Как, к примеру, основанный неким Оптою (в миру Макарием) еще в четырнадцатом веке в глухих лесах Калужской губернии, километрах в двух-трех от города Козельска, Введенский мужской монастырь, более известный как Опти-на пустынь.
«Да, все, что связано с Оптиной пустынью, с калужанами, — вспомнила Ольга, — дорогого стоит».
С того самого времени в небольшую книжицу бабушкиного «Нового Завета» и вложила она «Молитвы последних оптинских старцев» — она взяла ее у монахини при посещении расположенного около монастыря скита. Скит этот, как рассказал уже в автобусе по дороге домой профессор, был широко известен тем, что в разные годы его посещали и останавливались порой подолгу Лев Толстой, Николай Гоголь, Федор Достоевский и другие великие писатели земли русской. Один же из здешних старцев — Амвросий стал прототипом старца Зосимы в «Братьях Карамазовых» Достоевского. После революции скит, как стало принято говорить, был упразднен за ненадобностью.
И теперь, в дни ожидания торжественного момента, она каждое утро, вскакивая раньше Олега, не только молилась перед оставшейся в наследство от ее прабабки Ольги Петровны иконой молодого Христа, но и читала вслух то, что произнесли перед своим изгнанием холопствующими безбожниками оптинские старцы. Считала, что в нынешней ситуации это как раз то, что нужно для крепости духа перед этим важным и ответственным торжеством для всей их семьи.
«Господи, дай мне с душевным спокойствием встретить все, что принесет мне наступающий день. Дай мне всецело предаться Твоей святой воле. На всякий час сего дня во всем наставь и поддержи меня. Какие бы я не получал известия в течение дня, научи меня принять их со спокойной душою и твердым убеждением, что на все есть Твоя святая воля», — повторяла и повторяла Ольга утром и вечером, склонив голову перед прабабушкиной иконой и держа в левой руке пожелтевший листок.
«Во всех словах и делах моих руководи моими мыслями и чувствами. Во всех непредвиденных случаях не дай мне забыть, что все ниспослано Тобой».
Заканчивалась молитва словами, которые даже Олег, слышавший их каждое утро сквозь сон, выучил наизусть и даже иногда повторял теперь к месту и не к месту, вызывая подчас сдержанные улыбки окружающих:
… «Господи, дай мне силу перенести утомление наступающего дня и все события в течение дня. Руководи моею волею и научи меня молиться, верить, надеяться, терпеть, прощать и любить. Аминь».
И день этот наступил. Рано утром оба вскочили, как по команде. Ольга предалась невиданной доселе суете. То складывала сумочку, боясь забыть взять с собой что-то особо важное для нее в этот день. То торопливо уточняла списки приглашенных. То в который раз спрашивала Олега, куда каждый из них должен подъехать и где все они вместе встречаются, хотя они обговорили все уже не один десяток раз. А то, вдруг, выскочив из ванны, обмотавшись полотенцем и даже не выключив душ, начинала бегло просматривать не раз сверенный листок с фамилиями приглашенных на вечер в соседний ресторан «Сам пришел» по этому торжественному поводу. Несколько раз даже порывалась позвонить родителям по телефону, заведомо зная, что в такое раннее время они наверняка еще видят последний, самый приятный сон.
Олег же, вполголоса напевая, неторопливо развесил на стуле в кабинете свой парадный вечерний костюм «Босс», подгладил специально купленную голубую английскую рубашку и протер для пущего блеска выходные черные ботинки с довольно длинным носком. Потом, так же неторопливо искупавшись, самостоятельно позавтракав, поскольку на суетившуюся непомерно жену у него надежды никакой не осталось, включил телевизор и внимательно смотрел и слушал утренние новости. У него было такое умиротворенное состояние, что если бы свои сообщения дикторы и ведущие НТВ читали на китайском языке, он все равно, не отрываясь, следил бы за экраном телевизора, отхлебывая из своей здоровенной кружки любимый «Нескафе», чем время от времени вызывал возмущение жены, ворчавшей в это утро по каждому поводу.
