Железнов Свенельд. Скоморох

   — Не возводи напраслину, Валуня! Я лишь сказал, что Остромир меня не за того принимает. Чем смогу — помогу! Вот, к примеру, когда бежал из Березейки, в лесу на безликих наткнулся. Еле утек. Чудные речи они молвили, о боге своем говорили, погибель всем иным готовили.
   — У Березейки? А ты не ошибся с татями? Как же они успели тем же днем Большое Козине разорить? Туда полдюжины поприщ скакать.
   — Не ведаю. Может, этих татей не одна ватага, а много?
   — Господин говорил, что они одного предводителя слушают. Те, кто выжил после встречи с татями, называют его кривым, или однооким.
   — Точно! Видел такого в лесу! Одного ока на личине нет, лыс, совсем как Сигват, заливает соловьем о каком-то лоне святом!
   — Жаль, ты в Березейку не вернулся. А то б накрыли разбойничков.
   — Ох, Валуня, разбойничков б накрыли, да и меня тоже под горячую бы руку порешили.
   — И то верно.
   Сидели долго, до самых звезд. Когда кончился сбитень, послали за вином. Обсуждали, как можно найти татей, где на их стоянку выйти. Ничего определенного не решили. Упились так, что глаза слиплись, а голова стала упорно падать на грудь. На этом и Покончили. Утро вечера мудренее. Скомороху посте-лили на полу у самого очага. Куда легли Валуня и Сигват, Радим не запомнил: хмель усыпил быстрее ус-талости.
   Разбудил скомороха скрежет у самого уха — будто два камня терлись друг об друга и никак не могли притереться. Глаза открывать не хотелось, ибо сон был приятный, расцвеченный красавицами-молодицами, давеча виденными у Армена. Однако, когда в лицо пахнуло жаром, Радим заставил себя расцепить веки. И тут же пожалел.
   В очаге пульсировали жизнью алые угли. Приняв образ полыхающего ока и тонкого пламенеющего рта, они живо напомнили скомороху ночь в баньке.
   — Не-ет… Опять… — простонал Радим и закрыл глаза.
   Однако видение не пропало. Даже сквозь опущенные веки алое лицо было хорошо различимо.
   — Тебе не ш-шкрыться, ш-шмертный! — послышался шипящий голос. — Покайш-шя в грех-хах-х! Верниш-шь в ш-швятое лоно!
   Страха, как это случилось в первый раз, не было. Радим был встревожен, напряжен, но отнюдь не напуган. Ему не нравилось, что какая-то пакость портит его сон, но знание того, что алое лицо только на вид ужасно, а вообще не кусается, пламенем не плюется, придавало уверенности.
   — Двинеш-шься меж-жду шош-шен и придеш-шь к заветной ш-шели! Не ш-шворачивай! Не размыш-шляй! Вш-штань и ш-штупай к святому лону!
   Скомороху показалось уместным спросить:
   — Что это за лоно?
   — Ш-швятое лоно земли скиф-фской одно наш-шве-те! Поклониш-шь ему! Верниш-шь к нему!
   — Скифской? Это где такое? Я в Новгородчине не знаток…
   — Торопиш-шь, ш-шмертный! Чаш-ш ш-штраш-шного ш-шуда близок! Штупай к ш-швятому лону!
   — Я бы все-таки хотел выспаться…
   — Отвергнувш-шие зов сдох-хнут! Принявш-шие щ-швятое лоно будут ж-жить веш-шно!
   — Клянусь Сварогом, надоело…
   С оглушительным шипением алое лицо исчезло. Очаг принял обычный вид.
   — Радим, это ты? — Рука Валуни легла скомороху на плечо.
   — Я… Ты видел?
   — Что?
   — В очаге. Лик.
   — И ты его видел? У меня ужо душа в пятки спряталась, как приметил! Что это было-то?
   — Не ведаю. Я его уже в Березейке видел. — Да ну?
   — Точно. Только тогда я с ним не говорил. А сейчас вот решился.
   — Неужто? Я только его слышал, а тебя нет… Как змеюка шипел что-то про лоно святое и сосны.
