Страница:
– Сейчас мой камердинер отпустит вас, и вы не станете делать глупостей. Хорошо?
Она вновь кивнула и, едва Флоран отпустил ее запястья, принялась растирать их, как будто с них только что сняли тугие веревки.
– Ну, идем, – буркнул камердинер, подтолкнув женщину к выходу, и та безропотно пошла впереди, опустив голову.
Сезар огляделся, однако никому больше не было дела до его возни с кабацкой девкой. Посетители, приняв ссору офицера с господином в штатском за дележ шлюхи, отвернулись, потеряв к происшествию всяческий интерес. Драки не произошло, господин в штатском завладел утешением на ночь – что еще выглядывать? А потому уход Сезара никого не заинтересовал.
Вот и хорошо.
На улице уже сгущались сумерки. Был вечер пятнадцатого сентября, второго дня взятия Евпатории. Сезар во время пути слышал краем уха, что союзные войска продолжают высадку на крымском берегу и обживаются, дабы вскорости двинуться на Севастополь. Сейчас транспорты под прикрытием грозных линейных кораблей маячили южнее Евпатории, между озерами Кизил-Ярским и Кичик-Бельским у деревень Контуган и Богайлы, как виконт узнал еще в евпаторийском порту пару часов назад. Основная часть войска стояла лагерем у Старого форта (где это, интересно?), а в Евпатории оставался гарнизон. Город разделился на три части – французскую, английскую и турецкую – и во французской, где и находился сейчас виконт, царило веселье. После неудач в Болгарии, особенно в Добрудже, удачная высадка на крымские берега вдохновила солдат, и те, кто не стоял в караулах и не был под пристальным присмотром командиров, пользовались случаем, чтобы расслабиться перед грядущей битвой.
Завоеванный город – зрелище всегда печальное, а смена власти зачастую влечет за собой не только радикальные перемены, но и насилие. Евпатория еще легко отделалась, так как сдалась без единого выстрела. Теперь тут все кишело солдатами союзных войск, а местные жались по стенам, сидели, плотно запершись в тех домах, на которые не претендовали завоеватели, или же вовсе, похватав пожитки, покидали город. Сгущались сумерки, и в накатывавшей южной темноте слышались бравые песни на разных языках, радостные выкрики и бряцание оружия. Пахло сухой травой и порохом.
На улице Сезар остановился. Времени до встречи с полковником де Дюкеттом оставалось все меньше, похоже, придется пока обойтись без ужина. Раздосадованный сим обстоятельством, Сезар в раздражении глянул на предмет спора – незнакомую женщину – и протяжно вздохнул. Видок иногда поговаривал, что добросердечие не доведет виконта до добра, и вот, пожалуйста, не довело – без ужина остался.
Сезар вернулся к квартире полковника, располагавшейся в одноэтажном домике, сложенном из желтоватого, почти белого камня, чем-то напоминавшего дырявый сыр из Швейцарии. Во дворе толпился народ, на новоприбывших не обращали внимания, а потому виконт велел Флорану сесть у забора на колоду и женщину держать при себе. Камердинер, любитель утонченных духов и светского образа жизни, и так уже не одобрявший желания господина зачем-то лезть в военное месиво, добытую в кабаке незнакомку и вовсе не одобрял, а потому постарался отодвинуться от нее подальше. Сезар полагал, что шансы не обнаружить женщину после визита к полковнику достаточно велики: Флоран даст ей сбежать, глазом не моргнув. Ну, может, так и лучше будет. Все что мог Сезар уже для нее сделал.
Сам он, оставив Флорана и его подопечную, прошелся по улице, осматриваясь. Для того, чтоб разобраться как следует, не хватало ни света (сумерки окончательно превратились в ночь), ни опыта, однако через некоторое время Сезар уловил тот скрытый ритм, коим славится хорошо обученная армия. Оказалось, что солдаты не слоняются без дела, а заняты чем-то: выполняют поручения командиров, чинят обмундирование, стирают рубахи, полируют оружие, кашеварят… Мимо щупленький кавалерист провел двух упитанных лошадей, их шкуры лоснились в свете костров. На море, видном отсюда полупрозрачной яркой полосой, в которой еще не погасли отсветы скрывшегося солнца, один за другим вспыхивали огни – и вот уже огнями сияет все, как лесное озеро на празднике королевы фей. У берегов сейчас находилось около девяноста боевых кораблей и триста транспортов соединенного флота Англии, Франции и Турции – зрелище для человека неподготовленного ошеломляющее.
Постояв немного посреди дороги, полюбовавшись на окрестности и едва не угодив под тяжело нагруженную ящиками телегу, Сезар возвратился к квартире полковника, и как раз вовремя: из дома, переговариваясь, выходили офицеры. Никого из них виконт не знал. Флоран и незнакомка все так же восседали на колоде, причем вид у камердинера был кислый донельзя. Мало того что заставили сторожить падшую женщину (а в моральном облике спасенной Флоран не сомневался), так еще и грызло беспокойство за виконтов дорожный сундук, никуда до сих пор не пристроенный.
– Жди здесь, – велел Сезар, направляясь в дом.
– Да куда я денусь-то, ваша светлость, – уныло пробурчал камердинер.
Тьерри де Симон встретил виконта приветливо.
– Совещание только что закончилось. Полковник вас примет. Как отужинали, сударь?
– Оригинально, – лаконично высказался Сезар, не желая обсуждать с посторонними подробности происшествия. Ко всему прочему было досадно: стоило приехать – и уже влип в историю!
– Следуйте за мной.
Полковник Камиль де Дюкетт принадлежал к числу тех людей, которые производят впечатление сразу, не дожидаясь, что вы там о них подумаете.
Внешности он был почти заурядной – невысокий, полный, с роскошными усами и бакенбардами, которые часто расчесывал небольшим гребешком слоновой кости. На лице полковника выделялись, пожалуй, только глаза – льдисто-голубые, как небо в прозрачный весенний день. Взгляд де Дюкетта мог заставить собеседника либо трепетать от радости, либо дрожать от страха – причем можно было при этом и разговора не затевать. Удивительным был этот человек, командующий двадцатым легким полком. Невнимательный наблюдатель мог бы принять его за торговца или канцелярского работника, а наблюдатель внимательный сразу отметил бы и военную выправку, и то особое жесткое очарование, что отличает хорошего командира. Полковнику было далеко за пятьдесят, однако ни ловкость, ни сила пока его не оставили.
– А, вот и вы, дорогой мой Сезар! – воскликнул де Дюкетт, поднимаясь из-за заваленного бумагами и картами стола. – Рад, что добрались. Спасибо, де Симон, вы свободны. Присмотрите там, чтобы никто не мешал.
