Страница:
Все это выглядело нелепо и жалко – как нападение горстки вооруженных дубинками туземцев на военный глинкор с сотней пушек на борту. Кажется, обитатели вселенского низа и вправду пытались таким примитивным способом остановить плывущий над ними мир или забраться на него.
Не успели первые из ползущих преодолеть и сотни локтей, как веревки, до того провисающие, натянулись. Гана ощутил, как мир едва заметно вздрогнул… Часть веревок порвалась, тела гроздьями посыпались с них, а затем верхний куб начал сдвигаться, кренясь, и перевернулся, порвав оставшиеся веревки. Куб рухнул вниз, зацепив выступающую часть того, который находился под ним, и обрушился к основанию постройки. Аквалон невозмутимо плыл дальше, волоча теперь под собой несколько десятков тонких нитей. На некоторых еще покачивались пушки с лафетами и обломками камня, но ни одного человека не осталось.
Раздался стрекот. Гана повел трубой из стороны в сторону, пытаясь поймать источник звука. Прямо перед лицом что-то мелькнуло, он машинально отпрянул, взмахнув руками и чуть не свалившись. Труба выскользнула из пальцев и полетела вниз. Тулага вцепился в кожистую спираль, глядя на того, кто приближался к нему со стороны черной башни.
Длинноусый человек висел под брюхом устройства, напоминающего помесь рыбы и стрекозы – крылья из дерева и ткани, хвост-плавник, ремни, шестерни, рычаги. Над передней частью с гулом вращался короткий винт. Позади машины торчала труба, из которой то и дело вылетали струи пара. На человеке были меховые куртка и штаны, короткие сапоги, перчатки и кожаный шлем с длинными ушами, стянутыми под подбородком, да к тому же украшенный двумя кривыми железными рогами. На левом боку висел меч, глаза скрывались под очками с круглыми темными линзами в резиновых ободках. Тонкие усы развевались в потоках воздуха.
Они заметили друг друга одновременно. Рогатый дернул рычаг, выступающий из деревянной панели возле его головы. Машина, с громкими щелчками и скрипом взмахивая крыльями, полетела быстрее. Тулага приподнялся, сначала положил ладонь на рукоять ножа, но после сунул руку в кошель на поясе.
Между кончиками рогов с треском проскочил зигзаг молнии. Человек потянулся к длинной кобуре на правом бедре, достал что-то вроде огнестрела с толстым стволом и блестящим стальным раструбом. Стрекот машины стал пронзительным, она взлетела на высоту, где находился Гана. Тот сел, глубоко вдохнув, поднял руку с кроном и вжал указательный палец в мягкий клапан на середине рукояти. Из раструба огнестрела выплеснулся огонь, а пистолет, чихнув, выплюнул световую иглу.
Дротик, прочертив в воздухе светящуюся линию, вонзился в цилиндрический механизм, который несколькими винтами был прикручен к брюху машины позади усатого. Оставляя за собой струю пара, из огнестрела вылетел снаряд с закругленным концом и треугольными крыльями. Он мчался не прямо, но по пологой дуге. Гана припал к кожистой спирали, вжался в нее. Снаряд пролетел над головой, обдав темя и затылок потоком горячего воздуха, ушел вверх, врезавшись в оболочку мира, взорвался. А из трубы позади незнакомца с громким хлопком выстрелило густое белое облако. Машина качнулась, заваливаясь на бок, крылья ее затрещали, что-то залязгало, загудело… Рогатый схватился за рычаги, но было поздно. Крылатое устройство громогласно чихнуло, окутавшись паром, и, стремительно кружась, рухнуло вниз.
Сунув пистолет в кошель, Тулага вновь лег на живот, провожая взглядом паровую комету. Она вскоре исчезла, растворилась в сероватой дымке, не позволявшей разглядеть поверхность Сферы, оставив лишь лохматый хвост, который медленно расплывался в воздухе.
Черная башня была теперь не видна. Запястья и ступни Ганы висели над бездной, он лежал неподвижно, глядя вперед. Окутывающая дно серая дымка иногда принималась волноваться, по ней шла рябь, и будто какие-то картины выступали к поверхности из глубины. В какой-то момент путешественник разглядел остров, разделенный напополам трещиной, с горой в центре, превратившейся в два языка из земли и камня, два медленно рассыпающихся пласта, – остров этот выступал не из привычных облаков, но из синей воды и медленно погружался в нее. Потом дымка плеснулась, и картина исчезла.
Аквалон плыл сквозь разлившуюся в бесконечности глубокую тишь, колонны едва заметно для глаз ползли мимо. Вот между двумя вновь возникла молния, которая могла бы дважды опоясать мир, бесшумно поползла вниз, извиваясь, выбрасывая тонкие ломаные щупальца света, и пропала.
Тулага не мог точно определить ни расстояние, ни скорость, хотя то, что двум мирам предстоит столкнуться, он понял: еще живой и уже погибший, разрушившийся, они сближались медленно, но неотвратимо.
Он окинул решетчатую сверхструктуру балок и колонн последним долгим внимательным взглядом.
И стал возвращаться.
Глава 18
Не успели первые из ползущих преодолеть и сотни локтей, как веревки, до того провисающие, натянулись. Гана ощутил, как мир едва заметно вздрогнул… Часть веревок порвалась, тела гроздьями посыпались с них, а затем верхний куб начал сдвигаться, кренясь, и перевернулся, порвав оставшиеся веревки. Куб рухнул вниз, зацепив выступающую часть того, который находился под ним, и обрушился к основанию постройки. Аквалон невозмутимо плыл дальше, волоча теперь под собой несколько десятков тонких нитей. На некоторых еще покачивались пушки с лафетами и обломками камня, но ни одного человека не осталось.
Раздался стрекот. Гана повел трубой из стороны в сторону, пытаясь поймать источник звука. Прямо перед лицом что-то мелькнуло, он машинально отпрянул, взмахнув руками и чуть не свалившись. Труба выскользнула из пальцев и полетела вниз. Тулага вцепился в кожистую спираль, глядя на того, кто приближался к нему со стороны черной башни.
Длинноусый человек висел под брюхом устройства, напоминающего помесь рыбы и стрекозы – крылья из дерева и ткани, хвост-плавник, ремни, шестерни, рычаги. Над передней частью с гулом вращался короткий винт. Позади машины торчала труба, из которой то и дело вылетали струи пара. На человеке были меховые куртка и штаны, короткие сапоги, перчатки и кожаный шлем с длинными ушами, стянутыми под подбородком, да к тому же украшенный двумя кривыми железными рогами. На левом боку висел меч, глаза скрывались под очками с круглыми темными линзами в резиновых ободках. Тонкие усы развевались в потоках воздуха.
