Зайдлер Людвик. Атлантида

   Вернемся, однако, к тексту, подчеркнутому в «Тимэе» остров «пред устьем его, которое вы по-своему называете Геракловыми Столпами... был больше Ливии и Азии, взятых вместе, и от него открывался плавателям доступ к прочим островам, а от тех островов — ко всему противолежащему материку, которым ограничивался тот истинный понт. ...а то (что с внешней стороны) можно назвать уже настоящим морем, равно как окружающую его землю по всей справедливости — истинным и совершенным материком».
   В этом описании мы видим очертания Америки от Лабрадора до наиболее выдвинутой на восток части нынешней Бразилии, которая дугой охватывает центральную часть Атлантического океана. Острова, к которым мореплаватели имели доступ, а через них ко всему материку, — это Малые и Большие Антильские острова.

Карта мира по океанической системе.

   Однако утверждение о существовании материка, «которым ограничивался тот истинный понт», противоречит взглядам на расположение суши и морей во времена Платона. Географы тех времен утверждали, что земной шар покрыт океаном, на котором в виде архипелага островов расположены материки Европы, Африки и Азии. Спустя еще сто пятьдесят лет после смерти Платона такого мнения придерживался известный ученый из Александрии Эратосфен в своей «Географии». Только в середине второго столетия нашей эры Клавдий Птолемей выступил с другой теорией, названной «материковой», которая в отличие от предыдущей, «океанической», утверждает, что поверхность земного шара состоит в основном из суши, на которой — как лужи после дождя — расположены моря и океаны. На протяжении нескольких столетий, вплоть до открытия Америки, обе теории имели своих единомышленников. Во времена Платона можно было еще представить себе, что где-то в океане находится остров Атлантида, но утверждение, что океан имеет определенные пределы, т. е. что его ограничивает какой-то материк, не соответствовало бы географическим представлениям того времени.
   Читатели обоих приведенных выше диалогов Платона обычно сожалеют об отсутствии этого «последнего листка». К догадкам, которые высказываются по поводу дальнейшей судьбы окончания «Крития», можно добавить еще одну.

Карта мира по материковой системе.

   Слова жреца из Саиса: «Многим и различным катастрофам подвергались и будут подвергаться люди... Ведь и у вас передается сказание, будто некогда Фаэтон, сын Солнца, пустив колесницу своего отца, но не имея силы направить ее по пути, которого держался отец, пожег все на земле, да и сам погиб, пораженный молниями. Это рассказывается, конечно, в виде мифа, но под ним скрывается та истина, что светила, движущиеся в небе и кругом Земли, уклоняются с пути, и чрез долгие промежутки времени истребляется все находящееся на земле посредством сильного огня», — свидетельствуют о том, что катастрофа «на земле» происходила одновременно с каким-то необычайным явлением «в небе». Описание этого события, несомненно, превышало возможности Платона.
   Платон был неважным астрономом. В этом убеждает представление о строении Вселенной в докладе Тимэя.
   «Землю, нашу кормилицу, утвержденную на протянутой чрез Вселенную оси, поставил он стражем и творцом ночи и дня, первым и старейшим в среде богов, сколько их ни создано внутри неба. Но говорить о хороводах этих самых богов и взаимных их сочетаниях, об обратном вступлении их в свой круговой путь и выступлении, о том, которые из богов при своих встречах сближаются и которые отходят в противные стороны, какие какими взаимно заслоняются и порознь скрываются от нас по временам, а там снова появляются, внушая страх, и тем, кто умеет рассчитывать, посылая знамения грядущих за тем событий, — говорить обо всем этом, не имея перед глазами воспроизводящих эти явления изображений, был бы напрасный труд. Довольно с нас и этого, и сказанному таким образом о природе видимых и рожденных богов пусть тут будет конец».
   Платон взял на себя непосильный труд, к тому же это область, в которой он не был достаточно сведущ. Поэтому нет ничего удивительного в том, что если причиной гибели Атлантиды — согласно теории Гербигера — был действительно «захват Луны», Платон не сумел этого описать — не сумел передать надлежащим образом устами Тимэя.
