Я держал наличные деньги и кое-какие ценные вещи в верхнем ящике бюро, которое находилось в моей спальне. Еще несколько банкнотов я прятал в старом башмаке, небрежно брошенном в углу у входа. Хотелось думать, что вандал удовольствовался деньгами из бюро – я как раз на это и рассчитывал, пряча большую часть наличных денег в башмак.
Я пошел проверить.
В спальне тоже пронесся небольшой ураган, но его ярость уже явно пошла на убыль. Простыни были сорваны, а матрас перевернут. Два ящика бюро остались открытыми, но их содержимое не было выброшено на пол. Я пересек комнату, открыл верхний ящик и заглянул в него.
Все оказалось на месте, даже деньги. Я вернулся в прихожую, чтобы проверить башмак. Банкноты были там, где я их оставил.
– Вот и молодец, а теперь брось это сюда. – Голос показался мне знакомым, но я никак не мог сообразить, кому он может принадлежать.
Повернувшись, я увидел Пола Байлера, профессора геологии, который только что выбрался из чулана. В руках у него ничего не было, однако он не нуждался ни в каком оружии, чтобы его угрозы звучали вполне серьезно. Хотя Байлер и был невысокого роста, он отличался мощным телосложением, а шрамы на костяшках его пальцев всегда производили на меня сильное впечатление. Австралиец по происхождению, Байлер начинал свою карьеру инженером на рудниках в довольно глухих местах, лишь много позднее он занялся геологией и физикой, получил степень и начал преподавать.
Однако у меня всегда были с ним превосходные отношения, даже после того как я не стал заканчивать основного курса по геологии. Мы были знакомы с ним вот уже несколько лет. Правда, последние пару недель мы совсем не встречались, поскольку он куда-то уезжал. Я думал, что его нет в городе.
– Пол, что здесь происходит? – спросил я. – Только не говори мне, что это твоих рук дело.
– Башмак, Фред. Дай мне башмак.
– Если тебе нужны деньги, я с удовольствием одолжу…
– Башмак!
Я подошел к нему и протянул башмак. А дальше мне оставалось только стоять и смотреть, как он засовывает руку внутрь и вытаскивает свернутые банкноты. Сердито фыркнув, профессор резко сунул мне обратно башмак и деньги. От неожиданности я уронил и то, и другое.
Прежде чем я успел выругаться, Пол схватил меня за плечи, развернул и усадил в кресло, стоявшее возле открытого окна, где ветерок раздувал занавески.
– Мне не нужны твои деньги, Фред, – сказал он, свирепо глядя на меня сверху вниз. – Я хочу получить то, что мне принадлежит. Для тебя же будет лучше, если ты дашь мне совершенно честный ответ на следующий вопрос: знаешь ли ты, о чем я сейчас говорю?
– Не имею ни малейшего представления. У меня нет ничего, что могло бы тебе принадлежать. Позвонил бы и спросил по телефону. Не было никакой необходимости вламываться сюда и…
Он отвесил мне оплеуху. Не слишком сильную. Но достаточно увесистую, чтобы заставить меня замолчать.
– Фред, – сказал он, – заткнись! Заткнись и слушай. И отвечай на вопрос, когда я тебе его задам. Больше ничего. Комментарии оставь для другого случая. Я тороплюсь. Мне совершенно точно известно, что ты лжешь, потому что я видел твоего бывшего соседа по квартире, Хала. Он сказал, что это у тебя, потому что он оставил модель у тебя, когда переезжал. Я имею в виду одну из копий звездного камня, которую он взял после партии в покер в моей лаборатории. Помнишь?
– Да, – ответил я. – Если бы ты просто позвонил мне и спросил…
Он отвесил мне новую оплеуху.
Я потряс головой, чтобы она побыстрее прояснилась, ну и конечно, чтобы выиграть время.
– Я… я не знаю.
Он снова занес руку.
– Подожди! Я все объясню! Он держал ту штуку, которую ты ему дал, на письменном столе, в качестве пресс-папье. Я уверен, что он взял ее с собой – вместе с остальными своими вещами, – когда выезжал отсюда.
– Что ж, значит, один из вас лжет, – заявил Пол. – В данный момент под рукой у меня ты.
Он замахнулся в третий раз, но на этот раз я его ждал. Уклонившись от удара, я лягнул своего незваного гостя в пах.
Зрелище получилось впечатляющим. Даже захотелось остаться и посмотреть – ведь до сих пор мне еще не приходилось никого бить ногой в пах. Самым разумным было сейчас врезать ему по шее, пока он стоял согнувшись, или дать от души локтем по его мясистому носу. Однако в тот момент мое состояние не слишком располагало к разумным, осмысленным поступкам. Если уж быть честным до конца, я боялся этого человека и мне совсем не хотелось подходить к нему близко. К тому же недостаточный опыт по нанесению ударов в пах не позволял мне даже предположить, через сколько времени он оклемается и снова на меня набросится.
Поэтому вместо того чтобы стоять и смотреть на него, я решил заняться тем, что получалось у меня гораздо лучше.
В следующее мгновение, встав на ручку кресла, я выскользнул в открытое окно. Там был узкий карниз, пройдя по которому восемь футов направо, я ухватился за водосточную трубу.
Я мог бы продолжить движение и дальше, а потом без особых проблем спуститься вниз, но решил этого не делать. Здесь я чувствовал себя в полной безопасности.
Прошло совсем немного времени, и голова Пола показалась в окне. Посмотрев на меня и на узкий карниз, он выругался. Я закурил и улыбнулся.
– Ну, чего ты ждешь? – спросил я, пока он переводил дух. – Залезай ко мне. Может быть, ты гораздо крепче, чем я, Пол, но если окажешься здесь, рядом со мной, только один из нас вернется обратно. Внизу асфальт. Давай. Болтать каждый может. Покажи мне.
Он глубоко вздохнул, и его пальцы вцепились в подоконник. На миг мне даже показалось, что он сделает попытку. Однако Пол посмотрел вниз, а потом перевел взгляд на меня.
– Ладно, Фред, – сказал он голосом, которым обычно читал лекции. – Я не дурак. Ты победил. Теперь послушай меня, пожалуйста. То, что я сказал, – правда. Мне необходимо получить эту штуку обратно. Я не стал бы так вести себя, если бы это не было для меня жизненно важно. Прошу тебя, пожалуйста, скажи, ты говорил правду!
