Страница:
– Мне кажется, вам такая жизнь не очень-то по вкусу, – сказал Мак.
– И здесь вы тоже не правы! – возразил Рогни. – Для нас, гномов, такая жизнь и есть самая подходящая. Мы ведь не люди, не забывайте! Мы – сверхъестественные существа, хотя и не шибко этим гордимся. Мы, конечно, могли бы попросить Высшие Силы даровать нам какие-то особые способности, но не в наших правилах просить кого-то о чем бы то ни было. Мы – единственный народ во всей вселенной, который живет сам по себе, ни от кого не зависит и ничего ни у кого не просит.
– А разве вас не интересует, кто в конечном счете победит – Добро или Зло? – спросил Мак.
– Нисколько, – равнодушно сказал Рогни. – Нас, гномов, это не касается. Мы стоим в стороне от этих вечных споров между Добром и Злом. Мы, гномы, не знаем никакого иного добра, кроме копания земли, и никакого зла, кроме того же самого копания. Наш удел от колыбели и до гробовой доски – копать землю. И мы копаем ее, покуда хватает сил. Ну, а когда у нас остается немного свободного времени, мы путешествуем по своим подземным коридорам, ищем драгоценные камни и устраиваем праздники – Слеты Гномов. Мы честно делаем то, что предначертано нам судьбой, а не ждем помощи от какого-нибудь духа, случайно проходящего мимо.
– Ну, ладно, хватит, а то мне станет совсем стыдно за самого себя, – сказал Мак смущенно. – Но разве вы ничего больше не хотели мне сказать?
– Поправьте меня, если я ошибаюсь, – важно начал Рогни. – Мне кажется, вся эта канитель между духами, полубогами и самим доктором Фаустом, участником спора между Светом и Тьмой, затевалась ради того, чтобы выяснить, кому же будет принадлежать власть над человечеством в течение следующего тысячелетия.
– Полностью с вами согласен.
– Прекрасно. И что же вы собираетесь делать?
– Кто? Я?.. – удивился Мак.
– Ну, конечно, вы, – невозмутимо ответил Рогни.
– Не знаю… А что, собственно, я могу сделать? Ничего. Но даже если бы я и мог, почему именно я должен что-то делать?
– Да потому, что это ваша судьба будет решаться на суде, глупый малый! – сердито сказал Рогни. – Неужели вам не хочется взять слово?
– Конечно, хочется! – вздохнул Мак. – Но кто я такой, чтобы указывать всем этим господам, как им следует править нами?
– А кто будет выступать от имени всего человечества? Фауст?
Мак покачал головой:
– Фауст мнит себя центром мироздания, хотя на самом деле он всего лишь самый обычный маг, обладатель громкого голоса, разучивший несколько старых фокусов. Такие, как он, сильно отличаются от обыкновенных людей, составляющих большинство. Я и сам умею делать некоторые «чудеса», которые сами маги почему-то громко именуют искусством; но когда они начинают толковать о своей алхимической науке и прочих высоких материях, это отнюдь не вызывает у меня восторга.
– Правильно, – сказал Рогни. – Это все пустая болтовня. Много шума из ничего, как говорится. Нет ничего лучше копания земли – для нас, гномов, разумеется. А что касается вас, то почему вы позволяете распоряжаться собой всяким выскочкам вроде этого Фауста?
Мак изумленно посмотрел на него:
– А что я могу сделать?
– Ну, по крайней мере, вы могли бы рассердиться.
– Я ни на кого не сержусь, – пожал плечами Мак.
Но не успел он произнести эти слова, как вдруг почувствовал, как из глубин его души начал подниматься долго сдерживаемый гнев. Сперва он подумал, что это притворный гнев – ведь столько раз ему приходилось лицемерить, изображая чувства, которых он на самом деле не испытывал, – однако вскоре он рассердился не на шутку. Напрасно он старался успокоиться, мысленно внушая самому себе, что не стоит обращать внимания на подобные пустяки, что скоро все пройдет и забудется, – гнев не утихал в нем; напротив, он бушевал с силой, доселе еще не изведанной Маком. В глазах у него потемнело; вены вздулись на лбу и на шее, а в висках застучали два тяжелых молота.
И тут его словно прорвало.
– Черт побери! – закричал он, сжимая кулаки. – Да какое он имеет право! Каждый должен сам решать свою судьбу! И простой смертный тоже! Слишком долго мы позволяли духам и так называемым великим людям вроде Фауста править нами! Настало время изменить существующий порядок.
– Вот это другой разговор! – сказал Рогни.
– Но что я могу сделать?.. – растерянно спросил Мак, остывая.
– Занятный вопрос, – ответил ему Рогни, повернулся к недавно проделанному им отверстию в полу – выходу из подземного коридора – и нырнул в него.
Некоторое время Мак наблюдал, как проворно, словно крот, гном работает лопаткой, засыпая отверстие, через которое он только что пролез. Ему захотелось уйти под землю следом за Рогни, попасть в этот длинный, темный тоннель, ведущий неизвестно куда. Но люди никогда не путешествуют под землей, да и проложенный гномом тоннель был бы для него слишком тесен. Вздохнув, Мак вышел в коридор, открыл входную дверь и выглянул наружу. Перед ним лежал Лимб, где все предметы принимали неясные, расплывчатые очертания. Вглядываясь в туманную даль, Мак смог различить контуры далеких холмов; над ними поднимались серо-голубые облака, которые на самом деле были вершинами гор – они тонули в сероватом мареве. Пейзаж, открывшийся взгляду Мака, походил на театральную сцену за тонким, прозрачным занавесом. Все вокруг казалось ненастоящим, нереальным.
Прямо от порога вдаль уходила еле различимая тропинка. Приглядевшись, Мак увидел какие-то знаки, установленные вдоль нее, напоминающие стрелки – указатели движения. Мак пошел по этой тропинке сквозь густой желтоватый туман, ориентируясь по дорожным знакам. Вскоре он вышел к перекрестку. У пересечения двух дорог был вкопан деревянный столб. Стрелки-указатели на его вершине глядели в разные стороны. На каждой из этих стрелок было что-то написано. Подойдя поближе, Мак прочитал:
«ДОРОГА НА ЗЕМЛЮ»
«ДОРОГА В РАЙ»
«ДОРОГА В АД»
«ДОРОГА, ПО КОТОРОЙ ВЫ СЮДА ПРИШЛИ».
Последняя стрелка была повернута как раз в том направлении, откуда он пришел.
Выбрав одно из направлений, Мак решительно зашагал в ту сторону, куда указывала стрелка.
