Роджер Желязны, Джеральд Хаусман
ДИКИЕ ЗЕМЛИ
Посвящается с благодарностью Джону Г. Нейхардту, Бертону Харрису и Фреду Маасу
ОДИН
КОЛЬТЕР
В 1808 году человек по имени Джон Кольтер обнаженным пробежал свыше ста пятидесяти миль, преследуемый несколькими сотнями воинов племени черноногих.
Три развилки, осень 1808 года.
Джон Кольтер, которого кроу прозвали Сихида, или Белобровый, понял, что попал в переплет. Иначе с чего бы маленькие волоски на шее встали дыбом?
Джон выгнул шею, прислушался. Вниз по течению крапивник, секунду назад заливавшийся в кустах, оборвал свою песню.
Похоже, подумал Джон, я зашел слишком далеко.
Кольтер был охотником и метил тропы для компании Льюиса и Кларка. Поговаривали, что он дальше всех забрался в неисследованные нагорья Западных Скал, в одиночку открыл грязевые источники Йеллоустона – место, которое старожилы до сих пор называют Кольтеровым Адом, – а за год до того едва не расстался с жизнью в непроходимой чаще. Его вместе с небольшим отрядом плоскоголовых и кроу окружили и забросали стрелами черноногие. Кольтер получил свинцовую пулю в щиколотку и еле дополз до лагеря. Он выжил и благодарил судьбу, с трудом поверив в удачу.
Позади Кольтера, в реке, где охотники расставили бобровые ловушки, плескался его друг Джон Потгс. Где-то далеко, в туманной глубине леса, раздался и вдруг оборвался истерический крик сороки. Поттс ничего не услышал, а если и услышал, то не обратил внимания, продолжая возиться в воде.
Кольтер, кожей чуя опасность, вышел из зарослей ивняка и замер, вслушиваясь.
Из-за кромки скал над кронами деревьев донесся приглушенный грохот.
– Бизоны? – донесся от реки голос Поттса.
Кольтер и не подумал ответить.
Он видел, как они стекают вниз по склону – не менее тысячи черноногих, похоже, целое племя. Через пару минут Кольтер и Поттс были окружены.
– Глянь-ка, сколько воинов пожаловало за головой старого Сихиды! – мрачно процедил Поттс, заметив индейцев.
Сотни стрел нацелились на них, но Поттс упрямо потянулся за ружьем. В воздухе пропели перья, Поттс запнулся, упал на колени, выдавил: «Джон, меня убили.» – и рухнул в поток лицом вниз.
Кольтер знал, что последует дальше. Он разглядывал лица, ястребиные перья, колышущиеся в солнечном свете, вставленные в черные потоки блестящих волос стариков, зрелых мужчин и совсем еще юнцов, облаченных в оленью кожу и купленную у торговцев фабричную одежду. Их было много. Не так много, как ему показалось раньше, но какая разница? Достаточно, чтобы замучить его до смерти – а именно это, знал Джон, они собирались сделать.
Человек, шагнувший вперед, был похож на шамана. Волосы стянуты на затылке в тугой пучок, из него воинственно торчало воронье перо. Обнаженная грудь исчерчена шрамами в виде петель – узор, оставленный острым ножом.
Кольтер не шевельнулся, когда нож шамана заплясал на его рубашке и штанах из оленьей кожи. Несколько взмахов лезвия, и Джон кожей ощутил осеннюю прохладу. Шаман освободил его от одежды, оставив лишь подобие набедренной повязки, укоротив штаны. Похоже, он получил шанс выжить. Индейцы что-то задумали, сохранив его достоинство.
Шаман на языке кроу спросил, может ли Кольтер бежать. Джон покачал головой. Тогда шаман провел ножом по грудной мышце Кольтера. Из маленького надреза на коже закапала кровь. Вздох изумления вырвался из множества глоток.
– У меня кровь, – крикнул Кольтер на языке кроу, – Такая же, как у вас.
