– Добрый вечер, Гассан.
Рядом с ним находился поднос с ножами. Мишень он разместил у противоположной стены. Из мишени торчало два лезвия – одно в центре и одно примерно в шести дюймах от центра, слева.
– Добрый вечер, – не спеша, ответил он. – Как ваши дела?
– О, прекрасно. Я пришел, чтобы задать такой же вопрос. Как ваша голова?
– Очень сильно болит, но уже не так, как прежде.
Я закрыл за собой дверь.
– Прошлым вечером вам, видимо, что-то пригрезилось?
– Да. Мистер Дос Сантос рассказал мне, как я боролся с приведениями… но, к сожалению, этого я сейчас не помню.
– Не накурились ли вы той дряни, которую толстяк доктор Эммит называет каннабасисом?
– Нет, Карачи. Я курил одно растение, которое питается человеческой кровью. Я нашел его возле древнего Константинополя и постарался очень тщательно высушить цветы. Одна старуха сказала мне, что с его помощью можно заглядывать в будущее. Но она мне солгала, эта…
– Так что выпитая цветком-вампиром кровь побуждает к насилию? Это нечто новое, достойное того, чтобы записать. Между прочим, вы только что назвали меня Карачи. Я бы хотел, чтобы вы называли меня в дальнейшем таким образом как можно реже. Меня зовут Конрад Номикос.
– Да, Карачи. Я был удивлен, увидев вас. Я полагал, что вы давным-давно умерли, когда ваша лодка взорвалась в заливе.
– Карачи тогда и умер. Вы никому не рассказывали, что я на него похож?
– Нет. Я не болтлив.
– Это очень хорошая черта.
Я пересек комнату, выбрал нож, взвесил его в руке и метнул. Он вонзился дюймах в десяти от центра мишени.
– Вы давно работаете на господина Дос Сантоса? – спросил я его.
– Примерно месяц, – ответил араб и тоже метнул нож. Он воткнулся в пяти дюймах от центра мишени.
– Вы его телохранитель?
– Да. Мне поручено также заботиться о синекожем.
– Дос говорит, что опасается за жизнь Миштиго. Такая угроза существует на самом деле или же он просто перестраховывается?
– Возможно, и то, и другое. Не знаю. Он платит мне только за охрану.
– А если я заплачу вам больше? Вы скажете мне, кого вас наняли убить?
– Меня наняли только как телохранителя, но будь по-иному, я вам бы все равно ничего не сказал.
– Я так не считаю. Давайте заберем ножи.
Мы пересекли зал и повытаскивали ножи из мишени.
– А теперь, если все-таки я буду вашей жертвой, что вполне возможно, – продолжал я, – почему бы нам не уладить все прямо сейчас? Каждый из нас держит по два клинка. Тот, кто выйдет живым из этой комнаты, скажет, что на него напал другой, и ему пришлось прибегнуть к самообороне. Свидетелей нет. Но вас вчера видели пьяным и очень расстроенным.
– Нет, Карачи.
– Что нет? Нет – значит, что это не я? Или нет – потому что вы не можете выполнить свою работу подобным образом?
– Я мог бы сказать, что это не вы. Но все равно вы не знали бы, правду ли я сказал или нет. Разве это не так?
– Верно.
– Я еще мог бы сказать, что не хочу так поступать.
– И это действительно так?
– Но я вам ничего не сказал, Карачи. И все же, чтобы вы были удовлетворены ответом, я скажу вам кое-что. Если бы я пожелал убить вас, я не сделал бы этого, имея в руке нож. И я не выбрал бы в качестве оружия борьбу.
– Почему?
– Потому, что много лет раньше, когда я был еще мальчишкой, я работал на курорте в Керчи, обслуживая столики состоятельных клиентов негоциантов. Тогда вы обо мне ничего не знали. Я только-только покинул свой Памир. Тогда вы и ваш друг прибыли в Керчь.
– Теперь я вспомнил. Да… В том году умерли родители Фила. Они были моими хорошими друзьями – и я собирался отправить Фила в университет. Но тут подвернулся какой-то веганец, который увел у него первую жену и отправился с ней в Керчь. Забыл его имя…
– Это был Прильпай Диго. И он походил на гору, возвышающуюся на краю огромной долины – казалось, его невозможно сдвинуть с места. Он боксировал на веганский манер: кулаками, обвязанными кожаными ремнями с десятью заостренными шипами, торчащими вокруг всей руки.
– Да, я помню…
– Вы никогда прежде не дрались таким способом, но боролись с ним за эту девушку. Собралась огромная толпа из веганцев и земных женщин. Даже я забрался на стол, чтобы лучше видеть происходящее. Уже через минуту ваша голова была в крови. Он все хотел, чтобы кровь залила вам глаз, но вы упорно стряхивали ее. Мне было тогда пятнадцать лет. И к тому времени я убил всего лишь троих. Я думал, что вы вот-вот умрете и я так и не дождусь, пока вы дотронетесь до него. А затем ваша правая рука молотом обрушилась на него с непостижимой быстротой! Вы ударили его прямо в середину той двойной кости, которая есть на груди синекожих – а кости у них более прочные, чем у нас! И вы раскололи его грудь, как яйцо. Я бы никогда не смог сделать ничего подобного. В этом-то я уверен – и вот я узнал, что вы сломали хребет крысс-пауку… Нет, Карачи, я убивал бы вас только с почтительного расстояния…
– Но ведь это же было так давно… Я считал, что никто не помнит этого.
– И вы отвоевали девушку!
– Да. Правда, я сейчас уже забыл ее имя.
– Но вы не вернули ее назад. Поэтому, наверное, он и ненавидит вас.
– Фил? Из-за этого… Я даже забыл, как она выглядела.
– Зато он ничего не забыл. Вот почему, как мне кажется, он вас ненавидит. Я чую эту ненависть, чую ее источник. Вы отобрали у него его первую жену! И я был этому свидетель.
– Это была ее собственная мысль.
– Вот он и страдает, а вы остаетесь молодым! Печально, Карачи, когда у друга есть причина ненавидеть друга.
– Да.
– Вот почему и я не отвечаю на ваши вопросы.
– Может ли случиться такое, чтобы вас наняли убить веганца?
– Может.
– Почему?
– Я сказал, что это возможно, а не то, что это – свершившийся факт.
– Тогда я задам вам еще вопрос, и делу конец. Ну что хорошего, если веганец умрет? Его научная книга, может быть, была бы очень полезной для улучшения взаимоотношений между людьми и веганцами.