Глава 2
Глава 3
Глава 4
– И здесь вы тоже не правы! – возразил Рогни. – Для нас, гномов, такая жизнь и есть самая подходящая. Мы ведь не люди, не забывайте! Мы – сверхъестественные существа, хотя и не шибко этим гордимся. Мы, конечно, могли бы попросить Высшие Силы даровать нам какие-то особые способности, но не в наших правилах просить кого-то о чем бы то ни было. Мы – единственный народ во всей вселенной, который живет сам по себе, ни от кого не зависит и ничего ни у кого не просит.
– А разве вас не интересует, кто в конечном счете победит – Добро или Зло? – спросил Мак.
– Нисколько, – равнодушно сказал Рогни. – Нас, гномов, это не касается. Мы стоим в стороне от этих вечных споров между Добром и Злом. Мы, гномы, не знаем никакого иного добра, кроме копания земли, и никакого зла, кроме того же самого копания. Наш удел от колыбели и до гробовой доски – копать землю. И мы копаем ее, покуда хватает сил. Ну, а когда у нас остается немного свободного времени, мы путешествуем по своим подземным коридорам, ищем драгоценные камни и устраиваем праздники – Слеты Гномов. Мы честно делаем то, что предначертано нам судьбой, а не ждем помощи от какого-нибудь духа, случайно проходящего мимо.
– Ну, ладно, хватит, а то мне станет совсем стыдно за самого себя, – сказал Мак смущенно. – Но разве вы ничего больше не хотели мне сказать?
– Поправьте меня, если я ошибаюсь, – важно начал Рогни. – Мне кажется, вся эта канитель между духами, полубогами и самим доктором Фаустом, участником спора между Светом и Тьмой, затевалась ради того, чтобы выяснить, кому же будет принадлежать власть над человечеством в течение следующего тысячелетия.
– Полностью с вами согласен.
– Прекрасно. И что же вы собираетесь делать?
– Кто? Я?.. – удивился Мак.
– Ну, конечно, вы, – невозмутимо ответил Рогни.
– Не знаю… А что, собственно, я могу сделать? Ничего. Но даже если бы я и мог, почему именно я должен что-то делать?
– Да потому, что это ваша судьба будет решаться на суде, глупый малый! – сердито сказал Рогни. – Неужели вам не хочется взять слово?
– Конечно, хочется! – вздохнул Мак. – Но кто я такой, чтобы указывать всем этим господам, как им следует править нами?
– А кто будет выступать от имени всего человечества? Фауст?
Мак покачал головой:
– Фауст мнит себя центром мироздания, хотя на самом деле он всего лишь самый обычный маг, обладатель громкого голоса, разучивший несколько старых фокусов. Такие, как он, сильно отличаются от обыкновенных людей, составляющих большинство. Я и сам умею делать некоторые «чудеса», которые сами маги почему-то громко именуют искусством; но когда они начинают толковать о своей алхимической науке и прочих высоких материях, это отнюдь не вызывает у меня восторга.
– Правильно, – сказал Рогни. – Это все пустая болтовня. Много шума из ничего, как говорится. Нет ничего лучше копания земли – для нас, гномов, разумеется. А что касается вас, то почему вы позволяете распоряжаться собой всяким выскочкам вроде этого Фауста?
Мак изумленно посмотрел на него:
– А что я могу сделать?
– Ну, по крайней мере, вы могли бы рассердиться.
– Я ни на кого не сержусь, – пожал плечами Мак.
Но не успел он произнести эти слова, как вдруг почувствовал, как из глубин его души начал подниматься долго сдерживаемый гнев. Сперва он подумал, что это притворный гнев – ведь столько раз ему приходилось лицемерить, изображая чувства, которых он на самом деле не испытывал, – однако вскоре он рассердился не на шутку. Напрасно он старался успокоиться, мысленно внушая самому себе, что не стоит обращать внимания на подобные пустяки, что скоро все пройдет и забудется, – гнев не утихал в нем; напротив, он бушевал с силой, доселе еще не изведанной Маком. В глазах у него потемнело; вены вздулись на лбу и на шее, а в висках застучали два тяжелых молота.
И тут его словно прорвало.
– Черт побери! – закричал он, сжимая кулаки. – Да какое он имеет право! Каждый должен сам решать свою судьбу! И простой смертный тоже! Слишком долго мы позволяли духам и так называемым великим людям вроде Фауста править нами! Настало время изменить существующий порядок.
– Вот это другой разговор! – сказал Рогни.
– Но что я могу сделать?.. – растерянно спросил Мак, остывая.
– Занятный вопрос, – ответил ему Рогни, повернулся к недавно проделанному им отверстию в полу – выходу из подземного коридора – и нырнул в него.
Некоторое время Мак наблюдал, как проворно, словно крот, гном работает лопаткой, засыпая отверстие, через которое он только что пролез. Ему захотелось уйти под землю следом за Рогни, попасть в этот длинный, темный тоннель, ведущий неизвестно куда. Но люди никогда не путешествуют под землей, да и проложенный гномом тоннель был бы для него слишком тесен. Вздохнув, Мак вышел в коридор, открыл входную дверь и выглянул наружу. Перед ним лежал Лимб, где все предметы принимали неясные, расплывчатые очертания. Вглядываясь в туманную даль, Мак смог различить контуры далеких холмов; над ними поднимались серо-голубые облака, которые на самом деле были вершинами гор – они тонули в сероватом мареве. Пейзаж, открывшийся взгляду Мака, походил на театральную сцену за тонким, прозрачным занавесом. Все вокруг казалось ненастоящим, нереальным.
Прямо от порога вдаль уходила еле различимая тропинка. Приглядевшись, Мак увидел какие-то знаки, установленные вдоль нее, напоминающие стрелки – указатели движения. Мак пошел по этой тропинке сквозь густой желтоватый туман, ориентируясь по дорожным знакам. Вскоре он вышел к перекрестку. У пересечения двух дорог был вкопан деревянный столб. Стрелки-указатели на его вершине глядели в разные стороны. На каждой из этих стрелок было что-то написано. Подойдя поближе, Мак прочитал:
«ДОРОГА НА ЗЕМЛЮ»
«ДОРОГА В РАЙ»
«ДОРОГА В АД»
«ДОРОГА, ПО КОТОРОЙ ВЫ СЮДА ПРИШЛИ».
Последняя стрелка была повернута как раз в том направлении, откуда он пришел.
Выбрав одно из направлений, Мак решительно зашагал в ту сторону, куда указывала стрелка.
