— Привет, Коун, — сказал он. — А я ждал тебя вчера.
— Было много дел, — ответил Коун. — Но ты не огорчайся, старина. Случается и хуже.
— Шеф здорово сердит, — сказал Грегори, усмехнувшись. — Ему не дают покоя министр и папаша Фил. Вот уж не думал, что из-за этих чертовых наркотиков поднимется такой тарарам. Газеты тоже словно с ума сошли.
— Ну, тебе-то теперь что за забота?
Рыбьи глаза оглядели Коуна. “Льдинки, — подумал он. — Такие глаза, наверное, бывают у старых тюремных смотрителей”.
— Разве шеф не говорил тебе? — спросил Грегори.
— Что именно?
— То, что мы будем работать вместе.
— Вот как, — протянул Коун. — Нет, насколько я помню, он мне говорил нечто иное.
— Он вчера искал тебя. Вечером, когда мы допрашивали Магду.
— Магду? Девчонку из клуба Кноуде?
— Она дала важные показания.
— Вот как, — снова удивился Коун. Он хотел начать допрос Магды сразу после визита к Грегори. Девчонка вела себя подозрительно. Это Коун понял еще вчера в клубе. Когда же Грегори успел ее арестовать? Видимо, уже после посещения Коуном клуба. Иначе Вилли сказал бы ему об этом. Но что же за показания дала эта девчонка?
— Магда работала в фирме “Дорис” на пастоукладочной машине. Она сообщила, что Бен Аюз давал ей наркотики, а она упаковывала их в тюбики. Три тюбика в ночь. Охрана там никудышная: никому в голову не приходило, что кто-нибудь будет выносить с предприятия зубную пасту. Они следили главным образом за складами полуфабрикатов.
— Допустим, — сказал Коун. — Но ведь Магда давно в клубе. А там нет пастоукладочной машины.
— Она ушла с фабрики. Ей показалось, что один из инженеров выследил ее. Шах устроил девчонку к Вилли. Они изыскивали новый способ маскировки.
— Для чего? — удивился Коун. — Зачем этот камуфляж? Ведь если бы наркотик вывозился из страны, тогда это оправдано. А он ввозится. Ты понимаешь? Ввозится. И мы ни дьявола не знаем ни о том, кто ввозит, ни о том, кто торгует. Мы с усердием, достойным кретина, допрашиваем девчонку и верим ей. А она врет. Может, она действительно работала в фирме “Дорис”. Не больше. Все остальное — блеф. Вот только почему она врет?
— Но ведь тюбик с наркотиком ты нашел, — сказал Грегори.
— Нашел, — усмехнулся Коун. — Ты, кстати, не интересовался, как Магда объясняет причины камуфляжа?
— Я бы должен обидеться, — сказал Грегори. — За кретина. Но я не сержусь. Да, я интересовался. Тюбики с пастой легко хранить. Ими легко торговать. Магда сказала, что шах был связан с двумя или тремя парфюмерными магазинами. Вот все, что она знает.
— Она называла какие-нибудь имена?
— Нет. Делом заправлял шах. Магда, правда, намекает что Вилли Кноуде тоже имеет какое-то отношение…
— А почему она так легко продала шаха?
— Она ревновала его к Эльвире. Хотела отомстить. Нарочно проболталась подружке о том, что шах иногда угощает ее наркотиками. Она знала, что подружка — наша осведомительница. Впрочем, ты читал ведь донесение Бредли?
— Читал, — кивнул Коун. — В общем, как я понимаю, мы пока топчемся на месте. Шах исчез, Бредли убит. В наличии есть Магда, которая ни черта не знает, несмотря на то, что сделала сенсационные разоблачения.
Он встал. Грегори тоже поднялся.
— Я думаю, — сказал он, — что Кноуде…
— Кноуде — дерьмо, конечно, — перебил его Коун. — Я тоже было поверил, что он связан с шахом. Однако сейчас я этого уже не думаю.
— Как знать. Шеф, например, полагает, что арест Кноуде не будет лишним.
Коун промолчал. В конце концов, какое ему дело до Вилли? Он же не обещал ему ничего. Пусть выкручивается. И у Грегори будет занятие. По крайней мере, мешать не будет. А вдруг эта возня с зубной пастой к чему-нибудь да и приведет.
Оставив Грегори, он не пошел к себе, а спустился в полуподвал, быстро пробежал по длинному коридору и через маленькую железную дверь выбрался во внутренний двор. Это была предосторожность. Коун знал, что у его кабинета толпятся журналисты. Желания беседовать с ними он не испытывал и потому выбрал несколько необычный путь. Но, еще не дойдя до своей машины, понял, что кто-то перехитрил его. Он даже догадался кто.
— Вылезайте, Фримен, — буркнул Коун, открывая дверцу. — Какого черта?
— Тут хватит места для двоих, инспектор, — хмыкнул репортер “Трибуны”. Его полное крупное лицо так и расплылось от удовольствия. — Вы должны оценить мои способности. Все остальные сидят там. Идиоты, правда?
— Не валяйте дурака, — сердито бросил Коун. — У меня нет времени на ваши штучки.
— Я отниму у вас несколько минут, — быстро проговорил журналист. — Всего два вопроса. Читатели “Трибуны” хотят знать, вышла ли полиция на след убийцы.
— Вышла, — сказал Коун. — Давайте второй вопрос и выметайтесь из машины.
— Сейчас, — сказал Фримен. — Второй вопрос личный. Вчера вы ходили в “Амулеты”…
— Вы что? Следили за мной? — перебил Коун.
— Там есть одна симпатяшка — Бекки. Вы ее чем-то напугали, инспектор. Бедняжка плохо чувствовала себя вечером. Была невнимательна к гостям…
— Бросьте паясничать, Фримен. Мне некогда, — сказал Коун, сел в машину и нажал на стартер. Фримен удовлетворенно хмыкнул за спиной.
— Вы все-таки оценили меня, инспектор?
— Оценил, — пробормотал Коун, выводя машину на магистраль. — В противном случае вы давно бы гуляли по тротуару.
— Куда вы меня везете? — осведомился Фримен. Машина в это время вывернула на Роу-стрит и огибала памятник Неизвестному Герою. Справа возвышалась глыба “Ориона”.
Коун игнорировал вопрос.
— Я читал вчера ваш репортаж в “Трибуне”, — сказал он. — Вы знаете, как я отношусь к вам, Фримен. Вы способный парень, понимаете кое-что получше многих. Скажите, вы верите в то, что пишете?
— Занятно. — Фримен заерзал на сиденье, вытащил сигарету и начал шарить по карманам, ища спичек. Коун, не оборачиваясь, протянул зажигалку, щелкнул крышкой.
— Спасибо, — пробормотал репортер. Он затянулся несколько раз и стряхнул пепел себе под ноги. — Кстати, что вы имеете в виду, инспектор? Мои слова о том, что убийца — шах?
— Не только. Я, наверно, не точно сформулировал вопрос. Но вы ведь поняли?
