Страница:
Грацци не очень понимал, симулирует ли он гнев, чтобы скрыть нервозность, или это вызвано чувствами, которые он не мог объяснить.
- А некоего Пьера Бекки вы знаете?
- Кого?
- Стюарда Пьера Бекки... Ладно, неважно. А об актрисе Элиане Даррэс вы когда-нибудь слышали от Жоржетты Тома?
Зажигая очередную "Житан" от окурка, он ответил - нет, нет, никогда. Отвернулся, чтобы бросить окурок в картонку, служившую пепельницей.
- А о шофере по имени Риволани? Постарайтесь вспомнить. Риволани. Если вы хотите нам помочь, это крайне важно.
Прикрыв глаза от дыма, тот покачал головой, провел рукой по лицу. Ответил - нет, не помнит, ничего не знает.
- Вы сказали, что в субботу были у девушки в Масси-Палезо.
- У молодой женщины, а не девушки. Она замужем, у нее трое детей. И это совсем не то, что вы себе вообразили.
- Стало быть, вы не должны были в тот день встречать Жоржетту Тома?
- Я даже не знал, что она приезжает. Она мне ничего не говорила. Представьте себе. Бывало, что мы не виделись неделями. Я возвращался поздно, она задерживалась на демонстрациях своей продукции. Если ей нужна была машина, подсовывала под дверь записку, и я отдавал ключи консьержке.
Он смотрел Грацци прямо в глаза, облокотившись о стол, скрестив руки, в одной из которых была зажата сигарета. Прядь волос спускалась на лоб. Несчастный и упрямый.
"Я только теряю время",- подумал Грацци. И ушел.
На лестнице он столкнулся с мальчиком в плаще, поднимавшимся на мансарду, настолько же белокурым, насколько брюнетом был тот, наверху, но помоложе, серьезным и задумчивым. Он ему смутно кого-то напомнил. Вероятно, встречал его уже здесь накануне.
- Вы приятель Грандена?
Парень остановился на ступеньке, покраснел, ничего не понимая, сказал: "Нет, месье, нет".
Грацци спустился, вспоминая свои семнадцать лет, свои двадцать и прочие глупости.
Он позвонил на Кэ из кафе на площади Бланш. Аллуайо вызвал мадам Риволани, мужа Жоржетты Тома, Боба Ватски, сестру Кабура. Все обещали прийти во второй половине дня.
Жившая в Крейтейе сестра Кабура должна была приехать с детьми, потому что ей не на кого их оставить после школы. Она даже не знала, что ее брат ездил в Марсель.
- Где Малле?
- Говорит по другому телефону. Полчаса назад позвонили из Марселя и сообщили о любопытных показаниях горничной из отеля. Ну, отеля "Мессажери". Малле хочет с ней связаться. Ему это кажется важным.
- В чем там дело?
- Тебе надо спросить его самого, я не очень понял.
- Ладно. Я еду. По актрисе ты ничего не обнаружил?
- У меня адреса из ее записной книжки. Продюсеры, актеры. Те, с кем я уже поговорил, знали ее плохо. Хотя они прямо и не говорят, но она, видно, была порядочной занудой.
Было четверть четвертого, когда он приехал на Кэ, забыв взять у таксиста квитанцию для отчета.
Как раз допрашивали мадам Риволани. Он наблюдал за нею издали. На ней было красное пальто, которое она завтра выкрасит в черный цвет. Сидела на стуле очень прямо, стиснув в зубах край платка. Аллуайо печатал на машинке, не смея поднять на нее глаза.
Малле склонился над своим столом, рассматривал записи. Поглядев на Грацци красными от усталости глазами, он рассказал:
- В среду вечером, когда Жоржетта Тома и стюард вернулись в отель около одиннадцати часов вечера, горничная, ее зовут Сандра Лей, слышала их разговор на лестнице. Я сам говорил с ней по телефону. Она повторила мне услышанные слова. Приблизительно это звучало так.
Он взял листок со стола.
- Жоржетта Тома сказала: "Да нет, со мной ничего. Не обращай внимания. Я не совсем уверена". Они как раз поднимались к себе в номер и, проходя мимо Сандры Лей, замолчали. Все. Горничная утверждает, что Жоржетта Тома тогда не поздоровалась с нею, словно не видела. И это показалось ей странным, потому что красотка обычно говорила ей что-нибудь приятное.
- О чем она подумала?
- Она особенно запомнила фразу "я не совсем уверена". Говорит, что эти слова расслышала точно. И подумала, что красотка беременна и ее это не очень радует.
- Глупости. Вскрытие обнаружило бы это.
- Красотке могло показаться. Разве нет? Во всяком случае, они тотчас послали кого-то к стюарду. Сейчас позвонят.
Таркэн тоже решил, что это глупости, но допускал, что Жоржетта Тома могла и ошибаться по поводу беременности.
Он сидел за столом в пиджаке, в шляпе, и Грацци увидел перед ним папки Уголовного розыска и Управления безопасности со сведениями о кражах и пропажах револьверов. Тот перехватил взгляд Грацци и сказал:
- Не стоит ломать голову, я осторожен, просто решил подстраховаться. С ума сойти можно, сколько пистолетов исчезает и переходит из рук в руки.
Их крадут даже у нас,- продолжал он.- В феврале был схвачен один жулик, который стибрил "пушку" у полицейского из комиссариата в Сен-Сюльпис, пока тот возвращался домой. К счастью, пистолет был не заряжен. Потом тот же полицейский подстрелил этого же воришку, когда тот грабил кассу.
Таркэн похлопал рукой по папке и заметил, как много всяких интересных вещей можно узнать из этих талмудов.
- Что с тобой, откуда ты?
Грацци уселся в кресло напротив, расстегнул пальто и рассказал о молодом Эрике Грандене.
- От этих парней тоже многое можно узнать,- заметил Таркэн.- Пришел бы как-нибудь пообедать в субботу и поговорил бы с моим. Ему двадцать два года, но вряд ли он когда-нибудь проявил благоразумия больше, нежели когда я в первый раз сделал ему "гули-гули" в яслях Сен-Антуана. Желаю тебе почаще получать радости от своего отрока.
- Мы были такими же,- возразил Грацци.
- Ну да? У тебя было на что курить одну пачку "Житан" за другой? Ты когда-нибудь собирался приобретать ферму в Австралии? Тебе случалось после ужина делиться с приятелем подружкой? Нет, дружочек, они пришельцы с другой планеты.
В 3 часа 50 минут Малле снова связался с Марселем. Пьер Бекки не помнил ту сцену, говорил, что Жоржетта Тома, как и другие, знала мгновения своих взлетов и падений, что он не обратил внимания на что-то особенное.
Но это уже не имело значения, потому что корсиканец-инспектор, тот самый, что ранее прислал первый отчет, передал еще одну информацию. Он говорил, досадуя на себя, что не сообщил раньше, потому что совсем не знал, поблагодарят его за нее или назовут дураком.
