— И охотники во Вселенной тоже нужны.
— Это в тебе говорит твое время.
— А в тебе — твое. Так что давай пока считать, что у нас с тобой ничья, ладно? Весь этот спор случился из-за того, что ты начала рассказывать мне историю Адама и Пранди, и я, право, хотел бы услышать продолжение.
Она согласно кивнула.
— После того как они поссорились и Адам отправился на задание, Пранди долгое время пыталась определить, куда же это он исчез.
— Так, значит, это секретный проект, не имевший отношения к «божественной» четверне из пробирки?
— Нет. Но поскольку Адам из числа «божественных», все делалось очень тихо.
— Ну и как же ей удалось его найти? Глория отвернулась от меня и легла на бок. Протянув руку, она погладила одну из своих старых кож, висевшую на стене. Доносившийся снизу неистовый кошачий концерт сменился более тихими и спокойными звуками.
Наконец Глория снова заговорила:
— У меня такое впечатление, что Пранди наняла одного из этих КОЛОССАЛЬНЫХ Охотников, чтобы тот выследил Адама во времени — у них это получается лучше всех, да и собственные способы путешествовать во времени у Охотников тоже имеются…
Я с трудом подавил смех, но все-таки пискнул: «Ой!»
— И вот однажды, еще в Этрурии, она вдруг появилась у нас на пороге. Между влюбленными состоялось радостное, омытое слезами примирение, и они несколько лет после этого счастливо прожили вместе.
— Пока не поссорились снова? — спросил я.
— Вот именно. И тогда она ушла, а он очень долго печалился.
— Пока она не вернулась?
—Да.
— А потом они снова поссорились и она снова ушла?
—Да.
— И так веками?
—Да.
— Напоминает сложный брачный ритуал — когда супруги, когда им все надоедает, специально расстаются, чтобы затем, как бы возродившись вновь и став «совсем другими», вновь воссоединиться.
Внизу кошачьими голосами взвыли вновь воссоединившиеся.
Глория снова повернулась ко мне. Теперь она улыбалась.
— У тебя множество странных способов видения мира, — сказала она. — У большинства представителей твоего вида ничего подобного не наблюдается. Очень жаль, что и ты из числа тех же кровожадных ублюдков, которые убивают нас ради наживы.
Я закрыл лицо руками и затрясся в притворных рыданиях.
— Я плачу, — сказал я, — и эти слезы вызваны тем, что нам никак не преодолеть это бесконечное непонимание.
Она придвинулась ко мне и заглянула в лицо.
— Ничего ты не плачешь! — сказала она. — Знаю я твои шуточки. И слез никаких нет!
— И правда нет. Я, в общем-то, не очень умею притворяться. Зато все время пытаюсь разобраться в своих чувствах по отношению к тебе — во всяком случае, в них немало конфуцианского спокойствия и глубочайшего уважения.
Она коснулась моей шеи.
— Ты самый странный из всех известных мне Охотников! — сказала она.
— Но я отказываюсь служить неким твоим самовоплощающимся пророчеством!
— заявил я. — Итак, чего же нам теперь следует ожидать от Адама и Пранди? Периода семейного блаженства? Глупейших просчетов, вызванных любовным томлением — типа непреднамеренного применения к клиенту лоботомии, когда тот всего лишь хотел избавиться от абсолютного слуха?
— Да, подобных глупостей ожидать вполне можно, — сказала она. — Но у меня такое предчувствие, что долго это не продлится. Я ведь давно слежу за развитием их отношений, и данное примирение существенно опередило заданный веками график. Так что на этот раз я решила повнимательнее прислушиваться к речам Пранди.
— На этот раз? Ты что же, играешь в жизни бедной девочки роль свекрови?
Она долго и громко шипела, потом ответила вопросом на вопрос:
— Так ты хочешь дослушать эту историю или нет?
— О да, пожалуйста! Рассказывай.
— Она вернулась — из-за того, что обнаружила фрагмент старинного исторического документа, где упоминалось об этом месте.
— Ностальгия замучила?
— Нет, гораздо интереснее. В документе указывалось, что мы прекратим все свои дела примерно в данный период времени.
— Как это? Указывалось открытым текстом?
— Нет. Возможно, это говорилось на другой странице. Так ведь обычно и бывает с обрывками исторических документов.
— Но, разумеется, там не говорилось ни слова о том, что именно станется с самим менялой?
— Ты прав.
Я неторопливо потянулся и привлек ее к себе.
— Ну и что нам теперь делать?
— Ждать, наблюдать и постараться по мере сил защитить его, — сказала Глория. — Жаль, что я так мало о тебе знаю! — В ответ я поцеловал ее.
Через некоторое время, когда она лежала, распростертая, на спине, а я смотрел ей в лицо, мне вдруг вспомнилось одно стихотворение, написанное мною в далекой юности. Я стал читать вслух:
И не похожа ты ни на кого другого…
Когда тебя перед собою вижу, то никого вокруг не замечаю.
Близки мы, нет меж нами места ни для цветов, ни для закатов, ни для луны, что в воду заглянула, ни для чужих нескромных взоров.
Твой запах, вкус, твои прикосновенья ни с чем в душе моей сравненья не находят, когда жар тела твоего мое испепеляет тело и слышу песнь я, что без звуков льется.
Мы разные с тобою… Но какие б солнца, луны, цветы, и воды, и глаза чужие нас ни окружали, ключом к любви — загадке вечной с тобой, мой друг, мы будем оба.
Глория изумленно уставилась на меня и промолвила:
— Никогда раньше не слышала английского перевода этих стихов!
— Какого перевода? Это же мои стихи!
