Железнов Свенельд. Скоморох

   Когда пришло время передохнуть, ладью привязали к нависшему над рекой тополю, а Сара вдруг вспомнила, что основное занятие скоморохов — вовсе не гребля. — Покажи, Радим, что-нибудь забавное. Повесели душеньку. Можешь?
   Скоморох был изнурен непривычным трудом, однако поспешил уверить, что представить забаву готов в любое время в любом месте.
   Радим прошел на корму, достал из мешка плащ, сшитый из разноцветных кусков полотна, накрылся им, спрятав голову и плечи, отыскал выточенную из липы личину и надел ее. В руки скоморох взял короткие палки с бубенцами на концах. Ими можно одновременно жонглировать и звенеть. Пока Радим готовился, в голове созрел план представления. Насколько он себя помнил, подобного вытворять еще не приходилось, но — тем интереснее.
   Резко распрямившись и скинув плащ, Радим явил зрителям личину: ярко-красный рот, неимоверных размеров нос и широкие черные очи. Руки начали вращать палки — бубенцы мерно зазвенели. От неожиданности присутствующие охнули, а Хельги чуть было не обнажил меч. Потом, поняв, что это забава, все расслабились, некоторые даже засмеялись. Радим тем временем прошелся по борту, подвергнув ладью такому крену, что она чуть не черпнула воды, прыжком достиг мачты и ловко полез наверх, зажав палки в зубах. Добравшись почти до верхушки, скоморох повис, обхватив мачту ногами. Его руки начали подбрасывать и ловить звенящие палки. Зрители восторженно закричали, даже суровый Хельги перестал хмуриться и убрал руку с рукояти меча.
   Совершив пару трюков на мачте, Радим спустился вниз и начал прыгать по ладье. Судно закачалось, Яков недовольно заворчал, и Саре пришлось остановить представление:
   — Хватит, хватит, Радим! Замечательно! И кто, милый, тут говорил, что он не скоморох?
   Как только Радим закончил развлекать народ, оказалось, что время стоянки вышло и предстоит снова вернуться к веслам. Потный скоморох начал протестовать, но его не послушали. Спорить с Хельги было бесполезно.
   К вечеру один из холопов купца потерял сознание, работа веслами на ярком солнце окончательно сломила его. Несчастного тут же окатили холодной водой, потом, когда он стал подавать признаки жизни, выкинули на веревке за борт. Хельги сел грести за двоих. Радим не приметил, чтобы от этого ладья пошла медленнее.
   На ночь остановились у небольшого островка, возвышавшегося посередине реки. Протоки слева и справа были недостаточно глубоки, чтобы пропустить ладью с полной нагрузкой, поэтому перед ночевкой пришлось ее разгрузить. Тюки с мехами и бочки с медом были тщательно посчитаны Яковом и сложены вокруг того места, где он собирался спать.
   При разведении костра случилась интересная сцена. Кресало никак не могло запалить собранный на островке влажный хворост. Сначала мучился один из холопов, потом его место занял Хельги. Безрезультатно. Сухие веточки прогорали, но большое пламя не занималось. Норманн уже хотел послать своих людей через протоку за валежником, когда Радим остановил его. Он взял тлеющую травинку, склонился с нею к Дровам и сильно дунул. Огненный шар вырвался изо Рта и мигом охватил хворост. За один удар сердца разгулялось такое пламя, что ратники в ужасе шарахнулись по сторонам.
   Шептун!
   — Чародейство! — воскликнул Хельги. — Ти…
   Воины схватились за оружие. Радим дружелюбно улыбнулся в ответ:
   — Вовсе нет. Я — скоморох!
   Прибежал встревоженный Яков. Он не видел, что случилось, но тут же набросился на жену, которая тихо сидела на поваленном дереве:
   — Я предупреждал, дорогая! Он накличет беду!
   — Не надо шума, милый Яков! Радим просто зажег костер. Это был греческий огонь, так, скоморох?
