- Ладно, - согласился я и ушел делать дело.
   Минут через пять я вернулся в каюту с тяжелой коробкой на ремне через плечо.
   - Крови мне это попортило, - сказал я Кэрол, - но я сделал все, что надо. Почему было бы не пригласить хорошего физика?
   - Нужен был ты, - сказала она, - ты замешан в этом с самого начала. И ты знал, что надо делать. Группа должна быть маленькой и компактной.
   - Ну и куда это деть? - спросил я, и она повела меня.
   Затем пробило семь.
   Вся операция заняла у меня десять минут.
   Это были детские игры. Они воспользовались моторчиком от старого детского конструктора с аппаратом для автономного питания. Активирован он должен был быть простейшим механизмом. Проклятая штуковина была выброшена за борт и взорвалась.
   Разминирование заняло менее десяти минут.
   Мы стояли у поручня, и я навалился на него.
   - Хорошо, - сказал я.
   - Очень хорошо, - согласилась она.
   - Только вот что, - продолжала Кэрол. - Заруби себе на носу. Ты был участником самого серьезного расследования, которое я когда-либо проводила.
   - Продолжай. Я чист как снег и лебяжий пух.
   - Вряд ли. Реальные люди так не поступают.
   - Так потрогай меня. Извини, если тебе не нравится мой образ жизни.
   - Если ты не обернешься лягушкой, приходи в полночь, и девушка сможет послушать о любви парня, вроде тебя.
   - Это будет желание очень глупой девушки.
   Она поглядела на меня немного странно, и я не пытался как-то объяснить себе этот ее взгляд.
   Затем она посмотрела мне прямо в глаза.
   - У тебя какая-то тайна, которую я еще не поняла, - сказала она. - Ты похож на остаток Старых Времен.
   - Может, и так. Помнишь, ты сказала, что я помог? Почему бы тебе не оставить это так? Я не делал ничего плохого.
   - Я на работе. Но с другой стороны, ты прав. Ты помог, и ты действительно не нарушил никаких правил - разве что с Джи-9, но об этом, я уверена, никто не побеспокоится. С другой стороны, мне нужно будет составить отчет. И там должны найти отражение твои действия. Я не могу полностью опустить это.
   - Я этого не просил.
   - Тогда как мне поступить?
   Я знал, что когда отчет попадет в Центр, я смогу стереть в нем все ненужное. Но до того он пройдет через руки нескольких человек. Они могут стать причиной неприятностей.
   - Группа была маленькой и компактной, - сказал я. - Ты не можешь опустить это?
   - Нет.
   - Ладно. Тогда напиши, что привлекла меня к сотрудничеству в самом начале.
   - Это лучше.
   - Раз уж нельзя умолчать, пусть будет так.
   - Не вижу больших проблем.
   - Ты сделаешь это?
   - Посмотрим, что можно сделать.
   - И достаточно. Спасибо.
   - А что ты станешь делать, когда твоя работа здесь закончиться?
   - Не знаю. Может быть, возьму отпуск.
   - Совсем один?
   - Может быть.
   - Понимаешь, ты мне нравишься. Я сделаю так, чтобы уберечь тебя от неприятностей.
   - Я ценю это.
   - Похоже, у тебя на все готов ответ.
   - Спасибо.
   - А как насчет девушки?
   - Что ты имеешь в виду?
   - Пригодилась бы она тебе на следующем задании?
   - Я думал, у тебя здесь неплохая работа.
   - Да. Но я не об этом. У тебя кто-то есть?
   - Кто-то кто?
   - Перестань валять дурака! Девушка, вот кто?
   - Нет.
   - Ну?
   - Это ты валяешь дурака, - заявил я. - А что, черт возьми, мне делать с контрразведчицей? Ты имеешь в виду, что на самом деле рискнула бы работать в одной упряжке с чужаком?
   - Я видела тебя в деле и не боюсь тебя. Да, я бы рискнула.
   - Это самое странное предложение, какое я получал.
   - Думай быстрее, - настаивала она.
   - Ты сама не знаешь, чего просишь.
   - Что, если ты мне так ужасно понравился.
   - Ну, я обезвредил твою бомбу...