Малле даже не сразу его понял. Однако то ли от усталости после трех бессонных ночей, то ли от внезапного ощущения, что в руках появилось что-то серьезное, у него закружилась голова. Сказал "спасибо, старина", устало оперся о край стола и еще некоторое время пристально смотрел в пустоту, поглаживая нос. "700 тысяч франков![5] Стоимость дешевой машины. Но разве за 700 тысяч убивают?"
Он встал и пошел к двери. Обернулся к Аллуайо, сидевшему у телефона, и сказал:
- Жорж, Жорж, слушай меня, не стоит нервничать, теперь он в наших руках.
Войдя в кабинет патрона, он застал там и Грацци. Сказал:
- Извините, может быть, это и пустяки, но красотка, актриса и шофер гроша ломаного не стоят. На прошлой неделе в баре-лавке в Марселе был продан лотерейный билет, выигравший 700 тысяч. Это, конечно, не самый крупный выигрыш, однако, что вы об этом думаете?
Патрон от удовольствия противно ухмыльнулся. Медленно соображающий Грацци еще пару секунд смотрел на Малле, стоявшего у двери. Потом вскочил и протянул руку к телефону.
Таркэн уже говорил с дежурной на коммутаторе, требуя соединить его с Национальной лотереей, быстро, а в Марселе вызвать префектуру и табачный бар на улице (Феликс Пиа, подсказал Грацци) Феликс Пиа, не знаю, как пишется, не знаю номера, поторопитесь.
Билет за номером 51.708 (группа 2) был продан в табачном баре-лавке на улице Феликс Пиа вместе с двадцатью тремя номерами той же серии в минувший четверг октября.
Хозяин заведения, господин Ламбер, считал, что шум поднят зря. В 1935 году он уже продал самый крупный выигрыш. И теперь продает более пятидесяти выигрышных билетов ежегодно. Это не приносит ему никакой выгоды. Зато слова "билет, приносящий смерть", могут, конечно, подействовать на воображение. Но ведь господа из Парижа взрослые люди и способны понять, что он вполне обойдется без такой рекламы.
Кто купил билет, он не знал. Точно так же, как и то, кто его продал. Их было трое в баре: хозяин, хозяйка и официант, Роже Трамони, хороший парень, страдающий астмой.
В среду вечером, в шесть часов, когда из лотереи приехали за непроданными билетами, шестнадцать из них, в том числе и выигрышный, улетучились.
Жоржетта Тома заходила к ним во вторник вечером, чтобы встретиться с Пьером Бекки. Тот играл в карты с клиентами.
Она ждала конца партии, потягивая аперитив и болтая с хозяйкой.
Может быть, в это время она и купила билет, но в таком случае ей его продали не господин и не мадам Ламбер, которая как раз отправилась разогреть ужин, а сам он весь вечер не отходил от кассы.
Нужны показания официанта Роже, но бедняга как раз уехал в отпуск в Приморские Альпы, да и вряд ли что-либо вспомнит. Конечно, разыскать его можно, но это займет некоторое время. Господа из Парижа, вероятно, догадываются, что за 700 тысяч не убивают. Нет, он не дает им советы, нет. Но все-таки...
- Убивают и за меньшую сумму,- сказал Таркэн.- Раз она купила билет, все очень логично. В тот вторник, ожидая, когда ее дружок закончит играть в белот, она заказывает стаканчик и болтает с хозяйкой. Затем идет к табачной стойке, где официант продает сигареты, просит пачку любых и говорит: "Покажите-ка ваши лотерейные билеты, вдруг есть мой любимый номер".
Таркэн вынул из внутреннего кармана пиджака сигарету, поискал спички, произнес "огня, пожалуйста" - Грацци может ему поверить, все было именно так, он будто своими глазами видит эту сцену, как в кино.
- В среду, малыш, она отправляется закусить со своим негодником в пиццерию на улице, название которой я забыл.
- Феликс Пиа, - подсказала Грацци.
- Вот именно. Я все вижу так, словно сам там находился. Мягкий свет, звуки медленного вальса, все такое.
- В пиццерии Сен-Морон нет оркестра. Я это знаю, сам там бывал.
Таркэн встал, протянул указательный палец к галстуку Грацци и, обойдя стол, сказал:
- Бедный глупыш, вот тут-то я тебя поймал, я размышляю, я не говорю о деталях. Вероятно, это не оркестр, но можешь быть уверен, там есть радио или телевизор.
- Не понимаю.
- Ты никогда ничего не понимаешь. Тебе случается слушать радио по средам? Как ты думаешь, что хотят люди услышать в среду вечером? Тираж лотереи, лапша ты, вот что!
Грацци сказал:
- Ладно, ладно, не отвлекайтесь, что дальше?
- Она не подпрыгнула,- продолжал Таркэн, - не проглотила тарелку, не проронила ни слова. Немного повитала в облаках. Так что этот тип даже не заметил ничего и лишь спросил: "Что с тобой? Устала?" Она ответила: "Да нет, цыпленочек, ничего. Я не совсем уверена". И это точно, она не была уверена. Ей нужно было оказаться в комнате, и пока тот мирно ложился в кроватку, она проверила свой билет. Говорю тебе, все именно так и было.
Она раздавил окурок, посмотрел на часы, взял трубку и сказал Грацци:
- Твоя красотка была личностью.
Он хлопнул себя по груди и произнес - алло! Грацци чистил мизинец и вспоминал белье, перемаркированное буквой "Ж", молодую брюнетку, купившую при выходе из отеля в четверг утром газету, дабы убедиться, что она выиграла достаточно, чтобы теперь приобрести новую машину "Дофин" с инициалами, женщину лет тридцати с внимательной улыбкой, умудрившуюся сохранить все - удивление, радость, навеки открытые глаза, но только не 700 тысяч франков.
16 часов 20 минут.
Билет № 51.708 был предъявлен к оплате неизвестным в субботу 5 октября около 11 часов 30 минут в помещении Национальной лотереи на улице Круа-де-Пети-Шан в Париже.
Кассиры вспомнили человека, немного нервничающего, когда он складывал 7 тысяч новых франков чистыми купюрами в старый сафьяновый бумажник. Они наверняка узнают его: память на лица считалась профессиональным качеством.
Приметы: лет 35-40, длинное лицо, длинный нос, рост 1 м 70 см, шатен, высокая прическа, словно для того, чтобы выглядеть выше ростом, очень худой, бледный, серое пальто, без головного убора.
16 часов 30 минут.
Жуй звонил из бара рядом с домом Гароди. Он следовал за женщиной по пятам. Она сделала покупки в Галерее Лафайета, в лавке на авеню Оперы и улице Лувра очень быстро, заранее зная, что ей нужно: кофточку из джерси, туфли, которые Жуй назвал красивыми, две пары трусиков из нейлона сиреневые и белые.
- Раз ты это видел, значит, она тебя засекла.
- Да, на улице Лувра. Мы поболтали. Она здорово испугалась, когда я сказал, что охраняю ее.
