Зельцер Дэвид. Омен. Знамение.

   – Возможно, он сменил фамилию, – со вздохом сказал Дженнингс на следующее утро, когда они с Торном уселись на лавочке в парке. – Может быть, теперь он Джордж Буген. Или Джим Гаген. Или Иззи Гагенберг.
   Через день они переехали в Иерусалим и сняли там комнату в небольшой гостинице. Снова и снова продирались они сквозь толпы людей в поисках того, кто хотя бы раз слышал это странное имя. Но все было тщетно.
   – Похоже, пора сдаваться, – сказал Дженнингс, выглядывая из окна гостиничной веранды.
   В комнате было жарко. Торн, обливаясь потом, лежал на кровати.
   – Если здесь всего один-единственный Бугенгаген, то у нас нет ни малейшего шанса его отыскать. А пока мы стоим перед фактом, что его вообще не существует.
   Он прошел в комнату и стал искать сигареты.
   – Черт побери, этот маленький священник все время кололся морфием, а мы все его слова принимаем на веру. Слава Богу, он не посоветовал тебе отправиться на Луну, иначе бы мы уже отморозили себе задницы.
   Он тяжело опустился на кровать и посмотрел на Торна.
   – Я не понимаю, Торн. Еще несколько дней назад я был уверен в необходимости наших поисков, а теперь все это кажется мне безумием.
   Торн кивнул и; сморщившись от боли, сел на кровати. Он снял бинт, и Дженнингс скривился, увидев открытую рану.
   – Эта штуковина мне не нравится.
   – Все нормально.
   – Похоже, начинается заражение.
   – Все нормально, – повторил Торн.
   – Почему ты не хочешь, чтобы я нашел врача?
   – Найди лучше старика, – огрызнулся Торн. – Он единственный, кого я хочу найти.
   Дженнингс собрался ответить Торну, но его остановил тихий стук в дверь. Распахнув ее, он увидел нищего. Это был невысокий пожилой араб, голый до пояса. Араб улыбнулся, обнажив при этом золотой зуб, и чересчур вежливо раскланялся.
   – Что вы хотите? – спросил Дженнингс.
   – Это вы ищете старика?
   Дженнингс и Торн быстро переглянулись.
   – Какого старика? – осторожно спросил Дженнингс.
   – Мне сказали на рынке, что вы ищете старика.
   – Да, мы ищем одного человека.
   – Я вас поведу к нему.
   Торн с трудом поднялся и многозначительно посмотрел на Дженнингса.
   – Быстрей-быстрей, – подгонял их араб. – Он говорит, что вы пришли как раз вовремя.
   Они отправились пешком по переулкам Иерусалима. Шли быстро и молча. Маленький араб указывал им путь. Он был удивительно проворен для своего возраста. Торн и Дженнингс пытались не упустить его из виду, а он ловко нырял в кривые закоулки и подворотни. Араб улыбался, как чеширский кот, когда Торн с Дженнингсом, задыхаясь, наконец-то догнали его. Очевидно, здесь был конец их путешествию, но перед ними высилась кирпичная стена. Дженнингс и Торн внезапно пришли к мысли, что их просто Надули.
   – Вниз, – сказал араб, приподнял решетку и жестом указал, куда им лезть.
   – Это еще что за чертовщина? – возмутился Дженнингс.
   – Живо-живо. – Араб снова ухмыльнулся.
   Торн и Дженнингс переглянулись и молча повиновались. Араб спустился вслед за ними. Внизу было темно, и араб зажег факел. Он торопливо семенил впереди; увлекая их все глубже и глубже в подземелье. При слабом свете путешественники успели разглядеть скользкую лестницу из грубого камня. Рядом проходила канализационная система, и все вокруг было покрыто скользкими коричневатыми растениями, которые отвратительно пахли и мешали идти. Они спускались медленно и осторожно, но, когда ступени кончились, араб снова трусцой припустился вперед. Торн с Дженнингсом попытались бежать, но не могли при этом удержаться на скользких камнях. Араб удалялся, и его факел стал похож на крошечную светящуюся точку. Спутников окружал полумрак, туннель впереди сужался, и они с трудом умещались в узком проходе. Этот туннель походил на часть ирригационной системы, и Дженнингс вдруг подумал, что они, возможно, как раз путешествуют по тем самым «сложным и запутанным системам каналов», о которых говорили археологи в пустыне. Они пробирались наугад, окруженные темнотой и камнями. Шаги гулко отдавались в напряженной тишине. Светящаяся точка факела исчезла окончательно, и, замедлив шаг, они вдруг осознали свое одиночество, ощущая взаимное присутствие лишь по тяжелому дыханию.