   - Я не имела в виду будущего вознаграждения - но в любом случае спасибо. Ответ, насколько я поняла, "нет"?
   - Перестань. Можешь ты дать человеку подумать?
   - Ладно, - сказала она, отвернувшись.
   - Погоди. Не дуйся. Ты не можешь повредить мне, так что я могу свободно сказать. Я действительно был твоим союзником. Но уже много лет я - закоренелый холостяк и думаю, что ты внесешь свои сложности.
   - Погляди на это с другой стороны, - сказала она. - Ты не такой, как все. И я тоже хочу научиться делать серьезные вещи.
   - Вроде чего?
   - Лгать компьютерам и, причем, успешно.
   - С чего ты взяла, что я так делаю?
   - Но если ты существуешь, то это единственный ответ.
   - Я действительно существую.
   - Тогда ты знаешь, как ускользнуть из Системы.
   - Сомневаюсь.
   - Возьми меня, - сказала она, - я тоже хочу научиться этому.
   Я посмотрел на Кэрол. Тонкая прядь волос упала ей на щеку, и выглядела она так, как будто вот-вот закричит.
   - Я - твой последний шанс, да? Ты встретила меня в единственный момент своей жизни и хочешь рискнуть, сделав ставку?
   - Да.
   - Ты валяешь дурака. Я не могу гарантировать тебе безопасности, если ты не бросишь игру - и я _н_е _х_о_ч_у_. Я играю по своим собственным правилам, и они непривычны. Если мы будем вместе, ты, возможно, вскоре же станешь молодой вдовой. Именно это ты и получишь.
   - Ты достаточно ловок, чтобы обезвредить бомбу.
   - Я встречу раннюю смерть. Мне приходится делать немало дурацких вещей.
   - Думаю, что смогу полюбить тебя.
   - Тогда, ради бога, позволь мне ответить позднее. Мне надо это обдумать.
   - Ладно.
   - Ты делаешь глупости.
   - Не думаю.
   - Поглядим.
   После того, как я очнулся от самого крепкого сна в своей жизни, я дал знать, что задание выполнено.
   - Ты поздно, - заметил Мюррей.
   И я пошел наблюдать то, ради чего мы трудились.
   "Румоко" начинал работать.
   Ребята пошли вниз. Мартин и Димми установили заряды. Они сделали все необходимое и мы отошли. Все было готово, оставалось лишь дать радиосигнал. Налетчиков забрали из моей каюты, и я был благодарен за это.
   Мы отошли на достаточное расстояние, и сигнал был подан.
   Сначала было тихо. Затем бомба взорвалась.
   Через арку борта я видел стоящего человека. Он был старым, седым и в широкополой шляпе. Поля ее свисали, закрывая лицо.
   - Мы только чуть-чуть добавим копоти в атмосферу, - сказал Мартин.
   - Проклятье! - сказал Димми.
   Океан поднялся и рухнул на нас. Но якорь удержал.
   Некоторое время не происходило ничего. Затем началось.
   Корабль встряхнулся, как мокрая собака. Я вцепился в поручни и ждал. Затем родилась гряда волн: размеров они были небывалых, но мы одолели их.
   - Готовность номер один, - сказала Кэрол Дейт. - Строительство началось.
   Я кивнул и ничего не ответил. Слов не требовалось.
   - Он все растет, - заметила она через минуту, и я снова кивнул.
   Наконец, поздно утром освобожденная мощь вырвалась на поверхность.
   Вода закипала. Пузыри становились все больше. Температура поднималась. Появилось пламя.
   А затем вырос фантастических размеров водяной столб. Он ударил на огромную высоту, золотой в лучах зари, словно Зевс, навещающий одну из своих подружек. Все это сопровождалось страшным ревом. Столб продержался несколько мгновений и рассыпался.
   И тут же возник огромный водоворот.
   Он рос, и я смотрел - и просто так, и через инструменты.
   Вода вспенилась и засветилась. Снова раздался рев. Ударил новый фонтан, затем еще и еще. Четыре фонтана, один больше другого.
   Затем океан раскололся, и волна, похожая на приливную, подхватила "Аквину".
   Мы были, судя по всему, готовы к этому, и встретили волну. Корабль поднялся на волне на самый ее гребень.