— Это знаменитый образец любовной лирики восьмого тысячелетия пангалактической эры! Ты никак не мог написать ее, дорогой.
— А по-моему, все-таки написал.
— Даже если бы ты там в это время и оказался, все равно такое тебе не под силу. Охотники не пишут лирических стихов!
Я покачал головой и улыбнулся.
— Кто знает? — сказал я. — Я, например, в этом совсем не уверен. А теперь поцелуй меня, Глория.
Много часов спустя в нашу дверь кто-то начал осторожно царапаться. Я встал и отпер ее.
Передо мной стоял Адам в костюме для отдыха и с улыбкой на лице.
— Альф, — сказал он, — не мог бы ты нас выпустить? Оденься, пожалуйста, спустись вниз и включи на минутку Рубильник, а мы выйдем. Мы с Пранди хотим отправиться куда-нибудь подальше. Ненадолго. Выпустишь нас, а потом можешь снова выключить Рубильник и продолжать спать.
— О чем разговор! — бодро сказал я, подбирая с пола штаны, встряхивая их и пытаясь с ходу впрыгнуть в обе штанины сразу. Это мой любимый трюк. Если честно, зрители у меня при его исполнении бывали крайне редко.
Адам внимательно следил за моими телодвижениями. Потом мы некоторое время смотрели друг на друга.
— Весьма впечатляет, — сказал он. — Никогда раньше не видел, чтобы так штаны надевали!
— А на тот вопрос, что таится у тебя в глазах, я сразу отвечу «нет»,
— быстро сказал я. — Это умение не продается! Я слишком много времени потратил, чтобы научиться выполнять этот трюк, — тогда как должен был бы вовсю грызть гранит науки!
Затем я спустился с ним вниз, поздоровался с Пранди и спросил:
— Э-э, а как долго вы планируете отсутствовать? Я, собственно, к чему клоню? Ты ведь небось хочешь, чтобы лавка все это время была открыта?
— Ну разумеется! — ответил Адам. — И тебе, черт побери, придется все-таки включить Рубильник и выйти в поток времени — хотя бы для того, чтобы вернуть нас назад. Впрочем, ты уже научился прекрасно вести клиентов. А весь психообмен может проделать Няня. Она могла бы даже научить самым простым операциям тебя. Тебе это только на пользу пойдет. — Он посмотрел на Пранди. — Возможно, нас не будет несколько дней. Может быть, даже неделю. Или что-нибудь около того…
Пранди согласно кивнула. Она смотрела только в сторону двери. Я включил Рубильник, и они вышли на крыльцо. Денек был солнечный.
Когда я снова нырнул в постель, Глория спросила:
— Что там за суета?
— Они хотели выйти — чтобы несколько дней побыть вдвоем, отдохнуть… Она зевнула:
— Как всегда.
— Между прочим, он выразил надежду, что за лавкой присмотрим мы… А ты, по его мнению, могла бы продолжить мое обучение и позаниматься со мной непосредственно в Дыре.
— Хорошая мысль, — сказала она, привлекая меня к себе. — Нет проблем.
«Интересно, что ей такое снилось?» — подумал я. На подушке виднелись зеленые потеки яда, да и лицо ее тоже было им перепачкано. Хотя, должно быть, яд в этом отношении похож на оливки: сперва противно, а потом вполне может даже понравиться.
В последующие дни дел было невпроворот. Как обычно, большей частью рутинных; но попадались среди них и весьма интересные случаи. Те, что до сих пор сохранились в моей памяти. Например: Человек с невидимым придатком. Женщина, которая была чересчур язвительной. Человек, способный передавать настроение по радио, Телепортер поневоле, Дама убийственной (в буквальном смысле!) внешности. Человек, который видел все сны вверх тормашками, Девушка, которая украла синие сумерки. Семеро музвахианов-близнецов с необычной пространственной ориентацией, Рудворвиец, отличавшийся чрезвычайной учтивостью, знаменитый Любовник с планеты Перидип, Цветы вендетты и Вежливый Авгур…
И все же каждый день и вне зависимости от того, кто был на этот раз нашим клиентом — потрясающий Рудворвиец или та клептоманка, кравшая синее,
— я удалялся в туалет и минут пять практиковался в мини-телепортации. В итоге я уже вполне научился управлять этим умением, что было очень удобно, хотя фокус с улыбкой у меня пока не получался. Впрочем, это могло и подождать.
Все вообще шло очень неплохо. Глория действительно позволила мне немножко поработать с оборудованием, и вскоре я понял, что сложная и непривычная работа в меняльной лавке мне начинает даже нравиться. Однако в тот день, когда в гостиной вновь появился граф Калиостро, сопровождаемый явственным запахом серы, Глория, к сожалению, была у себя наверху и совершенно недоступна. Так что помочь мне было некому. Калиостро дружески похлопал меня по плечу, потрепал по руке, однако глядел как бы мимо меня.
— Бонжур, месье. Как у вас дела? Дома ли месье Мазер? Дома ли наш мэтр? — вежливо спросил он.
— Боюсь, что вы с ним разминулись, граф. Но, может быть, я могу вам чем-то помочь?
— А скоро ли он вернется?
— Я не могу вам с точностью сказать, когда именно… У него.-.э-э-э… небольшие личные проблемы.
— Ah, c'est domage! Жаль, жаль! Впрочем, возможно, вы тоже можете меня обслужить? — Граф посмотрел на меня внимательнее. — Как, кстати, продвигается наш проект?
