— Совсем как это, взгляни: и освещает, и убивает.
Он занимает место медика у стены, ища на ней конденсат.
— Так, значит, в Марселе девчонка ждала Моцарта? — уже другим тоном спрашивает Пропп.
— Да. Ей я не хотел о нем говорить.
— А он тебе про нее что-нибудь говорил? Пока Пропп лижет стену, изгибаясь, чтобы дотянуться до влажных участков, медик поджигает очередную скрученную в фитиль акцию и отвечает.
— Он рассказывал мне про странное обещание, которое дал ей… Что-то вроде рождественского подарка… , Он умолкает.
— И что дальше?
— А ничего.
— Ты хочешь сказать, — недоверчиво спрашивает Пропп, — что вместо него вляпался в это тухлое дело?
Двое стоят лицом к лицу в неровном свете подожженных листков бумаги, и голоса их снова звучат агрессивно.
— Я не дешевка! — с вызовом бросает Барран.
— Какая разница раз он все равно на том свете?
— Он бы никогда не отрекся от меня, ни от живого ни от мертвого! — кричит Барран — И я не собираюсь от него отрекаться! А теперь заткнись, ты расходуешь кислород!
Клокоча от ярости медик поворачивается идет к стене и садится подле нее не глядя на легионера.
Пропп тоже съехал на пол — изнуренный измученный, но улыбающийся С иронической покорностью он оглядывает стены освещаемые факелом в руке Баррана потом говорит.
— Чертов Моцарт! Но раз уж он был такой головастый скажи что бы он сделал сейчас чтобы вытащить нас отсюда? Скажи док!
Барран поворачивается к нему собираясь послать его куда подальше. Но слова сами застревают у него в горле словно споткнувшись о вопрос легионера. На протяжении нескольких секунд в бетонной коробке почти зримо присутствует третий — Моцарт.
Пропп естественно не ждет от медика ответа на свои вопрос но взгляд его вдруг останавливается на стене к которой он прижимает правую руку. Легионер смотрит на ладонь она совершенно суха.
Отнимает от перпендикулярной стены левую руку она влажная от конденсата.
Пропп оглядывает другие стены и поспешно вскакивает. — Посвети-ка мне,
— говорит он.
Он стоит перед той частью стены которую они с Барраном лизали как звери Барран поджигает новый листок. Пропп ощупывает стену сверху донизу.
Конденсация ~ теперь это отчетливо видно по блеску мельчайших капелек — происходит строго на полосе стены шириной около метра по всей ее высоте.
— Ну что там у нас? — нетерпеливо спрашивает Барран.
— Там холод!
Медик стучит кулаком по бетону в разных местах. Сомнении нет за прохладной влажной полосой — полость.
— Тут за стеной шахта! — кричит Барран.
И бросается к сейфу. Пока Пропп раскладывает на полу костерок из бумаг он вынимает оттуда одну из тяжелых стальных полок. Возвращается к влажной полосе стены и принимается изо всех оставшихся сил долбить в стену полкой. Грохот стоит такой, что того и гляди лопнут барабанные перепонки.
— You crazy![6] — орет Пропп.
— Сегодня нас сцапают или во вторник это все равно! — кричит в ответ Барран не переставая лупить в стену. — Разница одна сегодня — живыми! Давай-ка за дело!
В пляшущем свете горящих на полу акций Барран, тяжело и часто дыша отходит в сторону и передает стальную полку легионеру. Тот занимает устойчивую позицию расставив ноги и начинает наносить весомые удары в то же место стены куда бил его напарник.
Прошло время.
Барран стучит и стучит, но уже гораздо медленней.
Его сменяет Пропп. Он тоже валится с ног от усталости и облизывает языком пересохшие губы. Теперь каждый из них держит в руках по полке. Словно обезумевшие дровосеки с побитыми, покрытыми щетиной и бетонной пылью физиономиями.
Результат их усилий обескураживает: на стене наметилось что-то похожее на трещину видны следы ударов, но кажется невероятным чтобы ее можно было пробить.
Барран по спине и груди которого струится пот, разгоняет рукой стоящий в комнате дым и говорит.
— Лучше долбить впотьмах! Иначе сдохнем от этого дыма!
Он принимается в свою очередь бить в стену стальной полкой а Пропп ногой давит догорающие на полу обрывки.
Сколько часов они уже здесь?
Темнота прорезаемая полоской яркого света под бронированной дверью. И вот этот свет гаснет. Барран устало произносит во тьме.
— Обход кончился давай.