   Все кипело на расстоянии нескольких миль от нас, и, казалось, до очага рукой подать.
   Следующий фонтан все рос и рос, пока не превратился в колонну без вершины. Он пронзил небо, и вокруг словно упали сумерки. Фонтан вспухал, и у основания его сверкало пламя.
   Немного погодя искусственные сумерки почти полностью затянули небо, пепел наполнял воздух, глаза, легкие.
   Время от времени тучи его проносились мимо нас, как стаи черных птиц. Я закурил, защищая легкие от вони, и смотрел, как растет пламя.
   Море потемнело. Словно потревоженное чудовище, оно облизывало корпус корабля. Мерцание и вспышки продолжались, и над поверхностью воды появился темный предмет.
   Румоко.
   Это был конус. Искусственно сотворенный остров. Может быть, это кусок давно пропавшей Атлантиды поднимался перед нами. Человек преуспел в сотворении земли. Со временем остров станет обитаемым. Теперь, если мы выстроим цепочку таких островов...
   Да, может быть, появится вторая Япония. Прибавится суши для растущего человечества. Прибавится пространства. Прибавится места для жилья.
   Из-за чего меня допрашивали? Кто противился этому? Это совсем хорошее дело, как я погляжу.
   Я ушел. Я отправился обедать.
   Кэрол пришла, чтобы присоединиться ко мне как бы случайно. Я кивнул ей; она села напротив меня и сделала заказ.
   - Эге?
   - Эге.
   - Ну, до чего-то додумался? - спросила она между салатом и эрзац-говядиной.
   - Да.
   - И до чего?
   - Все еще не знаю. Это слишком быстро и слишком неожиданно. Мне нужен удобный случай, чтобы получше тебя узнать.
   - Что это значит?
   - Есть древний обычай, известный как помолвка. Пусть будет так.
   - Я тебе не нравлюсь? Я проверила степень нашей совместимости. Она показывает, что мы подходим друг к другу - данные, естественно, из Центра на того, кем ты себя именуешь, но я думаю, что знаю о тебе побольше.
   - С другой стороны, факт, что я не таков. Что это значит?
   - Я прикидывала и так и этак и решила, что смогу жить с индивидуалистом, который знает, как можно провести машину.
   Я знал, что помещение прослушивается, и догадывался, что она не думает, что мне это известно. Тем не менее, у нее были причины сказать то, что она сказала - и она не думала, что я об этом знаю.
   - Извини, - сказал я ей. - Слишком уж ты шустра. Можешь ты дать человеку подумать?
   - Почему бы нам не отправиться куда-нибудь обсудить это?
   При этих словах мы принялись за десерт.
   - Куда?
   - На Шпицберген.
   Я обдумал сказанное и сказал:
   - Ладно.
   - Я буду готова часа через полтора.
   - Погоди, - остановил ее я, - я думал, ты имеешь в виду что-то вроде - возможно, на выходной. Никто ведь не отменял расписание работ.
   - Но твоя работа здесь кончилась, так?
   Я уставился на свой десерт - яблочный пирог, и весьма неплохой, с куском сыра, запил его кофе. Над краем чашки я оторвал глаза и медленно покачал головой.
   - Я могу на денек снять тебя с дежурства, - предложила она. - Это вреда не принесет.
   - Извини, я хочу дождаться результата проб. Займемся этим в выходной.
   Она, похоже, обдумывала это.
   - Ладно, - согласилась она наконец, и я кивнул, по-прежнему занимаясь десертом.
   Это "ладно" вместо "хорошо" или "да", или "конечно" могло быть условным сигналом или чем-то вроде этого для тех, кто слушал наш разговор. Не знаю. Я больше об этом не заботился.
   Когда мы шли к выходу, она была чуть впереди меня, так что я открыл дверь перед ней, и человек придвинулся ко мне с другой стороны.
   Она остановилась и обернулась.
   - Не надо слов, - остановил ее я. - Я не поторопился и поэтому арестован. Пожалуйста, не перечисляйте мои права, я знаю, что они есть, и поднял руки, увидев, как в руке человека блеснула сталь. - Счастливого Рождества, - пожелал я Кэрол.