— Понял. Это очень сложно, Коун. И в то же время просто, как бильярдный шар. Только исповедоваться я вам не буду. Вы ведь не Папа Римский. Впрочем, я и последнему ничего бы не сказал. Папа Римский, Коун, просто очень старый человек. Его ночной горшок, в сущности, похож на все остальные ночные горшки. Дышит Папа тоже не жабрами. Но куда мы едем? Хотите устроить загородную прогулку? Хотя… — Фримен завертел головой. — Я догадался. Вы везете меня к месту убийства Бредли?
— Нет, Фримен. Поглядите налево. Видите дом? Одноэтажный с зелеными ставнями.
— Вижу. Но вы не останавливаетесь.
— Это не нужно. Здесь живет человек, который, по-моему, знает об убийстве Бредли больше, чем говорит. И его ночной горшок, Фримен, тоже похож на все остальные. Смекаете? Он, между прочим, как и вы, сказал мне, что я не Папа Римский, и исповедоваться передо мной отказался. Мы живем в каком-то странном мире, Фримен. Кстати, знаете, как зовут этого человека? Броуди. Вам это имя о чем-нибудь говорит?
— Броуди? Постойте… Что-то такое… Броуди! Черт побери, Коун, где вы откопали его?
— Я не искал, — сказал Коун. — Простое совпадение. Я зашел к нему спросить, не слышал ли он ночью шум. Мало ли что… В этом доме мог жить и другой человек. Но мне не повезло. Я встретил Броуди. Самое смешное, Фримен, в том, что, будь на месте Броуди другой человек, я бы уже кое-что знал.
— Зачем вы говорите мне об этом?
— Наказываю вас, Фримен, за то, что вы влезаете в чужие машины без спросу. Я ведь достаточно давно знаю вас. И я больше чем уверен, что читатели “Трибуны” так и не увидят в газете любопытного сообщения своего корреспондента. Ни завтра, ни послезавтра. Ну как?
Фримен выругался, потом захохотал.
— Ничего не скажешь, инспектор. Два — ноль. Броуди в самом деле не та пешка, которая проходит в короли.
— Точнее — тот король, который может сожрать целую кучу фигур.
— Да, Коун. Но какой материал! Вы представить себе не можете. Броуди дает показания. Тот Броуди и новое убийство. — Фримен застонал от огорчения и откинулся на сиденье. — Чертовское невезение… Впрочем, вы-то на что надеетесь?
— Броуди — человек с мозгами, — сказал Коун. — Он здорово сдал. Тюрьма и клиника профессора Кир-пи хоть кого перемелют. Однако, думается, кое-что у него осталось. Он не хочет иметь дело с полицией. И если ему дать соответствующие гарантии…
— То он даст вам ключик? — спросил Фримен. — Вы самоуверенны, Коун.
— Может быть.
— А если я все-таки сделаю материал? А, Коун? Или проболтаюсь?
— Это исключено, Фримен. И вы прекрасно понимаете, что это исключено.
— Да, — согласился Фримен. — Если я это сделаю, то клиника Кирпи будет наилучшим вариантом из всех возможных. Для меня. А о Броуди и говорить нечего. Но мое любопытство возбуждено, Коун. Оставим Броуди в покое. Я ведь знаю, что вы хитрец. Вы что-то нащупали в “Амулетах”. А тут, насколько я понимаю, не запретная зона.
— Ничего я там не нащупал, Фримен. Хотел поболтать с хозяйкой, не застал ее, Бекки прочитала мне лекцию об амулетах. Между прочим, вы ведь один из последних, кто видел шаха в тот вечер.
— Да, — сказал Фримен. — Кстати, он не был похож на человека, совершившего убийство.
— Какого же дьявола вы пишете в “Трибуне”, что шах — убийца?
Фримен хохотнул.
— А какого дьявола вы не тащите Броуди в полицию?.. Квиты?
— Нет, не квиты, — сказал Коун. — Мне жаль Броуди. Это раз. И я все-таки надеюсь, что нам с ним удастся договориться. А вы трус.
— Трус, — кивнул Фримен, соглашаясь. — Но ведь надо жить, Коун.
— Это верно, — заметил Коун. — Бекки сказала мне, что, когда шах уходил, первым вслед за ним покинул салон Кнут Диксон. Так это было?
— Что? — изумился Фримен. — Кнут Диксон? Нет, Коун. Кнута там не было. Бекки вам наврала.
— То есть как не было? — не понял Коун.
— Очень просто. Не было — и все. Уж я — то бы знал, если бы он там был.
— Почему? — осведомился Коун.
— Да просто потому, что я уже с неделю слежу за этим человеком.
— Вот как!
— Ничего вы не понимаете, Коун. “Слежу” — не то слово. Это очень загадочная личность.
— “Логарифмы бытия”, — процитировал Диксона Коун.
— Как хотите. Эльвира только и говорит о Кнуте. А сам он почему-то стесняется появляться в ее обществе. Во всяком случае, в “Амулетах” он не показывается. Болтают, что он дни и ночи проводит на вилле у Эльвиры. Папа оставил ей приличный особнячок и кое-какие капиталы. Там, на вилле, говорят, Эльвира и Кнут занимаются какими-то мистическими этюдами и прочей чертовщиной. Все это возбуждает любопытство. Я решил проникнуть в тайну. И вот уже с неделю тщетно пытаюсь познакомиться с великим авангардистом. А он словно избегает меня.
— Так, — сказал Коун. — Отбросим мистику. Значит, Бекки обманула меня?
— Коун, — сказал Фримен. — Вы ведь меня знаете?
— Да, — согласился Коун. — А мне казалось, что она говорит правду.
— Они же все там тронутые, — сказал Фримен. — И Эльвира, и Бекки. Да и Кнут этот, говорят, типичный шизофреник.
Начался дождь. Косые струи поползли по ветровому стеклу. Коун включил “дворники”.
— Значит, Бекки обманула меня? — задумчиво повторил он. Фримен понял, что Коун задает этот вопрос себе, и промолчал.
“Девять, семнадцать, двадцать”, — считал Билли Соммэрс. До конца смены оставалось полчаса. Хлопнули дверцы лифта. На двадцатом этаже в кабину вошел седоусый румяный генерал, пробормотал: “Холл” — и уставился стеклянными глазами куда-то мимо Билли. Лифтер нажал кнопку и пустил кабину вниз.
Вспыхнула лампочка. Генерал шагнул из кабины и, твердо ступая, пошел к барьеру, за которым виднелась голова портье. Билли окинул взглядом холл. В двух креслах дремали джентльмены, ожидавшие открытия бара. Третий мерил холл длинными шагами. Этот третий, правда, не был джентльменом. Он был полицейским агентом. Соммэрс вздохнул. Человек, которого он ждал, не приходил. В чем же дело? — подумал Билли. — Может, подойти к этому? Подойти и спросить: “Послушайте, господин. Ваш коллега попросил меня об одном маленьком одолжении. Это было два дня назад. С тех пор я его не вижу. Его фамилия Бредли”.
Да, подойти и спросить. Может, он сейчас в другом месте. Подойти и спросить. Но ноги не шли. Билли поглядывал в сторону агента и не двигался. Эти полицейские вообще странные люди. Никогда не поймешь, чего они хотят. Тот тоже вел себя странно. Но выглядел он гораздо симпатичнее этого журавля с бульдожьей мордой. А может, Билли пристрастен. Нельзя по лицу судить о человеке. Подойти и спросить?