Они заметили друг друга одновременно. Рогатый дернул рычаг, выступающий из деревянной панели возле его головы. Машина, с громкими щелчками и скрипом взмахивая крыльями, полетела быстрее. Тулага приподнялся, сначала положил ладонь на рукоять ножа, но после сунул руку в кошель на поясе.
Между кончиками рогов с треском проскочил зигзаг молнии. Человек потянулся к длинной кобуре на правом бедре, достал что-то вроде огнестрела с толстым стволом и блестящим стальным раструбом. Стрекот машины стал пронзительным, она взлетела на высоту, где находился Гана. Тот сел, глубоко вдохнув, поднял руку с кроном и вжал указательный палец в мягкий клапан на середине рукояти. Из раструба огнестрела выплеснулся огонь, а пистолет, чихнув, выплюнул световую иглу.
Дротик, прочертив в воздухе светящуюся линию, вонзился в цилиндрический механизм, который несколькими винтами был прикручен к брюху машины позади усатого. Оставляя за собой струю пара, из огнестрела вылетел снаряд с закругленным концом и треугольными крыльями. Он мчался не прямо, но по пологой дуге. Гана припал к кожистой спирали, вжался в нее. Снаряд пролетел над головой, обдав темя и затылок потоком горячего воздуха, ушел вверх, врезавшись в оболочку мира, взорвался. А из трубы позади незнакомца с громким хлопком выстрелило густое белое облако. Машина качнулась, заваливаясь на бок, крылья ее затрещали, что-то залязгало, загудело… Рогатый схватился за рычаги, но было поздно. Крылатое устройство громогласно чихнуло, окутавшись паром, и, стремительно кружась, рухнуло вниз.
Сунув пистолет в кошель, Тулага вновь лег на живот, провожая взглядом паровую комету. Она вскоре исчезла, растворилась в сероватой дымке, не позволявшей разглядеть поверхность Сферы, оставив лишь лохматый хвост, который медленно расплывался в воздухе.
Черная башня была теперь не видна. Запястья и ступни Ганы висели над бездной, он лежал неподвижно, глядя вперед. Окутывающая дно серая дымка иногда принималась волноваться, по ней шла рябь, и будто какие-то картины выступали к поверхности из глубины. В какой-то момент путешественник разглядел остров, разделенный напополам трещиной, с горой в центре, превратившейся в два языка из земли и камня, два медленно рассыпающихся пласта, – остров этот выступал не из привычных облаков, но из синей воды и медленно погружался в нее. Потом дымка плеснулась, и картина исчезла.
Аквалон плыл сквозь разлившуюся в бесконечности глубокую тишь, колонны едва заметно для глаз ползли мимо. Вот между двумя вновь возникла молния, которая могла бы дважды опоясать мир, бесшумно поползла вниз, извиваясь, выбрасывая тонкие ломаные щупальца света, и пропала.
Тулага не мог точно определить ни расстояние, ни скорость, хотя то, что двум мирам предстоит столкнуться, он понял: еще живой и уже погибший, разрушившийся, они сближались медленно, но неотвратимо.
Он окинул решетчатую сверхструктуру балок и колонн последним долгим внимательным взглядом.
И стал возвращаться.
Глава 18
Тварь поднималась легко и неторопливо. Гана сидел с выпрямленной спиной, поджав ноги, сунув левую руку в полость, а правую положив на рукоять ножа. Тело паунога прогнулось под ним так, что получилась глубокая удобная выемка.
Он выдержал настоящую дуэль с самим собой. Любопытство, подстегнутое увиденной снаружи картиной, тянуло исследовать мировую подошву, спуститься в самое основание подмирья, пройтись по горизонтальным коридорам и тоннелям, научиться ползать по внешней поверхности… Но все же он возвращался. Хотя и не совсем понимал, что делать теперь. Что дальше? Заполучить богатство и Гельту, увести ее куда-то и зажить… зная, что Аквалон летит внутри странного пространства, что снизу на него пытаются забраться какие-то диковинные люди, а главное, что он приближается к разбившемуся миру и вот-вот столкнется с ним? И дело даже не в близящейся катастрофе – невозможно было жить старой жизнью внутри мира, познав, что находится снаружи. Увиденное оказалось слишком велико, оно распирало сознание Ганы, теснило грудь; временами он мнил себя великаном, кем-то огромным, сжатым внутри чего-то очень темного и тесного, но уже готовым распрямиться, взломать стенки пространства, покрыв его щепками прежнего, рухнувшего бытия.
В мягкой комнате, когда Тулага второй раз попал туда, не оказалось Фавн Сива, и некому было ответить на его вопросы. Путешественник вновь сел на паунога, взлетел и увидел, что безкуни на склонах уже нет, все как один пропали куда-то.
Чем выше он взлетал, тем разреженнее становился грязно-желтый поток. Теперь-то Гана знал, что источником света был не двигатель, но исполинский мускул, перебитый тем, что свалилось на него сверху, раненый, испускающий в пространство свое животное тепло. И повредил его не снаряд, но иной мир, пусть и совсем небольшой, упавший на Аквалон, разбившийся и оставивший в его плоти дыру. Скорее всего, на этом другом мире – или, быть может, на его осколке? – и обитали когда-то пауноги.
Стены провала перестали беспрерывно извиваться в потоках ржавого света, затянувшие их прозрачные корни сначала уменьшились в размерах, а после исчезли вовсе. Подъем занял много времени. Под собой Тулага иногда ощущал движение: в теле паунога как будто сокращались какие-то мышцы.
Кружок неба над головой стал большим кругом. Теперь путешественник хорошо видел два выступа: нижний и тот, на конце которого стояла корзина. Донесся приглушенный крик, затем вверху что-то мелькнуло… спустя несколько мгновений вниз пронеслось тело. Один из охранников Большого Змея, раненный в плечо и живот, залитый кровью, но все еще живой, пролетел мимо, поворачивая голову, глядя на паунога и человека полными боли и удивления глазами, – и пропал, поглощенный комковатым светом.
Теперь уже хорошо были слышны вопли, доносящиеся из пещеры Полумесяца. Правой рукой наездник достал нож; левой, до запястья погруженной в полость между складками, шевельнул один из мягких бугорков. Тварь стала двигаться медленнее, и Гана с недоумением повернул голову.
В том месте, где на втором выступе стояла корзина, здесь было наклоненное вперед плетеное кресло. Под задние ножки подставили короткое бревнышко и прибили кресло к нему, чтобы не перевернулось. Торс Диша Длога был примотан веревкой; руки и ноги оставались свободными, но почему-то торговец не шевелился, не пытался встать, а застыл, откинув голову на спинку, глядя перед собой, туда, где в стене провала под рабской пещерой темнело несколько отверстий. Он казался мертвым – до тех пор, пока зрачки не сдвинулись.