Медик поджигает скрученную в фитиль акцию. Он сидит у стены которую они пытаются пробить. От места ударов по стене разбегаются уже несколько трещин.
Оказывается Пропп спит растянувшись на полу.
Барран берет свое орудие и шатаясь поднимается на ноги. Он наносит удар за ударом, в промежутках между ними собирая последние остатки сил Легионер открывает глаза тянется за своей стальной полкой и с усилием встает опираясь о стену. Становится рядом с Барраном и они начинают лупить в одно и то же место поочередно.
Факел на полу гаснет. В этот же миг бетон поддается слышен грохот рушащейся стены.
Барран поджигает новый лист.
В стене зияет дыра за которой — пустота. Судя по всему воздуховод. Барран и Пропп расширяют пролом яростно отбивая по краям куски бетона.
Воздуховод достаточно широкий чтобы в него мог влезть человек, идет отвесно вверх. С факелом в руке Барран просовывается в него по пояс. Вверху, на уровне, потолка, — загиб.
За все это время никто из двоих не проронил ни слова. Пропп все так же молча сторонится, пропуская напарника в трубу, потом сам втискивается туда наполовину и помогает ему вскарабкаться наверх.
Освещая загиб воздуховода танцующим в руке факелом, Барран подтягивается к нему на руках, помогая себе ногами. Наконец он взбирается на горизонтальный участок. Он ползет, задыхаясь, и его учащенное дыхание отдается в узкой трубе подобно хрипу кузнечных мехов.
Несколькими метрами дальше он обнаруживает на полу воздуховода металлическую пластинку, закрывающую отверстие, и вышибает ее. Отверстие выходит в одно из помещений подземелья на уровне потолка.
Похоже, это склад канцелярских принадлежностей с рядами стеллажей. Он освещен такой же желтоватой лампой, какие установлены в коридорах.
С первого же взгляда туда у Баррана перехватывает дух прямо под ним между двумя рядами стеллажей на полу лежит человек — лицом к земле, неестественно скрюченный мертвый. На нем черная униформа охранников СИНТЕКО. В спине — несколько зияющих кровавых дыр.
Полуголый Барран спрыгивает на пол рядом с трупом и приподнимает его голову за волосы. Мертвец холодный, окоченевший. Нет сомнения, что охранник умер много часов тому назад. Около него валяется транзисторный приемник размерами с пачку сигарет. Барран машинально включает и выключает его.
Выпрямляясь, медик невольно цепляется взглядом за початую бутылку виски, стоящую на стеллаже между стопками писчей бумаги. Хватает ее и жадно пьет из горлышка, не отрывая непонимающего взгляда от кошмарного видения — лежащего на полу у его ног охранника.
Стоя в белом коридоре, Барран опускает рубильник, отключающий питание от замка бронированной двери. Не закрыв панно «Все вместе!», он идет к хранилищу, неся в руке полупустую бутылку виски. Сдвигает бронированную дверь, открывая доступ в полное дыма помещение.
Пропп, смеясь и хлопая в ладоши, сидит на полу посреди бетонных обломков и сожженных акций. Он словно рехнулся от радости.
Барран протягивает ему бутылку. После нескольких жадных глотков легионер начинает ясно осознавать происходящее.
— Ну что, снова как в старое доброе время? — спрашивает Барран.
— Еще и лучше, док!
— Самое веселенькое у тебя впереди Пошли, взглянешь, — говорит Барран, направляясь к двери.
Спотыкаясь от усталости, то и дело прикладываясь к бутылке, Пропп бредет за Барраном по коридору. Полуголые, покрытые потом и пылью, они входят на склад канцелярских принадлежностей. Пропп безмолвно замирает у трупа охранника.
Барран наклоняется над мертвецом и поворачивает его на бок. Это охранник номер 555 — тот самый, что стоял у застекленной кабины гаража в пятницу вечером, когда Барран выходил из СИНТЕКО на встречу с Изабеллой.
Медик рассматривает его раны — на груди и на спине, потом заключает.
— Убит больше двух дней тому назад. Четыре пули сорок пятого калибра. — Поразмыслив, он добавляет. — Стрелять можно было только в пятницу вечером, в предпраздничном гвалте…
Он выпрямляется Пропп подобрал с пола транзистор охранника.
— Когда все выходили. Изабелла оставалась в кафе. Значит, это сделала не она, — продолжает Барран.
— Тогда кто же?
— Спроси у него, — кивает Барран на мертвеца.
