Рука была безжизненной, и он осторожно положил ее на землю. Потом вернулся к ручью и выполоскал платок, попытался накапать воды в рот Хью, но она только стекала в бороду.
   – …Джеми, – повторил он, склонившись к груди товарища.
   Сердце билось. Еле слышно, словно шум подземного ручья, но билось. Джеми снова обмыл лицо Хью. Добавил веток в костер.
   Взошла луна. В отдалении завыл волк. Хью хрипло вздохнул и застонал. Джеми погладил его руку и начал тихо говорить о тех днях, которые они вместе провели на охоте, о местах, где бывали, о том, что видели и что сделали. Спустя некоторое время его глаза закрылись. Он умолк, провалившись в сон.
   …Вот они плывут в шлюпке с людьми майора Генри, торгуют лошадьми в деревнях ри. А вот бушующее пламя Ливенвортской кампании… Весеннее половодье и зимние морозы… Вот они вместе с Хью свежуют дичь… Привал на охоте, запах лошадей, аромат земли… Бушующий ураган, топот стада бизонов… Где-то вдали лица родителей…
   Ржание лошади. Джеми вздрогнул и почувствовал, как затекли плечи и шея… Улегся поудобнее, вновь задремал и увидел бескрайние переменчивые прерии.
   …А сны Хью были болезненными архипелагами мрака и огня, хоть он и скитался в них не в одиночку. Он чувствовал, что говорит с кем-то, хотя и не был уверен, что язык и губы слушаются его. Ему казалось, что он пророс корнями глубоко в землю и держится за нее, словно упрямый куст, сопротивляясь неистовому ветру и высасывая питание для своих израненных членов.
   …Снова послышалось ржание коня, и задрожала земля. Джеми открыл глаза, и мир наполнился утренним светом. Его конь стоял рядом. Земля вибрировала от топота лошадиных копыт. Джеми потряс головой, протер глаза и сел. Память возвращалась по мере того, как он рукой приглаживал волосы. Джеми посмотрел на Хью: голова охотника свесилась набок, грудь еле заметно вздымалась.
   Топот копыт стал отчетливее. Надеясь, что это не отряд рикари, он поднялся на ноги и посмотрел в направлении звука.
   Благодарение Богу, это были не ри, это майор Генри со своими людьми въезжал в долину с востока. Увидев Джеми, солдаты заорали и замахали руками, но, подъехав ближе, стихли, разглядывая распростертое тело Хью.
   – Джеми, что случилось? – крикнул майор Генри, слезая с коня.
   – Медведь, – коротко ответил Джеми. – Хью очень плохо.
   – Черт! – выругался майор, опустившись на колени и положив руку на грудь Хью. – Да, выглядит неважно. Остальные тоже спешились и обступили раненого.
   – Отвезем его в лагерь, там ему будет лучше, – предложил один из разведчиков.
   – …Нужны лекарства, – сказал другой.
   – Ведите вьючную лошадь, – приказал майор.
   – Не думаю, что он выдержит, – покачал головой Джеми.
   – Нужно сделать все возможное, – услышал он в ответ. Когда кобылу подогнали и развьючили, Фрэнк и Уилл – рыжеволосые братья из Сент-Луиса – склонились над Хью, осторожно ухватили его за плечи и лодыжки и начали медленно поднимать с земли.
   Хью застонал и вдруг издал ужасный звериный вой.
   Фрэнк и Уилл положили его обратно.
   – Ничего не получится, мы не довезем его живым, – заявил Фрэнк.
   – Я думаю, он так и так обречен, – кивнул Уилл. – Нет смысла лишний раз мучить его.
   – Бедняга Хью долго не протянет, – согласился Фрэнк. – Оставим его здесь.
   Майор Генри мрачно кивнул головой и обнял Джеми за плечи.
   – Похоже, ребята правы, – мягко сказал он. Джеми кивнул.
   – Мы побудем здесь немного, – сказал ему майор. – На тот случай, если это случится скоро.
