Страница:
Потом на смену персонажам прошлого перед ним, как наяву, предстала вся Ольгина семья: два брата, отец и мать. Следом за ними, будто бы из-под земли выросли одетые как на вечерний прием к президенту дочь Галина вместе с ее противным мужем Иннокентием, не торопясь считающим золотые монеты, сидя за столом своего кабинета на рублевской даче-дворце. Здесь же застенчиво стоял следователь Шувалов, с которым Ольга постоянно вела тайные переговоры, адвокатша Людмила, почему-то в предбаннике кабинета Ряжцева строчила ручкой с золотым пером судебный иск, время от времени задавая вопросы всем окружающим. Поодаль от нее одиноко стояла, как манекен в витрине магазина, немного вытянув вперед правую ногу в ажурном чулке и опершись левой рукой о дверной косяк, его смазливая сотрудница Нелли Петровна Бараева, а за ней еще какие-то люди, лиц которых он как ни пытался, представить себе не мог. Потом почему-то страшная, огромная змея гюрза, выползающая из-под огромного камня, на котором он сидел где-то далеко в горах, позируя перед объективом фотоаппарата своего приятеля Глодова. Олег даже на минуту проснулся, озадаченный таким сновидением. Вспомнил, что сегодня пятница, под пятницу, как с детства ему говорила мать, сновидения всегда сбываются, и еще, что если снится золото, то это к какому-то дерьму, и наоборот.
Успокоившись от такого осознания своего видения и не поняв, к чему бы это, Олег вновь сунул голову под одеяло, разок-другой перевернулся и стал досматривать остальные серии своего цветного фильма.
Телефонный звонок разом прервал сладкие воспоминания Олега, вернув его к реальности. Звонила Ольга.
— Ты что, до сих пор спишь, что ли? — недовольно спросила она. — Собирайся, сегодня поедем к Галке, причем в обязательном порядке. В темпе одевайся, думать некогда. Все давно в сборе. Подробности при встрече. Я буду минут через двадцать, чтоб ты был готов.
— А что, мне на работу, ты считаешь, уже не надо даже ходить, что ли? — раздраженно ответил он. — Ах, извини, совсем забыл, сегодня же не понедельник, а суббота или воскресенье. Всю ночь не спал, работал не покладая рук. Хотел немного пописать сегодня, думал, пока ты пробудешь в институте, я успею хоть что-то намеченное выполнить. Всегда у тебя все неожиданно, все планы мои перекорежила. Не считаешься с моими делами вообще.
— Ты же сам говорил, что идти тебе никуда не нужно, что сегодня ты будешь дома писать очередной опус, так ведь? Знаю я твои планы. Решил с приятелем Ковуном пива попить в вашем излюбленном «Колизее», так ведь? Ничего с Ковуном не случится, обойдется, успеете попить завтра, даю тебе слово. Тем более что завтра как раз воскресенье, а сейчас собирайся. Очень нужно твое присутствие. Пойми, очень нужно. Дело не терпит отлагательства. Собирайся и не морочь голову.
Олег нехотя встал, заскочил в душ, побрился, высушил волосы феном и через двадцать минут был в полной форме.
«Ну, началось, — подумал он, — хорошо еще, если сегодняшним днем все закончится. Все равно позвоню мужикам с работы, чтобы предупредить, что в понедельник меня тоже не будет, что буду писать дома. Не зря же такой сон в ночь хотя и не на пятницу, а с пятницы на субботу приснился. Наверняка раз снилось золото, будет что-то ужасное, желтое и вонючее, чем придется обмазаться. Может, даже по уши. Хотя в моем сне были и позитивные с точки зрения разгадки сновидений моменты. Рубиновый крест, например, который мне почему-то мой дед Филимон на шею повесил. Это, говорят, к добру. Хотя хорошего мало, видимо, предстоит сегодня увидеть, судя по Ольгиному тону. Да еще и с этим Иннокентием, Галкиным мужем, вдобавок ко всему нужно будет встретиться. Лучше бы на самом деле с Ковуном посидели в „Колизее“ и попили „Козела“ по паре-тройке кружек. Да еще и по паре порций люля-кебаба съесть бы не мешало вдобавок. Ну ладно, делать нечего, нужно ехать. Видно, на самом деле что-то из ряда вон выходящее должно сегодня произойти…»
Глава пятая КЛЮЧ ОТ БРОНИРОВАННОЙ КОМНАТЫ
Успокоившись от такого осознания своего видения и не поняв, к чему бы это, Олег вновь сунул голову под одеяло, разок-другой перевернулся и стал досматривать остальные серии своего цветного фильма.
Телефонный звонок разом прервал сладкие воспоминания Олега, вернув его к реальности. Звонила Ольга.
— Ты что, до сих пор спишь, что ли? — недовольно спросила она. — Собирайся, сегодня поедем к Галке, причем в обязательном порядке. В темпе одевайся, думать некогда. Все давно в сборе. Подробности при встрече. Я буду минут через двадцать, чтоб ты был готов.
— А что, мне на работу, ты считаешь, уже не надо даже ходить, что ли? — раздраженно ответил он. — Ах, извини, совсем забыл, сегодня же не понедельник, а суббота или воскресенье. Всю ночь не спал, работал не покладая рук. Хотел немного пописать сегодня, думал, пока ты пробудешь в институте, я успею хоть что-то намеченное выполнить. Всегда у тебя все неожиданно, все планы мои перекорежила. Не считаешься с моими делами вообще.
— Ты же сам говорил, что идти тебе никуда не нужно, что сегодня ты будешь дома писать очередной опус, так ведь? Знаю я твои планы. Решил с приятелем Ковуном пива попить в вашем излюбленном «Колизее», так ведь? Ничего с Ковуном не случится, обойдется, успеете попить завтра, даю тебе слово. Тем более что завтра как раз воскресенье, а сейчас собирайся. Очень нужно твое присутствие. Пойми, очень нужно. Дело не терпит отлагательства. Собирайся и не морочь голову.
Олег нехотя встал, заскочил в душ, побрился, высушил волосы феном и через двадцать минут был в полной форме.