— Прекрасно! — заверил я его. — Уже собрана большая часть составляющих. Подавляющая часть, я бы сказал. А кое-что, по словам Адама, уже припасено у него в кладовых. Не думаю, что ему потребуется много времени, чтобы собрать их все и вложить в вашего Иддроида. Калиостро поморщился.
— Son mot, — сказал он. — Это, безусловно, месье Мазер так его назвал! И это название мне не слишком-то нравится.
— Почему же?
— По Фрейду. «Ид» — это символ фрейдистского понятия «идея», понятия психокосмического, в котором первичная сексуальная энергия -либидо — проявляется как дикая и необузданная сила и правит разумом…
— Я знаю, — сказал я. — Я читал Фрейда. А что вам, собственно, в этом термине не нравится?
— Психология Фрейда имеет своей отправной точкой прежде всего психику людей молодых, все еще находящихся в процессе самоопределения в области секса, у которых гормоны еще не успокоились. А ведь определить их реальные силы можно лишь после того, как химические процессы в их организмах войдут в нормальную колею, согласуясь с жизненным опытом.
— Юнг? — спросил я. — Для более зрелых? «Индивидуация личностности» и все такое? Ваше Коллективное Бессознательное — тоже, между прочим, термин Юнга. Кстати, Адам и эту составляющую нашел! Выменял у одного межзвездного охотника за головами. На расстоянии примерно миллиона лет отсюда — в далеком будущем.
— Oui? Ax, до чего наш мэтр предприимчив!
— Да уж.
— Mais поп… я совсем не Юнга имел в виду. Скорее Адлера note 34'.
— Стремление к самоутверждению?
— К самоутверждению? Oui. Стремление доминировать, командовать, быть le premier, первым, главным. Быть боссом! Вот куда устремляется вся психическая энергия после того, как сексуальные устремления юности удовлетворены.
— Вероятно, у каждого психолога есть свой достойный «соперник» совершенно противоположных взглядов? — предположил я.
Калиостро засмеялся:
— Non, поп! Посмотрите вокруг, месье Альф! Загляните в себя! Вся жизнь
— это борьба устремлений. Каждый, tout le monde, хочет быть божеством! Вопрос лишь в том, насколько большое королевство мы способны себе построить, как высоко можем взлететь.
— Так, значит, вам термин «Иддроид» не нравится? Как же, в таком случае, вы хотели бы назвать его?
— Доминоид, — сказал он. Я кивнул:
— Доминоид? Звучит неплохо. Да и действительно: что в имени тебе моем?.. А что, кстати, вы вкладываете в это понятие?
Он хлопнул меня по спине.
— Vraiment! В самую точку попали, мой друг! Вот мы с вами сейчас играем словами и запросто могли бы назвать это существо, скажем, «Фидо» — что бы это ни значило. Все равно это имя не изменит его природу… Которая, впрочем, будет вполне адлерианской! Вы позволите мне посмотреть, что у нас уже имеется к настоящему моменту?
— Не уверен… Вряд ли Адаму было бы приятно, что мы суем нос в его мастерскую, когда его самого там нет, — сказал я. — Мне кажется, вам было бы лучше зайти через несколько дней — пусть он сам все вам покажет. К тому же он, несомненно, сумеет и все разъяснить куда лучше, чем я…
Калиостро обнял меня за плечи и повернул лицом к Дыре.
— Альф, — сказал он, — я ведь у вас не первый попавшийся клиент с улицы. Мы партнеры.
— Вы совершенно правы. И все же…
— Я только быстренько взгляну и сразу же уйду. Ну на минутку, Альф!
— Хорошо. Идемте.
Я повел его в глубь Дыры, где у Адама была мастерская. Там в состоянии абсолютного покоя и в рабочем состоянии висели все собранные им к этому времени качества Иддроида. Те, которые невозможно было увидеть глазами, имели таблички с надписями. Таблички покачивались в пустоте как бы сами по себе, но если бы кто-то вздумал дотронуться до такой таблички, то моментально испытал бы на себе указанное на ней качество.
— Merveilleux! — выдохнул Калиостро. — Поистине великолепно! Он действительно даром времени не терял.
— Вы правы.
— А нельзя ли сделать здесь чуточку посветлee? Un peu? Здесь так ужасно темно.
— Адам специально подобрал данную часть :пектра и интенсивность светового излучения. Эни оптимальны для работы со всеми составляющими. Впрочем, ради такого партнера… — я расстегнул пространство, вытащил сигнальный фонарь и включил его. — Что бы вы хотели посмотреть?
— Что там, вон под той табличкой? Ах! «Яснвидение, провоцируемое агрессивностью»? Замечательно!
— Это я совсем недавно доставил, — скромно заметил я.
— А я думал, вы журналист и собираете материал для какого-то американского журнала… как его?..
— Ну да, собираю. Но я рассчитываю написать солидную статью, а потому должен досконально изучить весь этот бизнес.
— Весьма похвально. Tres bon! А где здесь пульт управления? — Он наугад ткнул пальцем в пространство — надеясь, видимо, попасть в тот «карман», куда я только что сунул фонарь.
Справа от меня вдруг открылся участок стены с целым каскадом кровоточащих ран.
— Я не знаю, что вы имеете в виду, — сказал я, закрывая пространство. Страшное зрелище исчезло.
— Главную панель управления, — сказал он. — Ведь это корабль, верно? Oui? И на нем должна быть панель приборов, с помощью которых мэтр управлял полетом этого корабля и привел его сюда.
— Ах вон оно что! — вырвалось у меня. Я вспомнил рассказ Глории о том, что они когда-то действительно прибыли сюда из будущего на некоем корабле. — Нет, этого я не знаю, граф. Для моего материала это не так уж и важно.