- Ты рассказал ей о Риволани и Даррэс?
- Пришлось.
- Что она ответила?
- Что это ужасно, что идет домой. Она действительно вернулась туда. Я напротив дома.
- И оставайся там.
16 часов 35 минут.
Версия комиссара Таркэна: Жоржетта Тома выиграла 700 тысяч франков по Национальной лотерее. Узнала об этом в пиццерии Марселя, но подумала, что не расслышала по радио. Проверила на следующий день в утренней газете, но промолчала.
Замечание следователя Фрегара: почему промолчала?
Ответ инспектора Грацциано: инициалы на белье, инициалы на дверцах машины, бешеный эгоизм. И вообще, зачем трепаться?
Версия Таркэна: кто-то узнает в четверг или пятницу, что у Жоржетты Тома есть лотерейный билет стоимостью в 700 тысяч, и тоже покупает билет на "Марсельца", который отходит в пятницу, чтобы следовать за ней. По каким-то причинам красотка задержалась в купе после ухода других пассажиров. Тогда он входит к ней, убивает, забирает лотерейный билет и получает деньги на улице Круа-де-Пети-Шан.
Замечание Фрегара: зачем так рисковать, убивая в поезде?
Ответ Грацциано: ему ничего не оставалось, как сделать это там. Вероятно, этот некто догадывался, что она отправится получать деньги сразу по приезде. Тогда хана.
Версия Таркэна: некто убивает ее, а получив деньги новыми купюрами, не знает, как лучше поступить - спрятать купюры, предполагая, что их номера могут быть переписаны, или обменять побыстрее.
Замечание Фрегара: зачем было убивать еще двух па сажиров из того же купе?
Ответ Грацциано. этот некто сделал ошибку. Подумал, что его могут схватить, и решил, что надо ликвидировать двух нежелательных свидетелей.
Не очень убежденный, Фрегар покачал лысой головой: он знал преступников, которые могли убить ни за понюх табаку или чтобы купить коробку спичек. Нет, ловкость, с которой тот использовал лифт у Элианы Даррэс, не вяжется с такими объяснениями.
16 часов 48 минут.
Префектура Марселя: хозяйка отеля "Мессажери" на улице Феликс Пиа в пятницу нашла в пепельнице на ночном столике Жоржетты Тома двенадцать таблеток аспирина.
Габер позвонил около пяти. Он тщетно рыскал по агентствам, занимающимся трудоустройством. И сказал, что нашел другой способ отыскать девушку из Авиньона. Он едет назад.
Грацци пообещал ему разные новости, когда он вернется. Жан-Луп на другом конце провода выразил вежливое любопытство, выслушал, сказал:
- Ладно, кажется, все идет на лад, надеюсь приехать до того, как все кончится.
- Возьми такси.
- Не волнуйся, начальник, возьму, да лучше всего с раздвижной крышей. Ты разве не видишь, что делается на улице?
Через окно позади Таркэна Грацци увидел, что смеркалось, что солнце исчезло, что шел дождь.
Допрос мужа - Жака Ланжа.
Это был высокого роста, старше, чем Грацци мог бы подумать, красивый, хорошо одетый мужчина. Был огорчен, не больше, чем демонстрировал, но все же огорчен. Сидел на стуле прямо, курил сигареты "Кравен" и тоже ничего не знал.
Он говорил, что Жоржетта - ребенок, между ними разница в двадцать лет, он никогда не сердился на нее. Тем не менее переживал, когда узнал об ее измене. Ему не нравился коммерческий директор, занимающийся теперь перепродажей машин. Так и сказал: дрянь человек. Грацци, думавший точно так же, только кивнул головой. Пошли дальше.
- Она покупала лотерейные билеты, когда была вашей женой?
- Иногда, как все.
- Целые серии?
- Это зависело от наших возможностей.
- Знаете ли вы Боба Ватски?
- Нет. Она мне рассказывала о нем, мы ведь с ней иногда встречались. Я остался работать в "Жерли", а она перешла к "Барлену". Мы невольно сталкивались по делам.
- А об Эрике?
- Тоже рассказывала. С ним, кажется, было серьезнее.
- Почему?
- Если бы вы слышали, как она о нем говорила, вы бы не спрашивали, почему. Он молод, почти ребенок, у него детский ум. Как объяснить это тому, кто не знал ее? Она любила маленького Эрика, как себя. Он такой же, как она.
- Не понимаю.
- Это трудно объяснить.
- Вы думаете, он принимал участие в убийстве Жоржетты?
- Я этого не говорил. Это бессмысленное убийство.
А те, что бессмысленно, очень похоже на Жоржетту и маленького Эрика.
- Вы никогда его не видели?
- Она прекрасно мне его описала, поверьте. У него странные взгляды на людей и животных. Мечтает о какой-то лаборатории в деревне, любит разглагольствовать о вещах, в которых не смыслит: о мире, о нищете мира, откуда я знаю... С полгода назад Жоржетта пришла ко мне в "Жерли" по поводу какой-то лаборатории в Южной Африке, что-то в этом духе. Она была абсолютно непрактична. Хотела заинтересовать меня этим делом. Говорила, что я должен помочь ради нее.
- Чем помочь?
- Не знаю, такие уж это люди! Лаборатория в Южной Африке, они едут в Южную Африку, там настоящая жизнь и все такое прочее, таковы уж они. А на другой день обо всем забывают.
- Плохо для него, что она умерла,- сказал Грацци.- У нее хоть были деньги на два билета на самолет.
Теперь уже не понимал Ланж.
- Сейчас объясним,- сказал Грацци.
И немного усталый, неизвестно чем раздраженный, передал его Жоржу Аллуайо, севшему на место Грацци.
Парди нашел следы Кабура около 18 часов. Уже давно стемнело. Теперь все происходило так быстро, и у всех было ощущение такого продвижения вперед, что смерть начальника отдела сбыта в "Прожив" уже никого не удивляла.
В комнате инспекторов Малле подсчитал, во что обходится убийце каждый труп. Он даже высчитал "курс трупа" и приколол его к розовой папке. На этот "курс" все приходили посмотреть. Он лежал на подоконнике позади стола Грацциано. Когда убийство Кабура заняло там свое место, курс упал с 233.333 старых франков за труп (запятая 33) до 175.000. При таком курсе, по мнению инспекторов, убивать уже не имело смысла.
Грацци тупо уставился на розовую папку, когда Габер сообщил ему по телефону очередную новость.
- Кто?
- Кабур. Держись, так будет лучше. Парди проехался по больницам и комиссариатам, но нашел его только у ребят Буало. Это тот самый тип, которого убили в туалете "Центрального". Никаких документов. Никто не знал, кто он такой. Ребята Буало обнаружили отпечатки его пальцев в районном комиссариате на Восточном вокзале. Несколько месяцев назад он получал там удостоверение личности.
Отдел Буало был на том же этаже, где работал Таркэн, почти дверь в дверь.
- Когда его убили?
- В субботу вечером, около 11.