«Ну, началось, — подумал он, — хорошо еще, если сегодняшним днем все закончится. Все равно позвоню мужикам с работы, чтобы предупредить, что в понедельник меня тоже не будет, что буду писать дома. Не зря же такой сон в ночь хотя и не на пятницу, а с пятницы на субботу приснился. Наверняка раз снилось золото, будет что-то ужасное, желтое и вонючее, чем придется обмазаться. Может, даже по уши. Хотя в моем сне были и позитивные с точки зрения разгадки сновидений моменты. Рубиновый крест, например, который мне почему-то мой дед Филимон на шею повесил. Это, говорят, к добру. Хотя хорошего мало, видимо, предстоит сегодня увидеть, судя по Ольгиному тону. Да еще и с этим Иннокентием, Галкиным мужем, вдобавок ко всему нужно будет встретиться. Лучше бы на самом деле с Ковуном посидели в „Колизее“ и попили „Козела“ по паре-тройке кружек. Да еще и по паре порций люля-кебаба съесть бы не мешало вдобавок. Ну ладно, делать нечего, нужно ехать. Видно, на самом деле что-то из ряда вон выходящее должно сегодня произойти…»
Глава пятая КЛЮЧ ОТ БРОНИРОВАННОЙ КОМНАТЫ
Олег еще спал без задних ног, и было еще совсем темно, когда Ольга вскочила с постели в холодном поту. Страшно хотелось пить. Голову одолевали путаные мысли. Пробежав в кухню и выпив несколько глотков кипяченой воды, она вновь вернулась в кровать и закрылась одеялом с головой. Пролежав так почти неподвижно, одолеваемая вертевшимися в голове всю ночь своими бесконечными сомнениями и планами, связанными с событиями последнего времени, в конце концов, решила изменить своему извечному правилу и не стала будить Олега.
Когда она позвонила второй раз, чтобы проверить его готовность к выезду к Галке, он был в полном сборе.
— Что все же случилось? К чему такая горячка? Неужели за ночь что-то произошло? Неужели нельзя было меня предупредить заранее? — испуганно спросил он.
— Всю ночь, представляешь, провела в холодном поту. И знаешь, из-за чего? Мне вновь приснился сегодня наш школьный учитель математики Максим Петрович Хван. Причем не как всегда в эпизоде, а настолько четко, ясно, как живой. Явился откуда-то из темноты и всю ночь напролет мучил меня своими противными бесконечными вопросами. Извел просто, аж сил никаких нет. Все говорил и говорил, заглядывая мне прямо в глаза своими большими желтыми глазами с красными прожилками, и сквозь тонкие синие губы все шептал отвратительно скрипучим голосом: «И как же ты будешь дальше жить? Как дальше решать будешь, покажи? Как ошибки свои бесконечные исправишь? Все у тебя неправильно, понимаешь? На родителей надеешься, что ли, бестолковая? Я тебе сейчас такую задачку дам по алгебре, которую ни ты, ни твои родители не решат. Что будешь делать тогда?»
Причем не просто говорил, а отвратительно громко, заглядывая через плечо прямо в мой ежедневник, где наши с тобой планы по поиску Спаса Нерукотворного по неделям расписаны. Вот в чем дело. Я думаю, что это неспроста. Ты же знаешь, он всегда является мне во сне, когда нам предстоит узнать или сделать что-то чрезвычайно важное. Так ведь, Олег? Ну не молчи ты, скажи, что ты думаешь. Только не молчи.
— И ты мне позвонила специально, чтобы все это рассказать? Сегодня, ты что, забыла, моя дорогая, суббота. Возможно, ты за неделю просто устала, работала же, как муравей. Людмилу свою потом, не забудь, заменяла. Да еще мысли у тебя в последнее время просто роятся. Я хоть и крепко всегда сплю, но не до такой же степени, чтобы не почувствовать, что ты теперь каждое утро просыпаешься чуть свет, ворочаешься часа, наверное, два, не меньше, а то и больше. Только под самое утро засыпаешь. Так дело не пойдет. Доведешь себя до нервного срыва или сердечного приступа. Спокойней нужно быть, сдержанней, в конце концов. Я бы на твоем месте перед сном или когда ночью проснешься, знаешь, валокординчику или капли Зеленина попил. Спокойней стала бы, во всяком случае.
А сегодня я вот что тебе предлагаю. Ты уточни. Если мы не едем к Галине, то я могу тебе предложить другую программу. Можно поехать с тобой в Пушкинский район, в известную усадьбу Мураново. Насколько мне известно от знающих людей, там как раз в храме Спаса Нерукотворного есть чудотворная икона Божией Матери «Умиление». Так вот, она — точный список с образа, перед которым в течение многих лет молился сам Серафим Саровский. До революции эта святыня пребывала в Серафимо-Дивеевском монастыре. А после революции обитель вандалы разрушили, но нескольким монахиням удалось все же уберечь от них благодатный образ Божией Матери, сохранить часть кельи преподобного Серафима и даже частицу камня, подумать только, на котором он молился тысячу дней и ночей. Так вот, в середине пятидесятых годов все это они передали иеромонаху Феофану, нынешнему настоятелю храма Спаса Нерукотворного. Тебе эта история ничего не напоминает, а, Ольга? Мне так очень сильно напоминает. Поэтому считаю, что нужно нам с тобой обязательно съездить сегодня в Мураново. Особенно раз тебя так стал донимать этот Хван по ночам. Во всяком случае, ты хотя бы успокоишься. А потом я слышал, что именно Божью Матерь можно просить о заступничестве по многим вопросам. Ты же знаешь, я человек не слишком-то верующий, но в данном случае считаю, что так поступить было бы неплохо. Кто его знает, может, этого-то как раз в нашем поиске и недостает? Согласна?
Ладно, давай быстрей приходи домой, а там решим. Я готов.
— Ну, ты и молодец, ничего не скажешь. Олежек, ты просто гений, — продолжила она, придя после лекций домой, пытаясь дозвониться дочери и в темпе перекусывая. — Да еще ты так здорово подготовился, я просто диву даюсь. Удивлена — слов нет. А почему ты все это время молчал? Сказать не мог, что ли? Откуда ты все узнал? Надо же. Если на самом деле мы сегодня не поедем к Галчонку, то твой план подходит больше всего. Согласна с ним на все сто. Еще как согласна.
— Жаль только, что ты меня из-за своего Хвана напугала. Я бы с удовольствием поспал еще пару часиков. Зачем мне надо было собираться в таком темпе, ума не приложу? Ну ладно, раз собрались, пора ехать.