В голове у меня еще звенело от его оплеух. И мне совсем не хотелось быть симпатичным парнем. С другой стороны, должно быть, эта модель и в самом деле очень много для него значила, если он так себя повел. К тому же я ничего не выигрывал, скрывая от него то, что знал. Поэтому:
– Это была правда, – сказал я.
– И ты не имеешь понятия, где может быть камень?
– Ни малейшего.
– А мог кто-нибудь взять его?
– Запросто.
– Кто?
– Да кто угодно. Ты же знаешь, какие вечеринки у нас бывали. По тридцать, сорок человек.
Пол кивнул и оскалил зубы.
– Ладно, – сказал он со вздохом, – я тебе верю. Попытайся все-таки вспомнить. Хоть что-нибудь, чтобы дать мне ниточку.
Я покачал головой:
– Мне очень жаль.
Пол вздохнул. Плечи его опустились. Он отвел глаза.
– Теперь я уйду. Полагаю, ты собираешься обратиться в полицию?
– Да.
– Ну, я не в том положении, чтобы просить одолжений или угрожать тебе – во всяком случае, сейчас. Однако расценивай мои слова как просьбу и предупреждение одновременно. Не звони им. У меня достаточно неприятностей и без полиции.
Он отвернулся.
– Подожди, – окликнул я.
– Что?
– Может быть, если ты скажешь, в чем заключается твоя проблема…
– Нет, ты не сумеешь мне помочь.
– Хорошо, а если эта штука подвернется мне под руку? Что с ней делать?
– Если это произойдет, спрячь ее в надежное место и ничего никому не говори. Я буду периодически тебе звонить.
– Почему она так важна для тебя?
Он что-то пробурчал и ушел.
У меня за спиной кто-то прошептал:
– ТЫ МЕНЯ ВИДИШЬ, РЕД?
Я быстро повернулся, но там никого не было, а в ушах все еще звенело от ласковых приветствий Пола. Я пришел к выводу, что день выдался неудачный и что мне просто необходимо залезть на крышу, чтобы немного подумать.
Позже мимо пролетал полицейский вертолет – их интересовало, нет ли у меня суицидных намерений. Я сказал им, что починяю черепицу, и это их удовлетворило.
Происшествия и фрагменты воспоминаний продолжались…
– Я действительно пытался до тебя дозвониться. Три раза, – сказал он. – Никто не брал трубку.
– А тебе не приходило в голову, что можно просто зайти?
– Я как раз собирался. Прямо сейчас. Но тут ты и пришел.
– Ты звонил в полицию?
– Нет. Ведь я должен беспокоиться не только о себе: у меня теперь есть жена.
– Понимаю.
– А ты звонил им?
– Нет.
– Почему?
– Сам не знаю. Ну, наверное, хотел выяснить, что происходит, прежде чем сдавать его.
Хал кивнул, багровый этюд в синяках и пластыре.
– Думаешь, мне известно нечто такое, чего не знаешь ты?
– Совершенно верно.
– Ты ошибаешься, – заявил Хал, сделал глоток и, поморщившись, добавил сахару в свой чай со льдом. – Когда я открыл дверь в прошлый раз, на пороге стоял Пол. Я впустил его, и он начал расспрашивать меня об этом проклятом камне. Я рассказал ему все, что смог вспомнить, но его это не удовлетворило. Тогда-то он и начал давить на меня.
– А что потом?
– Я вспомнил еще кое-что.
– У-гу. Вроде того, что камень у меня – а это ложь, – с тем чтобы он оставил тебя в покое.
– Все было совсем не так! – возразил Хал. – Я сказал ему правду. Ведь камень действительно оставался у тебя, когда я уезжал. Я понятия не имею, что произошло с ним потом.
– Где ты его оставил?
– Последний раз я его видел на письменном столе.
– Почему ты не взял его с собой?
– Не знаю. Наверное, устал на него смотреть.
Хал встал и начал расхаживать по комнате, потом остановился у окна и выглянул на улицу, Мэри ушла в университет, она находилась на занятиях и когда приходил Пол, а потом мяч покатился по дорожке, которая привела ко мне.
– Хал, – сказал я, – ты говоришь мне всю правду, ничего не утаивая?
– Все, что существенно.
– Слушай, кончай темнить.
Он повернулся спиной к окну, посмотрел на меня, затем отвел глаза в сторону.
– Ну, – промолвил он, – Пол утверждал, что вещь, которая была у нас, принадлежит ему.
Я не стал обращать внимания на «мы».
– Так оно и было, – отозвался я, – раньше. Но я сам видел, как он отдавал тебе камень. Из рук в руки.
Однако Хал покачал головой:
– Все не так просто.
– Да?
Он сел и снова взял стакан с чаем. Постучал костяшками пальцев по столу, сделал быстрый глоток и снова посмотрел на меня.
– Да. Видишь ли, камень, который был у нас, действительно принадлежит ему. Помнишь тот вечер? Тогда мы допоздна играли в карты в его лаборатории. Шесть камней лежало на полке, над рабочим столом Пола. Мы сразу обратили на них внимание и спрашивали у него про них несколько раз. А Пол только улыбался и отвечал как-то таинственно или переводил разговор на другое. Позднее, прилично выпив, он сам начал рассказывать про камни.
– Вспомнил, – проговорил я. – Пол рассказал нам, что как раз на этой неделе его пригласили посмотреть на только что полученный от инопланетян звездный камень, который демонстрировался в Нью-Йорке. Он сделал сотни фотографий, используя всевозможные фильтры, исписал полную записную книжку заметками, собрал всевозможные сведения об этом камне, а потом занялся созданием дубликатов. Пол говорил, что хочет найти дешевой способ их производства, чтобы наладить выпуск сувениров. Полдюжины экземпляров на полке представляли его самые удачные достижения. Он гордился ими.
– Верно. Я заметил, что в мусорной корзине валяется несколько менее удачных образцов. Я поднял один из наиболее симпатичных и поднес его к свету. Камень мне понравился – на первый взгляд он ничем не отличался от тех, что стояли на полке Пол обратил внимание, что я держу в руках этот камень, улыбнулся и спросил. «Тебе он нравится?» Я сказал, что да. «Тогда можешь взять его», – разрешил он.
– И ты его взял. Именно так все и было.
– Да, но на этом дело не кончилось, – продолжал Хал. – Я взял камень с собой к столу и положил рядом с деньгами – так что всякий раз, когда делал новую ставку, смотрел на него. Через некоторое время я заметил в нем крошечный изъян у самого основания. Изъян был совсем незначительным, но чем больше я смотрел на него, тем сильнее он меня раздражал. Поэтому, когда вы оба вышли из комнаты за новой порцией холодного пива и лимонада, я подменил его на один из тех, что стояли на полке.