Медик выходит в белый коридор и направляется в кабинет для медосмотра Пропп идет за ним следом, не расставаясь с бутылкой виски и с транзистором охранника 555 — он включил его и слушает, прижав к уху. Барран, остановившись перед электрическими часами, отбирает у него бутылку.
— Если сегодня вторник, то они откроют двери в восемь часов, — говорит он в перерыве между глотками.
— Сегодня вторник, — уверенно заявляет легионер.
— Кто тебе сказал?
— Вместо ответа Пропп до отказа поворачивает ручку громкости приемника. Раздается голос диктора — он рассказывает слушателям, как прошло рождество. Оказывается, французы побили свой же рекорд: раскупили 2584 тысячи кукол.
Барран поворачивается к хранилищу:
— У нас есть три часа, чтобы стереть отпечатки пальцев.
Барран сидит на своем чемодане у выхода из подземелья со стороны гаража.
Поверх изодранной рубашки он надел пиджак, повязал галстук. Насколько это было возможно при покрывающей его лицо трехдневной щетине, он сумел придать себе более или менее приличный вид. Неподвижный и молчаливый, он ждет, положив пальто на колени.
В другом конце лабиринта, у одного из лифтов, Пропп тоже ждет, когда откроются двери. Морщась, он скребет щеки своей бритвой, без воды и без зеркала. Издалека, через все коридоры, до него доносится свист Баррана.
Он смотрит на наручные часы: ровно восемь. В ту самую секунду, когда он собирается свистнуть в ответ, во всем здании раздается оглушительный звонок, уже звучавший здесь в пятницу вечером. Почти одновременно с грохотом открываются двери всех входов в подземелье.
Барран надел пальто. С чемоданом в руке он входит в гараж и тут останавливается как вкопанный спиной к нему в стеклянной кабине стоит охранник номер 315.
Согнувшись пополам, медик пробирается между машинами, оставленными на стоянке. Не спуская глаз с охранника, он незамеченным достигает выхода из гаража.
Перед ним — длинный крутой подъем на улицу, в конце которого освещенное солнцем отверстие. Держа в руке чемодан, Барран начинает восхождение.
Он преодолел уже треть подъема, когда впереди, на фоне выхода, внезапно зажигаются два ослепляющих огня фар — навстречу на полной скорости катит автомобиль. Сообразив, что этот снаряд нацелен в него, Барран падает на землю и откатывается к стене. Машина проносится в нескольких сантиметрах от него, не тормозя, и заезжает внутрь гаража.
Звонок, возвещающий о начале рабочего дня, по-прежнему звенит в здании.
Не оглядываясь, Барран подбирает чемодан и продолжает восхождение к свету дня. Когда он выходит на улицу, свет режет ему глаза. В этот день, 26 декабря, над Парижем по-летнему яркое солнце.
Посреди толпы служащих СИНТЕКО, спешащих на рабочие места, — некоторые оборачиваются ему вслед, — Барран широкими шагами удаляется от здания.
Примерно в то же самое время у дверей лифтов подземелья Пропп с нетерпением ждет, чтобы к нему спустилась кабина.
Наконец одна из дверей с гудением открывается.
Толчок в сердце: легионер оказывается нос к носу с охранником номер 112. Тот смотрит на него с безразличием, не замечая его смятения. Он явно принимает Проппа за служащего, который успел приехать на машине и оставить ее в гараже. Легионер входит в кабину, стараясь держаться естественно.
Все время, пока кабина идет вверх, охранник не сводит с него взгляда. Неожиданно его лицо оживляется каким-то подобием человечности.
— Хорошо провели уик-энд? — спрашивает номер 112.
Пропп с трудом сглатывает слюну.
— Потрясающе.
Полицейские сирены рвут холодный, пронизанный ярким светом воздух утра.
С подоконника квартиры Баррана шумно взлетает голубь. Внизу у тротуара останавливаются две полицейские машины и фургон. Полицейские в штатском спрыгивают на асфальт и устремляются в подъезд. Другие полицейские, в форме, образуют кордон, сдерживая стекающихся отовсюду зевак.
Все это происходит очень быстро. На другой стороне улицы — Франц Пропп. Он только что появился здесь. Бессильный что-либо сделать, он стоит неподвижно и с тревогой наблюдает за развитием событий. Вот он снова поднимает глаза к окну Баррана. Потом, пятясь задом, медленно отходит.
В нескольких шагах позади него, на углу улицы, кто-то скребет по стеклу. Легионер оборачивается это Барран, жуя бутерброд, подает ему знак изнутри кафе.