– Я вижу, – ответил шаман, но глаза его были пусты. – Ты побежишь, – вынес он приговор.
– Когда? – спросил Кольтер.
– Сейчас, – сказал шаман. – Беги!
Люди с перьями в волосах в предвкушении охоты подались назад, освобождая дорогу. Кольтер побежал. Собственная скорость на старте удивила его. Он рванул вперед, словно желтый олень. По белой поляне вдоль реки, где в воде лежал его мертвый друг.
Оторвавшись ярдов на восемьдесят, Кольтер услышал глухой стук – это одновременно упали на землю сотни одеял и кожаных наколенников. Когда разрыв составил две сотни ярдов, земля задрожала от ног воинов. Он не осмелился оглянуться, чтобы не потерять скорость. И бежал теперь так, что сам едва поспевал за своими ногами, хотя понимал, как все это глупо: чем дольше черноногие будут ловить, тем больше они будут пытать его, когда поймают. Всего лишь дело чести, а вовсе не признак злобности нрава.
К сожалению, подумал Джон, нельзя и надеяться долго выдержать подобную скорость.
Хотя в глубине души некая частица его была уверена в победе – тот отчаянный человек, который на свой страх и риск в середине зимы в одиночку преодолел пятьсот миль. Пробираясь сквозь чащу и бурелом, переваливая через заснеженные пики, он упорно тащил тюки с бусами, киноварью, иглами, ножами и табаком, предназначенными для торговли с индейскими племенами. В стычках с манданами, хидацами и абсарокасами охотники частенько выходили победителями. Прошлой зимой, правда, не повезло его другу Эдварду Роузу: он потерял большую часть носа, которую ему откусили в драке, а на лбу его теперь красовался безобразный шрам от горящей шишки индейца. Именно Роуз научил Кольтера бегать босиком, показал, как сбивать шаг, подобно раненому кролику, а потом, когда соперник готов уже обогнать, сокрушить его дух долгим мощным рывком.
Аскетизм Кольтера давно стал легендой. Писец, работавший на Льюиса и Кларка, называл его «вторым Дэниелем Буном». Кольтер в ответ только фыркал. Если он и напоминал кого-то, то своего ирландского дедушку Микайю, который поселился в Стюартс Дрэфт, в штате Вирджиния, и был убежден, что, если на хвост птице насыпать соли, ее всегда потом можно будет поймать. Птицы, говорил Микайя, похожи на меня, как, впрочем, медведи, волки и индейцы.
Кольтер почувствовал, что в груди начинает разгораться огонь. Первый признак утомления. Ступни покрылись серебристым мехом колючек, что тут и там валялись среди сухой травы. Топот позади несколько стих, превратившись в ровный далекий гул, на фоне которого выделялись шаги самых быстрых бегунов. Джон позволил себе быстро оглянуться и увидел невдалеке три склоненные в беге фигуры, а за ними, в пыльном, пронизанном солнцем облаке, угадывались силуэты остальных. Ему удалось, похоже, оторваться от основной массы племени. Хотя, возможно, это могло быть уловкой. Иногда черноногие специально высылали вперед спринтеров. Словно волки на охоте: когда самый быстрый из преследователей упадет, олень тоже лишится сил и не сможет уйти от стаи.
Кольтер знал: чтобы сохранить себе жизнь, он должен загнать самого быстрого тренированного бегуна, должен заставить их поверить в то, что в нем есть нечто, чего нет у них. Обычно на соревнованиях он бежал следом за лидером, укрываясь за его спиной от встречного ветра. А когда приходило время, обгонял и, оказавшись впереди, несколько замедлял свой адский спринтерский рывок. Так продолжалось с полмили или чуть больше, пока у преследователя не начинало сводить мышцы. Он побеждал всегда. Мериуэзер Льюис сказал о нем однажды: «У Кольтера никогда не появляется второе дыхание. Может, его у него и нет».