Первый адъютант ушел, а полковник, обойдя стол, по-отечески обнял Сезара.
– Как давно мы не виделись? Пять лет? Шесть? Да вы возмужали, друг мой, и эти усики вам идут.
– Куда моим до ваших, – ответил виконт, улыбаясь.
– Верно! Верно! Гордость двадцатого легкого, – ухмыляясь, полковник подкрутил ус. – А еще наша гордость – это доблесть и флаг без единой прорехи. Враги нас так боятся, что и обстреливать не решаются. Ну, садитесь же, садитесь, – он указал на один из стульев, в беспорядке расставленных по тесной комнате – после совещания еще никто не позаботился их убрать. – Как ваша рана?
– Благодарю, зажила, – произнес виконт, усаживаясь.
Де Дюкетт же, пройдясь туда-сюда по кабинету, остановился у окна и прикрыл створку.
– Вы меня извините, душновато будет, но я старый подозрительный лис. Не хочу, чтобы даже словечко из нашего разговора просочилось наружу.
– Все так серьезно? – Сезар положил на колени трость и машинально принялся поглаживать рукоятку.
– Пока не знаю. Это вам и предстоит выяснить. Но прежде мы о многом переговорим, да, о многом, – полковник возвратился к своему столу и занял место за ним. – Приказ о вашем зачислении подписан, и после нашей беседы обустраивайтесь. Жить будете здесь же, пока стоим в Евпатории, тут есть свободная комнатушка. Не то, к чему мы все привыкли в Париже, но…
– Благодарю вас, полковник, я ехал сюда не затем, чтобы капризничать, не обнаружив мягкой кровати.
Де Дюкетт прищурился.
– Характер, друг мой, – это то, что поможет вам выжить здесь и нажить кучу неприятностей. Приготовьтесь к тому, что у вас появятся недоброжелатели. Кое-кто из молодых офицеров не прочь был бы заполучить вашу новую должность, и все весьма удивятся, когда я представлю им вас. Но удивление – одна из вещей, ради которых стоит жить в нашем грешном мире.
Сезар помнил за полковником эту маленькую слабость – страсть к многословию, – а потому откинулся на спинку отчаянно скрипевшего деревянного стула и приготовился слушать.
– Встанете на довольствие, – продолжал полковник. – Если привезли с собой камердинера, его на довольствие не поставлю, купите для него паек. Завтра вам выдадут форму, и я распоряжусь, чтобы вам подыскали лошадь.
– Благодарю, сударь, лошадью я сам обзаведусь.
– Не доверяете полковым клячам? Это правильно. Драгуны уводят лучших, а нам остаются те, что чудом не сдохли во время транспортировки, – де Дюкетт побарабанил пальцами по столу. – Обязанности ваши мы уже обсудили в письмах, потому подвожу итог. Будете состоять при мне, доставлять особо важные бумаги и переводить, когда следует. Сколькими языками владеете? Русским свободно?
– Боюсь, что нет. Но достаточно, чтоб объясниться, – Сезар улыбнулся. – Русский я в основном изучал по стихам, да в последние полгода приналег. Когда валяешься в кровати и больше заняться нечем…
– Так-так. А еще?
Виконт пожал плечами.
– По-английски говорю. Немного по-немецки. С турками вот от меня толку нет, только и скажу «салям алейкум», или что они там говорят. Латынь моя вам не понадобится, думаю.
– Да, о ней можно забыть. Ну, этого хватит. Командующий англичан, лорд Раглан, – тот еще господин, но человек выдающийся; был адъютантом самого Веллингтона, знаете? Любит отпустить пару шуточек о том, как англичане гнали нас из Португалии, а мы улепетывали, словно зайцы. Предпочитаю знать, что он бормочет себе под нос. Мой-то английский прихрамывает.
Сезар кивнул.
– Что касается всего остального… Ваша первейшая задача – выяснить, что именно произошло с доброй памяти капитаном де Эмоном. Пока в курсе вы, я, маршал да полковой врач; кого-то еще посвящать я вам категорически запрещаю.
Виконт задумался.
– Позвольте, я все-таки посвящу своего камердинера. Флоран – надежный малый и мой верный помощник, он не раз помогал мне в запутанных делах. Он не проговорится, а пользы от него много.
– Ну хорошо, – с неохотой согласился полковник, – но чтоб никого больше!
– Да я никого тут и не знаю.
– Это вам так кажется. Кое-кого вы могли видеть на приемах у императора и влиятельных лиц, а кто-то и к мадам де Жерве захаживал. Пока мы не выяснили, кто прикончил беднягу де Эмона, все в округе у меня на подозрении. Делайте вид, будто прибыли только служить, ничего более. А сами выясните, что произошло, и как можно скорее.
– Вы ставите передо мною нелегкую задачу, но я постараюсь справиться, – Сезар поставил трость и положил обе ладони на ее серебряную ручку. – Что случилось, я уяснил из письма. Вы хотели бы добавить к этому еще что-то?
Де Дюкетт задумался, пошевелил усами, словно огромный таракан.
– Ничего особенного, увы. Беднягу де Эмона закопали и позабыли о нем, словно его и не существовало.
– Тогда расскажите мне о нем. Что это был за человек?
– О таких говорят – душа компании. Заводной, балагур. Уже не совсем молод, за тридцать, но хорош собою, смазлив и в любовных делах удачлив, словно кот весною. Женщины на него так и вешались, половина обозниц по нему вздыхала, а ведь есть еще дамы благородные, коим в Париже не сиделось, – те бросали томные взгляды да намеки.
– Разве тут есть женщины? – удивился Сезар. – Я имею в виду особ благородного происхождения.
– И немало. Кое-кто не оставляет мужей и следует за ними на войну. И тут не отдохнуть от семейного уюта! – полковник засмеялся. – К счастью, моя благоверная не из таких, сидит себе мирно дома да растит детей, что и полагается делать настоящей даме. А вот некоторым неймется. При штабе моего полка таких дам трое: госпожа де Рюэль, супруга подполковника де Рюэля, жена капитана де Кормье и благоверная лейтенанта Шассе. С последней капитан де Эмон, говорят, любовь крутил, но доказательств не имею. В моем полку такие вещи не приветствуются, не хватало тут еще оскорбленных мужей да дуэлей из-за ревности!
– Значит, лейтенант Шассе…
– Если вы о том, что он мог бы прикончить беднягу де Эмона, то я вас разочарую. Лейтенант Шассе… Гм. Впрочем, вы этого человека сами увидите и составите о нем мнение. Даже его женушка больше на такое способна, чем он сам.