— Панель управления должна быть где-то здесь, неподалеку… Если сингулярность убывает примерно в этом направлении, то…
— А об этом я и вовсе понятия не имею, — сказал я. — А что, это так важно?
— Да нет… De rien. Просто любопытно было бы посмотреть, как выглядит панель управления такого огромного и мощного корабля.
Между тем глаза его продолжали обшаривать пространство вокруг, и мне стало не по себе. Меж нами стали проплывать какие-то части тел, целые связки органов, а затем мимо проследовала целая орда различных агрессий.
— Боюсь, я ничем не смогу вам помочь, граф. Вам и об этом тоже придется спросить самого Адама, когда он вернется.
Калиостро пожал плечами. , — Pas important, — сказал он. — Неважно. Тело будет находиться здесь и пребывать в состоянии покоя, пока мы не раздобудем все необходимые компоненты, не так ли?
— Не совсем, — сказал я. — Для завершающей стадии работы над проектом существует иное поле. — Я махнул рукой. — Там, несколько дальше, на корме. И, когда все составляющие будут собраны, мы его установим.
— Тогда почему объект находится здесь? Ведь практически все готово.
— Адам — перфекционист. Он выделил этот дальний участок исключительно в целях наблюдения за каждым из качеств в отдельности. А потом, когда придет время, все передвинет на другую площадку.
— Восхитительная предусмотрительность! А не могу ли я взглянуть на эту «другую площадку»?
В душе у меня вдруг возникла целая буря Чувств — от любви до ненависти, а в ушах зазвучало страстное, неистовое скерцо. У себя под ногами я увидел целую коллекцию различных рубцов — от кнута, от хлыста, от розог и т.п. — на коже самых различных оттенков.
И тут же решил ни за что не показывать Калиостро семерых клонов.
— Извините, граф, но сейчас это совершенно невозможно, — твердо сказал я. — Там сейчас идет работа над другим проектом.
— Но я certainement ничего не трону! Совершенно определенно!
— В этом я не сомневаюсь. А между прочим, какой тип тела вы считаете оптимальным? По-моему, Адам что-то говорил насчет симпатичного андроида будущего?
— Ax! Oui! Это последняя модель андроида двадцать пятого века, известного также как адаптоид. Его используют для работы на других планетах и в глубоком космосе. Он обладает широчайшими возможностями самосовершенствования: буквально «читает» условия окружающей среды, описывает свои собственные мысли по этому поводу, осуществляет задуманное на практике…
— В таком случае я понимаю, почему вы захотели убрать фактор Франкенштейна! — сказал я. — Андроид с такой характеристикой мог бы оказаться неважным спарринг-партнером.
— Верно, — согласился он, — но аккуратное исполнение задуманного дизайна решает все.
— Вопреки концепции Адлера?
Он хихикнул и хитро посмотрел на меня.
— Все играют в Адлеровы игры! Но не все из-за этого становятся опасными.
— А если агрессивность будет занесена случайно? Если она, будучи накрепко встроенной в определенный человеческий характер, будет сопровождать любую его черту, которую мы сообщаем нашему андроиду, — точно часть голограммы, способная вызвать весь образ целиком?
— Господи, да вы, оказывается, пессимист! — иронией воскликнул Калиостро, и его окутали изыки пламени. — Где это вы набрались подобных идей?
— У Бертрана Рассела.
— Ба! Но ваши высказывания, как мне кажется, противоречат его идеям!
— А он отнюдь и не предлагал это в качестве аксиомы. Скорее, это его гипотеза, которую он выдвигает для обсуждения. А также — желая предостеречь.
. — Бертран Рассел! Mon Dieu! Кто бы мог подумать, что ему будет дело до моего небольшого, ''Совсем petit, проекта? И все же, даже если Рассел прав, из этого отнюдь не следует, что агрессивность непременно проявится просто потому, что есть такая возможность. Вы же, например, не станете бить каждого, кто вам просто не очень понравился? Конечно же, нет! Или — скорее всего нет. Non. Между потенциальной агрессивностью и способностью мгновенно активизировать свою созидательную энергию огромная разница!
— Это значит играть роль Отца-созидателя, — сказал я. — Звучит совершенно по-фрейдистски. Так, может, именно поэтому вам не нравится такая идея?
У него за спиной расцвело грибовидное облако.
— Ничего подобного! — вскричал он. — Доминоид просто требует способности к мгновенной агрессии! Его нужно лишь оградить от развития нежелательных комплексов! Например, эдипова. Первичную, так сказать, агрессивность нужно просто держать под контролем! И мы это умеем! Впрочем, я, кажется, увлекся. — Он помолчал и продолжил более спокойным тоном: — Pardon, я, конечно, совсем не агрессивность имел в виду. Скорее стремление к власти.
— Да, разумеется, — кивнул я. — Но у меня есть еще один вопрос. Не связанный с данной темой.
— Oui?
— Для чего вам все это? Ну, вы ведь, должно быть, знаете, как будете использовать это существо?
Он отвел глаза в сторону. Облако у него за спиной свернулось и взорвалось, а вместо него возникла крупная рыба, с аппетитом щипавшая плоть утопленника.
— Главным образом, — медленно начал он, — для дальнейшего исследования возможностей синтетической жизни. Если этот образец будет соответствовать всем нашим ожиданиям, разумеется. Хотя есть у меня и кое-какие планы относительно использования его для космических исследований. Уверен, что и Адаму подобные мысли тоже в голову приходили. Так что вряд ли у нас с ним могут возникнуть какие-то разногласия… хотя мы, безусловно, должны все обсудить, взвесить… В общем, спасибо за вопрос. Вы мне как раз напомнили…
— А какие космические наблюдения вы имеете в виду, граф?