Но здесь, у развилки Джефферсона, в гонке за собственной жизнью, у Джона Кольтера не было выбора. Второе дыхание появилось, вернее сказать, дыхание смерти. Так, держа разрыв в сотню ярдов, он пробежал около мили, пока не понял, что те трое позади не сделали попытки догнать. Они бежали локоть к локтю, Джон чувствовал их затылком: жилистая грация бесконечного индейского бега.
Кольтер опережал своих преследователей, но не настолько, чтобы вымотать их или сломить их дух. Они неумолимо приближались, и ждали лишь подходящего момента, чтобы отчаянным рывком догнать дичь. Их глаза буравили его плечи и спину, стараясь отыскать признаки слабости, караулили любое неверное движение. Ум Кольтера бился в отчаянных поисках выхода. Охотник чувствовал, что слабеет: во рту появился металлический привкус, сердце гудело, как колокол, кипящий жар поднимался в груди. Он знал, что бежит слишком быстро. Но замедлить бег означало оставить всякую надежду. Во что бы то ни стало нужно было бежать быстрее воинов, сбить их с длинного индейского шага, дать понять, что сдаваться он не собирается.
Когда-то от бегунов-манданов он научился приему фиксировать взгляд на какой-нибудь далекой цели, пока все остальное не исчезнет из виду. Расплавленное золото листьев огромных тополей у слияния рек стало теперь ориентиром Кольтера. Вот на этих-то деревьях, склонившихся над рекой, он и сосредоточил все свои мысли, и пламя октябрьских листьев заполнило теперь его мозг без остатка. Сосредоточившись, он рванулся вперед с новой силой.
Воины отметили твердую поступь Кольтера. Еще миг назад высокий белый человек впереди, блестя от пота, начал было припадать к земле и самый быстрый из индейцев уже мысленно планировал сократить разрыв: белый выглядел уставшим, плечи его начали нырять. И вдруг он полетел вперед, словно на крыльях безумия, уносясь от преследователей.
Дабы не потерять его, лидер тоже ускорил шаг. Его товарищи, по-собачьи державшиеся рядом, начали отставать.
Ни один человек не сможет бежать так долго, сказал себе лидер.
Кольтер, опередивший их на двести ярдов, услышал позади стук упавшего наземь оружия. Копья, луки, длинные ружья были брошены индейцами, чтобы облегчить бег.
Хорошо, обрадовался он, они начали беспокоиться.
Боль в груди превратилась в тошноту, но Кольтер чувствовал удовлетворение оттого, что заставил индейцев бросить оружие, которым те собирались убить его.
К исходу второй мили Кольтер почувствовал боль в правой щиколотке. Он вспомнил давнюю рану, вызванную свинцовой пулей – подарочек того племени, что сегодня собиралось поймать его.
Раздробленная в двух местах кость срослась плохо и теперь посылала предупреждение организму: нужно замедлить бег. Но не это занимало сейчас мысли Кольтера. Расплавленное золото листьев горело в мозгу, и тело его – слабое и жалкое – уже не принадлежало ему. Не принадлежали ему и ноги, утыканные серебристыми колючками кактусов. Не принадлежали ему ни сломанная щиколотка, ни нос, который начал кровоточить, ни горло, забитое пылью. Только золотое сияние листьев. Только…
Вдруг он споткнулся и упал. Нога все-таки подвела. Перекатившись через правое плечо, Кольтер неуверенно встал на ноги. Достигнутый с таким трудом разрыв был потерян. Он увидел приближающуюся фигуру лидера, сильного и быстрого. Проклиная свинцовый шарик, раздробивший лодыжку, Кольтер побежал снова. Но это уже был не тот бег. Появилась хромота, шаг стал коротким и рваным, каждое движение отдавалось болью в поврежденной ноге.
Люди с волчьими глазами позади заметили хромоту и прибавили ходу – один, длинноногий, впереди, двое, чуть приотстав, следом. Большой олень загнан, поняли они, и кровавая песня уже звучала в их ушах.