– Иногда в людях дремлют страсти.
Полковник расхохотался.
– Меньше читайте русскую поэзию, друг мой! Что в лейтенанте Шассе дремлет, так это здравый смысл и жизненные амбиции.
– А к двум другим дамам капитан не… приставал?
– Может, такое и было, только мне неизвестно. Что вы еще желаете знать о нем?
– Все, что вы знаете. Играл ли, пил ли, в чем замечен…
– Разве что в безрассудстве. Играл, конечно, многие играют. Офицеры развлекаются в походе, выигрывая и проигрывая по маленькой. Де Эмон не был исключением. Но я бы не назвал его безудержным игроком, меру он все-таки знал, и фамильное состояние оставалось при нем, – де Дюкетт помолчал. – Кутил… Редко. Иной зальет глаза вином и света белого не видит, но только не покойный капитан. Из кабачков уходил сам, не уносили. Он, знаете, Сезар… жить умел, как умеют немногие. Да, пожалуй. Именно так о подобных людях говорят. Жан-Себастьян жил где угодно – что в Париже, что в походе, что в бою, что на отдыхе, – полковник вздохнул. – Нравился он мне… Хорошим был офицером, солдаты его любили.
– Вы знаете что-либо о том, куда он ходил в тот вечер, с кем встречался?
– Был в штабе, потом ушел, затем его видели в деревне. Это все, что мне известно. Его денщик в тот день был отпущен капитаном погулять и мало что смог сообщить. Парень до утра обретался в компании других солдат и во всю глотку распевал песни.
– Кто обнаружил труп?
– Денщик и обнаружил. Приполз поутру, надеясь разжиться глотком вина из капитанских запасов, и нашел де Эмона мертвым. Тут же кликнул ближайшего караульного, вызвали меня… Самоубийство в полку – вещь неприятная, да еще такое непонятное, без всяческих причин, – щека полковника дернулась.
– Капитан не оставил записки?
– Ни клочка бумажки. По всему выходит, попросту взял и застрелился.
– Врач же уверен в том, что его ударили по голове? Он не мог удариться сам?
– Говорит, что нет, – де Дюкетт был хмур. – Хотя повод для сомнений всегда остается. Капитан мог быть настолько пьян, что свалился, ударился головою об угол стола, а затем в его больную голову пришла мысль о самоубийстве. Алкоголь и травмы творят с людьми чудные вещи!
– Но вы так не думаете.
– Не думаю. Больно все странно. Слишком просто, а потому странно.
– Опасаюсь разочаровать вас, Камиль, но все же скажу: зачастую самое простое объяснение и есть верное. Что, если никакого убийства не было, а все произошло лишь по неосторожности капитана и от временного помутнения?
– Я вздохну свободно и доложу о том маршалу. Вы окажете мне большую услугу, Сезар, если выясните, что это действительно так.
– Хорошо. Я попробую разобраться. А теперь скажите мне имена денщика капитана и полкового врача – с ними я поговорю завтра же.
Полковник назвал имена, а затем пустился в пространные рассуждения о судьбе, которые Сезар слушал вполуха.
Он уже ощущал тот особый охотничий азарт, то приятное дуновение тайны, каковое возбуждало в нем желание немедля встать на след и во всем разобраться. Этот след, конечно, изрядно остыл, и виконт не отказался бы от волшебного перемещения на несколько недель назад, в маленькую деревушку под Варной, чтобы иметь возможность осмотреть место преступления. Ведь наверняка все удалось бы выяснить прямо там! Сезар не сомневался, что преступник отыщется быстро либо вовсе не отыщется, а причина смерти окажется донельзя банальной. Либо капитан сбрендил, либо кого-то сильно оскорбил – вот и схлопотал пулю. Там, на месте, Сезар разобрался бы с дельцем в два счета, а сейчас придется бродить по лагерю и притворяться, что он интересуется капитаном как бы невзначай. Та еще задачка, и подкинул же полковник! Как расспрашивать людей, когда ни полусловом нельзя заикнуться о том, что на самом деле ищешь? Впрочем, и не такие орешки Сезар расщелкивал, а потому и этот треснет, никуда не денется.
Прервав разглагольствования полковника, нашедшего в виконте благодарного слушателя, виконт поинтересовался происхождением капитана де Эмона, его связями, прошлым, привычками и все запомнил. Никогда не знаешь, где отыщешь крохотный ключ к разгадке.
Поблагодарив полковника, Сезар встал и начал откланиваться.
– А русские войска далеко? – спросил он, уже собираясь уходить.
– Не очень. Их казаки за нами наблюдают, да, говорят, какого-то лейтенанта разглядели в подзорную трубу – тоже интересовался[1]. Но близко подойти не решаются. Берега тут плоские, как доска, а пушки на наших линейных кораблях и фрегатах отлично бьют при любой погоде. Однако встреча не заставит себя долго ждать; не сомневаюсь, русские преградят нам путь к Севастополю. А теперь отправляйтесь отдыхать, друг мой. Первый адъютант покажет вам комнату.
Глава 3
Она вновь кивнула и, едва Флоран отпустил ее запястья, принялась растирать их, как будто с них только что сняли тугие веревки.
– Ну, идем, – буркнул камердинер, подтолкнув женщину к выходу, и та безропотно пошла впереди, опустив голову.
Сезар огляделся, однако никому больше не было дела до его возни с кабацкой девкой. Посетители, приняв ссору офицера с господином в штатском за дележ шлюхи, отвернулись, потеряв к происшествию всяческий интерес. Драки не произошло, господин в штатском завладел утешением на ночь – что еще выглядывать? А потому уход Сезара никого не заинтересовал.
Вот и хорошо.
На улице уже сгущались сумерки. Был вечер пятнадцатого сентября, второго дня взятия Евпатории. Сезар во время пути слышал краем уха, что союзные войска продолжают высадку на крымском берегу и обживаются, дабы вскорости двинуться на Севастополь. Сейчас транспорты под прикрытием грозных линейных кораблей маячили южнее Евпатории, между озерами Кизил-Ярским и Кичик-Бельским у деревень Контуган и Богайлы, как виконт узнал еще в евпаторийском порту пару часов назад. Основная часть войска стояла лагерем у Старого форта (где это, интересно?), а в Евпатории оставался гарнизон. Город разделился на три части – французскую, английскую и турецкую – и во французской, где и находился сейчас виконт, царило веселье. После неудач в Болгарии, особенно в Добрудже, удачная высадка на крымские берега вдохновила солдат, и те, кто не стоял в караулах и не был под пристальным присмотром командиров, пользовались случаем, чтобы расслабиться перед грядущей битвой.