   Хью так и лежал недвижим, лишь время от времени хрипло со стоном вздыхая. Потеплело. Люди согрели чай, уселись на землю в кружок и пошли разговоры, правда более тихие, чем обычно, о следах, по которым они шли до Большого Рога, о недавней кампании против ри, о действиях индейцев на этой территории. Несколько человек отправились к убитому медведю, чтобы разделать его на мясо.
   Лицо Хью то темнело, то светлело, отражая борьбу, которую он вел со смертью. Руки сжимались, словно пытаясь что-то схватить; изредка слышался глубокий вздох, и тогда глянцевая маска пота покрывала его черты. Джеми то и дело обтирал его лицо смоченной в воде тряпкой.
   – Боюсь, парень, ему недолго осталось, – сказал ему майор; Джеми кивнул, сел и стал смотреть на друга.
   Птицы пели, денек выдался теплым, солнце поднималось в зенит. А Хью все так же хрипло дышал, и слюна сочилась из уголков его рта. Пальцы прочертили в земле глубокие борозды.
   В полдень майор Генри подошел посмотреть на раненого. Он долго вглядывался в его лицо, потом повернулся к Джеми.
   – Это может продлиться дольше, чем мы думали, – сказал он. – Он крепкий орешек, этот Гласс.
   – Знаю, – отозвался Джеми.
   – Ребята вымотались, ведь мы на тропе войны с ри.
   – Я понимаю, – сказал Джеми.
   – Им необходима передышка. И лучше сделать привал в западном лагере, прежде чем трогаться дальше. Ты знаешь, по какой дороге мы поедем?
   – Да.
   – Значит, сделаем так: ты оставайся с ним и отгоняй волков, пока… пока все не кончится. Мы же пойдем дальше, а ты потом нас догонишь.
   Джеми кивнул. Майор Генри похлопал его по плечу.
   – Мне очень жаль, Джеми. Я знаю, как много значил для тебя Хью, – сказал он. – Я сейчас кликну добровольца, и мы начнем собираться.
   – Спасибо, сэр.
   …Медведь опять надвигался на Хью, а он никак не мог убежать. Ноги словно корнями вросли в землю. Медведь шел на задних лапах, морда плыла, будто темная вода. Хью увидел лицо отца и лица людей, которых ему пришлось убить. Из медведя вылетели черные птицы и захлопали крыльями у лица. Запахло сытой сладостью и зловонием разложения… Медведь вновь обхватил и смял его, Хыо закашлялся. С каждым болезненным спазмом все отчетливее становился вкус крови. Послышались голоса – много голосов, – тихо беседующие в темной дали. Прилетел и исчез стук копыт. Хью увидел мертвого освежеванного медведя, снятая шкура взвилась и обернулась вокруг него, и медвежья морда стала его лицом, кровоточащим, оскаленным. Шкура все туже обхватывала его, становясь его плотью, руки и ноги покрывались мехом, рот превращался в грязную пасть. А корни все еще цеплялись за землю, питая его ее силой. Словно темная легкая песня…
   Шапка пошла по кругу, монеты одна за другой со звоном падали в нее, и вдруг Жюль ле Бон, почувствовав укол сострадания, неожиданно для себя вызвался остаться с Джеми возле раненого. Это был невысокий гибкий человек со щербатой улыбкой. Он пожелал товарищам доброго пути и смотрел им вслед, пока они не скрылись из виду. Тогда он подошел к Джеми, чем-то позвякивая на ходу, сел рядом, вздохнул и уставился на Хью.
   – Какой сильный человек, – сказал он, помолчав. Джеми кивнул.
   – Откуда он?
   Джеми пожал плечами.
   – Значит, и сообщить некому о его смерти? Джеми покачал головой.
   – Жаль, – огорчился ле Бон. – Прекрасный был охотник. Думаю, так вот он и хотел умереть – на охотничьей тропе… И быть похороненным в прерии.
   Джеми отвернулся. Жюль умолк. Немного погодя ле Бон встал и подошел к костру, где висел котелок с еще теплой водой.
   – Хочешь чаю? – позвал он.
   – Нет, спасибо.