Кольтер все еще пытался бежать, только теперь мягче сгибал ногу в колене, щадя сломанную кость, более ровно ставил ступни, наклонившись вперед, как учили его манданы, плечами разрезая встречный ветер. Болевой порог был пройден, и время для него словно застыло.
Похоже, он не чуял горящей стрелы, пронзившей мозг. Не чувствовал вкуса крови, лившей из носа. Струящейся по лицу, заливающей грудь. Барабанный бой в ушах был хуже, чем агония, охватившая сердце – наковальня за грудиной.
Кровь бежала, и бежал Кольтер, оставляя за собой след алых капель на ветру. Черноногие, увидев это, рванули вперед с новыми силами. Ско-ро, ско-ро, выбивали их ноги. Кольтер распробовал соленый вкус собственной крови, и это придало ему мужества – а может, и нет, ибо сейчас он уходил в ту страну, где разум не помнит хозяина. Золотые деревья исчезли, исчезло и солнце – его, словно замерзшие скелеты, обступили голые деревья зимы. И хотя он по-прежнему бежал в вязком осеннем солнце, Джону казалось, что он танцует танец смерти среди скелетов деревьев. И вот наконец он взмыл над преследователями каркающим вороном с серебряно-черными крыльями.
Джон чувствовал, что летит. Ног не было, они превратились в великую Миссури, и ей было невдомек, что над ней летит человек. Вдруг Джон оказался рядом с Кларком и Друйярдом, они вытаскивали из реки чудовищного сома. Способная проглотить ребенка тварь была шести футов длиной, ее усы висели, как плети. Кольтер теперь плыл в глубоком чистом потоке собственного сознания, бодрствующий, но вроде как неживой. Он чувствовал и реку, и миссурийского сома, слышал звонкий смех манданских дьяволят. Маленькие красные чертенята жили в огромных муравейниках за деревней. Он видел их, вспоминая зимние рассказы о том, что они вытворяют с пленниками. Хихикая прямо в уши, они щипали его острыми коготками и колотили по затылку боевыми палицами.
Джон прыснул со смеху. Теперь ясно, почему пришли демоны. Это то самое сумасшедшее место, названное его именем. Кольтеров Ад. Багряное гиблое место. Зияющие внутренности земли, тошнотворная паровая машина, адская отдушина – лучше бы ему не открывать его. Только племя безумных индейцев могло жить там, индейцы-собаки, которые ползали на корточках среди дымных теней, выкапывали коренья и жарили их на горячих камнях. Кольтер пошел за муравьиные кучи, невзирая на просьбы манданов и вопреки желаниям кроу, и очутился в багряном гиблом месте, встретив там индейцев-собак, пригласивших его разделить с ними трапезу из горьких клубней и погрузиться в их кипящие купальни.
В этот миг он проснулся и обнаружил, что лежит на спине, бешено извиваясь. Его преследователи, все трое, окружили его, застыв в изумлении. Несколько секунд он выплывал из сна и все еще видел багровый пар и алых туманных призраков, пока холодная ясность рассудка не обрушилась на него. Скрюченными пальцами он принялся сдирать с себя клочья смертоносного сна. Оттолкнувшись локтями, Джон сел. Ладони нащупали травянистую почву развилки Джефферсона. Взглянув вверх, он увидел стайку черных птиц с красными крыльями, щебечущих в залитой солнцем кроне тополей.
«Боже правый, – подумал он, – я все же добежал». Когда расплывчатые края смертного сна исчезли окончательно, Кольтер вернулся в реальный мир и обнаружил воинов-волков, которые молча ждали, наблюдая. Их ножи сверкали на солнце, воздух полнился их тяжелым дыханием. Кольтер пошарил в жухлой траве в поисках хотя бы камня. Ничего. Джон загреб две пригоршни сухой серой травы. Воины, решив, что он хочет бросить что-то, немного отступили. Кольтер расхохотался в ответ, плюнул кровью в волка-лидера, подкинул в небо пригоршни заиндевевшей травы и станцевал танец, которому его научили демоны, хмельной пируэт, ломкий и почти нечеловеческий, словно кривлянье лунатика. Кровавые брызги взметнулись в воздух, и черноногие отпрыгнули еще дальше, рассекая воздух ножами.