   Отсутствие последних листков «Крития» никоим образом не может служить доказательством того, что Платон создал Атлантиду «в своем воображении», а увидев абсурдность рассказа, прервал его в момент, когда нужно было представить достоверные причины гибели Атлантиды. Вернее всего, наоборот. Вполне возможно, что Платон не хотел сказать ничего не соответствовавшего действительности, а правду написать не сумел и изъял эту часть рукописи, чтобы изменить редакцию. Таким образом, окончание оказалось среди его пропавших трудов.
 
   1. Здесь и далее отрывки из диалогов «Тимэй» и «Критий» приведены в переводе проф. Г. Ф. Карпова. Сочинение Платона, ч. VI, М., 1879, стр. 377—385, 500—519.
   2. Панафиней праздновались со времен Эрихфея (т. е. с древнейших времен) ежегодно, а со времени Писистрата (а не Солона) их стали отмечать раз в 4 года особенно торжественно и назвали Большими Панафинеями. После этого остальные ежегодные Панафиней стали называть «малыми». — Прим. ред.
   3. Праздник в честь Бендиды афиняне начали отмечать со времен Перикла, а до этого чествовали только Артемиду. — Прим. ред.
   4. Возможно, Платон имел какие-то сведения о существовании заатлантического материка, которые мог получить от этрусских мореплавателей во время пребывания в Сиракузах — величайшем городе и торговом центре того времени. Итальянский ученый Челли не без оснований полагает, что этруски знали об Америке, куда буря могла занести их корабли. Об огромном заокеанском материке упоминает и живший немного позже Платона греческий географ Феопомп. — Прим. ред.
   5. 50 стадий составляют 9,2 км.
   6. Бананы в Южной Америке известны с третичного периода. — Прим. ред.
   7. Около 518—516 гг. до н. э. грек Скилак совершил плавание в Индийском океане и описал его. Из этого труда Платон мог знать о существовании кокосовой пальмы. — Прим. ред.

Глава 2. Увидев это, бог богов Зевс сказал:
„Я уничтожу род людской!”

   Пожалуй, первым оппонентом Платона был именно его ученик Аристотель из Стагира.
   Еще при жизни Платона он заявил, что весь рассказ о погибшем континенте его наставник просто-напросто выдумал, чтобы удобнее было на его фоне проповедовать свои политические и философские взгляды. Обратите внимание на необычайно острую формулировку этого обвинения: не «использовал услышанный миф для выражения своих идей», а «выдумал». Таким образом, Аристотель не только констатировал ложность рассказа об Атлантиде, но и одновременно обвинял Платона в том, что он совершил низкий обман. Если Аристотель прав, то Платон действительно злоупотребил именем Крития, своего родственника и друга, в уста которого вложил весь рассказ в известных нам диалогах. Кроме того, он злоупотребил именем Солона, «мудрейшего из семи мудрых», гордости всех греков.
   Как же могло случиться, что лучший из учеников Платона, который в течение двадцати лет был его ближайшим другом в афинской Академии и не разлучался с ним до самой его смерти, смог выступить с таким чудовищным обвинением в адрес своею наставника, с обвинением, которое должно было поколебать и действительно поколебало доверие, которым до тех пор постоянно пользовался этот великий мыслитель?
   Точные науки (хотя Платон ценил их весьма высоко), по-видимому, не были его стихией. В то же время он пользовался огромным уважением своих современников, и до тех пор никто не упрекал его во лжи. Обвинение глубоко взволновало Платона, тем более что это происходило в последние годы его жизни. Мы не знаем, что ответил Платон на эти обвинения. Быть может, то, что «Критий» не имеет окончания, каким-то образом связано с этим событием?
   Одним словом, спор из-за Атлантиды начался еще при жизни автора диалогов и продолжается до настоящего времени. Много приводилось доводов и «за» и «против». По мере развития науки некоторые из них пришлось снять как противоречащие современному уровню знаний, их место занимают все новые и новые, но, несмотря на это, спор не затихает. Однако никто не выступал до сих пор со столь серьезным обвинением, как Аристотель. Даже современные противники рассказа об Атлантиде не упрекают Платона во лжи, разве что повторяют слова Аристотеля, ссылаясь на их автора.
