относятся первые литературные опыты мечтательного юноши, которые он отдает на суд и получает с такой надеждой ожиданное благосклонное напутствие самого патриарха критики и публицистики Н. К. Михайловского, редактировавшего вместе с В. Г. Короленко солидный журнал народничества "Русское богатство". А в августе 1900 года состоялась его встреча в Ялте с А. П. Чеховым, благоговейное отношение к которому Зайцев сохранил на всю жизнь. Через полвека он напишет одну из лучших своих книг лирическую повесть о жизни Антона Павловича Чехова. Встреча в Ялте имела немаловажные последствия для дальнейшей судьбы несостоявшегося студента-горняка. 19 февраля 1901 года он решился обратиться к Антону Павловичу:
"Пользуясь Вашим любезным разрешением, данным мне в Ялте осенью 900-го года, я вместе с этим письмом отсылаю на Ваш суд свою последнюю работу "Неинтересную историю". Когда я был тогда в Ялте, так думал, что кончу ее в октябре, а вышло совсем не так. Как бы то ни было, я с нетерпением буду ждать Вашего хотя бы и очень коротенького ответа. Впрочем, об этом распространяться незачем, потому что человек, написавший Константина Треплева, многое понимает. Одно только условие, Антон Павлович: ради Бога, пишите правду. Вчера я слушал ОДНУ безголосую молодую певицу, которую "похвалил" знаменитый тенор; известно, как хвалят знаменитости - жалеют просто, а не хвалят. Чувство-то это и хорошее, и гуманное, и то, и се, а только иногда тяжело, когда жалеют. Да и вредно. Я ПОУШЮ, Вы тогда сказали мне: "Если я скажу, что плохо, Вы тогда два месяца писать не будете",- так и не нужно же писать, коли бездарно. Итак, жду хоть и сурового, но совсем искреннего ответа".
И вот ответная телеграмма из Ялты: "Холодно, сухо, длинно, не молодо, хотя талантливо". Последние два слова, адресованные юноше человеком и писателем, которого он боготворил,-"хот я талантливо",- конечно же, затмили все другие оценки: и что холодно, и что СУХО, и что длинно, и что не молодо,- ибо все это преодолимо для талантливого.
------А. II. Чехов. Полн. Собр. Соч. Письма. М., 1984, т. 9. с. 526.
Как видим, творческая судьба Зайцева начинается благополучно с первых шагов. Однажды твердо принятое (очевидно, вопреки воле отца) решение стать профессиональным литератором - решение, которое возникло как отзвук большой духовной работы, захватившей ум и сердце молодого человека,- привело к небезуспешным пробам пера. Они показали, что мечта юноши - не плод восторженной самонадеянности, а готовность к многотрудному творческому горению.
Удачи и дальше не оставляли Бориса Зайцева. К ним следует отнести встречу и дружбу на долгие годы с репортером газеты "Курьер" Джемсом Линчем, ставшим вскоре знаменитым писателем Леонидом Андреевым. 15 июля 1901 года Андреев опубликовал в "Курьере" "маленький бессюжетный импрессионистическолирический пустячок"' своего нового друга "В дороге", который возвестил о рождении самобытного прозаика. Один за другим публикуются затем в этой газете поэтические зарисовки и этюды открытого сперва Чеховым, а затем Леонидом Андреевым талантливого новеллиста. В 1902 году новичок в литературе удостаивается чести быть принятым в московский литературный кружок "Среда", в который входили Н. Телешов, В. Вересаев, И. Бунин, Л. Андреев, наездами в Москву А. Чехов, М. Горький, В. Короленко, Ф. Шаляпин и другие. Вот как об этом вспоминает Николай Дмитриевич Телешов, основатель и главный распорядитель кружка:
"Однажды Андреев привез к нам новичка. Как в свое время его самого привез к нам Горький, так теперь он сам привез на "Среду" молоденького студента в серой форменной тужурке с золочеными пуговицами.
- Юноша талантливый,- говорил про него Андреев.- Напечатал в "Курьере" хотя всего два рассказа"', но ясно, что из него выйдет толк.
