Зайцев Михаил. Час рыси

   Раиса Сергеевна прекрасно отдавала себе отчет в том, что еще одна рукопашная схватка может крайне неприятно сказаться на ее больном сердце.
   Опять кольнуло под левой лопаткой. Это уже серьезно. Сердце подводит так некстати, перед самым ответственным моментом. Она перестроилась в крайний ряд, притормозила и свернула в довольно пустынный переулок. Свернула еще раз, въехала в тихий дворик, припарковала машину рядом с пустующей детской площадкой под раскидистыми ветвями тополей-великанов и заглушила мотор. Порывшись, нашла в сумочке упаковку нитроглицерина. Нитроглицерин в особо острых случаях ей помогал, но за это приходилось расплачиваться приступом головной боли. Раиса Сергеевна приняла нитроглицерин, откинулась на спинку водительского кресла, прикрыла глаза. Сердце сразу же стало успокаиваться, и одновременно застучало в висках, заломило в затылке, ударило изнутри в лоб. Сейчас ни в коем случае нельзя думать о Костике, планировать будущие поступки и анализировать уже совершенные. Работа мысли только усилит боль — это проверено. Но так уж человек устроен, что не может совсем ни о чем не думать. Что же делать? Впрочем, она знала, что делать. Погрузиться в океан воспоминаний. Выбрать глубину погружения, измеряемую в минутах, часах, днях, годах, и нырнуть мысленно в пучину прожитой жизни.
   Она сделала это без усилий, мгновенно перенеслась в начало семидесятых. Калейдоскопом промчались картины выпускного бала в детском доме, слезы о том, что погибшие в послевоенных лагерях родители не видят ее сейчас, такую взрослую и красивую; промчалась в ускоренной перемотке сцена первого похода в военкомат, еще стремительней пролетели воспоминания о втором, третьем и всех остальных визитах в кабинет седого полковника с внушительным «иконостасом» орденских планок на груди. Вызвало внутреннюю улыбку воспоминание о той радости, которая ее охватила, когда ее приняли наконец на службу, да еще в такие необычные войска. Годы, проведенные в специальном учебном центре, слились в размытую от заливающего глаза пота картину крови, грязи, тысячи стреляных гильз и сотен километров учебной штурмовой полосы. Постепенно из глубин памяти всплыло рыжеусое лицо капитана Карпова. Лента памяти замедлила ход, и вот уже она стоит навытяжку перед дымящим «Примой» Игорем Анатольевичем Карповым, неумело, одним пальцем отстукивающим на пишущей машинке «Ундервуд» необычную служебную бумагу. Только звали ее в ту пору не по имени, а Рысью — в соответствии с присвоенным псевдонимом.
   — Рысь, ты курить пробовала? — спросил Карпов, затягиваясь «Примой».
   — Так точно, товарищ капитан.
   — Отставить товарища капитана, дочка. Зови меня, как все, — Рыжий. Я привык. Да и приятно вспомнить, какие награды в свое время немцы за голову Рыжего обещали... Так, говоришь, курить пробовала. И чего ты пробовала курить, Рысь?
   — "Казбек", «Беломорканал», «Нашу марку», «Аврору», товарищ Рыжий.
   — А «Приму» за четырнадцать копеек?
   — Пробовала.
   — И как тебе?
   — Крепкие, горло дерут.
   — А я как в начале шестидесятых попробовал, так только ее и курю. Дешево и сердито. Помню, приехал как-то в Москву, иду по улице Горького, гляжу, рядом с Белорусским транспарант — пижон нарисован с сигаретой и надпись: «На сигареты я не сетую, сам курю и вам советую». В те годы сигареты были в новинку. Решил попробовать. Когда покупал их, один полковник, танкист, научил засовывать в табак сломанную пополам спичку — с того конца, с которого куришь. Удобно, лучше, чем мундштук. Держишь спичку зубами и докуриваешь до махонького чинарика...