   Но она все же принялась перечислять мои права, и я смотрел на нее. Она отводила глаза.
   Проклятие, предложения были слишком заманчивы, чтобы быть правдой. Не похоже на то, что Кэрол часто использовали для той роли, что ей пришлось играть, думал я лениво, и хотел бы я знать, довела бы она эту роль до конца, если бы обстоятельства заставили ее это сделать? Тем не менее она была права: моя работа на борту "Аквины" была закончена. Мне пора было убираться и заботиться о том, чтобы Альберт Швейтцер умер не позже, чем за сутки.
   - Вы _о_т_б_у_д_е_т_е_ на Шпицберген сегодня ночью, - сказала она. Там условия для допроса лучше.
   Интересно, справлюсь ли я с этим? Ну...
   Как будто прочтя мои мысли, она добавила:
   - Поскольку вы кажетесь опасным, я хочу предупредить вас, что ваш сопровождающий - хорошо тренированный человек.
   - Так значит, ко всему прочему, вы со мной не поедете?
   - Боюсь, что нет.
   - Очень плохо. Значит, пора сказать вам "прощай". А мне казалось, что вы - нечто лучшее.
   - Это ничего не значило, - возразила она убежденно. - Это только ради того, чтобы доставить вас туда.
   - Может быть. Но вам все еще хочется знать, и это будет всегда - и вы никогда не узнаете...
   - Боюсь, мы будем вынуждены применить наручники, - сказал сопровождающий.
   - Конечно.
   Я протянул руки, но он, почти извиняясь, проговорил:
   - Нет, сэр. За спину, пожалуйста.
   Так я и сделал, а когда человек подошел ко мне, я пригляделся к наручникам. Они были старого образца. Правительственный бюджет не позволяет баловать разнообразием. Если я прогнусь назад подальше, я смогу перешагнуть через них, и руки окажутся предо мной. Дайте мне, скажем, секунд двадцать...
   - Да, вот что, - сказал я. - Только из любопытства и вот почему, так как я сказал тебе об этом прямо. Ты выяснила, почему те двое вломились в мою каюту, допрашивали меня и чего они на самом деле добивались? Если можно, я бы хотел это знать, а не то меня будут мучить дурные сны.
   Она поджала губы, задумавшись чуть-чуть я полагаю, затем сказала:
   - Они из Нового Салема, города-пузыря с Северо-американского континентального шельфа. Они боялись, что в результате проекта "Румоко" их купол будет разрушен.
   - Так и случилось? - спросил я.
   Она молчала.
   - Пока неизвестно, - сказала она. - Город пока молчит. Мы пытались пробиться к ним по радио, но там какие-то помехи...
   - И что вы думаете насчет этого?
   - Мы еще не смогли установить связь.
   - Вы хотите сказать, что мы, возможно, уничтожили город?
   - Нет. Эта возможность минимальна по прогнозам ученых.
   - В_а_ш_и_х_ ученых, - уточнил я. - У их ученых было другое мнение.
   - Конечно, - согласилась она, - противники были всегда. Они посылали диверсантов потому, что не верили нашим ученым... Но вывод...
   - Простите, - прервал я.
   - За что?
   - За то, что сунул парня под душ. Ладно. Спасибо. Я мог бы прочитать об этом в газетах. А теперь отправляйте меня на Шпицберген.
   - Пожалуйста, - откликнулась она. - Я только выполняла свой долг. И думаю, что это правильно. Возможно, ты чист, как снег и лебяжий пух. Если есть тому причина - они узнают ее в очень короткое время, Ал. Тогда... тогда то, что я задумала... то, о чем я говорила прежде, будет оставаться правдой.
   Я усмехнулся:
   - Ладно, я уже сказал "прощай". Спасибо за ответ на мой вопрос.
   - Не надо маня ненавидеть.
   - Не переживай. Я никогда не доверял тебе. - Она отвернулась. Спокойной ночи, - пожелал я ей уже в спину.
   И они повели меня к вертолету. Мне помогли взобраться в кабину. Там было двое охранников и пилот.
   - Она любит вас? - спросил человек с пистолетом.
   - Нет, - ответил я.