   — Сосны… Да, он еще Скипию какую-то поминал.
   — Это что?
   — Морена ведает! Странная речь была. Одно понял: за собой зовет. Только куда — не ясно.
   — Мне ясно, — из темноты раздался голос Сигвата. Он поднялся с лавки и зажег лучину от тлеющих углей. — Отсюда есть две тропы: одна через березовую рощу, другая через сосновый бор.
   — Ты тоже все слышал, Сигват?
   — Да, Валуня. И не в первый раз. Как и скомороху, мне это порождение Хеля вчера являлось. Не знаю, темный альв или раб Фенрира говорил с нами, но мы должны извести его.
   — Что мы можем супротив этой жути, Сигват? Я аж окаменел весь, как чудище увидел.
   — Поперву страшновато, — согласился ярл. — С нами боги! Снаряжайся.
   Валуня нехотя направился к своей лавке. Боязнь боролась в нем с природной удалью.
   — Може, рассвета дождемся?
   — К рассвету мы только соберемся. Иди, поднимай людей. Скоморох, вставай, поедешь с нами.
   — Надо? — тоскливо спросил Радим.
   — Я рта не смог раскрыть, чтоб с альвом говорить. Ты же сумел. Ежели нам понадобится толмач, это будешь ты.
   — Вот ведь беда! — в сердцах воскликнул Радим. Стоило ему только промолчать — ив поход его бы не взяли.
   — Не задерживай, — коротко сказал Сигват и, гремя оружием, вышел на улицу.
   Радим стряхнул с себя солому, взвалил на плечо мешок и отправился следом. Когда край солнца показался над горизонтом, сотня вершников колонной выступила в сторону соснового бора.
 

Глава 8

   Погода стояла прохладная, не то что в предыдущие дни. Облака бороздили серое небо, грозя ненастьем. Ветер шумел в вышине, играя верхушками стройных сосен. На землю падали шишки, обломанные сучья и жухлая хвоя.
   Воины ехали друг за другом. Разговоров почти не вели, лишь иногда перекидывались негромкими фразами. Все были хорошо вооружены. Без кольчуги и шишака в колонне ехал только Радим. Скомороху обещали, что, если начнется бой, его прикроют. Кроме того, Валуня дал ему продолговатый франкский щит и короткую су-лицу. Если управляться с сулицей Радим умел — благо на охоту ходил, — то ратный щит держал в руках чуть ли не первый раз в жизни. Скоморох старался обходить войны стороной, и доселе это ему удавалось.
   Сигват поднял руку, дружина остановилась. Отряд вышел на распутье, и теперь предстояло решить: идти по хорошо утоптанной дорожке направо — или налево, по узенькой тропке, исчезающей в кустах боярышника.
   — Сосен справа совсем нет, — заметил Радим. — Слева, за гаем, похоже, снова бор.
   — Ясно, — одобрительно кивнул ярл. — За мной!
   Колонна двинулась налево. Если воины и были недовольны тем, что пришлось продираться сквозь заросли, то не подали виду. Они знали порядок и были готовы идти за Сигватом хоть в пекло.
   Радиму с самого начала не нравился этот поход. Когда тропа повела в чащу, его беспокойство обострилось. Пришло ощущение неминуемой беды, комом встало в горле. Небеса способствовали гнетущему напряжению: белоснежные облака сменили сизые тучи, заслоняя и без того бледное солнце. Похоже, собирался дождь.
   Валуня ехал во главе колонны, поэтому именно он первым попал на опушку леса. Сигват и Радим прибыли следом за ним. Открывшаяся картина их настолько заворожила, что они замерли с открытыми ртами.
   — Нашли… Это, должно быть, и есть святое лоно, — скоморох пришел в себя первым.
   Лес со всех сторон окружал голый холм, на котором не росло ни былинки. У подножия бежал темный ручей, исчезавший в ближайших зарослях. На вершине холма стоял огромный косой крест, двумя концами вкопанный в землю. К толстым бревнам был прибит человек — руки к верхним концам, а правая нога — к нижним. Левой ноги ниже колена не было — только обрывки жил и сухожилий. Лохмотья одежд несчастного развевались на ветру, голова безвольно поникла.