   Разрешение спора между Платоном и Аристотелем все еще не утратило принципиального значения для решения научной загадки, имеющей многовековую историю. Поскольку исследования в области естественных наук и до настоящего времени не дают на нее точного ответа, возвратимся к вопросу, не является ли рассказ об Атлантиде плодом фантазии.
   Чтобы сегодня, спустя почти две с половиной тысячи лет, занять определенную позицию в споре Платон—Аристотель, следует хотя бы в общих чертах разобраться в отношениях между учеником и наставником.
   О Платоне мы уже говорили. Об Аристотеле мы знаем, что он был одним из самых выдающихся ученых древнего мира. Родился он в 384 г. до н. э. в Стагире и умер в 322 г. до н. э. на острове Эвбея. Его талант проявился во многих областях знаний — от логики, математики и физики до географии, астрономии, ботаники и зоологии, от этики до экономики. Он оставил множество трудов, якобы несколько сот, а по некоторым утверждениям даже тысячу, часть которых сохранилась до настоящего времени. Авторитет Аристотеля был неколебим на протяжении ряда столетий. Его учение признавалось церковью и преподавалось в христианских университетах спустя две тысячи лет после смерти своего создателя. В области географии и астрономии на него ссылались еще противники Коперника.
   Особый интерес представляют для нас взгляды Аристотеля на возникновение материков и морей. Как уже упоминалось, его доказательства шарообразной формы Земли не потеряли своего значения до сих пор и приводятся в школьных учебниках. Стоит также добавить, что он как бы предчувствовал открытие Америки, утверждая, что между Индией, т. е. известным ему восточным краем Земли, и Столпами Геракла может оказаться какой-то материк.
   На протяжении совместной двадцатилетней работы отношения между наставником и учеником во многом оставляли желать лучшего. Возможно, причина этого кроется в разнице возрастов. Когда семнадцатилетний Аристотель поступал в Академию, Платону было уже шестьдесят лет.
   Они были разными и по характеру и по темпераменту. Аристотель рано лишился родителей, суровые условия с детства развили в нем трудолюбие, но одновременно и желание выдвинуться любой ценой. Аристотель хотел сиять собственным блеском и превзойти учителя, который заслонял его многие годы. В нем, несомненно, развились зависть и стремление быть выше своего наставника или же отодвинуть его в тень. При расхождении во взглядах последнее сделать легче. Еще древние комментаторы упоминают о некоторых недоразумениях между ними.
   Они отличались также и своим происхождением. Платон был представителем старинного рода, аристократом и в первую очередь афинянином. Родина Аристотеля — Стагира — принадлежала Македонии. Его отец был придворным лекарем македонского царя. Македония, по всей вероятности, была ближе сердцу Аристотеля, чем афинская республика. Кстати, известно, что вскоре после смерти Платона он переехал в Македонию и занялся воспитанием будущего царя Александра Македонского. Однако все время пребывания в Афинах (в 335 г. до н. э. он вернулся, чтобы основать Лицей) он не имел афинского гражданства.
   Говорят, что причиной разногласий между наставником и учеником были различные философские взгляды, однако не вызывает сомнения, что в данном случае немалую роль играли политические убеждения. Известно ведь, что после падения афинской республики Аристотель принадлежал к кругу приближенных Александра Македонского; когда же после смерти Александра Афины восстановили независимость, он, опасаясь, преследований, бежал на остров Эвбею.
   Вследствие этих разногласий Аристотель выступил против идеалистических взглядов Платона и пропагандируемой им политической системы, целью которой было выдвинуть Афины на центральное место среди государств Эллады, в частности против восхваления политических отношений в древних Афинах десять тысяч лет назад и против рассказа о древних героических подвигах афинян. Не исключено, что Платон в этой части своего рассказа несколько «переборщил», слишком подчеркивая влияние идеализированной политической системы на ход борьбы со столь могущественным противником, как Атлантида. Несомненно, однако, что Аристотель воспользовался также слишком сильным аргументом, обвиняя Платона в том, что весь рассказ — а не часть его — представляет собою обычный вымысел, и к тому же вымысел не Солона или египетских жрецов, а самого Платона.