Глава 2
В тех краях Лимба, где было назначено заседание Суда, определяющего дальнейшую судьбу человечества, выдался серый день. Низкое небо нависло над землей – так часто бывает зимою в этих краях. С утра редкие крупные снежинки кружились в воздухе, но сильного снегопада не ожидалось. Воздух был чист и прозрачен. На горизонте на фоне мутно-серого неба резко выделялась голубая линия Плато Небытия. Само собой разумелось, что в такой день каждый мог заглянуть далеко вперед.
Мефистофель и архангел Михаил сидели рядышком на высоком столбе, недавно освобожденном Симоном Стилитом {74}. Аскет нашел лучший способ смирения духа, чем простое сидение на столбе, и принял обет просмотреть все повторные показы игр, сыгранных командой «Пираты Тампа Бей».
Михаил не был в Лимбе с того самого дня, когда он встретился с Мефистофелем в Трактире-на-полпути, чтобы положить начало новой Тысячелетней Войне меж силами Света и Тьмы. Он с любопытством оглядывал знакомые места. Ему очень нравилось, что все в Лимбе осталось по-старому. Та же приятная дымка, застилающая горизонт (хотя сегодня она была на удивление легкой и прозрачной), та же размытая граница меж Небом и Землей – казалось, что небесный свод плавно переходит в земную твердь; все те же размытые, полинялые краски и нечеткие контуры предметов, все те же плавные, закругленные линии. Неопределенность! И ее вечные спутники – моральные сомнения! После долгой жизни в мире абсолютов архангел Михаил находил в этом неизъяснимую прелесть и новизну.
– Лимб остался таким же, как раньше! – умиленно сказал Михаил.
– Дорогой мой архангел, – сказал Мефистофель, – если ты сдержишь ненадолго свою страсть к парадоксам и обратишься к наблюдению, то заметишь кругом тысячи перемен. Взгляни вон туда. Разве ты не видишь грандиозное строительство, которое началось совсем недавно?
– Ах, это…– произнес Михаил небрежным тоном. – Это все преходяще. А так – куда ни посмотришь, везде все тот же старый добрый Лимб… Интересно, что они там возводят? – прибавил он, поглядев на запад.
Мефистофель повернул голову в ту сторону, куда глядел архангел Михаил:
– Разве ты не знаешь? Это новое здание Суда, где вскоре Ананке объявит нам свое решение.
Михаил разглядывал контуры строящегося здания.
– Какое благородство форм! Какое изящество линий! – восхищался он.
– Просторное помещение, – сдержанно заметил Мефистофель. – Я слышал, что на заседание суда приглашено всего несколько представителей от каждой из сторон. В списке приглашенных есть даже один или два смертных. Это уже что-то совсем новое. Ведь раньше они никогда не присутствовали на нашем Суде.
– Мы поступили справедливо, пригласив смертных, – произнес Михаил назидательным тоном. – В конце концов, это их судьба будет решаться на Суде!
Мефистофель фыркнул:
– Ну и что же? В старые добрые времена Создания Света и Создания Тьмы не просили совета у людей. Мы просто сообщали им свое окончательное решение, а уж нравилось оно им или нет – это было их личное дело. Волей или неволей, они должны смиряться с Судьбой и подчиняться Необходимости.
– Так было в старые времена, – возразил ему архангел Михаил. – С тех пор прогресс шагнул далеко вперед. В мире появились мощные силы, помогающие нам устанавливать Великое Равновесие, – Наука и Рационализм. Я верю в них.
– Еще бы! – сказал Мефистофель. – При архангельской религиозности – как в них не поверить!
– И наоборот, – в тон Мефистофелю отозвался Михаил. – При дьявольской склонности все отрицать – как их не отвергнуть! Ничего другого я от тебя не ожидал.
– Что верно, то верно, – согласился Мефистофель. – Очко в твою пользу. Наши мнения расходятся во всем, и это существенно ограничивает кругозор каждого из нас.
– Поэтому судьей в нашем Споре выступает Ананке, – сказал Михаил.
– Где она находится сейчас, хотел бы я знать? – спросил Мефистофель.
– Этого не знает никто. Пути Судьбы неисповедимы. Она порой бывает весьма непостоянна и эксцентрична, но никогда не берет на себя труд что-либо объяснять. Она лишь объявляет нам свое решение. Так Должно Быть, изрекает она, но не говорит, почему.
Мефистофель заметил маленькую темную фигурку, медленно двигающуюся по плоской бесцветной равнине Лимба.
– Кажется, кто-то идет, – обратился он к Михаилу. – Кто бы это мог быть?
Михаил прищурился. Даже орлиный взор архангела не сразу смог различить силуэт человека на фоне бескрайней Лимбийской пустыни: он казался всего лишь маленьким размытым темным пятнышком, не больше булавочной головки.
– Это Мак Трефа, – сказал Михаил, приглядевшись.
Мефистофель долго всматривался в туманную даль, затем удивленно поднял одну бровь:
– Ты не ошибся? Ведь это же тот самый смертный, с которым я подписал договор. Он участвовал в нашем Эксперименте, в великом Споре меж Светом и Тьмой…
Михаил улыбнулся:
– Не могло ли случиться так, дорогой мой демон, что ты совершил большой промах – там, в Кракове? Скажем, ты заключил сделку не с тем человеком, и лже-Фауст стал представителем рода людского в нашем Споре?
Мефистофель пожирал глазами маленькую темную фигурку. Его губы были плотно сжаты, а в темных глазах горел дьявольский огонь.
– Кажется, тут дело не обошлось без вмешательства одного знакомого мне духа! – сказал он, повернувшись к Михаилу.
– Ты слишком высокого мнения обо мне, – скромно ответил Михаил.
Мефистофель снова принялся разглядывать идущего сквозь туман человека.
– Да, это он – смертный, с которым я имел дело все это время… Ты уверен, что это не Фауст? – вновь обратился он к Михаилу.
– Абсолютно уверен. Это Мак Трефа, мелкий преступник и картежный шулер. Ты оплошал на этот раз, приняв карманного воришку за ученого доктора Фауста.
– Уж не воображаешь ли ты, что я спущу тебе это с рук? – язвительно осведомился Мефистофель. – Ты сильно ошибаешься, если считаешь меня этаким благодушным простачком!
Михаил улыбнулся, но ничего не ответил.
– Ладно, мы вернемся к этому разговору позже, когда все прояснится само собою, – сказал Мефистофель. – А сейчас мне пора отправляться в банкетный зал. Силы Тьмы устраивают небольшой банкет… Интересно, куда держит путь этот малый? – прибавил он, еще раз взглянув на одинокого путника, бредущего по бескрайней равнине Лимба.