До музея-усадьбы Мураново по Ярославке добрались достаточно быстро. А к двенадцати были уже в обители. День стоял хоть и прохладный, но ясный и солнечный. Народу в храме собралось немного. Купили себе в церковном киоске свечки: Олег — всего три, а Ольга столько, что еле уместились в ее небольшой ладони. Икону Божьей Матери нашли сразу же, даже спрашивать никого не пришлось: она вся было буквально увешана драгоценностями. Ольга зажгла свою свечу и, поставив ее перед чудотворным образом, встала перед ним, как вкопанная. А Олег, поставив свечки традиционно, то есть за здравие, за упокой и той же Божией Матери, решил кое-что поузнавать на всякий случай и здесь. И как выяснилось, не напрасно. Судьба, что называется, благоволила ему. Порасспросив нескольких священников, он встретился с тем самым отцом Феофаном, настоятелем храма, которому в свое время и передали из рук в руки сбереженную икону «Умиление» — гордость мурановского храма Спаса Нерукотворного.
— Чудеса после того, как мне передали благодатный образ, — рассказал Олегу батюшка, когда они уединились для беседы в палисадничке недалеко от входа в обитель, — стали происходить прямо на моих глазах. Ну, например, для перевозки святыни мне тогда пришлось нанять таксиста. Денег было маловато, а таксист назначил довольно высокую цену. Однако после того, как я рассказал ему причину своего путешествия и он воочию увидел чудотворную икону, то отказался брать деньги за свой труд.
Во время крестного хода из деревни Артемово в Мураново я своими глазами видел, как и сотни верующих, — путь иконы Божьей Матери на небе отмечался светящейся линией.
Но самое интересное, что в первые же дни водворения святыни в нашем храме произошло самое настоящее исцеление: выздоровел трехлетний ребенок, о котором усердно молилась его мать. Вот такие чудеса, — подытожил свой недолгий рассказ отец Феофан.
Олег аккуратно записал все в свой маленький блокнотик. Потом, поделившись впечатлениями с интеллигентным старцем обо всем, что от него неожиданно услышал, спросил между делом:
— Скажите, батюшка, а драгоценности, которые украшают святой образ, тоже вам передали монахини, или это потом они появились?
— Конечно, потом. Их, знаете ли, люди в благодарность за исцеление принесли. Ведь эта чудотворная икона, почитай, помогла и в продолжении потомства супружеским парам, у которых не было детей по десять—пятнадцать лет, случалось исцеление даже от рака. Припоминаю, что некоторым прихожанам светлый образ помог, к примеру, в решении жилищных проблем, даже в поисках работы. А вообще-то, просить Божью Матерь о заступничестве можно по всем вопросам, так и знайте.
Надолго сюда, нет? А, ищете реликвию — понятно. В вашем-то благородном деле обязательно поможет, так и знайте. В самое ближайшее время поможет, — заключил он, выслушав от Олега историю, которая привела их с женой в этот день в Мураново.
Домой ехали довольные, ощущая важность и полезность сделанного. Ольга всю дорогу молчала, но по ее одухотворенному, спокойному наконец-то лицу Олег прекрасно понимал, что она уже, не в пример сегодняшнему утру, находится в ладах сама с собой. Поэтому рассказал в машине жене о своей беседе с отцом Феофаном и его предсказании, хотя думал это сделать гораздо позже, после приезда домой.
Рассказ его потряс Ольгу до глубины души.
— Что ж ты раньше-то молчал. Скрытный какой-то стал за последнее время, сил моих нет. Не мог сказать, что ли? Я бы тоже хотела с батюшкой поговорить. Какой же все-таки ты бываешь вредный порой, просто диву иногда даюсь. Непонятно только, зачем ты так поступаешь? Ну что ты можешь от меня скрывать? Я же не враг тебе. А наоборот, первый твой помощник, знаешь же. Ну да ладно, Бог с тобой. Поступай, как хочешь и как знаешь. А сегодня, конечно, с твоей помощью мы огромное дело сделали. Я, как и этот Феофан, тоже теперь уверена. Мы стоим на пороге больших событий в нашей жизни. И начнутся они, думаю, очень и очень скоро. Готовься. Нам с тобой потребуется большое напряжение сил.
Сейчас придем домой, — сказала Ольга, — и я обязательно сразу же перезвоню брату. Очень почему-то мне хочется именно ему первому рассказать о нашем с тобой сегодняшнем путешествии. Не знаю почему, но именно ему хочу рассказать.
— Тебе не кажется, что нас с тобой с некоторых пор окружает мистика какая-то? Вот и сон твой сегодняшний. И икона Божьей Матери, причем в храме Спаса Нерукотворного. Да и рассказ отца Феофана. Даже предполагаемый звонок Геннадию, смысл которого ты не можешь почему-то совсем объяснить. Ладно, поживем — увидим. Но на твоем месте я бы давно взял в руки, скажем, сонник, чтобы для себя растолковать смысл ночных явлений твоего корейца. Или есть еще такая книга, которая называется «Явления умерших», которую в прежние, советские времена называли не иначе, как оголтелой поповской пропагандой. Тоже, наверное, не помешала бы в разгадке тайны ночных тирад Максима Петровича Хвана, а?
А, кстати, историк, знаешь ли ты, кому принадлежала усадьба Мураново, в которой мы сегодня с тобой так и не побывали? — спросил Олег, забегая на кухню, чтобы включить чайник. И через минуту, не дожидаясь ответа жены, ответил на свой вопрос сам. — Замечательному русскому поэту Федору Ивановичу Тютчеву. Его духовно-напряженная, глубоко философская поэзия, к слову, чтоб ты знала, сродни нашему с тобой сегодняшнему настроению. Если верить исследователям, то она передает трагическое ощущение противоречий социальной истории и судьбы человека. Как у тебя с вашей семейной иконой. Вот видишь, опять мистика вокруг нас с тобой. А что касается усадьбы Тютчева, то, вероятней всего, где-то с двадцатых годов она стала его литературно-художественным музеем, а заодно и близкого к Пушкину известного поэта Евгения Баратынского, чьи философские поэмы также отмечены психологической глубиной и напряженностью. Вот так-то. А ты все Хван да Хван. Видно, на самом деле этот педагог был грозой всех учеников вашей школы с первого по десятый класс, что даже спустя двадцать лет после своей смерти, являясь тебе во снах, внушает одним видом своим страх и ужас.