   Он налил себе и вернулся. Выкурил трубку, выпил чаю. День клонился к вечеру. Хью что-то пробормотал и затих. Ле Бон покачал головой и уставился вдаль.
   Тени все больше вытягивались к востоку. Ле Бон вдруг насторожился.
   – Ты слышал? Стук копыт? – спросил он.
   – Нет, – ответил Джеми.
   Ле Бон лег, прижал ухо к земле и долго лежал, не шевелясь.
   – Ну что там? – спросил Джеми.
   – Нет. Послышалось. Ле Бон встал.
   – Это все проклятые ри, – сказал он. – Мысли о них не дают покоя, – рассмеявшись, он схватил себя за волосы и подергал из стороны в сторону. – Не хотел бы я попасть в их руки.
   Соорудив обед из припасов, оставленных майором, они принялись за еду. Ле Бон завел разговор о последней кампании против ри. Джеми лишь рассеянно кивал, не сводя глаз с Хью. Когда стало смеркаться, он укрыл его одеялом.
   – Сколько в нем силы, – опять удивился ле Бон. – Обидно, когда собственная сила работает против тебя. Когда нет уже даже надежды.
   Джеми заснул. Во сне все перепуталось – и Хью, и медведь, и индейцы, и майор Генри со своими людьми, скачущий где-то далеко-далеко. Совсем разбитый, он проснулся на рассвете и сменил на посту ле Бона, который коротал ночь за чаем с крекерами. Состояние Хью, похоже, не изменилось. Могучий организм продолжал бороться – время от времени Хью шевелился, стонал, лицо его осунулось, посерело, пальцы то и дело скребли землю. Как долго может умирать человек?
   Спустя несколько часов ле Бон покачал головой.
   – Ему стало хуже, – сказал он. – Думаю, к вечеру отмучается.
   – Похоже, ты прав, – с тоской отозвался Джеми.
   – Скорее бы, – сказал ле Бон. – Я не за нас волнуюсь, хотя, Бог свидетель, я видел, что эти ри вытворяют с пленными, – ради него самого. Негоже человеку так мучаться. Просто ужас, что делает смерть с человеком. Тебе сколько лет, Джеми?
   – Шестнадцать, – ответил Джеми. – Почти.
   – Стало быть, вся жизнь впереди. Не ищи лишних приключений. Не дай Бог такого затянувшегося конца, как у бедняги Хью.
   – Да, – сказал юноша, потягивая остывший чай. В свете полуденного солнца Хью был похож на восковую фигуру с наполовину растаявшим лицом. Временами Джеми казалось, что все кончено. Но всякий раз возникало легкое движение, тихий стон, булькающее дыхание. Ле Бон, попыхивая трубкой, пускал струйки дыма и наблюдал. У реки порхали птицы, то пронзительно щебеча, то заводя тихие песни. Небо заволокло тучами, загрохотал гром, но дождь так и не собрался. Поднялся ветер, похолодало.
   – Интересно, далеко ли ушли майор с ребятами? – подумал вслух ле Бон.
   – Трудно сказать.
   – Им-то сейчас спокойно вдалеке от ри.
   – Да, наверное.
   – А мы даже не услышим стука копыт за этим громом, если они на нас наткнутся.
   Джеми содрогнулся от холода.
   – Пожалуй, так.
   Ле Бон встал, потянулся и отошел в кусты облегчиться. Хью не двигался.
   Они соорудили навес из веток, прикрепили к нему кусок парусины. Забарабанил дождь. Джеми снились боевые барабаны и стук копыт верхового отряда…
   Утро было серое и сырое, а Хью все медлил.
   – Мне снилось, что их отряд проскакал ночью мимо, – заметил ле Бон. – А может, так оно и было.
   – Значит, нам повезло.
   – До поры до времени. Боже правый! Скверно же он выглядит.
   – По-моему, как вчера.
   – Он еще дышит. Кто бы мог подумать, что Хью так долго продержится.
   – Хью – не простой человек, – ответил Джеми. – Он всегда знал, что делал. И всегда у него хватало сил. Ле Бон покачал головой.
