Страница:
Предложение капиталистов отклонили и занялись набором людей для экспедиции. Набирал сам канадец и подыскал двадцать надежных человек, считая это число вполне достаточным для цели. Наемникам была обещана целая треть золота, какое будет найдено, а остальные две трети назначались в пользу собственников прииска.
Начальство над отрядом поручили одному старому скваттеру, Коллинсу, старинному другу Дика, вместе с ним исколесившему Австралию вдоль и поперек. Каждому человеку дали по магазинной винтовке, по сабле и револьверу. Сверх того к отряду присоединили около дюжины огромных английских собак, чтобы пользоваться их услугами для выслеживания бандитов и для охраны лагерных мест.
За отрядом ехал целый обоз телег с оружием, припасами и инструментами.
Отряд выступил пешком прямо на прииск, до которого этим способом было четыре месяца пути. Канадец и его друзья поехали отдельно верхом, с тем чтобы посетить рудники Сен-Стефана в окрестностях Мельбурна. Накануне их отъезда Виллиго в последний раз побывал в «Чертовом кабачке», чтобы окончательно уговориться с Бобом относительно мнимого содействия нагарнуков замыслам лесовиков.
Условились, что лесовики выступят три дня спустя после отъезда европейцев и будут следовать за ними на известном расстоянии, ничего не предпринимая, покуда Виллиго не даст знать, что все готово. Коанук и Нирроба должны были идти с лесовиками в качестве проводников. С Боба Виллиго взял обязательство, что без сигнала от нагарнукского вождя лесовики не станут делать нападения, в противном случае Черный Орел снимал с себя ответственность.
Вообще Черный Орел готовил лесовикам коварную и гибельную ловушку.
Канадец и Лоран купили для себя двух рослых верховых лошадей, а Менуали получил оставшегося свободным мустанга. Джильпинг сохранил своего Пасифика, а к мулу был прикуплен другой мул, и обоих запрягли в тележку с багажом.
И вот мы встретили наших друзей во время их возвращения в лагерь с удачной охоты.
После обильной закуски маленький отряд расположился на отдых. Перед тем зашел спор, кому караулить привал. Кэрби и Джильпинг, после обильного, чисто английского возлияния эля и бренди, решительно не были в состоянии дежурить и завалились спать. Виллиго объявил, что дежурить он намерен с Менуали, что он никому не уступит дежурства. Он сам не мог объяснить почему, но только его сердцем овладело какое-то тайное предчувствие. Он что-то заподозрил, стал чего-то опасаться.
Противоположный берег Лебяжьей реки прилегал к территории нирбоасов, племени воинственного и жестокого, прославившегося своею безумно дерзкою смелостью; поэтому прежде всего необходимо было знать, в каких отношениях находятся теперь эти нирбоасы к нагарнукам и, основываясь на этом, либо ослабить, либо усилить свою бдительность.
В ту пору, когда Черный Орел уходил из родного селения, оба племени жили мирно, но теперь, как передавал юный Менуали, покинувший своих на целых 6 месяцев, уцелевшие после своего страшного поражения дундарупы успели возбудить нирбоасов против нагарнуков, и война могла быть объявлена с часу на час.
Что делало Виллиго особенно могучим и непобедимым, так это его удивительная предусмотрительность: он всегда был настороже, и его никогда нельзя было поймать врасплох; он все видел, все замечал и придавал серьезное значение малейшим обстоятельствам, часто даже таким пустякам, на какие никто другой на его месте не обратил бы внимания.
Дело в том, что в этот день он, охотясь, нашел в траве голубиное перо. По всей вероятности, оно выпало из крыла какого-нибудь голубя, пролетавшего мимо, и никто другой не обратил бы на это внимания. Но Черный Орел был дикарь. Малейшее обстоятельство возбуждало в нем тысячу подозрений, и вот он пожелал непременно охранять привал сам, не доверяя ничьей зоркости.
Вдруг послышался крик гопо. Виллиго встрепенулся. Неужели это Менуали зовет его?
Он подался вперед и позвал шепотом:
— Менуали! Менуали!
Вместо ответа послышался насмешливый крик птицы пагу; затем все стихло.
Вне себя от гнева Виллиго закричал:
— Вага! Вага!
Пройдя еще десяток шагов, он наткнулся на чье-то теплое тело. Нагнувшись к нему и дотронувшись, он выпачкал себе руки в крови. То лежал Менуали, предательски убитый камнем, брошенным сзади.
Сбежались европейцы. Юноша, родной племянник Виллиго, который любил его, как сына, находился при последнем издыхании. Он мог только прошептать «дундаруп» и испустил дух.
Черный Орел, не знавший слез, зарыдал, как ребенок. А вдали вторично раздался крик пагу. Дундарупы, не смея напасть на вождя, предательски убили его сына, который даже не был еще воином. И теперь они торжествовали свою бесчестную победу.
Винтовки европейцев долго стреляли наудачу в темноту. Но выстрелы пропали даром. Дундарупов не было, они сделали дело и скрылись.
Не долго плакал Черный Орел. Он был ведь вождь. Зачерпнув воды из Сван-Ривер, он благоговейно омыл рану племянника и все его тело, потом положил труп на ложе из сухих листьев и ветвей, шепча таинственные заклинания. После того он выпрямился и обратился к канадцу:
— Брат мой Тидана, стереги труп моего сына от нечистых птиц, я скоро вернусь!
— Куда же ты идешь?
— Отомстить!
С этим словом Черный Орел крепко пожал руку друга и скрылся в темноте.
— Но ведь его убьют! — заметил Оливье Дику.
— Не беспокойтесь, граф. Дундарупы его боятся и разбегутся, как только завидят его. Поверьте мне, Черный Орел устроит своему юноше кровавые поминки. Я второй раз вижу его плачущим с тех пор, как познакомился с ним. То было двенадцать лет назад. Вождь только что женился на молоденькой девушке из своего племени и, по туземному обычаю, удалился с молодой женой в уединенную хижину из ветвей, вдали от деревни. Ушедши однажды на охоту, Виллиго по возвращении не нашел ни хижины, ни жены. От хижины остались одни курящиеся обломки, возле которых лежал труп новобрачной. Тогда-то он и плакал в первый раз… Он поклялся в неумолимой вражде к дундарупам и сдержал свое слово… С тех пор навсегда исчез мир между дундарупами и нагарнуками. Последние остались в борьбе победителями, и дундарупы как самостоятельное племя, собственно говоря, не существуют. Жалкие остатки их вошли в состав других племен, главным образом нирбоасов и нготаков.