– Взгляни на стрелку указателя, – ответил ему Михаил, – и ты увидишь, что он направляется прямо в Рай.
– Правда? Вот уж никогда бы не подумал, что эта дорога ведет туда!
– Время от времени направление меняется, – заметил Михаил, – и тогда меняется весь маршрут.
– Но почему?
– Мы, служители Добра, – ответил Михаил высокомерно, – предпочитаем не тратить время, отвечая на праздные вопросы.
Мефистофель только пожал плечами. Оба духа одновременно растворились в воздухе – они направились в здание Суда.
Мефистофель и архангел Михаил сидели рядышком на высоком столбе, недавно освобожденном Симоном Стилитом {74}. Аскет нашел лучший способ смирения духа, чем простое сидение на столбе, и принял обет просмотреть все повторные показы игр, сыгранных командой «Пираты Тампа Бей».
Михаил не был в Лимбе с того самого дня, когда он встретился с Мефистофелем в Трактире-на-полпути, чтобы положить начало новой Тысячелетней Войне меж силами Света и Тьмы. Он с любопытством оглядывал знакомые места. Ему очень нравилось, что все в Лимбе осталось по-старому. Та же приятная дымка, застилающая горизонт (хотя сегодня она была на удивление легкой и прозрачной), та же размытая граница меж Небом и Землей – казалось, что небесный свод плавно переходит в земную твердь; все те же размытые, полинялые краски и нечеткие контуры предметов, все те же плавные, закругленные линии. Неопределенность! И ее вечные спутники – моральные сомнения! После долгой жизни в мире абсолютов архангел Михаил находил в этом неизъяснимую прелесть и новизну.
– Лимб остался таким же, как раньше! – умиленно сказал Михаил.
– Дорогой мой архангел, – сказал Мефистофель, – если ты сдержишь ненадолго свою страсть к парадоксам и обратишься к наблюдению, то заметишь кругом тысячи перемен. Взгляни вон туда. Разве ты не видишь грандиозное строительство, которое началось совсем недавно?
– Ах, это…– произнес Михаил небрежным тоном. – Это все преходяще. А так – куда ни посмотришь, везде все тот же старый добрый Лимб… Интересно, что они там возводят? – прибавил он, поглядев на запад.
Мефистофель повернул голову в ту сторону, куда глядел архангел Михаил:
– Разве ты не знаешь? Это новое здание Суда, где вскоре Ананке объявит нам свое решение.
Михаил разглядывал контуры строящегося здания.
– Какое благородство форм! Какое изящество линий! – восхищался он.
– Просторное помещение, – сдержанно заметил Мефистофель. – Я слышал, что на заседание суда приглашено всего несколько представителей от каждой из сторон. В списке приглашенных есть даже один или два смертных. Это уже что-то совсем новое. Ведь раньше они никогда не присутствовали на нашем Суде.
– Мы поступили справедливо, пригласив смертных, – произнес Михаил назидательным тоном. – В конце концов, это их судьба будет решаться на Суде!
Мефистофель фыркнул:
– Ну и что же? В старые добрые времена Создания Света и Создания Тьмы не просили совета у людей. Мы просто сообщали им свое окончательное решение, а уж нравилось оно им или нет – это было их личное дело. Волей или неволей, они должны смиряться с Судьбой и подчиняться Необходимости.
– Так было в старые времена, – возразил ему архангел Михаил. – С тех пор прогресс шагнул далеко вперед. В мире появились мощные силы, помогающие нам устанавливать Великое Равновесие, – Наука и Рационализм. Я верю в них.
– Еще бы! – сказал Мефистофель. – При архангельской религиозности – как в них не поверить!
– И наоборот, – в тон Мефистофелю отозвался Михаил. – При дьявольской склонности все отрицать – как их не отвергнуть! Ничего другого я от тебя не ожидал.
– Что верно, то верно, – согласился Мефистофель. – Очко в твою пользу. Наши мнения расходятся во всем, и это существенно ограничивает кругозор каждого из нас.
– Поэтому судьей в нашем Споре выступает Ананке, – сказал Михаил.
– Где она находится сейчас, хотел бы я знать? – спросил Мефистофель.
– Этого не знает никто. Пути Судьбы неисповедимы. Она порой бывает весьма непостоянна и эксцентрична, но никогда не берет на себя труд что-либо объяснять. Она лишь объявляет нам свое решение. Так Должно Быть, изрекает она, но не говорит, почему.
Мефистофель заметил маленькую темную фигурку, медленно двигающуюся по плоской бесцветной равнине Лимба.
– Кажется, кто-то идет, – обратился он к Михаилу. – Кто бы это мог быть?
Михаил прищурился. Даже орлиный взор архангела не сразу смог различить силуэт человека на фоне бескрайней Лимбийской пустыни: он казался всего лишь маленьким размытым темным пятнышком, не больше булавочной головки.
– Это Мак Трефа, – сказал Михаил, приглядевшись.
Мефистофель долго всматривался в туманную даль, затем удивленно поднял одну бровь:
– Ты не ошибся? Ведь это же тот самый смертный, с которым я подписал договор. Он участвовал в нашем Эксперименте, в великом Споре меж Светом и Тьмой…
Михаил улыбнулся:
– Не могло ли случиться так, дорогой мой демон, что ты совершил большой промах – там, в Кракове? Скажем, ты заключил сделку не с тем человеком, и лже-Фауст стал представителем рода людского в нашем Споре?
Мефистофель пожирал глазами маленькую темную фигурку. Его губы были плотно сжаты, а в темных глазах горел дьявольский огонь.
– Кажется, тут дело не обошлось без вмешательства одного знакомого мне духа! – сказал он, повернувшись к Михаилу.
– Ты слишком высокого мнения обо мне, – скромно ответил Михаил.
Мефистофель снова принялся разглядывать идущего сквозь туман человека.
– Да, это он – смертный, с которым я имел дело все это время… Ты уверен, что это не Фауст? – вновь обратился он к Михаилу.
– Абсолютно уверен. Это Мак Трефа, мелкий преступник и картежный шулер. Ты оплошал на этот раз, приняв карманного воришку за ученого доктора Фауста.
– Уж не воображаешь ли ты, что я спущу тебе это с рук? – язвительно осведомился Мефистофель. – Ты сильно ошибаешься, если считаешь меня этаким благодушным простачком!
Михаил улыбнулся, но ничего не ответил.