Тулага уже заметил, что с телом Длога начали происходить изменения, означающие, что тот заражен серапией. На торговце были лишь штаны да расстегнутая рубаха, и грудь под ней приобрела неестественную выпуклость, будто состояла из одной большой полусферы с натянутой белой кожей. Череп же, наоборот, прогнулся, на лбу образовалась глубокая круглая впадина, отчего брови сильно выпирали, и лицо в целом приобрело нелепо звериные очертания.
Когда тварь достигла высоты, на которой находился торговец, тот скосил глаза и узнал летящего на пауноге. Выражение уродливого лица не изменилось, ни один мускул на нем не дрогнул, но глаза Диша полыхнули ненавистью. Взгляд торговца стал почти материальным, пронзил Гану, будто тяжелое ржавое копье с наконечником в мелких зазубринах, – казалось, взглядом этим Длог хочет пробить его грудь и добраться до сердца. Зрачки пленника заметались, потом закатились вверх: он мучительно пытался встать, но не мог шевельнуть и пальцем.
Уже через миг пауног оказался над ним. Гана разглядел, что волосы на темени Длога поседели, а еще стали гораздо реже, так что сквозь них проглядывала кожа. Потом увидел прибитые к стенам провала тела, и ему стало не до торговца.
Их там было почти с десяток: мертвые рабы висели над бездной, прижатые спинами к камню. Из плеча или груди каждого торчала кирка – должно быть, Лан Алоа вытаскивал их по очереди, пригвождал к стене и летел за другой жертвой.
Крики зазвучали вновь, когда тварь достигла следующего выступа. Гана шевельнул нарост, заставляя ее двигаться горизонтально. Корзины не было, зато к концу выступа пятился Хахана с дубинкой в руках. Из ведущего в пещеру Полумесяца прохода вынырнули трое надсмотрщиков. Ширина каменной дорожки не позволяла передвигаться плечом к плечу, они бежали гуськом. Первый, увидев паунога с человеком, что-то удивленно выкрикнул, Тулага и Хахана одновременно вскинули руки… Нож со стеклянным клинком вошел в грудь туземца очень легко, будто в рыхлую землю, и надсмотрщик упал, а брошенная краснокожим дубинка врезалась в лицо бегущего следом. Туземец повалился вбок, соскользнул с края выступа и мгновенно исчез из виду. Третий, взмахивая киркой, перепрыгнул через тело убитого, и дальше уже Гане оставалось лишь наблюдать: Хахана с надсмотрщиком покатились, молотя друг друга кулаками.
Тварь зависла в двух шагах от выступа. Кирка поднялась, опустилась… раздался вскрик, и тело полетело вниз.
Поднявшись на колени, краснокожий вытер ладонью бегущую из разбитой губы кровь, повернулся. На лице ничего не изменилось, казалось, вид летящего на пауноге Тулаги оставил его равнодушным.
– Подняли бунт? – спросил Гана.
Лигроид выпрямился, оглянувшись на проход, сказал:
– Да. Большой Змей прилетел снизу. Злой. У демона в ногах два безкуни было. Мертвые висели, он им черепа расколол. Змей велел всех наружу вывести, стал летать мимо нас, безкуни за собой волочил. Кричал сильно, а что – не понять. Потом безкуни бросил и нас бить стал, убил троих… Тогда Человек-Весло большой камень взял, по голове охранника… потом драться начали. Откуда демон у тебя?
– Дай мне мой нож, – попросил Гана.
Пока краснокожий, то и дело посматривая на проход в пещеру, переворачивал тело и вытаскивал из груди мертвеца оружие, наездник наблюдал, готовый отклониться в сторону, одновременно направив паунога вверх, если раб метнет в него нож. У Ганы не было повода опасаться Хахану, но и верить ему особых причин тоже не было. За время пленения и плавания на крытой галере они стали скорее вынужденными приятелями и союзниками, чем друзьями.
Но ничего такого не произошло. Шагнув к краю выступа, краснокожий протянул нож рукоятью вперед и отдал его Тулаге.
– Когда только сюда попали, – произнес Хахана, – и Большой Змей прилетел, ты не испугался почти. Тогда Человек-Весло решил: Тулага видел пауногов раньше.
– Не только я, многие видели, – возразил Гана. – Иногда облака выбрасывают их на берег.
– Нет. То – мертвые, совсем порванные… Думаю: ты видел живого паунога. А теперь летаешь на нем…
– Да, видел раньше, – согласился Тулага. – В облаках возле коралловых островов. Он плавал там, как рыба. Но не летал никогда. Этого нашел внизу.
– Внизу… Оттуда безкуни пришли.
– Безкуни поднялись сюда? – удивился Гана.
– Так. Уже потом, когда мы с надсмотрщиками драться начали. Может, пришли за тех двоих мстить, кого Большой Змей убил? Там, – Человек-Весло показал в сторону пещеры, – большая война теперь.
– Ясно. Уги-Уги был здесь? Толстый туземец, король…
– Нет. Но до того как Змей стал убивать, надсмотрщики говорили, что он вот-вот появится.
– Тогда мне нужно выбираться. Слушай, той ночью я сбежал и был в самом внизу провала. Если спустишься глубоко, увидишь площадку, рядом с ней – много дохлых демонов. Их можно оживить. Смотри, у этого сзади вроде трубы. Видишь? Надо вставить ее в круглую дырку и нажать левый бугорок… Спустись – сам все поймешь. На них… ты научишься, это как на каноэ. Конечно, сложнее, но я быстро понял, что к чему. Этот пауног… – Его прервал донесшийся из пещеры вопль, за которым последовал стук упавшей на камни кирки. Гана тронул бородавку в полости и начал отплывать от выступа, одновременно медленно взлетая. Круг неба был теперь совсем близко.
– Пауног не поднимет двоих! – громко произнес он.
Краснокожий молча провожал его взглядом. Он кивнул, и Тулага добавил:
– Вы не справитесь со всей охраной. И со Змеем.
– Знаю, – ответил Хахана. – Человеку-Веслу просто надоело рыться в камнях.
– Тогда попробуй спуститься. Внизу безкуни очень много, будь осторожен. Раздобудь себе демона и на нем…
Хахана махнул рукой, повернулся. На ходу подхватив с камней дубинку охранника, он заспешил к отверстию, за которым, судя по звукам, кипело уже настоящее сражение.
Достигнув настила, наездник увидел лебедку, канат с корзиной и палисад. Ворота были приоткрыты, но он не заметил ни одного охранника. Миновав лежащую на боку корзину, из которой торчали ноги мертвого раба с огнестрельной раной в груди, полетел над досками. Пауног стал совсем неповоротливым, он покачивался, а на движение пальцев, сжимающих наросты, откликался с запозданием.