- Подпиленной пулей?
- Да. В затылок.
- Что показал осмотр?
- Ничего. Никаких следов. Подумали было о сведении счетов. Что ты намерен предпринять?
- Ты где?
- В Отделе опознаний. Я получил информацию о девушке из Авиньона.
- От кого?
- От таксиста.
Грацци провел рукой по щеке и обнаружил щетину. Он не знал, как, не обидев Жан-Лупа, передать дело малышки из Авиньона Парди, который работал быстрее.
- Послушай, приезжай сюда поскорее.
- Нехорошо, начальник. Она моя, уверяю тебя, я найду ее.
Грацци кивнул и тотчас подумал: "Я пожалею об этом, ее убьют раньше".
- Она нужна мне, понимаешь? - простонал он в телефон.- Ты должен ее найти! Этот безумец ни перед чем не остановится.
- Ты ее. получишь,- сказал Жан-Луп.- Не беспокойся, начальник.
В тот же момент во все комиссариаты полиции департамента Сены было доставлено для передачи полицейским довольно полное описание девушки: лет 20, блондинка, красивая, в последний раз, когда ее видели, была одета в синее пальто.
Часы показывали 6.05 утра.
СПАЛЬНОЕ МЕСТО № 223
Бенжамин-Бэмби-Бомба стояла на краю тротуара в своем синем пальто с карамелькой во рту, с пустым спичечным коробком в руке, все еще ощущая на губах вкус поцелуя, и слушала свистки поездов. И говорила себе, что ей все обрыдло, обрыдло, обрыдло. Почему именно с ней должно было такое приключиться?
Часы показывали чуть больше шести, она это заметила выходя. Она больше не плакала - хоть это неплохо. Завтра ей придется вволю наплакаться, после того, как господин Пикар скажет ей: вы очень милы, мадемуазель, вы грамотны и расторопны, не сомневаюсь в вашей скромности и честности ваших объяснений, но я вынужден вас уволить.
Господин Пикар не станет, конечно, разговаривать с ней таким тоном, но ее все равно уволит в тот же день, как дуру, как тетерю, как изрядную идиотку.
Даниель любил словечко "тетеря". Он говорил так применительно к первому встречному, шоферу например: мол, встретил сейчас тетерю. Это могло означать - психопата, тупицу, ветрогона, пустомелю.
Она больше не плакала, но глаза словно застилал туман, искажавший очертания вокзала, стоянки машин перед ним, автобусов, направляющихся в сторону площади Бастилии. Этот город, о котором она столько месяцев мечтала, как дуреха, как набитая провинциальная тетеря!..
Завтра ее уволят. И отберут комнату. Все кончится даже не начавшись. А всего три дня назад она мечтала, что будет жить в Париже, аппетитно оскаливая при этом красивые зубки, которые дважды в день чистила "Селином", настоящим медицинским дантифризом. В синем пальто, купленном всего месяц назад, с красивыми волосами и ногами, синими глазами, которые разбивали даже ее собственное сердце, когда она смотрелась в зеркало. Грамотная расторопная девочка с дипломом школы Пижье, тремя платьями и тремя юбками в чемодане и пятьюдесятью тысячами франков в сумочке.
И вот появляется этот Малыш, едва начавший бриться, баловень, считающий себя седьмым чудом света, а всех остальных тетерями, не умеющий сделать двух шагов, не наступив вам на ноги и не разодрав чулок, мой малютка, моя радость, моя любовь, мой Даниель...
Затем она увидела себя в автобусе, который шел в сторону Бастилии, и у нее спрашивали билет. К счастью, оказался один, как раз до Бастилии. Да, ей все обрыдло, она пройдется пешком, неважно куда, со вкусом поцелуя на губах и с карамелькой во рту и поплачет вволю. Никто не увидит ее слез. Он разорвал три пары ее чулок. Я хочу умереть, клянусь всеми святыми, я хочу умереть, если не увижу его снова.
На площади Бастилии, выходя из автобуса, размахивая пустыми руками, потому что, убежав с работы в четыре часа, забыла там сумочку, она впервые подумала: "А ведь я уже была тут, он находился рядом, все было ужасно и чудесно, если бы мама узнала, она упала бы в обморок, но мне все равно, все равно, тем хуже, я плачу".
Пересекая площадь, она плакала, как дура, тетеря" "плевать я хотела, пусть не смотрят на меня", а площадь была огромная, черная и блестящая, окруженная далекими огнями. Дала ли я ему хоть денег, чтобы он поел в поезде?
Они проходили тут с ним вместе. Повсюду, куда бы я ни пошла теперь в этом мокром городе, я буду находить наши следы. Когда же это было? В субботу. Такси.
- Я не вернусь сейчас домой,- сказала она себе.- Дойду пешком до Пале-Рояль, найду там плохо освещенное кафе, где мне дадут яичницу из двух яиц, почитаю газету, пока буду есть, и потом пешком же дойду до улицы Бак. Поднимусь к себе и приберу в комнате, словно ничего не было. Или зайду в другой бар и наделаю глупостей. Поболтаю с официантами, буду танцевать, буду пить крепкие напитки, от которых кружится голова и которые приносят забвение, но разве есть развлечения, которые помогут забыть Малыша?
Три дня назад она рассталась с матерью и маленьким братом на перроне авиньонского вокзала. И села в поезд, оскалив хищно зубки, отчего мать спросила: "Тебе не жаль нас покидать?" Она ответила: "Скоро увидимся, на Рождество!"
Это означало через три месяца. Пустяки. А что такое три дня?
Он стоял прямой, как жердь, между туалетом и тамбуром, готовый перейти в другой вагон, едва покажутся контролеры, белокурый, с плащом в руке, в мятом костюме из твида, с глазами побитой собаки, ну невероятно глупый!
Поезд отправился. Он помог ей внести чемодан, споткнулся и тут разорвал ей первую пару чулок.
Она зло сказала: "Оставьте, я сама". Почувствовала боль, в лодыжке. На чулке спустилась петля, она не смогла ее поймать. Не стоит даже вынимать лак, чтобы остановить петлю.
А тот даже не извинился, он не умел этого делать. Стоял, как дурак, говорил, тяжело дыша, смотрел печальными глазами, как она поднимает платье, чтобы осмотреть чулок, и в довершение всего добавил: "Пропал чулок, у меня подковки на каблуках" мама заставила поставить, я рву чулки всем на свете".
С приподнятым сбоку платьем (поезд пошел), пытаясь мокрым пальцем удержать петлю на чулке, она подняла глаза и только тогда увидела его по-настоящему. Красивое лицо, пятнадцать или шестнадцать лет, вид побитой собаки. Сказала: "Ничего, обойдется". И сама донесла чемодан до купе.
В середине прохода перед открытым окном стояли женщина, Жоржетта Тома, в мужчина с длинным носом, Кабур. Чтобы пропустить её, женщина слегка повела бедрами и окинула взглядом, который она никогда не забудет, сама не зная почему (может быть, потому, что та убита). Эти глаза, казалось, ее узнали и говорили: вот и она.