— То-то он ненавидит их так сильно! — сказал Оливье. — Теперь я понимаю его вполне.
— Вместе с тем он ненавидит и лесовиков. Встретив незнакомого ему европейца, он непременно убивает его. Он лелеет одну несбыточную мечту. Считая лесовиков врагами всякого порядка и источником всяких бедствий, он мечтает в один прекрасный день собрать их разом человек двести или триста и всех истребить. Надо вам сказать, что в деле убийства жены Виллиго замешаны не одни дундарупы, но и лесовики. Это достоверно известно.
— Вообще, Дик, для меня ваш друг загадка. Он ходит какой-то мрачный, задумчивый, вид у него какой-то таинственный. Право, он что-то замышляет.
— Очень может быть, но будьте уверены, что он не замышляет ничего вредного для нас. Ни в его честности, ни в его преданности не может быть никакого сомнения. За это я ручаюсь вам, граф!
— О, я верю и вам, и ему! — сказал Оливье, пожимая руку канадца, который молча ответил графу рукопожатием.
Так разговаривали друзья, сидя на траве возле мертвого тела юноши и держа наготове свои винтовки. Ночь была тихая, только монотонный ропот волн Лебяжьей реки, протекавшей поблизости, да изредка крик ночной птицы нарушали глубокую тишину. Кругом летали отвратительные вампиры, почуявшие запах свежей крови, и задевали иногда своими шерстистыми крыльями лица бодрствующих. Некоторые из этих рукокрылых простирали дерзость до того, что совсем даже опускались на труп, но канадец всякий раз сгонял их прочь дулом винтовки. Эти поганые животные составляют настоящую язву австралийских лесов и обладают таким тонким обонянием, что за целую милю слышат запах даже маленького мертвого животного. Иногда, побуждаемые голодом, они нападают и на живых. Горе путнику, прельстившемуся в лесу мягкою травкой, которая сама как бы манит на отдых. Он ложится спать на душистое ложе, но он забыл о вампирах. Вот он засыпает, глаза его слипаются, и он видит сквозь сон, что над ним начинают носиться противные гадины, издающие странный одуряющий запах. Путник хочет встать, но не может: этот запах действует на него парализующим образом. Им овладевает летаргическое состояние: он все видит, все чувствует, но не может шевельнуть пальцем. Сильный запах мускуса ударяет ему в голову; животное опускается на него и садится. Несчастный чувствует на себе влажное, холодное, липкое тело. Он содрогается от ужаса, но не может стряхнуть с себя гадины. Затем он чувствует укушение за ухом, вампир прокусывает сонную артерию и, распустив трепещущие крылья, начинает жадно сосать теплую кровь.
С восходом солнца тою же дорогой случается проходить иногда другому путнику, и тогда он видит своего лежащего мертвого собрата, а около него — насосавшегося вампира, всего в крови и тоже мертвого от обжорства или, правильнее, от перепоя.
Весь остаток ночи канадец Дик и Лоран только и делали, что отгоняли вампиров от мертвого тела Менуали.
Когда проснулись Кэрби и Джильпинг, то чрезвычайно удивились, услыхав о ночном происшествии. Они так крепко спали, что не слыхали ровно ничего. Джильпинг от души пожалел бедного юношу и даже взялся было за Библию, чтобы прочитать псалом, но Дик убедил его не делать этого.
— Я знаю, мистер Джильпинг, — сказал он, — что у вас намерение очень хорошее, но ведь вас уж приняли раз за колдуна. Если подойдет Виллиго и увидит вас с книгой, то подумает, что вы произносите какие-нибудь заклинания. Это рассердит его, и тогда я не ручаюсь за последствия.
День прошел благополучно. Под вечер небо заволокли тучи, и вдали стал погромыхивать гром. Стояла страшная духота, как всегда бывает перед разряжением природного электричества.
Черный Орел все еще не подавал признаков жизни. Оливье начинал беспокоиться.
— Что это он не идет? — заметил он с тревогой. — Уж не случилось ли с ним беды?
Почти сейчас же вслед за его словами вдали послышался крик скватер-клока, птицы, похожей на сороку и прозванной так (часы скваттера) за то, что она кричит всегда перед утром и перед вечером.
— Вот и он! — заметил Дик своему другу.
— Как он похоже кричит! — отвечал Оливье. — Я бы так и подумал, что это сорока.
— О, туземцы на этот счет мастера. Они так хорошо умеют подражать всяким животным, что просто не отличишь. И заметьте: каждый крик имеет у них свое значение. Да вот вам: Виллиго крикнул два раза. Подождите еще немного, и будет третий крик.
Действительно, третий крик не заставил себя ждать.
— Три раза, стало быть, — продолжал Дик. — Первый крик означал, что я должен обратить внимание; второй значил: «это я»; третий: «кругом все благополучно». Если бы крик послышался только два раза, то это значило бы, что враги недалеко; если бы только один раз, то это уж была бы тревога, то есть «враги здесь, вооружайтесь».
— Все это очень остроумно, но разве враги не могут узнать значение этих сигналов?
— Да, но во время войны это условное значение постоянно меняется, как у нас пароль и лозунг. Наконец, выбираются крики разных животных и с разными интонациями, так что враг, если пожелает руководствоваться этими сигналами, в конце концов только спутается.
Разговор был прерван приходом Черного Орла. Нагарнукский вождь медленно шел берегом реки, точно делал простую прогулку. Но он был не один. С ним шел татуированный воин, лишенный оружия и по всем признакам дундаруп. Канадец удивился было, что это значит, но вдруг заметил, что руки пленника связаны под локтями при помощи палки и ремня из шкуры кенгуру и что Виллиго тащит пленника за ремень, захлестнутый на шее мертвым узлом. Освободиться пленник не мог, а если бы стал упираться, то мертвый узел задушил бы его.
Кроме того, у пояса Черного Орла было привешено шесть свежих скальпов.