И все-таки он не подошел. Он не любил полицейских. Разговор с Бредли у него вряд ли бы получился, не признай последний в Соммэрсе своего земляка.
Как-то ночью Бредли вдруг подошел к Соммэрсу и стал его разглядывать. Потом щелкнул языком и сказал:
— Послушай, приятель, а ведь я тебя знаю.
Билли пожал плечами.
— Ты родился на юге. — И Бредли назвал маленький городок, вспомнил улицу, заросшую каштанами, и перечислил несколько известных Билли фамилий. Последним он назвал отца Соммэрса.
— А Бредли ты должен помнить, — сказал он. — Мы жили в доме напротив. Моя сестренка примерно твоего возраста. А, малыш? Неужели ты забыл Лики?
Нет, Билли не забыл Лики. Только фамилия Бредли ему ни о чем не говорила. Соммэрсы уехали из городка, когда Билли было семь лет. В этом возрасте фамилии людей не имеют значения. Но Лики он помнил. Рыжая девчонка часто перебегала дорогу, чтобы поиграть в куче песка возле дома Соммэрсов. Песок лежал два года. Старший Соммэрс все собирался отремонтировать ветхий дом. Но денег не хватало. И они уехали… Да, Лики он помнил.
— Ну вот, — удовлетворенно произнес Бредли. — Видишь, как случается. А я тебя сразу узнал. Ты похож на отца.
Потом они разговаривали еще несколько раз. Бредли пригласил Соммэрса в бар. И они посидели часок, вспомнили юг. Правда, вспоминал Бредли. Билли был мал тогда.
— Твой отец жив? — спросил Бредли.
— Война, — лаконично ответил Билли.
Бредли кивнул.
— А Лики здесь, — сказал он. — Ты бы как-нибудь зашел к нам. Хорошо?
Билли обещал. Но Бредли забыл, видно, сообщить ему свой адрес. А Соммэрс спросить у него постеснялся. В последние дни Бредли вообще выглядел озабоченным, часто хмурился, задумывался. При встречах с Соммэрсом кивал ему, улыбался, но в разговоры не вступал. И вот совсем перестал появляться в “Орионе”.
В тот последний вечер Бредли был взволнован. Он несколько раз подымался в лифте на восьмой этаж. Вниз спускался по лестнице. А где-то около двенадцати зашел в кабину и подмигнул Билли.
— Жми на восьмой, — сказал он. — Тебе не надоело еще? Подожди, — шепнул Бредли, когда кабина остановилась, и вышел. Вернулся он через несколько секунд. Лицо было серьезным. Билли пустил лифт вниз. Бредли вытащил из кармана записную книжку, сделал в ней пометку и протянул книжку Билли. — Спрячь ее. Боюсь, как бы не потерять. Побереги до завтра.
И не пришел. На другой день Билли возил на восьмой этаж полицейских. Сменщик сказал ему, что ищут шаха. У Билли было достаточно сообразительности, чтобы связать действия Бредли в ту ночь с утренними событиями и исчезновением шаха. Однако газет он не читал и о том, что Бредли убит, не знал. И вот теперь раздумывал, что делать с записной книжкой…
Наконец появился его сменщик. Билли снял форменную куртку, переоделся и вышел на улицу. Записная книжка Бредли лежала во внутреннем кармане пиджака. Видимо, Бредли купил ее недавно: книжка выглядела совсем новой. Да и записей в ней почти не было.
Пожалуй, самым разумным было найти адрес Бредли и вернуть книжку владельцу. Его визит хозяева не расценят как назойливость. Да, пожалуй, это лучше всего. Только вот у кого спросить адрес? В полицию он, конечно, не пойдет. Впрочем… Ведь Бредли говорил ему, что Лики служит кассиршей в аптеке на углу Кинг-стрит и Сиккордей-авеню. Туда он и сходит…
Открыв дверь аптеки и сделав шаг к кассе, Билли остановился в нерешительности. Женщина, сидевшая в плексигласовой будке, не могла быть Лики. Во-первых, она была немолода, а во-вторых, у нее на щеке росла большая бородавка. На миг у Билли возникла мысль, что Бредли его надул: дал неверный адрес. Соммэрс отогнал эту мысль и сделал еще шаг к кассе.
— Как обычно? — спросила женщина, не глядя на Билли.
— Что? — спросил Билли, недоумевая. Женщина подняла на него глаза и улыбнулась.
— Вы никогда не были у нас? Ну, конечно. Я же вижу, что никогда. Милли! — повысила она голос. — Молодой человек никогда не был у нас. Что вы закажете? — Это уже к Билли. — Сосиски? Кофе? Милли, молодой человек хочет сосисок и кофе, — крикнула она, заметив нерешительность Соммэрса. — Такой кофе вы не найдете нигде. У Ирвингов вам такого не подадут. Быстрее, Милли! Ты заставляешь молодого человека ждать.
Из внутреннего помещения показалась Милли, несущая в вытянутой руке порцию дымящихся сосисок. Соммэрс глянул на нее и чуть не ахнул. Милли была точной копией женщины, сидевшей за кассой. Он даже бросил взгляд на кассу, проверяя, там ли женщина, с которой он разговаривал.
Милли хихикнула. Та, что сидела за кассой, сказала:
— Видишь, Милли. Он удивляется. Я не ошиблась. Он у нас не бывал.
Билли принялся за сосиски, раздумывая, с чего начать разговор о Лики. Милли скрылась на кухне. А та, что сидела за кассой, продолжала болтать.
— К нам теперь редко заходят новые люди. Все предпочитают автоматические кафе. А ведь пищу мужчине должна подавать женщина. Что? Вы не согласны? Быстрота? Поставьте Милли рядом с автоматом, и вы узнаете, что такое быстрота. А вкус? Откуда взяться вкусу у стандартного блюда? Нет, я отказываюсь понимать людей. Стандарты съедят человека. Можете мне поверить.
Билли покончил с сосисками и отхлебнул кофе. Он и в самом деле был вкуснее того, который Билли пил каждый день. Стандарты и ему не нравились. Но стандарты стоили дешевле. Выпив кофе, он вытер губы и спросил про Лики. Женщина подозрительно покосилась.
— А зачем это вам?
Билли путано объяснил, что они когда-то жили на одной улице, что недавно он встретил ее брата, а вот теперь хотел бы поговорить с Лики.
— И вы ничего не знаете?
— А что я должен знать?
Женщина окинула его взглядом, покачала головой и задала новый вопрос:
— Когда вы видели ее брата?
— Третьего дня.
— А потом?
— Он не пришел, — разозлился Билли. — Что вы мне голову морочите? Служит у вас Лики или нет?
— Лики на похоронах, — сказала женщина, сделав постное лицо.
— Не понимаю.
— Она хоронит брата. Его убили третьего дня.
Наверное, у Билли было очень глупое лицо, когда он выскочил из аптеки. Только пробежав метров триста по Кинг-стрит, он немного успокоился и обрел способность размышлять и рассуждать. Это было весьма кстати, потому что он чуть не врезался в живот толстяку, вывернувшемуся из-за угла. Билли едва удалось отклониться, толстяк метеором пронесся у него под локтем и выпустил в Билли очередь ругательств.