- А некоего Пьера Бекки вы знаете?
- Кого?
- Стюарда Пьера Бекки... Ладно, неважно. А об актрисе Элиане Даррэс вы когда-нибудь слышали от Жоржетты Тома?
Зажигая очередную "Житан" от окурка, он ответил - нет, нет, никогда. Отвернулся, чтобы бросить окурок в картонку, служившую пепельницей.
- А о шофере по имени Риволани? Постарайтесь вспомнить. Риволани. Если вы хотите нам помочь, это крайне важно.
Прикрыв глаза от дыма, тот покачал головой, провел рукой по лицу. Ответил - нет, не помнит, ничего не знает.
- Вы сказали, что в субботу были у девушки в Масси-Палезо.
- У молодой женщины, а не девушки. Она замужем, у нее трое детей. И это совсем не то, что вы себе вообразили.
- Стало быть, вы не должны были в тот день встречать Жоржетту Тома?
- Я даже не знал, что она приезжает. Она мне ничего не говорила. Представьте себе. Бывало, что мы не виделись неделями. Я возвращался поздно, она задерживалась на демонстрациях своей продукции. Если ей нужна была машина, подсовывала под дверь записку, и я отдавал ключи консьержке.
Он смотрел Грацци прямо в глаза, облокотившись о стол, скрестив руки, в одной из которых была зажата сигарета. Прядь волос спускалась на лоб. Несчастный и упрямый.
"Я только теряю время",- подумал Грацци. И ушел.
На лестнице он столкнулся с мальчиком в плаще, поднимавшимся на мансарду, настолько же белокурым, насколько брюнетом был тот, наверху, но помоложе, серьезным и задумчивым. Он ему смутно кого-то напомнил. Вероятно, встречал его уже здесь накануне.
- Вы приятель Грандена?
Парень остановился на ступеньке, покраснел, ничего не понимая, сказал: "Нет, месье, нет".
Грацци спустился, вспоминая свои семнадцать лет, свои двадцать и прочие глупости.
Он позвонил на Кэ из кафе на площади Бланш. Аллуайо вызвал мадам Риволани, мужа Жоржетты Тома, Боба Ватски, сестру Кабура. Все обещали прийти во второй половине дня.
Жившая в Крейтейе сестра Кабура должна была приехать с детьми, потому что ей не на кого их оставить после школы. Она даже не знала, что ее брат ездил в Марсель.
- Где Малле?
- Говорит по другому телефону. Полчаса назад позвонили из Марселя и сообщили о любопытных показаниях горничной из отеля. Ну, отеля "Мессажери". Малле хочет с ней связаться. Ему это кажется важным.
- В чем там дело?
- Тебе надо спросить его самого, я не очень понял.
- Ладно. Я еду. По актрисе ты ничего не обнаружил?
- У меня адреса из ее записной книжки. Продюсеры, актеры. Те, с кем я уже поговорил, знали ее плохо. Хотя они прямо и не говорят, но она, видно, была порядочной занудой.
Было четверть четвертого, когда он приехал на Кэ, забыв взять у таксиста квитанцию для отчета.
Как раз допрашивали мадам Риволани. Он наблюдал за нею издали. На ней было красное пальто, которое она завтра выкрасит в черный цвет. Сидела на стуле очень прямо, стиснув в зубах край платка. Аллуайо печатал на машинке, не смея поднять на нее глаза.
Малле склонился над своим столом, рассматривал записи. Поглядев на Грацци красными от усталости глазами, он рассказал:
- В среду вечером, когда Жоржетта Тома и стюард вернулись в отель около одиннадцати часов вечера, горничная, ее зовут Сандра Лей, слышала их разговор на лестнице. Я сам говорил с ней по телефону. Она повторила мне услышанные слова. Приблизительно это звучало так.
Он взял листок со стола.
- Жоржетта Тома сказала: "Да нет, со мной ничего. Не обращай внимания. Я не совсем уверена". Они как раз поднимались к себе в номер и, проходя мимо Сандры Лей, замолчали. Все. Горничная утверждает, что Жоржетта Тома тогда не поздоровалась с нею, словно не видела. И это показалось ей странным, потому что красотка обычно говорила ей что-нибудь приятное.
- О чем она подумала?
- Она особенно запомнила фразу "я не совсем уверена". Говорит, что эти слова расслышала точно. И подумала, что красотка беременна и ее это не очень радует.
- Глупости. Вскрытие обнаружило бы это.
- Красотке могло показаться. Разве нет? Во всяком случае, они тотчас послали кого-то к стюарду. Сейчас позвонят.
Таркэн тоже решил, что это глупости, но допускал, что Жоржетта Тома могла и ошибаться по поводу беременности.
Он сидел за столом в пиджаке, в шляпе, и Грацци увидел перед ним папки Уголовного розыска и Управления безопасности со сведениями о кражах и пропажах револьверов. Тот перехватил взгляд Грацци и сказал:
- Не стоит ломать голову, я осторожен, просто решил подстраховаться. С ума сойти можно, сколько пистолетов исчезает и переходит из рук в руки.
Их крадут даже у нас,- продолжал он.- В феврале был схвачен один жулик, который стибрил "пушку" у полицейского из комиссариата в Сен-Сюльпис, пока тот возвращался домой. К счастью, пистолет был не заряжен. Потом тот же полицейский подстрелил этого же воришку, когда тот грабил кассу.
Таркэн похлопал рукой по папке и заметил, как много всяких интересных вещей можно узнать из этих талмудов.
- Что с тобой, откуда ты?
Грацци уселся в кресло напротив, расстегнул пальто и рассказал о молодом Эрике Грандене.
- От этих парней тоже многое можно узнать,- заметил Таркэн.- Пришел бы как-нибудь пообедать в субботу и поговорил бы с моим. Ему двадцать два года, но вряд ли он когда-нибудь проявил благоразумия больше, нежели когда я в первый раз сделал ему "гули-гули" в яслях Сен-Антуана. Желаю тебе почаще получать радости от своего отрока.
- Мы были такими же,- возразил Грацци.
- Ну да? У тебя было на что курить одну пачку "Житан" за другой? Ты когда-нибудь собирался приобретать ферму в Австралии? Тебе случалось после ужина делиться с приятелем подружкой? Нет, дружочек, они пришельцы с другой планеты.
В 3 часа 50 минут Малле снова связался с Марселем. Пьер Бекки не помнил ту сцену, говорил, что Жоржетта Тома, как и другие, знала мгновения своих взлетов и падений, что он не обратил внимания на что-то особенное.
Но это уже не имело значения, потому что корсиканец-инспектор, тот самый, что ранее прислал первый отчет, передал еще одну информацию. Он говорил, досадуя на себя, что не сообщил раньше, потому что совсем не знал, поблагодарят его за нее или назовут дураком.