   — Ай, Сара! Откуда этот бродяга может знать великую тайну?
   О греческом огне Радим слышал много. Именно на него списывали поражение русского войска в походах на греков. Говорили — метая этот огонь, можно так поджечь ладью, что никто уже не потушит. Вода бессильна против жуткого оружия.
   Доселе скоморох относил существование греческого огня к волшбе, с которой ему не хотелось встречаться. Однако слова Сары зародили странную мысль: а вдруг так и есть? Ведь скоморох купил жидкое пламя в Чернигове много лет назад у хазарина из Херсонеса. Может, грязный купец, больше похожий на разбойника, продал секретное оружие кесаря? Любой, кто откроет тайну греческого огня, получит княжью награду. Любой? Не хотелось бы, чтоб такая думка пришла в головы варягам или их хозяевам. Если это произойдет, скоморох, вернее всего, до Волочка не доедет.
   — Никакой тайны я не знаю, госпожа. Это ловкость рук и ничего более! Сухих прутиков настругал, дерево в пыльцу растер, долонями рассеял да запалил. Хочешь, еще всяких забав покажу?
   Сара не отказалась, и Радиму пришлось попотеть, крутясь колесом и извлекая речную гальку из рукавов завороженных зрителей.
   Тем временем холопы наловили стерляди и сварили сытную ушицу. Спутники сели вокруг костра и, по очереди черпая еду, повели разговор о жизни. Сначала начал жаловаться Яков: и то плохо стало, и это, вот когда Ярослав сидел в Новгороде, все было по-другому. А Владимир слишком молодой и слишком советников любит, что ни скажут — все делает.
   После пары чарок медовухи беседу поддержал Чтибор, как оказалось, коренной ильменец. Он родился в бедной новгородской семье и с ранних лет подрабатывал на купеческих ладьях. После пары стычек с лихими людьми Чтибор решил посвятить жизнь ратному делу, тогда и прибился к ватаге Хельги. Воин часто бывал в родном граде, Ярославова времени он не помнил, но что нынче порядку стало больше, чем лет десять назад, знал точно. Разгорелся спор, Сара встала на сторону ратника, и ее мужу стоило больших трудов отражать двойные нападки.
   Радиму показалось, что женщина затеяла спор ради забавы. Она подтрунивала над Яковом, смеялась и развлекалась, глядя, как он пытается сказать что-то дельное. Хельги и другим воинам беседа была явно скучна. Они бы с интересом поговорили о женщинах и добыче, а заумные темы их не трогали. Радим тоже молчал до поры, до времени, но потом не сдержался и ляпнул:
   — Ох, а у скоморохов вся жизнь полосами. Кто б ни княжил — попы нас гоняют, да добрые люди привечают. Попов не было, так тоже кто-то гонял, кто-то угощал. Не в князьях дело.
   Радим промочил горло сладкой медовухой. В голове приятно зашумело.
   — Не знаешь ты Тору, скоморох, — после паузы тяжело вздохнул Яков. — Рыба с головы гниет. Куда пастырь стадо поведет — туда оно и двинется. Дурной царь целый народ погубить может.
   — Господь не допустит, милый, не допустит, — успокоила расчувствовавшегося мужа Сара.
   — На то его воля! Только у пророков о Руси и слова нет. Ты ведь знаешь, Сара, я древних книг много прочел… К добру ли такое молчание?
   — О нашем Булгаре там тоже ничего нет. Но стоит и процветает.
   — Ай, долго ли так будет? Неисповедимы пути Господни.
   Радима не тянуло вдаваться в глубокомысленные споры, поэтому он многозначительно промолчал. Беседа постепенно свернула к обсуждению дорог. Чтибор рассказал о мощеных набережных Царьграда, Яков поведал об узких проходах в Каспийских горах, а Ра-дим поделился впечатлениями от своего трехдневного путешествия через полоцкую топь.