Шум, поднявшийся в рабских пещерах, должен был неминуемо привлечь внимание обитающих в поселке надсмотрщиков – но нет, и за воротами никого не оказалось. Оглядев хижины и распахнутые двери кузницы, Тулага последовал дальше над земляной улицей. Вскоре спереди донесся гул голосов.
Площадь заполняли две толпы стоящих на коленях туземцев и метисов, среди которых были как мужчины, так и женщины. Кажется, здесь собралось все местное население. В широком прямом проходе, что оставался между толпами и рассекал площадь напополам, стояли Бром Бом и Лен Алоа.
С другой стороны к ним приближалась небольшая приземистая повозка – квадрат из досок на четырех колесах, который волочили несколько туземцев-здоровяков. По бокам шли двое вооруженных охранников, сзади еще один. В центре повозки стоял деревянный трон с высокими резными ножками, и на троне этом восседал Уги-Уги во всем своем лоснящемся, жирном, оплывшем темно-синем великолепии. Голову монарха украшало широкое кожаное кольцо, из которого торчали пышные перья, в правой руке он сжимал конец цепочки, заканчивавшейся золотым браслетом на шее наложницы Нахаки – она прикорнула у ног толстяка, обхватив его за могучие икры. Рядом с троном на корточках сидел кривобокий онолонки Камека и настороженно смотрел по сторонам.
Когда повозка с монархом оказалась на середине площади, толпа восторженно взвыла.
Повисший за спинами собравшихся Тулага увидел, как часть людей распласталась в пыли, исступленно хлопая ладонями по земле и подвывая. Другие, продолжая стоять на коленях, принялись беспрерывно кланяться, всякий раз сильно ударяясь лбом. Гана тронул нарост, отводя паунога в сторону, под прикрытие растущего возле хижины дерева. Четверка туземцев быстро тянула повозку дальше, Уги-Уги сидел невозмутимо, будто не замечая окружающего, люди бесновались. Сначала Лен Алоа, а за ним и Бром Бом опустились на колени, хотя Гана заметил, что метис помедлил, прежде чем сделать это.
Когда повозка приблизилась, они низко поклонились, встали и попятились, расходясь. Уги-Уги махнул рукой, Камека прокричал приказ, и повозка ненадолго остановилась. Монарх что-то негромко сказал Бром Бому, тот ответил, после чего процессия двинулась дальше.
Кажется, все собравшиеся на площади искренне верили в божественность жирного туземца: он вызывал у обитателей долины восторг, смешанный с экстатическим ужасом. Толпа неистовствовала, люди посыпали пылью головы, ели землю, стучали по ней кулаками, ладонями, бились о нее лбами. Из своего укрытия Тулага видел, как наложница у ног монарха испуганно глядит по сторонам, прижавшись щекой к пухлому колену, будто ища защиты у повелителя. Камека крутил головой, скользя злобно-настороженным взглядом по окружающим повозку спинам и затылкам. Посреди всеобщего безумия полностью спокойным оставался лишь его виновник: Уги-Уги отрешенно смотрел поверх толпы, будто находился мыслями где-то очень далеко.
Гана достал нож, потянулся было к кошелю на поясе, но передумал: световые дротики не годились для того, что он хотел сделать, ведь Камека мог просто не знать, что это такое, не понимать, какая опасность исходит от живого пистолета. Пауног висел всего в локте над землей, и наездник свесил ноги по бокам мягкого тела, уперся ступнями в землю. Повозка приближалась, восторженный рев висел над поселком. Выждав еще немного, Тулага оттолкнулся, одновременно сильно сжав левой рукой бородавку, а правую выставив вперед.
Пауног, получив команду, словно выстрелил самим собой. Он вылетел из-за дерева по длинной дуге, пронесся над головами и спинами, сбив одного из тащивших повозку туземцев, достиг трона. Первой приближающееся чудовище заметила Нахака. Она взвизгнула и приподнялась, большие ярко-синие глаза ее закатились, и наложница потеряла сознание. Камека как раз глядел назад, проверяя, все ли там в порядке и не угрожает ли что-нибудь монарху. Услыхав визг, охранник стремительно повернулся, но Гана с силой пнул его ступней в грудь, и онолонки вверх тормашками полетел на землю.
Кончик стеклянного лезвия в вытянутой руке коснулся шеи Уги-Уги. Крошечная капелька крови потекла по ней.
– Не шевелись! – проорал Гана, пытаясь перекричать царящий вокруг шум. – И ты – замри! Не вставай с земли! Я сказал: лежать! Двинешься – перережу ему глотку!!
Шум уже начал стихать – сначала его сменили отдельные возгласы удивления и ужаса, а после над площадью повисла гробовая тишина. Со всех сторон множество взглядов устремилось на вставшую повозку, замершего на троне Бога Верхних Земель и человека, который касался стеклянным клинком божественной шеи.
Наложница неподвижно скорчилась на досках, Камека застыл в пыли, лежа на боку по правую сторону от повозки, с топориками в обеих руках. Уги-Уги облизнул губы и прохрипел:
– Ты…
– Надо поговорить, – сказал Тулага.
– Много золота и камней… А почему Большая Рыба должна верить какому-то пирату?
Стоящий у окна Гана не собирался рассказывать монарху всю правду и заранее придумал объяснение.
– Я – Красный Платок, – заявил он. – Обо мне слышали все моряки, которым хоть раз доводилось пересекать Коралловый океан. Много лет я и мои люди грабили эфиропланы рыбаков, торговцев, купеческих воителей… Конечно, я должен быть богат. А как иначе?
– Твои люди могли забрать все, когда ты покинул Кораллы.
– Ты думаешь, я глупец? Они не знали, где я прячу свою часть добычи. И я держал ее не на Кораллах, а в другом месте.
Они находились на втором этаже дворца монарха – то есть построенного для него большого дома неподалеку от провала, – в просторной светлой комнате с широкими окнами. Возле кровати, не спуская с Тулаги злобно блестящих глаз, стоял вооруженный топориками Камека. Охранник явно чувствовал себя униженным из-за произошедшего на площади.
– Какой пират без сокровищ… – Уги-Уги оттолкнул голову наложницы, которая ластилась к нему, терлась лбом о его бок, сел поудобнее и огляделся. – Много их там?
– Нам хватит.
– На сколько ты согласен?
– На половину.
– Что мы должны тебе за это?
– На чем ты приплыл сюда? – спросил Гана.