   — Он распят? — с дрожью в голосе спросил Валуня и не дожидаясь ответа, перекрестился.
   — Да, — коротко ответил Сигват. — Это христианский бог.
   — Не может быть! — возразил Валуня. — Бог на небесах.
   — Проверим, — ярл тронул коня острогами и рысью помчался к вершине холма.
   Ратники последовали за предводителем. Радим благоразумно задержался возле опушки. Очень уж неприглядное зрелище, от которого на поприще разило недоброй волшбой.
   Вдалеке громыхнуло, начал накрапывать моросящий дождь. Радим запахнул кафтан и поежился. Может, пока ратники занимаются крестом, самому тихонько обратно податься? Обнаружат его отъезд не сразу, и сомнительно, что организуют горячую погоню.
   Мысли Радима прервал треск веток. Скоморох обернулся и увидел, как колышутся верхушки кустов. Кто-то стремительно ломился через заросли! Тяжелый топот и хруст нарастали, поэтому скоморох почел за благо присоединиться к дружине.
   — Идут! — выпалил он, еще издали. — Чужие идут!
   — Где? — Сигват стоял у подножия креста, разглядывая распятого человека.
   Отвечать Радиму на пришлось: на опушку высыпала толпа оборванцев, вооруженных топорами и рогатинами. Впереди шел Кривой.
   — Всем спешиться! Изготовиться! — приказал Сиг-ват дружине.
   Ратники послушно исполнили указ: спрыгнув на землю, заняли место в плотном строе товарищей. Первая полусотня сомкнула щиты и приготовила сули-цы. Вторая полусотня, вооруженная луками, изготовилась осыпать противника ливнем каленых стрел. Валуня занял место в первых рядах, Сигват встал рядом и занялся подсчетом противников, а Радиму поручили следить за лошадьми.
   Татей было очень много — сотни три-четыре, все в невыразительных личинах. Увидев хорошо вооруженных воинов, они остановились под защитой деревьев. Но бежать оборванцы не стали, чего-то ждали.
   Небо почернело, ветер и дождь усилились. Громкий шипящий голос вспорол напряженное ожидание:
   — Ш-швятое лоно ж-ждет ваш-ш, греш-шники! Вкуш-шите плоть и кровь Гош-шподни! Очиш-штитеоь от ш-шкверны! Вернитеш-шь к ш-швоим братьям!
   Ратники в ужасе обернулись, ибо голос шел со спины. Говорил распятый человек.
   — Напейтеш-шь моей крови, я лью ее для ваш-ш! Ш-шгрызите мою плоть, я ш-штрадаю за ваш-ш!
   Вид распятого человека стал более ужасен, чем когда он был неподвижен. На лице читалось бесконечное страдание, тело тряслось в конвульсиях, боль пульсировала в членах. Из ран на руках и ногах хлынула кровь. Ручейками она потекла к подножию креста, скапливаясь в луже.
   — Спаси меня, Господи… — прошептал Валуня и перекрестился.
   Его примеру последовали другие христиане. Раздались тревожные голоса:
   — Страсти господни!
   — Он вернулся. Чтобы спасти нас!
   Строй распался, многие бросились на колени. Сигват попытался образумить своих людей, но без толку. Только самые закоренелые язычники не поддались всеобщей панике и крепче сомкнулись вокруг предводителя. Увы, их было не больше дюжины.
   Как только тати увидели, что ратники вмиг превратились в богомолов, они двинулись из леса. Кривой шел впереди, сжимая в каждой руке по небольшому топору. Его облик дышал злобой и яростью. На тех, кто упал на колени или валялся на земле, тати внимания не обращали. Их натиск был направлен на Сигвата и его окружение.
   — К бою! — скомандовал ярл, и оставшиеся в строю тут же забыли всякие сомнения.
   Луки метнули стрелы, следом полетели сулицы. Раненые тати попадали под ноги товарищей, но это не остановило натиск. Оборванцев было слишком много. Кривой размахнулся и метнул свои топоры, целя в Сигвата. Один из ратников прикрыл ярла щитом. Топор с треском сорвал медный умбон, пронзил доски и впился в руку воина. Раненый выронил щит. Второй топор ударил ратника в грудь, мигом выбив дух.