Весьма странной является эта общность обычая скальпировать убитого врага у краснокожих туземцев Америки и чернокожих племен Австралии, никогда не приходивших между собой в соприкосновение. И не в этом только обычае сказывается известная общность нравов и обычаев между этими двумя совершенно различными расами. Впрочем, все это читатель узнает из нашего рассказа о пребывании наших героев в стране нагарнуков, где мы ознакомим их со сказочным прошлым этого племени, с легендой об его происхождении, с их нравами и обычаями, их верованиями и суевериями. На основании рассказов первых путешественников, посетивших Австралию и не проникавших далее побережной полосы, долгое время полагали, что все туземцы Австралии принадлежат к тому же безобразному и уродливому типу меланезийцев, столь близкому к обезьянам. Тогда как на деле это вовсе не так. Англичане, которые не признают иного способа колонизации, как избиение туземцев и заселение страны англосаксами, находили для себя выгодным поддерживать это заблуждение, которое могло служить до известной степени оправданием их бесчеловечной жестокости. Но теперь, когда стало известно, что Тасмания и Центральная Австралия имели культурное население с классически прекрасными формами и вполне способное усвоить европейскую цивилизацию, теперь уже поздно спасти эти вымирающие племена от окончательного исчезновения. Все они или перебиты, или затравлены, как дикие звери, этими худшими дикими зверьми, прибывшими из Англии, так что невольно рождается вопрос, кто же были истинные дикари, австралийские туземцы или англичане.
Когда Труганина и Ланнэ, эта последняя австралийская чета, эти последние представители той высокой туземной расы, о которой мы говорили, были преданы земле, английское правительство распорядилось воздать им воинские почести при погребении: били барабаны, гремели салюты, и войска брали на караул. Так приветствовали англичане окончательное уничтожение человеческой расы, истребленной ими и их пресловутой цивилизацией.
Увидав пленника, канадец невольно содрогнулся при мысли об участи, которая ждала несчастного дундарупа. Он поспешил предупредить своих друзей, чтобы те не вмешивались в кровавую тризну.
— Ради всего святого на свете, — говорил он, — держитесь в стороне, что бы вам ни пришлось здесь увидеть. Против вековых предрассудков ничего не сделаешь. Если вы хотя бы в чем-нибудь помешаете Черному Орлу во время похоронного обряда, то наживете себе в нем непримиримого врага.
— Дик прав, джентльмены, — вставил свое слово Кэрби, тоже знавший кое-что об обычаях дикарей, — Дик совершенно прав. Предупреждаю вас: ни одного слова, ни единого жеста, Боже вас сохрани! Вы ничего не добьетесь, а лишь приведете Виллиго в такую ярость, что он готов будет вас всех истребить. Он этого, вероятно, не сделает из уважения к своему брату Тидане, но все-таки будет вашим врагом на жизнь и смерть.
— Но что же такое здесь будет? — спросил Оливье, бледнея от волнения.
— Тише!.. Он подходит. Так знайте же и берегитесь!
Виллиго приблизился к привалу, таща своего пленника.
Скажем несколько слов в объяснение этих предостережений. У нагарнуков нет жрецов в собственном смысле, а есть только кораджи, или колдуны, которые играют роль предсказателей, а не жрецов. Религиозные обряды при рождениях, свадьбах и похоронах исполняет всегда сам глава семейства без всякого участия колдунов. Покойников своих нагарнуки сжигают, веря, что тела умерших в виде дыма поднимаются на луну и там соединяются с душою, принимая снова прежний состав и форму. Люди, умершие без погребения, носятся над землею в виде «каракулов», или беспокойных духов, не соединившихся с телом. Эти каракулы поджидают удобного случая, чтобы овладеть чьим-нибудь телом во время погребения и унестись на луну. Тогда душа от украденного тела остается блуждать на земле в виде каракула. Нет выше несчастья, как иметь каракула в семье; он постоянно допекает своих родственников, и единственное средство избавиться от него — это принести ему в жертву пленника, чтобы каракул мог овладеть его останками, превращенными в дым. Чтобы этого не случилось, при похоронах произносятся всевозможные заклинания, сопровождаемые пляской вокруг сжигаемого тела и диким воем. Позор тому главе семейства, который пропустит хотя бы малейший обряд: на него обрушивается вся вина за появление в семье каракула.
Каракулов все боятся. Самые храбрые из нагарнуков бросаются на землю и закрывают себе лицо, только бы не видать страшного привидения.
Теперь понятно, что могло бы произойти, если бы европейцы помешали Черному Орлу при исполнении обряда. Их не спасло бы, пожалуй, даже заступничество Тиданы, и канадец поступил очень умно, что предупредил их.
Когда Черный Орел подошел к своим друзьям, то они заметили у него на лице глубокое волнение, которое он тщетно старался скрыть под маской величавого спокойствия.
Канадец, знавший, как надо говорить в подобных случаях, приветствовал его следующими словами:
— Дундарупы трусливые псы. Они храбры перед юношей, но бегут от сурового воина.
Черный Орел свирепо улыбнулся и указал на свои трофеи, говоря:
— Когда снег старости убелит голову Черного Орла, тогда не останется в живых ни одного дундарупа!
Затем он указал на пленника и продолжал:
— Это Урива, убивший Менуали. Урива последует за ним на костер.
— Нагарнуки трусливые совы, — заговорил пленник. — Они готовы прятаться в дуплах. Урива убил молодого нагарнука. Не жалко этих поганых птиц!
Европейцы все вздрогнули от этих слов. Виллиго запыхтел. Драма началась.
— Дундарупы великие воины, и Урива великий вождь, — отвечал Черный Орел с ужасающим спокойствием. — Урива давно искал случая пропеть военную песнь. Теперь у Уривы есть этот случай. Он запоет ее, уходя к своим праотцам.
— Они будут рады мне больше, чем вонючей птице, украсившей себя перьями Черного Орла! — отпарировал пленник.
При всяком другом случае за подобным оскорблением последовало бы немедленное возмездие. Но у туземцев пленник имеет право браниться до самой последней минуты. Эта брань имеет обыкновенно целью вывести из терпения мучителей и заставить их поскорее прекратить мучения, что иногда и достигается. На это именно и рассчитывал дундаруп, покрывая Виллиго невыносимыми оскорблениями. Но он ошибался. Виллиго был старый воин, и нелегко было вывести его из себя. Урива понял это, и холодный пот каплями выступил у него на лбу.
— Моему брату жарко! — иронически заметил Виллиго.
Тогда Урива плюнул ему прямо в лицо. Это была последняя отчаянная попытка. Она едва не удалась. Вилиго вне себя замахнулся на пленника бумерангом. Канадец с облегчением вздохнул, радуясь, что все скоро кончится. Но то была одна минута. Виллиго разом успокоился и, близко-близко наклонившись лицом к лицу пленника, произнес со скрежетом:
— Береги слюни, Урива: пригодятся. Ведь тебе больше не пить.