   Эту историю про сигареты, спичку и агитационный транспарант Игорь Анатольевич рассказал всем своим подопечным уже раза по три. Менялась лишь войсковая принадлежность полковника, который поделился с ним маленькой хитростью. За годы, проведенные «за забором», Рысь успела изучить характер капитана. С подобных бытовых воспоминаний Игорь Анатольевич обычно начинал особо доверительные и важные разговоры.
   — Я, откровенно говоря, тебя, Рысь, вызвал не песни петь про «давай закурим» из репертуара Клавы Шульженко. Имею до тебя, дочка, просьбу. На, прочти. — Он вытащил из пишущей машинки отпечатанный в одном экземпляре листок. — В личном деле значится, что школу ты на «отлично» окончила. Вот и проверь, не наделал ли я ошибок.
   Она взяла из его руки листок с текстом, немало подивившись, что эта рука пусть плохо, но умеет печатать. Она слишком хорошо знала другие способности этой узкой мужской кисти: изгибаться так, что кончики пальцев свободно касаются покрытого редкими рыжеватыми волосами предплечья. Человека, разработавшего запястье до такой гибкости, невозможно взять на кистелоктевой бросок — на этом и срезались курсанты, попадая к нему в пару во время очередного экзамена.
   Машинописный текст не имел заголовка. Сразу, с красной строки, шло примитивное изложение хорошо известных Рыси фактов с простенькими выводами и незамысловатыми комментариями:
   "Система рукопашного боя для подготовки нелегальной агентуры создавалась Разведывательным управлением Генштаба РККА и РККФ (Рабоче-Крестьянской Красной Армии и Рабоче-Крестьянского Красного Флота) в 20 — 30-е годы... Разведчик-нелегал не должен выделяться своим видом. Значит, способы тренировки, требующие набивки рук и чреватые переломами носа и ушей, не годились. Не подходили и такие системы, где решающую роль играли чисто физические данные — рост, вес, сила, быстрота реакции и т.д. Для агента-нелегала гораздо важнее иные особенности личности.
   Кроме мастеров т.н. официальных отечественных боевых систем, военные широко использовали специалистов из китайцев и корейцев, живших на Дальнем Востоке СССР, а также исторический боевой и применимый в бою бытовой опыт других народов Советского Союза, в частности Кавказа, Средней Азии, Севера, казаков, уголовной среды...
   К работе, кроме профессионалов-рукопашников, привлекались медики, биологи, физиологи, спортивные специалисты, опытные артисты цирка...
   В результате многолетней работы большого коллектива высококлассных специалистов были освоены и творчески переработаны наиболее результативные способы боя как Востока, так и Запада. Создана необыкновенно эффективная и сохраняющая эту эффективность в отсутствие регулярной тренировки, гибкая и технически несложная боевая система... Арсенал ее приемов и тактических ходов отличается высокой надежностью и универсальностью, простотой исполнения, органически сочетает все способы поражения противника, доступен для человека любых физических данных, труднораспознаваем и практически непредсказуем, в нем «вязнут» любые сюрпризы противника...
   В годы Великой Отечественной войны система получила дальнейшую шлифовку, в частности, были разработаны схемы интенсивной подготовки бойца. Кроме того, произошло взаимообогащение рукопашных систем военной разведки и НКВД, в частности через совместную работу с военной контрразведкой СМЕРШ (аббревиатура от слов «смерть шпионам»).
   Опыт Второй мировой войны показал высокую эффективность рукопашного боя по версии ГРУ — СМЕРШ. После войны американцы приняли ее (точнее, то, что удалось «выдоить» из перебежчиков) за основу подготовки своих спецслужб, и до настоящего времени для подготовки элитных нелегалов они используют технические и тактические решения, тренировочные подходы нашей системы, о чем, естественно, предпочитают не распространяться".
   — Ну что, прочитала? Твои замечания.
   — Разрешите сначала вопрос.
   — Спрашивай.
   — Бумага составлена в третьем лице. Почему?