Закончив последний неимоверный пируэт, Кольтер внезапно встал прямо. Слабая улыбка изогнула запекшиеся кровью губы. Он сдвинул ноги вместе, протянул вперед ладони и изобразил приветственный жест кроу.
Черноногие переглянулись и опять шагнули назад, колеблясь. Это не их добыча, говорили глаза индейцев. Он безумен и нуждается в знахаре. Он истощил себя бегом, убил собственную голову. Безумный бегун стал безумным призраком, ходячим мертвецом.
И они еще раз шагнули назад.
Кольтер наступал на них, повторяя приветственный жест. Земля задрожала от топота приближающегося племени. Небо пожелтело от пыли, взбиваемой множеством ног. Бешеное месиво ног и пыли было уже ярдах в трехстах.
Кольтер снова взвился в небо, как горный козел, ударив ногой об ногу. Трое черноногих отпрянули, торопясь освободить дорогу безумному. Выйдя из исступленного пируэта, Кольтер оттолкнулся согнутыми ногами и рванулся к песчаному берегу. Река была всего в нескольких футах. Джон разрезал телом золотое покрывало опавших листьев и исчез.
Стрелой он пронзил зеленоватый сумрак. Ледяная осенняя вода огнем обожгла кожу, но он не чувствовал холода, мощно загребая руками.
В тот момент когда он пробил поверхность реки, трое черноногих подбежали к берегу. За те несколько минут, пока они шарили в воде в поисках Кольтера, один за другим подтянулись остальные, с трудом переводя дух. Вслед за тяжелым дыханием и хриплыми криками самых торопливых на берегу медленного потока собралось все племя.
А в это время в сотне ярдов вниз по течению Кольтер набрал полную грудь воздуха и снова нырнул. Он прекрасно чувствовал реку, зная, где дно плоское, где поток скачет по порогам, а где закручивается вокруг топляков и бобровых плотин. Подобно тени, скользил он над песчаным дном. Мальки, быстрые, как стрелы, прыскали прочь при его приближении, большие сонные сомы удивленно уступали ему дорогу.
Река была для него открытой книгой. Здесь поток раздваивался, обвиваясь вокруг коряги. Там закручивался лабиринтом мраморных струй. Здесь дно было коричневое, там серое или рыжеватое от песка. Через некоторое время берега раздвинулись и поток полился свободно, и водоросли развевались, словно женские волосы на ветру.
Скоро, подумал Кольтер, я достигну места, где лежат большие топляки. Места, где целые тополя без коры придавили друг друга ко дну, зажатые излучиной, вспомнил он.
А помнил он хорошо. Здесь река, играя, словно выдра, с собственным хвостом, образовывала глубокий, зелено-голубой затон. Коряги, которых, как огня, боялись плотогоны, цепляли и топили бревна, а потом неожиданно отпускали их, и те разбивали плоты, словно спичечные коробки. Коряги. Кольтер хорошо познакомился с ними, когда сплавлялся по реке с Мериуэзером Льюисом. Настоящие речные дьяволы. Стоит наткнуться на одну, как она не хуже пружины капкана выскакивает из глубины и начинает вращаться, пока не уйдет вновь в глубину под действием собственного веса.
Однажды Кольтер видел, как коряга подбросила человека в воздух на пятнадцать футов, Бедняга упал между двумя вращающимися бревнами и потерял ногу до колена. Коряги так переплетались, что их равновесие зависело и друг от друга, и от спокойствия реки. И вот теперь он приближался к месту затопления огромных деревьев, а черноногие, заполонив берег, десятками вбегали в реку, одни плыли, другие бежали, и все они волновали воду. Те, кто не бросил копий, прочесывали реку, втыкая их в илистое дно в надежде наткнуться на мягкую плоть.