— Пощади! — пролепетал вне, себя от волнения Оливье.
К счастью, это было сказано по-французски, и Черный Орел не понял.
— Ради Бога, молчите, иначе вы погибли, — шепнул канадец и, когда Виллиго повел пленника привязывать к дереву, прибавил торопливо: — Подумайте об участи жены Виллиго, о сожженной хижине… Поймите его чувства, и тогда вы сами извините его. Соберитесь с силами; вы даже уходить отсюда не должны!
— Но я не могу, не могу смотреть!
— А мне самому разве приятно? Но если мы уйдем, Виллиго примет это за жестокое оскорбление. В его глазах это будет равносильно нежеланию присутствовать на похоронах Менуали. Вспомните, Урива предательски убил юношу, который еще не был воином, а это у дикарей считается подлостью. Впрочем, есть одно средство спасти Уриву.
— Какое? — с живостью спросил Оливье.
— Убить самого Виллиго, который столько раз спасал вас от смерти!
Оливье в ответ на это печально поник головою.
— Таков здешний обычай, — заметил Кэрби, — и если вы когда-нибудь попадете к дундарупам, то ждите себе той же участи.
Между тем Виллиго, привязав пленника, устроил костер, еще раз омыл водою тело Менуали и положил его на костер. Обряд начинался.
С покойником по обычаю нужно было положить все его доспехи. Виллиго положил на костер подле тела бумеранг, стрелы, копье и пращу; на грудь покойника он поставил ящик с красками, чтобы покойнику было чем татуироваться на том свете; наконец, рядом же нашлось место и для задней ноги кенгуру, чтобы усопший воин не проголодался во время путешествия на луну.
При положении каждой вещи Черный Орел пел соответствующие песни.
Оливье с интересом следил за этими приготовлениями, и ему вспомнились прекрасные стихи Шиллера, где описывается погребение краснокожего индейца, которому в гроб кладут все вещи, любимые им при жизни:
В головах — облитый свежей
Кровью томагавк,
Сбоку — окорок медвежий.
Путь его далек.
Сцена была и величественна, и исполнена дикой поэзии. Заходящее солнце окрашивало в багрянец и золото верхушки акаций и эвкалиптов, между тем как нижняя часть деревьев погружалась все более и более в тень, которая словно набегала неудержимою волной. Очертания леса все более и более сливались в сплошной туманный и темный фон, принимая отпечаток чего-то загадочного и таинственного.
С последним угасшим лучом солнца Виллиго запалил приготовленный костер. Огонь затрещал, вспыхнул, и красные языки принялись лизать поленья и сучья.
Нагарнукский вождь принялся ходить вокруг горящего костра, напевая какие-то заклинания, чтобы прогнать злых духов, бродивших вокруг тела Менуали. Шаг его, сначала медленный, постепенно все ускорялся, а пение переходило в вой, сопровождаемый хлопаньем в ладоши. По мере того как разгорался костер и тело уничтожалось, требовались заклинания все более и более сильные и действительные. Бег требовался самый быстрый, чтобы злые духи как-нибудь тихонько не утянули кусочек тела. И бег начался бешеный, безумный, отчаянный, головокружительный; Виллиго делал такие громадные прыжки и так дико завывал, что графу Лорагюэ это кружение начинало казаться какою-то адскою пляской.
Вдруг подгоревшая середина костра с треском провалилась, рассыпав кругом искры и поглотив в недра свои полусгоревший труп. Виллиго испустил последний дикий вой и остановился. Дело его было сделано. Теперь можно было предоставить огню доканчивать уничтожение трупа. Злые духи уж больше не были страшны.
Пришла очередь пленника, который стоял ни жив ни мертв, глядя на обычное для всякого дикаря зрелище.
И не мудрено, что он стоял ни жив ни мертв. Ведь он тоже был австралиец и знал, какая участь его ждет. Он знал, что с него будут с живого сдирать кожу, но не разом, а медленно, постепенно, ремешками. Он знал, что затем у него будут отрывать сустав за суставом, стараясь не причинить серьезного органического повреждения, и что лишь к утру он будет брошен на костер, который положит желанный конец этим жестоким мукам.
Пользуясь минутой, когда Виллиго, задумавшись, окидывал последним взглядом догоравший костер, несчастный с мольбою протянул свои связанные руки к европейцам и сказал:
— Пощадите!.. Я не убивал Менуали…
И снова у Оливье невыносимо больно сжалось сердце.
Дундаруп был сам еще юноша; старый воин не дал бы себя так забрать и связать. Признание в убийстве Менуали было с его стороны пустою похвальбой в кругу своих, которую, на его беду, подслушал Черный Орел, ползком подкравшийся к лагерю дундарупов и давший самому себе клятву предать пытке убийцу племянника. Виллиго уже убил шестерых дундарупов, но тут у него явилась новая неотступная мысль: во что бы то ни стало овладеть убийцей. С этою целью Черный Орел стал подражать крику молодого кенгуру, дундаруп бросился на крик, Черный Орел завлек его в лесную чащу и взял в плен.
И вот теперь, находясь в крайности, молодой Урива обратил умоляющий взгляд на европейцев, надеясь найти в них хоть каплю сострадания.
Но что они могли сделать? Оливье мрачно глядел в землю, проклиная свое бессилие. Вдруг в лесу, несколько позади дерева, к которому был привязан дундаруп, послышались странные, нечеловеческие звуки. Виллиго, уже взявший в руки свой каменный нож, в изумлении остановился. Подняв глаза, он вдруг громко вскрикнул и кинулся ничком на траву, стараясь прикрыть голову травою и листьями и бормоча задыхающимся от страха голосом:
— Каракул!.. Каракул!.. Тирара матамое! (Привидение! Дух!.. Я погиб!.. Я проклят!..) Оливье и его друзья тоже взглянули и увидали какую-то белую фигуру, двигавшуюся в кустах. Фигура произносила какие-то бессвязные слова. Удивленный граф хотел встать и подойти к фигуре, но Дик жестом удержал его на месте. Граф оглянулся, сосчитал товарищей и понял все.