– На «Небесных парусах». Наша ладья…
– Осталась в бухте? Дай мне лодку и пошли кого-нибудь вместе со мной, чтобы подтвердить мои слова. Или… ведь ты умеешь писать? А капитан твоей ладьи – он умеет читать? Напиши ему, чтобы подчинялся моим приказам. Мы поплывем к тому месту, я достану сокровища. На обратной дороге меня с моей половиной высадят на каком-нибудь острове архипелага. Ладья вернется сюда со второй половиной.
Когда он замолчал, Уги-Уги с трудом наклонился, колыхнув необъятным рыхлым брюхом, заглянул в синие, как небо, глаза Нахаки, сказал тонким голоском:
– Какой умный пиратик достался Большой Рыбе…
Наложница, мало что понимающая в происходящем, нежно улыбнулась своему повелителю и закивала. Выпрямившись, монарх произнес:
– Значит, нужен корабль, и потому пришлось идти к Большой Рыбе… С тобой поплывут пятеро наших онолонки и Камека.
– Камека не поплывет, – возразил Гана. – Камеке и пятерым слишком легко будет убить меня, когда мы достанем сокровища.
– А тебе слишком легко будет убить команду ладьи. Лад, пятеро не поплывут. Поплывет один Камека.
Стоящий рядом с кроватью охранник оскалился.
– И команда ладьи, – добавил монарх. – Простые моряки они, не бойцы.
– Хорошо, – сказал Гана.
Уги-Уги некоторое время пристально глядел на него, затем расплылся в улыбке.
– Съест ли Большая Рыба пирата? – спросил он, поднимая лицо к потолку. – Или пират распотрошит ей брюхо? Большая Рыба сожрала многих, но пират хитер, недаром он сын Безумца. Гварилки всегда хитры…
– Мой отец был белым, – напомнил Гана.
Уги-Уги уставился на него и вдруг захохотал.
– Белым! – воскликнул он, звонко хлопая себя по животу. – Да с чего ты взял? Нахака, девочка наша, слышала: белым!!!
– Разве это не так? – спросил Гана удивленно.
– Кто сказал тебе это, Младший? С чего ты решил?
– Не знаю… – растерянно пробормотал Тулага. – Мне казалось…
– Казалось! Ему казалось! Отец твой был гварилкой с Маумау. И еще он из общины отцеубийц. Мы были хорошо знакомы, мы трое: Диш, Тап и Большая Рыба. Мы тогда еще не были монархом, лишь принцем, как нынешний Рон Суладарский. Правил наш отец, приверженец церкви Сближения. Все знали, что вскоре церкви этой на архипелаге конец придет, что старый белокожий король вот-вот столкуется с канструктианцами. Сближенцы решили убить старика и велели братству сделать это. Оно и раньше такие дела для них делало. Отцеубийцам уже тогда неуютно жилось на Да Морана: горожане были очень недовольны, говорили, надо пойти и сжечь всю общину, да и король… Лад, братство тогда отправило экспедицию, дабы найти какой-нибудь дальний остров. Чтоб можно было переехать, если дело с королем не выгорит, он останется в живых и все раскроется. Однако же стараниями бледнолицых на Суладаре нет больше необитаемых островов! Экспедиция увидела этот провал посреди Гвалты, разведала его, алмазы нашла… Хотя отцеубийц не волновали камешки, лишь их ритуалы и жертвоприношения. Зато алмазы волновали нас троих! Ведь уже тогда Тап, ослепленный золотом, что стал зарабатывать на торговле, разуверился в церкви Сближения. К тому же он был самым старым в братстве, подходил срок, когда ему надо было возлечь на жертвенный алтарь… Самому, без принуждения, лечь под ножи отцеубийц! И вот братство приказывает ему уничтожить короля. Ведь он был лучшим охотником Суладара… – Уги-Уги смолк, задумчиво поглаживая волосы Нахаки.
– Продолжай, – сказал Гана.
– Отказался он, но и выдавать братство не стал: все еще не до конца разуверился в том, во что с детства веровал. Покинул общину, насовсем поселился в своем новом доме и взял себе имя, как у белых людей, – не одно, и даже не два – три слова! Отцеубийцы тогда наняли какого-то гаерака, изгнанного из Арок Фуадино, тот сделал дело… И одновременно послали они двоих детей-убийц, чтобы расправились с Тапом, ведь в глазах общины он предателем стал. Тап разделался с ними. После пошел к королеве. Не сказал ей, что гаерака наняли сближенцы, но заверил, что выследит и убьет преступника. И сделал это. Но когда вернулся – дома поджидал его еще один убийца из братства. Памятуя о том, что стало с двумя предыдущими, этот обзавелся колючками облачной лозы. Тап смог убить и его, но был им ранен. Не в Претории каким-то львиным человеком, здесь, своими, понимаешь, Младший? Обезумел он быстро. Успел зайти к Большой Рыбе во дворец, а уж от нас прямиком бросился к их поселку, по городу и через порт, убивая всех на своем пути. Добрался до отцеубийц и вырезал половину общины, прежде чем прокторы прибежали.
Он выдержал настоящую дуэль с самим собой. Любопытство, подстегнутое увиденной снаружи картиной, тянуло исследовать мировую подошву, спуститься в самое основание подмирья, пройтись по горизонтальным коридорам и тоннелям, научиться ползать по внешней поверхности… Но все же он возвращался. Хотя и не совсем понимал, что делать теперь. Что дальше? Заполучить богатство и Гельту, увести ее куда-то и зажить… зная, что Аквалон летит внутри странного пространства, что снизу на него пытаются забраться какие-то диковинные люди, а главное, что он приближается к разбившемуся миру и вот-вот столкнется с ним? И дело даже не в близящейся катастрофе – невозможно было жить старой жизнью внутри мира, познав, что находится снаружи. Увиденное оказалось слишком велико, оно распирало сознание Ганы, теснило грудь; временами он мнил себя великаном, кем-то огромным, сжатым внутри чего-то очень темного и тесного, но уже готовым распрямиться, взломать стенки пространства, покрыв его щепками прежнего, рухнувшего бытия.
В мягкой комнате, когда Тулага второй раз попал туда, не оказалось Фавн Сива, и некому было ответить на его вопросы. Путешественник вновь сел на паунога, взлетел и увидел, что безкуни на склонах уже нет, все как один пропали куда-то.
Чем выше он взлетал, тем разреженнее становился грязно-желтый поток. Теперь-то Гана знал, что источником света был не двигатель, но исполинский мускул, перебитый тем, что свалилось на него сверху, раненый, испускающий в пространство свое животное тепло. И повредил его не снаряд, но иной мир, пусть и совсем небольшой, упавший на Аквалон, разбившийся и оставивший в его плоти дыру. Скорее всего, на этом другом мире – или, быть может, на его осколке? – и обитали когда-то пауноги.