– Теперь я начинаю понимать.
– Ладно, ладно! Наверное, мне не следовало этого делать. В тот момент мне казалось, что ничего страшного не произойдет. Всего лишь пробные сувениры – отличие можно было заметить только если смотреть очень внимательно.
– Однако он заметил, когда выбрасывал неудачные экземпляры.
– Из чего следовало, что Пол считает оставшиеся превосходными и не станет их больше разглядывать. Да и какая тут вообще может быть разница? Даже если бы пропали все шесть, ответ представляется мне очевидным.
– Да, выглядит все именно так, как ты говоришь, надо отдать тебе должное. Но Пол все-таки проверил – а теперь получается, что камни имели куда более важное значение, чем он говорил в ту ночь. Почему?
– Я много думал об этом, – произнес Хал. – Первое, что приходит в голову – Пол придумал историю с сувенирами для того, чтобы просто похвастаться перед нами камнями. Предположим, что кто-то, представляющий ООН, обратился к нему с предложением сделать дубликат – или несколько дубликатов – для них? Оригинал бесценен, заменить его невозможно и он выставлен перед публикой. Чтобы не допустить кражи или избежать неприятностей с каким-нибудь маньяком, вооружившимся молотком, они вполне могли принять решение выставить на всеобщее обозрение дубликат. Пол – самый подходящий кандидат на выполнение этой работы. Стоит завести разговор о кристаллографии, как сразу всплывет его имя.
– Кое с чем я могу согласиться, – кивнул я, – но в целом твоя версия не выдерживает серьезной критики. Зачем беспокоиться о потерянном дубликате, если можно создать новый? Почему просто не забыть о потерявшемся камне?
– Нарушение режима секретности?
– Если дело в секретности, мы ее не нарушали. Это сделал он. Зачем было так нажимать на нас, когда мы уже практически забыли об этой истории? Нет, в твоей версии концы с концами не сходятся.
– Хорошо, что же тогда происходит?
Я пожал плечами.
– У нас недостаточно информации, – ответил я, вставая. – Если ты все же решишь обратиться в полицию, не забудь сказать им, что ты и в самом деле украл у него ту вещь, которую он так хочет вернуть.
– Ну знаешь, Фред, это удар ниже пояса.
– Зато правда. Интересно, какова подлинная цена камня? Я забыл, где проходит граница между мелкой кражей и серьезным ограблением.
– Ладно, твой намек принят. А что собираешься делать ты?
Я пожал плечами.
– Ничего, наверное. Буду просто ожидать дальнейшего развития событий. Дай мне знать, если тебе придет в голову что-нибудь новенькое.
– Хорошо. Ты сделаешь то же самое?
– Да.
Я направился к дверям.
– Ты уверен, что не хочешь остаться на обед? – спросил Хал.
– Нет, спасибо. Мне надо бежать.
– Тогда до встречи.
– До встречи. Не принимай эту историю близко к сердцу.
Я иду мимо темной пекарни. На стеклах блики света и тени.
«ТЫ ЧУВСТВУЕШЬ МОЙ ВКУС, БРЕД?» – прочитал я.
Поколебавшись, я остановился, оглянулся и увидел, что тени создали анаграмму из рекламной вывески. Фыркнув, я поспешил дальше.
Куски и обрывки…
Ближе к полночи, когда я испытывал новый маршрут, поднимаясь на собор, мне показалось, что я насчитал лишнюю горгулью2.
Однако, подобравшись поближе, я увидел, что это профессор Добсон, который устроился на контрфорсе – опять выпил и считает звезды.
Добравшись до ближайшего карниза, я присел рядом отдохнуть.
– Добрый вечер, профессор.
– Привет, Фред. Да, ты совершенно прав. Прекрасная ночь. Я надеялся, что ты присоединишься ко мне. Выпей со мной.
– У меня низкая сопротивляемость, – ответил я. – Я редко пью.
– Сегодня особый случай.
– Ну, тогда совсем немного.
Я взял бутылку, которую он протягивал мне, и сделал глоток.
– Хорошая штука. Очень хорошая, – похвалил я, возвращая бутылку. – Что это такое? И какой сегодня случай?
– Старый замечательный коньяк, который я берег двадцать лет ради сегодняшнего вечера. Звезды наконец свершили свой огненный путь и встали на нужные места – посылая мне доброе предзнаменование.
– Что вы хотите этим сказать?
– Я выхожу на покой, мне больше не придется участвовать в этих отвратительных крысиных бегах.
– О, примите мои поздравления. Я ничего не слышал.
– Так и было задумано. Мной. Терпеть не могу прощальных речей. Осталось завершить разные мелкие дела, и я смогу уехать. Наверное, на следующей неделе.
– Ну, надеюсь, вы получите удовольствие от своей отставки. Мне не так часто удается встретить людей, которые разделяют мои интересы. Мне будет вас недоставать.
Он сделал глоток из бутылки, кивнул, но ничего не сказал. Я закурил, посмотрел вниз на спящий город, а потом поднял взгляд на звезды. Ночь выдалась прохладной, ветер был влажным и освежающим. Снизу доносился негромкий шум моторов проезжающих мимо машин – казалось, стрекочут насекомые. Лишь изредка мелькали летучие мыши, на миг закрывая своими крыльями созвездия.
– Алькаид, Мицар, Алиот, – пробормотал я, – Мегрец, Фекда…
– Мерак и Дубхе, – добавил он, закончив перечисление звезд Большой Медведицы, чем изрядно удивил меня: и тем, что расслышал мои слова и тем, что знал названия остальных звезд.
– Они по-прежнему сияют там, где я оставил их много лет тому назад, – продолжал профессор. – Сейчас у меня возникло очень странное чувство – его я и пытаюсь проанализировать сегодня ночью. Доводилось ли тебе вспоминать о каком-нибудь событии из прошлого, которое вдруг становилось таким ярким, что все случившееся с тех пор начинало походить на короткий сон, будто все это произошло с кем-то другим – один майский день и не более того?
– Нет, – ответил я.
– Однажды, когда это с тобой произойдет, вспомни этот коньяк, – сказал он, сделал еще одни глоток и передал мне бутылку.
Я последовал его примеру и вернул коньяк обратно.