Соммэрс остановился и огляделся. Впереди виднелся крохотный скверик. Самым разумным было пойти туда и чуть-чуть подумать. А самым простым выходом из положения было пойти в полицию и отдать записную книжку. Но Билли одолевали сомнения. Он считал, что его объяснения не будут выглядеть достаточно убедительными. Сказать правду — значит, навлечь на себя подозрения. Никто не поверит этой правде. С какой стати сотрудник уголовной полиции вдруг отдает лифтеру на сохранение свои личные записи, может быть, даже важные? Они земляки? Чушь. Это еще ничего не доказывает. Сказать, что нашел книжку? Еще глупее. Может, отдать Лики? Но он еще не видел Лики, не знает, как она на все это посмотрит. А книжка — вот она. Надо на что-то решиться.
Он вытащил книжку, полистал ее и спрятал снова в карман. Встал, подумал и двинулся обратно к аптеке…
Милли с сестрой болтали возле прилавка. Он подумал, что они чертовски похожи. И не зная, которая из женщин Милли, а которая сидела за кассой, обратился сразу к обеим.
— Я забыл спросить адрес Лики, — сказал он. Милли или та, что сидела за кассой, сердито заметила:
— Не надо терять голову…
Она еще что-то произнесла, но Билли не расслышал. Он понял только, что это говорит та, что сидела за кассой. И повторил, глядя ей в глаза:
— Будьте добры, сообщите мне адрес Лики. Это очень важно.
— Ты слышишь, Милли? — спросила та, что сидела за кассой.
— О! — воскликнула Милли.
— Только адрес, — пропела та, что сидела за кассой. — Молодой человек думает, что попал в адресный стол. А здесь аптека. Если вам надо поесть — пожалуйста. Кофе — пожалуйста. Вы можете купить у нас порошки от головной боли. Это самый ходовой товар. Ужасное время. У людей часто болят головы. В наше время этого не было, правда, Милли? Атом? Конечно, во всем виноват атом. Ты слышала, Милли, про человека без мозгов? Он родился после бомбежки Хиросимы. Он сейчас уже взрослый. И у него дети. Тоже без мозгов…
— Квочки, — сказал Билли в сердцах, поняв, что сестры не намерены сообщить ему адрес Лики. — Вы сами безмозглые квочки.
Сказал и хлопнул дверью. Он придет сюда завтра. Послезавтра. Через год. Он будет ходить сюда каждый день, пока не увидит Лики. А когда увидит, то скажет… Что же он ей скажет?
— Здравствуй, Лики. Это я — Билли Соммэрс. Помнишь, ты любила играть в песке у нашего дома? Мы жили напротив.
— Нет, — скажет Лики. — Я не помню.
— Я говорил с твоим братом. Он узнал меня.
— Нет, — скажет Лики. — Брата убили. Его нет уже, моего брата.
— У меня есть его записная книжка. Он оставил ее мне, когда уходил. Он что-то записывал в нее при мне в ту ночь. Мы прочтем эти записи и попробуем догадаться, кто убил Бредли. Тайна откроется.
— Зачем мне знать эту тайну? — скажет Лики. — Я не знаю вас. Я не хочу никаких тайн. Идите своей дорогой. А я пойду к близнецам. Я служу у близнецов.
— У квочек, — поправит Билли. — Они не хотели давать мне твой адрес. А мне надо поговорить с тобой. У Бредли, наверное, были друзья…
— Нет, — сказала Лики. Это произнесла уже настоящая Лики. Билли пришел на другой день, как и обещал. Лики сидела за кассой. У нее было печальное лицо и грустный взгляд.
— Мне говорила Милли, — сказала ему Лики. — Она сердита. А брат хотел пригласить вас. И вот…
Билли смотрел на нее и решал: говорить про книжку или нет? Во всяком случае, не здесь. Потому что здесь квочки. Они спрятались на кухне и подслушивают его разговор с Лики. А ему не с кем посоветоваться. Идти в полицию он не хочет. Надо просто пригласить Лики посидеть в скверике. Там они обдумают, как поступить с книжкой. А пока лучше помолчать, чтобы не услышали квочки.
— Лики, у вас есть друзья?
— Нет, — просто ответила девушка. — Мы жили замкнуто. Брат днем и ночью пропадал на службе. А я? Я готовила ему ужин и ждала, когда он придет…
Билли оглянулся. Ему показалось, что кто-то стоит за дверью, ведущей в кухню.
— Я подожду вас, — сказал он. — В сквере на Кинг-стрит.
— Пусть так, — сказала Лики. — Но мне еще два часа работать.
— Я подожду, — сказал Билли…
Они сели на скамейку. Билли сбивчиво рассказал ей о том, как вел себя Бредли в ту ночь, вынул записную книжку, дал ей.
— Меня вызвали в полицию, — сказала Лики тихо. — Инспектор Грегори, начальник брата, приходил к нам домой. Он долго копался в бумагах брата. Но ничего не нашел. Надо оставить им это.
— Как хотите, — сказал Билли. — Но я бы подождал.
— Почему? — спросила Лики.
— Не знаю. Я подумал… В общем, мне в голову пришло, что Бредли не хотел, чтобы эту вещь видели его коллеги. Они ведь дежурят по двое. Он мог отдать книжку напарнику. А отдал мне.
— Вы хотите сказать… — начала Лики.
— Мне подумалось, что он знал об опасности…
Лики задумчиво листала книжку.
— Не понимаю, — сказала она. — Тут еще какой-то конверт…
— Да, — сказал Билли. — Видимо, в нем все дело. А записи я читал. Одну из них он сделал тогда, в лифте…
— Что же делать? — спросила Лики.
— Неужели у Бредли не было друзей?
— Он мне не говорил об этом. Хотя… Одну фамилию он называл часто. Фримен. Кажется, это репортер “Трибуны”. Брат с ним однажды разговаривал п телефону. В последний раз они чему-то смеялись А брат сказал в трубку: “Кажется, я удивлю не только тебя”. Я не спрашивала, о чем они говорили. Да он и не сказал бы.
— Может, мне зайти к этому Фримену?
— Решайте сами, — сказала Лики. Она отдала книжку Билли, подняла прутик и стала рассеянно чертить им по песку.
Особняк бывшего биржевого маклера Гирнсбея стоял на тихой улочке в ряду других похожих на него домов. Подъезжая к нему, Коун подумал, что маклер был не дурак, выбирая такое местечко. Сквозь чугунную узорчатую ограду виднелась желтая песчаная дорожка, ведущая к парадному входу. Дорожку окаймляли красные цветы. В ботанике Коун не силен, да ему сейчас и в голову не приходило их разглядывать.
Он был зол. Прошло несколько дней, а дело “Шах — Бредли” не только не сдвинулось с места, но и осложнилось еще из ряда вон выходящими обстоятельствами.
После разговора с Грегори Коун захотел сам допросить Магду. Он распорядился привести ее и спустился в следственную комнату. Пристроил поудобней колпак настольной лампы, закурил. Пришел Грейвс, уселся за машинку. И в это время за дверью послышался шум от падения чего-то тяжелого, стоны, испуганный возглас. Затем в комнату ворвался конвоир.