— Слушай, хватит глумиться над бедным Хваном. Иди лучше попей чайку и смотри свою любимую программу «Сегодня» по НТВ или программу «Максимум», которая тебе нравится. А мне не мешай поговорить с братом. А еще лучше, ложись-ка пораньше спать. — С этими словами Ольга умчалась в гостиную с телефонной трубкой.
Она настолько увлеклась разговором с Геннадием, что не услышала и даже не заметила, как Олег, не торопясь, расстелил постель, разогрел на плите несколько тонких блинчиков и, намазав их достаточно толсто маслом и красной икрой, за милую душу смолотил, запив из своей большой чашки непременным чаем «Липтон». Потом отправился в спальню, где, включив телевизор, позевывая, забрался под одеяло. Когда Ольга вошла, то с удивлением увидела, что субботний обзор скандалов, интриг и расследований, гремевший с экрана, он уже не смотрел, а едва слушал сквозь дрему.
У Геннадия жизнь постепенно стала налаживаться. После бандитского разгрома фитнес-клуб привели наконец-то в полный порядок. В него постепенно вернулись все постоянные посетители. Эвелина, с которой у него сложились за это короткое время достаточно теплые отношения, вела дело совсем неплохо, во всяком случае, ничуть не хуже его покойной жены Аллы, только намного спокойней и уверенней, чем та. Кстати, главная менеджерша вполне устраивала его и как женщина. Изобретательна, изощренна, страстна, порочна и одновременно нежна и щедра на ласку. А главное, как казалось ему, очень дорожила их отношениями. О большем Геннадий, уже достаточно сильно побитый жизнью, и не думал. В меру своих сил он также старался проявлять о ней видимую заботу и внимание. В угоду ее в чем-то сентиментальной натуре выучил даже несколько стихотворений любимой Эвелиной молодой московской поэтессы:
«…Наесться твоей юности Глазами всегда удивленными. Счастьем твоим утренним Чувством искренним…», — которые не уставал цитировать исключительно ей, причем, что называется, к месту и не к месту.
Геннадий рано начал заниматься бизнесом, еще студентом университета, в девяностые.
Как и большинство его сверстников, он начал с того, что называлось «купи-продай». И, в общем-то, ему это нравилось. Но закончилось тем, что попал в руки мошенников и пострадал серьезно: год в «Бутырке» — тяжелое испытание.
Тогда же пришлось ему убедиться и в том, что стражи закона не всегда справедливо и честно блюдут этот самый закон.
И тогда тесть, как потом узнал Геннадий, потеряв окончательно веру в правовые средства защиты ни в чем не повинных зятя и его друзей, обратился с просьбой о помощи к известному всей стране вору в законе Вогезу Хачатряну. Дед, уважаемый не только во всех тюрьмах и зонах, но и в кругах силовиков, давний и надежный знакомец тестя, просить себя долго не заставил, взялся за решение этой проблемы, что называется, комплексно.
Тогда-то и узнал Геннадий впервые о Деде, который не только их жизнь в «Бутырке» сделал сносной, но и освобождение — триумфальным.
Все это, хоть и вспоминалось ему достаточно часто, но все же прошло, «как с белых яблонь дым». Жизнь постепенно вошла в обычную колею. Работа, дом, семья, друзья, женщины.
Гибель Аллы на светском рауте в доме Иннокентия — мужа его племянницы Галины стала новым, чересчур серьезным испытанием для Геннадия. У него состоялся тогда неожиданный разговор с ее отцом. Они никогда не были особенно близки, и поэтому его предложение не только целиком взять на себя руководство фитнес-клубом, но и еще несколькими ресторанами в центре Москвы, элитным клубом в Раздорах было для Геннадия довольно странным.
— Сдал я, понимаешь, после убийства дочки, — сказал тесть без обиняков. — Меня сейчас одно в жизни держит — убийцу найти и наказать. На милицию, сам понимаешь, надежды никакой. На все, как ты догадываешься, меня не хватит. Да и силы не те у меня, что были раньше. А бизнес без присмотра может пропасть. Зря, что ль, все это затевали. Да и кому-то дарить я свое дело не собираюсь. Я, ты знаешь, благотворительностью не занимаюсь с детства. А тебе я доверяю. Шебутной, конечно, девкой, признаю, моя дочка была. Гульнуть любила, что называется, по полной программе. Но любила тебя одного, так и знай. Ты уж мне, старику, поверь. Я жизнь свою прожил и знаю, что говорю.
Этот очередной серьезный стресс, заставивший Геннадия вспомнить не только все события своей жизни с Алкой, но и многие предшествовавшие ее трагической гибели в доме Иннокентия. А уж потом и последовавшие за этим. В том числе погром в фитнесе, после которого Геннадий нервно ждал «наезда» братков. Мучился, не спал ночами, все думал, что вот-вот, кроме того, появится еще и Серега-Албанец и в своей нагло-хамской манере начнет требовать, например, увеличить его долю, а может, и многого другого… Но время шло, и все было пока тихо.
Звонок бывшего «следака», а ныне частного детектива для него неожиданностью не был. Тем более после их ночной встречи в фитнесе после произошедшего там ужаса и кошмара. Шувалов, в общем-то, как и обещал, позвонил и попросил о встрече. Геннадий не удивился. Тем более что тесть, сам постоянно болевший и лечившийся в ЦКБ, а всего неделю назад отправивший жену в Швейцарию на лечение, попросил его, если понадобится, оказывать Шувалову всяческое содействие.
На следующий день, как и договорились, Геннадий ждал без четверти семь Ивана Петровича у входа в престижный ресторан «Спецбуфет № 7», который находился в знаменитом «Доме на набережной».
Шувалов появился минута в минуту. Спустившись вниз по лестнице, они оказались в приятном сумраке небольшого ресторанного зала, стилизованного под советский «рай». Милый еще и сегодня многим пожилым россиянам, дизайн ресторана воспринимался как экзотическая диковинка. Машинки фирмы «Ремингтон» в нишах, телеграфные аппараты, пионерский горн… Плакаты 30-х годов, типа «Враг подслушивает», «Свет в окне — помощь врагу», «Кончил дело — уходи!», речевки 50-х, фарфоровые слоники на стойке бара, посуда и многие другие милые мелочи советской поры.
Пока ждали сделанного заказа, Иван Петрович поинтересовался, как идет официальное расследование погрома в фитнесе.