– Однако в действительности многие тысячи дней едва ползут. Мелкие шажки, не более того, – продолжал профессор. – Умом я все понимаю, но что-то иное отрицает мое знание. Я отчетливо ощущаю разницу, потому что для меня столь велико отличие прошлого от настоящего. Изменения накапливались. Космические путешествия, подводные города, успехи медицины – даже наш первый контакт с инопланетянами – эти события произошли в разное время, но ведь все остальное при этом не менялось. Мелкие шажки. Одинокие новшества. А потом, в другой раз, случается что-то еще. И еще. Не происходит множественных революционных изменений. Однако процесс постоянно нарастает. И приходит время отправляться на покой. Именно тогда у человека появляется время для размышлений. Он вспоминает свою юность в Кембридже и видит юношу, сидящего на крыше здания. Он смотрит на звезды. Он чувствует под руками черепицу крыши. Все, что произошло вслед за этим, – сплошное калейдоскопическое мелькание в монохроме. Только что он находился здесь, а теперь он уже там. Все остальное мираж. Два различных мира, Фред, два совершенно различных мира – и тот юноша в самом деле не видит, как все произошло, он не заметил момента, когда один мир превратился в другой… Всю сегодняшнюю ночь меня преследует эта мысль.
– А это приятная мысль или нет, – спросил я.
– Сам не знаю. Я еще не успел обдумать эмоциональную сторону вопроса.
– Когда вы придете к какому-нибудь выводу, сообщите о нем мне, ладно? Вы меня заинтриговали.
Профессор рассмеялся. Я тоже.
– Забавно, что вы так и не бросили лазать на крыши, – сказал я.
Он немного помолчал, а потом ответил:
– Насчет крыш, тут все странно получилось… Конечно, когда я был студентом, была такая традиция, хотя мне это нравилось больше, чем другим. Я продолжал заниматься этим еще несколько лет после окончания университета, а потом стал подниматься на крыши зданий все реже и реже, по мере того как переезжал с одного места на другое. И все же порой меня вдруг охватывало сильное желание куда-нибудь забраться. Тогда я брал отпуск и отправлялся туда, где была подходящая архитектура. Ночь за ночью я лазал по крышам зданий и забирался на высокие шпили.
– Акрофилия, – заметил я.
– Верно. Однако окрестить явление еще не значит понять его. Я никогда не мог объяснить, почему я это делал. По правде говоря, и сейчас не могу. Довольно долго я этим не занимался. Возможно, тут все дело в гормональных переменах – средний возраст и все такое. Кто знает? Потом я приехал преподавать сюда. Здесь я вскоре услышал о твоих развлечениях, и ко мне вернулось прежнее влечение, я вновь начал путешествовать по крышам зданий. С тех пор занимаюсь этим постоянно. Теперь я гораздо чаще размышляю о том, почему люди перестают лазать, чем о том, почему начинают.
– Это кажется таким естественным.
– Именно.
Профессор глотнул немного коньяка и предложил мне. Я бы с удовольствием выпил еще, но свою норму я хорошо знал, а сидя здесь на карнизе, я не мог себе позволить перебрать спиртного. Тогда он отсалютовал бутылкой небу.
– Да здравствует дама, которая всегда улыбается! – воскликнул он и выпил двойную порцию – за себя и меня.
– За скалы империи, – добавил он в следующий момент, указав на другой сектор звездного неба, после чего сделал новый глоток.
Сектором он, правда, ошибся, но это не имело значения. Профессор не хуже меня знал, что нужный участок еще находится за горизонтом.
Он откинулся назад, нашел сигару, зажег ее и задумчиво произнес:
– Интересно, сколько глаз у тех голов, что сейчас разглядывают «Мону Лизу»? Может быть, они фасетчатые? Неподвижные? Какого они цвета?
– Только два. Вы же знаете. Вроде как карие – такие они, во всяком случае, на фотографиях.
– Неужели тебе так хочется положить конец моей романтической риторике? Кроме того, Астабиган посещает множество представителей других рас, которые тоже будут рассматривать картину.
– Верно. Могу только добавить, что драгоценности, принадлежащие британским монархам, сейчас находятся у народа с серповидными зрачками. А глаза у них цвета лаванды, если не ошибаюсь.
– Достаточно. Благодарю тебя.
Падающая звезда прочертила небосвод, а вслед за ней полетел окурок моей сигареты.
– Я иногда думаю, было ли это честным обменом? – проговорил профессор. – Мы не понимаем принципов работы машины Ренниуса, и даже инопланетяне не вполне уверены в том, что именно представляет из себя звездный камень.
– Ну, это ведь не обмен в чистом виде.
– Два сокровища Земли были отданы им, а мы получили два сокровища инопланетян. Как же еще можно это назвать?
– Звено в цепи кула, – сказал я.
– Я не знаком с этим термином. Расскажи мне о нем.
– Когда я читал о деталях сделки, мне пришла в голову одна параллель. Кула – церемониальное путешествие, которое предпринималось в разные времена жителями Тробриандских островов и папуасами Меланезии к востоку от Новой Гвинеи. Нечто вроде двойной цепочки – движение в противоположных направлениях между островами. Цель церемонии состояла во взаимном обмене предметами, не обладающими очевидной функциональной ценностью, но представляющими культурное достояние каждого племени. Обычно это были украшения – ожерелья, браслеты, наделенные именами и красочными историями. Они медленно перемещались вдоль цепи островов, сопровождаемые рассказами, которые множились и расцвечивались разнообразными подробностями, а потом ими обменивались. Сам обмен представлял из себя чрезвычайно торжественную церемонию, цель которой состояла в том, чтобы создать некое единение, наложить на племена взаимные обязательства и сказать о доверии. Теперь, полагаю, вам очевидно сходство этого обычая и нашего обмена с инопланетянами. Культурные реликвии являют собой символ взаимного доверия. В процессе движения от одного народа к другому они неизбежно вызывают некие общие чувства. Именно в этом и заключается истинная цель цепочки кула, как я ее понимаю. Поэтому мне не нравится слово «обмен».
– Очень интересно. В тех отчетах, которые попадались мне на глаза, я ни разу не видел подобных рассуждений – кроме того, я нигде раньше не встречал упоминаний о феномене кула. Скорее принято описывать этот процесс, как плату за вступление в галактический клуб, цену, которая назначена за выгоды торговли и обмен новыми идеями. Нечто в этом роде.
– Подобные заявления были сделаны скорее с пропагандистскими целями, чтобы ослабить протесты общественности, возмущенной утратой земных сокровищ. Нам было обещано, что мы получим свои сокровища обратно. Я уверен: со временем мы приобретем и кое-что еще, но это не будет прямым следствием обмена. Нет. Наши правительства решили воспользоваться старым, проверенным временем принципом: народу дается простое, понятное объяснение сложного процесса.