Завоеванный город – зрелище всегда печальное, а смена власти зачастую влечет за собой не только радикальные перемены, но и насилие. Евпатория еще легко отделалась, так как сдалась без единого выстрела. Теперь тут все кишело солдатами союзных войск, а местные жались по стенам, сидели, плотно запершись в тех домах, на которые не претендовали завоеватели, или же вовсе, похватав пожитки, покидали город. Сгущались сумерки, и в накатывавшей южной темноте слышались бравые песни на разных языках, радостные выкрики и бряцание оружия. Пахло сухой травой и порохом.
На улице Сезар остановился. Времени до встречи с полковником де Дюкеттом оставалось все меньше, похоже, придется пока обойтись без ужина. Раздосадованный сим обстоятельством, Сезар в раздражении глянул на предмет спора – незнакомую женщину – и протяжно вздохнул. Видок иногда поговаривал, что добросердечие не доведет виконта до добра, и вот, пожалуйста, не довело – без ужина остался.
Сезар вернулся к квартире полковника, располагавшейся в одноэтажном домике, сложенном из желтоватого, почти белого камня, чем-то напоминавшего дырявый сыр из Швейцарии. Во дворе толпился народ, на новоприбывших не обращали внимания, а потому виконт велел Флорану сесть у забора на колоду и женщину держать при себе. Камердинер, любитель утонченных духов и светского образа жизни, и так уже не одобрявший желания господина зачем-то лезть в военное месиво, добытую в кабаке незнакомку и вовсе не одобрял, а потому постарался отодвинуться от нее подальше. Сезар полагал, что шансы не обнаружить женщину после визита к полковнику достаточно велики: Флоран даст ей сбежать, глазом не моргнув. Ну, может, так и лучше будет. Все что мог Сезар уже для нее сделал.
Сам он, оставив Флорана и его подопечную, прошелся по улице, осматриваясь. Для того, чтоб разобраться как следует, не хватало ни света (сумерки окончательно превратились в ночь), ни опыта, однако через некоторое время Сезар уловил тот скрытый ритм, коим славится хорошо обученная армия. Оказалось, что солдаты не слоняются без дела, а заняты чем-то: выполняют поручения командиров, чинят обмундирование, стирают рубахи, полируют оружие, кашеварят… Мимо щупленький кавалерист провел двух упитанных лошадей, их шкуры лоснились в свете костров. На море, видном отсюда полупрозрачной яркой полосой, в которой еще не погасли отсветы скрывшегося солнца, один за другим вспыхивали огни – и вот уже огнями сияет все, как лесное озеро на празднике королевы фей. У берегов сейчас находилось около девяноста боевых кораблей и триста транспортов соединенного флота Англии, Франции и Турции – зрелище для человека неподготовленного ошеломляющее.
Постояв немного посреди дороги, полюбовавшись на окрестности и едва не угодив под тяжело нагруженную ящиками телегу, Сезар возвратился к квартире полковника, и как раз вовремя: из дома, переговариваясь, выходили офицеры. Никого из них виконт не знал. Флоран и незнакомка все так же восседали на колоде, причем вид у камердинера был кислый донельзя. Мало того что заставили сторожить падшую женщину (а в моральном облике спасенной Флоран не сомневался), так еще и грызло беспокойство за виконтов дорожный сундук, никуда до сих пор не пристроенный.
– Жди здесь, – велел Сезар, направляясь в дом.
– Да куда я денусь-то, ваша светлость, – уныло пробурчал камердинер.
Тьерри де Симон встретил виконта приветливо.
– Совещание только что закончилось. Полковник вас примет. Как отужинали, сударь?
– Оригинально, – лаконично высказался Сезар, не желая обсуждать с посторонними подробности происшествия. Ко всему прочему было досадно: стоило приехать – и уже влип в историю!
– Следуйте за мной.
Полковник Камиль де Дюкетт принадлежал к числу тех людей, которые производят впечатление сразу, не дожидаясь, что вы там о них подумаете.
Внешности он был почти заурядной – невысокий, полный, с роскошными усами и бакенбардами, которые часто расчесывал небольшим гребешком слоновой кости. На лице полковника выделялись, пожалуй, только глаза – льдисто-голубые, как небо в прозрачный весенний день. Взгляд де Дюкетта мог заставить собеседника либо трепетать от радости, либо дрожать от страха – причем можно было при этом и разговора не затевать. Удивительным был этот человек, командующий двадцатым легким полком. Невнимательный наблюдатель мог бы принять его за торговца или канцелярского работника, а наблюдатель внимательный сразу отметил бы и военную выправку, и то особое жесткое очарование, что отличает хорошего командира. Полковнику было далеко за пятьдесят, однако ни ловкость, ни сила пока его не оставили.
– А, вот и вы, дорогой мой Сезар! – воскликнул де Дюкетт, поднимаясь из-за заваленного бумагами и картами стола. – Рад, что добрались. Спасибо, де Симон, вы свободны. Присмотрите там, чтобы никто не мешал.
Первый адъютант ушел, а полковник, обойдя стол, по-отечески обнял Сезара.
– Как давно мы не виделись? Пять лет? Шесть? Да вы возмужали, друг мой, и эти усики вам идут.
– Куда моим до ваших, – ответил виконт, улыбаясь.
– Верно! Верно! Гордость двадцатого легкого, – ухмыляясь, полковник подкрутил ус. – А еще наша гордость – это доблесть и флаг без единой прорехи. Враги нас так боятся, что и обстреливать не решаются. Ну, садитесь же, садитесь, – он указал на один из стульев, в беспорядке расставленных по тесной комнате – после совещания еще никто не позаботился их убрать. – Как ваша рана?
– Благодарю, зажила, – произнес виконт, усаживаясь.
Де Дюкетт же, пройдясь туда-сюда по кабинету, остановился у окна и прикрыл створку.
– Вы меня извините, душновато будет, но я старый подозрительный лис. Не хочу, чтобы даже словечко из нашего разговора просочилось наружу.
– Все так серьезно? – Сезар положил на колени трость и машинально принялся поглаживать рукоятку.
– Пока не знаю. Это вам и предстоит выяснить. Но прежде мы о многом переговорим, да, о многом, – полковник возвратился к своему столу и занял место за ним. – Приказ о вашем зачислении подписан, и после нашей беседы обустраивайтесь. Жить будете здесь же, пока стоим в Евпатории, тут есть свободная комнатушка. Не то, к чему мы все привыкли в Париже, но…
– Благодарю вас, полковник, я ехал сюда не затем, чтобы капризничать, не обнаружив мягкой кровати.