Начальство над отрядом поручили одному старому скваттеру, Коллинсу, старинному другу Дика, вместе с ним исколесившему Австралию вдоль и поперек. Каждому человеку дали по магазинной винтовке, по сабле и револьверу. Сверх того к отряду присоединили около дюжины огромных английских собак, чтобы пользоваться их услугами для выслеживания бандитов и для охраны лагерных мест.
За отрядом ехал целый обоз телег с оружием, припасами и инструментами.
Отряд выступил пешком прямо на прииск, до которого этим способом было четыре месяца пути. Канадец и его друзья поехали отдельно верхом, с тем чтобы посетить рудники Сен-Стефана в окрестностях Мельбурна. Накануне их отъезда Виллиго в последний раз побывал в «Чертовом кабачке», чтобы окончательно уговориться с Бобом относительно мнимого содействия нагарнуков замыслам лесовиков.
Условились, что лесовики выступят три дня спустя после отъезда европейцев и будут следовать за ними на известном расстоянии, ничего не предпринимая, покуда Виллиго не даст знать, что все готово. Коанук и Нирроба должны были идти с лесовиками в качестве проводников. С Боба Виллиго взял обязательство, что без сигнала от нагарнукского вождя лесовики не станут делать нападения, в противном случае Черный Орел снимал с себя ответственность.
Вообще Черный Орел готовил лесовикам коварную и гибельную ловушку.
Канадец и Лоран купили для себя двух рослых верховых лошадей, а Менуали получил оставшегося свободным мустанга. Джильпинг сохранил своего Пасифика, а к мулу был прикуплен другой мул, и обоих запрягли в тележку с багажом.
И вот мы встретили наших друзей во время их возвращения в лагерь с удачной охоты.
После обильной закуски маленький отряд расположился на отдых. Перед тем зашел спор, кому караулить привал. Кэрби и Джильпинг, после обильного, чисто английского возлияния эля и бренди, решительно не были в состоянии дежурить и завалились спать. Виллиго объявил, что дежурить он намерен с Менуали, что он никому не уступит дежурства. Он сам не мог объяснить почему, но только его сердцем овладело какое-то тайное предчувствие. Он что-то заподозрил, стал чего-то опасаться.
Противоположный берег Лебяжьей реки прилегал к территории нирбоасов, племени воинственного и жестокого, прославившегося своею безумно дерзкою смелостью; поэтому прежде всего необходимо было знать, в каких отношениях находятся теперь эти нирбоасы к нагарнукам и, основываясь на этом, либо ослабить, либо усилить свою бдительность.
В ту пору, когда Черный Орел уходил из родного селения, оба племени жили мирно, но теперь, как передавал юный Менуали, покинувший своих на целых 6 месяцев, уцелевшие после своего страшного поражения дундарупы успели возбудить нирбоасов против нагарнуков, и война могла быть объявлена с часу на час.
Что делало Виллиго особенно могучим и непобедимым, так это его удивительная предусмотрительность: он всегда был настороже, и его никогда нельзя было поймать врасплох; он все видел, все замечал и придавал серьезное значение малейшим обстоятельствам, часто даже таким пустякам, на какие никто другой на его месте не обратил бы внимания.
Дело в том, что в этот день он, охотясь, нашел в траве голубиное перо. По всей вероятности, оно выпало из крыла какого-нибудь голубя, пролетавшего мимо, и никто другой не обратил бы на это внимания. Но Черный Орел был дикарь. Малейшее обстоятельство возбуждало в нем тысячу подозрений, и вот он пожелал непременно охранять привал сам, не доверяя ничьей зоркости.
XIV
На страже. — Крик пагу. — Смерть Менуали. — Похоронный обряд.
Виллиго тихо прохаживался кругом лагеря среди непроглядной темноты, чутко настораживая зрение и слух. Но все было тихо, только Джильпинг бредил от времени до времени, видя себя во сне перед палатою лордов. Менуали караулил в нескольких шагах впереди, и так же неусыпно, как его храбрый вождь.Вдруг послышался крик гопо. Виллиго встрепенулся. Неужели это Менуали зовет его?
Он подался вперед и позвал шепотом:
— Менуали! Менуали!
Вместо ответа послышался насмешливый крик птицы пагу; затем все стихло.
Вне себя от гнева Виллиго закричал:
— Вага! Вага!
Пройдя еще десяток шагов, он наткнулся на чье-то теплое тело. Нагнувшись к нему и дотронувшись, он выпачкал себе руки в крови. То лежал Менуали, предательски убитый камнем, брошенным сзади.
Сбежались европейцы. Юноша, родной племянник Виллиго, который любил его, как сына, находился при последнем издыхании. Он мог только прошептать «дундаруп» и испустил дух.
Черный Орел, не знавший слез, зарыдал, как ребенок. А вдали вторично раздался крик пагу. Дундарупы, не смея напасть на вождя, предательски убили его сына, который даже не был еще воином. И теперь они торжествовали свою бесчестную победу.
Винтовки европейцев долго стреляли наудачу в темноту. Но выстрелы пропали даром. Дундарупов не было, они сделали дело и скрылись.
Не долго плакал Черный Орел. Он был ведь вождь. Зачерпнув воды из Сван-Ривер, он благоговейно омыл рану племянника и все его тело, потом положил труп на ложе из сухих листьев и ветвей, шепча таинственные заклинания. После того он выпрямился и обратился к канадцу:
— Брат мой Тидана, стереги труп моего сына от нечистых птиц, я скоро вернусь!
— Куда же ты идешь?
— Отомстить!
С этим словом Черный Орел крепко пожал руку друга и скрылся в темноте.
— Но ведь его убьют! — заметил Оливье Дику.
— Не беспокойтесь, граф. Дундарупы его боятся и разбегутся, как только завидят его. Поверьте мне, Черный Орел устроит своему юноше кровавые поминки. Я второй раз вижу его плачущим с тех пор, как познакомился с ним. То было двенадцать лет назад. Вождь только что женился на молоденькой девушке из своего племени и, по туземному обычаю, удалился с молодой женой в уединенную хижину из ветвей, вдали от деревни. Ушедши однажды на охоту, Виллиго по возвращении не нашел ни хижины, ни жены. От хижины остались одни курящиеся обломки, возле которых лежал труп новобрачной. Тогда-то он и плакал в первый раз… Он поклялся в неумолимой вражде к дундарупам и сдержал свое слово… С тех пор навсегда исчез мир между дундарупами и нагарнуками. Последние остались в борьбе победителями, и дундарупы как самостоятельное племя, собственно говоря, не существуют. Жалкие остатки их вошли в состав других племен, главным образом нирбоасов и нготаков.