– Да, теперь мне многое стало ясно, – сказал профессор, потягиваясь и зевая. – По правде говоря, твое объяснение мне нравится куда больше официального.
Я пошел проверить.
В спальне тоже пронесся небольшой ураган, но его ярость уже явно пошла на убыль. Простыни были сорваны, а матрас перевернут. Два ящика бюро остались открытыми, но их содержимое не было выброшено на пол. Я пересек комнату, открыл верхний ящик и заглянул в него.
Все оказалось на месте, даже деньги. Я вернулся в прихожую, чтобы проверить башмак. Банкноты были там, где я их оставил.
– Вот и молодец, а теперь брось это сюда. – Голос показался мне знакомым, но я никак не мог сообразить, кому он может принадлежать.
Повернувшись, я увидел Пола Байлера, профессора геологии, который только что выбрался из чулана. В руках у него ничего не было, однако он не нуждался ни в каком оружии, чтобы его угрозы звучали вполне серьезно. Хотя Байлер и был невысокого роста, он отличался мощным телосложением, а шрамы на костяшках его пальцев всегда производили на меня сильное впечатление. Австралиец по происхождению, Байлер начинал свою карьеру инженером на рудниках в довольно глухих местах, лишь много позднее он занялся геологией и физикой, получил степень и начал преподавать.
Однако у меня всегда были с ним превосходные отношения, даже после того как я не стал заканчивать основного курса по геологии. Мы были знакомы с ним вот уже несколько лет. Правда, последние пару недель мы совсем не встречались, поскольку он куда-то уезжал. Я думал, что его нет в городе.
– Пол, что здесь происходит? – спросил я. – Только не говори мне, что это твоих рук дело.
– Башмак, Фред. Дай мне башмак.
– Если тебе нужны деньги, я с удовольствием одолжу…
– Башмак!
Я подошел к нему и протянул башмак. А дальше мне оставалось только стоять и смотреть, как он засовывает руку внутрь и вытаскивает свернутые банкноты. Сердито фыркнув, профессор резко сунул мне обратно башмак и деньги. От неожиданности я уронил и то, и другое.
Прежде чем я успел выругаться, Пол схватил меня за плечи, развернул и усадил в кресло, стоявшее возле открытого окна, где ветерок раздувал занавески.
– Мне не нужны твои деньги, Фред, – сказал он, свирепо глядя на меня сверху вниз. – Я хочу получить то, что мне принадлежит. Для тебя же будет лучше, если ты дашь мне совершенно честный ответ на следующий вопрос: знаешь ли ты, о чем я сейчас говорю?
– Не имею ни малейшего представления. У меня нет ничего, что могло бы тебе принадлежать. Позвонил бы и спросил по телефону. Не было никакой необходимости вламываться сюда и…
Он отвесил мне оплеуху. Не слишком сильную. Но достаточно увесистую, чтобы заставить меня замолчать.
– Фред, – сказал он, – заткнись! Заткнись и слушай. И отвечай на вопрос, когда я тебе его задам. Больше ничего. Комментарии оставь для другого случая. Я тороплюсь. Мне совершенно точно известно, что ты лжешь, потому что я видел твоего бывшего соседа по квартире, Хала. Он сказал, что это у тебя, потому что он оставил модель у тебя, когда переезжал. Я имею в виду одну из копий звездного камня, которую он взял после партии в покер в моей лаборатории. Помнишь?
– Да, – ответил я. – Если бы ты просто позвонил мне и спросил…
Он отвесил мне новую оплеуху.
Я потряс головой, чтобы она побыстрее прояснилась, ну и конечно, чтобы выиграть время.
– Я… я не знаю.
Он снова занес руку.
– Подожди! Я все объясню! Он держал ту штуку, которую ты ему дал, на письменном столе, в качестве пресс-папье. Я уверен, что он взял ее с собой – вместе с остальными своими вещами, – когда выезжал отсюда.
– Что ж, значит, один из вас лжет, – заявил Пол. – В данный момент под рукой у меня ты.
Он замахнулся в третий раз, но на этот раз я его ждал. Уклонившись от удара, я лягнул своего незваного гостя в пах.
Зрелище получилось впечатляющим. Даже захотелось остаться и посмотреть – ведь до сих пор мне еще не приходилось никого бить ногой в пах. Самым разумным было сейчас врезать ему по шее, пока он стоял согнувшись, или дать от души локтем по его мясистому носу. Однако в тот момент мое состояние не слишком располагало к разумным, осмысленным поступкам. Если уж быть честным до конца, я боялся этого человека и мне совсем не хотелось подходить к нему близко. К тому же недостаточный опыт по нанесению ударов в пах не позволял мне даже предположить, через сколько времени он оклемается и снова на меня набросится.
Поэтому вместо того чтобы стоять и смотреть на него, я решил заняться тем, что получалось у меня гораздо лучше.
В следующее мгновение, встав на ручку кресла, я выскользнул в открытое окно. Там был узкий карниз, пройдя по которому восемь футов направо, я ухватился за водосточную трубу.
Я мог бы продолжить движение и дальше, а потом без особых проблем спуститься вниз, но решил этого не делать. Здесь я чувствовал себя в полной безопасности.
Прошло совсем немного времени, и голова Пола показалась в окне. Посмотрев на меня и на узкий карниз, он выругался. Я закурил и улыбнулся.
– Ну, чего ты ждешь? – спросил я, пока он переводил дух. – Залезай ко мне. Может быть, ты гораздо крепче, чем я, Пол, но если окажешься здесь, рядом со мной, только один из нас вернется обратно. Внизу асфальт. Давай. Болтать каждый может. Покажи мне.
Он глубоко вздохнул, и его пальцы вцепились в подоконник. На миг мне даже показалось, что он сделает попытку. Однако Пол посмотрел вниз, а потом перевел взгляд на меня.
– Ладно, Фред, – сказал он голосом, которым обычно читал лекции. – Я не дурак. Ты победил. Теперь послушай меня, пожалуйста. То, что я сказал, – правда. Мне необходимо получить эту штуку обратно. Я не стал бы так вести себя, если бы это не было для меня жизненно важно. Прошу тебя, пожалуйста, скажи, ты говорил правду!
В голове у меня еще звенело от его оплеух. И мне совсем не хотелось быть симпатичным парнем. С другой стороны, должно быть, эта модель и в самом деле очень много для него значила, если он так себя повел. К тому же я ничего не выигрывал, скрывая от него то, что знал. Поэтому:
– Это была правда, – сказал я.