Юноша всем понравился. И рассказ его "Волки" тоже понравился, и с того вечера он стал посетителем "Сред". Вскоре из него выработался писатель Борис Зайцев"3.
"...На "Среде", - вспоминает через двадцать лет Зайцев,-держались просто, дружественно; дух товарищеской благожелательности преобладал. И даже тогда, когда вещь корили, это делалось необидно. Вообще же это были московские, приветливые и "добрые" вечера. Вечера не бурные по духовной напряженности, несколько провинциальные, но хорошие своим гуманитарным тоном, воздухом ясным, дружелюбным
' Из письма Б. Зайцева Ариадне Шиляевои от 15 апреля 1968 г. Цитирую но кн.: Шиляева Ариадна. Борис Зайцев и его беллетризованные биографии. Нью-Йорк, издание русского книжного дела "Волга", 1971, г. 41. В подписи под рассказом была допущена опечатка: вместо "Б. Зайцев" было напечатано "П. Зайцев". "Хоть и П., а написал все-таки я", - писал он А. Шиляевои 27 января 1969 г. Там же. с. 41.
1 В газете "Курьер" с 1901 но 1903 годы опубликовано семь рассказов Б. Зайцем.
елешов Н. Записки писателя. М., "Московский рабочий", 1980, с. 101.
(иногда очень уж покойным). Входя, многие целовались, большинство было на ты (что особенно любил Андреев); давали друг другу прозвища, похлопывали но плечам, смеялись, острили; и в конце концов, по стародавнему обычаю Москвы, обильно ужинали.
Можно сказать: Москва старинная, хлебосольная и благодушная. Можно сказать и так, что писателю молодому хотелось больше молодости, возбуждения и новизны. Все же свой, великорусский, мягкий и воспитывающий воздух "Среда" имела. Знаю, что и Андреев любил ее. А судьба решила, чтобы из членов ее он ушел первым - один из самых младших"'
В этом же 1902 году участники телешовских "Сред" осуществили издание сборника для юношества под названием "Книга рассказов и стихотворений", в которую вошла и новелла Зайцева "Волки". Впервые его имя соседствует с теми, которые составили литературную славу России: Горький, Бунин, Куприн, Андреев, МаминСибиряк...
Первые успешные публикации открывают Зайцеву дорогу в любые журналы. Его охотно печатают "Правда", "Новый путь", "Вопросы жизни", "Современная жизнь", "Золотое руно", "Перевал", "Современный мир", "Русская мысль". И вот как бы первый итог дебютанта в литературеего трижды переизданная книга "Рассказы" (1906, 1907, 1908 гг.). Сразу после ее выхода он проснулся знаменитым: о нем заговорили, появились первые рецензии и очерки творчества. Назовем и процитируем наиболее важные из них.
Валерий Брюсов в числе первых заметил книгу Б. Зайцева и опубликовал в "Золотом руне" рецензию (кстати, окружало ее интересное соседство - отклики на новые книги А. Блока, И. Бунина, В. Брюсова). С тонкой проницательностью характеризуя творческую манеру новичка, он писал: "Рассказы г. Зайцева - это лирика в прозе, и, как всегда в лирике, вся их жизненная сила - в верности выражений, в яркости образов. Г. Зайцев, по-видимому, сознает пределы своего дарования, и все его творческое внимание устремлено на частности, на отточенность слога, на изобразительность слов. Среди образов, даваемых г. Зайцевым, есть новые и удачные, являющие знакомые предметы с новой стороны,- и в этом главная ценность его поэзии..." И резюме метра: "Мы вправе будем ждать от него прекрасных образцов лирической прозы, которой еще так мало в русской литературе"2.
А. Г. Горнфельд: "Его слова умные, наблюдательные, нежные и определенные,- как то озеро, о котором он говорит в "Тихих зорях":
"Если пристально смотреть туда, начинает казаться, что выйдешь куда-то насквозь, глаз тонет в этом озере". Его рассказы полны чего-то невысказанного, но важного: как в хорошей картине есть воздух, так в его рассказах чувствуется психическая атмосфера - и подчас кажется, что именно эта воздушная перспектива настроения есть самый важный для него предмет изображения. Он пишет мелкими мазками, точками не
Зайцев Б. Леонид Андреев.- В сб.: Книга о Леониде Андрееве Воспоминания. Берлин - Петербург- Москва, изд. 3. Гржебина, 1922. ' "Золотое руно", 1907, No ].