– Не знаю, что здесь могло бы быть хорошего, Карачи. Я предлагаю вот что: давайте лучше перейдем к нашим ножам.
Мы так и сделали. Я наконец уловил особенности этих ножей и воткнул два подряд в центр мишени. После этого два ножа просвистели рядом с моими, причем я даже слышал, как последний лязгнул о лезвие одного из моих ножей, и он завибрировал, как защемленная пила.
– Скажу вам вот что, – произнес я, снова вытаскивая нож. – Я старший в этой поездке и отвечаю за безопасность всех ее участников. Поэтому я так же буду охранять и веганца.
– Это было бы довольно неплохо, Карачи. Защита ему весьма понадобится.
Я положил ножи на поднос и двинулся к двери.
– Мы отправляемся, да будет вам известно, завтра в десять часов утра.
Конвой аэроглиссеров ждет нас на первой взлетной площадке территории Управления.
– Хорошо. Спокойной ночи, Карачи.
– Я же вас просил: зовите меня Конрад. Хорошо?
– Да.
Я закрыл дверь, но эхо ударов ножей о мишень долго и неотступно преследовало меня…
Глава 4
Рядом с ним находился поднос с ножами. Мишень он разместил у противоположной стены. Из мишени торчало два лезвия – одно в центре и одно примерно в шести дюймах от центра, слева.
– Добрый вечер, – не спеша, ответил он. – Как ваши дела?
– О, прекрасно. Я пришел, чтобы задать такой же вопрос. Как ваша голова?
– Очень сильно болит, но уже не так, как прежде.
Я закрыл за собой дверь.
– Прошлым вечером вам, видимо, что-то пригрезилось?
– Да. Мистер Дос Сантос рассказал мне, как я боролся с приведениями… но, к сожалению, этого я сейчас не помню.
– Не накурились ли вы той дряни, которую толстяк доктор Эммит называет каннабасисом?
– Нет, Карачи. Я курил одно растение, которое питается человеческой кровью. Я нашел его возле древнего Константинополя и постарался очень тщательно высушить цветы. Одна старуха сказала мне, что с его помощью можно заглядывать в будущее. Но она мне солгала, эта…
– Так что выпитая цветком-вампиром кровь побуждает к насилию? Это нечто новое, достойное того, чтобы записать. Между прочим, вы только что назвали меня Карачи. Я бы хотел, чтобы вы называли меня в дальнейшем таким образом как можно реже. Меня зовут Конрад Номикос.
– Да, Карачи. Я был удивлен, увидев вас. Я полагал, что вы давным-давно умерли, когда ваша лодка взорвалась в заливе.
– Карачи тогда и умер. Вы никому не рассказывали, что я на него похож?
– Нет. Я не болтлив.
– Это очень хорошая черта.
Я пересек комнату, выбрал нож, взвесил его в руке и метнул. Он вонзился дюймах в десяти от центра мишени.
– Вы давно работаете на господина Дос Сантоса? – спросил я его.
– Примерно месяц, – ответил араб и тоже метнул нож. Он воткнулся в пяти дюймах от центра мишени.
– Вы его телохранитель?
– Да. Мне поручено также заботиться о синекожем.
– Дос говорит, что опасается за жизнь Миштиго. Такая угроза существует на самом деле или же он просто перестраховывается?
– Возможно, и то, и другое. Не знаю. Он платит мне только за охрану.
– А если я заплачу вам больше? Вы скажете мне, кого вас наняли убить?
– Меня наняли только как телохранителя, но будь по-иному, я вам бы все равно ничего не сказал.
– Я так не считаю. Давайте заберем ножи.
Мы пересекли зал и повытаскивали ножи из мишени.
– А теперь, если все-таки я буду вашей жертвой, что вполне возможно, – продолжал я, – почему бы нам не уладить все прямо сейчас? Каждый из нас держит по два клинка. Тот, кто выйдет живым из этой комнаты, скажет, что на него напал другой, и ему пришлось прибегнуть к самообороне. Свидетелей нет. Но вас вчера видели пьяным и очень расстроенным.
– Нет, Карачи.
– Что нет? Нет – значит, что это не я? Или нет – потому что вы не можете выполнить свою работу подобным образом?
– Я мог бы сказать, что это не вы. Но все равно вы не знали бы, правду ли я сказал или нет. Разве это не так?
– Верно.
– Я еще мог бы сказать, что не хочу так поступать.
– И это действительно так?
– Но я вам ничего не сказал, Карачи. И все же, чтобы вы были удовлетворены ответом, я скажу вам кое-что. Если бы я пожелал убить вас, я не сделал бы этого, имея в руке нож. И я не выбрал бы в качестве оружия борьбу.
– Почему?
– Потому, что много лет раньше, когда я был еще мальчишкой, я работал на курорте в Керчи, обслуживая столики состоятельных клиентов негоциантов. Тогда вы обо мне ничего не знали. Я только-только покинул свой Памир. Тогда вы и ваш друг прибыли в Керчь.
– Теперь я вспомнил. Да… В том году умерли родители Фила. Они были моими хорошими друзьями – и я собирался отправить Фила в университет. Но тут подвернулся какой-то веганец, который увел у него первую жену и отправился с ней в Керчь. Забыл его имя…
– Это был Прильпай Диго. И он походил на гору, возвышающуюся на краю огромной долины – казалось, его невозможно сдвинуть с места. Он боксировал на веганский манер: кулаками, обвязанными кожаными ремнями с десятью заостренными шипами, торчащими вокруг всей руки.
– Да, я помню…
– Вы никогда прежде не дрались таким способом, но боролись с ним за эту девушку. Собралась огромная толпа из веганцев и земных женщин. Даже я забрался на стол, чтобы лучше видеть происходящее. Уже через минуту ваша голова была в крови. Он все хотел, чтобы кровь залила вам глаз, но вы упорно стряхивали ее. Мне было тогда пятнадцать лет. И к тому времени я убил всего лишь троих. Я думал, что вы вот-вот умрете и я так и не дождусь, пока вы дотронетесь до него. А затем ваша правая рука молотом обрушилась на него с непостижимой быстротой! Вы ударили его прямо в середину той двойной кости, которая есть на груди синекожих – а кости у них более прочные, чем у нас! И вы раскололи его грудь, как яйцо. Я бы никогда не смог сделать ничего подобного. В этом-то я уверен – и вот я узнал, что вы сломали хребет крысс-пауку… Нет, Карачи, я убивал бы вас только с почтительного расстояния…
– Но ведь это же было так давно… Я считал, что никто не помнит этого.