   - Если она права и вы чисты, захочется ли вам увидеть ее снова?
   - Я никогда больше не увижу ее, - ответил я.
   Усадив меня в конце салона, они с приятелем сели у окна и подали знак.
   Машина затряслась, и мы взлетели.
   Внизу громыхал, пылал и плевался Румоко.
   ЕВА, ПРОСТИ МЕНЯ. Я НЕ ЗНАЛ. Я ДАЖЕ НЕ ПРЕДПОЛАГАЛ, ЧТО ВСЕ МОЖЕТ КОНЧИТЬСЯ ТАК, КАК КОНЧИЛОСЬ.
   - Предполагалось, что вы можете быть опасным, - сказал человек справа. - Пожалуйста, не пытайтесь ничего затевать.
   "АВЕ, АТКУ, АВАТКУ", - сказал я в душе своей.
   "ДВАДЦАТЬ ЧЕТЫРЕ ЧАСА", - сказал я Швейтцеру.
   После того, как я получил деньги у Вэлша, я вернулся на "Протей" и провел в раздумьях несколько дней. После этого, не получив никаких результатов, я отправился пить с Биллом Меллингсом. Кроме всего прочего, я воспользовался оборудованием, чтобы "прикончить" Швейтцера. Я не рассказал Биллу ничего, кроме истории о девушке с большими грудями.
   Затем мы на пару дней закатились на рыбалку.
   Я больше не существовал. Я вычеркнул Альберта Швейтцера из мира. И я сказал себе, что вообще не хочу существовать.
   Если вы должны убить человека - _д_о_л_ж_н_ы_, имея в виду, что нет иного выбора - я полагаю, это наверняка жуткое и кровожадное дело, так что оно жжет вашу душу и еще больше поднимает в вашем сознании цену человеческого существования.
   Тем не менее, я убил по-другому.
   Все было тихо и мирно. Я выработал в себе иммунитет к этой штуке, и вряд ли многие о ней слышали. Я открыл кольцо и выпустил наружу споры. Этого хватило. Я не знал имен ни моих сопровождающих, ни пилота. Я даже лиц их толком не разглядел.
   Эта штука прикончила их за тридцать секунд, и я снял наручники секунд за двадцать, как и предполагал.
   Я разбил вертолет о берег, растянул при этом себе правое запястье, выбрался к дьяволу из машины и отправился пешком.
   А выглядели они как умершие от инфаркта или инсульта - на кого как подействовало.
   И в результате я чувствовал себя отвратительно. Свое собственное существование я ценю гораздо ниже, чем кто-либо другой. Но это не значило, что я не чувствовал себя как в пекле.
   Думаю, Кэрол догадалась, что произошло, но Центр принимает только факты. Я видел, что в кабине достаточно морской воды, чтобы уничтожить все споры. Ни один анализ не докажет, что их убил я.
   А тело Альберта Швейтцера, несомненно, смыло приливом из открытой кабины.
   Если я когда-нибудь встречу тех, кто успел познакомиться с Алом, я буду кем-то там еще с подходящей биографией и приметами, так что этот человек будет введен в заблуждение.
   Очень ловко. Но, может быть, я выбрал поганую работу. Я _в_с_е _е_щ_е чувствовал себя точно в аду.
   Румоко-Из-Адских-Глубин дымился и рос, точно голливудское чудовище, выползшее из научно-фантастического фильма. По прогнозам через несколько месяцев пламя там потухнет. Затем начнется появление слоя почвы, перелетные птицы станут останавливаться там на отдых, а может, и совьют там гнезда и удобрят почву пометом. Мутировавшие багровые мангровые заросли появятся там, соединив море и землю. Заведутся насекомые. И однажды, согласно теории, остров станет обитаемым. А позже он станет первым звеном в цепи обитаемых островов.
   Двусмысленное решение демографической проблемы, скажете вы: творить новую землю для расселения людей и убивать при этом массу обитателей подводных городов.
   Да, землетрясение разрушило купол Нового Салема. Многие погибли.
   И несмотря на это, следующим летом намечено рождение двойника Румоко.