— Было много дел, — ответил Коун. — Но ты не огорчайся, старина. Случается и хуже.
— Шеф здорово сердит, — сказал Грегори, усмехнувшись. — Ему не дают покоя министр и папаша Фил. Вот уж не думал, что из-за этих чертовых наркотиков поднимется такой тарарам. Газеты тоже словно с ума сошли.
— Ну, тебе-то теперь что за забота?
Рыбьи глаза оглядели Коуна. “Льдинки, — подумал он. — Такие глаза, наверное, бывают у старых тюремных смотрителей”.
— Разве шеф не говорил тебе? — спросил Грегори.
— Что именно?
— То, что мы будем работать вместе.
— Вот как, — протянул Коун. — Нет, насколько я помню, он мне говорил нечто иное.
— Он вчера искал тебя. Вечером, когда мы допрашивали Магду.
— Магду? Девчонку из клуба Кноуде?
— Она дала важные показания.
— Вот как, — снова удивился Коун. Он хотел начать допрос Магды сразу после визита к Грегори. Девчонка вела себя подозрительно. Это Коун понял еще вчера в клубе. Когда же Грегори успел ее арестовать? Видимо, уже после посещения Коуном клуба. Иначе Вилли сказал бы ему об этом. Но что же за показания дала эта девчонка?
— Магда работала в фирме “Дорис” на пастоукладочной машине. Она сообщила, что Бен Аюз давал ей наркотики, а она упаковывала их в тюбики. Три тюбика в ночь. Охрана там никудышная: никому в голову не приходило, что кто-нибудь будет выносить с предприятия зубную пасту. Они следили главным образом за складами полуфабрикатов.
— Допустим, — сказал Коун. — Но ведь Магда давно в клубе. А там нет пастоукладочной машины.
— Она ушла с фабрики. Ей показалось, что один из инженеров выследил ее. Шах устроил девчонку к Вилли. Они изыскивали новый способ маскировки.
— Для чего? — удивился Коун. — Зачем этот камуфляж? Ведь если бы наркотик вывозился из страны, тогда это оправдано. А он ввозится. Ты понимаешь? Ввозится. И мы ни дьявола не знаем ни о том, кто ввозит, ни о том, кто торгует. Мы с усердием, достойным кретина, допрашиваем девчонку и верим ей. А она врет. Может, она действительно работала в фирме “Дорис”. Не больше. Все остальное — блеф. Вот только почему она врет?
— Но ведь тюбик с наркотиком ты нашел, — сказал Грегори.
— Нашел, — усмехнулся Коун. — Ты, кстати, не интересовался, как Магда объясняет причины камуфляжа?
— Я бы должен обидеться, — сказал Грегори. — За кретина. Но я не сержусь. Да, я интересовался. Тюбики с пастой легко хранить. Ими легко торговать. Магда сказала, что шах был связан с двумя или тремя парфюмерными магазинами. Вот все, что она знает.
— Она называла какие-нибудь имена?
— Нет. Делом заправлял шах. Магда, правда, намекает что Вилли Кноуде тоже имеет какое-то отношение…
— А почему она так легко продала шаха?
— Она ревновала его к Эльвире. Хотела отомстить. Нарочно проболталась подружке о том, что шах иногда угощает ее наркотиками. Она знала, что подружка — наша осведомительница. Впрочем, ты читал ведь донесение Бредли?
— Читал, — кивнул Коун. — В общем, как я понимаю, мы пока топчемся на месте. Шах исчез, Бредли убит. В наличии есть Магда, которая ни черта не знает, несмотря на то, что сделала сенсационные разоблачения.
Он встал. Грегори тоже поднялся.
— Я думаю, — сказал он, — что Кноуде…
— Кноуде — дерьмо, конечно, — перебил его Коун. — Я тоже было поверил, что он связан с шахом. Однако сейчас я этого уже не думаю.
— Как знать. Шеф, например, полагает, что арест Кноуде не будет лишним.
Коун промолчал. В конце концов, какое ему дело до Вилли? Он же не обещал ему ничего. Пусть выкручивается. И у Грегори будет занятие. По крайней мере, мешать не будет. А вдруг эта возня с зубной пастой к чему-нибудь да и приведет.
Оставив Грегори, он не пошел к себе, а спустился в полуподвал, быстро пробежал по длинному коридору и через маленькую железную дверь выбрался во внутренний двор. Это была предосторожность. Коун знал, что у его кабинета толпятся журналисты. Желания беседовать с ними он не испытывал и потому выбрал несколько необычный путь. Но, еще не дойдя до своей машины, понял, что кто-то перехитрил его. Он даже догадался кто.
— Вылезайте, Фримен, — буркнул Коун, открывая дверцу. — Какого черта?
— Тут хватит места для двоих, инспектор, — хмыкнул репортер “Трибуны”. Его полное крупное лицо так и расплылось от удовольствия. — Вы должны оценить мои способности. Все остальные сидят там. Идиоты, правда?
— Не валяйте дурака, — сердито бросил Коун. — У меня нет времени на ваши штучки.
— Я отниму у вас несколько минут, — быстро проговорил журналист. — Всего два вопроса. Читатели “Трибуны” хотят знать, вышла ли полиция на след убийцы.
— Вышла, — сказал Коун. — Давайте второй вопрос и выметайтесь из машины.
— Сейчас, — сказал Фримен. — Второй вопрос личный. Вчера вы ходили в “Амулеты”…
— Вы что? Следили за мной? — перебил Коун.
— Там есть одна симпатяшка — Бекки. Вы ее чем-то напугали, инспектор. Бедняжка плохо чувствовала себя вечером. Была невнимательна к гостям…
— Бросьте паясничать, Фримен. Мне некогда, — сказал Коун, сел в машину и нажал на стартер. Фримен удовлетворенно хмыкнул за спиной.
— Вы все-таки оценили меня, инспектор?
— Оценил, — пробормотал Коун, выводя машину на магистраль. — В противном случае вы давно бы гуляли по тротуару.
— Куда вы меня везете? — осведомился Фримен. Машина в это время вывернула на Роу-стрит и огибала памятник Неизвестному Герою. Справа возвышалась глыба “Ориона”.
Коун игнорировал вопрос.
— Я читал вчера ваш репортаж в “Трибуне”, — сказал он. — Вы знаете, как я отношусь к вам, Фримен. Вы способный парень, понимаете кое-что получше многих. Скажите, вы верите в то, что пишете?
— Занятно. — Фримен заерзал на сиденье, вытащил сигарету и начал шарить по карманам, ища спичек. Коун, не оборачиваясь, протянул зажигалку, щелкнул крышкой.
— Спасибо, — пробормотал репортер. Он затянулся несколько раз и стряхнул пепел себе под ноги. — Кстати, что вы имеете в виду, инспектор? Мои слова о том, что убийца — шах?
— Не только. Я, наверно, не точно сформулировал вопрос. Но вы ведь поняли?