– И вы отвоевали девушку!
– Да. Правда, я сейчас уже забыл ее имя.
– Но вы не вернули ее назад. Поэтому, наверное, он и ненавидит вас.
– Фил? Из-за этого… Я даже забыл, как она выглядела.
– Зато он ничего не забыл. Вот почему, как мне кажется, он вас ненавидит. Я чую эту ненависть, чую ее источник. Вы отобрали у него его первую жену! И я был этому свидетель.
– Это была ее собственная мысль.
– Вот он и страдает, а вы остаетесь молодым! Печально, Карачи, когда у друга есть причина ненавидеть друга.
– Да.
– Вот почему и я не отвечаю на ваши вопросы.
– Может ли случиться такое, чтобы вас наняли убить веганца?
– Может.
– Почему?
– Я сказал, что это возможно, а не то, что это – свершившийся факт.
– Тогда я задам вам еще вопрос, и делу конец. Ну что хорошего, если веганец умрет? Его научная книга, может быть, была бы очень полезной для улучшения взаимоотношений между людьми и веганцами.
– Не знаю, что здесь могло бы быть хорошего, Карачи. Я предлагаю вот что: давайте лучше перейдем к нашим ножам.
Мы так и сделали. Я наконец уловил особенности этих ножей и воткнул два подряд в центр мишени. После этого два ножа просвистели рядом с моими, причем я даже слышал, как последний лязгнул о лезвие одного из моих ножей, и он завибрировал, как защемленная пила.
– Скажу вам вот что, – произнес я, снова вытаскивая нож. – Я старший в этой поездке и отвечаю за безопасность всех ее участников. Поэтому я так же буду охранять и веганца.
– Это было бы довольно неплохо, Карачи. Защита ему весьма понадобится.
Я положил ножи на поднос и двинулся к двери.
– Мы отправляемся, да будет вам известно, завтра в десять часов утра.
Конвой аэроглиссеров ждет нас на первой взлетной площадке территории Управления.
– Хорошо. Спокойной ночи, Карачи.
– Я же вас просил: зовите меня Конрад. Хорошо?
– Да.
Я закрыл дверь, но эхо ударов ножей о мишень долго и неотступно преследовало меня…
Глава 4
Пока шесть больших глиссеров пересекали океан, держа курс на Египет, я в своих мыслях перенесся на остров Косс – к Кассандре. Затем не без труда оторвался от воспоминаний и стал думать о поджидающей нас таинственной стране песков Нила, крокодилов, мутантов, о мертвых фараонах, вечный сон которых ныне был потревожен одним из моих недавних проектов.
Затем я стал размышлять о человечестве, устроившемся на посадочной станции на Титане, работающем в Земном Управлении, терпящем унижения на Галере и Бэкабе, гнущем спины на Марсе и перебивающемся случайной работой на Рилпахе, Витэне, Диубахе и добром десятке планет Веганской Лиги. После этого мысли мои вернулись к самим веганцам.
Эта раса синекожих людей, с их чудными лицами и смешными фамилиями, пригрела и накормила нас, холодных и голодных. Она высоко оценила тот факт, что наши колонии на Марсе и Титане были неожиданно вынуждены перейти на самообеспечение и сумели выстоять целое столетие – после тех злополучных Трех Дней, прежде чем был изобретен достаточно надежный межзвездный транспорт.
Подобно жуку-вредителю (сравнение Джорджа Эммита) мы стали искать себе второй дом, потому что испоганили прежний. Прибегали ли тогда веганцы к инсектицидам? Нет! Это была древняя мудрая раса, она позволила нам поселиться на их планетах, жить и работать в их городах, на их материках и посреди моря. Потому что даже такой высокоразвитой цивилизации, как веганская, требуется ручной труд существ с отдельным большим пальцем.
Хороших домашних слуг нельзя заменить никакими машинами. Не меньший спрос имеется также на механиков, обслуживающих машины. А также на хороших садовников, рыбаков, шахтеров, работников искусств, особенно если речь идет об искусстве ранее неведомой расы. Разумеется, было общепринято, что наличие мест проживания людей понижало стоимость смежных районов, населенных веганцами, но с лихвой компенсировалось вкладами людей в увеличение общего благосостояния привилегированных веганцев в целом.
Мысль об этом вернула меня на Землю. Веганцы никогда прежде не сталкивались с совершенно разоренной цивилизацией, и поэтому наша родная культура произвела на них довольно глубокое впечатление.
Они были очарованы нами, очарованы настолько, что даже решили терпеть находящееся на Галере наше правительство. За баснословные деньги они покупали билеты для посещения Земли и это только для того, чтобы поглазеть на развалины некогда богатой цивилизации. И наконец, они покупали на Земле обширные территории и устраивали там курорты.
Есть какая-то особая притягательная сила у планеты, постепенно превращающейся в музей (нечто подобное некогда сказал о Риме Джойс).
Вот таким-то образом мертвая Земля все еще приносит своим внукам небольшой, но весьма ощутимый доход каждый веганский финансовый год. Вот почему существует Управление. С этого живут Лорелл, Джордж, Фил и все остальные.
В какой-то мере – даже я сам.
Далеко внизу серо-голубой ковер океана казался темно-бурой землей материка, а вскоре он и на самом деле кончился. Мы приближались к Новому Каиру.
Посадка была произведена за пределами города. По сути дела здесь не было взлетно-посадочной полосы. Мы просто опустились на свободную площадку и оставили Джорджа в качестве часового.
В старом Каире уровень радиации все еще был высок, поэтому люди, с которыми приходилось иметь дело, жили главным образом в Новом Каире. Это облегчало проведение экскурсии.
Миштиго хотел посмотреть мечеть Конг-Бай в Городе Мертвых, уцелевшую после Трех Дней. Он настоял на том, чтобы я пустил его в свой глиссер, и мы сделали несколько кругов на небольшой высоте.
Миштиго при этом делал фотоснимки и любовался видами развалин. Что касается памятников, то ему хотелось осмотреть пирамиды Лукеса и Карнака в долине Царей и Цариц.
К нашему счастью, мы осмотрели мечеть только с воздуха. Внизу под нами сновали какие-то быстрые темные тени, останавливаясь только для того, чтобы швырнуть камни в наши аппараты.
– Кто это? – поинтересовался Миштиго.
– Пораженные радиацией, – ответил я. – Люди-мутанты. Они очень различаются размерами, формами и степенью умственной и моральной деградации.