   Население Балтимора-2 было обеспокоено, но расследование, проведенное Конгрессом, показало, что вина полностью ложится на конструкторов Нового Салема, которые не предусмотрели подобных превратностей судьбы. Суды привлекли к ответственности нескольких подрядчиков, и двое из них потеряли контракты, несмотря на свои связи, так что им пришлось подыскивать заказы в другом месте.
   Это немало, но недостаточно, и я до сих пор сожалею о том, что сунул того парня под душ. Он жив и здоров, этот парень Нового Салема, но я знаю, что ему уже никогда не стать прежним.
   В следующий раз при строительстве острова будут приняты большие предосторожности - что бы это ни значило. Но я не верю, что они будут достаточными - я знаю им цену. С тех пор я никогда никому не верю.
   Если погибнет и другой город-пузырь, как погиб твой, Ева, я полагаю, работы по проекту замедлятся. Но я не верю, что проект будет отвергнут навсегда. Думаю, они найдут другую оговорку, и тогда состоится третья попытка.
   Пока мы не сможем творить такие вещи без последствий, я полагаю, что вряд ли решение наших демографических проблем может лежать в сотворении новой суши. Нет!
   Экспромтом я могу сказать, что раз уж мы на сегодня контролируем все, то могли бы контролировать и рост населения. Я даже готов расстаться со своей персоной - со многими, можно сказать, персонами - и проголосую за это, если дело дойдет до референдума. И я утверждаю, что городов-пузырей должно быть больше, а ассигнования на изучение внешнего пространства нужно увеличить. И никаких больше Румоко.
   Несмотря на прошлые оговорки, я выбираю свободу. Вэлш никогда не узнает об этом. Надеюсь, никто не узнает. Я не альтруист, но у меня такое чувство, что я в огромном долгу перед тем народом, кровь которого пролилась по моей вине. Кроме того, я однажды был их гостем...
   Используя преимущества своего несуществования, я задумал диверсию, которая будет исполнена настолько хорошо, что станет последней.
   Как?
   Я увидел, что тот вулкан очень похож на Кракатау. В результате последних событий в Центре появилось очень много данных о магме - и, естественно, я располагал этими сведениями.
   Когда станет рождаться очередной ребеночек, я сумею сделать так, что в результате сейсмический баланс будет нарушен настолько основательно, как этого еще не бывало на памяти людей. Это, пожалуй, сделать не слишком сложно.
   Возможно, в результате этого я убью тысячи людей - наверняка будут жертвы. Тем не менее, Румоко, разрушив Новый Салем, отправил на тот свет так много народу, что, я думаю, Румоко-2 отправит еще больше. И я надеюсь, что наверху после этого окажется достаточно свободного места. Добавим еще и то, какие слушки побегут - я сам подтолкну их. И так и сделаю.
   По крайней мере, я смахну с суши так много людей, как смогу.
   Они получат великолепные результаты, те, кто составляют планы - они получат Эверест в Центре Атлантики и несколько треснувших подводных куполов. Отшутитесь - и вы хороший человек.
   Я наживил удочку и закинул ее. Билл отхлебнул апельсинового сока, я же затянулся сигаретой.
   - Ты сейчас инженер-консультант? - спросил он.
   - Ага.
   - Отдыхаешь?
   - Нет, работаю - в уме. Обдумываю один хитрый фокус.
   - Справишься?
   - Да.
   - Иногда мне хочется быть таким, как ты - самому себе хозяином.
   - Нет. Овчинка выделки не стоит.
   Я вглядывался над темными водами, могущими нести чудеса. Утреннее солнце лизало волны, и решение мое было твердым. Ветер дул теплый и приятный. Небо становилось прекрасным. Я мог судить об этом по разрывам в пелене туч.
   - Это звучит интересно. Разрушительная работа, говоришь?
   И я, Иуда Искариот, оглянулся на свой путь и сказал:
   - Передай наживку, пожалуйста. Похоже, что-то клюет.
   - У меня тоже. Погоди минутку.
   День, словно куча серебряных долларов, посыпался на палубу.
   Я вытянул добычу, оглушил и осторожно взял ее.
   Я сказал себе, что я не существую. Я надеялся, что это правда, даже тогда, когда чувствовал, что это не так. И мне снова мерещилось лицо старика Колгейта под тогдашней белой кепчонкой.