   Когда уха и медовуха закончились, все разошлись спать. Ратники организовали посменную стражу, поэтому скоморох впервые за долгие месяцы спал совершенно спокойно.
   На рассвете двинулись в путь. Снова светило солнце, пели лесные птицы, квакали лягушки, опять грубые весла мозолили ладони, ныли натруженные плечи. Днем останавливались пару раз, чтобы перекусить и отдохнуть. Сара опять просила показать забаву, но Радим был обессилен. Женщина пощадила его и больше просьбами не донимала.
   К Волочку подошли уже в сумерках. Это было крупное село, получившее свое название из-за того, что здесь находился волок между Метой и Тверцой. Купцы, шедшие к Торжку от Новгорода или наоборот, были вынуждены проходить тут. Князь удачно использовал волок на свою пользу. В Волочке всегда находился княжий мытарь, собиравший плату за проезд. Именно он встретил судно Якова.
   — Исполать, гости дорогие! Что везете? — мытарь был низкорослым смуглым человечком с большим орлиным носом и явно неславянской внешностью. Темная длинная одежда и большой серебряный крест на груди выдавали в нем пресвитера, а речь с чудесным выговором — одного из тех чужеземцев, что приходили с Полуденных гор.
   Холопы мытаря помогли привязать ладью к причалу. Они отступили, освобождая проход сходящим на берег ратникам.
   — Кто вы? С добрыми ли намерениями к нам? — обеспокоенно спросил мытарь. Хельги и его люди выглядели как варяги, которым ничего не стоит снести голову маленькому человечку.
   — Это я, Армен, не признал мою ладью? — Яков вышел на берег, держа в руках небольшой сверток.
   — Слава Богу! — мытарь перекрестился. — Времена лихие, думал, может, злые тати тебя извели, а посудину прибрали. Как съездил? Успешно ль поторговал?
   — Аи, не спрашивай, Армен. Плохо идет торговля, плохо. Как бы мне в убытках не остаться. Одна надежда — зимой еще раз обернуться. Вот ладью продам, сани куплю, совсем на бобах останусь.
   — Прибедняешься, Яков, — ехидно заметил мытарь. — Княжий урок сейчас отдашь?
   — На рассвете. Там и тюки считать сподручней будет, и ты добрее станешь. А пока вот для тебя гостинец, — Яков протянул мытарю сверток. — Как просил.
   Армен взял сверток и сунул под мышку.
   — Уважил меня, Яков. В долгу не останусь, с Божьей помощью, отплачу.
   — Переночевать-то пустишь?
   — А как же! Только пусть твои ребята жбан с медом не забудут. Мой совсем кончился. И вяленой рыбки прихвати, у тебя не убудет.
   Яков хмыкнул, но перечить мытарю не стал. По Указу хозяина холопы захватили провизию и понесли За господином. Хельги и его воины стали готовиться к ночлегу на ладье — натягивать тент и ставить лежа-Ки. Радим, почувствовав, что про него забыли, напом-о себе:
   — А мне где бы заночевать, люди добрые?
   — Кто таков? — спросил Армен у Якова.
   — Попутчик привязался, — проворчал Яков. — Скоморох. Бесполезный человечишка, да жена моя слаба до развлечений, взять уговорила.
   — Скоморох? — нахмурился Армен. — Мы скоморохов в Волочке не привечаем. Слышал, в верховьях они разбойничать взялись, народ христианский изводить. У нас им один путь — на осину.
   — Помилуй, батюшка. Не тать я. Просто душа заблудшая, — склонил голову Радим. — Зла никому не творю. Да некуда мне больше идти.
   — О христианстве ведаешь ли?
   — Конечно, батюшка! — Радим распахнул рубаху, судорожно шаря в поисках христианского амулета. — Вот, храню и почитаю, как зеницу ока.
   — У тебя крест Божий средь языческой скверны затерялся, — укоризненно сказал пресвитер, увидев обереги. — Нехорошо.
   — Грешен, батюшка, грешен. Отпусти грехи, спаси душу.