— Кстати, моя дорогая, все утро, как только проснулся, хочу тебя сегодня спросить, — не обращая внимания на бесконечные раздраженные реплики жены в свой адрес, продолжая при этом попивать свежезаваренный утренний кофеек. — Можно тебя оторвать на минуту? Не злись без дела, а лучше скажи мне, твой школьный учитель математики Максим Петрович Хван, который был для вас страшнее атомной войны, не снился случайно тебе сегодня ночью, а? Удивительно, но после всех твоих рассказов о невероятных проделках этого корейца, мне, например, он сегодня приснился. Я даже зримо представил, как он подлавливает и прилюдно прищучивает тебя в классе, причем не тогдашнюю ученицу, а сегодняшнюю профессоршу. Неслабо, да? Причем в университетской аудитории при твоих студентах, — шутливо добавил он.
— Ну, ты и язва, оказывается, — торопливо собираясь, ответила ему Ольга. — Ну и как же это было, если ты не шутишь? Тоже мне, нашел время. Мне сейчас не до смеха. Говори.
— Вот я и говорю, — продолжал Олег. — Было это на контрольной, где ты умудрялась что-то списывать у соседки по парте. А он, глядя тебе прямо в лицо своими безбровыми, желтыми глазами с мутно-голубыми, в красных прожилках белками, почему-то твердил, что он как фронтовик с первого до последнего дня прошедший всю Отечественную войну, такого наглого отношения к себе со стороны одной из лучших учениц школы терпеть больше не будет. Что он не имеет морального права не сказать об этом всем окружающим. А особенно не сообщить твоим родителям. Вот и все. А теперь скажи, могло быть такое в твоей жизни, а?
— Конечно, могло. Еще как могло. Оно и было так на самом деле когда-то. Потом, в другое время, расскажу тебе поподробней. Но явление Хвана, он мне тоже сегодня приснился, ты прав, это неспроста. К какому-то важному событию у меня всегда так бывает. Сегодня, слава богу, мы знаем, к какому. Будет время потом, я тебе специально расскажу обо всех его хитромудрых и даже в чем-то иезуитских педагогических приемах, с помощью которых он подчинял своих учеников, как он говорил, дисциплине. Да еще о его зловредном характере, о который я спотыкалась, чуть ли не ежедневно. Вот ужас-то был. Не представляешь даже, как я смогла при таком монстре держаться независимо и смело. Мой папаша, фронтовик, даже удивлялся. Вот до чего дошло. Ну да ладно, Бог с ним сегодня, с этим Хваном.
И без воспоминаний о нем времени в обрез. Кончай меня отвлекать от дел. Пьешь себе кофе и пей, а мне больше не мешай.
Часа за полтора до мероприятия, как и договорились загодя, позвонил Ольгин брат Геннадий и сообщил, что минут через двадцать будет. Ольга начала панически одеваться, останавливая свой выбор то на одном, то на другом костюме. В конце концов отдала предпочтение недавнему австрийскому в полоску, который особенно по этому поводу был как нельзя кстати: строгий, модный, подчеркнуто официальный. Олег же, к тому моменту, когда она еще складывала хаотически набросанные на кровати и не понадобившиеся ей в данном случае бесчисленные шмотки, был одет, как говорится, от и до. Так что, когда Геннадий сообщил, что подъехал к их подъезду, он спокойно спустился на улицу, где уже вдвоем они прождали Ольгу, второпях довершавшую свои сборы и закрывавшую квартиру около получаса, не меньше.
На место примчались довольно быстро. Времени было хоть отбавляй. Но решили стоять, как часовые на посту, прямо у двери особнячка напротив собора. Минут за двадцать к ним подтянулись Николай Сидорович Бабчук в сопровождении Александра Кузьмина, а уж потом и все другие приглашенные семьей Потаповых для участия в торжественном мероприятии. Разделись все на втором этаже, в кабинете Петра Зырянова, чтобы прошествовать в Богоявленский кафедральный собор через Елоховскую площадь, как и подобает, в особо торжественном виде. Трое — племянник Олега Евгений, специально прилетевший на несколько часов для участия в мероприятии из Гамбурга Андрей Курлик и Александр Кузьмин взяли одетую в белые простыни драгоценную икону Спаса Нерукотворного, и торжественная процессия, покинув особняк, двинулась под предводительством одетого в торжественный костюм с орденами Бабчука через заполненную до отказа народом площадь. Возглавлял шествие сам начальник Главного управления внутренних дел Москвы, молодой симпатичный генерал довольно высокого роста, что в немалой степени свидетельствовало о том, что вопросы безопасности на сегодняшний день здесь решены. А замыкал Ольгин отец, время от времени щелкавший заранее приготовленным фотоаппаратом.