   — Эту справку официально составит один военный историк и передаст ее от своего имени в ЦК.
   — Неужели товарищи в ЦК самостоятельно не могут расшифровать слова РККА, РККФ, СМЕРШ?
   — Смешно, да? А вот представь себе, в начале шестидесятых я составлял похожую бумаженцию для тогдашнего ЦК, и нашлись непонятливые. В те годы в административном отделе, который, помимо прочего, курирует армию и чекистов, появились такие товарищи. В тот же примерно исторический период Никитке показали, как противотанковые управляемые снаряды долбят старые тридцатьчетверки, и знаешь, что он приказал? Распорядился разрезать танки на металлолом! Управляемые-то снаряды дешевле и запросто долбят дорогой танк! Он ведь у нас рачительный был хозяин. Посчитал, что снаряды выпускать выгоднее, чем танки строить. Так же выгодно, как и кукурузу растить...
   — Еще вопрос разрешите?
   — Валяй.
   — Какое я лично имею отношение к этой бумаге?
   — Самое прямое! Слушай вводную, дочка... Да ты сядь, вон стул возьми — я сейчас с тобой не как с младшим по званию беседую, а как с боевой подругой, соратницей по оружию... Так вот, когда сняли Георгия Константиновича Жукова, пустили слух, что под его личным руководством готовились специальные диверсионные группы. И якобы готовили их для Георгия Константиновича мы. Погоны полетели, как перелетные птицы. Освободившиеся должности в верхах укомплектовали чекистами, их генералы, как водится, втихаря потянули за собой своих служак рангом ниже. Так они со своей, как они это называют, «системой» и добрались до нас.
   Карпов сделал паузу, раскуривая очередную свою «фирменную» сигарету.
   — Еще вопрос можно?
   — Ну?
   — "Системой" они называют то, что мы зовем рукопашкой?
   — Уже знаешь?
   — Слыхала звон.
   — "Система" — это только звучит красиво, а по существу, это то же боевое самбо Харлампьева.
   — Говорят, не совсем боевое.
   — Чепуху тебе говорят, и я даже догадываюсь кто. Этот лейтенантик Сашка Полторак, да?
   — Так точно.
   — Чепуха! Это он прочитал брошюру Ознобишина, изданную в свое время НКВД под грифом ДСП, и умничает. Ознобишин тренировал еще царскую охранку, потом перешел по наследству к преемникам секретной полиции, а после революции спился. Его стиль — помесь разных техник: джиу-джитсу, бокса...
   — Дзю-дзютцу, Рыжий. В японском языке нет звука «жэ».
   Рысь окончательно перешла на «ты» и уже не испытывала дискомфорта от того, что приходится «тыкать» человеку много старше себя. Когда речь касалась дела, они все, те, кто жил «за забором», переходили на «ты», невзирая на возраст, опыт, звания.
   — Хай буде дзю-дзютцу, признаю ошибку. Так вот, Ознобишин был высокий, сильный человек и приспособил под себя отдельные японские приемы, приемы английского и французского бокса, борьбы, фехтования штыком. Ознобишинцы прилично работали в ближнем контакте, но сыпались на дистанции. К «системе» они отношения не имеют. Другое дело Спиридонов. Его школа с самого начала приобрела популярность в НКВД. База у него была японская, он поначалу открыто это признавал, потом сориентировался и стал замалчивать японские корни. В отличие от Ощепкова. Этот учился дзюдо у японцев и не скрывал, откуда ветер дует. Ходили слухи, что это Спиридонов сдал конкурента Ощепкова. Поговаривали, что арестованный, как «шпион японского милитаризма», Ощепков, поняв, что его дело табак, кинулся на конвоиров. И многих сделал, прежде чем они смогли его нейтрализовать...
   Рыжеусый капитан затянулся сигаретой, задумался о чем-то своем. Рысь сидела тихо, стараясь не мешать ему думать, вспоминать.