   Кривой обнажил меч и бегом бросился вперед. Это послужило сигналом для всех татей. С диким криком они ринулись на врагов, швыряя копья и стрелы. В кровожадном вихре столкнулась многосотенная толпа и небольшой доспешный отряд. Рогатины впились в щиты, топоры зазвенели по шишакам, мечи застучали по кольчугам.
   — Шыны воз-злюбленные! — шипящий голос преодолел шум битвы и донесся до каждого. — Дайте греш-шникам прох-ход к святому лону!
   Кривой остановил бой, тати отступили на десяток шагов. Сигват и несколько оставшихся в живых ратников замерли во враждебном окружении.
   — Слышали? — обратился к дружинникам Кривой. — Пусть тот, кто хочет жить, признает свою вину перед Господом и вкусит его плоти и крови!
   Приблизившись к одному из дружинников, замерших в коленопреклоненной позе, тать поднял его за волосы:
   — Вот ты! Ступай к Господу! Пей кровь! Ешь плоть!
   — Нет… Нет… Не могу… — запричитал испуганный воин.
   Кривой повторять повеление не стал. Его меч мигом отделил голову дружинника от туловища.
   — Ты! И ты! Ежели не вернетесь в святое лоно — умрете! — Кривой был беспощаден.
   Дружинники послушно направились к кресту. С ужасом поглядывая на распятого человека, они вплотную приблизились к нему.
   — Не бойтеш-шь, ш-шины мои… — ласково прошипел он.
   Поток крови из культи усилился, словно приглашая к угощению. Дружинники неуверенно лизнули алую жижу.
   — Вы приш-шли к ш-швятому лону! — подбодрил их шипящий голос. — Теперь вкуш-шите моей плоти! У ж-живота… Да, да, да…
   Тряпица, прикрывавшая срамное место распятого человека, закрывала и страшную гниющую рану на животе. Дружинник с отвращением отодрал ткань. Почерневшее мясо обнажилось.
   — Делайте, что велит Господь, или умрите! — крикнул Кривой.
   Один дружинник, закрыв глаза, погрузил зубы в тело распятого человека. Выдрав кусок, он с мукой его проглотил. Второй дружинник заколебался. Он отшатнулся от креста и, закрыв лицо руками, заплакал.
   — Потерянная душа, — зло сказал Кривой.
   Он взмахнул мечом. Голова дружинника упала рядом с отсеченными кистями.
   — Следующий! — потребовал Кривой.
   Подавленные и запуганные воины, набожно крестясь, стали по очереди подходить к распятому человеку. Они послушно пили кровь, кусали гниющее мясо и, ошеломленные, отходили прочь.
   Те, что сомневались в спасительности предложения человека с креста, стали пробираться к Сигвату и его людям. Занятые лицезрением актов обращения, тати не обращали на них внимания. Одним из первых, кто пробился через врагов к Сигвату, был Радим. Весь короткий бой он прятался между лошадьми, а когда все закончилось, вдруг обнаружил, что холм окружен разбойным людом. Можно было пытаться пробраться к лесу, но уж слишком много суровых мужей с рогатинами предстояло миновать. До Сигвата же рукой подать, обойти четверых и протиснуться между пятым и шестым безликими.
   Валуня с улыбкой встретил скомороха:
   — Жив!
   — Покуда. Как думаешь, прорвемся?
   — Ужо даже не знаю. Против бога идти бестолково.
   — Так иди, вкуси крови и плоти.
   — Не надо, Радим, не подначивай, — нахмурился Валуня. — Я добрый христианин, но о таком святые батюшки не говорили. Это неправильно.
   — Что — неправильно?
   — Все, что сейчас происходит. Иисус — добрый! Он бы отпустил с миром тех, кто не пошел за ним. Да и личины эти скоморошьи… Не по-божески это!
   — Точно, Валуня. Я сам ничего не понимаю, но не верится мне, что этот окровавленный человек — бог. Волшба здесь. Дурная волшба.