   Покорность произвела на Армена впечатление.
   — Для заблудших овец всегда открыты врата святой церкви. Пойдем с нами, дорогой, заночуешь у меня.
   — Спасибо, батюшка!
   — Ай, проныра… — не удержался купец.
   Сара одобрительно улыбнулась, Яков, наоборот, морщился, ему уже надоела компания незваного гостя, а тут еще ночь вместе. Тем не менее спутники направились в глубь Волочка.
   Дома здесь стояли добрые, не чета тем, что были в Лощинке и Березейке. Чувствовалось, люди тут зажиточные, способные отстроить дубовые хоромы в пару человеческих ростов высотой. Плетни высокие, ровные, если где и покосившиеся, то заботливо подпертые жердинками. В огородах зеленели посадки, шелестели листвой развесистые сады, богатые плодами. У Радима аж слюнки потекли при виде сочных яблок.
   Двор Армена был одним из самых больших. Дюжина построек, жилых и хозяйственных, стояла полукругом рядом со свежесрубленной церковью. Ее купол венчал золоченый крест, а перед дверью висел медный колокол. От креста, тускло мерцающего в свете луны, веяло холодом.
   Радима, как ни удивительно, пригласили в хоромы наравне с купцом. В предвкушении дармовой кормежки скоморох не ударил в грязь лицом и при входе перекрестился на икону в красном углу. Армен одобрительно кивнул и доброжелательно похлопал гостя по плечу:
   — Дорогой, что ж ты в скоморохи подался?
   — Ничем другим не умею на хлеб насущный заработать.
   — Это плохо. А знаешь ли молитвы Божьи?
   — Конечно, батюшка. Чай, не чудин какой-нибудь.
   Сара шумно рассмеялась. Яков нахмурился и попытался что-то сказать о чуди. Армен его слушать не стал. Ему понравилась речь Радима, но и обижать иудеев желания не было.
   — Мы с тобой позже поговорим, дорогой.
   Слова прозвучали многообещающе. Никак пресвитер собрался провести душеспасительную беседу. Хорошо, что в дом приглашены Яков и Сара, а то проповедь началась бы прямо сейчас.
   Медовуху разлили по серебряным ковшам и поднесли гостям. Следом на стол водрузили огромное расписное блюдо с ячменными лепешками и вяленой рыбой. Прислуживавшие девки были румяны и нарядны, свою челядь пресвитер явно баловал. Яков загляделся на одну из молодиц и тут же получил тумак от Сары. Армен расплылся в улыбке. Беседу повели об урожае.
   За разговором Радим особенно не следил. Его в первую очередь волновал хозяин дома. Скоморох постоянно подливал ему медовухи — в надежде, что батюшка напьется и будет не в силах проповедовать. Армену нравилась услужливость Радима, он с благосклонностью смотрел на его старания. Задумка полностью оправдала надежды. К концу пира хозяин дома совершенно обессилел, начал распевать псалмы на греческом языке и был унесен челядью в постель.
   Холопы помогли гостям разместиться: Якову и Саре в хоромах, а Радиму на сеновале. Как только голова скомороха коснулась зарода, глаза закрылись, и он провалился в объятия сна.
   Наутро его ждала бадья свежей водицы и вышитое крестами полотенце. Скоморох помылся и хотел уже попрощаться с гостеприимным хозяином, как тот взял его за руку:
   — Не спеши, дорогой. Сходим в церкву, помолимся святым образам.
   Отказываться было неудобно, поэтому скоморох послушно двинулся вслед за пресвитером. Попытавшись вспомнить хоть что-то из христианских молитв, Радим обнаружил у себя серьезный провал в памяти. Давненько не приходилось обращаться к христианскому Богу. Что-то там про Богородицу, Деву-Морену… Нет, про Морену быть не может. Морену волхвы почитают, а значит, христиане ругают. Ох, как бы не попасть впросак.