Во взведенном капкане топляка и охотники и дичь одинаково становились добычей. Кольтер ушел в глубину. Пробираясь между скользкими бревнами, он нашел то, что искал. Большой нарост. Когда гигантские деревья еще были живыми и держались корнями за землю, в этих наростах гнездились муравьи-древоточцы, проделывая тайные ходы через сердцевину дерева от комля до кроны. Если повезет, он может найти подобие дыхательной трубки. Решив рискнуть, Джон с силой выдохнул из легких остатки воздуха в отверстие нароста и глубоко, доверчиво вдохнул…
Воздух, животворный воздух ворвался в легкие! Теперь на глубине десяти футов в темной зелени реки он мог дышать, обнимая руками голое дерево, мог вдыхать кислород и, пока черноногие ищут его, хоть несколько минут оставаться невидимым.
ДВА
ГЛАСС
В 1823 году изувеченный медведем охотник по имени Хью Гласс прополз свыше сотни миль по дикой местности от Большой Долины до реки Миссури.
Великая река, осень 1823 года.
Для Хью Гласса это был единственный шанс поразить медведя, но ему так и не удалось узнать, попал он в зверя или промазал. Медведь навалился на него, отбив ружье прежде, чем Хью успел выставить приклад. Тяжелая лапа ударила в лицо, сплющив нос и разорвав лоб. Зверь передними лапами обхватил охотника, обдав его зловонным дыханием – тошнотворной смесью гниющей плоти и терпкого мускуса, приправленной сладостью ягод и меда, вызвавшей в памяти запах начавшего разлагаться покойника, терпеливо ожидающего на краю могилы замешкавшихся безутешных родственников.
Душа обмерла в груди, и окружающий мир стал растворяться в водовороте серо-белых хлопьев, пока кровь заливала глаза, струясь по изуродованному лицу в заиндевевшую бороду. Крупный мужчина, сам похожий на медведя, не закричал, он даже не успел почувствовать страха; мощное объятие выдавило из него почти весь воздух, лишив голоса, а нападение было столь внезапным, что не было времени испугаться. В том, что случилось с ним, не было ничего необычного. Хью был охотником, снабжал мясом факторию численностью в 80 человек и давно познакомился со смертью. Просто теперь пришел его черед. Жаль, что он не успел попрощаться с Джеми, но ведь всегда остаются какие-то незаконченные дела. Треск собственных ребер не казался уж столь ужасным в тающем серо-белом водовороте, а хруст бедра можно было принять за звук сломанной ветки в притихшем лесу. Удара о землю он уже не почувствовал.
Джеми верхом на лошади поднимался по склону, цокот копыт эхом отдавался в холмах. Весь день он провел в поисках Гласса, и вот уже тени стали расплываться, а небо окрасилось багрянцем в закатных лучах солнца. Ветерок принес запах Великой реки. Старик охотился в этих оврагах, его лагерь должен быть где-то поблизости.
– Хью! – позвал он.
– Хью! – скатилось с холмов.
Он поехал дальше на северо-запад, время от времени выкрикивая имя друга.
На вершине второго холма конь, коротко заржав, встал как вкопанный. На десятки миль к закату простиралась плоская равнина. Внизу неспешно текла река, разделившись на два рукава, изгибалась, сверкая, и терялась в дымке. Джеми приподнялся в стременах, вглядываясь вдаль и поглаживая рукой расцвеченные золотом солнца волосы.
Недвижное очарование заката нарушила лишь стая ворон, с карканьем поднявшаяся с ясеня вдалеке. Первая звездочка зажглась в небесах. Слабый ветерок вновь прилетел с реки. Джеми еще раз окликнул друга.