   ЕВА, ЕВА...
   ПРОСТИ МЕНЯ, МОЯ ЕВА... Я ХОТЕЛ БЫ ПОЧУВСТВОВАТЬ ТВОЮ РУКУ НА СВОЕМ ЛБУ.
   День почти что серебряный. Волны этим утром синие и зеленые и - о, боже! - как очарователен свет!
   - Вот наживка.
   - Спасибо.
   Я взял ее. Нас медленно сносило течением.
   В конце концов, все мы смертны, - решил я. Но от этого мне легче не стало.
   Следующая открытка будет, как обычно, на Рождество, Дон, только годом позже.
   Не спрашивай меня, почему.
   2. ПЕСНОПЕВЕЦ
   После того, как все разошлись, выслушав рассказ о происшедшем, а остатки останков убрали - еще долго после этого, пока тянулась ночь, поздняя, чистая, с множеством ярких звезд, двоившихся и мерцавших в прохладных водах Гольфстрима вокруг станции, я сидел в кресле на маленьком заднем дворике за моим жилищем, потягивал пиво из жестянки и следил за тем, как заходят звезды.
   Чувства мои были в неприятном смятении, и я еще не совсем четко представлял себе, что же делать дальше.
   Продолжать расследование было опасно. Конечно, я мог бы плюнуть на оставшиеся шероховатости, нерешенные маленькие загадки, беспокоившие меня: ведь то, что мне поручили, было выполнено. И хотя у меня было желание узнать побольше, я имел полное право поставить мысленно "Закрыто" на папке с этим делом, отправиться за гонораром, а затем жить припеваючи.
   А что до моего беспокойства - что ж, никто никогда не сможет все разузнать, никого не встревожат те незначительные детали, которые продолжают волновать меня. Я вовсе не обязан вести расследование дальше этого момента.
   И все же...
   Может быть, это и называется чувством долга. По крайней мере, именно оно само по себе заставляло меня действовать, и принуждение это маскировалось такими общепринятыми словами, как "чувство долга" и "свобода воли".
   Так ли это? Или все дело в том, что люди унаследовали мозг обезьяны с глубокими извилинами, отвечающими за любопытство, которое может привести к добру - или худу.
   Тем не менее, я должен оставаться на станции еще некоторое время хотя бы для того, чтобы не лишать свою легенду правдоподобности.
   Я еще глотнул пива.
   Да, надо бы получить ответы на те вопросы, которые меня волнуют. Извилины этого требуют.
   А еще надо повнимательнее осмотреться вокруг себя. Да, решил я, так мы и сделаем.
   Я вытащил сигарету и принялся было прикуривать. И тут вниманием моим завладело пламя.
   Я уставился на трепетные языки пламени, осветившие ладонь и скрюченные пальцы левой руки, поднявшейся, чтобы защитить их от ночного бриза. Пламя казалось чистым как сами звезды, расплавленным и маслянистым.
   Языки пламени были тронуты оранжевым с синим нимбом и время от времени открывали мерцающий вишневый фитиль, похожий на душу огня. А затем полилась музыка...
   Музыка - именно это слово, по-моему, и подходило лучше всего, потому что по сути своей это явление было скорее похоже именно все, хотя в действительности являлось чем-то таким, с чем мне никогда не приходилось еще сталкиваться. Вообще это были не звуки в обычном понимании этого слова. Они всплыли во мне, как всплывают воспоминания, без каких-либо внешних стимулов, и не хватало силы самосознания, чтобы повернуть мысль к необходимости прийти в себя и соотнести действия со временем - как во сне. Затем что-то приостановилось, что-то высвободилось и чувства мои двинулись к кульминации. Это были не эмоции, не что-то, им подобное; а скорее состояние нарастающей эйфории, наслаждения, удивления - все это переполняло меня, сливаясь с нарастающим беспокойством. Что-то росло и что-то растворялось - но что это было на самом деле, я не знаю. Это была угнетающая красота и прекрасная угнетенность - и я был ее частью. Походило на то, что я испытывал нечто, чего еще не доводилось испытать, нечто космическое, величественное и вездесущее, но игнорирующее все окружающее.