— Как идет, честно говоря, не знаю, — спокойно ответил Гена, — знаю только, что результат пока нулевой. Со мной почему-то лишь один раз следователь, молодой мальчишка, недавний выпускник Московского университета МВД России беседовал, вот и все. Стандартные, даже в чем-то примитивные вопросы задавал… Больше ничего в этом плане я, Иван Петрович, не знаю. Инициативы никакой сам не проявляю. При этом почти уверен на все сто, что никто ничего не найдет, а может, и не хочет найти. Думаю, дело закроют — и концы в воду.
— Да, прав ты, — медленно выговаривая, слово за словом, поддержал его Шувалов, перейдя на «ты». — Интересная картинка, понимаешь ли, получается с этим расследованием. Почти все мои товарищи в настоящее время, опытнейшие «спецы», к сожалению, давно убежали из МВД и Генпрокуратуры. По разным причинам. Кто сам не ушел, так того «ушли». Новая поросль, знаешь, сама себе на уме, за «просто так» дело в лучшем случае откроет. А если убедится, что оно ничем, кроме неприятностей, не светит, также вскоре и закроет, как правило, «за отсутствием состава преступления»… Посадят кого-нибудь или по заказу, или за бытовуху на почве пьянки. И отрапортуют, как положено. Вот и все достижения. Реформой МВД нас уж сколько лет лишь пугают. Ну и что? Что она даст, эта реформа, одной пусть и очень важной государственной структуры, когда системы нет. Когда в обществе давным-давно все срослось, переплелось посильней, чем щупальца спрута. Помнишь, шел когда-то очень популярный сериал «Спрут»? — спросил он Геннадия.
— Да что-то вспоминаю, но не очень хорошо. Итальянский фильм, что ли?
— Тогда вся наша страна от мала до велика все вечера у телевизора проводила. Ты, наверное, еще мультики по утрам в те годы смотрел: «Бременских музыкантов» или «Красную Шапочку»? Что тебе больше нравилось? — улыбнулся Иван Петрович.
Официант принес заказ, и собеседники прервали разговор. Спустя некоторое время, за кофе, Шувалов, наконец, приступил к главному, ради чего он, собственно, и назначил Геннадию встречу в «Спецбуфете № 7».
— Тесть твой, понимаешь ли, попросил меня повнимательней к вашему Иннокентию Викторовичу присмотреться, понаблюдать за его домом, окружение его пощупать, — начал он, затягиваясь очередной сигаретой.
«Пачки две в день выкуривает, не меньше», — подумал Гена, приглядываясь к Шувалову. С недавних пор, не без воздействия Эвелины, он сам стал регулярно пользоваться всеми благами своего фитнеса: бассейном, сауной, тренажерами, солярием… Поэтому стал более тщательно следить за такими привычными для него раньше атрибутами любого застолья, как курение и выпивка.
Курить он вообще бросил, не пил, позволяя лишь изредка немного хорошего вина. Как говорила Эвелина: «Помни, не забывай, что ты — лицо нашего фитнеса, и твое лицо, как и твое тело, должны соответствовать статусу элитного центра на Рублевке». Он же, когда его старые друзья, немало удивляясь по этому поводу, задавали вопросы, отвечал на них давно перефразированным отрывком из популярной песенки Бубы Кикабидзе: «Давно не пью и не курю, и уж совсем мне не до блядства… Чего же тот чудак поет: „Мои года — мое богатство…“»
— Любопытные вещи, понимаешь ли, открылись передо мной, — продолжал между тем Иван Петрович. — Как ты понимаешь, Дом правительства мы исключили в нашем расследовании сразу. Во-первых, чтобы там работать, нам нужно будет особые структуры привлекать, так ведь? Может, и надо, но уж очень накладно получится, поверь мне. Во-вторых, думаю, мы там мало интересного сможем найти. Дом, квартира московская — другое дело. Живет ваш родственник, скажу я тебе, в основном в своем загородном доме, так что «наружку» круглосуточную поэтому именно там мы и разместили, да и в доме, что смогли, без внимания, конечно, не оставили.
Когда она позвонила второй раз, чтобы проверить его готовность к выезду к Галке, он был в полном сборе.
— Что все же случилось? К чему такая горячка? Неужели за ночь что-то произошло? Неужели нельзя было меня предупредить заранее? — испуганно спросил он.
— Всю ночь, представляешь, провела в холодном поту. И знаешь, из-за чего? Мне вновь приснился сегодня наш школьный учитель математики Максим Петрович Хван. Причем не как всегда в эпизоде, а настолько четко, ясно, как живой. Явился откуда-то из темноты и всю ночь напролет мучил меня своими противными бесконечными вопросами. Извел просто, аж сил никаких нет. Все говорил и говорил, заглядывая мне прямо в глаза своими большими желтыми глазами с красными прожилками, и сквозь тонкие синие губы все шептал отвратительно скрипучим голосом: «И как же ты будешь дальше жить? Как дальше решать будешь, покажи? Как ошибки свои бесконечные исправишь? Все у тебя неправильно, понимаешь? На родителей надеешься, что ли, бестолковая? Я тебе сейчас такую задачку дам по алгебре, которую ни ты, ни твои родители не решат. Что будешь делать тогда?»
Причем не просто говорил, а отвратительно громко, заглядывая через плечо прямо в мой ежедневник, где наши с тобой планы по поиску Спаса Нерукотворного по неделям расписаны. Вот в чем дело. Я думаю, что это неспроста. Ты же знаешь, он всегда является мне во сне, когда нам предстоит узнать или сделать что-то чрезвычайно важное. Так ведь, Олег? Ну не молчи ты, скажи, что ты думаешь. Только не молчи.
— И ты мне позвонила специально, чтобы все это рассказать? Сегодня, ты что, забыла, моя дорогая, суббота. Возможно, ты за неделю просто устала, работала же, как муравей. Людмилу свою потом, не забудь, заменяла. Да еще мысли у тебя в последнее время просто роятся. Я хоть и крепко всегда сплю, но не до такой же степени, чтобы не почувствовать, что ты теперь каждое утро просыпаешься чуть свет, ворочаешься часа, наверное, два, не меньше, а то и больше. Только под самое утро засыпаешь. Так дело не пойдет. Доведешь себя до нервного срыва или сердечного приступа. Спокойней нужно быть, сдержанней, в конце концов. Я бы на твоем месте перед сном или когда ночью проснешься, знаешь, валокординчику или капли Зеленина попил. Спокойней стала бы, во всяком случае.