Он повернулся и посмотрел куда-то в глубь туннеля.
— Например, работу на этом корабле, — сказал он. — Здесь ее бескрайнее море! И давайте пока что оставим эту тему — в конце концов, вы же писатель, журналист, а не сотрудник космической лаборатории, правда? Да и срок вашего пребывания здесь ограничен… Давайте остановимся пока на этом.
Я согласно кивнул. Рыбы у него за спиной уже так и кишели, однако утопленник исчез. Я повернулся к выходу из Дыры.
— В таком случае пойдемте-ка назад, — сказал я.
— Не устаю удивляться, как замечательно здесь представлены самые разнообразные виды искусства, — заметил он как бы между прочим.
— Одна из функций данного пространства, — сказал я.
— А интересно, вокруг меня эти штуки тоже появлялись? — вдруг спросил он.
— Еще бы! Рыбки, зайчики, бабочки — так и мелькали!
— О! Но я надеюсь, ничего конкретного? Никаких указаний? Только самые общие черты?
— Понятия не имею! — сказал я. — Я в этом не разбираюсь. Я же здесь по-настоящему не работаю.
И я препроводил его в гостиную, где он церемонно раскланялся с Глорией
— она уже спустилась и сидела на диване с книгой в руках, — крепко стиснул мне руку на прощанье и исчез.
— Что это ему в Дыре понадобилось? — спросила меня Глория.
— Хотел посмотреть, как продвигается его проект.
— Не уверена, что Адам одобрил бы это посещение.
— Но он настаивал! Предъявлял свои права — как партнер. Впрочем, я сумел бы пресечь любую его попытку влезть куда не следует.
— В этом я не сомневаюсь! Да и что бы тебе еще оставалось? Хорошо, что ничего особенного не произошло.
— Адам тебе случайно не говорил, зачем ему этот Иддроид? Я понимаю, ему просто интересно, но ведь есть и какая-то конкретная цель?
— Есть, — улыбнулась она.
— И, разумеется, в очередной раз «не будем об этом говорить»?
— Пока не будем, — уклонилась она от прямого ответа. Потом отложила книгу и потянулась. — Ну что, ты готов принимать еще клиентов? Или, может, сделаешь перерыв?
Я тут же бросился в прихожую и выключил Рубильник.
— Перерыв! — провозгласил я. — Тем более Калиостро — трудный клиент.
В ванной я заглянул в зеркало, и мое отражение подмигнуло мне и сказало: «Фокус с монеткой, Орри. Фокус с монеткой». И тут я вспомнил. Порывшись в правом кармане, я вытащил горсть монет. Подбросив их на ладони, я выбрал одну, а остальные снова ссыпал в карман. Оставшуюся на ладони монетку — это был четвертак — разломил пополам.
— Пора было бы уже восстановить прежние навыки, — упрекнуло меня отражение, причем, как мне показалось, моим же собственным голосом. — А то ты совсем отвык пользоваться ими. Очень не хочется сразу все снова на тебя обрушивать.
Я уставился на этого типа в зеркале.
— Послушай, — сказал я, — ты, вообще-то, кто? Память предков? Или затаенная мечта, которая не дает мне покоя? Видимо, я все это время живу, скрывая свои воспоминания от других, это уже стало невыносимо тяжким бременем. Не знаю, как давно я так живу, но все эти воспоминания отчего-то кажутся мне вполне реальными. А некоторые из них, по всей вероятности, действительно реальны. Но что бы в итоге со мной ни случилось, прошу лишь об одном: пожалуйста, не отнимай у меня воспоминания о моем детстве, проведенном в Бронксе, о студенческих годах в Брауне, о моих друзьях и о моей журналистской деятельности. И мне совершенно безразлично, соответствуют эти воспоминания реальной действительности или нет! Для меня это вся моя жизнь. И если есть еще какие-то другие, о которых я в данный момент не знаю, верни их мне, а? Я возьму все! И никаких жалоб не будет. Но, пожалуйста, прошу тебя оставить мне те, которые я перечислил! Я ведь только сейчас понял, как они мне дороги!
Тут на глаза мне даже слезы навернулись. Моему отражению в зеркале тоже, так что беседа прервалась сама собой.
— Это в тебе говорит твое время.
— А в тебе — твое. Так что давай пока считать, что у нас с тобой ничья, ладно? Весь этот спор случился из-за того, что ты начала рассказывать мне историю Адама и Пранди, и я, право, хотел бы услышать продолжение.
Она согласно кивнула.
— После того как они поссорились и Адам отправился на задание, Пранди долгое время пыталась определить, куда же это он исчез.
— Так, значит, это секретный проект, не имевший отношения к «божественной» четверне из пробирки?
— Нет. Но поскольку Адам из числа «божественных», все делалось очень тихо.
— Ну и как же ей удалось его найти? Глория отвернулась от меня и легла на бок. Протянув руку, она погладила одну из своих старых кож, висевшую на стене. Доносившийся снизу неистовый кошачий концерт сменился более тихими и спокойными звуками.
Наконец Глория снова заговорила:
— У меня такое впечатление, что Пранди наняла одного из этих КОЛОССАЛЬНЫХ Охотников, чтобы тот выследил Адама во времени — у них это получается лучше всех, да и собственные способы путешествовать во времени у Охотников тоже имеются…
Я с трудом подавил смех, но все-таки пискнул: «Ой!»
— И вот однажды, еще в Этрурии, она вдруг появилась у нас на пороге. Между влюбленными состоялось радостное, омытое слезами примирение, и они несколько лет после этого счастливо прожили вместе.