– И ты не имеешь понятия, где может быть камень?
– Ни малейшего.
– А мог кто-нибудь взять его?
– Запросто.
– Кто?
– Да кто угодно. Ты же знаешь, какие вечеринки у нас бывали. По тридцать, сорок человек.
Пол кивнул и оскалил зубы.
– Ладно, – сказал он со вздохом, – я тебе верю. Попытайся все-таки вспомнить. Хоть что-нибудь, чтобы дать мне ниточку.
Я покачал головой:
– Мне очень жаль.
Пол вздохнул. Плечи его опустились. Он отвел глаза.
– Теперь я уйду. Полагаю, ты собираешься обратиться в полицию?
– Да.
– Ну, я не в том положении, чтобы просить одолжений или угрожать тебе – во всяком случае, сейчас. Однако расценивай мои слова как просьбу и предупреждение одновременно. Не звони им. У меня достаточно неприятностей и без полиции.
Он отвернулся.
– Подожди, – окликнул я.
– Что?
– Может быть, если ты скажешь, в чем заключается твоя проблема…
– Нет, ты не сумеешь мне помочь.
– Хорошо, а если эта штука подвернется мне под руку? Что с ней делать?
– Если это произойдет, спрячь ее в надежное место и ничего никому не говори. Я буду периодически тебе звонить.
– Почему она так важна для тебя?
Он что-то пробурчал и ушел.
У меня за спиной кто-то прошептал:
– ТЫ МЕНЯ ВИДИШЬ, РЕД?
Я быстро повернулся, но там никого не было, а в ушах все еще звенело от ласковых приветствий Пола. Я пришел к выводу, что день выдался неудачный и что мне просто необходимо залезть на крышу, чтобы немного подумать.
Позже мимо пролетал полицейский вертолет – их интересовало, нет ли у меня суицидных намерений. Я сказал им, что починяю черепицу, и это их удовлетворило.
Происшествия и фрагменты воспоминаний продолжались…
– Я действительно пытался до тебя дозвониться. Три раза, – сказал он. – Никто не брал трубку.
– А тебе не приходило в голову, что можно просто зайти?
– Я как раз собирался. Прямо сейчас. Но тут ты и пришел.
– Ты звонил в полицию?
– Нет. Ведь я должен беспокоиться не только о себе: у меня теперь есть жена.
– Понимаю.
– А ты звонил им?
– Нет.
– Почему?
– Сам не знаю. Ну, наверное, хотел выяснить, что происходит, прежде чем сдавать его.
Хал кивнул, багровый этюд в синяках и пластыре.
– Думаешь, мне известно нечто такое, чего не знаешь ты?
– Совершенно верно.
– Ты ошибаешься, – заявил Хал, сделал глоток и, поморщившись, добавил сахару в свой чай со льдом. – Когда я открыл дверь в прошлый раз, на пороге стоял Пол. Я впустил его, и он начал расспрашивать меня об этом проклятом камне. Я рассказал ему все, что смог вспомнить, но его это не удовлетворило. Тогда-то он и начал давить на меня.
– А что потом?
– Я вспомнил еще кое-что.
– У-гу. Вроде того, что камень у меня – а это ложь, – с тем чтобы он оставил тебя в покое.
– Все было совсем не так! – возразил Хал. – Я сказал ему правду. Ведь камень действительно оставался у тебя, когда я уезжал. Я понятия не имею, что произошло с ним потом.
– Где ты его оставил?
– Последний раз я его видел на письменном столе.
– Почему ты не взял его с собой?
– Не знаю. Наверное, устал на него смотреть.
Хал встал и начал расхаживать по комнате, потом остановился у окна и выглянул на улицу, Мэри ушла в университет, она находилась на занятиях и когда приходил Пол, а потом мяч покатился по дорожке, которая привела ко мне.
– Хал, – сказал я, – ты говоришь мне всю правду, ничего не утаивая?
– Все, что существенно.
– Слушай, кончай темнить.
Он повернулся спиной к окну, посмотрел на меня, затем отвел глаза в сторону.
– Ну, – промолвил он, – Пол утверждал, что вещь, которая была у нас, принадлежит ему.
Я не стал обращать внимания на «мы».
– Так оно и было, – отозвался я, – раньше. Но я сам видел, как он отдавал тебе камень. Из рук в руки.
Однако Хал покачал головой:
– Все не так просто.
– Да?
Он сел и снова взял стакан с чаем. Постучал костяшками пальцев по столу, сделал быстрый глоток и снова посмотрел на меня.
– Да. Видишь ли, камень, который был у нас, действительно принадлежит ему. Помнишь тот вечер? Тогда мы допоздна играли в карты в его лаборатории. Шесть камней лежало на полке, над рабочим столом Пола. Мы сразу обратили на них внимание и спрашивали у него про них несколько раз. А Пол только улыбался и отвечал как-то таинственно или переводил разговор на другое. Позднее, прилично выпив, он сам начал рассказывать про камни.
– Вспомнил, – проговорил я. – Пол рассказал нам, что как раз на этой неделе его пригласили посмотреть на только что полученный от инопланетян звездный камень, который демонстрировался в Нью-Йорке. Он сделал сотни фотографий, используя всевозможные фильтры, исписал полную записную книжку заметками, собрал всевозможные сведения об этом камне, а потом занялся созданием дубликатов. Пол говорил, что хочет найти дешевой способ их производства, чтобы наладить выпуск сувениров. Полдюжины экземпляров на полке представляли его самые удачные достижения. Он гордился ими.
– Верно. Я заметил, что в мусорной корзине валяется несколько менее удачных образцов. Я поднял один из наиболее симпатичных и поднес его к свету. Камень мне понравился – на первый взгляд он ничем не отличался от тех, что стояли на полке Пол обратил внимание, что я держу в руках этот камень, улыбнулся и спросил. «Тебе он нравится?» Я сказал, что да. «Тогда можешь взять его», – разрешил он.
– И ты его взял. Именно так все и было.
– Да, но на этом дело не кончилось, – продолжал Хал. – Я взял камень с собой к столу и положил рядом с деньгами – так что всякий раз, когда делал новую ставку, смотрел на него. Через некоторое время я заметил в нем крошечный изъян у самого основания. Изъян был совсем незначительным, но чем больше я смотрел на него, тем сильнее он меня раздражал. Поэтому, когда вы оба вышли из комнаты за новой порцией холодного пива и лимонада, я подменил его на один из тех, что стояли на полке.
– Теперь я начинаю понимать.