А сегодня я вот что тебе предлагаю. Ты уточни. Если мы не едем к Галине, то я могу тебе предложить другую программу. Можно поехать с тобой в Пушкинский район, в известную усадьбу Мураново. Насколько мне известно от знающих людей, там как раз в храме Спаса Нерукотворного есть чудотворная икона Божией Матери «Умиление». Так вот, она — точный список с образа, перед которым в течение многих лет молился сам Серафим Саровский. До революции эта святыня пребывала в Серафимо-Дивеевском монастыре. А после революции обитель вандалы разрушили, но нескольким монахиням удалось все же уберечь от них благодатный образ Божией Матери, сохранить часть кельи преподобного Серафима и даже частицу камня, подумать только, на котором он молился тысячу дней и ночей. Так вот, в середине пятидесятых годов все это они передали иеромонаху Феофану, нынешнему настоятелю храма Спаса Нерукотворного. Тебе эта история ничего не напоминает, а, Ольга? Мне так очень сильно напоминает. Поэтому считаю, что нужно нам с тобой обязательно съездить сегодня в Мураново. Особенно раз тебя так стал донимать этот Хван по ночам. Во всяком случае, ты хотя бы успокоишься. А потом я слышал, что именно Божью Матерь можно просить о заступничестве по многим вопросам. Ты же знаешь, я человек не слишком-то верующий, но в данном случае считаю, что так поступить было бы неплохо. Кто его знает, может, этого-то как раз в нашем поиске и недостает? Согласна?
Ладно, давай быстрей приходи домой, а там решим. Я готов.
— Ну, ты и молодец, ничего не скажешь. Олежек, ты просто гений, — продолжила она, придя после лекций домой, пытаясь дозвониться дочери и в темпе перекусывая. — Да еще ты так здорово подготовился, я просто диву даюсь. Удивлена — слов нет. А почему ты все это время молчал? Сказать не мог, что ли? Откуда ты все узнал? Надо же. Если на самом деле мы сегодня не поедем к Галчонку, то твой план подходит больше всего. Согласна с ним на все сто. Еще как согласна.
— Жаль только, что ты меня из-за своего Хвана напугала. Я бы с удовольствием поспал еще пару часиков. Зачем мне надо было собираться в таком темпе, ума не приложу? Ну ладно, раз собрались, пора ехать.
До музея-усадьбы Мураново по Ярославке добрались достаточно быстро. А к двенадцати были уже в обители. День стоял хоть и прохладный, но ясный и солнечный. Народу в храме собралось немного. Купили себе в церковном киоске свечки: Олег — всего три, а Ольга столько, что еле уместились в ее небольшой ладони. Икону Божьей Матери нашли сразу же, даже спрашивать никого не пришлось: она вся было буквально увешана драгоценностями. Ольга зажгла свою свечу и, поставив ее перед чудотворным образом, встала перед ним, как вкопанная. А Олег, поставив свечки традиционно, то есть за здравие, за упокой и той же Божией Матери, решил кое-что поузнавать на всякий случай и здесь. И как выяснилось, не напрасно. Судьба, что называется, благоволила ему. Порасспросив нескольких священников, он встретился с тем самым отцом Феофаном, настоятелем храма, которому в свое время и передали из рук в руки сбереженную икону «Умиление» — гордость мурановского храма Спаса Нерукотворного.
— Чудеса после того, как мне передали благодатный образ, — рассказал Олегу батюшка, когда они уединились для беседы в палисадничке недалеко от входа в обитель, — стали происходить прямо на моих глазах. Ну, например, для перевозки святыни мне тогда пришлось нанять таксиста. Денег было маловато, а таксист назначил довольно высокую цену. Однако после того, как я рассказал ему причину своего путешествия и он воочию увидел чудотворную икону, то отказался брать деньги за свой труд.
Во время крестного хода из деревни Артемово в Мураново я своими глазами видел, как и сотни верующих, — путь иконы Божьей Матери на небе отмечался светящейся линией.
Но самое интересное, что в первые же дни водворения святыни в нашем храме произошло самое настоящее исцеление: выздоровел трехлетний ребенок, о котором усердно молилась его мать. Вот такие чудеса, — подытожил свой недолгий рассказ отец Феофан.
Олег аккуратно записал все в свой маленький блокнотик. Потом, поделившись впечатлениями с интеллигентным старцем обо всем, что от него неожиданно услышал, спросил между делом:
— Скажите, батюшка, а драгоценности, которые украшают святой образ, тоже вам передали монахини, или это потом они появились?
— Конечно, потом. Их, знаете ли, люди в благодарность за исцеление принесли. Ведь эта чудотворная икона, почитай, помогла и в продолжении потомства супружеским парам, у которых не было детей по десять—пятнадцать лет, случалось исцеление даже от рака. Припоминаю, что некоторым прихожанам светлый образ помог, к примеру, в решении жилищных проблем, даже в поисках работы. А вообще-то, просить Божью Матерь о заступничестве можно по всем вопросам, так и знайте.
Надолго сюда, нет? А, ищете реликвию — понятно. В вашем-то благородном деле обязательно поможет, так и знайте. В самое ближайшее время поможет, — заключил он, выслушав от Олега историю, которая привела их с женой в этот день в Мураново.
Домой ехали довольные, ощущая важность и полезность сделанного. Ольга всю дорогу молчала, но по ее одухотворенному, спокойному наконец-то лицу Олег прекрасно понимал, что она уже, не в пример сегодняшнему утру, находится в ладах сама с собой. Поэтому рассказал в машине жене о своей беседе с отцом Феофаном и его предсказании, хотя думал это сделать гораздо позже, после приезда домой.
Рассказ его потряс Ольгу до глубины души.
— Что ж ты раньше-то молчал. Скрытный какой-то стал за последнее время, сил моих нет. Не мог сказать, что ли? Я бы тоже хотела с батюшкой поговорить. Какой же все-таки ты бываешь вредный порой, просто диву иногда даюсь. Непонятно только, зачем ты так поступаешь? Ну что ты можешь от меня скрывать? Я же не враг тебе. А наоборот, первый твой помощник, знаешь же. Ну да ладно, Бог с тобой. Поступай, как хочешь и как знаешь. А сегодня, конечно, с твоей помощью мы огромное дело сделали. Я, как и этот Феофан, тоже теперь уверена. Мы стоим на пороге больших событий в нашей жизни. И начнутся они, думаю, очень и очень скоро. Готовься. Нам с тобой потребуется большое напряжение сил.