   Тем временем Кривой решил вернуться к окруженным ратникам, оказавшим сопротивление. Он подошел почти вплотную и потребовал:
   — Вернитесь в святое лоно или умрите!
   В ответ Сигват метнул сулицу. Расстояние было настолько мало, а бросок оказался таким неожиданным, что Кривой не сумел увернуться. Пронзенный насквозь, он упал под ноги своим соратникам. Однако тех это не смутило.
   — Вы все умрете! — крикнул щербатый старик в полуличине и вышел вперед. — Смерть грешникам! Кто принесет их головы, заслужит благословение Господа! За мной, братья!
   Толпа ринулась на ощетинившихся копьями дружинников. Соотношение сил было явно неравное — дюжина смельчаков против нескольких сотен безумцев.
   Татям было все равно, кого и как убивать. Первыми жертвами пали беззащитные лошади. Они были изувечены, расчленены, втоптаны в грязь только потому, что оказались на пути разбойников. Те, что выжили, обезумев от страха, стали метаться по холму, рвя путы, сшибая все на своем пути. С людьми вышло иначе.
   Тати дрались плохо. Они почти не защищались, подставляясь под самые простые удары. Вскоре у ног дружинников высилась гора вражеских трупов. Обычные смерды давно бы бежали, увидев столько смертей. Но безликие с прежней энергией продолжали бросаться под разящую сталь. Натиск усилился, когда к бою присоединились те, кто только что вкусил крови и плоти распятого человека. Они были вооружены и обучены лучше разбойников. Их удар смял ряды обороняющихся, разом вывел из боя половину ратников Сигвата. Вихрь битвы оттеснил отряд к самому кресту.
   — Вернитеш-шь в ш-швятое лоно! — прошипел распятый.
   — Клянусь Сварогом, сначала туда отправишься ты! — ответил Радим, отчаянно размахивающий ме-юм павшего дружинника.
   — Греш-шники! — Шипение угрожающе усилилось.
   Не долго думая, Радим подхватил с земли меч и полоснул по бедру распятого человека. От такого удара нога должна была распасться надвое, но этого не произошло. Даже кожа не лопнула, и не осталось никакого следа.
   Тем не менее результат превзошел все ожидания. Распятый человек дернулся и дико зашипел. Его лицо исказилось.
   — Не-ет! Не прикаш-шайш-шя ко мне!
   — Не понравилось? Получи еще! — Радим ткнул мечом в живот распятого.
   Раны не вышло и на этот раз, однако шипение стало оглушительным. Тати внезапно остановили бой и схватились за головы. Их лица исказили те же маски страдания, что была у распятого на кресте.
   — Ш-шмерть греш-шникам! — прошипел сквозь стиснутые зубы их бог.
   Борясь с болью, наиболее сильные из татей возобновили сражение. Двое ратников пали под ударами боевых топоров. В живых остались Сигват, раненный в плечо Валуня и Радим. Смерть дышала в лицо, и казалось, ничто не сможет ее остановить.
   Радим обратил внимание, что тати на него не нападают, хотя он стоял, открытый для ударов. Верно, боялись, что скоморох причинит их богу новую боль.
   — Давай договоримся! — крикнул Радим распятому. — Мы уходим с миром и больше не тревожим тебя! Иначе…
   Как только скоморох коснулся обнаженного тела мечом, шипение новой волной захлестнуло холм.
   — Ну как, пойдет?
   — Да, греш-шник! Ш-штупайте! Но вы ещ-ще вер-нетеш-шь…
   Тати прекратили схватку, Сигват и Валуня, тяжело дыша, подошли к Радиму.
   — Надо покончить с ним, — сказал Сигват и занес секиру для удара.
   — Ты не сможешь… — грустно заметил Радим.
   Лезвие секиры опустилось на грудь распятого человека. Шипение, переходящее в стон, хлестнуло по ушам. Единственный след удара — красная полоска под левым соском — исчез так же быстро, как появился. Ярл будто попытался разрубить камень — топорище отскочило с такой силой, что он чуть не выронил оружие.