— Пока не поссорились снова? — спросил я.
— Вот именно. И тогда она ушла, а он очень долго печалился.
— Пока она не вернулась?
—Да.
— А потом они снова поссорились и она снова ушла?
—Да.
— И так веками?
—Да.
— Напоминает сложный брачный ритуал — когда супруги, когда им все надоедает, специально расстаются, чтобы затем, как бы возродившись вновь и став «совсем другими», вновь воссоединиться.
Внизу кошачьими голосами взвыли вновь воссоединившиеся.
Глория снова повернулась ко мне. Теперь она улыбалась.
— У тебя множество странных способов видения мира, — сказала она. — У большинства представителей твоего вида ничего подобного не наблюдается. Очень жаль, что и ты из числа тех же кровожадных ублюдков, которые убивают нас ради наживы.
Я закрыл лицо руками и затрясся в притворных рыданиях.
— Я плачу, — сказал я, — и эти слезы вызваны тем, что нам никак не преодолеть это бесконечное непонимание.
Она придвинулась ко мне и заглянула в лицо.
— Ничего ты не плачешь! — сказала она. — Знаю я твои шуточки. И слез никаких нет!
— И правда нет. Я, в общем-то, не очень умею притворяться. Зато все время пытаюсь разобраться в своих чувствах по отношению к тебе — во всяком случае, в них немало конфуцианского спокойствия и глубочайшего уважения.
Она коснулась моей шеи.
— Ты самый странный из всех известных мне Охотников! — сказала она.
— Но я отказываюсь служить неким твоим самовоплощающимся пророчеством!
— заявил я. — Итак, чего же нам теперь следует ожидать от Адама и Пранди? Периода семейного блаженства? Глупейших просчетов, вызванных любовным томлением — типа непреднамеренного применения к клиенту лоботомии, когда тот всего лишь хотел избавиться от абсолютного слуха?
— Да, подобных глупостей ожидать вполне можно, — сказала она. — Но у меня такое предчувствие, что долго это не продлится. Я ведь давно слежу за развитием их отношений, и данное примирение существенно опередило заданный веками график. Так что на этот раз я решила повнимательнее прислушиваться к речам Пранди.
— На этот раз? Ты что же, играешь в жизни бедной девочки роль свекрови?
Она долго и громко шипела, потом ответила вопросом на вопрос:
— Так ты хочешь дослушать эту историю или нет?
— О да, пожалуйста! Рассказывай.
— Она вернулась — из-за того, что обнаружила фрагмент старинного исторического документа, где упоминалось об этом месте.
— Ностальгия замучила?
— Нет, гораздо интереснее. В документе указывалось, что мы прекратим все свои дела примерно в данный период времени.
— Как это? Указывалось открытым текстом?
— Нет. Возможно, это говорилось на другой странице. Так ведь обычно и бывает с обрывками исторических документов.
— Но, разумеется, там не говорилось ни слова о том, что именно станется с самим менялой?
— Ты прав.
Я неторопливо потянулся и привлек ее к себе.
— Ну и что нам теперь делать?
— Ждать, наблюдать и постараться по мере сил защитить его, — сказала Глория. — Жаль, что я так мало о тебе знаю! — В ответ я поцеловал ее.
Через некоторое время, когда она лежала, распростертая, на спине, а я смотрел ей в лицо, мне вдруг вспомнилось одно стихотворение, написанное мною в далекой юности. Я стал читать вслух:
И не похожа ты ни на кого другого…
Когда тебя перед собою вижу, то никого вокруг не замечаю.
Близки мы, нет меж нами места ни для цветов, ни для закатов, ни для луны, что в воду заглянула, ни для чужих нескромных взоров.
Твой запах, вкус, твои прикосновенья ни с чем в душе моей сравненья не находят, когда жар тела твоего мое испепеляет тело и слышу песнь я, что без звуков льется.
Мы разные с тобою… Но какие б солнца, луны, цветы, и воды, и глаза чужие нас ни окружали, ключом к любви — загадке вечной с тобой, мой друг, мы будем оба.
Глория изумленно уставилась на меня и промолвила:
— Никогда раньше не слышала английского перевода этих стихов!
— Какого перевода? Это же мои стихи!
— Это знаменитый образец любовной лирики восьмого тысячелетия пангалактической эры! Ты никак не мог написать ее, дорогой.
— А по-моему, все-таки написал.
— Даже если бы ты там в это время и оказался, все равно такое тебе не под силу. Охотники не пишут лирических стихов!
Я покачал головой и улыбнулся.
— Кто знает? — сказал я. — Я, например, в этом совсем не уверен. А теперь поцелуй меня, Глория.
Много часов спустя в нашу дверь кто-то начал осторожно царапаться. Я встал и отпер ее.
Передо мной стоял Адам в костюме для отдыха и с улыбкой на лице.
— Альф, — сказал он, — не мог бы ты нас выпустить? Оденься, пожалуйста, спустись вниз и включи на минутку Рубильник, а мы выйдем. Мы с Пранди хотим отправиться куда-нибудь подальше. Ненадолго. Выпустишь нас, а потом можешь снова выключить Рубильник и продолжать спать.
— О чем разговор! — бодро сказал я, подбирая с пола штаны, встряхивая их и пытаясь с ходу впрыгнуть в обе штанины сразу. Это мой любимый трюк. Если честно, зрители у меня при его исполнении бывали крайне редко.
Адам внимательно следил за моими телодвижениями. Потом мы некоторое время смотрели друг на друга.
— Весьма впечатляет, — сказал он. — Никогда раньше не видел, чтобы так штаны надевали!