   – Дженнингс, – задыхаясь, произнес Торн.
   – Я здесь.
   – Я не вижу…
   – Этот негодяй…
   – Подожди меня.
   – Нет смысла, – отрезал Дженнингс. – Мы уперлись в стену.
   Торн двинулся вперед, дотронулся до Дженнингса и коснулся стены. Тупик. Араб исчез.
   – Он не мог уйти другим путем, – пробормотал Дженнингс. – Я уверен.
   Он зажег спичку, и она осветила небольшое пространство вокруг них, похожее на склеп: каменный свод почти придавил их, влажные трещины кишели тараканами.
   – Это что – сточная труба? – спросил Торн.
   – Здесь сыро, – заметил Дженнингс. – Какого черта здесь сыро?
   Спичка потухла, и они снова очутились в темноте.
   – Это сухая пустыня. Откуда, черт побери, здесь вода?
   – Наверное, где-то должен быть подземный источник… – размышлял Торн.
   – Или резервуары. Я не удивлюсь, если узнаю, что мы находимся рядом с водопроводом.
   Торн не отвечал, он не мог справиться со своим дыханием.
   – Пойдем, – выговорил он.
   – Через стену?
   – Назад. Давай выбираться отсюда.
   Они возвращались на ощупь, скользя ладонями по влажным каменным стенам. Путешественники еле передвигались в темноте, и каждый дюйм выматывал похлестче целой мили. Внезапно рука Дженнингса повисла в воздухе: он ощутил пустое пространство.
   – Торн?
   Дженнингс взял Торна за руку и притянул поближе к себе. Рядом с ними под прямым углом к туннелю обнаружился проход. Очевидно, они не заметили его в темноте и проскочили.
   – Там внизу свет, – прошептал Торн.
   – Наверное, это наш остроумий проводник.
   Торн и Дженнингс медленно плелись по проходу. Через некоторое время он влился в пещеру; пол здесь был выложен булыжником, стены не доходили до потолка, а были похожи скорей на зазубрины. Они разглядели, что пространство впереди освещалось не одним факелом. Это был светлый каменный зал, в центре которого стояли два человека, наблюдавшие за ними и, очевидно, ожидавшие их появления. Один из них был тот самый нищий араб. Его затушенный факел валялся поодаль. Вторым был пожилой человек, одетый в шорты цвета хаки и рубашку с короткими рукавами. Он был серьезен, лицо его выглядело изможденным, рубашка, пропитанная потом, прилипала к телу. Позади старика Торн и Дженнингс разглядели деревянный стол, на котором валялись кипы бумаг и свитков.
   Дженнингс и Торн вошли внутрь пещеры. Они стояли молча, щурясь от неожиданно яркого света. Зал освещался десятками висящих светильников, на стенах обозначились тусклые контуры зданий, лестниц, впаянных, казалось, прямо в скалы. Под ногами была простая земля, но в некоторых местах явно проглядывались фрагменты булыжной мостовой, свидетельствующие, что в древности здесь пролегала улица.
   – Двести драхм, – сказал араб и протянул руку.
   – Вы можете заплатить ему? – спросил человек в шортах и пожал плечами, как бы извиняясь.
   – Вы… – Дженнингс запнулся, потому что старик утвердительно кивнул. – Вы… Бугенгаген?
   – Да.
   Дженнингс подозрительно взглянул на него.
   – Бугенгаген – это человек, изгонявший дьявола и живший в семнадцатом веке.