Де Дюкетт прищурился.
– Характер, друг мой, – это то, что поможет вам выжить здесь и нажить кучу неприятностей. Приготовьтесь к тому, что у вас появятся недоброжелатели. Кое-кто из молодых офицеров не прочь был бы заполучить вашу новую должность, и все весьма удивятся, когда я представлю им вас. Но удивление – одна из вещей, ради которых стоит жить в нашем грешном мире.
Сезар помнил за полковником эту маленькую слабость – страсть к многословию, – а потому откинулся на спинку отчаянно скрипевшего деревянного стула и приготовился слушать.
– Встанете на довольствие, – продолжал полковник. – Если привезли с собой камердинера, его на довольствие не поставлю, купите для него паек. Завтра вам выдадут форму, и я распоряжусь, чтобы вам подыскали лошадь.
– Благодарю, сударь, лошадью я сам обзаведусь.
– Не доверяете полковым клячам? Это правильно. Драгуны уводят лучших, а нам остаются те, что чудом не сдохли во время транспортировки, – де Дюкетт побарабанил пальцами по столу. – Обязанности ваши мы уже обсудили в письмах, потому подвожу итог. Будете состоять при мне, доставлять особо важные бумаги и переводить, когда следует. Сколькими языками владеете? Русским свободно?
– Боюсь, что нет. Но достаточно, чтоб объясниться, – Сезар улыбнулся. – Русский я в основном изучал по стихам, да в последние полгода приналег. Когда валяешься в кровати и больше заняться нечем…
– Так-так. А еще?
Виконт пожал плечами.
– По-английски говорю. Немного по-немецки. С турками вот от меня толку нет, только и скажу «салям алейкум», или что они там говорят. Латынь моя вам не понадобится, думаю.
– Да, о ней можно забыть. Ну, этого хватит. Командующий англичан, лорд Раглан, – тот еще господин, но человек выдающийся; был адъютантом самого Веллингтона, знаете? Любит отпустить пару шуточек о том, как англичане гнали нас из Португалии, а мы улепетывали, словно зайцы. Предпочитаю знать, что он бормочет себе под нос. Мой-то английский прихрамывает.
Сезар кивнул.
– Что касается всего остального… Ваша первейшая задача – выяснить, что именно произошло с доброй памяти капитаном де Эмоном. Пока в курсе вы, я, маршал да полковой врач; кого-то еще посвящать я вам категорически запрещаю.
Виконт задумался.
– Позвольте, я все-таки посвящу своего камердинера. Флоран – надежный малый и мой верный помощник, он не раз помогал мне в запутанных делах. Он не проговорится, а пользы от него много.
– Ну хорошо, – с неохотой согласился полковник, – но чтоб никого больше!
– Да я никого тут и не знаю.
– Это вам так кажется. Кое-кого вы могли видеть на приемах у императора и влиятельных лиц, а кто-то и к мадам де Жерве захаживал. Пока мы не выяснили, кто прикончил беднягу де Эмона, все в округе у меня на подозрении. Делайте вид, будто прибыли только служить, ничего более. А сами выясните, что произошло, и как можно скорее.
– Вы ставите передо мною нелегкую задачу, но я постараюсь справиться, – Сезар поставил трость и положил обе ладони на ее серебряную ручку. – Что случилось, я уяснил из письма. Вы хотели бы добавить к этому еще что-то?
Де Дюкетт задумался, пошевелил усами, словно огромный таракан.
– Ничего особенного, увы. Беднягу де Эмона закопали и позабыли о нем, словно его и не существовало.
– Тогда расскажите мне о нем. Что это был за человек?
– О таких говорят – душа компании. Заводной, балагур. Уже не совсем молод, за тридцать, но хорош собою, смазлив и в любовных делах удачлив, словно кот весною. Женщины на него так и вешались, половина обозниц по нему вздыхала, а ведь есть еще дамы благородные, коим в Париже не сиделось, – те бросали томные взгляды да намеки.
– Разве тут есть женщины? – удивился Сезар. – Я имею в виду особ благородного происхождения.
– И немало. Кое-кто не оставляет мужей и следует за ними на войну. И тут не отдохнуть от семейного уюта! – полковник засмеялся. – К счастью, моя благоверная не из таких, сидит себе мирно дома да растит детей, что и полагается делать настоящей даме. А вот некоторым неймется. При штабе моего полка таких дам трое: госпожа де Рюэль, супруга подполковника де Рюэля, жена капитана де Кормье и благоверная лейтенанта Шассе. С последней капитан де Эмон, говорят, любовь крутил, но доказательств не имею. В моем полку такие вещи не приветствуются, не хватало тут еще оскорбленных мужей да дуэлей из-за ревности!
– Значит, лейтенант Шассе…
– Если вы о том, что он мог бы прикончить беднягу де Эмона, то я вас разочарую. Лейтенант Шассе… Гм. Впрочем, вы этого человека сами увидите и составите о нем мнение. Даже его женушка больше на такое способна, чем он сам.
– Иногда в людях дремлют страсти.
Полковник расхохотался.
– Меньше читайте русскую поэзию, друг мой! Что в лейтенанте Шассе дремлет, так это здравый смысл и жизненные амбиции.
– А к двум другим дамам капитан не… приставал?
– Может, такое и было, только мне неизвестно. Что вы еще желаете знать о нем?
– Все, что вы знаете. Играл ли, пил ли, в чем замечен…
– Разве что в безрассудстве. Играл, конечно, многие играют. Офицеры развлекаются в походе, выигрывая и проигрывая по маленькой. Де Эмон не был исключением. Но я бы не назвал его безудержным игроком, меру он все-таки знал, и фамильное состояние оставалось при нем, – де Дюкетт помолчал. – Кутил… Редко. Иной зальет глаза вином и света белого не видит, но только не покойный капитан. Из кабачков уходил сам, не уносили. Он, знаете, Сезар… жить умел, как умеют немногие. Да, пожалуй. Именно так о подобных людях говорят. Жан-Себастьян жил где угодно – что в Париже, что в походе, что в бою, что на отдыхе, – полковник вздохнул. – Нравился он мне… Хорошим был офицером, солдаты его любили.
– Вы знаете что-либо о том, куда он ходил в тот вечер, с кем встречался?
– Был в штабе, потом ушел, затем его видели в деревне. Это все, что мне известно. Его денщик в тот день был отпущен капитаном погулять и мало что смог сообщить. Парень до утра обретался в компании других солдат и во всю глотку распевал песни.