   – Я тебе верю, – сказал он. – Просто невозможно продолжать жить, будучи так истерзанным. Я видел много умирающих, но никто не держался так, как Хью. Как по-твоему, долго ему еще?
   – Вряд ли.
   – Здорово получится, если мы оба погибнем из-за того, кто сам с минуты на минуту отдаст Богу душу.
   Джеми отошел к ручью прополоскать платок, которым обтирал лицо Хью.
   Когда они завернулись в одеяла в тот вечер, ле Бон прошептал: «Чему быть, того не миновать. Уж я-то знаю. Мне тебя жаль, ведь ты остаешься на свете один-одинешенек. Прочитай перед сном какую-нибудь молитву, если помнишь. И я прочитаю».
   И вновь над ними засияло утреннее солнце. Джеми первым делом подумал о Хью. Вгляделся, приподнявшись. Никаких изменений. Все та же бледность, только вместо редких хриплых вдохов, перемежаемых бесшумным оцепенением, появилось неглубокое трепещущее дыхание. Грудь вздымалась едва заметно и часто.
   – Я видел раньше таких раненых, – опять услышал Джеми слова ле Бона. – Скоро все кончится, парень. И слава Богу.
   Юноша беззвучно зарыдал. Он понимал, что нельзя желать такого.
   – Я только хочу, чтобы он перестал мучиться, – сказал он наконец.
   – Скоро перестанет, Джеми. Скоро перестанет, – в голосе ле Бона слышалась печаль. – Немногие могут похвастать такой жаждой жизни. Скоро кончатся его испытания. Скоро.
   Джеми кивнул, вытирая мокрые щеки о плечи. После завтрака ле Бон не меньше часа разглядывал лежащего перед ним человека. Наконец он произнес:
   – Я все думаю об этих ри. Я боюсь, Джеми. И ты тоже, я вижу. Не хочу проявить неуважение, но ведь Хью все равно скоро умрет, а хоронить человека – дело долгое, особенно когда нечем копать, кроме ножей. И все это время мы будем рисковать своими шкурами, хотя могли бы уже пуститься вслед за ребятами.
   – Согласен.
   – Так вот, исходя из соображений практичности – и, как я уже сказал, без всякого неуважения – думаю, нам надо выкопать могилу заранее. Все равно мы сидим здесь без дела, и когда мы ее выроем – до того как он умрет или после – ему будет безразлично. Душа-то его будет знать, что друзья все сделали правильно. Он не обидится, если мы подготовимся заранее. Зато себя мы немного обезопасим.
   – Да, – согласился Джеми. – Я думаю, он понял бы. Вытащив нож, ле Бон встал и подошел к раненому. Кончиком ножа прочертил на земле длинные линии, на всю длину лежащего прикинув на глаз ширину могилы. Затем воткнул лезвие в почву и вырезал первый квадрат дерна.
   – Из земли придем и в землю уйдем, – сказал он, – как в Библии говорится. Сделаем все как надо, Джеми. Нужного размера и достаточно глубокую, чтобы укрыть его от дождя и стервятников. Сделаем хорошо. Я знаю, как он тебе дорог.
   Чуть позже Джеми встал и подошел к другому концу отмеренного участка. Поколебавшись минуту, тоже начал копать.
   Они копали весь день, выгребая мягкую землю руками, а твердую – ковыряя ножами. Они вытаскивали камни и корни. Гора земли выросла рядом с ямой. Когда глубина стала вполне достаточной, они вытерли ножи о траву» вымылись в ручье и вернулись к Хью.
   Тот по-прежнему мелко и часто дышал. Они поели, и последний луч солнца окрасил лицо Хью. Они смотрели на него, пока не зажглись звезды, потом пожелали друг другу спокойной ночи и завернулись в одеяла.
   В их снах Хью уже был частью земли.