   – Это было девять поколений назад.
   – Но вы…
   – Я последний, – снова перебил старик, – и самый из них неудачливый.
   Он прошел за свой стол и с трудом сел за него. Свет от лампы озарил его лицо: оно было настолько бледным, что казалось прозрачным, сквозь кожу просвечивали вены.
   – Что это за место? – спросил Торн.
   – Джезриль, город Меггидо, – безучастно ответил тот. – Моя крепость, моя тюрьма. Здесь начиналось Христианство.
   – Ваша тюрьма?.. – спросил Торн.
   – С точки зрения географии это и есть сердце Христианства. Поэтому, покуда я нахожусь здесь, ничто не может причинить мне вреда.
   Он замолчал, ожидая, видимо, их реакции. На лицах Торна и Дженнингса отразилось крайнее удивление.
   – Вы могли бы заплатить моему гонцу? – спросил старик.
   Торн сунул руку в карман и вынул оттуда несколько банкнот. Араб взял деньги и тут же исчез, оставив их втроем. В комнате было холодно и сыро. Торн и Дженнингс, оглядываясь вокруг, дрожали.
   – По этой деревенской площади, – продолжал Бугенгаген, – когда-то маршировали римские войска, а старики, сидя на каменных скамейках, судачили о рождении Христа. То, о чем они говорили, было записано здесь, – указал он рукой на стены, – в этом здании, очень тщательно, и собрано в книги, которые известны нам под названием Библии.
   Дженнингс уставился на темную пещеру позади них, и Бугенгаген перехватил его взгляд.
   – Здесь находится весь город. Тридцать пять километров с севера на юг. Большая часть пока проходима. Там, наверху, идут раскопки, и от этого случаются обвалы. Когда они сюда докопаются, здесь останутся одни обломки. Но это так похоже на человека, считающего, что все видимое должно быть на поверхности.
   Торн и Дженнингс стояли молча, пытаясь понять все увиденное и услышанное здесь.
   – А тот маленький священник? – спросил Бугенгаген. – Он уже умер?
   Торн повернулся к нему, с ужасом вспомнив о Тассоне.
   – Да, – ответил он.
   – Тогда садитесь, мистер Торн. Нам лучше сразу приступить к делу.
   Торн не шевелился, старик перевел взгляд на Дженнингса.
   – Вы извините нас. Но это должен знать только мистер Торн.
   – В этом деле мы с ним ВМЕСТЕ, – ответил Дженнингс.
   – Боюсь, что нет.
   – Это я привез его сюда.
   – Я уверен, что он благодарен вам за это.
   – Торн…
   – Делай, как он говорит, – отрезал Торн.
   Мышцы на лице Дженнингса напряглись от обиды.
   – И где же, черт побери, мне его ждать?
   – Возьмите одну лампу, – сказал Бугенгаген.
   Дженнингсу пришлось повиноваться. Бросив злобный взгляд на Торна, он взял с полки лампу и направился в темноту.
   Последовала неловкая пауза. Старик поднялся из-за стола и подождал, пока стихнут удаляющиеся шаги Дженнингса.
   – Вы доверяете ему? – спросил Бугенгаген.
   – Да.
   – Не доверяйте никому.
   Он повернулся и стал рыться в шкафу, вырубленном в скале, потом достал оттуда матерчатый сверток.
   – А должен ли я доверять вам? – спросил Торн.
   Старик вернулся к столу и развернул сверток. Там лежало семь стилетов, холодно блеснувших на свету. Они были очень узкими, рукоятки были вырезаны из слоновой кости, каждая из них являла собой фигуру распятого Христа.
   – Доверяйте вот им, – сказал он. – Только они могут спасти вас.
   В пещерах стояла гробовая тишина. Дженнингс, пригнувшись, пробирался вперед. Прямо над ним нависал неровный скалистый потолок. Дженнингс со страхом вглядывался в пространство, освещенное лампой, которую он нес в руках. Он видел стены зданий, заключенные в камни, замурованные в скалы скелеты, казалось, они вот-вот выступят из сточных каменных канав, которые когда-то окаймляли древнюю улицу. Дженнингс брел дальше, и коридор впереди начал сужаться…
   Огни в квадратном зале уже померкли, Торн с ужасом глядел на стол. Семь стилетов были разложены в форме креста.