– Кто обнаружил труп?
– Денщик и обнаружил. Приполз поутру, надеясь разжиться глотком вина из капитанских запасов, и нашел де Эмона мертвым. Тут же кликнул ближайшего караульного, вызвали меня… Самоубийство в полку – вещь неприятная, да еще такое непонятное, без всяческих причин, – щека полковника дернулась.
– Капитан не оставил записки?
– Ни клочка бумажки. По всему выходит, попросту взял и застрелился.
– Врач же уверен в том, что его ударили по голове? Он не мог удариться сам?
– Говорит, что нет, – де Дюкетт был хмур. – Хотя повод для сомнений всегда остается. Капитан мог быть настолько пьян, что свалился, ударился головою об угол стола, а затем в его больную голову пришла мысль о самоубийстве. Алкоголь и травмы творят с людьми чудные вещи!
– Но вы так не думаете.
– Не думаю. Больно все странно. Слишком просто, а потому странно.
– Опасаюсь разочаровать вас, Камиль, но все же скажу: зачастую самое простое объяснение и есть верное. Что, если никакого убийства не было, а все произошло лишь по неосторожности капитана и от временного помутнения?
– Я вздохну свободно и доложу о том маршалу. Вы окажете мне большую услугу, Сезар, если выясните, что это действительно так.
– Хорошо. Я попробую разобраться. А теперь скажите мне имена денщика капитана и полкового врача – с ними я поговорю завтра же.
Полковник назвал имена, а затем пустился в пространные рассуждения о судьбе, которые Сезар слушал вполуха.
Он уже ощущал тот особый охотничий азарт, то приятное дуновение тайны, каковое возбуждало в нем желание немедля встать на след и во всем разобраться. Этот след, конечно, изрядно остыл, и виконт не отказался бы от волшебного перемещения на несколько недель назад, в маленькую деревушку под Варной, чтобы иметь возможность осмотреть место преступления. Ведь наверняка все удалось бы выяснить прямо там! Сезар не сомневался, что преступник отыщется быстро либо вовсе не отыщется, а причина смерти окажется донельзя банальной. Либо капитан сбрендил, либо кого-то сильно оскорбил – вот и схлопотал пулю. Там, на месте, Сезар разобрался бы с дельцем в два счета, а сейчас придется бродить по лагерю и притворяться, что он интересуется капитаном как бы невзначай. Та еще задачка, и подкинул же полковник! Как расспрашивать людей, когда ни полусловом нельзя заикнуться о том, что на самом деле ищешь? Впрочем, и не такие орешки Сезар расщелкивал, а потому и этот треснет, никуда не денется.
Прервав разглагольствования полковника, нашедшего в виконте благодарного слушателя, виконт поинтересовался происхождением капитана де Эмона, его связями, прошлым, привычками и все запомнил. Никогда не знаешь, где отыщешь крохотный ключ к разгадке.
Поблагодарив полковника, Сезар встал и начал откланиваться.
– А русские войска далеко? – спросил он, уже собираясь уходить.
– Не очень. Их казаки за нами наблюдают, да, говорят, какого-то лейтенанта разглядели в подзорную трубу – тоже интересовался[1]. Но близко подойти не решаются. Берега тут плоские, как доска, а пушки на наших линейных кораблях и фрегатах отлично бьют при любой погоде. Однако встреча не заставит себя долго ждать; не сомневаюсь, русские преградят нам путь к Севастополю. А теперь отправляйтесь отдыхать, друг мой. Первый адъютант покажет вам комнату.
Глава 3
Первое утро
Комнатушка была крохотной, зато к ней примыкал флигель с отдельным входом, тоже поступавший в распоряжение Сезара.
– Здесь может спать ваш камердинер, – объяснил де Симон, распахивая дверь. – Впрочем, надолго не обустраивайтесь. Не день-другой как двинемся на Севастополь.
– Завтра?
– Кто знает. Высадка еще идет. Может, и не завтра.
Первый адъютант распрощался и ушел в кабинет полковника, а Сезар, полюбовавшись на скудную меблировку комнаты (продавленная кровать, грубый стол и пара стульев), вышел во двор, чтобы позвать Флорана.
Камердинер сидел на колоде. Женщина тоже. Судя по кислому виду первого, Флоран сильно надеялся, что его подопечная все-таки уйдет, но никуда она не делась. При виде Сезара женщина вскинула голову и попыталась пятерней разгладить спутанные волосы.
– Идем, – сказал виконт своему слуге, – будем жить тут же. И вы, сударыня, идите тоже. Сможете переночевать во флигеле, а побеседуем с вами завтра.
Она торопливо вскочила, огладила юбки, и тут Флоран не выдержал:
– Но ваша светлость! Как можно! Вы едва от болезни оправились и кого попало в дом тащите! А вдруг она больна чем-нибудь? Вшей так точно не счесть!
– Флоран, перестань и иди за мной.
Камердинер уныло поплелся в домик, таща за собою драгоценный сундук.
Обустройство много времени не заняло: уже четверть часа спустя виконт лежал на кровати, прикрытый скудным одеялом, и смотрел на крупную звезду, высоко повисшую в небольшом окошке. Пахло полынью, звезда мерцала. Потом Сезар уснул.
Несмотря на то, что кровать оказалась коротковата, выспался он отлично. Дала себя знать усталость, накопившаяся за время путешествия; и все же проснулся Сезар на рассвете, еще до всеобщей побудки. Флоран спал на полу, обнимая сумку, где хранилось самое ценное, в том числе и дорогие дуэльные пистолеты, и легонько похрапывая. Виконт заметил, что дверь во флигель приоткрыта; заглянув за нее, женщины Сезар не обнаружил. Значит, ушла. Как он и думал.
Виконт вчера не стал говорить полковнику де Дюкетту о своей стычке с лейтенантом из двадцать седьмого и о спасении девушки из трактира, полагая, что ситуация к утру разрешится сама. Вот она и разрешилась, птичка выпорхнула на волю. Довольный своими способностями пророка, виконт надел сапоги, набросил на плечи сюртук и вышел во двор.
На широких листьях подорожника лежала крупная роса, небо уже посерело и с каждой минутой приобретало все более светлый оттенок. Сезар кивнул часовым, умылся у колодца, а затем, остановившись у шаткого заборчика, облокотился о него и посмотрел на море. Море лежало мерцающим покрывалом совсем недалеко, пахло солью, и легкий ветерок гнал над ним мелкие кучевые облачка. Казалось, они идут очень низко и задевают мачты грозных военных кораблей, окутанных предутренним туманом.