   Вследствие большого авторитета Аристотеля почти во всех областях знаний его мнение об Атлантиде в значительной степени повлияло на многих древних комментаторов, которые подозрительно отнеслись к рассказу Платона. Возможно, такое недоверие стало причиной утраты некоторых связанных с Атлантидой материалов, которые сочли не имеющими ценности.
   До наших дней дошли слова Аристотеля, часто приводимые в виде пословицы: amicus Plato, sed magis amica veritas (Платон мне друг, но истина мне дороже). В этой форме пословица сохранялась на языке римлян, но Аристотель сказал несколько иначе. Тадеуш Зелинский в своем труде «Независимая Греция» пишет об этом так: «При жизни Платона Аристотель оставался его учеником, и даже после того, как они разошлись в вопросах философии, он продолжал питать к нему глубокое уважение. „Хотя дорожу и Платоном, и правдой, священный долг заставляет меня отдать предпочтение правде“, — говорит он в одном месте, и эта прекрасная фраза в ее сжатой латинской форме стала пословицей и у нас». Так ли интерпретировались бы эти слова, если бы Платон был моложе, если бы в то время, когда начало проявляться расхождение во мнениях с его учеником, он не приближался к своему восьмидесятилетию и если бы он мог ответить на предъявленные обвинения?
   В дальнейшем многочисленные оппоненты Платона постоянно обращали внимание на то, что рассказ об Атлантиде не находит подтверждения ни в одной из греческих или каких-либо иных легенд, передаваемых в виде устных сказаний или в письменной форме. Мы не встречаем нигде никаких упоминаний о том, что кто-то еще видел записи Солона, хотя они якобы принадлежали Критию. До сих пор не найдено в египетских записях более или менее достоверных сведений об острове Посейдона. И из самих диалогов Платона мы не знаем даже, что сказал Сократ, прослушав рассказ Солона до конца. А может быть, Платон действительно выдумал весь рассказ, ссылаясь на Крития Младшего и Старшего, на Дропида и Солона как авторов и на Тимэя и Гермократа как свидетелей, пощадив лишь своего наставника Сократа?
   Ответ на этот вопрос не вызывает трудностей, хотя и не убеждает оппонентов. Отсутствие письменных источников в настоящее время совсем не доказывает, что их не было в прошлом. Есть сведения (о чем речь пойдет ниже), что спустя почта сто лет после смерти Платона египетские записи об Атлантиде видел в храме богини Нейт в Саисе грек Крантор из Солы. Правда, об этом упоминает лишь через восемьсот лет после смерти Платона философ-неоплатонист Прокл (около 410—485 гг.), но разве мы имеем право отказываться от этого свидетельства?
   Более ранние греческие источники не подтверждают рассказа Платона. На это указывает и сам Платон в выступлении Крития. Если бы такие записи существовали, «мудрейший из семи мудрых» Солон не удивился бы, услышав этот рассказ в Саисе. Жрецы не показывали их всем и каждому, из греков первым был Солон, вторым, вероятно, Крантор, через триста лет после Солона.
   Собрания египетских папирусов уничтожались частыми пожарами. Часть папирусов, собранных в Александрии, где могли находиться копии саисского рассказа об Атлантиде, сгорела во время осады города войсками Юлия Цезаря. Когда Прокл передавал рассказ Крантора, знаменитая Александрийская библиотека уже не существовала. Большую ее часть в 415 г. уничтожила толпа фанатиков, подстрекаемых епископом Кириллом. Во времена римского владычества египетские библиотеки в качестве военного трофея были перевезены в Италию, где их предали огню. Остались только надписи на камне.
   О «сириатских колоннах», на которых якобы были надписи, относящиеся ко времени Атлантиды, вспоминает через сто лет после Платона египетский историк — жрец Манефон из Себеннита. Но и его записи не сохранились, это сообщение мы передаем, ссылаясь на более поздних историков времен христианства — Иосифа Флавия и «отца церкви» Евсевия Кесарийского. Подробнее об этом говорится ниже.
   Другие надписи на камне могла постичь такая же участь, как и мраморные плиты из египетских усыпальниц и храмов: арабы использовали их в качестве строительного материала. Возможно, что когда-нибудь они будут найдены и послужат неоспоримым доказательством. Вспомним, что до открытия Шлиманом развалин Трои рассказ о Троянской войне тоже считался плодом фантазии Гомера. Однако Гомер не имел своего Аристотеля, который обвинил бы его в том, что он выдумал этот рассказ из политических соображений...