   – Это надо сделать на священной земле, – шептал старик. – На церковной земле. А его кровью надо оросить божий алтарь.
   Слова отчетливо слышались в тишине, но старик внимательно наблюдал за Торном, чтобы убедиться, правильно ли тот его понимает.
   – Каждый нож нужно вонзать по рукоять. До ног Христа на каждой ручке ножа… и так, чтобы они составили фигуру креста. – Первый кинжал – самый важный. Он отнимает физическую жизнь и образует центр креста. Следующие ножи отнимают духовную жизнь, и втыкать их надо в таком порядке…
   Он замолчал и опять взглянул на Торна.
   – Вы должны быть безжалостны, – объяснил он. – Это не сын человека.
   Торн попытался заговорить. Когда голос вернулся к нему, он был каким-то чужим, грубым и срывался, выдавая состояние Джереми.
   – А вдруг вы ошибаетесь? – спросил он. – А вдруг он не…
   – Ошибки быть не может.
   – Должно быть какое-то доказательство…
   – У него есть родимое пятно. Три шестерки.
   У Торна перехватило дыхание.
   – Нет, – прошептал он.
   – Так сказано в Библии, этим знаком отмечены все апостолы Сатаны.
   – Но у него нет знака.
   – Псалом Двенадцатый, стих шестой. «Имеющий разум число сосчитает Презренного Зверя, несущего смерть. Число с человеком всегда совпадает. Шесть сотен оно, шесть десятков и шесть».
   – Я говорю вам, у него нет этого знака.
   – Знак ДОЛЖЕН быть.
   – Я КУПАЛ его. Я знаю каждый сантиметр его кожи.
   – Его не видно на теле. Вы найдете знак под волосами. Ведь мальчик родился с пышными волосами, не так ли?
   Торн вспомнил тот момент, когда впервые увидел ребенка. Он вспомнил свое удивление при виде густых и длинных волос.
   – Сбрейте волосы, – посоветовал Бугенгаген. – И вы увидите под ними этот знак.
   Торн закрыл глаза и уронил голову на руки.
   – С самого начала вы должны исключить малейшее колебание. Вы сомневаетесь в моих словах?
   – Я не знаю, – вздохнув, ответил Торн.
   Старик откинулся назад и посмотрел на него.
   – Неродившийся ребенок был убит, как предсказано. Ваша жена погибла.
   – Это ребенок!
   – Вам нужны еще доказательства?
   – Да.
   – Тогда ждите их, – сказал Бугенгаген. – Но знайте, что вам необходима вера. Иначе вы не справитесь. Если вы будете сомневаться, они одолеют вас.
   – Они?
   – Вы говорили, что в доме есть еще женщина. Служанка, которая ухаживает за ребенком.
   – Миссис Бэйлок…
   Старик кивнул, будто вспомнив что-то.
   – Ее настоящее имя Баалок. Это регент дьявола. Она костьми ляжет, чтобы не дать вам свершить необходимое.
   Они замолчали. В пещере послышались шаги. Из темноты медленно появился Дженнингс, на лице у него было написано крайнее удивление.
   – …Тысячи скелетов… – прошептал он.
   – Семь тысяч, – уточнил Бугенгаген.
   – Что здесь случилось?
   – Меггидо – место Армагеддона. Конец света.
   Дженнингс шагнул вперед, его до сих пор трясло от увиденного.
   – Вы хотите сказать… Армагеддон уже был?
   – О да, – ответил старик. – И будет еще много раз.
   С этими словами он передал сверток с ножами Торну.
   Торн попытался отказаться, но Бугенгаген буквально всучил ему пакет. Глаза их встретились.
   – Я жил очень долго, – сказал Бугенгаген срывающимся голосом. – И я молюсь, чтобы жизнь моя не оказалась напрасной.