   Однако все разрешилось в лучшем виде. Армен ударил в колокол, и к церкви стал стекаться местный народ. Радиму удалось сделать так, чтобы его оттеснили от пресвитера и задвинули чуть ли не в последний ряд. Армен будто забыл о скоморохе, он поздоровался с прихожанами, роздал черствые краюхи нищим, а потом прошел к алтарю и встал на колени. Народ наполнил небольшую церковь так плотно, что у Радима появился соблазн тихонько утечь и покинуть Волочек не прощаясь.
   Ему помешало то, что «здравая мысля приходит опосля». Он был уже под сводами христианского храма, а вокруг падали на колени верующие. Пришлось упасть и скомороху. Все истово крестились и что-то бормотали. Радим повторил движения ближайшего к нему христианина и сказал «бу-бу». Догадавшись, что такими речами он, вероятно, оскорбляет Христа, скоморох зашептал слова искреннего раскаяния:
   — Ох, угораздило меня. Ты прости уж неразумного, христианский Бог. Я о тебе мало что соображаю. Так что не думай, что бу-бу — это обида какая. Нет! Это заумь такая. Я тебя почитаю. Каждый ведь по-своему почитает. Я вот так. Ежели что обидное, ты уж прости.
   Что Радим хорошо усвоил, это то, что Христа надо всегда просить о прощении. Он это любит. С другими богами такое не проходило, им жертву подавай, желательно такую, чтоб надолго запомнилась, а Бог христиан требовал лишь признания вины. Очень удобно, между прочим, сообразил Радим. Может, в самом деле креститься, взять Христа в покровители?
   Армен начал читать проповедь, смысл которой скоморох понял мало. Попеременно говоря то по-славянски, то по-гречески, пресвитер вещал о грехах, перечислял их и давал советы. Радиму запомнилось только одно: «Не возжелай жены ближнего своего».
   Фраза была повторена столько раз, что скоморох решил: это — самый распространенный грех в Волочке.
   После проповеди Армен угостил всех кислым вином и ячменными облатками. Радим тоже выпил и съел предложенное. Не ахти какое блюдо, но кто знает, когда в следующий раз придется перекусить?
   Из церкви пресвитер вывел скомороха под руку, поинтересовался, понял ли тот что-то. Услышав восхищенную речь и увидев смирение в глазах, Армен буквально растаял и тут же предложил Радиму остаться Волочке навсегда. Звонарем.
   Предложение застало скомороха врасплох. Вроде как и отказаться неудобно, и застрять при железке не больно хочется. Радим сказал, что подумает. Армен похвалил гостя за рассудительность и одобрительно похлопал по плечу:
   — Думай, дорогой, думай. А чтобы лучше думалось, пойдем в хоромы. Я тебе Писание Святое читать буду.
   Вот так попал! Радиму стоило чудовищных усилий не скорчить кислую морду. Надо было уходить из церкви во время службы. Теперь поздно.
   Чтение Святого Писания сначала показалось безумно скучным. Потом, когда молодицы принесли вина и каши, стало веселее. Перекусив, Армен продолжил чтение, а Радим принялся бороться со сном.
   Но вот сморило и пресвитера, он зевнул и сообщил, что на сегодня пока все. Радим горячо поблагодарил проповедника и слезно попросил завтра продолжить. Естественно, оставаться в Волочке еще на день Радим не собирался. Вот поспать чуток — и можно идти.
   Но человек предполагает, а жизнь располагает. Когда Радим встал, потягивась и улыбаясь, рядом уже ждал Армен. Он повел скомороха на вечерню.
   Уйти из церкви Радим не смог, ибо на этот раз пресвитер пригласил его к самому алтарю. Проповеди не было, зато Армен спел заунывную песню. Слова оказались на незнакомом Радиму языке, вероятно, на греческом, поэтому подпеть скоморох не решился, хотя очень хотелось. Не подпевали и прихожане, так что все прошло как и задумывалось.