Стены провала перестали беспрерывно извиваться в потоках ржавого света, затянувшие их прозрачные корни сначала уменьшились в размерах, а после исчезли вовсе. Подъем занял много времени. Под собой Тулага иногда ощущал движение: в теле паунога как будто сокращались какие-то мышцы.
Кружок неба над головой стал большим кругом. Теперь путешественник хорошо видел два выступа: нижний и тот, на конце которого стояла корзина. Донесся приглушенный крик, затем вверху что-то мелькнуло… спустя несколько мгновений вниз пронеслось тело. Один из охранников Большого Змея, раненный в плечо и живот, залитый кровью, но все еще живой, пролетел мимо, поворачивая голову, глядя на паунога и человека полными боли и удивления глазами, – и пропал, поглощенный комковатым светом.
Теперь уже хорошо были слышны вопли, доносящиеся из пещеры Полумесяца. Правой рукой наездник достал нож; левой, до запястья погруженной в полость между складками, шевельнул один из мягких бугорков. Тварь стала двигаться медленнее, и Гана с недоумением повернул голову.
В том месте, где на втором выступе стояла корзина, здесь было наклоненное вперед плетеное кресло. Под задние ножки подставили короткое бревнышко и прибили кресло к нему, чтобы не перевернулось. Торс Диша Длога был примотан веревкой; руки и ноги оставались свободными, но почему-то торговец не шевелился, не пытался встать, а застыл, откинув голову на спинку, глядя перед собой, туда, где в стене провала под рабской пещерой темнело несколько отверстий. Он казался мертвым – до тех пор, пока зрачки не сдвинулись.
Тулага уже заметил, что с телом Длога начали происходить изменения, означающие, что тот заражен серапией. На торговце были лишь штаны да расстегнутая рубаха, и грудь под ней приобрела неестественную выпуклость, будто состояла из одной большой полусферы с натянутой белой кожей. Череп же, наоборот, прогнулся, на лбу образовалась глубокая круглая впадина, отчего брови сильно выпирали, и лицо в целом приобрело нелепо звериные очертания.
Когда тварь достигла высоты, на которой находился торговец, тот скосил глаза и узнал летящего на пауноге. Выражение уродливого лица не изменилось, ни один мускул на нем не дрогнул, но глаза Диша полыхнули ненавистью. Взгляд торговца стал почти материальным, пронзил Гану, будто тяжелое ржавое копье с наконечником в мелких зазубринах, – казалось, взглядом этим Длог хочет пробить его грудь и добраться до сердца. Зрачки пленника заметались, потом закатились вверх: он мучительно пытался встать, но не мог шевельнуть и пальцем.
Уже через миг пауног оказался над ним. Гана разглядел, что волосы на темени Длога поседели, а еще стали гораздо реже, так что сквозь них проглядывала кожа. Потом увидел прибитые к стенам провала тела, и ему стало не до торговца.
Их там было почти с десяток: мертвые рабы висели над бездной, прижатые спинами к камню. Из плеча или груди каждого торчала кирка – должно быть, Лан Алоа вытаскивал их по очереди, пригвождал к стене и летел за другой жертвой.
Крики зазвучали вновь, когда тварь достигла следующего выступа. Гана шевельнул нарост, заставляя ее двигаться горизонтально. Корзины не было, зато к концу выступа пятился Хахана с дубинкой в руках. Из ведущего в пещеру Полумесяца прохода вынырнули трое надсмотрщиков. Ширина каменной дорожки не позволяла передвигаться плечом к плечу, они бежали гуськом. Первый, увидев паунога с человеком, что-то удивленно выкрикнул, Тулага и Хахана одновременно вскинули руки… Нож со стеклянным клинком вошел в грудь туземца очень легко, будто в рыхлую землю, и надсмотрщик упал, а брошенная краснокожим дубинка врезалась в лицо бегущего следом. Туземец повалился вбок, соскользнул с края выступа и мгновенно исчез из виду. Третий, взмахивая киркой, перепрыгнул через тело убитого, и дальше уже Гане оставалось лишь наблюдать: Хахана с надсмотрщиком покатились, молотя друг друга кулаками.
Тварь зависла в двух шагах от выступа. Кирка поднялась, опустилась… раздался вскрик, и тело полетело вниз.
Поднявшись на колени, краснокожий вытер ладонью бегущую из разбитой губы кровь, повернулся. На лице ничего не изменилось, казалось, вид летящего на пауноге Тулаги оставил его равнодушным.
– Подняли бунт? – спросил Гана.
Лигроид выпрямился, оглянувшись на проход, сказал:
– Да. Большой Змей прилетел снизу. Злой. У демона в ногах два безкуни было. Мертвые висели, он им черепа расколол. Змей велел всех наружу вывести, стал летать мимо нас, безкуни за собой волочил. Кричал сильно, а что – не понять. Потом безкуни бросил и нас бить стал, убил троих… Тогда Человек-Весло большой камень взял, по голове охранника… потом драться начали. Откуда демон у тебя?
– Дай мне мой нож, – попросил Гана.
Пока краснокожий, то и дело посматривая на проход в пещеру, переворачивал тело и вытаскивал из груди мертвеца оружие, наездник наблюдал, готовый отклониться в сторону, одновременно направив паунога вверх, если раб метнет в него нож. У Ганы не было повода опасаться Хахану, но и верить ему особых причин тоже не было. За время пленения и плавания на крытой галере они стали скорее вынужденными приятелями и союзниками, чем друзьями.
Но ничего такого не произошло. Шагнув к краю выступа, краснокожий протянул нож рукоятью вперед и отдал его Тулаге.
– Когда только сюда попали, – произнес Хахана, – и Большой Змей прилетел, ты не испугался почти. Тогда Человек-Весло решил: Тулага видел пауногов раньше.
– Не только я, многие видели, – возразил Гана. – Иногда облака выбрасывают их на берег.
– Нет. То – мертвые, совсем порванные… Думаю: ты видел живого паунога. А теперь летаешь на нем…
– Да, видел раньше, – согласился Тулага. – В облаках возле коралловых островов. Он плавал там, как рыба. Но не летал никогда. Этого нашел внизу.
– Внизу… Оттуда безкуни пришли.
– Безкуни поднялись сюда? – удивился Гана.
– Так. Уже потом, когда мы с надсмотрщиками драться начали. Может, пришли за тех двоих мстить, кого Большой Змей убил? Там, – Человек-Весло показал в сторону пещеры, – большая война теперь.
– Ясно. Уги-Уги был здесь? Толстый туземец, король…
– Нет. Но до того как Змей стал убивать, надсмотрщики говорили, что он вот-вот появится.