   — Анатолий Харлампьев, — продолжил рассказ Рыжий, докурив сигарету до малюсенького уголька на спичке, — в основу своего самбо положил как раз школу Ощепкова. Но он учел ошибки учителя, придумал байку про заимствование особенно эффективных приемов из национальных видов борьбы народов СССР, не забыл упомянуть и грузинскую борьбу чидаоба, соображал в кадровой политике, а все равно его раза два на моей памяти запрещали. Один раз я сам присутствовал на «проверочных» соревнованиях. Против Толика выставили сразу троих боксеров. Он молодец, упал на колено и делал их из партера. Потом один запрещальщик и говорит: «Вы победили, но вы ведь на полу сидели», а Толя отвечает: «Лучше жить на коленях, чем умереть стоя». Поняла? Горького переиначил, отчаянный человек.
   Рыжий потянул из пачки следующую «Приму».
   — Зачем же ты, Рыжий, включил в бумагу про нашу рукопашку фамилии посторонних?
   — Иначе нельзя, Рысь. Беру пример с Харлампьева, заискиваю перед чекистами. А что делать прикажешь?
   — Рыжий, я только сейчас задумалась...
   — О чем, Рысь, о Сашке Полтораке?
   — Нет, мне не до шуток. Я поняла уже, что рукопашку собираются упразднить, заменить «системой», но я не об этом. Скажи мне, Рыжий, выходит так, что у рукопашки нету отца-основателя?
   — И быть не могло! Наша рукопашка — результат серьезнейшей коллективной работы тысяч, я не преувеличиваю, высококлассных спецов. Сейчас принято поминать недобрым словом Усатого Хозяина, ведь и твои родители от него пострадали. Слыхал, что они загремели в лагерь чуть ли не в день его смерти, оставив тебя сиротой-грудничком... Но пойми, как египетские пирамиды люди смогли построить только под хлыстом или чего там у него было, у фараона, так и с рукопашкой. Ее не изобрести второй раз! Разве можно сейчас заставить академиков медицины по двадцать часов в сутки исследовать, как ловчее сломать какой-нибудь особенно неломкий сустав... А ведь при Хозяине они знали, что, если ошибутся в расчетах, партбилетом не отделаются! И потом, где сейчас столько качественного «мяса» возьмешь?
   — "Система" тоже пользовалась «куклами», ты сам написал об этом.
   — Написал! Но видела бы ты этих «кукол»! Твое последнее «мясо» кем было?
   — Китаец. Тридцать два года, здоров, офицер. Дома, в Шанхае, работал вроде тебя инструктором. Ему пообещали, что, если он меня хотя бы ранит, его обменяют на нашего спалившегося в Пекине нелегала. Он поверил, дрался как зверь.
   — И на какой минуте ты его сделала?
   — На семнадцатой секунде.
   — Чем?
   — "Фонтаном".
   — Жалко, я не присутствовал. Люблю смотреть твою работу, горжусь.
   — Ты в это время, Рыжий, учил в ленинской комнате молодых курсантов курить сигареты со спичкой.
   — В других бы родах войск тебя за такое вот вопиющее с подначками нарушение субординации отдали бы под трибунал.
   Рысь вскочила со стула, вытянулась в струнку.
   — Есть соблюдать субординацию, товарищ капитан!
   — Отставить!... Правильный тебе псевдоним присвоили — Рысь. Никогда не знаешь, что выкинешь в следующую минуту. Одно слово — кошка дикая... Садись... Вернемся к делу. Итак, рукопашка на сегодняшний день сохранилась в полном объеме только в нашей с тобой родной ВЧ. И знаешь, чего чекисты надумали?
   — Догадываюсь.
   — Догадаться нетрудно. Они хотят заменить рукопашку «системой» повсеместно. По-все-мест-но! Поняла?
   — Поняла.
   — Вот мы и трепыхаемся. Пишем справки в ЦК, пытаемся устроить показательные соревнования...
   — Пытаетесь?!