ТРИ
КОЛЬТЕР

   Старейшинам черноногих было известно коварство речных заторов, а потому самых шустрых молодых воинов, которые первыми добежали до кладбища деревьев, немедленно отозвали назад. Юноши нехотя выбрались на берег и с нетерпением стали ожидать поощрения к дальнейшим действиям. Но старики лишь бесстрастно смотрели на воду. Человек, которого они преследовали, Белобровый, был там. В этом не было сомнений. Как не было сомнений и в том, что то был не простой человек – он бежал, как олень, и исчез, как олень. Он прячется тут, говорила им река. Где-то здесь, дразнила она, может быть, там, где вы меньше всего ждете… прямо под носом. Они опустили луки, не сводя глаз с зелени холодного, быстрого потока.
   Куда он исчез? Может он умеет дышать как рыба? Или река с ним заодно? Тишина повисла над рекой. Воины шарили глазами по берегу в поисках разгадки. Молодежь нарушила молчание, перешептываясь, выпадая таким образом из круга ожидания. Запах добычи был слишком близко, чтобы можно было ждать дольше. Когда они залпом выпустили в омут стрелы, никто из старейшин не поднял руки, чтобы остановить их. Пуская пузыри, всплыли оперенные хвосты стрел; мальчишки бросились собирать их. Сразу же возникло опасное искушение оседлать коряги и, вглядываясь в зеленые воды, пускать стрелу за стрелой в мельтешащие тени.
   Старики по-прежнему не делали ничего, чтобы остановить их. Собственная упоительная ловкость, с которой юнцы лисьим шагом пробирались вдоль голых полузатопленных стволов, перепрыгивая с одного на другой, заставляла их визжать от восторга. Вдруг из-под воды раздался рев, словно проснулся спящий левиафан. За ним последовал мерзкий, чмокающий звук. Одно торчащее из воды бревно, толщиной с лодку, ушло в глубину, а другое, наоборот, всплыло на поверхность.
   Джон Кольтер, все еще обнимая торчащее из ила бревно на дне омута, начал беспокоиться. Бревна вокруг него начали скрипеть и стонать, все пришло в движение, словно дно реки хотело поменяться местом с поверхностью, пытаясь встать с ног на голову. Он ничего не видел, а лишь ощущал дрожь своего спасительного дерева и молил Бога, чтобы оно не всплыло в этом круговороте.
   На поверхности одно их всплывших бревен прижало юношу-индейца к верхушке кольтерового дерева, отхватив ему ногу у колена, словно комариную лапку. Паренек издал отчаянный вопль, и его кровь окрасила воду над головой Джона. Конечно, ничего этого он не видел, но какая-то часть его чувствовала все, знала, что происходит. Омут превратился в сущий ад, бревна зашевелились, из илистого дна вырывались пузыри величиной с пушечные ядра, коряги скрипели, словно раненые киты.
   Охваченный страхом, Кольтер попытался отвлечь себя от грозящей опасности. Он не мог думать ни о чем другом, кроме как, что в любую секунду бревно, ставшее его спасителем, вытолкнет его из воды, и постарался обмануть свой разум воспоминаниями. Однажды, два года назад, когда он охотился вместе с Мериуэзером Льюисом, пришлось ему как-то съезжать верхом с крутого берега. Лошадь, копыта которой были обернуты оленьей кожей, чтобы облегчить езду по каменистой тропе, поскользнулась на мшистом камне и опрокинулась назад. Кольтер не успел освободить ноги из стремени. Мериуэзер Льюис беспомощно смотрел с другого берега, как его лучший охотник и наездник валится в стремнину, где вместе с лошадью, связанный с ней стременем, исчез в пене водоворота.
   В тот день Кольтер стал предметом веселых шуток. Ибо Он всплыл на поверхность ярдах в пятнадцати вниз по течению, верхом, сжимая в правой руке приклад ружья. «Счастливчик ты, Джон Кольтер», – сказал тогда Поттс, качая головой и удивляясь, как это человеку удалось сохранить ирландскую удачливость, но избавиться от шотландской невезучести.
   – Это не просто везение, – рассудительно заметил Льюис, продувая свою трубку, – у этого человека милость Божья зашита в кожаной куртке.