— Понял. Это очень сложно, Коун. И в то же время просто, как бильярдный шар. Только исповедоваться я вам не буду. Вы ведь не Папа Римский. Впрочем, я и последнему ничего бы не сказал. Папа Римский, Коун, просто очень старый человек. Его ночной горшок, в сущности, похож на все остальные ночные горшки. Дышит Папа тоже не жабрами. Но куда мы едем? Хотите устроить загородную прогулку? Хотя… — Фримен завертел головой. — Я догадался. Вы везете меня к месту убийства Бредли?
— Нет, Фримен. Поглядите налево. Видите дом? Одноэтажный с зелеными ставнями.
— Вижу. Но вы не останавливаетесь.
— Это не нужно. Здесь живет человек, который, по-моему, знает об убийстве Бредли больше, чем говорит. И его ночной горшок, Фримен, тоже похож на все остальные. Смекаете? Он, между прочим, как и вы, сказал мне, что я не Папа Римский, и исповедоваться передо мной отказался. Мы живем в каком-то странном мире, Фримен. Кстати, знаете, как зовут этого человека? Броуди. Вам это имя о чем-нибудь говорит?
— Броуди? Постойте… Что-то такое… Броуди! Черт побери, Коун, где вы откопали его?
— Я не искал, — сказал Коун. — Простое совпадение. Я зашел к нему спросить, не слышал ли он ночью шум. Мало ли что… В этом доме мог жить и другой человек. Но мне не повезло. Я встретил Броуди. Самое смешное, Фримен, в том, что, будь на месте Броуди другой человек, я бы уже кое-что знал.
— Зачем вы говорите мне об этом?
— Наказываю вас, Фримен, за то, что вы влезаете в чужие машины без спросу. Я ведь достаточно давно знаю вас. И я больше чем уверен, что читатели “Трибуны” так и не увидят в газете любопытного сообщения своего корреспондента. Ни завтра, ни послезавтра. Ну как?
Фримен выругался, потом захохотал.
— Ничего не скажешь, инспектор. Два — ноль. Броуди в самом деле не та пешка, которая проходит в короли.
— Точнее — тот король, который может сожрать целую кучу фигур.
— Да, Коун. Но какой материал! Вы представить себе не можете. Броуди дает показания. Тот Броуди и новое убийство. — Фримен застонал от огорчения и откинулся на сиденье. — Чертовское невезение… Впрочем, вы-то на что надеетесь?
— Броуди — человек с мозгами, — сказал Коун. — Он здорово сдал. Тюрьма и клиника профессора Кир-пи хоть кого перемелют. Однако, думается, кое-что у него осталось. Он не хочет иметь дело с полицией. И если ему дать соответствующие гарантии…
— То он даст вам ключик? — спросил Фримен. — Вы самоуверенны, Коун.
— Может быть.
— А если я все-таки сделаю материал? А, Коун? Или проболтаюсь?
— Это исключено, Фримен. И вы прекрасно понимаете, что это исключено.
— Да, — согласился Фримен. — Если я это сделаю, то клиника Кирпи будет наилучшим вариантом из всех возможных. Для меня. А о Броуди и говорить нечего. Но мое любопытство возбуждено, Коун. Оставим Броуди в покое. Я ведь знаю, что вы хитрец. Вы что-то нащупали в “Амулетах”. А тут, насколько я понимаю, не запретная зона.
— Ничего я там не нащупал, Фримен. Хотел поболтать с хозяйкой, не застал ее, Бекки прочитала мне лекцию об амулетах. Между прочим, вы ведь один из последних, кто видел шаха в тот вечер.
— Да, — сказал Фримен. — Кстати, он не был похож на человека, совершившего убийство.
— Какого же дьявола вы пишете в “Трибуне”, что шах — убийца?
Фримен хохотнул.
— А какого дьявола вы не тащите Броуди в полицию?.. Квиты?
— Нет, не квиты, — сказал Коун. — Мне жаль Броуди. Это раз. И я все-таки надеюсь, что нам с ним удастся договориться. А вы трус.
— Трус, — кивнул Фримен, соглашаясь. — Но ведь надо жить, Коун.
— Это верно, — заметил Коун. — Бекки сказала мне, что, когда шах уходил, первым вслед за ним покинул салон Кнут Диксон. Так это было?
— Что? — изумился Фримен. — Кнут Диксон? Нет, Коун. Кнута там не было. Бекки вам наврала.
— То есть как не было? — не понял Коун.
— Очень просто. Не было — и все. Уж я — то бы знал, если бы он там был.
— Почему? — осведомился Коун.
— Да просто потому, что я уже с неделю слежу за этим человеком.
— Вот как!
— Ничего вы не понимаете, Коун. “Слежу” — не то слово. Это очень загадочная личность.
— “Логарифмы бытия”, — процитировал Диксона Коун.
— Как хотите. Эльвира только и говорит о Кнуте. А сам он почему-то стесняется появляться в ее обществе. Во всяком случае, в “Амулетах” он не показывается. Болтают, что он дни и ночи проводит на вилле у Эльвиры. Папа оставил ей приличный особнячок и кое-какие капиталы. Там, на вилле, говорят, Эльвира и Кнут занимаются какими-то мистическими этюдами и прочей чертовщиной. Все это возбуждает любопытство. Я решил проникнуть в тайну. И вот уже с неделю тщетно пытаюсь познакомиться с великим авангардистом. А он словно избегает меня.
— Так, — сказал Коун. — Отбросим мистику. Значит, Бекки обманула меня?
— Коун, — сказал Фримен. — Вы ведь меня знаете?
— Да, — согласился Коун. — А мне казалось, что она говорит правду.
— Они же все там тронутые, — сказал Фримен. — И Эльвира, и Бекки. Да и Кнут этот, говорят, типичный шизофреник.
Начался дождь. Косые струи поползли по ветровому стеклу. Коун включил “дворники”.
— Значит, Бекки обманула меня? — задумчиво повторил он. Фримен понял, что Коун задает этот вопрос себе, и промолчал.
“Девять, семнадцать, двадцать”, — считал Билли Соммэрс. До конца смены оставалось полчаса. Хлопнули дверцы лифта. На двадцатом этаже в кабину вошел седоусый румяный генерал, пробормотал: “Холл” — и уставился стеклянными глазами куда-то мимо Билли. Лифтер нажал кнопку и пустил кабину вниз.
Вспыхнула лампочка. Генерал шагнул из кабины и, твердо ступая, пошел к барьеру, за которым виднелась голова портье. Билли окинул взглядом холл. В двух креслах дремали джентльмены, ожидавшие открытия бара. Третий мерил холл длинными шагами. Этот третий, правда, не был джентльменом. Он был полицейским агентом. Соммэрс вздохнул. Человек, которого он ждал, не приходил. В чем же дело? — подумал Билли. — Может, подойти к этому? Подойти и спросить: “Послушайте, господин. Ваш коллега попросил меня об одном маленьком одолжении. Это было два дня назад. С тех пор я его не вижу. Его фамилия Бредли”.
Да, подойти и спросить. Может, он сейчас в другом месте. Подойти и спросить. Но ноги не шли. Билли поглядывал в сторону агента и не двигался. Эти полицейские вообще странные люди. Никогда не поймешь, чего они хотят. Тот тоже вел себя странно. Но выглядел он гораздо симпатичнее этого журавля с бульдожьей мордой. А может, Билли пристрастен. Нельзя по лицу судить о человеке. Подойти и спросить?