   — Ш-штупайте, пока я так х-хоч-чу!
   Радим отметил, что могучий удар норманна причинил богу татей то же страдание, как и легкое касание меча. В чем дело? На раздумья времени не оставалось, поэтому скоморох поторопил товарищей:
   — Идем!
   — Мы должны уничтожить зло, — Сигват был покрыт потом и кровью, но не собирался отступать.
   — Позже! Он же обещал, что мы вернемся. Мы действительно вернемся, — попытался убедить воинов Радим. — Сейчас мы ничего не можем, кроме как легонца помучить.
 
 
   — Он нас боится! Он не бог! Он смертен! — ответил ярл.
   — Мы не успеем этого выяснить, ежели не поторопимся. Я ухожу, — Радим направился в сторону опушки.
   — Добро. Мы вернемся, — Сигват принял решение, злостью глянул на крест и стал спускаться следом за зкоморохом.
   Валуня поспешил за ними. Но не успели они прой-ги и десятка шагов, как снова раздалось шипение:
   — Ш-шмерть греш-шникам!
   Тати ожили. Их руки снова взялись за смертонос-юе оружие и обрушили его на врагов. Радиму только чудом удалось избежать рогатины. Извернувшись, он пал под ноги набегавшему противнику. Тот споткнулся и рухнул. Скоморох помчался к вершине холма, ловко уворачиваясь от клинков и копий.
   Валуня не был так удачлив. Видимо, сказалась и рана. Он не успел прикрыться щитом и получил удар по голени. Кость не пострадала, но кровь брызнула во все стороны. Сигват прикрыл отрока, дав ему возможность уйти из-под следующего удара.
   Если бы не стремительность скомороха, то все было бы закончено за считанные удары сердца. Радим спас товарищей, молнией взлетев на холм. Его меч описал дугу и с силой полоснул по распятому человеку. От шипения заложило уши.
   — Х-хватит! Ш-штойте! Я отпущ-щу ваш-ш!
   — Теперь тебе веры нет!
   — Ш-штупайте!
   Тати оставили в покое Сигвата и Валуню, расступились, освобождая проход к лесу.
   — Они снова нападут, ежели мы пойдем вместе, — мрачно заметил Валуня. — Я останусь у креста. Ступайте.
   — Нет, останусь я, — ответил Сигват. — Ты ранен. — И, возможно, не выживу. Останусь я, Сигват.
   — Ты — храбрец, Валуня. Но ты должен жить.
   — Ничего страшного… Млада найдет себе более достойного мужа. А дружина не ослабеет, потеряв отрока. Ты, Сигват, важнее. Без тебя никто не сможет справиться с этой напастью.
   Сигват обнял Валуню и прижал к груди:
   — Ты мне как сын. Всегда был, всегда останешься.
   — Ты мне как отец, Сигват.
   Радим, с одной стороны, был доволен, что отступление будет прикрыто, с другой, он никак не мог поверить, что для этого Валуня жертвует своей жизнью.
   — Неужели нельзя как-то иначе? — скоморох пытался придумать способ спасения всех троих.
   — Нет, Радим. Ужо нельзя. Вы обязаны выжить и привести сюда князя. Я постараюсь продержаться. Иисусе мне помощник.
   Слезу Радим пускал редко, но сейчас не смог удержаться. Прозрачная капля медленно стекла по перепачканной грязью щеке.
   — Ты понял, гнусная тварь? — обратился Радим к распятому человеку. — Наш друг остается тут. Он будет следить за тобой. Не вздумай тронуть его! Тебе будет очень больно, коли нарушишь слово!
   — Ш-штупайте, греш-шники!
   — Держись, Валуня! Мы вернемся!
   Сигват и Радим бросили прощальный взгляд на замершего у креста воина и поспешили вниз по склону. Они не оборачивались, поскольку боялись, что не смогут удержаться и застонут от горечи при виде одинокого израненного воина, удерживающего натиск сотен врагов.
 

Глава 9

   Радим сидел на завалинке и ковырял былинкой в зубах. Настроение было поганое. Вернувшись к Волочку, ярл и скоморох застали там Остромира с дружиной.