– Тогда мне нужно выбираться. Слушай, той ночью я сбежал и был в самом внизу провала. Если спустишься глубоко, увидишь площадку, рядом с ней – много дохлых демонов. Их можно оживить. Смотри, у этого сзади вроде трубы. Видишь? Надо вставить ее в круглую дырку и нажать левый бугорок… Спустись – сам все поймешь. На них… ты научишься, это как на каноэ. Конечно, сложнее, но я быстро понял, что к чему. Этот пауног… – Его прервал донесшийся из пещеры вопль, за которым последовал стук упавшей на камни кирки. Гана тронул бородавку в полости и начал отплывать от выступа, одновременно медленно взлетая. Круг неба был теперь совсем близко.
– Пауног не поднимет двоих! – громко произнес он.
Краснокожий молча провожал его взглядом. Он кивнул, и Тулага добавил:
– Вы не справитесь со всей охраной. И со Змеем.
– Знаю, – ответил Хахана. – Человеку-Веслу просто надоело рыться в камнях.
– Тогда попробуй спуститься. Внизу безкуни очень много, будь осторожен. Раздобудь себе демона и на нем…
Хахана махнул рукой, повернулся. На ходу подхватив с камней дубинку охранника, он заспешил к отверстию, за которым, судя по звукам, кипело уже настоящее сражение.
* * *
Края провала раздались вширь, небесный свет смешался с грязно-желтым свечением и растворил его в себе. Тулага повел тварь наискось, чтобы не удариться головой о торчащие далеко над склоном бревна с дощатым настилом, те самые, с которых началось его путешествие в провал. Пауног летел теперь медленнее и стал хуже слушаться управления: световая энергия заканчивалась.Достигнув настила, наездник увидел лебедку, канат с корзиной и палисад. Ворота были приоткрыты, но он не заметил ни одного охранника. Миновав лежащую на боку корзину, из которой торчали ноги мертвого раба с огнестрельной раной в груди, полетел над досками. Пауног стал совсем неповоротливым, он покачивался, а на движение пальцев, сжимающих наросты, откликался с запозданием.
Шум, поднявшийся в рабских пещерах, должен был неминуемо привлечь внимание обитающих в поселке надсмотрщиков – но нет, и за воротами никого не оказалось. Оглядев хижины и распахнутые двери кузницы, Тулага последовал дальше над земляной улицей. Вскоре спереди донесся гул голосов.
Площадь заполняли две толпы стоящих на коленях туземцев и метисов, среди которых были как мужчины, так и женщины. Кажется, здесь собралось все местное население. В широком прямом проходе, что оставался между толпами и рассекал площадь напополам, стояли Бром Бом и Лен Алоа.
С другой стороны к ним приближалась небольшая приземистая повозка – квадрат из досок на четырех колесах, который волочили несколько туземцев-здоровяков. По бокам шли двое вооруженных охранников, сзади еще один. В центре повозки стоял деревянный трон с высокими резными ножками, и на троне этом восседал Уги-Уги во всем своем лоснящемся, жирном, оплывшем темно-синем великолепии. Голову монарха украшало широкое кожаное кольцо, из которого торчали пышные перья, в правой руке он сжимал конец цепочки, заканчивавшейся золотым браслетом на шее наложницы Нахаки – она прикорнула у ног толстяка, обхватив его за могучие икры. Рядом с троном на корточках сидел кривобокий онолонки Камека и настороженно смотрел по сторонам.
Когда повозка с монархом оказалась на середине площади, толпа восторженно взвыла.
Повисший за спинами собравшихся Тулага увидел, как часть людей распласталась в пыли, исступленно хлопая ладонями по земле и подвывая. Другие, продолжая стоять на коленях, принялись беспрерывно кланяться, всякий раз сильно ударяясь лбом. Гана тронул нарост, отводя паунога в сторону, под прикрытие растущего возле хижины дерева. Четверка туземцев быстро тянула повозку дальше, Уги-Уги сидел невозмутимо, будто не замечая окружающего, люди бесновались. Сначала Лен Алоа, а за ним и Бром Бом опустились на колени, хотя Гана заметил, что метис помедлил, прежде чем сделать это.
Когда повозка приблизилась, они низко поклонились, встали и попятились, расходясь. Уги-Уги махнул рукой, Камека прокричал приказ, и повозка ненадолго остановилась. Монарх что-то негромко сказал Бром Бому, тот ответил, после чего процессия двинулась дальше.
Кажется, все собравшиеся на площади искренне верили в божественность жирного туземца: он вызывал у обитателей долины восторг, смешанный с экстатическим ужасом. Толпа неистовствовала, люди посыпали пылью головы, ели землю, стучали по ней кулаками, ладонями, бились о нее лбами. Из своего укрытия Тулага видел, как наложница у ног монарха испуганно глядит по сторонам, прижавшись щекой к пухлому колену, будто ища защиты у повелителя. Камека крутил головой, скользя злобно-настороженным взглядом по окружающим повозку спинам и затылкам. Посреди всеобщего безумия полностью спокойным оставался лишь его виновник: Уги-Уги отрешенно смотрел поверх толпы, будто находился мыслями где-то очень далеко.
Гана достал нож, потянулся было к кошелю на поясе, но передумал: световые дротики не годились для того, что он хотел сделать, ведь Камека мог просто не знать, что это такое, не понимать, какая опасность исходит от живого пистолета. Пауног висел всего в локте над землей, и наездник свесил ноги по бокам мягкого тела, уперся ступнями в землю. Повозка приближалась, восторженный рев висел над поселком. Выждав еще немного, Тулага оттолкнулся, одновременно сильно сжав левой рукой бородавку, а правую выставив вперед.
Пауног, получив команду, словно выстрелил самим собой. Он вылетел из-за дерева по длинной дуге, пронесся над головами и спинами, сбив одного из тащивших повозку туземцев, достиг трона. Первой приближающееся чудовище заметила Нахака. Она взвизгнула и приподнялась, большие ярко-синие глаза ее закатились, и наложница потеряла сознание. Камека как раз глядел назад, проверяя, все ли там в порядке и не угрожает ли что-нибудь монарху. Услыхав визг, охранник стремительно повернулся, но Гана с силой пнул его ступней в грудь, и онолонки вверх тормашками полетел на землю.
Кончик стеклянного лезвия в вытянутой руке коснулся шеи Уги-Уги. Крошечная капелька крови потекла по ней.
– Не шевелись! – проорал Гана, пытаясь перекричать царящий вокруг шум. – И ты – замри! Не вставай с земли! Я сказал: лежать! Двинешься – перережу ему глотку!!
Шум уже начал стихать – сначала его сменили отдельные возгласы удивления и ужаса, а после над площадью повисла гробовая тишина. Со всех сторон множество взглядов устремилось на вставшую повозку, замершего на троне Бога Верхних Земель и человека, который касался стеклянным клинком божественной шеи.