На некоторое время женщины остались в кабинете Петра и, по словам того же Бабчука, должны были присоединиться ко всем остальным участникам уже в трапезной, после завершения процедуры вручения мужчинами иконы Спаса Нерукотворного Святейшему Патриарху Московскому и Всея Руси в алтаре Богоявленского кафедрального собора.
Торжественная процессия, высоко над головами неся драгоценную семейную реликвию старинного рода оренбургских казаков Писаревых, как и было завещано предками, пронесла Спаса сквозь изумленную толпу прямо в алтарь храма, где и передала из рук в руки Алексию Второму. Прочтя молитву и благословив каждого участника церемонии отдельно, напутствовав всех их на будущее и поблагодарив от себя лично и от лица Православной церкви за священный дар, переданный потомками славных казаков, Патриарх пригласил собравшихся в трапезную на торжественный обед. В этот замечательный день в огромном зале трапезной собора за богато накрытыми столами присутствовали многие иерархи русской Православной церкви, в том числе зарубежные, прибывшие в Москву в связи с большим христианским праздником дня святителя Николая Чудотворца и специально приглашенные Патриархом на торжественный обед в честь знаменательного возвращения святой иконы в лоно Православной церкви.
Такой состав высших церковнослужителей Олег видел раньше разве что на экране телевизора. Все они произносили торжественные слова и молитвы, в которых славили гражданский и христианский подвиг Ольги и Олега, а также людей, которые помогали им. Все было настолько впечатляюще и торжественно, что запомнить, кто что говорил, что пророчил, не было уже никаких сил. Осталось только навсегда впечатление великолепия и торжественности всего, что они в тот день видели, чувствовали и непосредственными участниками чего были. Да, пожалуй, и сделанные еще тестем многочисленные фотографии, которые впоследствии они частенько просматривали.
В тот день он насчитал двенадцать смен блюд, приготовленных по старорусским рецептам, типа пирогов с грибами, с рыбой, с квашеной капустой, отдельно всевозможной рыбы, понравившихся ему соленых арбузов в качестве неплохой закуски под натуральную чистую водочку, которую здесь пили с большим чувством архиереи из настоящих чарок, каждый раз после этого славя Господа. Запомнил, что почти за каждым присутствующим на этом обеде ухаживал монах, исполнявший роль официанта. А сидевший напротив него за этим громадным столом Бабчук сказал ему после очередной чарки, что благословение, которое он получил сегодня от Алексия, далеко не каждому и не всегда дается. Что оно особое, можно сказать — чудотворное, и должно немало помогать им с женой и их детям и внукам во всей дальнейшей жизни. На его вопрос о том, где же теперь будет находиться Спас Нерукотворный, знавший все и вся Бабчук, ни секунды не думая, ответил ему, что отныне эта святая икона займет почетное место в богатом иконостасе в резиденции Патриарха Московского и Всея Руси Алексия Второго в Переделкино.
Вот, собственно, и все. Дальше всей гурьбой участники торжественной церемонии поехали в ресторан, где их заждались на морозе перед входом приглашенные в «Сам пришел» их знакомые и близкие, для которых семейный поиск и торжественный нынешний акт вручения церкви Спаса были далеко не пустым звуком.
Разошлись поздно. Олег, расположившийся по соседству с приятелем Ковуном, и с никого, кроме него, не знавшим здесь Глодовым, расслабился по полной программе, изрядно захмелел. Как он потом всем говорил, он имел на это полное право. А Ольга беспрерывно обсуждала все с матерью и дочкой и отвечала на бесчисленные вопросы своих подруг и знакомых, потрясенных произошедшим событием до глубины души.
Заснуть Олег ухитрился прямо в глубоком кресле в прихожей, как только они вошли домой, даже при этом не сняв ни ботинки, ни пальто, ни даже свою любимую рыжую, купленную еще в мастерской советского Совмина, ушанку из ондатры. Когда ближе к обеду следующего воскресного дня он проснулся в своей постели, то ощущение у него было абсолютно ирреальное. Такое, будто он только что вышел из какой-то доселе неизвестной ему красивой, безумно увлекательной и далеко не детской сказки, в которой он жил достаточно долгое время.