После нескольких кругов он удовлетворенно улыбнулся, и мы вернулись в лагерь. Отсюда мы двинулись по разбитой дороге – два временных помощника, я, Миштиго, Дос Сантос, «Рыжий Парик», Элен и Гассан.
Постепенно дорога становилась шире. То тут, то там стали подниматься пальмы, дававшие некоторую тень. Коричневые дети с огромными глазами глядели нам вслед. Они присматривали за обширной территорией, на которой паслась шестиногая корова. Она, как и тысячи лет назад, подобно всем этим существам, вертела водоподъемное колесо, причем единственным отличием при этом было то, что она оставляла на песке не четыре, а шесть отпечатков копыт.
Мой уполномоченный в этой местности Рамзес Смит встретил нас на постоялом дворе. Его загорелое лицо было покрыто густой сетью морщин. У него были типичные для таких людей печальные глаза, однако время от времени он весело смеялся, что несколько скрашивало общее грустное впечатление.
Мы сидели, потягивая пиво, в главной комнате двора, дожидаясь Джорджа. Местные часовые должны были сменить его у аэроглиссеров.
– Работа продвигается довольно быстро, – сообщил мне Рамзес.
– Хорошо, – кивнул я, весьма довольный тем, что никто не спрашивал меня, в чем, собственно, состоит эта «работа». Мне хотелось уловить удивление на лицах присутствующих.
– Как поживают ваши жена и дети? – спросил я у управляющего.
– Спасибо. Вполне прилично.
– А новорожденный?
– Он выжил, и без каких-либо дефектов, – с гордостью сказал Рамзес Смит. – Я отправил свою жену на Корсику на время ее беременности. Вот фото.
Я сделал вид, что внимательно изучаю карточку, издавая при этом одобрительные, как и положено, междометия.
– Если уж мы заговорили о снимках, – начал я, – то не нуждаетесь ли вы в дополнительном оборудовании?
– Нет, нет. У нас хорошая аппаратура. Все идет как по маслу. Когда вы хотели бы посмотреть работу?
– Сразу же после того, как что-нибудь перекусим.
– Вы – мусульманин? – вмешался в разговор Миштиго.
– Я испанской веры, – серьезно ответил Рамзес.
– На самом деле? Это ведь та самая метафизическая ересь, которая отрицает тройственную природу Христа?
– Мы не считаем себя еретиками!
Я сидел, размышляя о том, насколько правы были мы, греки, выпустив логику в этот несчастный мир. Ход моих мыслей прервал Миштиго, пустившись в перечисление забавного перечня изречений христианской ереси.
В порыве ярости за то, что мне пришлось быть гидом в этом путешествии, я записал их в журнал путешествий.
Позднее Лорелл сказал мне, что это был отличный, хорошо отработанный документ, что лишний раз доказывает, насколько мерзко я должен был чувствовать себя тогда. Я даже случайно занес туда анекдот о случайной канонизации Будды, как святого Иосафата, в шестнадцатом столетии.
В конце концов, пока веганец сидел здесь и высмеивал нас, я понял, что сейчас нагрублю ему или переменю тему для разговора. Поскольку сам я христианином не был, то эта теологическая комедия ошибок вовсе не оскорбляла мои религиозные чувства. Меня гораздо больше тревожило то, что представитель чужой нам расы снизошел до того, чтобы потрудиться над исследованием с целью выставить нас в качестве скопища идиотов.
Еще раз осмыслив все это сейчас, я понял, что был не прав. Успех видеоленты, которую я тогда делал, подтверждает более позднюю мою гипотезу в отношении веганцев: они сами себе настолько дьявольски наскучили, а мы были для них настолько новы и неизвестны, что они в равной степени ухватились как за наши извечные философские проблемы, так и за религиозные.
Это в полной мере относилось и к их представителю, бывшему тогда перед нами во плоти. Они мало разбирались в истинности тех или иных проблем и порядком погрязли в препирательствах: кто на самом деле писал пьесы Шекспира, действительно ли Наполеон умер на острове Святой Елены, кто первым из европейцев вступил на американский континент и является ли книга Гарри Деникина свидетельством посещения Земли разумными существами, им неизвестными, и так далее.
Высокоразвитое общество Веги прямо-таки с аппетитом набрасывалось на наши средневековые теологические споры. Забавно!
– Миштиго, два слова по поводу вашей книги, – перебил я веганца.
– Да?
– У меня сложилось впечатление, – начал я, – что вы не желаете никоим образом никогда и нигде устраивать ее обсуждение. Я уважаю подобные чувства, но это ставит меня в несколько неудобное положение как главу поездки.
Мы оба поняли, что подобный вопрос следовало поднять, будучи с ним наедине, особенно после его ответа Филу на приеме в Порт-о-Пренсе, но я хотел расшевелить его своими придирками и переменить тему разговора.
– Меня очень интересует, будет ли это прежде всего отчет о тех местах, которые мы посетили, или вы хотели бы, чтоб вам оказали помощь, обращая внимание на местные особенности различного рода… Ну, скажем, политические или культурные.
– Меня прежде всего интересует составление описания дневника путешественника, – сказал веганец. – Однако, я буду очень благодарен вам за то, что вы смогли сопровождать нашу поездку. Я считаю, что в этом и заключалась ваша работа. У меня ведь только общие представления о земных традициях и текущих событиях, и я не очень-то силен в подробностях.
Дос Сантос, раскуривая свою трубку, не преминул задать вопрос:
– Сэр Миштиго, как вы относитесь к движению за Возвращение?
Сочувственно, или считаете, что это мертвое дело?
– Да, – ответил веганец, – именно так я и считаю. Я уверен, что игра не стоит свеч. Я отношусь с уважением к таким намерениям, но не представляю, каким образом вы надеетесь их осуществить. Почему ваши люди должны отказаться от уверенности в будущем, которым они ныне располагают, ради того, чтобы вернуться на эту, некогда пусть даже и породившую их планету? Большинство представителей ныне живущего поколения никогда в жизни не видели Землю. Они знают ее только по видеоснимкам, и вы должны признать, что снимки вряд ли являются достаточно убедительными документами…
– Я с вами не согласен, – перебил веганца Дос Сантос, – и нахожу ваше отношение к нам до отвращения аристократическим.
– Таким ему и надлежит быть, – ответил Миштиго.
Джордж и Диана появились почти одновременно. Официанты стали расставлять тарелки.
– Я бы предпочел есть за отдельным столиком, – сказал Дос Сантос официанту.
– Вы здесь потому, что сами напросились, – напомнил я.
Он украдкой взглянул на Диану, которая, как оказалось, сидела справа от меня. Я заметил едва заметное движение ее головы сначала влево, потом вправо.