   Мы еще вернемся к утверждениям многочисленных оппонентов, которые считают, что миф об Атлантиде не подтверждается в других легендах. Так ли это на самом деле? Конечно, нет!
   Народам почти всего мира известны многочисленные предания, в которых не указывается название погибшего острова Посейдона, но косвенно как будто подтверждается, что такой материк — остров на океане—действительно существовал, и приводится описание самой катастрофы. Рассказы такого рода мы встречаем у индейцев, народов Африки и Азии, у жителей островов Тихого океана, а также среди греческих мифов и мифов народов Малой Азии.
   Существуют также письменные источники, подлинность которых не подлежит сомнению, причем они определенно возникли еще до Платона. Большинство этих рассказов — по крайней мере легенд, записанных клинописью жителями Месопотамии или же передаваемых из поколения в поколение у народов Америки, — не могло быть известно Платону. Он не мог даже догадываться об их существовании. Правда, в них не упоминается о войне афинян с атлантами и их подвигах на поле брани, нет в них описания строя и жизни на погибшем континенте, однако если изучить их внимательно, то можно отметить поразительное соответствие рассказу саисских жрецов. Даже название этого материка в рассказах американских индейцев по своему звучанию напоминает Atlantis.
   Попытаемся же отобрать уцелевшие в развалинах кирпичики и постепенно воспроизвести события, происшедшие более одиннадцати тысячелетий назад. Сбор воедино фрагментов описаний, относящихся к разным эпохам и культурам и записанных на разных языках с помощью различной письменности, — дело очень рискованное и требующее огромной осторожности, пожалуй большей, чем при реконструкции вавилонских дворцов из остатков сохранившихся фундаментов и развалин. Ведь развалины и фундаменты были частью этого здания, а сооружение, которое мы намереваемся восстановить, состоит из кусочков, разбросанных по всему миру и перемешанных с отложениями других эпох. У нас нет никаких доказательств, что они составляют единое целое. И подобно тому как кажущееся сходство отдельных частей может быть лишь иллюзией, так и мелкие противоречия в мифах могут привести к легкомысленному исключению некоторых из них. Анализ легенд, мифов и записей напоминает судебное разбирательство на основании косвенных улик при отсутствии прямых доказательств. Ведь в вопросе об Атлантиде мы тоже имеем только улики. Доказательства коренным образом отличаются от косвенных улик. Их предъявление устраняет все сомнения и прекращает всякую дискуссию. Любая же улика требует толкований. Так возникает спор, в котором успех во многом зависит от умения той или иной стороны пользоваться аргументами. Субъективные толкования часто являются причиной судебных ошибок. Приговор в таких случаях зачастую основывается на вероятности вины, а не на полной ее доказанности. Эта вероятность возрастает по мере увеличения количества улик.
   Из огромного числа рассказов, которые мы считаем уликами в пользу гибели Атлантиды, сопоставим вначале два удивительно соответствующих друг другу. Первый — это хорошо известные нам последние слова диалога «Критий», который обрывается в том месте, где должны быть объяснены причины катастрофы: «...Бог же богов Зевс... как существо, способное это различать... и решившись наказать его... собрал всех богов в самую почетную их обитель... собравши же их, сказал...»
   И второй рассказ: «...И увидел Господь, что велико развращение человеков на земле... и раскаялся Господь, что создал человека на земле и восскорбел в сердце своем.
   И сказал Господь: истреблю с лица земли человеков, которых я сотворил, от человека до скотов, и Гадов и птиц небесных истреблю, ибо я раскаялся, что создал их».
   Второй отрывок — это 6-й и 7-й стихи VI главы Первой книги Моисея, «Книги Бытия», которыми начинается библейский рассказ о всемирном потопе. Этот отрывок как будто дает ответ на вопрос, возникающий у каждого из нас после чтения «Крития»: что же сказал бог богов Зевс?
   О том, как было осуществлено предначертание Зевса, упоминается в последующих строках Библии.