Убедившись, что его заметили, медик тотчас уходит в глубь зала, к стойке. На лице Франца Проппа появляется его обычная ухмылка.
— Йеа-а-а! — вопит он.
Уборщица на коленях моет пол кафе тряпкой. Подняв голову, она видит Франца Проппа — тот входит вразвалку, держа руки в карманах помятого пиджака, и направляется к Баррану, облокотившемуся о стойку. Она вновь принимается за работу. В углу зала стоит наряженная рождественская елка.
Двое мужчин у стойки — единственные пока посетители. Держась как нельзя более естественно, они ведут негромкий разговор.
— Плохие новости разносятся быстро, док.
— Если б не это, они сцапали бы меня наверху, — говорит Барран, указывая на свой бутерброд с ветчиной.
Он разламывает бутерброд и протягивает половину легионеру.
Перед ним стакан и полбутылки вина. Он перегибается через стойку и достает еще один стакан — для Проппа.
Легионер жадно уминает бутерброд.
— Что собираешься делать? — спрашивает он.
— Разыщу Изабеллу.
Пропп в знак неодобрения качает головой. Оба смотрят сквозь витрину кафе на проезжающую мимо с воем сирены полицейскую машину.
— Через час вокзалы и аэропорты будут перекрыты. Айда со мной, док.
Не получив ответа, легионер запускает руку во внутренний карман пиджака, достает оттуда пачку купюр и, не считая, делит ее пополам.
— Нынче я при деньгах, продал одну куколку!.. Если тебе что-нибудь понадобится, приходи в больницу Валь-де-Грас, на восемнадцатый пост. Меня там уважают.
Он сует половину пачки Баррану в наружный карман пальто. Медик долго смотрит на него и наконец принимает решение.
— Слушай. Ты садишься на самолет в Марсель, я тоже. Встречаемся в пивнушке напротив лагеря Святой Марты.
Пропп согласно кивает, запихивая оставшиеся деньги назад в карман.
— И запомни, — продолжает Барран, — ты никогда не бывал в этом подземелье, и меня ты не знаешь.
— За меня не переживай, док.
— Да я не только за тебя. Если они узнают, что мы были вдвоем, схлопочем лет по десять.. Ты умеешь держать слово?
— Нет.
— Тогда дай мне его.
Пропп прикрывает глаза в знак того, что дает слово. Потом, взяв со стойки свои стакан, он придвигает его к стакану Баррана — чокнуться.
Какое-то время они молча смотрят друг на друга. Наконец на лице легионера появляется улыбка. Серьезная, приветливая. И он говорит:
— Прощай, друг.
Часом позже все в то же солнечное утро.
Барран с черным чемоданом в руке входит в просторный аэровокзал Орли. Первое, что он замечает, окинув взглядом суетливую толпу прилетевших и улетающих на другой край света, что Пропп уже тут.
Легионер стоит у автомата для продажи сигарет. Забирая свою пачку, он наблюдает за Барраном в зеркало автомата.
Легионер тотчас замечает в зеркале, что несколько человек в штатском медленно стекаются к его напарнику, стягивая вокруг него кольцо. Он быстро оборачивается. Полицейские в форме занимают места у выходов из аэровокзала.
Легионер не колеблется ни секунды. Он с размаху всаживает кулак в зеркало автомата и орет что-то, чтобы привлечь к себе внимание.
Реакция Баррана мгновенна. Не оборачиваясь, чтобы поглядеть, что творится сзади, он перемахивает через стойку «Эр Энтер», приземляется у ног двух всполошившихся стюардесс и стрелой мчится через багажное отделение.
Пропп тем временем бежит через весь зал, по пути хватает в охапку какую-то стюардессу и швыряет ее в полицейских, преграждающих ему дорогу. Насмерть перепуганная девушка истерично визжит, будоража весь аэровокзал. Повсюду раздаются пронзительные свистки.
Мчась по таможенному залу, Барран перепрыгивает через движущуюся ленту с зарегистрированным багажом. Там он оставляет среди прочих чемоданов свой.
Полицейские в штатском, потерявшие драгоценные секунды из-за устроенного Проппом переполоха, преследуют медика. Тот уже достигает открытой к солнечному свету двери, когда двое служащих аэропорта пытаются его задержать. Он пробивает себе между ними дорогу ударами кулаков — по одному левым, по другому правым — и выскакивает наружу.
В тот же момент Пропп левым и правым кулаками разделывается с двумя другими служащими, попытавшимися остановить его бегство в противоположном конце аэровокзала.