   Торн последовал вслед за Дженнингсом в темноту, туда, откуда они пришли. Он лишь раз оглянулся, но комната уже исчезла. Огней не было видно, и все растаяло в темноте.
   По Иерусалиму они шли молча. Торн крепко сжимал в руке сверток. Настроение у него было подавленное, он шел, как автомат, не обращая ни на что внимания, глядя прямо перед собой. Дженнингс задал ему несколько вопросов, но Торн не ответил. Они вошли в узкий переулок, где шло строительство, и фотограф подошел к Торну вплотную, пытаясь перекричать шум работающих кранов.
   – Послушай! Я только хочу узнать, что сказал старик. У меня ведь тоже есть на это право, так или нет?
   Но Торн упрямо шел вперед, ускоряя шаг, словно пытался отделаться от попутчика.
   – Торн! Я хочу знать, что он сказал!
   Дженнингс кинулся вперед и схватил Торна за рукав.
   – Эй! Я не посторонний наблюдатель! Ведь это Я НАШЕЛ его!
   Торн остановился и взглянул Дженнингсу прямо в глаза.
   – Да. Верно. Это ты нашел ВСЕХ НАС.
   – Что ты хочешь сказать?
   – Ты уверяешь, что все это правда. Ты вбивал мне этот бред в голову!..
   – Подожди минутку…
   – Ты наснимал все эти фотографии!
   – Погоди…
   – Ты привез меня сюда!
   – Что с тобой?
   – А я даже не знаю, кто ТЫ на самом деле!
   Торн вырвался из рук Дженнингса, но Дженнингс снова привлек его к себе.
   – А теперь подожди минутку и выслушай, что я скажу.
   – Я уже достаточно слушал.
   – Я пытаюсь помочь!
   – Хватит!
   Они смотрели в упор друг на друга. Торна трясло от ярости.
   – Подумать только, что я мог на самом деле поверить в это! ПОВЕРИТЬ!
   – Торн…
   – Этот твой старик всего-навсего очередной факир, торгующий дешевыми ножами!
   – О чем ты говоришь?
   Торн взмахнул свертком.
   – Вот здесь НОЖИ! ОРУЖИЕ! Он хочет, чтобы я заколол его! Он считает, что я должен убить этого ребенка!
   – Это не ребенок!
   – Это ребенок!
   – Ради бога, какое еще доказательство…
   – За кого ты меня принимаешь?
   – Успокойся…
   – Нет! – закричал Торн. – Я не буду этого делать! Я больше в этом не участвую! Убить ребенка? За КОГО же вы меня все принимаете?!
   Торн в ярости размахнулся и далеко зашвырнул сверток. Он ударился о стену дома и исчез. Дженнингс замолчал и повернулся, чтобы уйти, но Торн остановил его.
   – Дженнингс…
   – Сэр?
   – Я не хочу больше вас видеть. Я больше в этом не участвую.
   Стиснув зубы, Дженнингс быстро перешел улицу, пытаясь отыскать у стены ножи. Земля была усеяна мусором. В воздухе раздавался рев работающих кранов и машин. Дженнингс ногами разбрасывал мусор в надежде отыскать маленький сверток. Он заметил его возле грязного ведра и наклонился, чтобы взять сверток в руки, не обратив внимания на стрелу крана, двигавшуюся прямо над его головой. Она словно споткнулась на долю секунды, и от толчка из огромной оконной рамы вылетело стекло.
   Стекло сработало с точностью гильотины.
   Оно отсекло голову Дженнингса как раз по воротнику и разлетелось на миллион осколков.
   Торн услышал звон, потом крики, увидел людей, бросившихся на ту улицу, где скрылся Дженнингс. Он пошел за ними и протолкался сквозь толпу.
   На земле лежало обезглавленное тело, кровь толчками вытекала из горла, как будто сердце еще продолжало работать. Женщина, стоящая на балконе прямо над ними, истерически хохотала и указывала вниз. В мусорном ведре лежала отрубленная голова и смотрела в небо невидящими глазами.