   «Зашита ли она еще?» – думал Кольтер, втягивая в себя воздух из нароста. Он не был особенно набожным, хотя и молился, как каждый нормальный человек, когда положено. Правда, до сих пор он не беспокоил Господа своими глупыми просьбами, чувствуя, что как-нибудь и сам выкрутится. И вот теперь, всасывая по каплям драгоценный воздух, окоченев от холода, оглохнув от стука крови в голове, он решил, что дольше так продолжаться не может. Право слово, лучше последовать примеру Поттса и дать пронзить себя стрелами, чем стать жертвой пытки.
   Черноногие на берегу, сделав шесты из ольховых стволов, пытались с их помощью освободить смертельно раненного юношу, который безучастно смотрел на своих спасителей. Используя шесты как рычаги, мужчины и юноши двигали ими вверх и вниз, но бревно, прижавшее раненого паренька к дереву Джона Кольтера, отказывалось подаваться.
   Наконец получилось. Мужчины на берегу налегли на шесты, согретый солнцем полдень содрогнулся от слаженного крика, и бревно подалось. В тот же миг дерево Джона Кольтера совершило полный оборот вокруг своей оси и, словно наполненное воздухом, тяжело вылетело из воды.
   Выловив из воды раненого, черноногие прыснули в разные стороны от берега под защитную сень деревьев. А Джон Кольтер летел в небо, подобно ракете. Старое дерево описало в воздухе пируэт, словно раненый кит, и плюхнулось в воду.
   Пока индейцы были заняты спасением собственных жизней, Кольтер незамеченным рухнул в крону тополя, нависавшего над берегом. Ошеломленный, он огляделся и понял, что сидит в покинутом вороньем гнезде. Внизу все еще продолжалась грохочущая битва бревен, которые ворочались в пене, обдавая белыми фонтанами заросли ивняка.
   Минуту спустя племя вернулось на берег, чтобы теперь, когда волнение на реке прекратилось и коряги и бревна спокойно покачивались в ее водах, отыскать изуродованное тело Джона Кольтера. Когда через несколько минут этого не случилось, они решили обыскать берег. Старики, покачав головами, послали быстроногих молодых воинов на восток, запад, север и юг. Остальные принялись разбивать лагерь вдоль берега. Им ничего не оставалось, только ожидать всплытия тела или возвращения с добычей поисковой команды. Каждый фут земли был обследован. Белобровый был где-то здесь, он не мог исчезнуть.
   Но река обманула их. Легенда оказалась права: у реки раздвоенный язык, как у змеи, и говорит он на тысячу ладов.
   Когда воины вернулись ни с чем, не обнаружив и следа беглеца, было решено ночевать здесь, а утром послать лучших следопытов осмотреть болото. Старики согласились с тем, что это единственное место, где может прятаться Кольтер. День, который начался обещанием славной добычи, заканчивался глубокими раздумьями о человеке, которого они прозвали Белобровым. Был ли он обычным двуногим, как они? Или же это некое могущественное существо, только с виду похожее на человека? Старейшины долго размышляли над этим, и каждый держал при себе свои мысли, не доверяя их остальным.
   Бог Богов, наблюдавший за Джоном Кольтером, выудил его из реки и забросил на дерево, спрятав его в вороньем гнезде из тополиных и ивовых прутьев. Теперь, скрытый от глаз неопавшими листьями тополя, он был невидим для преследователей, но сам из своего укрытия мог видеть все, что происходит внизу.
   Осознав, что надежно спрятан, Кольтер решил осмотреть ноги, утыканные колючками. За годы охоты с Льюисом он научился вытаскивать эту болезнетворную щетину, иголка за иголкой. Солнце, окрасившее западный склон холма, показало, сколько еще осталось до того часа, как осенние тени наполнят долину. Он с удвоенной энергией занялся спасением исколотых ног.
   Мозоли прожитых лет хорошо защитили ступни. «Где ты достал такие ноги, Джон?» – спросил его однажды Поттс, когда они сидели у костра.