   Боярин был очень разгневан тем, что поведал ему Сигват. Он осыпал норманна оскорблениями, кляня его за потерю добрых воинов.
   Сигват принял ругань достойно, не проронив слова, не отведя взгляда. Когда ярость Остромира иссякла, ярл коротко заметил, что надо собираться в новый поход, и на этот раз известно, с чем придется иметь дело, а потому можно подготовить людей. Боярин выслушал норманна без восторга: с одной стороны, он все еще не верил до конца рассказу о кресте на лысом холме, с другой — не хотел, чтобы Сигват имел хоть какое-то отношение к победе над татями.
   Скомороха боярин поперву будто не заметил, лишь бросив на него быстрый взгляд. Причина этого стала ясна, когда Сигват ушел в дом пресвитера на воинский совет. К скомороху медленно приблизились два широкоплечих мужа. Радим без труда узнал старших братьев убитого в Березейке Третьяка. Стараясь не выдать своего волнения, скоморох выкинул измусоленную былинку и сорвал другую.
   — Тебе перед нами ответ держать, скоморох, — сказал Первой.
   — На тебе кровь нашего брата, — поддержал его Вторый и обнажил меч.
   Постепенно вокруг завалинки начала образовываться толпа. Прежде всех сюда подошли товарищи обиженных дружинников, потом появились и любопытные из местных жителей.
   — Это не я убил его. Вы ошибаетесь! — заявил Радим.
   — А кто?
   Ситуация складывалась непростая. Рассказать о помощи Валуни? Так дурно обойтись с человеком, который, рискуя жизнью, остался прикрывать уход Друзей, Радим не мог. О Младе скоморох тоже зарекся говорить. Нечего молодице жизнь губить. Так на кого бы вину переложить?
   — Это тати учинили. Они и меня убить хотели, но я сбег. Ежели хотите отомстить, собирайтесь, я могу показать дорогу к их стану.
   — Почто ж они ночью приходили и только на тебя да Третьяка напали? Никто никаких татей в Березей-ке не видел.
   — А я почем знаю? Что было — то говорю.
   — Лжешь, лис смердящий! — воскликнул Вто-рый. — Мы отмщение тебе принесли, убивец!
   — Не по закону это!
   — Неужто виру заплатишь? Есть ли у тебя сорок гривен серебра, скоморох?
   — А вот и есть. Только пусть нас тиун княжий судит, ибо невиновен я.
   — Раз невиновен, выходи биться! — заявил Вто-рый. — Кому Бог поможет — тот и прав.
   — У меня меча нет.
   — Дело поправимое, — ответил Первой. — Эй, кто-нибудь, дайте ему меч.
   Один из дружинников протянул скомороху тяжелый франкский клинок. Пришлось взять, отступать было некуда.
   — Он в броне, я ж голый, — заметил Радим, оттягивая время поединка. Если бы сейчас появился Сигват или хотя бы Остромир!
   — Скидывай броню, Вторый!
   Дружинник послушно снял кольчугу. Более того, он скинул и рубаху, открыв всеобщему обозрению ладно сложенное тело. Красуясь, Вторый поиграл могучими мускулами. Сразить такого противника могло помочь только чудо.
   — Ну, сшибайтесь, — сказал Первой, предчувствуя короткий бой.
   Вторый уже собирался занести меч для первого удара, как его остановил строгий окрик:
   — Прекратите безбожное дело, дети мои! Не дело решать споры, подобно язычникам!
   Это был Армен. Он вышел из терема, и, заметив, что затевается смертоубийство, поспешил вмешаться.
   — Прости, батюшка, они поневолили меня, — бросая меч на землю, сказал Радим. — Грех великий биться насмерть, а не правду искать у мудрых.
   — Это суд Божий! — яростно возразил Вторый. — Я убью тебя, и Бог мне помощник!
   — Не богохульствуй! — резко оборвал дружинника Армен. — Не тебе, убогому, рассуждать о Боге! И попрания христианских заповедей не потерплю! Вложи меч в ножны, если не хочешь вечного проклятия.