   — Да можно сказать, уже устраиваем. Через неделю приедет комиссия, ее организовал наш кадровый товарищ, не буду называть звания и фамилии, имеющий счастье быть зятем товарища из международного отдела ЦК. Там в этой комиссии штабные генералы, милицейские полковники, чекисты — не без них, конечно, и еще много разного народа, в погонах и без. Решено сводить их всех для начала в тир, а потом — на штурмовую полосу. Твой Сашка Полторак уговорил устроить показуху — скорострельный огневой контакт на сверхмалой дистанции, сразу же по прохождении курсантами штурмовой. Потом — баня, ужин на полянке, все как у людей, ну а ближе к вечеру начнется основная часть — серия боев, «система» против рукопашки. Это наш последний шанс сохранить рукопашку, Рысь.
   — Я участвую в основной программе?
   — В первой паре работает лейтенант Полторак, ты идешь вторым номером. Против кого будешь работать — секрет даже для меня. В одном уверен: чекисты выставят достойного бойца.
   — А они знают, что второй номер — женщина?
   — Девушка! Молодая, стройная, комсомолка, красивая, зеленоглазая, с виду безобидная... Нет, они не знают. Хотя ручаться не стану.
   — Отлично. Я готова.
   — Неделю перед схваткой приказываю отдыхать.
   — Слушаюсь.
   — И вот еще чего... Работать придется не в полный контакт, только на болевое удержание. Отдыхай-то ты, конечно, отдыхай, но пару подходов к «мясу» в свете предстоящего боя не поленись сделать.
   — Так точно, сделаю.
   — И последнее. Под отдыхом я разумею конкретно отдых, а не беготню на свиданки с Сашкой Полтораком.
   — Не поняла?!
   — Остынь, кошка, я пошутил... Ишь как кулачишки-то сжала, аж оторопь берет... Если честно, дочка, я рад за тебя, Сашка — отличный хлопец...
   Молодая Рысь глубоко вздохнула, а выдохнула уже постаревшая, но сохранившая прежний зеленый огонек в кошачьих глазах Раиса Сергеевна. Она вздохнула еще раз, жадно и с удовольствием, как в те годы молодости, когда она торпедой взрезала поверхность бассейна, просидев медузой на кафельном дне обязательные две минуты. Головная боль ушла, сердце работало исправно, кризис миновал. Она взглянула на часы и изумилась — чтобы восстановиться после сердечного приступа, ей понадобилось два часа! Раньше уходило минут двадцать, максимум час...
   Раиса Сергеевна завела машину, уговаривая себя соблюдать аккуратность, вывела ее со двора и взяла курс сообразно с тем адресом, который выведала у «языка».
   Она вела автомобиль на предельно допустимой для города скорости, понимая, что прошедших двух часов все равно не наверстаешь, но не в силах была заставить себя ехать медленнее.
   Еще на подъезде к серому многоквартирному дому Раиса Сергеевна подметила разбитое окно на одном из верхних этажей. Смутное предчувствие ее не обмануло — стекло было разбито именно в окне интересующей ее квартиры, простейший арифметический расчет вскоре подтвердил этот приятный факт. Выходя из машины, Раиса Сергеевна с удовольствием раздавила каблуком свежий осколок стекла, который редкие прохожие не успели еще втоптать в рыхлую весеннюю слякоть на асфальте. Солнечный зайчик, рикошетом попавший в глаз от стеклышка под ногой, подсказал Раисе Сергеевне дальнейший план действий.
   В парадном имелся домофон. Несколько минут она наугад нажимала цифры. Наконец динамик отозвался вопросом: «Кто там?» Раиса Сергеевна попросила открыть дверь разносчику бесплатных рекламных газет, ей открыли.
   Здесь лифт работал, что было просто замечательно — ведь ей надо было беречь силы, памятуя о недавнем сердечном приступе. На сей раз искомая дверь была «слепа» — дверной глазок, напоминающий дальнозоркий глаз циклопа, отсутствовал, и это идеально соответствовало ее плану.