Малле даже не сразу его понял. Однако то ли от усталости после трех бессонных ночей, то ли от внезапного ощущения, что в руках появилось что-то серьезное, у него закружилась голова. Сказал "спасибо, старина", устало оперся о край стола и еще некоторое время пристально смотрел в пустоту, поглаживая нос. "700 тысяч франков![5] Стоимость дешевой машины. Но разве за 700 тысяч убивают?"
Он встал и пошел к двери. Обернулся к Аллуайо, сидевшему у телефона, и сказал:
- Жорж, Жорж, слушай меня, не стоит нервничать, теперь он в наших руках.
Войдя в кабинет патрона, он застал там и Грацци. Сказал:
- Извините, может быть, это и пустяки, но красотка, актриса и шофер гроша ломаного не стоят. На прошлой неделе в баре-лавке в Марселе был продан лотерейный билет, выигравший 700 тысяч. Это, конечно, не самый крупный выигрыш, однако, что вы об этом думаете?
Патрон от удовольствия противно ухмыльнулся. Медленно соображающий Грацци еще пару секунд смотрел на Малле, стоявшего у двери. Потом вскочил и протянул руку к телефону.
Таркэн уже говорил с дежурной на коммутаторе, требуя соединить его с Национальной лотереей, быстро, а в Марселе вызвать префектуру и табачный бар на улице (Феликс Пиа, подсказал Грацци) Феликс Пиа, не знаю, как пишется, не знаю номера, поторопитесь.
Билет за номером 51.708 (группа 2) был продан в табачном баре-лавке на улице Феликс Пиа вместе с двадцатью тремя номерами той же серии в минувший четверг октября.
Хозяин заведения, господин Ламбер, считал, что шум поднят зря. В 1935 году он уже продал самый крупный выигрыш. И теперь продает более пятидесяти выигрышных билетов ежегодно. Это не приносит ему никакой выгоды. Зато слова "билет, приносящий смерть", могут, конечно, подействовать на воображение. Но ведь господа из Парижа взрослые люди и способны понять, что он вполне обойдется без такой рекламы.
Кто купил билет, он не знал. Точно так же, как и то, кто его продал. Их было трое в баре: хозяин, хозяйка и официант, Роже Трамони, хороший парень, страдающий астмой.
В среду вечером, в шесть часов, когда из лотереи приехали за непроданными билетами, шестнадцать из них, в том числе и выигрышный, улетучились.
Жоржетта Тома заходила к ним во вторник вечером, чтобы встретиться с Пьером Бекки. Тот играл в карты с клиентами.
Она ждала конца партии, потягивая аперитив и болтая с хозяйкой.
Может быть, в это время она и купила билет, но в таком случае ей его продали не господин и не мадам Ламбер, которая как раз отправилась разогреть ужин, а сам он весь вечер не отходил от кассы.
Нужны показания официанта Роже, но бедняга как раз уехал в отпуск в Приморские Альпы, да и вряд ли что-либо вспомнит. Конечно, разыскать его можно, но это займет некоторое время. Господа из Парижа, вероятно, догадываются, что за 700 тысяч не убивают. Нет, он не дает им советы, нет. Но все-таки...
- Убивают и за меньшую сумму,- сказал Таркэн.- Раз она купила билет, все очень логично. В тот вторник, ожидая, когда ее дружок закончит играть в белот, она заказывает стаканчик и болтает с хозяйкой. Затем идет к табачной стойке, где официант продает сигареты, просит пачку любых и говорит: "Покажите-ка ваши лотерейные билеты, вдруг есть мой любимый номер".
Таркэн вынул из внутреннего кармана пиджака сигарету, поискал спички, произнес "огня, пожалуйста" - Грацци может ему поверить, все было именно так, он будто своими глазами видит эту сцену, как в кино.
- В среду, малыш, она отправляется закусить со своим негодником в пиццерию на улице, название которой я забыл.
- Феликс Пиа, - подсказала Грацци.
- Вот именно. Я все вижу так, словно сам там находился. Мягкий свет, звуки медленного вальса, все такое.
- В пиццерии Сен-Морон нет оркестра. Я это знаю, сам там бывал.
Таркэн встал, протянул указательный палец к галстуку Грацци и, обойдя стол, сказал:
- Бедный глупыш, вот тут-то я тебя поймал, я размышляю, я не говорю о деталях. Вероятно, это не оркестр, но можешь быть уверен, там есть радио или телевизор.
- Не понимаю.
- Ты никогда ничего не понимаешь. Тебе случается слушать радио по средам? Как ты думаешь, что хотят люди услышать в среду вечером? Тираж лотереи, лапша ты, вот что!
Грацци сказал:
- Ладно, ладно, не отвлекайтесь, что дальше?
- Она не подпрыгнула,- продолжал Таркэн, - не проглотила тарелку, не проронила ни слова. Немного повитала в облаках. Так что этот тип даже не заметил ничего и лишь спросил: "Что с тобой? Устала?" Она ответила: "Да нет, цыпленочек, ничего. Я не совсем уверена". И это точно, она не была уверена. Ей нужно было оказаться в комнате, и пока тот мирно ложился в кроватку, она проверила свой билет. Говорю тебе, все именно так и было.
Она раздавил окурок, посмотрел на часы, взял трубку и сказал Грацци:
- Твоя красотка была личностью.
Он хлопнул себя по груди и произнес - алло! Грацци чистил мизинец и вспоминал белье, перемаркированное буквой "Ж", молодую брюнетку, купившую при выходе из отеля в четверг утром газету, дабы убедиться, что она выиграла достаточно, чтобы теперь приобрести новую машину "Дофин" с инициалами, женщину лет тридцати с внимательной улыбкой, умудрившуюся сохранить все - удивление, радость, навеки открытые глаза, но только не 700 тысяч франков.
16 часов 20 минут.
Билет № 51.708 был предъявлен к оплате неизвестным в субботу 5 октября около 11 часов 30 минут в помещении Национальной лотереи на улице Круа-де-Пети-Шан в Париже.
Кассиры вспомнили человека, немного нервничающего, когда он складывал 7 тысяч новых франков чистыми купюрами в старый сафьяновый бумажник. Они наверняка узнают его: память на лица считалась профессиональным качеством.
Приметы: лет 35-40, длинное лицо, длинный нос, рост 1 м 70 см, шатен, высокая прическа, словно для того, чтобы выглядеть выше ростом, очень худой, бледный, серое пальто, без головного убора.
16 часов 30 минут.
Жуй звонил из бара рядом с домом Гароди. Он следовал за женщиной по пятам. Она сделала покупки в Галерее Лафайета, в лавке на авеню Оперы и улице Лувра очень быстро, заранее зная, что ей нужно: кофточку из джерси, туфли, которые Жуй назвал красивыми, две пары трусиков из нейлона сиреневые и белые.
- Раз ты это видел, значит, она тебя засекла.
- Да, на улице Лувра. Мы поболтали. Она здорово испугалась, когда я сказал, что охраняю ее.
- Ты рассказал ей о Риволани и Даррэс?
- Пришлось.