   – Они плясали, – ответил Джон Кольтер, – на муравьиных кучах манданов, на снегах кроу, на выжженных холмах черноногих…
   Они посмеялись над кольтеровой любовью к поэзии, к замысловатым фразам.
   – Видел я тех муравьев, – усмехнулся Поттс, – и снега кроу, когда ты босиком удирал, как ошпаренный, от ватаги их воинов, но не родился еще белый человек, который сможет убежать от черноногих. Они лучшие бегуны в Скалистых горах.
   – Это было у подножия Галлатина, я бежал, спасая свою шкуру. В одном ботинке, кровь хлестала из ноги, раненной мушкетной пулей черноногих – и это подлинный факт, – возразил Кольтер.
   Он рассказал Поттсу легенду о том, как черноногие получили свое имя, пробежав по горящим холмам. Сказку давних времен о людях, прошедших по выжженной земле, которая пожирала их мокасины и жгла подошвы ног, и оставивших черный след на траве.
   Теперь его собственные ноги напоминали задницу испуганного дикобраза. Но выглядели они не хуже, чем год назад, когда он тащился, ковыляя на одной ноге, пятьсот миль, без огня, имея при себе лишь небольшой мешок с бусами, киноварью, иголками и пачкой табаку – все, что осталось от торговли с кроу. Он вспомнил лагерь, где кроу зимовали в 1806 году. Они кормили лошадей тополиной корой, а когда ее не хватало и температура падала до минус сорока, индейцы выкапывали низенькую вечнозеленую травку, пахнувшую, как полынь, и ею кормили голодающих животных. Кольтер ел ее сам и нашел, что она суховата, но вполне съедобна.
   Живя с кроу, Кольтер научился, как рассказал Поттсу, бегать босиком по снегу – занятие, к которому он даже пристрастился. Ему понравилось испытывать свою выносливость и умение терпеть боль. Сейчас, сидя в брошенном вороньем гнезде, Кольтер решил взвесить свои шансы. До сих пор у него не было причин жаловаться на своего ангела-хранителя – одно чудо следовало за другим. Может, Льюис был не так уж неправ. И все же охотник в душе знал, что счастье в любой момент может изменить.
   Черноногие окружали его со всех сторон, разведя костры и укладываясь спать на одеялах. Запах стелющегося дыма и вареного мяса достиг ноздрей Джона и напомнил о том, что он не ел с рассвета. В животе заурчало. Он оторвал немного тополиной коры. Ему нужна была не сама кора, а сладкая прослойка между корой и стволом. Соскребая ее ногтями, он понемногу кидал ее в рот, стараясь жевать долго и медленно, чтобы заглушить спазмы в желудке.
   Черноногие ели полоски оленины, которые коптили, нацепив на палки. Ночь надвигалась холодная, с первыми зимними заморозками, высоко в горах уже выпал снег. Большинство воинов отправились обратно в деревню. Развлечение закончилось, охота превратилась в засаду. Остались лишь те, кто был терпелив, другие же побрели к теплу жен, домашним очагам и бизоньему мясу. Мальчик, изуродованный разбушевавшимися корягами, скончался от потери крови. Скоро в деревне начнутся рыдания, погребальный плач и членовредительство: родственницы погибшего будут резать себе руки, чтобы доказать свое безутешное горе.
   Самый быстрый бегун черноногих – старший брат умершего мальчика – был среди тех, кто видел Кольтера, словно змея извивающегося на траве. Тогда он усомнился, стоит ли забирать человека, сошедшего, как он думал, с ума. В его племени жил безотчетный страх перед безумием, и к сумасшедшим, которые считались повязанными с Богами, старались не подходить близко. Но теперь, сидя со своим дядей перед маленьким костром, воин знал, что Кольтер не был безумен, а если и был, то это безумие сороки, способной одурачить человека до смерти.
   Белобровый не был сумасшедшим…
   – За таким человеком, – сказал дядя, которого звали Длинная Рука, – наблюдают Боги. У белых людей свои Боги. Они не такие, как наши, но у них тоже есть сила. И они приглядывают за Белобровым.