   Пересилив себя, Торн прошел вперед и поднял сверток с ножами, который лежал около безжизненной руки Дженнингса. Не видя ничего перед собой, он выбрался из переулка и побрел по направлению к гостинице.

12

   Обратный перелет в Лондон занял восемь часов. Торн сидел и тупо молчал – мозг его отказывался работать. Не было больше ни страха, ни горя, ни колебаний – только бездумное осознание того, что необходимо совершить.
   В Лондонском аэропорту стюардесса вернула ему пакет с ножами, который был изъят у него при посадке в целях безопасности. Она заметила, что они очень красивые, и спросила Торна, где ему удалось приобрести ножи. Он пробормотал что-то несвязное, запихнул их в карман пиджака и прошел мимо. Было уже за полночь, аэропорт закрывался – это был последний рейс, разрешенный по стандартам допустимой видимости. Город погрузился в густой туман, и даже таксисты отказывались везти его в Пирфорд. Торн почувствовал, что его обволакивает тоскливое одиночество.
   Наконец он сел в такси, машина, казалось, зависла в тумане. Это почему-то помогало Торну не думать о том, что ждет его впереди. Прошлое ушло навсегда, а предсказать будущее было невозможно. Был только настоящий момент, сиюминутность, которая длилась целую вечность. Машина въехала в Пирфорд. Торн вылез из такси и остановился, в оцепенении глядя на дом, где еще совсем недавно они так счастливо и безмятежно жили, и Торна начали одолевать видения прошлых событий. Он видел в саду Катерину, играющую с Дэмьеном, смеющуюся Чессу, гостей на веранде. Внезапно видения оставили Джереми, и он почувствовал, как колотится его собственное сердце и пульсирует в жилах кровь.
   Собрав все свое мужество, Торн двинулся к входной двери и ледяными руками вставил ключ в замочную скважину. Сзади донесся какой-то звук. Ему показалось, что кто-то выскочил из Пирфордского леса. У Джереми перехватило дыхание; войдя в дом, он захлопнул дверь и немного постоял в темноте, прислушиваясь к звукам в доме. Миновав гостиную, Торн добрался до кухни, открыл дверь в гараж, подошел к «мерседесу» и вставил ключ в замок зажигания. Бак был заполнен на четверть, этого бензина было вполне достаточно, чтобы добраться до Лондона. Затем он вернулся назад в кухню, закрыл дверь и прислушался.
   На кухне все было как прежде, будто хозяин вернулся домой после рабочего дня. На плите в термостате стоял горшочек с кашей на утро. Это потрясло Торна.
   Подойдя к стойке, Джереми достал сверток и выложил содержимое перед собой. Все семь ножей были на месте. Разглядывая их сверху, Торн увидел в отточенных клинках свои глаза – холодные и решительные. Джереми снова завернул ножи и дрожащими руками засунул сверток в карман пальто.
   Он вошел в кладовую и направился вверх по узкой деревянной лестнице.
   Торн дошел до площадки, ведущей на второй этаж, и вступил в темный коридор. Смятение, овладевшее им перед смертью Дженнингса, опять проникло в душу. Он молился о том, чтобы Дэмьена не оказалось в детской, чтобы миссис Бэйлок успела увезти его из этого дома. Но Джереми уже слышал их дыхание, и его сердце сильно забилось от отчаяния. Храп женщины заглушал легкое дыхание ребенка. Раньше у Торна часто возникало ощущение, что в этих комнатах во время сна их жизни как бы объединялись. Он прижался к стене и прислушался, затем быстро пошел в свою комнату и зажег свет.
   Постель была разобрана, как будто его ждали. Он подошел к кровати и тяжело опустился на нее. Взгляд его упал на фотографию, стоящую в рамке на ночном столике. Какими молодыми и счастливыми выглядели Джереми и Катерина. Торн лег и почувствовал, что глаза его полны слез.