Легионер несется во весь дух, петляя, как слаломист, между машинами на стоянке. И тут он натыкается на громадный кулачище, с треском обрушившийся ему промеж глаз.
Все вдруг становится зыбким перед глазами Проппа, рухнувшего оземь. В этом нереальном, совершенно беззвучном мире к нему склоняется здоровенный черноволосый детина в плаще, и постепенно восстанавливающийся слух доносит до него скрипучий, не сулящий ничего хорошего, голос:
— Старший инспектор Мелутис… Антуан-Пьер-Эмиль. Брось свою бритву!
И когда Пропп, оглушенный, но не покоренный, встает на колени, он видит, как навстречу ему снова летит громадный кулак. На этот раз — непроглядная тьма.
На другом конце стоянки Барран, оторвавшись от преследователей, в последнем, отчаянном броске плюхается на заднее сиденье крытого брезентом джипа.
Водитель, уже собравшийся было отъезжать, с недоуменным видом оборачивается.
— Трогай, сволочь! — задыхаясь, кричит Барран.
Повторять дважды ему не приходится. Через заднее стекло уносящегося джипа Барран видит, как от него удаляется удручающая картина: Франц Пропп, распростертый на асфальте стоянки посреди обступивших его полицейских.
АНТУАН МЕЛУТИС
Ротационные машины крупной газеты.
В печатающемся номере, экземпляры которого, еще влажные, с удивительной быстротой укладываются в стопки, по всей ширине первой полосы жирный заголовок: «Кровавое ограбление на Рождество».
Ниже подзаголовков помещена большая фотография Баррана, сделанная в Алжире.
Фотографии, множась, накладываются одна на другую по мере того как в ритмичном, неотвратимом дыхании машин один на другой летят все новые и новые экземпляры.
По улице, вдоль ряда высоких новых зданий, едет полицейский автомобиль с двумя агентами. Сидящий рядом с водителем безликим голосом бубнит в микрофон рации.
— …Повторяю, Дино Барран… Возраст 32 года. Рост метр восемьдесят. Глаза голубые. Волосы темно каштановые. Вооружен. Стрелять после первого предупреждения. Повторяю, стрелять после первого предупреждения… Конец связи.
На электрическом табло на крыше вокзала Сен-Лазар бегут слова — «…213 миллионов исчезло… кобура револьвера, из которого был убит охранник, найдена у Баррана…»
Внизу, на другой стороне площади, посреди полуденной толпы на тротуаре сгрудились любопытные, чтобы почитать новости. На всех обращенных вверх внимательных лицах этой плотной группы — солнцезащитные очки, как в разгар лета.
Только у одного глаза не спрятаны за темными стеклами, это Дино Барран.
Он поражен прочитанным. Он устал, грязен, небрит. Он чувствует себя изгоем, чужим остальному миру. Но самое сильное сейчас в нем чувство — это бешеная ярость.
Позже, в кабине телефона-автомата.
Барран набирает номер. Теперь на нем черные очки, как на всех.
Гудок, женский голос в трубке:
— СИНТЕКО. Я слушаю вас.
— Я хотел бы поговорить с Изабеллой Моро из фотографической службы.
— Минуточку, прошу вас.
Через стекла кабины Барран глядит на быстро текущую вверх и вниз по этой улице квартала Сен-Лазар равнодушную толпу.
— Как вы сказали: Изабелла Моро?
— Да.
— Сожалею. Такого имени нет в списке служащих.
— Простите?
— Я говорю, у нас нет такой служащей.
И трубку тотчас кладут В ухо медику бьет только упрямый, надоедливый сигнал отбоя. Удивляется Барран недолго. Две-три секунды спустя ему становится совершенно очевидным, что Изабелла лгала от начала и до конца, настолько очевидным, что он издает нечто наподобие смешка.
Какое-то время он размышляет, глядя на толпу за стеклянной дверью кабины. Ни дать ни взять муравьи, торопливо снующие взад и вперед, — у каждого темные очки на носу и свои мыслишки в голове.
Барран открывает телефонный справочник. Его палец спускается по колонке фамилий и останавливается на фамилии Аустерлиц.
— Мужская ладонь, широкая и грубая, с размаху лупит по столу. Слышен голос, злой и насмешливый:
— Один!.. Один! Все одни!.. Я тоже один!..
Старший инспектор Мелутис стоит за своим столом в светлом, ультрасовременном и безликом кабинете. Огромное окно за его спиной обрамляет
— правда, под несколько иным углом зрения — тот же квартал, что и окно квартиры Баррана: новые строения квартала «Дефанс» до самого Нейи.