«Что я делаю тут? – спросил себя Сезар. – И надо ли мне здесь находиться?»
Ответа пока не было. Но дышалось здесь определенно лучше, чем в Париже, несмотря на резкий запах войны.
Сезар продел руки в рукава сюртука и возвратился в дом, чтобы написать Ивейн.
Утро выдалось чрезвычайно насыщенным.
Для начала полковник пригласил виконта к завтраку, за которым говорили о близкой атаке на Севастополь и успехе военной кампании, в котором никто не сомневался.
– Несмотря на бастионы, Севастополь уязвим, – разглагольствовал де Дюкетт, поглощая холодную говядину, щедро намазанную горчицей, – а русский флот давно пора потрепать как следует. Русские не сумеют защитить бухту. Мы возьмем Севастополь за неделю, может, две.
Виконт не был в том уверен, но промолчал: он, как человек новый, старался пока не участвовать в подобного рода разговорах, чтобы не прослыть выскочкой. Первый адъютант так и не думал возражать полковнику, только лишь поддакивал и в нужных местах кивал. Третий же участник трапезы, приглашенный по личной просьбе Сезара лейтенант Эдмон Шассе, и вовсе не поднимал глаз от тарелки.
Едва увидев этого человека, виконт понял скептицизм де Дюкетта: и вправду, вряд ли тип, подобный Шассе, способен на хладнокровное убийство. То был субтильный мужчина лет сорока, словно бы навеки придавленный мировым чувством вины; ходил он как-то боком, смотрел в основном в пол и ни особой статью, ни командирским голосом не отличался. Тем не менее имелось в лейтенанте что-то, заставлявшее сохранять за ним должность офицера; возможно, под невзрачной оболочкой крылось сердце воина, и Сезар, хотя и поставивший мысленно Шассе в конец своего воображаемого списка подозреваемых, совсем его со счетов не списал. Вдруг иногда этот тип впадает в священную ярость и, себя не помня, крушит все вокруг. Но даже если так, потом Шассе застали бы растерянно всхлипывающим над истыканным ножом трупом де Эмона. В общем, особого внимания Сезара лейтенант не привлек.
Остальные исполняли свои обязанности и к завтраку не приглашались, а потому виконт, покончив с едой, вдоволь наслушавшись рассуждений полковника и насмотревшись на Шассе, отправился получать обмундирование, Флоран был занят тем, что пытался сторговать в обозе хорошую лошадь.
Офицер, занимавшийся выдачей обмундирования двадцатого полка – румяный су-лейтенант, – внимательно прочел подписанную полковником бумагу, спросил у Сезара размеры и, покопавшись, выдал ему полный комплект. Выдал не слишком охотно – офицерских мундиров не хватало, однако против приказа не пойдешь.
– С сапогами беда, – посетовал су-лейтенант, вручая виконту ворох разноцветной ткани, – но у вас, я смотрю, проблем нет, – он кивнул на высокие черные сапоги Сезара, голенища которых, начищенные с утра Флораном, блестели на солнышке. – И по уставу. Гетры я, значит, не выдаю. А нашивки пусть денщик пришьет, – он сделал пометку на листке и протянул виконту. – Распишитесь.
Сезар посмотрел, поставил подпись. Су-лейтенант с любопытством его разглядывал.
– Перевели откуда-то, мсье?
– Только прибыл.
– И в самую пору. На Севастополь идем, слыхали?
– Как же.
О Севастополе говорили повсюду – ключ к российскому побережью, а значит и к самой России, лежал дальше на берегу, поджидая незваных гостей.
Возвратившись к себе, виконт сбросил привычную дорожную одежду превосходного качества, сшитую на заказ у одного из лучших парижских портных, и принялся облачаться в новый костюм. Надел белую рубашку, завязал черный галстук с двумя свисающими на грудь концами, застегнул множество золотых пуговичек на плотном темно-синем жилете. Красные, как закатное солнце, панталоны из полутонкого сукна были заправлены в сапоги. Форменный полукафтан, полностью темно-синего сукна, имел ряд плоских посеребренных пуговиц и знаки различия в виде узлов на рукавах; по воротнику, борту и обшлажным клапанам струилась, как кровавый ручеек, красная выпушка. Ремень из черной кожи сыто звякнул позолоченной бляхой. По знакам различия на кивере можно было понять, что Сезар теперь носит звание лейтенанта. Виконт знал, что назначение его подписывал сам маршал Сент-Арно, которого полковник де Дюкетт убедил в необходимости расследования, и оставалось лишь доказать на деле, что должность эта занята не случайно.
Самым сложным было свыкнуться с кивером. Сезар в принципе не очень любил головные уборы, предпочитая свободное дуновение ветра вокруг своей умной головы, но тут уж ничего не попишешь. Кивер был новенький, с двумя лейтенантскими галунами на околыше, низ которого весело светился зеленым сафьяном. Надев кивер и кое-как закрепив фальшивый подбородный ремень, Сезар пожалел об отсутствии зеркала. Вот посмеялась бы Ивейн, увидав виконта в подобном наряде; впрочем, нет, графиня де Бриан пришла бы в замешательство.
– Здесь может спать ваш камердинер, – объяснил де Симон, распахивая дверь. – Впрочем, надолго не обустраивайтесь. Не день-другой как двинемся на Севастополь.
– Завтра?
– Кто знает. Высадка еще идет. Может, и не завтра.
Первый адъютант распрощался и ушел в кабинет полковника, а Сезар, полюбовавшись на скудную меблировку комнаты (продавленная кровать, грубый стол и пара стульев), вышел во двор, чтобы позвать Флорана.
Камердинер сидел на колоде. Женщина тоже. Судя по кислому виду первого, Флоран сильно надеялся, что его подопечная все-таки уйдет, но никуда она не делась. При виде Сезара женщина вскинула голову и попыталась пятерней разгладить спутанные волосы.
– Идем, – сказал виконт своему слуге, – будем жить тут же. И вы, сударыня, идите тоже. Сможете переночевать во флигеле, а побеседуем с вами завтра.
Она торопливо вскочила, огладила юбки, и тут Флоран не выдержал:
– Но ваша светлость! Как можно! Вы едва от болезни оправились и кого попало в дом тащите! А вдруг она больна чем-нибудь? Вшей так точно не счесть!
– Флоран, перестань и иди за мной.
Камердинер уныло поплелся в домик, таща за собою драгоценный сундук.
Обустройство много времени не заняло: уже четверть часа спустя виконт лежал на кровати, прикрытый скудным одеялом, и смотрел на крупную звезду, высоко повисшую в небольшом окошке. Пахло полынью, звезда мерцала. Потом Сезар уснул.