Конь снова заржал и затанцевал под седоком. Джеми легонько похлопал его по боку и пустил с холма. Копыта скользили по размокшей глине склона. Оказавшись на равнине, конь пошел быстрее.
– Лагерь… – прошептал Джеми и снова крикнул. В ответ из глубины долины донесся ружейный выстрел, седок улыбнулся.
– Услышал, – обрадовался он и, смеясь, натянул поводья. Конь резво побежал, и Джеми замычал простенький мотивчик в такт копытам.
Впереди из травы вдруг встала фигура, вытянув руки. Машет?.. Конь фыркнул и попятился, попытался отвернуть. Это не был человек. Слишком большой, слишком…
Конь завертелся волчком, но Джеми все же успел заметить на земле под раскачивающимся из стороны в сторону косматым гигантом истерзанное человеческое тело.
Рука сама схватилась за ружье, но конь уже пустился прочь. Ругаясь, Джеми изо всех сил натянул поводья. Безрезультатно. За спиной послышалось шуршание травы – огромный зверь пустился в погоню.
Джеми вонзил шпоры в бока лошади и натянул повод. На этот раз она послушно повернула направо. Медведь пронесся мимо, а Джеми направил коня к реке, промчался по песку и поднял фонтан воды, врезавшись в воду.
Поток здесь был неширокий. Конь скреб по дну ногами, раня копыта об острые камни, но звериный рык сзади придавал ему сил. Вскоре он уже карабкался на другой берег.
Оглянувшись, Джеми увидел, что медведь остановился у кромки воды. Он развернул коня и расстегнул кобуру, извлекая ружье. Благодарение Богу, сухое.
Он описал ружьем дугу в воздухе, на миг замер, прицеливаясь, нажал курок.
Сквозь облачко дыма увидел, как медведь покачнулся вперед и рухнул в воду. Джеми смотрел на его агонию, припоминая охотничьи уроки Хью. Глаза его наполнились слезами при мысли о человеке, который вырастил его, как собственного сына.
Юноша торопливо переправился назад через реку. Минуту спустя подъехал к лежащему человеку и спешился.
– Хью, – прошептал он. – Не умирай, – он опустился на колени, повернул голову друга лицом к себе и содрогнулся при виде расплющенного носа и изуродованных бровей, сплошного месива крови и рваной плоти. – Хью…
Он не мог сказать, как долго смотрел на это печальное зрелище. Вдруг раздался слабый стон.
Джеми склонился над другом, чтобы убедиться, не померещилось ли ему. Ничего. Тишина. И вот наконец он услышал нечто похожее на вздох, потом стон, слабое движение.
– Хью? Это Джеми, – звал он. – Ты меня слышишь? В горле Хью раздался слабый звук, и вновь повисла тишина. Джеми огляделся. Хью разбил лагерь возле ручья – Джеми только теперь услышал журчание. Рядом лежала куча хвороста.
– Я разведу огонь, Хью. Согрею тебя. Ты только не умирай. Я быстро.
Достав нож, он наколол лучины. Обложил поленья грудой щепок и веток, поджег и начал подбрасывать ветки побольше. Солнце к тому времени уже село за горизонт, и на небе, словно огни далекого города, мерцали звезды.
Джеми присел возле израненного товарища. В свете костра его лицо выглядело еще более пугающим.
– О Господи, – прошептал Джеми. – Нужно обмыть его. Он пошел к ручью и намочил платок. Вернувшись, стал осторожно обтирать лицо Хью.
– Я помню тот день, когда ты спас мою задницу в битве с ри, – бормотал он. – Сколько мне было тогда – четырнадцать? Они убили всех, лишь я попытался удрать, да как раз на них и нарвался. Но тут подоспел ты. Застрелил нескольких и отбил меня. Выпорол потом, чтобы не совался, куда не следует. Боже мой, Хью! Не умирай!
Гласс не подавал признаков жизни.
– Это я, Джеми! – закричал юноша, схватив холодную руку друга и прижав ее к своей груди.