Наложница неподвижно скорчилась на досках, Камека застыл в пыли, лежа на боку по правую сторону от повозки, с топориками в обеих руках. Уги-Уги облизнул губы и прохрипел:
– Ты…
– Надо поговорить, – сказал Тулага.
* * *
Полулежа на софе и задумчиво гладя волосы прикорнувшей рядом Нахаки, Уги-Уги произнес:– Много золота и камней… А почему Большая Рыба должна верить какому-то пирату?
Стоящий у окна Гана не собирался рассказывать монарху всю правду и заранее придумал объяснение.
– Я – Красный Платок, – заявил он. – Обо мне слышали все моряки, которым хоть раз доводилось пересекать Коралловый океан. Много лет я и мои люди грабили эфиропланы рыбаков, торговцев, купеческих воителей… Конечно, я должен быть богат. А как иначе?
– Твои люди могли забрать все, когда ты покинул Кораллы.
– Ты думаешь, я глупец? Они не знали, где я прячу свою часть добычи. И я держал ее не на Кораллах, а в другом месте.
Они находились на втором этаже дворца монарха – то есть построенного для него большого дома неподалеку от провала, – в просторной светлой комнате с широкими окнами. Возле кровати, не спуская с Тулаги злобно блестящих глаз, стоял вооруженный топориками Камека. Охранник явно чувствовал себя униженным из-за произошедшего на площади.
– Какой пират без сокровищ… – Уги-Уги оттолкнул голову наложницы, которая ластилась к нему, терлась лбом о его бок, сел поудобнее и огляделся. – Много их там?
– Нам хватит.
– На сколько ты согласен?
– На половину.
– Что мы должны тебе за это?
– На чем ты приплыл сюда? – спросил Гана.
– На «Небесных парусах». Наша ладья…
– Осталась в бухте? Дай мне лодку и пошли кого-нибудь вместе со мной, чтобы подтвердить мои слова. Или… ведь ты умеешь писать? А капитан твоей ладьи – он умеет читать? Напиши ему, чтобы подчинялся моим приказам. Мы поплывем к тому месту, я достану сокровища. На обратной дороге меня с моей половиной высадят на каком-нибудь острове архипелага. Ладья вернется сюда со второй половиной.
Когда он замолчал, Уги-Уги с трудом наклонился, колыхнув необъятным рыхлым брюхом, заглянул в синие, как небо, глаза Нахаки, сказал тонким голоском:
– Какой умный пиратик достался Большой Рыбе…
Наложница, мало что понимающая в происходящем, нежно улыбнулась своему повелителю и закивала. Выпрямившись, монарх произнес:
– Значит, нужен корабль, и потому пришлось идти к Большой Рыбе… С тобой поплывут пятеро наших онолонки и Камека.
– Камека не поплывет, – возразил Гана. – Камеке и пятерым слишком легко будет убить меня, когда мы достанем сокровища.
– А тебе слишком легко будет убить команду ладьи. Лад, пятеро не поплывут. Поплывет один Камека.
Стоящий рядом с кроватью охранник оскалился.
– И команда ладьи, – добавил монарх. – Простые моряки они, не бойцы.
– Хорошо, – сказал Гана.
Уги-Уги некоторое время пристально глядел на него, затем расплылся в улыбке.
– Съест ли Большая Рыба пирата? – спросил он, поднимая лицо к потолку. – Или пират распотрошит ей брюхо? Большая Рыба сожрала многих, но пират хитер, недаром он сын Безумца. Гварилки всегда хитры…
– Мой отец был белым, – напомнил Гана.
Уги-Уги уставился на него и вдруг захохотал.
– Белым! – воскликнул он, звонко хлопая себя по животу. – Да с чего ты взял? Нахака, девочка наша, слышала: белым!!!
– Разве это не так? – спросил Гана удивленно.
– Кто сказал тебе это, Младший? С чего ты решил?
– Не знаю… – растерянно пробормотал Тулага. – Мне казалось…
– Казалось! Ему казалось! Отец твой был гварилкой с Маумау. И еще он из общины отцеубийц. Мы были хорошо знакомы, мы трое: Диш, Тап и Большая Рыба. Мы тогда еще не были монархом, лишь принцем, как нынешний Рон Суладарский. Правил наш отец, приверженец церкви Сближения. Все знали, что вскоре церкви этой на архипелаге конец придет, что старый белокожий король вот-вот столкуется с канструктианцами. Сближенцы решили убить старика и велели братству сделать это. Оно и раньше такие дела для них делало. Отцеубийцам уже тогда неуютно жилось на Да Морана: горожане были очень недовольны, говорили, надо пойти и сжечь всю общину, да и король… Лад, братство тогда отправило экспедицию, дабы найти какой-нибудь дальний остров. Чтоб можно было переехать, если дело с королем не выгорит, он останется в живых и все раскроется. Однако же стараниями бледнолицых на Суладаре нет больше необитаемых островов! Экспедиция увидела этот провал посреди Гвалты, разведала его, алмазы нашла… Хотя отцеубийц не волновали камешки, лишь их ритуалы и жертвоприношения. Зато алмазы волновали нас троих! Ведь уже тогда Тап, ослепленный золотом, что стал зарабатывать на торговле, разуверился в церкви Сближения. К тому же он был самым старым в братстве, подходил срок, когда ему надо было возлечь на жертвенный алтарь… Самому, без принуждения, лечь под ножи отцеубийц! И вот братство приказывает ему уничтожить короля. Ведь он был лучшим охотником Суладара… – Уги-Уги смолк, задумчиво поглаживая волосы Нахаки.
– Продолжай, – сказал Гана.
– Отказался он, но и выдавать братство не стал: все еще не до конца разуверился в том, во что с детства веровал. Покинул общину, насовсем поселился в своем новом доме и взял себе имя, как у белых людей, – не одно, и даже не два – три слова! Отцеубийцы тогда наняли какого-то гаерака, изгнанного из Арок Фуадино, тот сделал дело… И одновременно послали они двоих детей-убийц, чтобы расправились с Тапом, ведь в глазах общины он предателем стал. Тап разделался с ними. После пошел к королеве. Не сказал ей, что гаерака наняли сближенцы, но заверил, что выследит и убьет преступника. И сделал это. Но когда вернулся – дома поджидал его еще один убийца из братства. Памятуя о том, что стало с двумя предыдущими, этот обзавелся колючками облачной лозы. Тап смог убить и его, но был им ранен. Не в Претории каким-то львиным человеком, здесь, своими, понимаешь, Младший? Обезумел он быстро. Успел зайти к Большой Рыбе во дворец, а уж от нас прямиком бросился к их поселку, по городу и через порт, убивая всех на своем пути. Добрался до отцеубийц и вырезал половину общины, прежде чем прокторы прибежали.