Несмотря на то, что кровать оказалась коротковата, выспался он отлично. Дала себя знать усталость, накопившаяся за время путешествия; и все же проснулся Сезар на рассвете, еще до всеобщей побудки. Флоран спал на полу, обнимая сумку, где хранилось самое ценное, в том числе и дорогие дуэльные пистолеты, и легонько похрапывая. Виконт заметил, что дверь во флигель приоткрыта; заглянув за нее, женщины Сезар не обнаружил. Значит, ушла. Как он и думал.
Виконт вчера не стал говорить полковнику де Дюкетту о своей стычке с лейтенантом из двадцать седьмого и о спасении девушки из трактира, полагая, что ситуация к утру разрешится сама. Вот она и разрешилась, птичка выпорхнула на волю. Довольный своими способностями пророка, виконт надел сапоги, набросил на плечи сюртук и вышел во двор.
На широких листьях подорожника лежала крупная роса, небо уже посерело и с каждой минутой приобретало все более светлый оттенок. Сезар кивнул часовым, умылся у колодца, а затем, остановившись у шаткого заборчика, облокотился о него и посмотрел на море. Море лежало мерцающим покрывалом совсем недалеко, пахло солью, и легкий ветерок гнал над ним мелкие кучевые облачка. Казалось, они идут очень низко и задевают мачты грозных военных кораблей, окутанных предутренним туманом.
«Что я делаю тут? – спросил себя Сезар. – И надо ли мне здесь находиться?»
Ответа пока не было. Но дышалось здесь определенно лучше, чем в Париже, несмотря на резкий запах войны.
Сезар продел руки в рукава сюртука и возвратился в дом, чтобы написать Ивейн.
Утро выдалось чрезвычайно насыщенным.
Для начала полковник пригласил виконта к завтраку, за которым говорили о близкой атаке на Севастополь и успехе военной кампании, в котором никто не сомневался.
– Несмотря на бастионы, Севастополь уязвим, – разглагольствовал де Дюкетт, поглощая холодную говядину, щедро намазанную горчицей, – а русский флот давно пора потрепать как следует. Русские не сумеют защитить бухту. Мы возьмем Севастополь за неделю, может, две.
Виконт не был в том уверен, но промолчал: он, как человек новый, старался пока не участвовать в подобного рода разговорах, чтобы не прослыть выскочкой. Первый адъютант так и не думал возражать полковнику, только лишь поддакивал и в нужных местах кивал. Третий же участник трапезы, приглашенный по личной просьбе Сезара лейтенант Эдмон Шассе, и вовсе не поднимал глаз от тарелки.
Едва увидев этого человека, виконт понял скептицизм де Дюкетта: и вправду, вряд ли тип, подобный Шассе, способен на хладнокровное убийство. То был субтильный мужчина лет сорока, словно бы навеки придавленный мировым чувством вины; ходил он как-то боком, смотрел в основном в пол и ни особой статью, ни командирским голосом не отличался. Тем не менее имелось в лейтенанте что-то, заставлявшее сохранять за ним должность офицера; возможно, под невзрачной оболочкой крылось сердце воина, и Сезар, хотя и поставивший мысленно Шассе в конец своего воображаемого списка подозреваемых, совсем его со счетов не списал. Вдруг иногда этот тип впадает в священную ярость и, себя не помня, крушит все вокруг. Но даже если так, потом Шассе застали бы растерянно всхлипывающим над истыканным ножом трупом де Эмона. В общем, особого внимания Сезара лейтенант не привлек.
Остальные исполняли свои обязанности и к завтраку не приглашались, а потому виконт, покончив с едой, вдоволь наслушавшись рассуждений полковника и насмотревшись на Шассе, отправился получать обмундирование, Флоран был занят тем, что пытался сторговать в обозе хорошую лошадь.
Офицер, занимавшийся выдачей обмундирования двадцатого полка – румяный су-лейтенант, – внимательно прочел подписанную полковником бумагу, спросил у Сезара размеры и, покопавшись, выдал ему полный комплект. Выдал не слишком охотно – офицерских мундиров не хватало, однако против приказа не пойдешь.
– С сапогами беда, – посетовал су-лейтенант, вручая виконту ворох разноцветной ткани, – но у вас, я смотрю, проблем нет, – он кивнул на высокие черные сапоги Сезара, голенища которых, начищенные с утра Флораном, блестели на солнышке. – И по уставу. Гетры я, значит, не выдаю. А нашивки пусть денщик пришьет, – он сделал пометку на листке и протянул виконту. – Распишитесь.
Сезар посмотрел, поставил подпись. Су-лейтенант с любопытством его разглядывал.
– Перевели откуда-то, мсье?
– Только прибыл.
– И в самую пору. На Севастополь идем, слыхали?
– Как же.
О Севастополе говорили повсюду – ключ к российскому побережью, а значит и к самой России, лежал дальше на берегу, поджидая незваных гостей.
Возвратившись к себе, виконт сбросил привычную дорожную одежду превосходного качества, сшитую на заказ у одного из лучших парижских портных, и принялся облачаться в новый костюм. Надел белую рубашку, завязал черный галстук с двумя свисающими на грудь концами, застегнул множество золотых пуговичек на плотном темно-синем жилете. Красные, как закатное солнце, панталоны из полутонкого сукна были заправлены в сапоги. Форменный полукафтан, полностью темно-синего сукна, имел ряд плоских посеребренных пуговиц и знаки различия в виде узлов на рукавах; по воротнику, борту и обшлажным клапанам струилась, как кровавый ручеек, красная выпушка. Ремень из черной кожи сыто звякнул позолоченной бляхой. По знакам различия на кивере можно было понять, что Сезар теперь носит звание лейтенанта. Виконт знал, что назначение его подписывал сам маршал Сент-Арно, которого полковник де Дюкетт убедил в необходимости расследования, и оставалось лишь доказать на деле, что должность эта занята не случайно.
Самым сложным было свыкнуться с кивером. Сезар в принципе не очень любил головные уборы, предпочитая свободное дуновение ветра вокруг своей умной головы, но тут уж ничего не попишешь. Кивер был новенький, с двумя лейтенантскими галунами на околыше, низ которого весело светился зеленым сафьяном. Надев кивер и кое-как закрепив фальшивый подбородный ремень, Сезар пожалел об отсутствии зеркала. Вот посмеялась бы Ивейн, увидав виконта в подобном наряде; впрочем, нет, графиня де Бриан пришла бы в замешательство.