   Трудно отрицать, что приведенные цитаты из двух разных источников тесно связаны друг с другом; не вызывает никакого сомнения и то, что они относятся к описанию одного и того же события.
   Знающих Ветхий Завет, возможно, удивит, что библейский Господь отождествляется здесь с греческим богом богов Зевсом, что не соответствует монотеистической религии иудеев. Поэтому необходимо пояснить, что предание о потопе значительно древнее, чем вера в одного бога у иудеев. В первоначальной форме этого предания, передаваемой из уст в уста, из поколения в поколение, несомненно, было названо имя одного из многих иудейских богов, соответствующего греческому Зевсу. Удаление этого имени и замена его именем Господа, или Бога, — это своего рода «редакционная правка», ставшая необходимой после введения монотеистической религии, причем уже тогда, когда иудеи имели свою письменность.
   В той форме, которая известна в настоящее время, книги Моисея создавались через много лет после бегства иудеев из Египта. Если даже допустить, что автором этих книг был сам Моисей, против чего возражают некоторые богословы, относя их к VIII в. до н. э., то следовало бы считать, что они возникли в XIV в. до н. э. А до введения веры в единого бога религия иудеев не отличалась, по-видимому, от религии соседних народов. Известно, что среди иудеев был распространен культ богини Анат, которую чтили и другие народы Малой Азии и бассейна Евфрата, египтяне называли ее Нейт, а греки — Афиной, о чем уже говорилось в предыдущей, главе. Мы знаем также, что иудеи считали иногда Анат сестрой или даже женой Ягве. Не исключено, что иудейский бог Ягве домоисеевского периода и греческий Зевс — это одно и то же лицо. После реформы религии было запрещено упоминать имена других богов («Да не будут тебе бози аще меня»), и отсюда возникло изменение редакции в описании всемирного потопа.
   Английский атлантолог Дж. Бирн, анализируя сходство приведенной цитаты из «Книги Бытия» и окончания «Крития»[1], обращает внимание на то, что с точки зрения людей, которые чтят Библию, а тем самым и авторов известной нам редакции, трудно догадаться, к кому же обращался Бог, говоря: «Истреблю с лица земли человеков...» Это выглядит иначе, если вышеуказанные строки рассматривать как слова, передаваемые по традиции с домоисеевских времен с небольшой лишь редакторской правкой. Таким образом, бог богов Ягве-Зевс, жалея человека, которого он создал, но которого вынужден наказать за совершенное им зло, собрал всех богов «в самую почетную их обитель», а собрав их, сказал: «Истреблю с лица земли человеков!..»
   На тему о «всемирном потопе» велось много дискуссий. Современная наука не опровергает возможности «потопа», хотя и не соглашается с его «всемирным» характером. Из польских ученых первым пришел к такому выводу Гуго Коллонтай (1750—1812 гг.), который пытался научно объяснить это явление. В то время происходила борьба двух направлений: сторонники одного из них, строго придерживавшиеся Библии, считали, что потоп был вызван волей божьей, а вольнодумный Вольтер (1694—1778 гг.) считал, что потоп в природе немыслим. Коллонтай же занял своего рода промежуточную позицию, утверждая, что с научной точки зрения потоп мог иметь место, однако в более ограниченных масштабах.
   Проблеме «потопа» посвящает целую главу своей великолепной книги «Земля» покойный польский геофизик профессор Эдуард Стенц. Однако он обращает внимание на то, что «потоп» не следует связывать с катастрофой Атлантиды, которая произошла значительно раньше. Стенц придерживается мнения, высказанного и другими геофизиками, что «потоп» был местным явлением в районе Персидского залива. Он, вероятно, объясняется двумя причинами: катастрофическими ливнями вследствие притока влажного тропического морского воздуха и огромной морской волной со стороны Персидского залива, вызванной циклоном или землетрясением. Трудно сказать, какого уровня могла достичь вода. Стенц приводит в качестве примеров два «потопа», которые произошли в наше время. В 1900 г. ураган разрушил город Гальвестон в Техасе на берегу Мексиканского залива. Уровень воды поднялся на 5 м. В 1876 г. в устье реки Брамапутры в Индии во время циклона морская вода залила город, поднявшись на 13 м. Во время этой катастрофы погибло более ста тысяч человек.