– Ладно, мы вернемся к этому разговору позже, когда все прояснится само собою, – сказал Мефистофель. – А сейчас мне пора отправляться в банкетный зал. Силы Тьмы устраивают небольшой банкет… Интересно, куда держит путь этот малый? – прибавил он, еще раз взглянув на одинокого путника, бредущего по бескрайней равнине Лимба.
– Взгляни на стрелку указателя, – ответил ему Михаил, – и ты увидишь, что он направляется прямо в Рай.
– Правда? Вот уж никогда бы не подумал, что эта дорога ведет туда!
– Время от времени направление меняется, – заметил Михаил, – и тогда меняется весь маршрут.
– Но почему?
– Мы, служители Добра, – ответил Михаил высокомерно, – предпочитаем не тратить время, отвечая на праздные вопросы.
Мефистофель только пожал плечами. Оба духа одновременно растворились в воздухе – они направились в здание Суда.
Глава 3
Прогуливаясь по широкому двору перед зданием Суда, Аззи случайно встретил самого Микеланджело. Демон узнал великого художника по фотографии, которую он видел в учебнике по истории искусства, будучи еще студентом в Университете Преисподней. Микеланджело как раз заканчивал огромную фреску.
– Прекрасная работа! – сказал Аззи, подойдя поближе.
– Будьте добры, отойдите немного в сторону, чтобы не загораживать мне свет, – ответил художник. – Здесь очень плохое освещение, и незачем делать его еще хуже.
Аззи отошел на несколько шагов.
– Как приятно творить, зная, что служишь Искусству, не правда ли? – осторожно спросил он.
Микеланджело презрительно усмехнулся и промокнул свой потный лоб тряпкой, которой он вытирал кисти.
– Разве это искусство? – ответил он. – Это всего лишь ремесло. Я поправляю кое-какие детали в одной своей старой картине.
– Но ведь вы можете рисовать новые картины, если захотите? – удивился Аззи.
– Конечно, могу. Но для того, чтобы создать подлинный шедевр, художнику нужно вдохновение. А где искать источник вдохновенья, чем восхищаться после того, как ты побывал в Раю?
Аззи промолчал – он никогда раньше не задумывался над этим. Микеланджело снова взялся за кисти и краски. Наблюдая за его работой со стороны, Аззи подумал, что художник совершенно счастлив.
Просторное здание Суда было построено в классическом стиле. От огромного зала заседаний, построенного по типу древнего амфитеатра, во все стороны расходились коридоры, словно лучи от солнца. Просторные галереи концентрическими кольцами окружали этот амфитеатр. Здесь была приготовлена для духов легкая закуска. Служители Света и Тьмы толпились на галереях, держа в руках высокие бокалы с шипучими напитками, разговаривали и смеялись, брали с огромных серебряных блюд фрукты и сласти, жаркое и бутерброды. Сверхъестественные существа слетались на банкет со всех концов света. Кого здесь только не было – ангелы и черти, домовые и ведьмы, лешие, вампиры, оборотни и даже простые привидения – обитатели старых полуразрушенных замков. Их было так много, что даже просторное здание Суда не могло вместить всех собравшихся; а ведь каждую минуту прибывали новые гости. Хотя все они были бесплотны, все же пришлось установить новый порядок приема в передней, а также подготовить несколько виртуальных залов в параллельных пространствах, куда расторопные слуги провожали пришедших на банкет. Параллельные пространства, конечно, позволяли расширить помещение почти до бесконечности, но те духи, которым приходилось довольствоваться виртуальными банкетными залами, испытывали большие неудобства: они ощущали себя вроде бы здесь и в то же время где-то в другом месте.
Да, это был великий праздник, День Суда, величайший день эпохи, всемирный Mardi Gras {75}. В этот день создания Света и Тьмы устраивали вечеринки, веселились и развлекались. Перед зданием Суда собирались целые толпы. Духи материализовались прямо перед этим великолепным дворцом, изумленно разглядывали его, восклицая: «Вот это да!» или «Ну и ну!», и отправлялись в какое-нибудь маленькое уютное кафе, где заказывали овощной салат и стакан фруктового сока: они не хотели портить аппетит перед грандиозным празднеством – оргией, если Тысячелетнюю Войну выиграют силы Зла, и торжественным пиром, если победителем окажется Добро.
Никогда еще в Лимбе не бывало так шумно и многолюдно. Лимб слыл тихим, уединенным местом, подходящим для тех, кто ищет покоя. Его жители не отличались особым гостеприимством и никогда не устраивали таких больших праздников. Они жили просто и скромно, их девизом было: «живи и жить давай другим». Их моральные принципы не отличались определенностью, поскольку основной статьей их доходов была торговля с двумя соседними княжествами – Света и Тьмы; волей-неволей им приходилось и с чертом ладить, и Бога не забывать. Жизнь в Лимбе была довольно скучной и серой; по вечерам его обитатели гуляли по туманным равнинам, днем занимались делами. Год за годом тянулись однообразной чередой; на смену мягкой, безморозной зиме приходило дождливое лето. Время, казалось, текло здесь медленнее обычного, и потому никто не ценил его так мало, как жители Лимба. Порой, чтобы немного развеять скуку, устраивались турниры поэтов или фестивали народных танцев, но что же это были за жалкие зрелища! И вот в один прекрасный день жители Лимба стали свидетелями Великого Суда, собравшего такое количество разнообразной публики. Было от чего потерять голову!
– Прекрасная работа! – сказал Аззи, подойдя поближе.
– Будьте добры, отойдите немного в сторону, чтобы не загораживать мне свет, – ответил художник. – Здесь очень плохое освещение, и незачем делать его еще хуже.
Аззи отошел на несколько шагов.
– Как приятно творить, зная, что служишь Искусству, не правда ли? – осторожно спросил он.
Микеланджело презрительно усмехнулся и промокнул свой потный лоб тряпкой, которой он вытирал кисти.
– Разве это искусство? – ответил он. – Это всего лишь ремесло. Я поправляю кое-какие детали в одной своей старой картине.
– Но ведь вы можете рисовать новые картины, если захотите? – удивился Аззи.
– Конечно, могу. Но для того, чтобы создать подлинный шедевр, художнику нужно вдохновение. А где искать источник вдохновенья, чем восхищаться после того, как ты побывал в Раю?
Аззи промолчал – он никогда раньше не задумывался над этим. Микеланджело снова взялся за кисти и краски. Наблюдая за его работой со стороны, Аззи подумал, что художник совершенно счастлив.