Антуан Мелутис, несмотря на свой хорошо сшитый костюм, не совсем вписывается в обстановку. Это человек лет тридцати пяти — сорока с внешностью грузчика и довольно примитивным умом. Происхождения он самого скромного. Учиться ему не довелось. И, несмотря на все его способности к ремеслу полицейского, он так и останется мелкой сошкой, рабочей скотинкой. У него нет ни жены, ни друзей. Он зол на весь свет. Он чаще кричит, чем говорит:
— Ну так вот!.. В этом подземелье вы были вдвоем! — кричит Мелутис.
— Я провожу уик-энды за городом, а не в подземельях, — отвечает Пропп.
Старший инспектор в ярости обходит стол. Легионер сидит или скорее полулежит на стуле с сигаретой в зубах, без наручников, сонный, полумертвый от усталости, но вид у него совершенно беззаботный. Двое полицейских в штатском, помощники Мелутиса, стоят в кабинете. Мелутис начинает разгибать пальцы:
— В Алжире вы были вместе! Репортированы вместе! В лагере Святой Марты вместе! И ты его не знаешь?
— Совпадения, — невозмутимо отвечает Пропп.
— За кого ты меня принимаешь?
— За фараона.
Мелутис жестом останавливает одного из своих подручных, Горика, который с угрожающим видом подскочил было к легионеру, и продолжает:
— Ладно. Ты не знаешь Баррана, а я фараон, у меня солома в голове, до меня не доходит — Помолчав, он восклицает с наигранным энтузиазмом: — Но я могу поднатужиться! Объясни мне!
— Что объяснить? — устало роняет Пропп.
— Например, почему и сегодня утром вы оба в одно и то же время оказались в Орли… вместе!
— Совпадение.
— Я знаю одну штуку, которая сейчас совпадет с твоей рожей! — кричит Мелутис. — Глянь-ка!
Он подносит к глазам по-прежнему невозмутимого легионера свою здоровенную лопатообразную ладонь.
— Прекрасная линия жизни! — иронически замечает Пропп.
— У охранника она тоже была неплохая! — срывается на крик Мелутис. — Только вот коротковата оказалась!..
Ухватив Проппа за отвороты пиджака, он поднимает его на ноги. Пропп, сохраняя полное спокойствие, отвечает.
— Я никогда никого не убивал, разве что на войне. А на войне мне семь раз вручали награды восторженные слюнявые генералы. Мне обрыдло обниматься. Отцепись, фараон.
Мелутис грубо отталкивает его к своим людям.
— Забирайте его и начинайте все сначала. Когда он притомится, дайте мне знать.
Двое полицейских выводят Проппа из кабинета, Мелутис поворачивается к столу Засунув большие пальцы за брючный ремень, он испускает яростный хриплый вздох. Иначе бы его разорвало.
Просторная лестничная площадка в респектабельном доме крупных буржуа. Вторая половина того же дня.
Мадемуазель Аустерлиц в белой шубке торопливо взбегает по лестнице, на ходу отыскивая в сумочке ключи. Она направляется к двери своей квартиры.
Едва она повернула в скважине ключ, как вынырнувшая из-за ее плеча рука зажимает ей рот, не давая кричать. Мужчина сгребает ее в охапку и бесцеремонно заталкивает внутрь. Он закрывает за собой дверь.
Это Барран — грязный, небритый, внушающий ужас.
— Не бойтесь! — говорит он.
Постанывая, девушка мотает головой под жесткой ладонью медика, и слезы навертываются на ее глаза.
— Успокойтесь!.. Я отпущу вас, как только вы успокоитесь… — увещевает ее Барран.
Мадемуазель Аустерлиц послушно замирает, но взгляд ее, устремленный на Баррана, по-прежнему полон ужаса. Медик осторожно отпускает ее. Девушка медленно пятится, не в состоянии вымолвить ни слова, и останавливается, лишь когда упирается спиной в другую закрытую дверь. Они находятся в просторной прихожей, стены которой увешаны зеркалами и картинами старых мастеров.
— Вы одна можете мне помочь, — говорит Барран. — Вот почему я здесь.
Девушка продолжает смотреть на него широко открытыми глазами перепуганного ребенка. Сдерживаемые рыдания мешают ей говорить: она просто указывает на вечерние газеты, упавшие на ковер. На первой странице красуется сделанная в Алжире фотография Баррана.