— То-то он ненавидит их так сильно! — сказал Оливье. — Теперь я понимаю его вполне.
— Вместе с тем он ненавидит и лесовиков. Встретив незнакомого ему европейца, он непременно убивает его. Он лелеет одну несбыточную мечту. Считая лесовиков врагами всякого порядка и источником всяких бедствий, он мечтает в один прекрасный день собрать их разом человек двести или триста и всех истребить. Надо вам сказать, что в деле убийства жены Виллиго замешаны не одни дундарупы, но и лесовики. Это достоверно известно.
— Вообще, Дик, для меня ваш друг загадка. Он ходит какой-то мрачный, задумчивый, вид у него какой-то таинственный. Право, он что-то замышляет.
— Очень может быть, но будьте уверены, что он не замышляет ничего вредного для нас. Ни в его честности, ни в его преданности не может быть никакого сомнения. За это я ручаюсь вам, граф!
— О, я верю и вам, и ему! — сказал Оливье, пожимая руку канадца, который молча ответил графу рукопожатием.
Так разговаривали друзья, сидя на траве возле мертвого тела юноши и держа наготове свои винтовки. Ночь была тихая, только монотонный ропот волн Лебяжьей реки, протекавшей поблизости, да изредка крик ночной птицы нарушали глубокую тишину. Кругом летали отвратительные вампиры, почуявшие запах свежей крови, и задевали иногда своими шерстистыми крыльями лица бодрствующих. Некоторые из этих рукокрылых простирали дерзость до того, что совсем даже опускались на труп, но канадец всякий раз сгонял их прочь дулом винтовки. Эти поганые животные составляют настоящую язву австралийских лесов и обладают таким тонким обонянием, что за целую милю слышат запах даже маленького мертвого животного. Иногда, побуждаемые голодом, они нападают и на живых. Горе путнику, прельстившемуся в лесу мягкою травкой, которая сама как бы манит на отдых. Он ложится спать на душистое ложе, но он забыл о вампирах. Вот он засыпает, глаза его слипаются, и он видит сквозь сон, что над ним начинают носиться противные гадины, издающие странный одуряющий запах. Путник хочет встать, но не может: этот запах действует на него парализующим образом. Им овладевает летаргическое состояние: он все видит, все чувствует, но не может шевельнуть пальцем. Сильный запах мускуса ударяет ему в голову; животное опускается на него и садится. Несчастный чувствует на себе влажное, холодное, липкое тело. Он содрогается от ужаса, но не может стряхнуть с себя гадины. Затем он чувствует укушение за ухом, вампир прокусывает сонную артерию и, распустив трепещущие крылья, начинает жадно сосать теплую кровь.
С восходом солнца тою же дорогой случается проходить иногда другому путнику, и тогда он видит своего лежащего мертвого собрата, а около него — насосавшегося вампира, всего в крови и тоже мертвого от обжорства или, правильнее, от перепоя.
Весь остаток ночи канадец Дик и Лоран только и делали, что отгоняли вампиров от мертвого тела Менуали.
Когда проснулись Кэрби и Джильпинг, то чрезвычайно удивились, услыхав о ночном происшествии. Они так крепко спали, что не слыхали ровно ничего. Джильпинг от души пожалел бедного юношу и даже взялся было за Библию, чтобы прочитать псалом, но Дик убедил его не делать этого.
— Я знаю, мистер Джильпинг, — сказал он, — что у вас намерение очень хорошее, но ведь вас уж приняли раз за колдуна. Если подойдет Виллиго и увидит вас с книгой, то подумает, что вы произносите какие-нибудь заклинания. Это рассердит его, и тогда я не ручаюсь за последствия.
День прошел благополучно. Под вечер небо заволокли тучи, и вдали стал погромыхивать гром. Стояла страшная духота, как всегда бывает перед разряжением природного электричества.
Черный Орел все еще не подавал признаков жизни. Оливье начинал беспокоиться.
— Что это он не идет? — заметил он с тревогой. — Уж не случилось ли с ним беды?
Почти сейчас же вслед за его словами вдали послышался крик скватер-клока, птицы, похожей на сороку и прозванной так (часы скваттера) за то, что она кричит всегда перед утром и перед вечером.
— Вот и он! — заметил Дик своему другу.
— Как он похоже кричит! — отвечал Оливье. — Я бы так и подумал, что это сорока.
— О, туземцы на этот счет мастера. Они так хорошо умеют подражать всяким животным, что просто не отличишь. И заметьте: каждый крик имеет у них свое значение. Да вот вам: Виллиго крикнул два раза. Подождите еще немного, и будет третий крик.
Действительно, третий крик не заставил себя ждать.
— Три раза, стало быть, — продолжал Дик. — Первый крик означал, что я должен обратить внимание; второй значил: «это я»; третий: «кругом все благополучно». Если бы крик послышался только два раза, то это значило бы, что враги недалеко; если бы только один раз, то это уж была бы тревога, то есть «враги здесь, вооружайтесь».
— Все это очень остроумно, но разве враги не могут узнать значение этих сигналов?
— Да, но во время войны это условное значение постоянно меняется, как у нас пароль и лозунг. Наконец, выбираются крики разных животных и с разными интонациями, так что враг, если пожелает руководствоваться этими сигналами, в конце концов только спутается.
Разговор был прерван приходом Черного Орла. Нагарнукский вождь медленно шел берегом реки, точно делал простую прогулку. Но он был не один. С ним шел татуированный воин, лишенный оружия и по всем признакам дундаруп. Канадец удивился было, что это значит, но вдруг заметил, что руки пленника связаны под локтями при помощи палки и ремня из шкуры кенгуру и что Виллиго тащит пленника за ремень, захлестнутый на шее мертвым узлом. Освободиться пленник не мог, а если бы стал упираться, то мертвый узел задушил бы его.
Кроме того, у пояса Черного Орла было привешено шесть свежих скальпов.