Дос Сантос овладел собой после моего критического замечания, слегка поклонился и улыбнулся:
– Простите мой латиноамериканский темперамент, – сказал он. – Мне вряд ли следовало ожидать, что я обращу кого-нибудь в сторонников Возвращения всего лишь за пять минут – и мне всегда трудно скрывать свои чувства.
– Это очевидно, – улыбнулся я. – А сейчас давайте есть.
Он сел напротив нас, рядом с Джорджем.
– Взгляните-ка на этого сфинкса, – сказала «Рыжий Парик», указывая на гравюру, висевшую на дальней от нее стене. – Речь его чередовалась длинными промежутками молчания и загадками, старыми, как сама природа. Он уже не открывает рта, а просто выжидает. Чего он ждет? Кто знает?
Дос Сантос быстро взглянул на веганца, затем снова на Диану, но так ничего и не сказал.
Я попросил передать мне соль. Мне хотелось, очень, насыпать ей соли на хвост, но вместо этого я посолил картофель.
Почаще глядите на Сфинкса!…
Солнце высоко в небе, короткие тени, жара – вот как это было. Я не хотел, чтобы сцена была испорчена глиссерами или песчаными вездеходами, поэтому пришлось заставить всех отправиться пешком. Идти было недалеко, и я сделал небольшой крюк, чтобы добраться до места с ожидаемым эффектом.
Мы прошли гораздо больше мили – дорога шла то вверх, то вниз. Я отобрал у Джорджа сачок для бабочек, чтобы предоставить ему паузы, когда мы несколько раз проходили мимо полей, лежавших на нашем пути.
Над головой пролетали птицы с ярким оперением; далеко, почти у самого горизонта, была видна пара верблюдов. Невысокая смуглая женщина прошла семенящей походкой мимо нас, держа на голове высокий кувшин. Миштиго отметил этот факт в своей карманной книжке с запоминающим устройством.
Я кивнул женщине и поздоровался с ней. Женщина поздоровалась в ответ, но головой, естественно, даже не пошевелила.
Элен, вся взмокшая, обвязала себя большим треугольным веером из перьев. «Рыжий Парик» шла не сгибаясь, крохотные бусинки пота скопились на ее верхней губе, глаз не было видно из-за стекол поляроидов.
Наконец мы добрались, взойдя на последний невысокий холм.
– Смотрите! – показал рукой Рамзес.
– Матерь божья! – по-испански воскликнул Дос Сантос.
Гассан что-то пробурчал.
«Рыжий Парик» быстро повернулась ко мне, затем снова отвернулась.
Из-за очков я не уловил выражения ее глаз.
Элен не переставала обмахиваться веером.
– Что это они там делают? – спросил Миштиго.
Я впервые видел, что он искренне удивлен.
– Они разбирают великую пирамиду Хеопса, – сказал я.
Немного выждав, «Рыжий Парик» спросила:
– Зачем?
– Как раз сейчас, – сказал я ей, – существует острая нехватка строительных материалов в этой местности, а развалины старого Каира все еще радиоактивны. Поэтому и нарушается правильность геометрических форм этого древнего сооружения.
– Они же оскверняют памятник величия человеческой расы! – воскликнула она.
– Нет ничего дешевле славы, – заметил я. – Настоящее интересует нас сейчас в первую очередь, и нам нужны строительные материалы.
– И сколько же времени длится это безобразие? – скороговоркой спросил Миштиго.
– Разборку начали три дня назад, – пояснил Рамзес.
– Что дает вам право поступать подобным образом?
– Имеется разрешение Земного филиала Департамента искусств, памятников и архитектуры.
Миштиго повернулся ко мне, его янтарные глаза странно сверкали.
– Вы?… – выдохнул он.
– Я являюсь уполномоченным по подобным делам. Все правильно.
– Почему же никому не известно о подобных ваших акциях?
– Потому что очень немногие забираются в эту глушь, – разъяснил я. И это является еще одной веской причиной разборки этой штуковины. На нее теперь почти никто не смотрит. И я действительно имею полномочие разрешать подобные акции.
– Но я прибыл с другой планеты, чтобы увидеть ее!
– Что ж, смотрите, да побыстрее, – сказал я ему, – скоро ее не станет.
Он впился в меня взглядом.
– Вы, очевидно, не имеете ни малейшего представления о действительной ценности этого сооружения. Либо, если и имеете…
– Как раз наоборот. Я точно знаю, какова ее ценность.
– И эти несчастные создания, которых вы заставляете так трудиться, голос веганца становился все выше по мере того, как он наблюдал происходящее, – под палящими лучами Солнца, вашего гнусного Солнца – ведь они работают в самых примитивных условиях! Вы хоть слышали когда-нибудь о простейших механизмах?
– Разумеется. Но они довольно дороги.
– А ваши надсмотрщики не расстаются с бичами, – указывающий перст инопланетянина гневно дрожал в жарком воздухе. – Как вы только можете так обращаться со своими соотечественниками! Это же извращенность!
– Все эти люди согласились работать добровольно, за символическую плату. Да и совесть актера не позволяет им пускать в ход плети, даже в том случае, если люди будут сами просить об этом. Все, что мы позволяем им делать – это шумно рассекать бичами воздух…
– Совесть актеров?
– Они – члены союза. Хотите увидеть кое-что интересное? – Я сделал знак рукой. – Взгляните-ка вон на тот холм.
– Что там происходит?
– Мы снимаем фильм.
– Зачем?
– Когда мы закончим разборку, мы собираемся смонтировать из полученной пленки фильм под названием «Строительство Великой Пирамиды».
Ведь если прокрутить пленку назад, то должно получиться неплохое зрелище.
Это может показаться смешным, но нам нужны деньги. Ваши историки высказывают различные предположения о том, каким же, собственно, образом нам удавалось возводить подобные сооружения. Этот фильм может доставить им некоторое удовлетворение. Я решил, что лучше всего здесь подходит грубая сила и невежество масс.
– Грубая сила? Невежество?
– Да, да. Смотрите, как они наваливаются друг на друга, как быстро вскакивают. В фильме все будет наоборот. Вес камней будет их давить, они будут падать от неимоверной усилий. Это будет первый снятый фильм за многие годы! И я уверен, что им очень нравится участвовать в съемке величественного произведения искусства!
– Вы – безумец! – провозгласил Дос Сантос, глядя на пирамиду.
– Нет, – покачал я головой. – Отсутствие монумента может быть само по себе чем-то вроде монумента.