   Пакет с инструментами и сумочку она оставила в машине, там же натянула на руки перчатки, спрятала в правом кармане плаща ножницы, в левом пистолет — она одинаково хорошо стреляла с обеих рук.
   Раиса Сергеевна надавила на черную кнопку звонка. С минуту пришлось держать палец на кнопке, прежде чем ее грубо спросили:
   — Кого черт принес?
   — Дворник! — сварливо прошепелявила Раиса Сергеевна. — Почто стекла бьете? А я за вами, за пьянью, убирай, так, что ли? Гони быстро червонец за внеплановую уборку, не то милицию позову. Дебоширите тута, народ баламутите, хулиганите! Совсем страх потеряли, так, что ли?
   — Не наезжай, бабка! Отстегну тебе чирик, рэкетирша старая...
   Скрипнули дверные петли, в нос ударил неприятный запах. Дверь открылась. И в третий раз за сегодняшний день правая рука Раисы Сергеевны повторила движение от бедра к шее жертвы. Как только ножницы воткнулись в ямку над ключицей (и застряли там надежно, плотно), та же рука ударила Гулю по глазам, а другая в это же самое время боднула его рукоятью пистолета под дых.
   Еще свежи были недавние воспоминания. Померещился голос Рыжего, нашептывающий на ухо: «В рукопашной схватке, Рысь, рассчитывай на то, что у тебя будет возможность нанести один, максимум два удара. Всегда исходи из того, что противник сильнее. Твой козырь, как женщины, — фактор неожиданности. Не брезгуй оружием. Штангу в сто кэгэ тебе не рвануть, но домкратом ты ее поднимешь легко. Поняла, зачем нужно оружие?»
   Она поняла все это очень давно и помнила все, чему ее научили, правда, кое-какие знания уже мешали воплотить в жизнь годы, но с Гулей она еще могла управиться достаточно легко. И не только с ним одним.
   Когда из комнаты вышли двое молодых бычков, Раиса Сергеевна свалила первого выстрелом в живот. Чтобы хоть как-то заглушить звук выстрела, она стреляла в упор, вдавив ствол в живот юного бандита. Разве мог он ожидать чего-то подобного от приличной на вид, безобидной тетеньки, спокойно, в расслабленной позе стоящей рядом с отчего-то упавшим на пол Гулей? Второй бандитский подросток кинулся было наутек, но споткнулся о женский полусапожек и грохнулся на пол, а женщина синхронно с его падением присела в низком, «скользящем» шаге, и пистолетная рукоятка ударила в основание черепа упавшего парня. Джейн Фонда на демонстрационных кассетах по аэробике учит более плавным и красивым телодвижениям, но в данный момент Раиса Сергеевна и не стремилась к изяществу — ей важно было вложить в удар весь свой не такой уж большой вес и ударить по возможности быстрее, что ей и удалось. Второй, контрольный удар в основание черепа подтвердил — позвонки сломаны, и никакая реанимация парню уже не поможет.
   Бандита с огнестрельным ранением Раиса Сергеевна добила с той же методичной аккуратностью, это было несложно — парень лежал без сознания.
   — Ыы... больно... — простонал Гуля. Одним глазом, сквозь поволоку невольных слез, он наблюдал, как убивают его людей. Глаз, тот, что еще видел, слезился, но не от избытка эмоций или ужасной боли, а просто это была реакция на травму глазного яблока. Застрявшие в ключице ножницы сковали Гулю надежнее самых крепких наручников. Любое движение усиливало и без того невыносимую боль до критической отметки, за которой функциональные системы организма отказываются выполнять приказы головного мозга.
   — Кто еще есть в квартире? — Раиса Сергеевна направила пистолет Гуле в лицо, сама при этом на него не смотрела, вытянула шею, прислушалась.
   — Костя... — ответил Гуля тихо и отстраненно.