- Что она ответила?
- Что это ужасно, что идет домой. Она действительно вернулась туда. Я напротив дома.
- И оставайся там.
16 часов 35 минут.
Версия комиссара Таркэна: Жоржетта Тома выиграла 700 тысяч франков по Национальной лотерее. Узнала об этом в пиццерии Марселя, но подумала, что не расслышала по радио. Проверила на следующий день в утренней газете, но промолчала.
Замечание следователя Фрегара: почему промолчала?
Ответ инспектора Грацциано: инициалы на белье, инициалы на дверцах машины, бешеный эгоизм. И вообще, зачем трепаться?
Версия Таркэна: кто-то узнает в четверг или пятницу, что у Жоржетты Тома есть лотерейный билет стоимостью в 700 тысяч, и тоже покупает билет на "Марсельца", который отходит в пятницу, чтобы следовать за ней. По каким-то причинам красотка задержалась в купе после ухода других пассажиров. Тогда он входит к ней, убивает, забирает лотерейный билет и получает деньги на улице Круа-де-Пети-Шан.
Замечание Фрегара: зачем так рисковать, убивая в поезде?
Ответ Грацциано: ему ничего не оставалось, как сделать это там. Вероятно, этот некто догадывался, что она отправится получать деньги сразу по приезде. Тогда хана.
Версия Таркэна: некто убивает ее, а получив деньги новыми купюрами, не знает, как лучше поступить - спрятать купюры, предполагая, что их номера могут быть переписаны, или обменять побыстрее.
Замечание Фрегара: зачем было убивать еще двух па сажиров из того же купе?
Ответ Грацциано. этот некто сделал ошибку. Подумал, что его могут схватить, и решил, что надо ликвидировать двух нежелательных свидетелей.
Не очень убежденный, Фрегар покачал лысой головой: он знал преступников, которые могли убить ни за понюх табаку или чтобы купить коробку спичек. Нет, ловкость, с которой тот использовал лифт у Элианы Даррэс, не вяжется с такими объяснениями.
16 часов 48 минут.
Префектура Марселя: хозяйка отеля "Мессажери" на улице Феликс Пиа в пятницу нашла в пепельнице на ночном столике Жоржетты Тома двенадцать таблеток аспирина.
Габер позвонил около пяти. Он тщетно рыскал по агентствам, занимающимся трудоустройством. И сказал, что нашел другой способ отыскать девушку из Авиньона. Он едет назад.
Грацци пообещал ему разные новости, когда он вернется. Жан-Луп на другом конце провода выразил вежливое любопытство, выслушал, сказал:
- Ладно, кажется, все идет на лад, надеюсь приехать до того, как все кончится.
- Возьми такси.
- Не волнуйся, начальник, возьму, да лучше всего с раздвижной крышей. Ты разве не видишь, что делается на улице?
Через окно позади Таркэна Грацци увидел, что смеркалось, что солнце исчезло, что шел дождь.
Допрос мужа - Жака Ланжа.
Это был высокого роста, старше, чем Грацци мог бы подумать, красивый, хорошо одетый мужчина. Был огорчен, не больше, чем демонстрировал, но все же огорчен. Сидел на стуле прямо, курил сигареты "Кравен" и тоже ничего не знал.
Он говорил, что Жоржетта - ребенок, между ними разница в двадцать лет, он никогда не сердился на нее. Тем не менее переживал, когда узнал об ее измене. Ему не нравился коммерческий директор, занимающийся теперь перепродажей машин. Так и сказал: дрянь человек. Грацци, думавший точно так же, только кивнул головой. Пошли дальше.
- Она покупала лотерейные билеты, когда была вашей женой?
- Иногда, как все.
- Целые серии?
- Это зависело от наших возможностей.
- Знаете ли вы Боба Ватски?
- Нет. Она мне рассказывала о нем, мы ведь с ней иногда встречались. Я остался работать в "Жерли", а она перешла к "Барлену". Мы невольно сталкивались по делам.
- А об Эрике?
- Тоже рассказывала. С ним, кажется, было серьезнее.
- Почему?
- Если бы вы слышали, как она о нем говорила, вы бы не спрашивали, почему. Он молод, почти ребенок, у него детский ум. Как объяснить это тому, кто не знал ее? Она любила маленького Эрика, как себя. Он такой же, как она.
- Не понимаю.
- Это трудно объяснить.
- Вы думаете, он принимал участие в убийстве Жоржетты?
- Я этого не говорил. Это бессмысленное убийство.
А те, что бессмысленно, очень похоже на Жоржетту и маленького Эрика.
- Вы никогда его не видели?
- Она прекрасно мне его описала, поверьте. У него странные взгляды на людей и животных. Мечтает о какой-то лаборатории в деревне, любит разглагольствовать о вещах, в которых не смыслит: о мире, о нищете мира, откуда я знаю... С полгода назад Жоржетта пришла ко мне в "Жерли" по поводу какой-то лаборатории в Южной Африке, что-то в этом духе. Она была абсолютно непрактична. Хотела заинтересовать меня этим делом. Говорила, что я должен помочь ради нее.
- Чем помочь?
- Не знаю, такие уж это люди! Лаборатория в Южной Африке, они едут в Южную Африку, там настоящая жизнь и все такое прочее, таковы уж они. А на другой день обо всем забывают.
- Плохо для него, что она умерла,- сказал Грацци.- У нее хоть были деньги на два билета на самолет.
Теперь уже не понимал Ланж.
- Сейчас объясним,- сказал Грацци.
И немного усталый, неизвестно чем раздраженный, передал его Жоржу Аллуайо, севшему на место Грацци.
Парди нашел следы Кабура около 18 часов. Уже давно стемнело. Теперь все происходило так быстро, и у всех было ощущение такого продвижения вперед, что смерть начальника отдела сбыта в "Прожив" уже никого не удивляла.
В комнате инспекторов Малле подсчитал, во что обходится убийце каждый труп. Он даже высчитал "курс трупа" и приколол его к розовой папке. На этот "курс" все приходили посмотреть. Он лежал на подоконнике позади стола Грацциано. Когда убийство Кабура заняло там свое место, курс упал с 233.333 старых франков за труп (запятая 33) до 175.000. При таком курсе, по мнению инспекторов, убивать уже не имело смысла.
Грацци тупо уставился на розовую папку, когда Габер сообщил ему по телефону очередную новость.
- Кто?
- Кабур. Держись, так будет лучше. Парди проехался по больницам и комиссариатам, но нашел его только у ребят Буало. Это тот самый тип, которого убили в туалете "Центрального". Никаких документов. Никто не знал, кто он такой. Ребята Буало обнаружили отпечатки его пальцев в районном комиссариате на Восточном вокзале. Несколько месяцев назад он получал там удостоверение личности.
Отдел Буало был на том же этаже, где работал Таркэн, почти дверь в дверь.
- Когда его убили?
- В субботу вечером, около 11.
- Подпиленной пулей?
- Да. В затылок.
- Что показал осмотр?