– Монумента в честь Конрада Номикоса? – засмеялся веганец.
– Нет, – вмешалась «Рыжий Парик». – В такой же мере, как искусство созидания, существует также искусство разрушения. Я думаю, он как раз в нем и собирается преуспеть. Изображает из себя нового Калигулу. Похоже, я даже начинаю понимать – почему!
– Благодарю вас, – поклонился я.
– Я вовсе не одобряю это, хотя актеры с любовью играют свою роль.
– Любовь – это отрицательная форма ненависти, – пожал я плечами.
– Я умираю. Египет умирает, – нараспев произнесла Элен.
Миштиго рассмеялся.
– Вы более трудный человек, Номикос, чем я. Такого нельзя было даже предположить. Но вы вовсе не незаменимы.
– Ну, так попробуйте уволить Гражданскую службу, в том числе и меня.
– Это может быть легче, чем вы думаете.
– Посмотрим.
– Обязательно!
Мы снова повернулись к пирамиде Хеопса. Миштиго принялся за свои записи.
– Лучше бы вы смотрели на все происходящее через… Вообще, давайте пока покинем это место. Наше присутствие мешает работе и тем самым вызывает напрасную трату драгоценной для нас пленки. Как только фильм будет готов, я обязательно приглашу вас на первый просмотр.
Затем я стал размышлять о человечестве, устроившемся на посадочной станции на Титане, работающем в Земном Управлении, терпящем унижения на Галере и Бэкабе, гнущем спины на Марсе и перебивающемся случайной работой на Рилпахе, Витэне, Диубахе и добром десятке планет Веганской Лиги. После этого мысли мои вернулись к самим веганцам.
Эта раса синекожих людей, с их чудными лицами и смешными фамилиями, пригрела и накормила нас, холодных и голодных. Она высоко оценила тот факт, что наши колонии на Марсе и Титане были неожиданно вынуждены перейти на самообеспечение и сумели выстоять целое столетие – после тех злополучных Трех Дней, прежде чем был изобретен достаточно надежный межзвездный транспорт.
Подобно жуку-вредителю (сравнение Джорджа Эммита) мы стали искать себе второй дом, потому что испоганили прежний. Прибегали ли тогда веганцы к инсектицидам? Нет! Это была древняя мудрая раса, она позволила нам поселиться на их планетах, жить и работать в их городах, на их материках и посреди моря. Потому что даже такой высокоразвитой цивилизации, как веганская, требуется ручной труд существ с отдельным большим пальцем.
Хороших домашних слуг нельзя заменить никакими машинами. Не меньший спрос имеется также на механиков, обслуживающих машины. А также на хороших садовников, рыбаков, шахтеров, работников искусств, особенно если речь идет об искусстве ранее неведомой расы. Разумеется, было общепринято, что наличие мест проживания людей понижало стоимость смежных районов, населенных веганцами, но с лихвой компенсировалось вкладами людей в увеличение общего благосостояния привилегированных веганцев в целом.
Мысль об этом вернула меня на Землю. Веганцы никогда прежде не сталкивались с совершенно разоренной цивилизацией, и поэтому наша родная культура произвела на них довольно глубокое впечатление.
Они были очарованы нами, очарованы настолько, что даже решили терпеть находящееся на Галере наше правительство. За баснословные деньги они покупали билеты для посещения Земли и это только для того, чтобы поглазеть на развалины некогда богатой цивилизации. И наконец, они покупали на Земле обширные территории и устраивали там курорты.
Есть какая-то особая притягательная сила у планеты, постепенно превращающейся в музей (нечто подобное некогда сказал о Риме Джойс).
Вот таким-то образом мертвая Земля все еще приносит своим внукам небольшой, но весьма ощутимый доход каждый веганский финансовый год. Вот почему существует Управление. С этого живут Лорелл, Джордж, Фил и все остальные.
В какой-то мере – даже я сам.
Далеко внизу серо-голубой ковер океана казался темно-бурой землей материка, а вскоре он и на самом деле кончился. Мы приближались к Новому Каиру.
Посадка была произведена за пределами города. По сути дела здесь не было взлетно-посадочной полосы. Мы просто опустились на свободную площадку и оставили Джорджа в качестве часового.
В старом Каире уровень радиации все еще был высок, поэтому люди, с которыми приходилось иметь дело, жили главным образом в Новом Каире. Это облегчало проведение экскурсии.
Миштиго хотел посмотреть мечеть Конг-Бай в Городе Мертвых, уцелевшую после Трех Дней. Он настоял на том, чтобы я пустил его в свой глиссер, и мы сделали несколько кругов на небольшой высоте.
Миштиго при этом делал фотоснимки и любовался видами развалин. Что касается памятников, то ему хотелось осмотреть пирамиды Лукеса и Карнака в долине Царей и Цариц.
К нашему счастью, мы осмотрели мечеть только с воздуха. Внизу под нами сновали какие-то быстрые темные тени, останавливаясь только для того, чтобы швырнуть камни в наши аппараты.
– Кто это? – поинтересовался Миштиго.
– Пораженные радиацией, – ответил я. – Люди-мутанты. Они очень различаются размерами, формами и степенью умственной и моральной деградации.
После нескольких кругов он удовлетворенно улыбнулся, и мы вернулись в лагерь. Отсюда мы двинулись по разбитой дороге – два временных помощника, я, Миштиго, Дос Сантос, «Рыжий Парик», Элен и Гассан.
Постепенно дорога становилась шире. То тут, то там стали подниматься пальмы, дававшие некоторую тень. Коричневые дети с огромными глазами глядели нам вслед. Они присматривали за обширной территорией, на которой паслась шестиногая корова. Она, как и тысячи лет назад, подобно всем этим существам, вертела водоподъемное колесо, причем единственным отличием при этом было то, что она оставляла на песке не четыре, а шесть отпечатков копыт.
Мой уполномоченный в этой местности Рамзес Смит встретил нас на постоялом дворе. Его загорелое лицо было покрыто густой сетью морщин. У него были типичные для таких людей печальные глаза, однако время от времени он весело смеялся, что несколько скрашивало общее грустное впечатление.
Мы сидели, потягивая пиво, в главной комнате двора, дожидаясь Джорджа. Местные часовые должны были сменить его у аэроглиссеров.
– Работа продвигается довольно быстро, – сообщил мне Рамзес.
– Хорошо, – кивнул я, весьма довольный тем, что никто не спрашивал меня, в чем, собственно, состоит эта «работа». Мне хотелось уловить удивление на лицах присутствующих.