— А на тот вопрос, что таится у тебя в глазах, я сразу отвечу «нет»,
— быстро сказал я. — Это умение не продается! Я слишком много времени потратил, чтобы научиться выполнять этот трюк, — тогда как должен был бы вовсю грызть гранит науки!
Затем я спустился с ним вниз, поздоровался с Пранди и спросил:
— Э-э, а как долго вы планируете отсутствовать? Я, собственно, к чему клоню? Ты ведь небось хочешь, чтобы лавка все это время была открыта?
— Ну разумеется! — ответил Адам. — И тебе, черт побери, придется все-таки включить Рубильник и выйти в поток времени — хотя бы для того, чтобы вернуть нас назад. Впрочем, ты уже научился прекрасно вести клиентов. А весь психообмен может проделать Няня. Она могла бы даже научить самым простым операциям тебя. Тебе это только на пользу пойдет. — Он посмотрел на Пранди. — Возможно, нас не будет несколько дней. Может быть, даже неделю. Или что-нибудь около того…
Пранди согласно кивнула. Она смотрела только в сторону двери. Я включил Рубильник, и они вышли на крыльцо. Денек был солнечный.
Когда я снова нырнул в постель, Глория спросила:
— Что там за суета?
— Они хотели выйти — чтобы несколько дней побыть вдвоем, отдохнуть… Она зевнула:
— Как всегда.
— Между прочим, он выразил надежду, что за лавкой присмотрим мы… А ты, по его мнению, могла бы продолжить мое обучение и позаниматься со мной непосредственно в Дыре.
— Хорошая мысль, — сказала она, привлекая меня к себе. — Нет проблем.
«Интересно, что ей такое снилось?» — подумал я. На подушке виднелись зеленые потеки яда, да и лицо ее тоже было им перепачкано. Хотя, должно быть, яд в этом отношении похож на оливки: сперва противно, а потом вполне может даже понравиться.
В последующие дни дел было невпроворот. Как обычно, большей частью рутинных; но попадались среди них и весьма интересные случаи. Те, что до сих пор сохранились в моей памяти. Например: Человек с невидимым придатком. Женщина, которая была чересчур язвительной. Человек, способный передавать настроение по радио, Телепортер поневоле, Дама убийственной (в буквальном смысле!) внешности. Человек, который видел все сны вверх тормашками, Девушка, которая украла синие сумерки. Семеро музвахианов-близнецов с необычной пространственной ориентацией, Рудворвиец, отличавшийся чрезвычайной учтивостью, знаменитый Любовник с планеты Перидип, Цветы вендетты и Вежливый Авгур…
И все же каждый день и вне зависимости от того, кто был на этот раз нашим клиентом — потрясающий Рудворвиец или та клептоманка, кравшая синее,
— я удалялся в туалет и минут пять практиковался в мини-телепортации. В итоге я уже вполне научился управлять этим умением, что было очень удобно, хотя фокус с улыбкой у меня пока не получался. Впрочем, это могло и подождать.
Все вообще шло очень неплохо. Глория действительно позволила мне немножко поработать с оборудованием, и вскоре я понял, что сложная и непривычная работа в меняльной лавке мне начинает даже нравиться. Однако в тот день, когда в гостиной вновь появился граф Калиостро, сопровождаемый явственным запахом серы, Глория, к сожалению, была у себя наверху и совершенно недоступна. Так что помочь мне было некому. Калиостро дружески похлопал меня по плечу, потрепал по руке, однако глядел как бы мимо меня.
— Бонжур, месье. Как у вас дела? Дома ли месье Мазер? Дома ли наш мэтр? — вежливо спросил он.
— Боюсь, что вы с ним разминулись, граф. Но, может быть, я могу вам чем-то помочь?
— А скоро ли он вернется?
— Я не могу вам с точностью сказать, когда именно… У него.-.э-э-э… небольшие личные проблемы.
— Ah, c'est domage! Жаль, жаль! Впрочем, возможно, вы тоже можете меня обслужить? — Граф посмотрел на меня внимательнее. — Как, кстати, продвигается наш проект?
— Прекрасно! — заверил я его. — Уже собрана большая часть составляющих. Подавляющая часть, я бы сказал. А кое-что, по словам Адама, уже припасено у него в кладовых. Не думаю, что ему потребуется много времени, чтобы собрать их все и вложить в вашего Иддроида. Калиостро поморщился.
— Son mot, — сказал он. — Это, безусловно, месье Мазер так его назвал! И это название мне не слишком-то нравится.
— Почему же?
— По Фрейду. «Ид» — это символ фрейдистского понятия «идея», понятия психокосмического, в котором первичная сексуальная энергия -либидо — проявляется как дикая и необузданная сила и правит разумом…
— Я знаю, — сказал я. — Я читал Фрейда. А что вам, собственно, в этом термине не нравится?
— Психология Фрейда имеет своей отправной точкой прежде всего психику людей молодых, все еще находящихся в процессе самоопределения в области секса, у которых гормоны еще не успокоились. А ведь определить их реальные силы можно лишь после того, как химические процессы в их организмах войдут в нормальную колею, согласуясь с жизненным опытом.
— Юнг? — спросил я. — Для более зрелых? «Индивидуация личностности» и все такое? Ваше Коллективное Бессознательное — тоже, между прочим, термин Юнга. Кстати, Адам и эту составляющую нашел! Выменял у одного межзвездного охотника за головами. На расстоянии примерно миллиона лет отсюда — в далеком будущем.
— Oui? Ax, до чего наш мэтр предприимчив!
— Да уж.
— Mais поп… я совсем не Юнга имел в виду. Скорее Адлера note 34'.