   Вечером был пир. Опять в гостях оказались Яков и Сара, которые никак не могли договориться с местными мужами о плате за волок ладьи. Купец непрестанно жаловался на жадность смердов, его жена тихонько над ним посмеивалась. После второй братины свежего ячменного пива Радим повеселел и даже начал шутить. Похоже, он чем-то обидел Якова, и тот поспешил улечься спать в свой угол.
   Сквозь пьяный дурман скоморох разобрал негромкиe одобрительные слова Армена, отправившегося лично проводить гостя на сеновал:
   — Хорошо ты о иудеях сказал, дорогой. Хорошо. Так им и надо. Безбожники.
   На следующий день повторилась та же история, что в предыдущий. Радим постоянно намеревался уйти, по тем или иным причинам не мог. Местные уже стали узнавать его и здороваться. Из обрывков разговоров скоморох понял, что Армен представил его как будущего звонаря. Надо бежать! И как можно скорее. Эднако после вечернего чтения опять пришли разозленные неудачным торгом Яков и Сара, снова было пиво, и снова гудела голова. Вот так и приходят к оседлому образу жизни.
   Радим спал крепко, его не разбудили ни первые, ни вторые петухи. К третьим он вяло приподнял веки, но тут же закрыл, ибо вспомнил, что никуда не торопится. День долгий, надо выспаться после вчерашнего. Сквозь дрему до него донеслись обрывки разговора.
   — Эй, хозяин, — зычный голос, судя по произношению, принадлежал норманну. — Видел человека по имени Радим, который приплыл с купцами?
   — Ты бы хоть спешился, язычник поганый, не с холопом говоришь!
   — Не зазнавайся. Я здесь по указу князя.
   — Я тоже им тут поставлен. Ступай вон!
   — Не хочешь говорить? Как знаешь… Десять кун на дороге не валяются.
   — Ты о чем, язычник?
   — Тот, кто выдаст мне Радима, получит десять кун.
   — Алчность — это грех. Ступай вон!
   Послышался топот копыт, негромкие вскрики, потом наступила тишина. Пронесло! Радим улыбнулся, не открывая глаз. Все-таки хорошо, когда люди помогают друг другу.
   Ближе к полудню Радима разбудили негромкие голоса, доносившиеся откуда-то издалека. Спать уже не хотелось, поэтому скоморох прислушался.
   — Тот, кого ты ищешь, здесь! Он на сеновале!
   — Веди!
   — Сюда, сюда…
   Радим встрепенулся. А ведь это за ним идут! Те норманны, которых прогнал Армен, вернулись. Надо срочно бежать! Радим подхватил свой мешок и попробовал оторвать доску на задней стене. Поздно. Дружинники во главе с лысым Сигватом, которого Радим видел в Лощинке, быстро окружили сжавшегося в углу Радима.
   — Собирайся.
   Радим сопротивляться не стал. Вздохнув, он поднялся на ноги и пошел в неволю. Новгородская земля явно не благоволила скомороху. Интересно, его отдадут Остромировым катам или за околицей наденут личины и разберутся с ним по-разбойничьи?
   — Э-э! А мои десять кун? — поинтересовался Яков, ждавший около сеновала.
   — Получишь у князя. Он скоро приедет.
   — Постойте! Я не собираюсь дожидаться князя!
   — Не мешай. — Сигват повел Радима к лошадям.
   — Проклятые лиходеи, вы обманули меня!
   Не обращая на Якова внимания, дружинники оседлали коней и тронулись прочь со двора. Радим полагал, что его снова унизительно перекинут через круп жеребца, но в этот раз повезло. Для скомороха была приведена чалая кобылка с потертым, но очень удобным седлом.