- Ничего. Никаких следов. Подумали было о сведении счетов. Что ты намерен предпринять?
- Ты где?
- В Отделе опознаний. Я получил информацию о девушке из Авиньона.
- От кого?
- От таксиста.
Грацци провел рукой по щеке и обнаружил щетину. Он не знал, как, не обидев Жан-Лупа, передать дело малышки из Авиньона Парди, который работал быстрее.
- Послушай, приезжай сюда поскорее.
- Нехорошо, начальник. Она моя, уверяю тебя, я найду ее.
Грацци кивнул и тотчас подумал: "Я пожалею об этом, ее убьют раньше".
- Она нужна мне, понимаешь? - простонал он в телефон.- Ты должен ее найти! Этот безумец ни перед чем не остановится.
- Ты ее. получишь,- сказал Жан-Луп.- Не беспокойся, начальник.
В тот же момент во все комиссариаты полиции департамента Сены было доставлено для передачи полицейским довольно полное описание девушки: лет 20, блондинка, красивая, в последний раз, когда ее видели, была одета в синее пальто.
Часы показывали 6.05 утра.
СПАЛЬНОЕ МЕСТО № 223
Бенжамин-Бэмби-Бомба стояла на краю тротуара в своем синем пальто с карамелькой во рту, с пустым спичечным коробком в руке, все еще ощущая на губах вкус поцелуя, и слушала свистки поездов. И говорила себе, что ей все обрыдло, обрыдло, обрыдло. Почему именно с ней должно было такое приключиться?
Часы показывали чуть больше шести, она это заметила выходя. Она больше не плакала - хоть это неплохо. Завтра ей придется вволю наплакаться, после того, как господин Пикар скажет ей: вы очень милы, мадемуазель, вы грамотны и расторопны, не сомневаюсь в вашей скромности и честности ваших объяснений, но я вынужден вас уволить.
Господин Пикар не станет, конечно, разговаривать с ней таким тоном, но ее все равно уволит в тот же день, как дуру, как тетерю, как изрядную идиотку.
Даниель любил словечко "тетеря". Он говорил так применительно к первому встречному, шоферу например: мол, встретил сейчас тетерю. Это могло означать - психопата, тупицу, ветрогона, пустомелю.
Она больше не плакала, но глаза словно застилал туман, искажавший очертания вокзала, стоянки машин перед ним, автобусов, направляющихся в сторону площади Бастилии. Этот город, о котором она столько месяцев мечтала, как дуреха, как набитая провинциальная тетеря!..
Завтра ее уволят. И отберут комнату. Все кончится даже не начавшись. А всего три дня назад она мечтала, что будет жить в Париже, аппетитно оскаливая при этом красивые зубки, которые дважды в день чистила "Селином", настоящим медицинским дантифризом. В синем пальто, купленном всего месяц назад, с красивыми волосами и ногами, синими глазами, которые разбивали даже ее собственное сердце, когда она смотрелась в зеркало. Грамотная расторопная девочка с дипломом школы Пижье, тремя платьями и тремя юбками в чемодане и пятьюдесятью тысячами франков в сумочке.
И вот появляется этот Малыш, едва начавший бриться, баловень, считающий себя седьмым чудом света, а всех остальных тетерями, не умеющий сделать двух шагов, не наступив вам на ноги и не разодрав чулок, мой малютка, моя радость, моя любовь, мой Даниель...
Затем она увидела себя в автобусе, который шел в сторону Бастилии, и у нее спрашивали билет. К счастью, оказался один, как раз до Бастилии. Да, ей все обрыдло, она пройдется пешком, неважно куда, со вкусом поцелуя на губах и с карамелькой во рту и поплачет вволю. Никто не увидит ее слез. Он разорвал три пары ее чулок. Я хочу умереть, клянусь всеми святыми, я хочу умереть, если не увижу его снова.
На площади Бастилии, выходя из автобуса, размахивая пустыми руками, потому что, убежав с работы в четыре часа, забыла там сумочку, она впервые подумала: "А ведь я уже была тут, он находился рядом, все было ужасно и чудесно, если бы мама узнала, она упала бы в обморок, но мне все равно, все равно, тем хуже, я плачу".
Пересекая площадь, она плакала, как дура, тетеря" "плевать я хотела, пусть не смотрят на меня", а площадь была огромная, черная и блестящая, окруженная далекими огнями. Дала ли я ему хоть денег, чтобы он поел в поезде?
Они проходили тут с ним вместе. Повсюду, куда бы я ни пошла теперь в этом мокром городе, я буду находить наши следы. Когда же это было? В субботу. Такси.
- Я не вернусь сейчас домой,- сказала она себе.- Дойду пешком до Пале-Рояль, найду там плохо освещенное кафе, где мне дадут яичницу из двух яиц, почитаю газету, пока буду есть, и потом пешком же дойду до улицы Бак. Поднимусь к себе и приберу в комнате, словно ничего не было. Или зайду в другой бар и наделаю глупостей. Поболтаю с официантами, буду танцевать, буду пить крепкие напитки, от которых кружится голова и которые приносят забвение, но разве есть развлечения, которые помогут забыть Малыша?
Три дня назад она рассталась с матерью и маленьким братом на перроне авиньонского вокзала. И села в поезд, оскалив хищно зубки, отчего мать спросила: "Тебе не жаль нас покидать?" Она ответила: "Скоро увидимся, на Рождество!"
Это означало через три месяца. Пустяки. А что такое три дня?
Он стоял прямой, как жердь, между туалетом и тамбуром, готовый перейти в другой вагон, едва покажутся контролеры, белокурый, с плащом в руке, в мятом костюме из твида, с глазами побитой собаки, ну невероятно глупый!
Поезд отправился. Он помог ей внести чемодан, споткнулся и тут разорвал ей первую пару чулок.
Она зло сказала: "Оставьте, я сама". Почувствовала боль, в лодыжке. На чулке спустилась петля, она не смогла ее поймать. Не стоит даже вынимать лак, чтобы остановить петлю.
А тот даже не извинился, он не умел этого делать. Стоял, как дурак, говорил, тяжело дыша, смотрел печальными глазами, как она поднимает платье, чтобы осмотреть чулок, и в довершение всего добавил: "Пропал чулок, у меня подковки на каблуках" мама заставила поставить, я рву чулки всем на свете".
С приподнятым сбоку платьем (поезд пошел), пытаясь мокрым пальцем удержать петлю на чулке, она подняла глаза и только тогда увидела его по-настоящему. Красивое лицо, пятнадцать или шестнадцать лет, вид побитой собаки. Сказала: "Ничего, обойдется". И сама донесла чемодан до купе.
В середине прохода перед открытым окном стояли женщина, Жоржетта Тома, в мужчина с длинным носом, Кабур. Чтобы пропустить её, женщина слегка повела бедрами и окинула взглядом, который она никогда не забудет, сама не зная почему (может быть, потому, что та убита). Эти глаза, казалось, ее узнали и говорили: вот и она.