Просторное здание Суда было построено в классическом стиле. От огромного зала заседаний, построенного по типу древнего амфитеатра, во все стороны расходились коридоры, словно лучи от солнца. Просторные галереи концентрическими кольцами окружали этот амфитеатр. Здесь была приготовлена для духов легкая закуска. Служители Света и Тьмы толпились на галереях, держа в руках высокие бокалы с шипучими напитками, разговаривали и смеялись, брали с огромных серебряных блюд фрукты и сласти, жаркое и бутерброды. Сверхъестественные существа слетались на банкет со всех концов света. Кого здесь только не было – ангелы и черти, домовые и ведьмы, лешие, вампиры, оборотни и даже простые привидения – обитатели старых полуразрушенных замков. Их было так много, что даже просторное здание Суда не могло вместить всех собравшихся; а ведь каждую минуту прибывали новые гости. Хотя все они были бесплотны, все же пришлось установить новый порядок приема в передней, а также подготовить несколько виртуальных залов в параллельных пространствах, куда расторопные слуги провожали пришедших на банкет. Параллельные пространства, конечно, позволяли расширить помещение почти до бесконечности, но те духи, которым приходилось довольствоваться виртуальными банкетными залами, испытывали большие неудобства: они ощущали себя вроде бы здесь и в то же время где-то в другом месте.
Да, это был великий праздник, День Суда, величайший день эпохи, всемирный Mardi Gras {75}. В этот день создания Света и Тьмы устраивали вечеринки, веселились и развлекались. Перед зданием Суда собирались целые толпы. Духи материализовались прямо перед этим великолепным дворцом, изумленно разглядывали его, восклицая: «Вот это да!» или «Ну и ну!», и отправлялись в какое-нибудь маленькое уютное кафе, где заказывали овощной салат и стакан фруктового сока: они не хотели портить аппетит перед грандиозным празднеством – оргией, если Тысячелетнюю Войну выиграют силы Зла, и торжественным пиром, если победителем окажется Добро.
Никогда еще в Лимбе не бывало так шумно и многолюдно. Лимб слыл тихим, уединенным местом, подходящим для тех, кто ищет покоя. Его жители не отличались особым гостеприимством и никогда не устраивали таких больших праздников. Они жили просто и скромно, их девизом было: «живи и жить давай другим». Их моральные принципы не отличались определенностью, поскольку основной статьей их доходов была торговля с двумя соседними княжествами – Света и Тьмы; волей-неволей им приходилось и с чертом ладить, и Бога не забывать. Жизнь в Лимбе была довольно скучной и серой; по вечерам его обитатели гуляли по туманным равнинам, днем занимались делами. Год за годом тянулись однообразной чередой; на смену мягкой, безморозной зиме приходило дождливое лето. Время, казалось, текло здесь медленнее обычного, и потому никто не ценил его так мало, как жители Лимба. Порой, чтобы немного развеять скуку, устраивались турниры поэтов или фестивали народных танцев, но что же это были за жалкие зрелища! И вот в один прекрасный день жители Лимба стали свидетелями Великого Суда, собравшего такое количество разнообразной публики. Было от чего потерять голову!
Глава 4
В Зале заседаний, центральной части здания Суда, все было готово к торжественному событию. Простая публика разместилась на широких скамьях в амфитеатре; Князья Света и Тьмы заняли свои места в ложах, расположенных друг напротив друга, в полном согласии с законами симметрии. Как это обычно бывает перед началом заседания, соседи негромко переговаривались, кто-то приподнимался со своих мест, чтобы отыскать знакомых в дальнем ряду; но большинство приглашенных чинно сидело в своих обитых бархатом креслах или на скамьях, ожидая торжественного открытия Великого Суда. И лишь в секторах, отведенных для виртуального присутствия, царила суета: эта часть огромного зала напоминала гигантский калейдоскоп. Мириады зрителей материализовались на его деревянных скамьях – и через какую-нибудь сотую долю секунды дематериализовались, уступая место другим, затем вновь возвращались в зал – и вновь исчезали. Двигаясь с субсветовой скоростью, они растягивали субъективное время своего пребывания в зале: каждому казалось, что он провел здесь не менее четверти часа
{76}.
Заседание Суда должно было начаться с минуты на минуту. Все ждали, когда Ананке займет отведенное ей место в самом центре аудитории, однако древняя богиня не торопилась явиться публике.
Никто из собравшихся в огромном зале не сомневался в том, что Ананке объявится, как только найдет подходящего кандидата для своего нового телесного воплощения. Но чей облик она примет на этот раз? В кого вселится? Наиболее нетерпеливые зрители вертели головами во все стороны, чтобы первыми заметить начальную стадию превращения. Но даже самые мудрые и многоопытные из них были удивлены, когда Маргарита, скромно сидевшая в одном из самых последних рядов, вдруг поднялась со своего места навстречу двум монахам – слепому и немому, идущим прямо к ней по проходу между рядами. Публика затаила дыхание. Слышно было, как стучат по полу деревянные посохи двух монахов.
Немой обвел взглядом притихшую аудиторию. Слепой высоко поднял голову, устремив незрячие глаза на купол здания. На его лице выражение тревожного, напряженного ожидания сменилось исступленным восторгом.
– Она идет к нам! Скоро она будет здесь! – возвестил слепой.
Маргарита, бледная, как полотно, с горящими глазами, начала спускаться вниз по широкому проходу меж рядами скамеек. Двое монахов последовали за ней. Ее походка была походкой богини, а взгляд, казалось, прожигал душу насквозь. Весь облик Маргариты волшебно изменился: никто бы не узнал бывшую птичницу из Мекленбурга в этой женщине, более похожей на одну из дочерей Эфира, чем на простую смертную.
В зале воцарилась абсолютная тишина. Не слышно было ни покашливания, ни шарканья ног, ни скрипа скамеек.
Она подошла к трону, приготовленному для Судьи и, сев на него, обратилась к аудитории:
– Близок тот час, когда свершится Суд. Но сперва я хочу дать вам возможность высказаться. Желает ли кто-либо из собравшихся здесь взять слово?
Одиссей поднялся со своего места, низко поклонился и вышел вперед. Остановившись у ступеней помоста, на котором стоял трон Ананке, он повернулся к Ананке.
– Приветствую тебя, Великая Богиня. Нам, собравшимся здесь, хорошо известно, что ты владычествуешь над всем и над всеми. И поскольку нынешний Суд собрался для разрешения спора о свободе, которую ты милостиво предоставила роду людскому, я прошу у тебя позволения обратиться к аудитории с речью.
– Взойди на помост, Одиссей, и скажи свою речь, – сказала Ананке. – Велики твои подвиги и неувядаема твоя слава. Ты достоин того, чтобы выступать на Великом Суде.