Сейчас придем домой, — сказала Ольга, — и я обязательно сразу же перезвоню брату. Очень почему-то мне хочется именно ему первому рассказать о нашем с тобой сегодняшнем путешествии. Не знаю почему, но именно ему хочу рассказать.
— Тебе не кажется, что нас с тобой с некоторых пор окружает мистика какая-то? Вот и сон твой сегодняшний. И икона Божьей Матери, причем в храме Спаса Нерукотворного. Да и рассказ отца Феофана. Даже предполагаемый звонок Геннадию, смысл которого ты не можешь почему-то совсем объяснить. Ладно, поживем — увидим. Но на твоем месте я бы давно взял в руки, скажем, сонник, чтобы для себя растолковать смысл ночных явлений твоего корейца. Или есть еще такая книга, которая называется «Явления умерших», которую в прежние, советские времена называли не иначе, как оголтелой поповской пропагандой. Тоже, наверное, не помешала бы в разгадке тайны ночных тирад Максима Петровича Хвана, а?
А, кстати, историк, знаешь ли ты, кому принадлежала усадьба Мураново, в которой мы сегодня с тобой так и не побывали? — спросил Олег, забегая на кухню, чтобы включить чайник. И через минуту, не дожидаясь ответа жены, ответил на свой вопрос сам. — Замечательному русскому поэту Федору Ивановичу Тютчеву. Его духовно-напряженная, глубоко философская поэзия, к слову, чтоб ты знала, сродни нашему с тобой сегодняшнему настроению. Если верить исследователям, то она передает трагическое ощущение противоречий социальной истории и судьбы человека. Как у тебя с вашей семейной иконой. Вот видишь, опять мистика вокруг нас с тобой. А что касается усадьбы Тютчева, то, вероятней всего, где-то с двадцатых годов она стала его литературно-художественным музеем, а заодно и близкого к Пушкину известного поэта Евгения Баратынского, чьи философские поэмы также отмечены психологической глубиной и напряженностью. Вот так-то. А ты все Хван да Хван. Видно, на самом деле этот педагог был грозой всех учеников вашей школы с первого по десятый класс, что даже спустя двадцать лет после своей смерти, являясь тебе во снах, внушает одним видом своим страх и ужас.
— Слушай, хватит глумиться над бедным Хваном. Иди лучше попей чайку и смотри свою любимую программу «Сегодня» по НТВ или программу «Максимум», которая тебе нравится. А мне не мешай поговорить с братом. А еще лучше, ложись-ка пораньше спать. — С этими словами Ольга умчалась в гостиную с телефонной трубкой.
Она настолько увлеклась разговором с Геннадием, что не услышала и даже не заметила, как Олег, не торопясь, расстелил постель, разогрел на плите несколько тонких блинчиков и, намазав их достаточно толсто маслом и красной икрой, за милую душу смолотил, запив из своей большой чашки непременным чаем «Липтон». Потом отправился в спальню, где, включив телевизор, позевывая, забрался под одеяло. Когда Ольга вошла, то с удивлением увидела, что субботний обзор скандалов, интриг и расследований, гремевший с экрана, он уже не смотрел, а едва слушал сквозь дрему.
У Геннадия жизнь постепенно стала налаживаться. После бандитского разгрома фитнес-клуб привели наконец-то в полный порядок. В него постепенно вернулись все постоянные посетители. Эвелина, с которой у него сложились за это короткое время достаточно теплые отношения, вела дело совсем неплохо, во всяком случае, ничуть не хуже его покойной жены Аллы, только намного спокойней и уверенней, чем та. Кстати, главная менеджерша вполне устраивала его и как женщина. Изобретательна, изощренна, страстна, порочна и одновременно нежна и щедра на ласку. А главное, как казалось ему, очень дорожила их отношениями. О большем Геннадий, уже достаточно сильно побитый жизнью, и не думал. В меру своих сил он также старался проявлять о ней видимую заботу и внимание. В угоду ее в чем-то сентиментальной натуре выучил даже несколько стихотворений любимой Эвелиной молодой московской поэтессы:
«…Наесться твоей юности Глазами всегда удивленными. Счастьем твоим утренним Чувством искренним…», — которые не уставал цитировать исключительно ей, причем, что называется, к месту и не к месту.
Геннадий рано начал заниматься бизнесом, еще студентом университета, в девяностые.
Как и большинство его сверстников, он начал с того, что называлось «купи-продай». И, в общем-то, ему это нравилось. Но закончилось тем, что попал в руки мошенников и пострадал серьезно: год в «Бутырке» — тяжелое испытание.
Тогда же пришлось ему убедиться и в том, что стражи закона не всегда справедливо и честно блюдут этот самый закон.
И тогда тесть, как потом узнал Геннадий, потеряв окончательно веру в правовые средства защиты ни в чем не повинных зятя и его друзей, обратился с просьбой о помощи к известному всей стране вору в законе Вогезу Хачатряну. Дед, уважаемый не только во всех тюрьмах и зонах, но и в кругах силовиков, давний и надежный знакомец тестя, просить себя долго не заставил, взялся за решение этой проблемы, что называется, комплексно.
Тогда-то и узнал Геннадий впервые о Деде, который не только их жизнь в «Бутырке» сделал сносной, но и освобождение — триумфальным.
Все это, хоть и вспоминалось ему достаточно часто, но все же прошло, «как с белых яблонь дым». Жизнь постепенно вошла в обычную колею. Работа, дом, семья, друзья, женщины.
Гибель Аллы на светском рауте в доме Иннокентия — мужа его племянницы Галины стала новым, чересчур серьезным испытанием для Геннадия. У него состоялся тогда неожиданный разговор с ее отцом. Они никогда не были особенно близки, и поэтому его предложение не только целиком взять на себя руководство фитнес-клубом, но и еще несколькими ресторанами в центре Москвы, элитным клубом в Раздорах было для Геннадия довольно странным.