   Это могла быть ловушка! В комнатах мог затаиться кто-то с оружием. Лишенный возможности двигаться, человек с торчащими над ключицей ножницами понял, что единственная надежда выжить — подыграть соратнику в засаде. Ведь очевидно — кем бы ни была эта женщина, она явилась за пленником. Так рассуждала боевая машина с маркировкой «Рысь», в то время как бухгалтершу Раису Сергеевну Поварову инстинкт матери подталкивал в спину, заставлял опрометью бежать в комнаты, искать сына, найти его, прижать к груди и горько, по-бабьи разрыдаться от счастья.
   После короткой, но упорной внутренней борьбы Рысь победила женщину-бухгалтера.
   — Вставай! — Она подцепила Гулю пальцем за ноздрю, потянула вверх.
   — Бо-о-ольно!
   — Не ори!
   А он и не мог орать. В горле пересохло, голосовые связки дребезжали, как порванные струны. Догадаться, что он хочет, очень хочет закричать, можно было только по интонации охрипшего, еле слышного голоса.
   — Вставай, быстрее... — Раисе Сергеевне пришлось согнуться, прихватить Гулю за поясницу, поднатужиться, помочь подняться на подкашивающиеся ноги. — Иди впереди меня, не падай. Хуже будет.
   Он пошел медленно, шаркая ногами по полу, с каждым шагом теряя силы. Раиса Сергеевна шла сзади, не забывая контролировать тыл.
   Когда они вошли в комнату и она увидела лежащего на полу связанного человека с кляпом во рту, сердце ее кольнуло иголкой. Ей показалось... нет, она была уверена — вот он, Костик, ее бедный, заблудившийся в этой жизни котенок, кровиночка, сыночек...
   Наваждение длилось недолго. Прозрение заставило сжать челюсти. Резким движением она вырвала ножницы из ямки над ключицей, прерывая жалостливый лепет Гули, который она все равно сейчас не слышала. Гуля упал. Краешком сознания Рысь поняла, что совершила ошибку: убила «языка», уничтожила потенциальный источник информации. Но поступить иначе она не могла. Обойдя связанного мужика с кляпом во рту, Раиса Сергеевна произнесла вслух чужим голосом:
   — Тоже мне, Костя! Я тебя и знать не знаю...
   Связанный задергался, замычал, силясь что-то ответить. Бушующая в ее душе ярость постепенно унималась. «Это все! Это конец! Все пропало! Мне не найти Костю!!!» — вопил внутренний голос бывшей бухгалтерши. «Спокойно! — кричала в ответ дикая кошка Рысь. — Бандиты явно принимали этого парня за Костю. Выясни — почему, выжми из него все, что он знает, ты же это умеешь! А что убила бандитов — не жалей, вряд ли от них ты узнала бы что-то новое... Зато этот черноволосый, если развязать ему язык, наверняка расскажет многое! Только будь хитрой, будь умной, будь осторожной!»
   Минутная шизофрения, мимолетное сумасшествие, мгновенное раздвоение личности улетучилось, оставив на память метку под левой лопаткой, тупую занозу в сердечной мышце. Раиса Сергеевна приложила ладонь одной руки к запястью другой. Стояла, глубоко дышала и считала пульс, игнорируя потуги связанного черноволосого избавиться от кляпа.
   Когда частота сердечных сокращений упала со 138 ударов в минуту до 92, Раиса Сергеевна присела и вытащила наконец грязную тряпку изо рта связанного.
   — Екатерина! — крикнул он. — Екатерина! Это ты! Я узнал тебя! Но как ты смогла прийти, ты же мертвая?!
   — Ты что, не видишь меня? спросила заинтересованно Раиса Сергеевна.
   — Нет, Екатерина! Я ослеп, в меня стреляли газом! Ослеп и оглох, почти оглох...
   «Так вот что за странный запах в квартире! — поняла Раиса Сергеевна. — Похоже, однако, что парень не только ослеп и оглох, но и рассудком подвинулся. Плохо...»