Одиссей поднялся по ступеням, поправил складки своего плаща, принял классическую позу оратора и заговорил низким, звучным голосом:
– Я хочу изложить вам свой план, созревший уже давно. Мой замысел прост; и если он покажется вам слишком смелым, я прошу вас не отвергать его сразу. Итак, я предлагаю следующее: вернуть древних греческих богов обратно на землю, чтобы они вершили людские судьбы, как это было в античную эпоху.
Глухой гул, подобный шуму морского прибоя, прокатился по залу. Ананке подняла руку – и снова воцарилось молчание. Одиссей продолжил свою речь:
– Подумайте: вы призываете греческую богиню судьбы, Ананке, для вынесения окончательного приговора в вашем споре. Она вершит суд и решает судьбу мира. Ваши понятия о Добре и Зле, родившиеся из церковных догматов и из абсолютистских учений отцов церкви, несколько расширились за время существования христианства. Вы эволюционировали настолько, что часто уже не видите разницы меж злом и добром. Однако, выигрывая, быть может, в своем приближении к абстрактной Истине, вы неизменно проигрываете в простой жизненной правде. Вместо свободной от всяческих предрассудков диалектики Сократа и древних софистов {77}вы имеете лишь претенциозные нравоучения и дидактицизм {78}ваших священников, лидеров многочисленных религиозных течений и общественных собраний. Не обижайтесь, если я скажу вам, что все это слишком нелепо, неразумно и недостойно человека, с его способностью мыслить и рассуждать, с его живым чувством гармонии и красоты. Почему вы даете себя обманывать громкими фразами, внимая помпезным речам? К чему позволять эмоциям заглушать голос рассудка? Как можно проповедовать спасение, если вы сами в него не верите? Я призываю вас вернуться к старым богам, к тем нерациональным богам, которые были так похожи на людей. Пусть Арес {79}снова свирепствует на поле брани, пусть Афина {80}вновь станет олицетворением правды и мудрости, и пусть на Олимпе вновь воцарится Зевс {81}– божественный судья, всемогущий, но отнюдь не всеведущий. Создавая мифы о богах и героях, мы просто прикрывали плащом сверхъестественного недостатки нашей собственной человеческой природы. Так давайте же покончим с лицемерием и притворством, признав, что современные боги и духи, с их узкими и односторонними понятиями, не могут править миром, и вернемся к старым порядкам. Если даже на земле не наступит золотой век, мы все равно останемся в выигрыше с точки зрения эстетики.
Закончив говорить, Одиссей сошел с помоста и сел на свое прежнее место. В зале послышался приглушенный ропот – все духи, присутствующие на заседании суда, разом заговорили друг с другом. Предложение греческого героя казалось им чересчур смелым. Но Ананке вновь призвала всех к молчанию и сказала:
– Прекрасны были слова Одиссея; их, конечно, следует принять во внимание. Но следующий оратор просит слова, и мы должны его выслушать. Он человек более поздней эпохи, не менее знаменитый среди своих современников, чем Одиссей – среди жителей древней Эллады. Я имею в виду самого Иоганна Фауста, которому пришлось преодолеть много разных препятствий для того, чтобы принять участие в сегодняшнем заседании. Прошу вас, доктор Фауст.
Фауст поднялся на помост, шепнув:
– Спасибо, Маргарита. Надеюсь, я смогу отблагодарить тебя как-нибудь за твою доброту.
Повернувшись лицом к аудитории, он сказал:
– Мой благородный друг, Одиссей, известен своим красноречием не менее, чем своими выдающимися подвигами. Я же буду говорить прямо. Я скажу вам всю правду, а дальше пусть каждый судит сам.
Начнем с плана Одиссея. Классическая эпоха была прекрасна, но справедливости в древнем мире было ничуть не больше, чем в наш век. Время эллинских героев и их богов прошло. Их религиозные взгляды давно забыты, и никто сейчас не жалеет об этом. Ни к чему воскрешать прошлое. Нам не нужны древние боги и никакие боги вообще. Я призываю свергнуть всех богов – и старых, и новых. Нам, людям, они ни к чему. Мы, смертные, находимся в положении рабочих, голосующих за наших угнетателей – высшую касту. Пора положить конец глупым предрассудкам. Зачем позволять богам или демонам распоряжаться нашими судьбами? Я, Фауст, представляю Человека Торжествующего, который несмотря на все свои недостатки и слабости пытается сам строить свою собственную судьбу, не обращаясь за помощью к высшим силам. Приняв одно простое решение, мы можем распустить весь этот небесно-подземный парламент – кучку ангелов и чертей, до смерти нам надоевших своими бесконечными спорами. В человеке заложены громадные возможности, и для того чтобы развивать их, чтобы идти путем самосовершенствования, достигая все более высоких результатов, смертным не нужны увещевания духов. Ну, а на тот случай, если все-таки придется обратиться за советом или за помощью к мудрецу, обладающему могучим умом и сверхъестественными способностями, – я привел с собою несколько человек, гораздо более достойных править миром, чем все эти божества, потворствующие человеческим порокам! Я имею в виду величайших магов, давно посвятивших себя служению своему искусству. Пусть они правят нами! По правде говоря, власть уже давно принадлежит им, только мы никак не хотим признать этот очевидный факт.
Заседание Суда должно было начаться с минуты на минуту. Все ждали, когда Ананке займет отведенное ей место в самом центре аудитории, однако древняя богиня не торопилась явиться публике.
Никто из собравшихся в огромном зале не сомневался в том, что Ананке объявится, как только найдет подходящего кандидата для своего нового телесного воплощения. Но чей облик она примет на этот раз? В кого вселится? Наиболее нетерпеливые зрители вертели головами во все стороны, чтобы первыми заметить начальную стадию превращения. Но даже самые мудрые и многоопытные из них были удивлены, когда Маргарита, скромно сидевшая в одном из самых последних рядов, вдруг поднялась со своего места навстречу двум монахам – слепому и немому, идущим прямо к ней по проходу между рядами. Публика затаила дыхание. Слышно было, как стучат по полу деревянные посохи двух монахов.
Немой обвел взглядом притихшую аудиторию. Слепой высоко поднял голову, устремив незрячие глаза на купол здания. На его лице выражение тревожного, напряженного ожидания сменилось исступленным восторгом.
– Она идет к нам! Скоро она будет здесь! – возвестил слепой.