И все-таки он не подошел. Он не любил полицейских. Разговор с Бредли у него вряд ли бы получился, не признай последний в Соммэрсе своего земляка.
Как-то ночью Бредли вдруг подошел к Соммэрсу и стал его разглядывать. Потом щелкнул языком и сказал:
— Послушай, приятель, а ведь я тебя знаю.
Билли пожал плечами.
— Ты родился на юге. — И Бредли назвал маленький городок, вспомнил улицу, заросшую каштанами, и перечислил несколько известных Билли фамилий. Последним он назвал отца Соммэрса.
— А Бредли ты должен помнить, — сказал он. — Мы жили в доме напротив. Моя сестренка примерно твоего возраста. А, малыш? Неужели ты забыл Лики?
Нет, Билли не забыл Лики. Только фамилия Бредли ему ни о чем не говорила. Соммэрсы уехали из городка, когда Билли было семь лет. В этом возрасте фамилии людей не имеют значения. Но Лики он помнил. Рыжая девчонка часто перебегала дорогу, чтобы поиграть в куче песка возле дома Соммэрсов. Песок лежал два года. Старший Соммэрс все собирался отремонтировать ветхий дом. Но денег не хватало. И они уехали… Да, Лики он помнил.
— Ну вот, — удовлетворенно произнес Бредли. — Видишь, как случается. А я тебя сразу узнал. Ты похож на отца.
Потом они разговаривали еще несколько раз. Бредли пригласил Соммэрса в бар. И они посидели часок, вспомнили юг. Правда, вспоминал Бредли. Билли был мал тогда.
— Твой отец жив? — спросил Бредли.
— Война, — лаконично ответил Билли.
Бредли кивнул.
— А Лики здесь, — сказал он. — Ты бы как-нибудь зашел к нам. Хорошо?
Билли обещал. Но Бредли забыл, видно, сообщить ему свой адрес. А Соммэрс спросить у него постеснялся. В последние дни Бредли вообще выглядел озабоченным, часто хмурился, задумывался. При встречах с Соммэрсом кивал ему, улыбался, но в разговоры не вступал. И вот совсем перестал появляться в “Орионе”.
В тот последний вечер Бредли был взволнован. Он несколько раз подымался в лифте на восьмой этаж. Вниз спускался по лестнице. А где-то около двенадцати зашел в кабину и подмигнул Билли.
— Жми на восьмой, — сказал он. — Тебе не надоело еще? Подожди, — шепнул Бредли, когда кабина остановилась, и вышел. Вернулся он через несколько секунд. Лицо было серьезным. Билли пустил лифт вниз. Бредли вытащил из кармана записную книжку, сделал в ней пометку и протянул книжку Билли. — Спрячь ее. Боюсь, как бы не потерять. Побереги до завтра.
И не пришел. На другой день Билли возил на восьмой этаж полицейских. Сменщик сказал ему, что ищут шаха. У Билли было достаточно сообразительности, чтобы связать действия Бредли в ту ночь с утренними событиями и исчезновением шаха. Однако газет он не читал и о том, что Бредли убит, не знал. И вот теперь раздумывал, что делать с записной книжкой…
Наконец появился его сменщик. Билли снял форменную куртку, переоделся и вышел на улицу. Записная книжка Бредли лежала во внутреннем кармане пиджака. Видимо, Бредли купил ее недавно: книжка выглядела совсем новой. Да и записей в ней почти не было.
Пожалуй, самым разумным было найти адрес Бредли и вернуть книжку владельцу. Его визит хозяева не расценят как назойливость. Да, пожалуй, это лучше всего. Только вот у кого спросить адрес? В полицию он, конечно, не пойдет. Впрочем… Ведь Бредли говорил ему, что Лики служит кассиршей в аптеке на углу Кинг-стрит и Сиккордей-авеню. Туда он и сходит…
Открыв дверь аптеки и сделав шаг к кассе, Билли остановился в нерешительности. Женщина, сидевшая в плексигласовой будке, не могла быть Лики. Во-первых, она была немолода, а во-вторых, у нее на щеке росла большая бородавка. На миг у Билли возникла мысль, что Бредли его надул: дал неверный адрес. Соммэрс отогнал эту мысль и сделал еще шаг к кассе.
— Как обычно? — спросила женщина, не глядя на Билли.
— Что? — спросил Билли, недоумевая. Женщина подняла на него глаза и улыбнулась.
— Вы никогда не были у нас? Ну, конечно. Я же вижу, что никогда. Милли! — повысила она голос. — Молодой человек никогда не был у нас. Что вы закажете? — Это уже к Билли. — Сосиски? Кофе? Милли, молодой человек хочет сосисок и кофе, — крикнула она, заметив нерешительность Соммэрса. — Такой кофе вы не найдете нигде. У Ирвингов вам такого не подадут. Быстрее, Милли! Ты заставляешь молодого человека ждать.
Из внутреннего помещения показалась Милли, несущая в вытянутой руке порцию дымящихся сосисок. Соммэрс глянул на нее и чуть не ахнул. Милли была точной копией женщины, сидевшей за кассой. Он даже бросил взгляд на кассу, проверяя, там ли женщина, с которой он разговаривал.
Милли хихикнула. Та, что сидела за кассой, сказала:
— Видишь, Милли. Он удивляется. Я не ошиблась. Он у нас не бывал.
Билли принялся за сосиски, раздумывая, с чего начать разговор о Лики. Милли скрылась на кухне. А та, что сидела за кассой, продолжала болтать.
— К нам теперь редко заходят новые люди. Все предпочитают автоматические кафе. А ведь пищу мужчине должна подавать женщина. Что? Вы не согласны? Быстрота? Поставьте Милли рядом с автоматом, и вы узнаете, что такое быстрота. А вкус? Откуда взяться вкусу у стандартного блюда? Нет, я отказываюсь понимать людей. Стандарты съедят человека. Можете мне поверить.
Билли покончил с сосисками и отхлебнул кофе. Он и в самом деле был вкуснее того, который Билли пил каждый день. Стандарты и ему не нравились. Но стандарты стоили дешевле. Выпив кофе, он вытер губы и спросил про Лики. Женщина подозрительно покосилась.
— А зачем это вам?
Билли путано объяснил, что они когда-то жили на одной улице, что недавно он встретил ее брата, а вот теперь хотел бы поговорить с Лики.
— И вы ничего не знаете?
— А что я должен знать?
Женщина окинула его взглядом, покачала головой и задала новый вопрос:
— Когда вы видели ее брата?
— Третьего дня.
— А потом?
— Он не пришел, — разозлился Билли. — Что вы мне голову морочите? Служит у вас Лики или нет?
— Лики на похоронах, — сказала женщина, сделав постное лицо.
— Не понимаю.
— Она хоронит брата. Его убили третьего дня.
Наверное, у Билли было очень глупое лицо, когда он выскочил из аптеки. Только пробежав метров триста по Кинг-стрит, он немного успокоился и обрел способность размышлять и рассуждать. Это было весьма кстати, потому что он чуть не врезался в живот толстяку, вывернувшемуся из-за угла. Билли едва удалось отклониться, толстяк метеором пронесся у него под локтем и выпустил в Билли очередь ругательств.