Весьма странной является эта общность обычая скальпировать убитого врага у краснокожих туземцев Америки и чернокожих племен Австралии, никогда не приходивших между собой в соприкосновение. И не в этом только обычае сказывается известная общность нравов и обычаев между этими двумя совершенно различными расами. Впрочем, все это читатель узнает из нашего рассказа о пребывании наших героев в стране нагарнуков, где мы ознакомим их со сказочным прошлым этого племени, с легендой об его происхождении, с их нравами и обычаями, их верованиями и суевериями. На основании рассказов первых путешественников, посетивших Австралию и не проникавших далее побережной полосы, долгое время полагали, что все туземцы Австралии принадлежат к тому же безобразному и уродливому типу меланезийцев, столь близкому к обезьянам. Тогда как на деле это вовсе не так. Англичане, которые не признают иного способа колонизации, как избиение туземцев и заселение страны англосаксами, находили для себя выгодным поддерживать это заблуждение, которое могло служить до известной степени оправданием их бесчеловечной жестокости. Но теперь, когда стало известно, что Тасмания и Центральная Австралия имели культурное население с классически прекрасными формами и вполне способное усвоить европейскую цивилизацию, теперь уже поздно спасти эти вымирающие племена от окончательного исчезновения. Все они или перебиты, или затравлены, как дикие звери, этими худшими дикими зверьми, прибывшими из Англии, так что невольно рождается вопрос, кто же были истинные дикари, австралийские туземцы или англичане.
Когда Труганина и Ланнэ, эта последняя австралийская чета, эти последние представители той высокой туземной расы, о которой мы говорили, были преданы земле, английское правительство распорядилось воздать им воинские почести при погребении: били барабаны, гремели салюты, и войска брали на караул. Так приветствовали англичане окончательное уничтожение человеческой расы, истребленной ими и их пресловутой цивилизацией.
Увидав пленника, канадец невольно содрогнулся при мысли об участи, которая ждала несчастного дундарупа. Он поспешил предупредить своих друзей, чтобы те не вмешивались в кровавую тризну.
— Ради всего святого на свете, — говорил он, — держитесь в стороне, что бы вам ни пришлось здесь увидеть. Против вековых предрассудков ничего не сделаешь. Если вы хотя бы в чем-нибудь помешаете Черному Орлу во время похоронного обряда, то наживете себе в нем непримиримого врага.
— Дик прав, джентльмены, — вставил свое слово Кэрби, тоже знавший кое-что об обычаях дикарей, — Дик совершенно прав. Предупреждаю вас: ни одного слова, ни единого жеста, Боже вас сохрани! Вы ничего не добьетесь, а лишь приведете Виллиго в такую ярость, что он готов будет вас всех истребить. Он этого, вероятно, не сделает из уважения к своему брату Тидане, но все-таки будет вашим врагом на жизнь и смерть.
— Но что же такое здесь будет? — спросил Оливье, бледнея от волнения.
— Тише!.. Он подходит. Так знайте же и берегитесь!
Виллиго приблизился к привалу, таща своего пленника.
Скажем несколько слов в объяснение этих предостережений. У нагарнуков нет жрецов в собственном смысле, а есть только кораджи, или колдуны, которые играют роль предсказателей, а не жрецов. Религиозные обряды при рождениях, свадьбах и похоронах исполняет всегда сам глава семейства без всякого участия колдунов. Покойников своих нагарнуки сжигают, веря, что тела умерших в виде дыма поднимаются на луну и там соединяются с душою, принимая снова прежний состав и форму. Люди, умершие без погребения, носятся над землею в виде «каракулов», или беспокойных духов, не соединившихся с телом. Эти каракулы поджидают удобного случая, чтобы овладеть чьим-нибудь телом во время погребения и унестись на луну. Тогда душа от украденного тела остается блуждать на земле в виде каракула. Нет выше несчастья, как иметь каракула в семье; он постоянно допекает своих родственников, и единственное средство избавиться от него — это принести ему в жертву пленника, чтобы каракул мог овладеть его останками, превращенными в дым. Чтобы этого не случилось, при похоронах произносятся всевозможные заклинания, сопровождаемые пляской вокруг сжигаемого тела и диким воем. Позор тому главе семейства, который пропустит хотя бы малейший обряд: на него обрушивается вся вина за появление в семье каракула.
Каракулов все боятся. Самые храбрые из нагарнуков бросаются на землю и закрывают себе лицо, только бы не видать страшного привидения.
Теперь понятно, что могло бы произойти, если бы европейцы помешали Черному Орлу при исполнении обряда. Их не спасло бы, пожалуй, даже заступничество Тиданы, и канадец поступил очень умно, что предупредил их.
Когда Черный Орел подошел к своим друзьям, то они заметили у него на лице глубокое волнение, которое он тщетно старался скрыть под маской величавого спокойствия.
Канадец, знавший, как надо говорить в подобных случаях, приветствовал его следующими словами:
— Дундарупы трусливые псы. Они храбры перед юношей, но бегут от сурового воина.
Черный Орел свирепо улыбнулся и указал на свои трофеи, говоря:
— Когда снег старости убелит голову Черного Орла, тогда не останется в живых ни одного дундарупа!
Затем он указал на пленника и продолжал:
— Это Урива, убивший Менуали. Урива последует за ним на костер.
— Нагарнуки трусливые совы, — заговорил пленник. — Они готовы прятаться в дуплах. Урива убил молодого нагарнука. Не жалко этих поганых птиц!
Европейцы все вздрогнули от этих слов. Виллиго запыхтел. Драма началась.
— Дундарупы великие воины, и Урива великий вождь, — отвечал Черный Орел с ужасающим спокойствием. — Урива давно искал случая пропеть военную песнь. Теперь у Уривы есть этот случай. Он запоет ее, уходя к своим праотцам.
— Они будут рады мне больше, чем вонючей птице, украсившей себя перьями Черного Орла! — отпарировал пленник.
При всяком другом случае за подобным оскорблением последовало бы немедленное возмездие. Но у туземцев пленник имеет право браниться до самой последней минуты. Эта брань имеет обыкновенно целью вывести из терпения мучителей и заставить их поскорее прекратить мучения, что иногда и достигается. На это именно и рассчитывал дундаруп, покрывая Виллиго невыносимыми оскорблениями. Но он ошибался. Виллиго был старый воин, и нелегко было вывести его из себя. Урива понял это, и холодный пот каплями выступил у него на лбу.
— Моему брату жарко! — иронически заметил Виллиго.
Тогда Урива плюнул ему прямо в лицо. Это была последняя отчаянная попытка. Она едва не удалась. Вилиго вне себя замахнулся на пленника бумерангом. Канадец с облегчением вздохнул, радуясь, что все скоро кончится. Но то была одна минута. Виллиго разом успокоился и, близко-близко наклонившись лицом к лицу пленника, произнес со скрежетом:
— Береги слюни, Урива: пригодятся. Ведь тебе больше не пить.