– Как поживают ваши жена и дети? – спросил я у управляющего.
– Спасибо. Вполне прилично.
– А новорожденный?
– Он выжил, и без каких-либо дефектов, – с гордостью сказал Рамзес Смит. – Я отправил свою жену на Корсику на время ее беременности. Вот фото.
Я сделал вид, что внимательно изучаю карточку, издавая при этом одобрительные, как и положено, междометия.
– Если уж мы заговорили о снимках, – начал я, – то не нуждаетесь ли вы в дополнительном оборудовании?
– Нет, нет. У нас хорошая аппаратура. Все идет как по маслу. Когда вы хотели бы посмотреть работу?
– Сразу же после того, как что-нибудь перекусим.
– Вы – мусульманин? – вмешался в разговор Миштиго.
– Я испанской веры, – серьезно ответил Рамзес.
– На самом деле? Это ведь та самая метафизическая ересь, которая отрицает тройственную природу Христа?
– Мы не считаем себя еретиками!
Я сидел, размышляя о том, насколько правы были мы, греки, выпустив логику в этот несчастный мир. Ход моих мыслей прервал Миштиго, пустившись в перечисление забавного перечня изречений христианской ереси.
В порыве ярости за то, что мне пришлось быть гидом в этом путешествии, я записал их в журнал путешествий.
Позднее Лорелл сказал мне, что это был отличный, хорошо отработанный документ, что лишний раз доказывает, насколько мерзко я должен был чувствовать себя тогда. Я даже случайно занес туда анекдот о случайной канонизации Будды, как святого Иосафата, в шестнадцатом столетии.
В конце концов, пока веганец сидел здесь и высмеивал нас, я понял, что сейчас нагрублю ему или переменю тему для разговора. Поскольку сам я христианином не был, то эта теологическая комедия ошибок вовсе не оскорбляла мои религиозные чувства. Меня гораздо больше тревожило то, что представитель чужой нам расы снизошел до того, чтобы потрудиться над исследованием с целью выставить нас в качестве скопища идиотов.
Еще раз осмыслив все это сейчас, я понял, что был не прав. Успех видеоленты, которую я тогда делал, подтверждает более позднюю мою гипотезу в отношении веганцев: они сами себе настолько дьявольски наскучили, а мы были для них настолько новы и неизвестны, что они в равной степени ухватились как за наши извечные философские проблемы, так и за религиозные.
Это в полной мере относилось и к их представителю, бывшему тогда перед нами во плоти. Они мало разбирались в истинности тех или иных проблем и порядком погрязли в препирательствах: кто на самом деле писал пьесы Шекспира, действительно ли Наполеон умер на острове Святой Елены, кто первым из европейцев вступил на американский континент и является ли книга Гарри Деникина свидетельством посещения Земли разумными существами, им неизвестными, и так далее.
Высокоразвитое общество Веги прямо-таки с аппетитом набрасывалось на наши средневековые теологические споры. Забавно!
– Миштиго, два слова по поводу вашей книги, – перебил я веганца.
– Да?
– У меня сложилось впечатление, – начал я, – что вы не желаете никоим образом никогда и нигде устраивать ее обсуждение. Я уважаю подобные чувства, но это ставит меня в несколько неудобное положение как главу поездки.
Мы оба поняли, что подобный вопрос следовало поднять, будучи с ним наедине, особенно после его ответа Филу на приеме в Порт-о-Пренсе, но я хотел расшевелить его своими придирками и переменить тему разговора.
– Меня очень интересует, будет ли это прежде всего отчет о тех местах, которые мы посетили, или вы хотели бы, чтоб вам оказали помощь, обращая внимание на местные особенности различного рода… Ну, скажем, политические или культурные.
– Меня прежде всего интересует составление описания дневника путешественника, – сказал веганец. – Однако, я буду очень благодарен вам за то, что вы смогли сопровождать нашу поездку. Я считаю, что в этом и заключалась ваша работа. У меня ведь только общие представления о земных традициях и текущих событиях, и я не очень-то силен в подробностях.
Дос Сантос, раскуривая свою трубку, не преминул задать вопрос:
– Сэр Миштиго, как вы относитесь к движению за Возвращение?
Сочувственно, или считаете, что это мертвое дело?
– Да, – ответил веганец, – именно так я и считаю. Я уверен, что игра не стоит свеч. Я отношусь с уважением к таким намерениям, но не представляю, каким образом вы надеетесь их осуществить. Почему ваши люди должны отказаться от уверенности в будущем, которым они ныне располагают, ради того, чтобы вернуться на эту, некогда пусть даже и породившую их планету? Большинство представителей ныне живущего поколения никогда в жизни не видели Землю. Они знают ее только по видеоснимкам, и вы должны признать, что снимки вряд ли являются достаточно убедительными документами…
– Я с вами не согласен, – перебил веганца Дос Сантос, – и нахожу ваше отношение к нам до отвращения аристократическим.
– Таким ему и надлежит быть, – ответил Миштиго.
Джордж и Диана появились почти одновременно. Официанты стали расставлять тарелки.
– Я бы предпочел есть за отдельным столиком, – сказал Дос Сантос официанту.
– Вы здесь потому, что сами напросились, – напомнил я.
Он украдкой взглянул на Диану, которая, как оказалось, сидела справа от меня. Я заметил едва заметное движение ее головы сначала влево, потом вправо.
Дос Сантос овладел собой после моего критического замечания, слегка поклонился и улыбнулся:
– Простите мой латиноамериканский темперамент, – сказал он. – Мне вряд ли следовало ожидать, что я обращу кого-нибудь в сторонников Возвращения всего лишь за пять минут – и мне всегда трудно скрывать свои чувства.
– Это очевидно, – улыбнулся я. – А сейчас давайте есть.
Он сел напротив нас, рядом с Джорджем.
– Взгляните-ка на этого сфинкса, – сказала «Рыжий Парик», указывая на гравюру, висевшую на дальней от нее стене. – Речь его чередовалась длинными промежутками молчания и загадками, старыми, как сама природа. Он уже не открывает рта, а просто выжидает. Чего он ждет? Кто знает?
Дос Сантос быстро взглянул на веганца, затем снова на Диану, но так ничего и не сказал.
Я попросил передать мне соль. Мне хотелось, очень, насыпать ей соли на хвост, но вместо этого я посолил картофель.
Почаще глядите на Сфинкса!…
***
Солнце высоко в небе, короткие тени, жара – вот как это было. Я не хотел, чтобы сцена была испорчена глиссерами или песчаными вездеходами, поэтому пришлось заставить всех отправиться пешком. Идти было недалеко, и я сделал небольшой крюк, чтобы добраться до места с ожидаемым эффектом.