К)
значительных подробностей, легко брошенными, но вдумчивыми эпитетами; и часто, часто эти штришки разом освещают нам содержание явления, в которое мы еле вдумывались, и переводят в сознание то, что смутно ощущалось за его порогом"'.
Александр Блок: "Есть среди "реалистов" молодой писатель, который намеками, еще отдаленными пока, являет живую, весеннюю землю, играющую кровь и летучий воздух. Это - Борис Зайцев"2. А в "Записных книжках" 20 апреля 1907 года Блок отмечает: "Зайцев остается еще пока приготовляющим фон - матовые видения, а когда на солнце - так прозрачные. Если он действительно творец нового реализма (каким считала его критика того времени.- Т. П.), то пусть он разошьет по этому фону пестроту свою"3. И наконец, в статье "Литературные итоги 1907 года" заключает: "Борис Зайцев открывает все те же пленительные страны своего лирического сознания: тихие и прозрачные"4.
М. Горький, прочитав книгу рассказов Зайцева, называет его в письме Леониду Андрееву (в августе 1907 г.) первым в числе тех, с которыми тот мог бы делать хорошие сборники "Знание", ибо такие, как он, "любят литературу искренно и горячо, а не одеваются в нее для того, чтобы обратить внимание читателя на ничтожество и нищенство своего "я". Однако в другом письме А. Н. Тихонову (А. Сереброву), написанном в это же время,- Горький выражает свое неприятие творческой манеры Зайцева: "Вам, кажется, знаком Б. Зайцев, и Вы немного поддались его манере выражать свою истерическую радость жизни? Это бросьте, советую. Есть такое состояние психики, кое медицина именует:
"надеждой фтизиков" - у Зайцева источник вдохновения - именно эта надежда"5.
Здесь следует заметить, что большинство критиков, анализировавших творчество Зайцева, как и Горький, но без его злого сарказма, именно радость жизни, именно светлое, оптимистическое начало, столь ярко проявляющееся в каждой зайцевской странице, считали главным достоинством его рассказов, повестей, романов, пьес. "Зайцев сумел полюбить эту радость и счастье человека сильнее, чем капризы своей души, или, вернее, он настроил свою душу так, что все ее движения стали откликами этой радости и этого счастья",- писал П. Коган. Он же: "Зайцев слушает трепет жизни во всем, его душа откликается на радость всего живущего. И "вольное зеркальное тело" реки, и серая пыль, и запах дегтя -все одинаково говорит ему о радости жизни, разлитой в природе. Он так любит эту радость, он так ясно ощущает ее, что трагическое жизни не может нарушить ее светлого течения. Печальное-только спутник счастья, а смысл и цель в этом последнем. И кто владеет этим великим уменьем любить радость, пред тем бессильно скорбное и боль
' Г о р н ф е л ь д А. Г. Лирика космоса. - В сб.: Книги и люди. Литературные беседы. I. СПб., изд. "Жизнь", 1908, с. 20.
2 Блок А. О реалистах.-Собр. соч. в 8-ми т. М., 1967, т. 5, с. 124.
3 Блок А. Собр. соч. в 6-ти т. М., 1982, т. 5, с. 115.
4 Блок А. Собр. соч. в 8-ми т., т. 5, с. 224.
5 Горький М. Собр. соч. в 30-ти т. М., 1955, т. 29, с. 85.
ное. Этим светлым взглядом смотрит Зайцев на все чувства людей" .