«Да, все, что связано с Оптиной пустынью, с калужанами, — вспомнила Ольга, — дорогого стоит».
С того самого времени в небольшую книжицу бабушкиного «Нового Завета» и вложила она «Молитвы последних оптинских старцев» — она взяла ее у монахини при посещении расположенного около монастыря скита. Скит этот, как рассказал уже в автобусе по дороге домой профессор, был широко известен тем, что в разные годы его посещали и останавливались порой подолгу Лев Толстой, Николай Гоголь, Федор Достоевский и другие великие писатели земли русской. Один же из здешних старцев — Амвросий стал прототипом старца Зосимы в «Братьях Карамазовых» Достоевского. После революции скит, как стало принято говорить, был упразднен за ненадобностью.
И теперь, в дни ожидания торжественного момента, она каждое утро, вскакивая раньше Олега, не только молилась перед оставшейся в наследство от ее прабабки Ольги Петровны иконой молодого Христа, но и читала вслух то, что произнесли перед своим изгнанием холопствующими безбожниками оптинские старцы. Считала, что в нынешней ситуации это как раз то, что нужно для крепости духа перед этим важным и ответственным торжеством для всей их семьи.
«Господи, дай мне с душевным спокойствием встретить все, что принесет мне наступающий день. Дай мне всецело предаться Твоей святой воле. На всякий час сего дня во всем наставь и поддержи меня. Какие бы я не получал известия в течение дня, научи меня принять их со спокойной душою и твердым убеждением, что на все есть Твоя святая воля», — повторяла и повторяла Ольга утром и вечером, склонив голову перед прабабушкиной иконой и держа в левой руке пожелтевший листок.
«Во всех словах и делах моих руководи моими мыслями и чувствами. Во всех непредвиденных случаях не дай мне забыть, что все ниспослано Тобой».
Заканчивалась молитва словами, которые даже Олег, слышавший их каждое утро сквозь сон, выучил наизусть и даже иногда повторял теперь к месту и не к месту, вызывая подчас сдержанные улыбки окружающих:
… «Господи, дай мне силу перенести утомление наступающего дня и все события в течение дня. Руководи моею волею и научи меня молиться, верить, надеяться, терпеть, прощать и любить. Аминь».
И день этот наступил. Рано утром оба вскочили, как по команде. Ольга предалась невиданной доселе суете. То складывала сумочку, боясь забыть взять с собой что-то особо важное для нее в этот день. То торопливо уточняла списки приглашенных. То в который раз спрашивала Олега, куда каждый из них должен подъехать и где все они вместе встречаются, хотя они обговорили все уже не один десяток раз. А то, вдруг, выскочив из ванны, обмотавшись полотенцем и даже не выключив душ, начинала бегло просматривать не раз сверенный листок с фамилиями приглашенных на вечер в соседний ресторан «Сам пришел» по этому торжественному поводу. Несколько раз даже порывалась позвонить родителям по телефону, заведомо зная, что в такое раннее время они наверняка еще видят последний, самый приятный сон.
Олег же, вполголоса напевая, неторопливо развесил на стуле в кабинете свой парадный вечерний костюм «Босс», подгладил специально купленную голубую английскую рубашку и протер для пущего блеска выходные черные ботинки с довольно длинным носком. Потом, так же неторопливо искупавшись, самостоятельно позавтракав, поскольку на суетившуюся непомерно жену у него надежды никакой не осталось, включил телевизор и внимательно смотрел и слушал утренние новости. У него было такое умиротворенное состояние, что если бы свои сообщения дикторы и ведущие НТВ читали на китайском языке, он все равно, не отрываясь, следил бы за экраном телевизора, отхлебывая из своей здоровенной кружки любимый «Нескафе», чем время от времени вызывал возмущение жены, ворчавшей в это утро по каждому поводу.