— Пощади! — пролепетал вне, себя от волнения Оливье.
К счастью, это было сказано по-французски, и Черный Орел не понял.
— Ради Бога, молчите, иначе вы погибли, — шепнул канадец и, когда Виллиго повел пленника привязывать к дереву, прибавил торопливо: — Подумайте об участи жены Виллиго, о сожженной хижине… Поймите его чувства, и тогда вы сами извините его. Соберитесь с силами; вы даже уходить отсюда не должны!
— Но я не могу, не могу смотреть!
— А мне самому разве приятно? Но если мы уйдем, Виллиго примет это за жестокое оскорбление. В его глазах это будет равносильно нежеланию присутствовать на похоронах Менуали. Вспомните, Урива предательски убил юношу, который еще не был воином, а это у дикарей считается подлостью. Впрочем, есть одно средство спасти Уриву.
— Какое? — с живостью спросил Оливье.
— Убить самого Виллиго, который столько раз спасал вас от смерти!
Оливье в ответ на это печально поник головою.
— Таков здешний обычай, — заметил Кэрби, — и если вы когда-нибудь попадете к дундарупам, то ждите себе той же участи.
Между тем Виллиго, привязав пленника, устроил костер, еще раз омыл водою тело Менуали и положил его на костер. Обряд начинался.
С покойником по обычаю нужно было положить все его доспехи. Виллиго положил на костер подле тела бумеранг, стрелы, копье и пращу; на грудь покойника он поставил ящик с красками, чтобы покойнику было чем татуироваться на том свете; наконец, рядом же нашлось место и для задней ноги кенгуру, чтобы усопший воин не проголодался во время путешествия на луну.
При положении каждой вещи Черный Орел пел соответствующие песни.
Оливье с интересом следил за этими приготовлениями, и ему вспомнились прекрасные стихи Шиллера, где описывается погребение краснокожего индейца, которому в гроб кладут все вещи, любимые им при жизни:
В головах — облитый свежей
Кровью томагавк,
Сбоку — окорок медвежий.
Путь его далек.
Сцена была и величественна, и исполнена дикой поэзии. Заходящее солнце окрашивало в багрянец и золото верхушки акаций и эвкалиптов, между тем как нижняя часть деревьев погружалась все более и более в тень, которая словно набегала неудержимою волной. Очертания леса все более и более сливались в сплошной туманный и темный фон, принимая отпечаток чего-то загадочного и таинственного.
С последним угасшим лучом солнца Виллиго запалил приготовленный костер. Огонь затрещал, вспыхнул, и красные языки принялись лизать поленья и сучья.
XV
Суеверия. — Бегство пленника. — Ранчо Кэрби. — Грозящая опасность.
Началась дикая, не поддающаяся описанию сцена.Нагарнукский вождь принялся ходить вокруг горящего костра, напевая какие-то заклинания, чтобы прогнать злых духов, бродивших вокруг тела Менуали. Шаг его, сначала медленный, постепенно все ускорялся, а пение переходило в вой, сопровождаемый хлопаньем в ладоши. По мере того как разгорался костер и тело уничтожалось, требовались заклинания все более и более сильные и действительные. Бег требовался самый быстрый, чтобы злые духи как-нибудь тихонько не утянули кусочек тела. И бег начался бешеный, безумный, отчаянный, головокружительный; Виллиго делал такие громадные прыжки и так дико завывал, что графу Лорагюэ это кружение начинало казаться какою-то адскою пляской.
Вдруг подгоревшая середина костра с треском провалилась, рассыпав кругом искры и поглотив в недра свои полусгоревший труп. Виллиго испустил последний дикий вой и остановился. Дело его было сделано. Теперь можно было предоставить огню доканчивать уничтожение трупа. Злые духи уж больше не были страшны.
Пришла очередь пленника, который стоял ни жив ни мертв, глядя на обычное для всякого дикаря зрелище.
И не мудрено, что он стоял ни жив ни мертв. Ведь он тоже был австралиец и знал, какая участь его ждет. Он знал, что с него будут с живого сдирать кожу, но не разом, а медленно, постепенно, ремешками. Он знал, что затем у него будут отрывать сустав за суставом, стараясь не причинить серьезного органического повреждения, и что лишь к утру он будет брошен на костер, который положит желанный конец этим жестоким мукам.
Пользуясь минутой, когда Виллиго, задумавшись, окидывал последним взглядом догоравший костер, несчастный с мольбою протянул свои связанные руки к европейцам и сказал:
— Пощадите!.. Я не убивал Менуали…
И снова у Оливье невыносимо больно сжалось сердце.
Дундаруп был сам еще юноша; старый воин не дал бы себя так забрать и связать. Признание в убийстве Менуали было с его стороны пустою похвальбой в кругу своих, которую, на его беду, подслушал Черный Орел, ползком подкравшийся к лагерю дундарупов и давший самому себе клятву предать пытке убийцу племянника. Виллиго уже убил шестерых дундарупов, но тут у него явилась новая неотступная мысль: во что бы то ни стало овладеть убийцей. С этою целью Черный Орел стал подражать крику молодого кенгуру, дундаруп бросился на крик, Черный Орел завлек его в лесную чащу и взял в плен.
И вот теперь, находясь в крайности, молодой Урива обратил умоляющий взгляд на европейцев, надеясь найти в них хоть каплю сострадания.
Но что они могли сделать? Оливье мрачно глядел в землю, проклиная свое бессилие. Вдруг в лесу, несколько позади дерева, к которому был привязан дундаруп, послышались странные, нечеловеческие звуки. Виллиго, уже взявший в руки свой каменный нож, в изумлении остановился. Подняв глаза, он вдруг громко вскрикнул и кинулся ничком на траву, стараясь прикрыть голову травою и листьями и бормоча задыхающимся от страха голосом:
— Каракул!.. Каракул!.. Тирара матамое! (Привидение! Дух!.. Я погиб!.. Я проклят!..) Оливье и его друзья тоже взглянули и увидали какую-то белую фигуру, двигавшуюся в кустах. Фигура произносила какие-то бессвязные слова. Удивленный граф хотел встать и подойти к фигуре, но Дик жестом удержал его на месте. Граф оглянулся, сосчитал товарищей и понял все.