К. И. Чуковский, выступивший еще в начале века как острый, взыскательный критик, имеющий зоркое эстетическое зрение, но увлекающийся сверх меры и потому субъективный, отчаянно спорил с Зайцевым, отвергая его проповедь "стихийности", поглотившей человека, надмирности, жертвенности, признавал, однако, высокую, покоряющую власть его жизнеутверждающего поэтического дара. Его поэзия, писал он, "так щемяще прекрасна, и Зайцев восхитительный поэт, но наше несчастье, наше проклятие в том, что мы все - такие же Зайцевы! Вы только представьте себе на минуту огромную толпу, всю Россию, из одних только Борисов Зайцевых, Зайцевы сеют и жнут, Зайцевы сидят в департаментах, Зайцевы продают, Зайцевы покупают, да ведь это величайшее наше страданье и величайшая слабость! Тают, вянут, никнут, блекнут хлипкие, восковые фигурки,- ни одна не стоит на ногах! И пожалуйста, не подносите к огню, так и закаплет воск. И при этом еще улыбаются: ах, как приятно таять!"2
В истории литературы совсем немного примеров, когда издавший всего только первую книгу сразу становился в один ряд с теми, чья литературная репутация давно утвердилась. О Борисе Зайцеве узнала вся читающая публика, его включают в списки предполагаемых сотрудников и авторов новых журналов и издательств, о нем обмениваются впечатлениями в письмах и статьях А. Белый и И. Бунин, А. Луначарский и Ю. Айхенвальд, А. Куприн и Ф. Сологуб, Е. Колтоновская и Эллис (Л. Л. Кобылинский), Г. Чулков и Л. Андреев. Начинающего литератора приглашает на обед и сам Горький, который тут же заказывает ему перевод драмы Флобера "Искушение святого Антония". Заказ Борису Зайцеву пришелся по душе, и он выполняет его с воодушевлением. Новая работа публикуется в 1907 году в 16-й книге горьковских сборников "Знание" и в этом же году выходит отдельным изданием. Луначарский оценил этот перевод как "большое достижение"3. Под прямым воздействием флоберовской драмы Леонид Андреев пишет своего "Елеазара", вызвавшего бурные споры, но за высокие литературные достоинства получившего одобрение Горького.
В 1906 году Зайцев вместе с С. Глаголем, П. Ярцевым, Эллисом, С. Муни (Кисейным) основывает литературную группу "Зори", и вскоре под таким названием начинает выходить журнал, просуществовавший, однако, всего три месяца: ведь это был год революционный, когда новые издания жили очень недолго. В "Зорях" сотрудничали А. Белый, А. Блок, С. Городецкий, П. Муратов, А. Ремизов, В. Ходасевич... Московская квартира Б. К. Зайцева и В. А. Орешниковой (Зайцевой) "в доме Армянских, кораблем воздымавшемся на углу Спиридоновки к Гранатного"4, служит в эту пору местом литературных встреч, в которых участвуют К. Бальмонт, С. Городецкий, С. Кречетов, П. Муратов, Ф. Сологуб,
' Коган П. Очерки но историю новейшей русской .литературы. Современники. Зайцев. Т. 3, вып. 1. М., 1910, с. 177, 181- 1'82.
2 Чуковский К. И. Собр. соч. в б-тн т. М., !969, т. 6, с. 324.
3 Л у н а ч а р с к и и А. В. Статьи о литературе. М., 1957, с. 640.
4 3 а и ц е в Б. Москва, Мюнхен, 1960, с. 46.
12
В. Стражев. Здесь же "четвертого ноября 1906 года,вспоминает В. Н. Муромцева-Бунина,- я познакомилась понастоящему с Иваном Алексеевичем Буниным"'. Ивану Алексеевичу и Вере Николаевне Буниным, Борису Константиновичу и Вере Алексеевне Зайцевым суждено будет с этой поры по-семейному сблизиться, подружиться и пройти рука об руку до последних дней своих больших жизней, деля друг с другом радости и невзгоды, временами ссорясь и быстро примиряясь. Бунин, рассказывал много лет спустя Борис Константинович, "под знаком поэзии и литературы входил в мою жизнь: с этой стороны и остался в памяти. Всегда в нем было обаяние художника - не могло это не действовать"2.
В 1907 году Горький предпринимает попытки укрепить состав, улучшить содержание сборников "Знание". Возглавить эту работу он предлагает Л. Н. Андрееву.