— Кстати, моя дорогая, все утро, как только проснулся, хочу тебя сегодня спросить, — не обращая внимания на бесконечные раздраженные реплики жены в свой адрес, продолжая при этом попивать свежезаваренный утренний кофеек. — Можно тебя оторвать на минуту? Не злись без дела, а лучше скажи мне, твой школьный учитель математики Максим Петрович Хван, который был для вас страшнее атомной войны, не снился случайно тебе сегодня ночью, а? Удивительно, но после всех твоих рассказов о невероятных проделках этого корейца, мне, например, он сегодня приснился. Я даже зримо представил, как он подлавливает и прилюдно прищучивает тебя в классе, причем не тогдашнюю ученицу, а сегодняшнюю профессоршу. Неслабо, да? Причем в университетской аудитории при твоих студентах, — шутливо добавил он.
— Ну, ты и язва, оказывается, — торопливо собираясь, ответила ему Ольга. — Ну и как же это было, если ты не шутишь? Тоже мне, нашел время. Мне сейчас не до смеха. Говори.
— Вот я и говорю, — продолжал Олег. — Было это на контрольной, где ты умудрялась что-то списывать у соседки по парте. А он, глядя тебе прямо в лицо своими безбровыми, желтыми глазами с мутно-голубыми, в красных прожилках белками, почему-то твердил, что он как фронтовик с первого до последнего дня прошедший всю Отечественную войну, такого наглого отношения к себе со стороны одной из лучших учениц школы терпеть больше не будет. Что он не имеет морального права не сказать об этом всем окружающим. А особенно не сообщить твоим родителям. Вот и все. А теперь скажи, могло быть такое в твоей жизни, а?
— Конечно, могло. Еще как могло. Оно и было так на самом деле когда-то. Потом, в другое время, расскажу тебе поподробней. Но явление Хвана, он мне тоже сегодня приснился, ты прав, это неспроста. К какому-то важному событию у меня всегда так бывает. Сегодня, слава богу, мы знаем, к какому. Будет время потом, я тебе специально расскажу обо всех его хитромудрых и даже в чем-то иезуитских педагогических приемах, с помощью которых он подчинял своих учеников, как он говорил, дисциплине. Да еще о его зловредном характере, о который я спотыкалась, чуть ли не ежедневно. Вот ужас-то был. Не представляешь даже, как я смогла при таком монстре держаться независимо и смело. Мой папаша, фронтовик, даже удивлялся. Вот до чего дошло. Ну да ладно, Бог с ним сегодня, с этим Хваном.
И без воспоминаний о нем времени в обрез. Кончай меня отвлекать от дел. Пьешь себе кофе и пей, а мне больше не мешай.
Часа за полтора до мероприятия, как и договорились загодя, позвонил Ольгин брат Геннадий и сообщил, что минут через двадцать будет. Ольга начала панически одеваться, останавливая свой выбор то на одном, то на другом костюме. В конце концов отдала предпочтение недавнему австрийскому в полоску, который особенно по этому поводу был как нельзя кстати: строгий, модный, подчеркнуто официальный. Олег же, к тому моменту, когда она еще складывала хаотически набросанные на кровати и не понадобившиеся ей в данном случае бесчисленные шмотки, был одет, как говорится, от и до. Так что, когда Геннадий сообщил, что подъехал к их подъезду, он спокойно спустился на улицу, где уже вдвоем они прождали Ольгу, второпях довершавшую свои сборы и закрывавшую квартиру около получаса, не меньше.
На место примчались довольно быстро. Времени было хоть отбавляй. Но решили стоять, как часовые на посту, прямо у двери особнячка напротив собора. Минут за двадцать к ним подтянулись Николай Сидорович Бабчук в сопровождении Александра Кузьмина, а уж потом и все другие приглашенные семьей Потаповых для участия в торжественном мероприятии. Разделись все на втором этаже, в кабинете Петра Зырянова, чтобы прошествовать в Богоявленский кафедральный собор через Елоховскую площадь, как и подобает, в особо торжественном виде. Трое — племянник Олега Евгений, специально прилетевший на несколько часов для участия в мероприятии из Гамбурга Андрей Курлик и Александр Кузьмин взяли одетую в белые простыни драгоценную икону Спаса Нерукотворного, и торжественная процессия, покинув особняк, двинулась под предводительством одетого в торжественный костюм с орденами Бабчука через заполненную до отказа народом площадь. Возглавлял шествие сам начальник Главного управления внутренних дел Москвы, молодой симпатичный генерал довольно высокого роста, что в немалой степени свидетельствовало о том, что вопросы безопасности на сегодняшний день здесь решены. А замыкал Ольгин отец, время от времени щелкавший заранее приготовленным фотоаппаратом.