– Ладно, ладно! Наверное, мне не следовало этого делать. В тот момент мне казалось, что ничего страшного не произойдет. Всего лишь пробные сувениры – отличие можно было заметить только если смотреть очень внимательно.
– Однако он заметил, когда выбрасывал неудачные экземпляры.
– Из чего следовало, что Пол считает оставшиеся превосходными и не станет их больше разглядывать. Да и какая тут вообще может быть разница? Даже если бы пропали все шесть, ответ представляется мне очевидным.
– Да, выглядит все именно так, как ты говоришь, надо отдать тебе должное. Но Пол все-таки проверил – а теперь получается, что камни имели куда более важное значение, чем он говорил в ту ночь. Почему?
– Я много думал об этом, – произнес Хал. – Первое, что приходит в голову – Пол придумал историю с сувенирами для того, чтобы просто похвастаться перед нами камнями. Предположим, что кто-то, представляющий ООН, обратился к нему с предложением сделать дубликат – или несколько дубликатов – для них? Оригинал бесценен, заменить его невозможно и он выставлен перед публикой. Чтобы не допустить кражи или избежать неприятностей с каким-нибудь маньяком, вооружившимся молотком, они вполне могли принять решение выставить на всеобщее обозрение дубликат. Пол – самый подходящий кандидат на выполнение этой работы. Стоит завести разговор о кристаллографии, как сразу всплывет его имя.
– Кое с чем я могу согласиться, – кивнул я, – но в целом твоя версия не выдерживает серьезной критики. Зачем беспокоиться о потерянном дубликате, если можно создать новый? Почему просто не забыть о потерявшемся камне?
– Нарушение режима секретности?
– Если дело в секретности, мы ее не нарушали. Это сделал он. Зачем было так нажимать на нас, когда мы уже практически забыли об этой истории? Нет, в твоей версии концы с концами не сходятся.
– Хорошо, что же тогда происходит?
Я пожал плечами.
– У нас недостаточно информации, – ответил я, вставая. – Если ты все же решишь обратиться в полицию, не забудь сказать им, что ты и в самом деле украл у него ту вещь, которую он так хочет вернуть.
– Ну знаешь, Фред, это удар ниже пояса.
– Зато правда. Интересно, какова подлинная цена камня? Я забыл, где проходит граница между мелкой кражей и серьезным ограблением.
– Ладно, твой намек принят. А что собираешься делать ты?
Я пожал плечами.
– Ничего, наверное. Буду просто ожидать дальнейшего развития событий. Дай мне знать, если тебе придет в голову что-нибудь новенькое.
– Хорошо. Ты сделаешь то же самое?
– Да.
Я направился к дверям.
– Ты уверен, что не хочешь остаться на обед? – спросил Хал.
– Нет, спасибо. Мне надо бежать.
– Тогда до встречи.
– До встречи. Не принимай эту историю близко к сердцу.
Я иду мимо темной пекарни. На стеклах блики света и тени.
«ТЫ ЧУВСТВУЕШЬ МОЙ ВКУС, БРЕД?» – прочитал я.
Поколебавшись, я остановился, оглянулся и увидел, что тени создали анаграмму из рекламной вывески. Фыркнув, я поспешил дальше.
Куски и обрывки…
Ближе к полночи, когда я испытывал новый маршрут, поднимаясь на собор, мне показалось, что я насчитал лишнюю горгулью2.
Однако, подобравшись поближе, я увидел, что это профессор Добсон, который устроился на контрфорсе – опять выпил и считает звезды.
Добравшись до ближайшего карниза, я присел рядом отдохнуть.
– Добрый вечер, профессор.
– Привет, Фред. Да, ты совершенно прав. Прекрасная ночь. Я надеялся, что ты присоединишься ко мне. Выпей со мной.
– У меня низкая сопротивляемость, – ответил я. – Я редко пью.
– Сегодня особый случай.
– Ну, тогда совсем немного.
Я взял бутылку, которую он протягивал мне, и сделал глоток.
– Хорошая штука. Очень хорошая, – похвалил я, возвращая бутылку. – Что это такое? И какой сегодня случай?
– Старый замечательный коньяк, который я берег двадцать лет ради сегодняшнего вечера. Звезды наконец свершили свой огненный путь и встали на нужные места – посылая мне доброе предзнаменование.
– Что вы хотите этим сказать?
– Я выхожу на покой, мне больше не придется участвовать в этих отвратительных крысиных бегах.
– О, примите мои поздравления. Я ничего не слышал.
– Так и было задумано. Мной. Терпеть не могу прощальных речей. Осталось завершить разные мелкие дела, и я смогу уехать. Наверное, на следующей неделе.
– Ну, надеюсь, вы получите удовольствие от своей отставки. Мне не так часто удается встретить людей, которые разделяют мои интересы. Мне будет вас недоставать.
Он сделал глоток из бутылки, кивнул, но ничего не сказал. Я закурил, посмотрел вниз на спящий город, а потом поднял взгляд на звезды. Ночь выдалась прохладной, ветер был влажным и освежающим. Снизу доносился негромкий шум моторов проезжающих мимо машин – казалось, стрекочут насекомые. Лишь изредка мелькали летучие мыши, на миг закрывая своими крыльями созвездия.
– Алькаид, Мицар, Алиот, – пробормотал я, – Мегрец, Фекда…
– Мерак и Дубхе, – добавил он, закончив перечисление звезд Большой Медведицы, чем изрядно удивил меня: и тем, что расслышал мои слова и тем, что знал названия остальных звезд.
– Они по-прежнему сияют там, где я оставил их много лет тому назад, – продолжал профессор. – Сейчас у меня возникло очень странное чувство – его я и пытаюсь проанализировать сегодня ночью. Доводилось ли тебе вспоминать о каком-нибудь событии из прошлого, которое вдруг становилось таким ярким, что все случившееся с тех пор начинало походить на короткий сон, будто все это произошло с кем-то другим – один майский день и не более того?
– Нет, – ответил я.
– Однажды, когда это с тобой произойдет, вспомни этот коньяк, – сказал он, сделал еще одни глоток и передал мне бутылку.
Я последовал его примеру и вернул коньяк обратно.