— Сдал я, понимаешь, после убийства дочки, — сказал тесть без обиняков. — Меня сейчас одно в жизни держит — убийцу найти и наказать. На милицию, сам понимаешь, надежды никакой. На все, как ты догадываешься, меня не хватит. Да и силы не те у меня, что были раньше. А бизнес без присмотра может пропасть. Зря, что ль, все это затевали. Да и кому-то дарить я свое дело не собираюсь. Я, ты знаешь, благотворительностью не занимаюсь с детства. А тебе я доверяю. Шебутной, конечно, девкой, признаю, моя дочка была. Гульнуть любила, что называется, по полной программе. Но любила тебя одного, так и знай. Ты уж мне, старику, поверь. Я жизнь свою прожил и знаю, что говорю.
Этот очередной серьезный стресс, заставивший Геннадия вспомнить не только все события своей жизни с Алкой, но и многие предшествовавшие ее трагической гибели в доме Иннокентия. А уж потом и последовавшие за этим. В том числе погром в фитнесе, после которого Геннадий нервно ждал «наезда» братков. Мучился, не спал ночами, все думал, что вот-вот, кроме того, появится еще и Серега-Албанец и в своей нагло-хамской манере начнет требовать, например, увеличить его долю, а может, и многого другого… Но время шло, и все было пока тихо.
Звонок бывшего «следака», а ныне частного детектива для него неожиданностью не был. Тем более после их ночной встречи в фитнесе после произошедшего там ужаса и кошмара. Шувалов, в общем-то, как и обещал, позвонил и попросил о встрече. Геннадий не удивился. Тем более что тесть, сам постоянно болевший и лечившийся в ЦКБ, а всего неделю назад отправивший жену в Швейцарию на лечение, попросил его, если понадобится, оказывать Шувалову всяческое содействие.
На следующий день, как и договорились, Геннадий ждал без четверти семь Ивана Петровича у входа в престижный ресторан «Спецбуфет № 7», который находился в знаменитом «Доме на набережной».
Шувалов появился минута в минуту. Спустившись вниз по лестнице, они оказались в приятном сумраке небольшого ресторанного зала, стилизованного под советский «рай». Милый еще и сегодня многим пожилым россиянам, дизайн ресторана воспринимался как экзотическая диковинка. Машинки фирмы «Ремингтон» в нишах, телеграфные аппараты, пионерский горн… Плакаты 30-х годов, типа «Враг подслушивает», «Свет в окне — помощь врагу», «Кончил дело — уходи!», речевки 50-х, фарфоровые слоники на стойке бара, посуда и многие другие милые мелочи советской поры.
Пока ждали сделанного заказа, Иван Петрович поинтересовался, как идет официальное расследование погрома в фитнесе.
— Как идет, честно говоря, не знаю, — спокойно ответил Гена, — знаю только, что результат пока нулевой. Со мной почему-то лишь один раз следователь, молодой мальчишка, недавний выпускник Московского университета МВД России беседовал, вот и все. Стандартные, даже в чем-то примитивные вопросы задавал… Больше ничего в этом плане я, Иван Петрович, не знаю. Инициативы никакой сам не проявляю. При этом почти уверен на все сто, что никто ничего не найдет, а может, и не хочет найти. Думаю, дело закроют — и концы в воду.
— Да, прав ты, — медленно выговаривая, слово за словом, поддержал его Шувалов, перейдя на «ты». — Интересная картинка, понимаешь ли, получается с этим расследованием. Почти все мои товарищи в настоящее время, опытнейшие «спецы», к сожалению, давно убежали из МВД и Генпрокуратуры. По разным причинам. Кто сам не ушел, так того «ушли». Новая поросль, знаешь, сама себе на уме, за «просто так» дело в лучшем случае откроет. А если убедится, что оно ничем, кроме неприятностей, не светит, также вскоре и закроет, как правило, «за отсутствием состава преступления»… Посадят кого-нибудь или по заказу, или за бытовуху на почве пьянки. И отрапортуют, как положено. Вот и все достижения. Реформой МВД нас уж сколько лет лишь пугают. Ну и что? Что она даст, эта реформа, одной пусть и очень важной государственной структуры, когда системы нет. Когда в обществе давным-давно все срослось, переплелось посильней, чем щупальца спрута. Помнишь, шел когда-то очень популярный сериал «Спрут»? — спросил он Геннадия.
— Да что-то вспоминаю, но не очень хорошо. Итальянский фильм, что ли?
— Тогда вся наша страна от мала до велика все вечера у телевизора проводила. Ты, наверное, еще мультики по утрам в те годы смотрел: «Бременских музыкантов» или «Красную Шапочку»? Что тебе больше нравилось? — улыбнулся Иван Петрович.
Официант принес заказ, и собеседники прервали разговор. Спустя некоторое время, за кофе, Шувалов, наконец, приступил к главному, ради чего он, собственно, и назначил Геннадию встречу в «Спецбуфете № 7».
— Тесть твой, понимаешь ли, попросил меня повнимательней к вашему Иннокентию Викторовичу присмотреться, понаблюдать за его домом, окружение его пощупать, — начал он, затягиваясь очередной сигаретой.
«Пачки две в день выкуривает, не меньше», — подумал Гена, приглядываясь к Шувалову. С недавних пор, не без воздействия Эвелины, он сам стал регулярно пользоваться всеми благами своего фитнеса: бассейном, сауной, тренажерами, солярием… Поэтому стал более тщательно следить за такими привычными для него раньше атрибутами любого застолья, как курение и выпивка.
Курить он вообще бросил, не пил, позволяя лишь изредка немного хорошего вина. Как говорила Эвелина: «Помни, не забывай, что ты — лицо нашего фитнеса, и твое лицо, как и твое тело, должны соответствовать статусу элитного центра на Рублевке». Он же, когда его старые друзья, немало удивляясь по этому поводу, задавали вопросы, отвечал на них давно перефразированным отрывком из популярной песенки Бубы Кикабидзе: «Давно не пью и не курю, и уж совсем мне не до блядства… Чего же тот чудак поет: „Мои года — мое богатство…“»
— Любопытные вещи, понимаешь ли, открылись передо мной, — продолжал между тем Иван Петрович. — Как ты понимаешь, Дом правительства мы исключили в нашем расследовании сразу. Во-первых, чтобы там работать, нам нужно будет особые структуры привлекать, так ведь? Может, и надо, но уж очень накладно получится, поверь мне. Во-вторых, думаю, мы там мало интересного сможем найти. Дом, квартира московская — другое дело. Живет ваш родственник, скажу я тебе, в основном в своем загородном доме, так что «наружку» круглосуточную поэтому именно там мы и разместили, да и в доме, что смогли, без внимания, конечно, не оставили.