"С осени я переезжаю в СПб,- пишет Леонид Николаевич А. С. Серафимовичу 22 января 1907 года,- и становлюсь редактором знаниевских "Сборников". И Горький, и Пятницкий, после продолжительных со мною разговоров, почувствовали, наконец, что дело неладно. И хочу я к работе привлечь всю компанию: тебя, Чирикова, Зайчика <Б. К. Зайцева) - сообща соорудить такие сборники, чтобы небу жарко стало! (...) В сборнике будут только шедевры"3. Летом этого же года Горький делится с Андреевым мыслями о программе намечаемых перемен: "Сборники "Знание" - сборники литературы демократической и для демократии - только с ней и ее силою человек будет освобожден. Истинный, достойный человека индивидуализм, единственно способный освободить личность от зависимости и плена общества, государства, будет достигнут лишь через социализм, то есть - через демократию. Ей и должны мы служить, вооружая ее нашей дерзостью думать обо всем без страха, говорить без боязни...
Зайцев, Башкин, Муйжель, Ценский, Лансьер (очевидно, имеется в виду художник Е. Е. Лансере.- Т. П.), Л. Семенов и еще некоторые из недавних - вот, на мой взгляд, люди, с которыми ты мог бы сделать хорошие сборники"4
Однако Горькому и Андрееву не удалось найти общую, приемлемую для обоих идейную платформу, и Андреев от редактирования знаньевских сборников отказался. Борис Зайцев в 1907 году принял предложение стать со второго номера соредактором (вместе с Л. Андреевым) альманахов издательства "Шиповник", возглавляемого 3. И. Гржебиным и С. Ю. Копельманом.
Совсем недавно, весной 1902 года, о "своем" журнале мечтал А. П. Чехов. Вот что вспоминает Скиталец:
' Муромцева-Бунина В. Н. Жизнь Бунина. Париж, 1958,
с. 170.
2 Зайцев Б. Москва, с. 44.
3 "Московский альманах", I, М.- Л., 1926, с. 299.
4 Переписка М. Горького в 2-х т. М., 1986, т. 1, с. 345.
13
"- Надо журнал издавать! Хороший новый журнал, чтобы всем там собраться!
На этот раз Чехов не в шутку, а всерьез заговорил о создании нового журнала или периодически выходящих альманахов. Мысль эта всем понравилась.
- Хорошо бы без буржуя обойтись! Без редактораиздателя!
- Самим дело повести, на паях!
- Товарищество писателей учредить!"'
"Чтобы всем там собраться" - с этой чеховской мечтой и повели дело в "Шиповнике" его новые редакторы Леонид Андреев и Борис Зайцев. В этих альманахах удалось объединить лучшие писательские силы того времени: и "знаньевцев" (в лице Андреева, Бунина, ГаринаМихайловского, Куприна, Серафимовича), и тех, кто далеко не во всем разделял их позиции (Блок, Брюсов, Городецкий, Зайцев, Муижель, Сергеев-Ценский, Сологуб, Чулков). Об этом новом, по существу беспрограммном писательском объединении Андрей Белый сказал так:
"Полуимпрессионизм, полуреализм, полуэстетство, полутенденциозность характеризуют правый фланг писателей, сгруппированных вокруг "Шиповника". Самым левым этого крыла, конечно, является Л. Андреев. Левый фланг образуют откровенные и часто талантливые писатели, даже типичные символисты. Все же идейным "credo" этой левой группы является мистический анархизм"2.
Беспрограммность, попытку конгломератно объединить практически несоединимое осуждает и Блок: "Шиповник" высказывает свое расположение Андрееву и Куприну с одной стороны, Сологубу и Зайцеву с другой, Гарину, Серафимовичу, Сергееву-Ценскому и Муйжелю с третьей, Баксту, Рериху, Бенуа и Добужинскому с четвертой, русским поэтам-символистам с пятой, французским мистическим анархистам с шестой, Метерлинку с седьмой и т. д. Нечего и говорить, как мало все это вяжется между собою: как будто нарочно представляешь все несогласия русского интеллигентного искусства пред лицом незнакомого ему многомиллионного и в чем-то тайно, нерушимо, от века согласного между собою - народа"3.