Соммэрс остановился и огляделся. Впереди виднелся крохотный скверик. Самым разумным было пойти туда и чуть-чуть подумать. А самым простым выходом из положения было пойти в полицию и отдать записную книжку. Но Билли одолевали сомнения. Он считал, что его объяснения не будут выглядеть достаточно убедительными. Сказать правду — значит, навлечь на себя подозрения. Никто не поверит этой правде. С какой стати сотрудник уголовной полиции вдруг отдает лифтеру на сохранение свои личные записи, может быть, даже важные? Они земляки? Чушь. Это еще ничего не доказывает. Сказать, что нашел книжку? Еще глупее. Может, отдать Лики? Но он еще не видел Лики, не знает, как она на все это посмотрит. А книжка — вот она. Надо на что-то решиться.
Он вытащил книжку, полистал ее и спрятал снова в карман. Встал, подумал и двинулся обратно к аптеке…
Милли с сестрой болтали возле прилавка. Он подумал, что они чертовски похожи. И не зная, которая из женщин Милли, а которая сидела за кассой, обратился сразу к обеим.
— Я забыл спросить адрес Лики, — сказал он. Милли или та, что сидела за кассой, сердито заметила:
— Не надо терять голову…
Она еще что-то произнесла, но Билли не расслышал. Он понял только, что это говорит та, что сидела за кассой. И повторил, глядя ей в глаза:
— Будьте добры, сообщите мне адрес Лики. Это очень важно.
— Ты слышишь, Милли? — спросила та, что сидела за кассой.
— О! — воскликнула Милли.
— Только адрес, — пропела та, что сидела за кассой. — Молодой человек думает, что попал в адресный стол. А здесь аптека. Если вам надо поесть — пожалуйста. Кофе — пожалуйста. Вы можете купить у нас порошки от головной боли. Это самый ходовой товар. Ужасное время. У людей часто болят головы. В наше время этого не было, правда, Милли? Атом? Конечно, во всем виноват атом. Ты слышала, Милли, про человека без мозгов? Он родился после бомбежки Хиросимы. Он сейчас уже взрослый. И у него дети. Тоже без мозгов…
— Квочки, — сказал Билли в сердцах, поняв, что сестры не намерены сообщить ему адрес Лики. — Вы сами безмозглые квочки.
Сказал и хлопнул дверью. Он придет сюда завтра. Послезавтра. Через год. Он будет ходить сюда каждый день, пока не увидит Лики. А когда увидит, то скажет… Что же он ей скажет?
— Здравствуй, Лики. Это я — Билли Соммэрс. Помнишь, ты любила играть в песке у нашего дома? Мы жили напротив.
— Нет, — скажет Лики. — Я не помню.
— Я говорил с твоим братом. Он узнал меня.
— Нет, — скажет Лики. — Брата убили. Его нет уже, моего брата.
— У меня есть его записная книжка. Он оставил ее мне, когда уходил. Он что-то записывал в нее при мне в ту ночь. Мы прочтем эти записи и попробуем догадаться, кто убил Бредли. Тайна откроется.
— Зачем мне знать эту тайну? — скажет Лики. — Я не знаю вас. Я не хочу никаких тайн. Идите своей дорогой. А я пойду к близнецам. Я служу у близнецов.
— У квочек, — поправит Билли. — Они не хотели давать мне твой адрес. А мне надо поговорить с тобой. У Бредли, наверное, были друзья…
— Нет, — сказала Лики. Это произнесла уже настоящая Лики. Билли пришел на другой день, как и обещал. Лики сидела за кассой. У нее было печальное лицо и грустный взгляд.
— Мне говорила Милли, — сказала ему Лики. — Она сердита. А брат хотел пригласить вас. И вот…
Билли смотрел на нее и решал: говорить про книжку или нет? Во всяком случае, не здесь. Потому что здесь квочки. Они спрятались на кухне и подслушивают его разговор с Лики. А ему не с кем посоветоваться. Идти в полицию он не хочет. Надо просто пригласить Лики посидеть в скверике. Там они обдумают, как поступить с книжкой. А пока лучше помолчать, чтобы не услышали квочки.
— Лики, у вас есть друзья?
— Нет, — просто ответила девушка. — Мы жили замкнуто. Брат днем и ночью пропадал на службе. А я? Я готовила ему ужин и ждала, когда он придет…
Билли оглянулся. Ему показалось, что кто-то стоит за дверью, ведущей в кухню.
— Я подожду вас, — сказал он. — В сквере на Кинг-стрит.
— Пусть так, — сказала Лики. — Но мне еще два часа работать.
— Я подожду, — сказал Билли…
Они сели на скамейку. Билли сбивчиво рассказал ей о том, как вел себя Бредли в ту ночь, вынул записную книжку, дал ей.
— Меня вызвали в полицию, — сказала Лики тихо. — Инспектор Грегори, начальник брата, приходил к нам домой. Он долго копался в бумагах брата. Но ничего не нашел. Надо оставить им это.
— Как хотите, — сказал Билли. — Но я бы подождал.
— Почему? — спросила Лики.
— Не знаю. Я подумал… В общем, мне в голову пришло, что Бредли не хотел, чтобы эту вещь видели его коллеги. Они ведь дежурят по двое. Он мог отдать книжку напарнику. А отдал мне.
— Вы хотите сказать… — начала Лики.
— Мне подумалось, что он знал об опасности…
Лики задумчиво листала книжку.
— Не понимаю, — сказала она. — Тут еще какой-то конверт…
— Да, — сказал Билли. — Видимо, в нем все дело. А записи я читал. Одну из них он сделал тогда, в лифте…
— Что же делать? — спросила Лики.
— Неужели у Бредли не было друзей?
— Он мне не говорил об этом. Хотя… Одну фамилию он называл часто. Фримен. Кажется, это репортер “Трибуны”. Брат с ним однажды разговаривал п телефону. В последний раз они чему-то смеялись А брат сказал в трубку: “Кажется, я удивлю не только тебя”. Я не спрашивала, о чем они говорили. Да он и не сказал бы.
— Может, мне зайти к этому Фримену?
— Решайте сами, — сказала Лики. Она отдала книжку Билли, подняла прутик и стала рассеянно чертить им по песку.
Особняк бывшего биржевого маклера Гирнсбея стоял на тихой улочке в ряду других похожих на него домов. Подъезжая к нему, Коун подумал, что маклер был не дурак, выбирая такое местечко. Сквозь чугунную узорчатую ограду виднелась желтая песчаная дорожка, ведущая к парадному входу. Дорожку окаймляли красные цветы. В ботанике Коун не силен, да ему сейчас и в голову не приходило их разглядывать.
Он был зол. Прошло несколько дней, а дело “Шах — Бредли” не только не сдвинулось с места, но и осложнилось еще из ряда вон выходящими обстоятельствами.
После разговора с Грегори Коун захотел сам допросить Магду. Он распорядился привести ее и спустился в следственную комнату. Пристроил поудобней колпак настольной лампы, закурил. Пришел Грейвс, уселся за машинку. И в это время за дверью послышался шум от падения чего-то тяжелого, стоны, испуганный возглас. Затем в комнату ворвался конвоир.