Маргарита, бледная, как полотно, с горящими глазами, начала спускаться вниз по широкому проходу меж рядами скамеек. Двое монахов последовали за ней. Ее походка была походкой богини, а взгляд, казалось, прожигал душу насквозь. Весь облик Маргариты волшебно изменился: никто бы не узнал бывшую птичницу из Мекленбурга в этой женщине, более похожей на одну из дочерей Эфира, чем на простую смертную.
В зале воцарилась абсолютная тишина. Не слышно было ни покашливания, ни шарканья ног, ни скрипа скамеек.
Она подошла к трону, приготовленному для Судьи и, сев на него, обратилась к аудитории:
– Близок тот час, когда свершится Суд. Но сперва я хочу дать вам возможность высказаться. Желает ли кто-либо из собравшихся здесь взять слово?
Одиссей поднялся со своего места, низко поклонился и вышел вперед. Остановившись у ступеней помоста, на котором стоял трон Ананке, он повернулся к Ананке.
– Приветствую тебя, Великая Богиня. Нам, собравшимся здесь, хорошо известно, что ты владычествуешь над всем и над всеми. И поскольку нынешний Суд собрался для разрешения спора о свободе, которую ты милостиво предоставила роду людскому, я прошу у тебя позволения обратиться к аудитории с речью.
– Взойди на помост, Одиссей, и скажи свою речь, – сказала Ананке. – Велики твои подвиги и неувядаема твоя слава. Ты достоин того, чтобы выступать на Великом Суде.
Одиссей поднялся по ступеням, поправил складки своего плаща, принял классическую позу оратора и заговорил низким, звучным голосом:
– Я хочу изложить вам свой план, созревший уже давно. Мой замысел прост; и если он покажется вам слишком смелым, я прошу вас не отвергать его сразу. Итак, я предлагаю следующее: вернуть древних греческих богов обратно на землю, чтобы они вершили людские судьбы, как это было в античную эпоху.
Глухой гул, подобный шуму морского прибоя, прокатился по залу. Ананке подняла руку – и снова воцарилось молчание. Одиссей продолжил свою речь:
– Подумайте: вы призываете греческую богиню судьбы, Ананке, для вынесения окончательного приговора в вашем споре. Она вершит суд и решает судьбу мира. Ваши понятия о Добре и Зле, родившиеся из церковных догматов и из абсолютистских учений отцов церкви, несколько расширились за время существования христианства. Вы эволюционировали настолько, что часто уже не видите разницы меж злом и добром. Однако, выигрывая, быть может, в своем приближении к абстрактной Истине, вы неизменно проигрываете в простой жизненной правде. Вместо свободной от всяческих предрассудков диалектики Сократа и древних софистов {77}вы имеете лишь претенциозные нравоучения и дидактицизм {78}ваших священников, лидеров многочисленных религиозных течений и общественных собраний. Не обижайтесь, если я скажу вам, что все это слишком нелепо, неразумно и недостойно человека, с его способностью мыслить и рассуждать, с его живым чувством гармонии и красоты. Почему вы даете себя обманывать громкими фразами, внимая помпезным речам? К чему позволять эмоциям заглушать голос рассудка? Как можно проповедовать спасение, если вы сами в него не верите? Я призываю вас вернуться к старым богам, к тем нерациональным богам, которые были так похожи на людей. Пусть Арес {79}снова свирепствует на поле брани, пусть Афина {80}вновь станет олицетворением правды и мудрости, и пусть на Олимпе вновь воцарится Зевс {81}– божественный судья, всемогущий, но отнюдь не всеведущий. Создавая мифы о богах и героях, мы просто прикрывали плащом сверхъестественного недостатки нашей собственной человеческой природы. Так давайте же покончим с лицемерием и притворством, признав, что современные боги и духи, с их узкими и односторонними понятиями, не могут править миром, и вернемся к старым порядкам. Если даже на земле не наступит золотой век, мы все равно останемся в выигрыше с точки зрения эстетики.
Закончив говорить, Одиссей сошел с помоста и сел на свое прежнее место. В зале послышался приглушенный ропот – все духи, присутствующие на заседании суда, разом заговорили друг с другом. Предложение греческого героя казалось им чересчур смелым. Но Ананке вновь призвала всех к молчанию и сказала:
– Прекрасны были слова Одиссея; их, конечно, следует принять во внимание. Но следующий оратор просит слова, и мы должны его выслушать. Он человек более поздней эпохи, не менее знаменитый среди своих современников, чем Одиссей – среди жителей древней Эллады. Я имею в виду самого Иоганна Фауста, которому пришлось преодолеть много разных препятствий для того, чтобы принять участие в сегодняшнем заседании. Прошу вас, доктор Фауст.
Фауст поднялся на помост, шепнув:
– Спасибо, Маргарита. Надеюсь, я смогу отблагодарить тебя как-нибудь за твою доброту.
Повернувшись лицом к аудитории, он сказал:
– Мой благородный друг, Одиссей, известен своим красноречием не менее, чем своими выдающимися подвигами. Я же буду говорить прямо. Я скажу вам всю правду, а дальше пусть каждый судит сам.
Начнем с плана Одиссея. Классическая эпоха была прекрасна, но справедливости в древнем мире было ничуть не больше, чем в наш век. Время эллинских героев и их богов прошло. Их религиозные взгляды давно забыты, и никто сейчас не жалеет об этом. Ни к чему воскрешать прошлое. Нам не нужны древние боги и никакие боги вообще. Я призываю свергнуть всех богов – и старых, и новых. Нам, людям, они ни к чему. Мы, смертные, находимся в положении рабочих, голосующих за наших угнетателей – высшую касту. Пора положить конец глупым предрассудкам. Зачем позволять богам или демонам распоряжаться нашими судьбами? Я, Фауст, представляю Человека Торжествующего, который несмотря на все свои недостатки и слабости пытается сам строить свою собственную судьбу, не обращаясь за помощью к высшим силам. Приняв одно простое решение, мы можем распустить весь этот небесно-подземный парламент – кучку ангелов и чертей, до смерти нам надоевших своими бесконечными спорами. В человеке заложены громадные возможности, и для того чтобы развивать их, чтобы идти путем самосовершенствования, достигая все более высоких результатов, смертным не нужны увещевания духов. Ну, а на тот случай, если все-таки придется обратиться за советом или за помощью к мудрецу, обладающему могучим умом и сверхъестественными способностями, – я привел с собою несколько человек, гораздо более достойных править миром, чем все эти божества, потворствующие человеческим порокам! Я имею в виду величайших магов, давно посвятивших себя служению своему искусству. Пусть они правят нами! По правде говоря, власть уже давно принадлежит им, только мы никак не хотим признать этот очевидный факт.