На некоторое время женщины остались в кабинете Петра и, по словам того же Бабчука, должны были присоединиться ко всем остальным участникам уже в трапезной, после завершения процедуры вручения мужчинами иконы Спаса Нерукотворного Святейшему Патриарху Московскому и Всея Руси в алтаре Богоявленского кафедрального собора.
Торжественная процессия, высоко над головами неся драгоценную семейную реликвию старинного рода оренбургских казаков Писаревых, как и было завещано предками, пронесла Спаса сквозь изумленную толпу прямо в алтарь храма, где и передала из рук в руки Алексию Второму. Прочтя молитву и благословив каждого участника церемонии отдельно, напутствовав всех их на будущее и поблагодарив от себя лично и от лица Православной церкви за священный дар, переданный потомками славных казаков, Патриарх пригласил собравшихся в трапезную на торжественный обед. В этот замечательный день в огромном зале трапезной собора за богато накрытыми столами присутствовали многие иерархи русской Православной церкви, в том числе зарубежные, прибывшие в Москву в связи с большим христианским праздником дня святителя Николая Чудотворца и специально приглашенные Патриархом на торжественный обед в честь знаменательного возвращения святой иконы в лоно Православной церкви.
Такой состав высших церковнослужителей Олег видел раньше разве что на экране телевизора. Все они произносили торжественные слова и молитвы, в которых славили гражданский и христианский подвиг Ольги и Олега, а также людей, которые помогали им. Все было настолько впечатляюще и торжественно, что запомнить, кто что говорил, что пророчил, не было уже никаких сил. Осталось только навсегда впечатление великолепия и торжественности всего, что они в тот день видели, чувствовали и непосредственными участниками чего были. Да, пожалуй, и сделанные еще тестем многочисленные фотографии, которые впоследствии они частенько просматривали.
В тот день он насчитал двенадцать смен блюд, приготовленных по старорусским рецептам, типа пирогов с грибами, с рыбой, с квашеной капустой, отдельно всевозможной рыбы, понравившихся ему соленых арбузов в качестве неплохой закуски под натуральную чистую водочку, которую здесь пили с большим чувством архиереи из настоящих чарок, каждый раз после этого славя Господа. Запомнил, что почти за каждым присутствующим на этом обеде ухаживал монах, исполнявший роль официанта. А сидевший напротив него за этим громадным столом Бабчук сказал ему после очередной чарки, что благословение, которое он получил сегодня от Алексия, далеко не каждому и не всегда дается. Что оно особое, можно сказать — чудотворное, и должно немало помогать им с женой и их детям и внукам во всей дальнейшей жизни. На его вопрос о том, где же теперь будет находиться Спас Нерукотворный, знавший все и вся Бабчук, ни секунды не думая, ответил ему, что отныне эта святая икона займет почетное место в богатом иконостасе в резиденции Патриарха Московского и Всея Руси Алексия Второго в Переделкино.
Вот, собственно, и все. Дальше всей гурьбой участники торжественной церемонии поехали в ресторан, где их заждались на морозе перед входом приглашенные в «Сам пришел» их знакомые и близкие, для которых семейный поиск и торжественный нынешний акт вручения церкви Спаса были далеко не пустым звуком.
Разошлись поздно. Олег, расположившийся по соседству с приятелем Ковуном, и с никого, кроме него, не знавшим здесь Глодовым, расслабился по полной программе, изрядно захмелел. Как он потом всем говорил, он имел на это полное право. А Ольга беспрерывно обсуждала все с матерью и дочкой и отвечала на бесчисленные вопросы своих подруг и знакомых, потрясенных произошедшим событием до глубины души.
Заснуть Олег ухитрился прямо в глубоком кресле в прихожей, как только они вошли домой, даже при этом не сняв ни ботинки, ни пальто, ни даже свою любимую рыжую, купленную еще в мастерской советского Совмина, ушанку из ондатры. Когда ближе к обеду следующего воскресного дня он проснулся в своей постели, то ощущение у него было абсолютно ирреальное. Такое, будто он только что вышел из какой-то доселе неизвестной ему красивой, безумно увлекательной и далеко не детской сказки, в которой он жил достаточно долгое время.