– Однако в действительности многие тысячи дней едва ползут. Мелкие шажки, не более того, – продолжал профессор. – Умом я все понимаю, но что-то иное отрицает мое знание. Я отчетливо ощущаю разницу, потому что для меня столь велико отличие прошлого от настоящего. Изменения накапливались. Космические путешествия, подводные города, успехи медицины – даже наш первый контакт с инопланетянами – эти события произошли в разное время, но ведь все остальное при этом не менялось. Мелкие шажки. Одинокие новшества. А потом, в другой раз, случается что-то еще. И еще. Не происходит множественных революционных изменений. Однако процесс постоянно нарастает. И приходит время отправляться на покой. Именно тогда у человека появляется время для размышлений. Он вспоминает свою юность в Кембридже и видит юношу, сидящего на крыше здания. Он смотрит на звезды. Он чувствует под руками черепицу крыши. Все, что произошло вслед за этим, – сплошное калейдоскопическое мелькание в монохроме. Только что он находился здесь, а теперь он уже там. Все остальное мираж. Два различных мира, Фред, два совершенно различных мира – и тот юноша в самом деле не видит, как все произошло, он не заметил момента, когда один мир превратился в другой… Всю сегодняшнюю ночь меня преследует эта мысль.
– А это приятная мысль или нет, – спросил я.
– Сам не знаю. Я еще не успел обдумать эмоциональную сторону вопроса.
– Когда вы придете к какому-нибудь выводу, сообщите о нем мне, ладно? Вы меня заинтриговали.
Профессор рассмеялся. Я тоже.
– Забавно, что вы так и не бросили лазать на крыши, – сказал я.
Он немного помолчал, а потом ответил:
– Насчет крыш, тут все странно получилось… Конечно, когда я был студентом, была такая традиция, хотя мне это нравилось больше, чем другим. Я продолжал заниматься этим еще несколько лет после окончания университета, а потом стал подниматься на крыши зданий все реже и реже, по мере того как переезжал с одного места на другое. И все же порой меня вдруг охватывало сильное желание куда-нибудь забраться. Тогда я брал отпуск и отправлялся туда, где была подходящая архитектура. Ночь за ночью я лазал по крышам зданий и забирался на высокие шпили.
– Акрофилия, – заметил я.
– Верно. Однако окрестить явление еще не значит понять его. Я никогда не мог объяснить, почему я это делал. По правде говоря, и сейчас не могу. Довольно долго я этим не занимался. Возможно, тут все дело в гормональных переменах – средний возраст и все такое. Кто знает? Потом я приехал преподавать сюда. Здесь я вскоре услышал о твоих развлечениях, и ко мне вернулось прежнее влечение, я вновь начал путешествовать по крышам зданий. С тех пор занимаюсь этим постоянно. Теперь я гораздо чаще размышляю о том, почему люди перестают лазать, чем о том, почему начинают.
– Это кажется таким естественным.
– Именно.
Профессор глотнул немного коньяка и предложил мне. Я бы с удовольствием выпил еще, но свою норму я хорошо знал, а сидя здесь на карнизе, я не мог себе позволить перебрать спиртного. Тогда он отсалютовал бутылкой небу.
– Да здравствует дама, которая всегда улыбается! – воскликнул он и выпил двойную порцию – за себя и меня.
– За скалы империи, – добавил он в следующий момент, указав на другой сектор звездного неба, после чего сделал новый глоток.
Сектором он, правда, ошибся, но это не имело значения. Профессор не хуже меня знал, что нужный участок еще находится за горизонтом.
Он откинулся назад, нашел сигару, зажег ее и задумчиво произнес:
– Интересно, сколько глаз у тех голов, что сейчас разглядывают «Мону Лизу»? Может быть, они фасетчатые? Неподвижные? Какого они цвета?
– Только два. Вы же знаете. Вроде как карие – такие они, во всяком случае, на фотографиях.
– Неужели тебе так хочется положить конец моей романтической риторике? Кроме того, Астабиган посещает множество представителей других рас, которые тоже будут рассматривать картину.
– Верно. Могу только добавить, что драгоценности, принадлежащие британским монархам, сейчас находятся у народа с серповидными зрачками. А глаза у них цвета лаванды, если не ошибаюсь.
– Достаточно. Благодарю тебя.
Падающая звезда прочертила небосвод, а вслед за ней полетел окурок моей сигареты.
– Я иногда думаю, было ли это честным обменом? – проговорил профессор. – Мы не понимаем принципов работы машины Ренниуса, и даже инопланетяне не вполне уверены в том, что именно представляет из себя звездный камень.
– Ну, это ведь не обмен в чистом виде.
– Два сокровища Земли были отданы им, а мы получили два сокровища инопланетян. Как же еще можно это назвать?
– Звено в цепи кула, – сказал я.
– Я не знаком с этим термином. Расскажи мне о нем.
– Когда я читал о деталях сделки, мне пришла в голову одна параллель. Кула – церемониальное путешествие, которое предпринималось в разные времена жителями Тробриандских островов и папуасами Меланезии к востоку от Новой Гвинеи. Нечто вроде двойной цепочки – движение в противоположных направлениях между островами. Цель церемонии состояла во взаимном обмене предметами, не обладающими очевидной функциональной ценностью, но представляющими культурное достояние каждого племени. Обычно это были украшения – ожерелья, браслеты, наделенные именами и красочными историями. Они медленно перемещались вдоль цепи островов, сопровождаемые рассказами, которые множились и расцвечивались разнообразными подробностями, а потом ими обменивались. Сам обмен представлял из себя чрезвычайно торжественную церемонию, цель которой состояла в том, чтобы создать некое единение, наложить на племена взаимные обязательства и сказать о доверии. Теперь, полагаю, вам очевидно сходство этого обычая и нашего обмена с инопланетянами. Культурные реликвии являют собой символ взаимного доверия. В процессе движения от одного народа к другому они неизбежно вызывают некие общие чувства. Именно в этом и заключается истинная цель цепочки кула, как я ее понимаю. Поэтому мне не нравится слово «обмен».
– Очень интересно. В тех отчетах, которые попадались мне на глаза, я ни разу не видел подобных рассуждений – кроме того, я нигде раньше не встречал упоминаний о феномене кула. Скорее принято описывать этот процесс, как плату за вступление в галактический клуб, цену, которая назначена за выгоды торговли и обмен новыми идеями. Нечто в этом роде.
– Подобные заявления были сделаны скорее с пропагандистскими целями, чтобы ослабить протесты общественности, возмущенной утратой земных сокровищ. Нам было обещано, что мы получим свои сокровища обратно. Я уверен: со временем мы приобретем и кое-что еще, но это не будет прямым следствием обмена. Нет. Наши правительства решили воспользоваться старым, проверенным временем принципом: народу дается простое, понятное объяснение сложного процесса.
– Да, теперь мне многое стало ясно, – сказал профессор, потягиваясь и зевая. – По правде говоря, твое объяснение мне нравится куда больше официального.