Мы прошли гораздо больше мили – дорога шла то вверх, то вниз. Я отобрал у Джорджа сачок для бабочек, чтобы предоставить ему паузы, когда мы несколько раз проходили мимо полей, лежавших на нашем пути.
Над головой пролетали птицы с ярким оперением; далеко, почти у самого горизонта, была видна пара верблюдов. Невысокая смуглая женщина прошла семенящей походкой мимо нас, держа на голове высокий кувшин. Миштиго отметил этот факт в своей карманной книжке с запоминающим устройством.
Я кивнул женщине и поздоровался с ней. Женщина поздоровалась в ответ, но головой, естественно, даже не пошевелила.
Элен, вся взмокшая, обвязала себя большим треугольным веером из перьев. «Рыжий Парик» шла не сгибаясь, крохотные бусинки пота скопились на ее верхней губе, глаз не было видно из-за стекол поляроидов.
Наконец мы добрались, взойдя на последний невысокий холм.
– Смотрите! – показал рукой Рамзес.
– Матерь божья! – по-испански воскликнул Дос Сантос.
Гассан что-то пробурчал.
«Рыжий Парик» быстро повернулась ко мне, затем снова отвернулась.
Из-за очков я не уловил выражения ее глаз.
Элен не переставала обмахиваться веером.
– Что это они там делают? – спросил Миштиго.
Я впервые видел, что он искренне удивлен.
– Они разбирают великую пирамиду Хеопса, – сказал я.
Немного выждав, «Рыжий Парик» спросила:
– Зачем?
– Как раз сейчас, – сказал я ей, – существует острая нехватка строительных материалов в этой местности, а развалины старого Каира все еще радиоактивны. Поэтому и нарушается правильность геометрических форм этого древнего сооружения.
– Они же оскверняют памятник величия человеческой расы! – воскликнула она.
– Нет ничего дешевле славы, – заметил я. – Настоящее интересует нас сейчас в первую очередь, и нам нужны строительные материалы.
– И сколько же времени длится это безобразие? – скороговоркой спросил Миштиго.
– Разборку начали три дня назад, – пояснил Рамзес.
– Что дает вам право поступать подобным образом?
– Имеется разрешение Земного филиала Департамента искусств, памятников и архитектуры.
Миштиго повернулся ко мне, его янтарные глаза странно сверкали.
– Вы?… – выдохнул он.
– Я являюсь уполномоченным по подобным делам. Все правильно.
– Почему же никому не известно о подобных ваших акциях?
– Потому что очень немногие забираются в эту глушь, – разъяснил я. И это является еще одной веской причиной разборки этой штуковины. На нее теперь почти никто не смотрит. И я действительно имею полномочие разрешать подобные акции.
– Но я прибыл с другой планеты, чтобы увидеть ее!
– Что ж, смотрите, да побыстрее, – сказал я ему, – скоро ее не станет.
Он впился в меня взглядом.
– Вы, очевидно, не имеете ни малейшего представления о действительной ценности этого сооружения. Либо, если и имеете…
– Как раз наоборот. Я точно знаю, какова ее ценность.
– И эти несчастные создания, которых вы заставляете так трудиться, голос веганца становился все выше по мере того, как он наблюдал происходящее, – под палящими лучами Солнца, вашего гнусного Солнца – ведь они работают в самых примитивных условиях! Вы хоть слышали когда-нибудь о простейших механизмах?
– Разумеется. Но они довольно дороги.
– А ваши надсмотрщики не расстаются с бичами, – указывающий перст инопланетянина гневно дрожал в жарком воздухе. – Как вы только можете так обращаться со своими соотечественниками! Это же извращенность!
– Все эти люди согласились работать добровольно, за символическую плату. Да и совесть актера не позволяет им пускать в ход плети, даже в том случае, если люди будут сами просить об этом. Все, что мы позволяем им делать – это шумно рассекать бичами воздух…
– Совесть актеров?
– Они – члены союза. Хотите увидеть кое-что интересное? – Я сделал знак рукой. – Взгляните-ка вон на тот холм.
– Что там происходит?
– Мы снимаем фильм.
– Зачем?
– Когда мы закончим разборку, мы собираемся смонтировать из полученной пленки фильм под названием «Строительство Великой Пирамиды».
Ведь если прокрутить пленку назад, то должно получиться неплохое зрелище.
Это может показаться смешным, но нам нужны деньги. Ваши историки высказывают различные предположения о том, каким же, собственно, образом нам удавалось возводить подобные сооружения. Этот фильм может доставить им некоторое удовлетворение. Я решил, что лучше всего здесь подходит грубая сила и невежество масс.
– Грубая сила? Невежество?
– Да, да. Смотрите, как они наваливаются друг на друга, как быстро вскакивают. В фильме все будет наоборот. Вес камней будет их давить, они будут падать от неимоверной усилий. Это будет первый снятый фильм за многие годы! И я уверен, что им очень нравится участвовать в съемке величественного произведения искусства!
– Вы – безумец! – провозгласил Дос Сантос, глядя на пирамиду.
– Нет, – покачал я головой. – Отсутствие монумента может быть само по себе чем-то вроде монумента.
– Монумента в честь Конрада Номикоса? – засмеялся веганец.
– Нет, – вмешалась «Рыжий Парик». – В такой же мере, как искусство созидания, существует также искусство разрушения. Я думаю, он как раз в нем и собирается преуспеть. Изображает из себя нового Калигулу. Похоже, я даже начинаю понимать – почему!
– Благодарю вас, – поклонился я.
– Я вовсе не одобряю это, хотя актеры с любовью играют свою роль.
– Любовь – это отрицательная форма ненависти, – пожал я плечами.
– Я умираю. Египет умирает, – нараспев произнесла Элен.
Миштиго рассмеялся.
– Вы более трудный человек, Номикос, чем я. Такого нельзя было даже предположить. Но вы вовсе не незаменимы.
– Ну, так попробуйте уволить Гражданскую службу, в том числе и меня.
– Это может быть легче, чем вы думаете.
– Посмотрим.
– Обязательно!
Мы снова повернулись к пирамиде Хеопса. Миштиго принялся за свои записи.
– Лучше бы вы смотрели на все происходящее через… Вообще, давайте пока покинем это место. Наше присутствие мешает работе и тем самым вызывает напрасную трату драгоценной для нас пленки. Как только фильм будет готов, я обязательно приглашу вас на первый просмотр.