   Внизу часы пробили два раза. Торн поднялся, прошел в ванную, включил свет и в ужасе отшатнулся. Тумбочка Катерины была перевернута, вся ее косметика была разбросана вокруг, как будто здесь происходила дикая оргия. Баночки с кремами и пудрой был раздавлены на полу, стены исчерканы губной помадой, унитаз забит расческами и бигуди. Вся картина говорила о страшном гневе, и, хотя Торн ничего не мог понять, он ясно видел, что гнев этот был направлен против Катерины. Устроить этот вертеп мог только взрослый человек: баночки раздавлены страшной силой, а следы от губной помады слишком высоко. Здесь орудовал сумасшедший. Но сумасшедший, переполненный чувством ненависти. Торн оцепенел и взглянул на свое отражение в разбитом зеркале. Черты лица заострились еще сильнее, стали жестче. Джереми нагнулся и открыл шкафчик. Он рылся в нем до тех пор, пока не отыскал электрическую бритву. Торн нажал на выключатель, и бритва зажужжала в его руке. Когда он ее выключил, ему вдруг опять показалось, что он слышит шум. Скрип половиц над головой. Торн замер и, затаив дыхание, прислушался. Звук больше не повторился.
   На верхней губе Торна выступили капельки пота, он смахнул их дрожащей рукой, потом вышел из ванной и, скрипя половицами, направился в темный коридор. Спальня ребенка находилась за комнатой миссис Бэйлок, и, проходя мимо ее двери, Торн остановился. Дверь была приоткрыта, и Джереми увидел женщину. Она лежала на спине, одна рука свесилась вниз, ногти были намазаны ярко-красным лаком, лицо миссис Бэйлок было снова размалевано, как у шлюхи. Она храпела, и ее громадный живот то поднимался, то опускался.
   Дрожащими пальцами Торн прикрыл дверь и заставил себя идти дальше к спальне приемного сына. Дэмьен спал, лицо его было спокойным и невинным. Торн отвел глаза, напрягся, глубоко вздохнул и двинулся вперед, крепко сжимая бритву в руке; бритва зажужжала, и звук разлился по комнате. Ребенок спал. Торн нагнулся, и руки у него задрожали. Он поднял жужжащую бритву, щелчком выдвинул из корпуса приспособление для стрижки и коснулся шевелюры ребенка. Прядь волос упала рядом, и Торна передернуло: белый скальп был похож на отвратительный шрам в гуще темных волос. Он снова прижал бритву, и она пробежала по голове еще раз, оставляя за собой обнаженную кожу. Волосы мягко падали на подушку. Ребенок застонал во сне и зашевелился. Задыхаясь от страха и отчаяния, Торн заработал бритвой еще быстрее; еще несколько прядей упало с головы, веки ребенка затрепетали, он начал двигать головой, инстинктивно пытаясь увернуться. Дэмьен просыпался. Торн почувствовал прилив панического страха и начал прижимать его голову к подушке. Испуганный ребенок попробовал высвободиться, но Торн прижал его еще сильнее и застонал от напряжения, продолжая орудовать бритвой и состригая все больше и больше волос. Теперь Дэмьен вертелся и бился у него в руках, его приглушенный крик становился все отчаянней. Но Торн продолжал удерживать его. Почти весь череп мальчика был обнажен. Торн задыхался, пытаясь удержать ребенка, тельце которого дергалось и изгибалось – мальчику тоже не хватало воздуха. Торн провел бритвой по затылку Дэмьена. Вот оно. Родимое пятно. Похоже на бугорок. Бритва врезалась в него, оно кровоточило, но тем не менее родинка отчетливо виднелась на фоне белой кожи. Шестерки! Три шестерки, расположенные в форме листка клевера, хвостиками соединялись в центре.
   Торн отшатнулся. Мальчик плакал и задыхался, в ужасе глядя на отца. Его руки ощупывали бритую голову. Увидев свои ладони в крови, Дэмьен закричал. Он бросился к отцу и разрыдался. Торн оцепенел, заметив беспомощный страх в его глазах. Он расплакался сам, видя, как окровавленные ручки ребенка тянутся к нему, моля о помощи.