   Во время пути Сигват и его люди не проронили ни слова. Радиму тоже не хотелось говорить. Обсуждать свою незавидную судьбу с удачливыми охотниками не хотелось. Когда Волочек скрылся в пыли, поднятой копытами лошадей, пленник подумал, что предстоит неблизкая дорога. Однако он ошибся. Уже через три полета стрелы отряд въехал в небольшую деревеньку, де, судя по обилию вежей и костров, располагалась; няжья дружина. Приблизившись к покосившейся из-e с поросшей мхом крышей, ратники спешились.; а пороге появился улыбающийся Валуня.
   — Нашли-таки! Повезло тебе, Радим. Ежели б Остромир до Волочка раньше нас добрался, попал бы ты в беду. Свистуны за брата своего Третьяка вражду на тебя замыслили.
   От такой встречи скоморох немного опешил. — Будьте здравы… А что от вас-то ждать?
   — Ужо ничего плохого. Знакомься, это Сигват ярл, воевода князя государя. Лучший боец во всей земле юлуночной. Мой наставник. Он поклялся, что спасет тебя, коли разыщет.
   — Благодарствую. Но по что такая честь?
   — Не прибедняйся, Радим. Знаешь ведь, зачем Остромиру нужен? Вот и нам в том же поможешь, конечно, коли захочешь. Мы принуждать не будем.
   — Ничего не понимаю…
   — Ладно, пойдем в избу. Щас за чаркой сбитня все и обсудим.
   Радим, одинаково счастливый и удивленный, пошел следом за Валуней.
 

Глава 7

   В пространном разговоре за столом выяснилось, что князь Владимир Ярославич разделил дружину на три части, одну оставил при себе, а две послал к Большому Козину, селу в десятке верст от Волочка. Каждый отряд шел своей дорогой, прочесывая лес и собирая сведения о татях. Дело в том, что появился слух, будто злые люди сотворили с Большим Козиным то же, что и с Лощинкой. Ни мужа, ни жены, ни дитяти там якобы не осталось.
   Князь намеревался истребить разбойников. Потому он старался не дать ускользнуть негодяям, направив войско двумя дружинами — по двум путям на разных берегах Меты. Во главе отрядов Владимир поставил самых доверенных людей — Остромира и Сигвата. При столкновении с татями каждый был обязан, не медля, слать гонца к товарищу за подмогой. Рисковать князь запретил, и победу упускать заказал, ибо, как начнется распутица, ничего серьезного предпринять уже будет нельзя.
   Радима же вспомнили благодаря Остромиру. Тот, обнаружив, что скоморох бежал, обмолвился, что упустили чародея. Когда боярина попросили пояснить, что он думает о Радиме, тот заявил: судя по ожерелью, они имели дело с человеком, который в силах указать дорогу в логово татей. Очень плохо, что он утек. В погоню не пустились, но выспрашивали всех встречных о беглеце. Первому повезло Сигвату. Его люди наткнулись на рыбака, который видел, как плясун в личине развлекал купцов на ладье. Валуня расспросил нечаянного свидетеля об одежде скомороха и убедился в том, что это был Радим. Долго уговаривать Сигвата первыми взять скомороха не пришлось. У норманна были личные счеты с Остромиром, который, пользуясь своим родством с князем — а он был зятем Ярослава Киевского, мужем его младшей сестры, — всегда старался унизить храброго ратника. Теперь представилась отличная возможность отплатить ему той же монетой.
   — Да что ты, Валуня! Я — не ведун, дорогу к логову татей не лучше тебя представить могу!
   — Радим, но ты ужо ведьму в Ладоге нашел? Значит, и сейчас ворогов отыскать сможешь. Делай то же самое.
   — Что делать? Там град был, а тут леса. Там все вокруг терема крутилось, а тут незнамо куда идти. Запутал вас Остромир.
 
 
   Сигват слушал разговор скомороха и отрока молча. Серьезное выражение не сходило с его лица, даже когда Радим пытался шутить.
   — Как подлинный чародей, я должен был вас очаровать. Однако вижу рожи кислые, очи грустные… Не дело — когда сбитеня еще целый жбан!
   — Опечалил ты нас, Радим. Не хочешь товарищам помочь.