— Стремление к самоутверждению?
— К самоутверждению? Oui. Стремление доминировать, командовать, быть le premier, первым, главным. Быть боссом! Вот куда устремляется вся психическая энергия после того, как сексуальные устремления юности удовлетворены.
— Вероятно, у каждого психолога есть свой достойный «соперник» совершенно противоположных взглядов? — предположил я.
Калиостро засмеялся:
— Non, поп! Посмотрите вокруг, месье Альф! Загляните в себя! Вся жизнь
— это борьба устремлений. Каждый, tout le monde, хочет быть божеством! Вопрос лишь в том, насколько большое королевство мы способны себе построить, как высоко можем взлететь.
— Так, значит, вам термин «Иддроид» не нравится? Как же, в таком случае, вы хотели бы назвать его?
— Доминоид, — сказал он. Я кивнул:
— Доминоид? Звучит неплохо. Да и действительно: что в имени тебе моем?.. А что, кстати, вы вкладываете в это понятие?
Он хлопнул меня по спине.
— Vraiment! В самую точку попали, мой друг! Вот мы с вами сейчас играем словами и запросто могли бы назвать это существо, скажем, «Фидо» — что бы это ни значило. Все равно это имя не изменит его природу… Которая, впрочем, будет вполне адлерианской! Вы позволите мне посмотреть, что у нас уже имеется к настоящему моменту?
— Не уверен… Вряд ли Адаму было бы приятно, что мы суем нос в его мастерскую, когда его самого там нет, — сказал я. — Мне кажется, вам было бы лучше зайти через несколько дней — пусть он сам все вам покажет. К тому же он, несомненно, сумеет и все разъяснить куда лучше, чем я…
Калиостро обнял меня за плечи и повернул лицом к Дыре.
— Альф, — сказал он, — я ведь у вас не первый попавшийся клиент с улицы. Мы партнеры.
— Вы совершенно правы. И все же…
— Я только быстренько взгляну и сразу же уйду. Ну на минутку, Альф!
— Хорошо. Идемте.
Я повел его в глубь Дыры, где у Адама была мастерская. Там в состоянии абсолютного покоя и в рабочем состоянии висели все собранные им к этому времени качества Иддроида. Те, которые невозможно было увидеть глазами, имели таблички с надписями. Таблички покачивались в пустоте как бы сами по себе, но если бы кто-то вздумал дотронуться до такой таблички, то моментально испытал бы на себе указанное на ней качество.
— Merveilleux! — выдохнул Калиостро. — Поистине великолепно! Он действительно даром времени не терял.
— Вы правы.
— А нельзя ли сделать здесь чуточку посветлee? Un peu? Здесь так ужасно темно.
— Адам специально подобрал данную часть :пектра и интенсивность светового излучения. Эни оптимальны для работы со всеми составляющими. Впрочем, ради такого партнера… — я расстегнул пространство, вытащил сигнальный фонарь и включил его. — Что бы вы хотели посмотреть?
— Что там, вон под той табличкой? Ах! «Яснвидение, провоцируемое агрессивностью»? Замечательно!
— Это я совсем недавно доставил, — скромно заметил я.
— А я думал, вы журналист и собираете материал для какого-то американского журнала… как его?..
— Ну да, собираю. Но я рассчитываю написать солидную статью, а потому должен досконально изучить весь этот бизнес.
— Весьма похвально. Tres bon! А где здесь пульт управления? — Он наугад ткнул пальцем в пространство — надеясь, видимо, попасть в тот «карман», куда я только что сунул фонарь.
Справа от меня вдруг открылся участок стены с целым каскадом кровоточащих ран.
— Я не знаю, что вы имеете в виду, — сказал я, закрывая пространство. Страшное зрелище исчезло.
— Главную панель управления, — сказал он. — Ведь это корабль, верно? Oui? И на нем должна быть панель приборов, с помощью которых мэтр управлял полетом этого корабля и привел его сюда.
— Ах вон оно что! — вырвалось у меня. Я вспомнил рассказ Глории о том, что они когда-то действительно прибыли сюда из будущего на некоем корабле. — Нет, этого я не знаю, граф. Для моего материала это не так уж и важно.
— Панель управления должна быть где-то здесь, неподалеку… Если сингулярность убывает примерно в этом направлении, то…
— А об этом я и вовсе понятия не имею, — сказал я. — А что, это так важно?
— Да нет… De rien. Просто любопытно было бы посмотреть, как выглядит панель управления такого огромного и мощного корабля.
Между тем глаза его продолжали обшаривать пространство вокруг, и мне стало не по себе. Меж нами стали проплывать какие-то части тел, целые связки органов, а затем мимо проследовала целая орда различных агрессий.
— Боюсь, я ничем не смогу вам помочь, граф. Вам и об этом тоже придется спросить самого Адама, когда он вернется.
Калиостро пожал плечами. , — Pas important, — сказал он. — Неважно. Тело будет находиться здесь и пребывать в состоянии покоя, пока мы не раздобудем все необходимые компоненты, не так ли?
— Не совсем, — сказал я. — Для завершающей стадии работы над проектом существует иное поле. — Я махнул рукой. — Там, несколько дальше, на корме. И, когда все составляющие будут собраны, мы его установим.
— Тогда почему объект находится здесь? Ведь практически все готово.
— Адам — перфекционист. Он выделил этот дальний участок исключительно в целях наблюдения за каждым из качеств в отдельности. А потом, когда придет время, все передвинет на другую площадку.
— Восхитительная предусмотрительность! А не могу ли я взглянуть на эту «другую площадку»?
В душе у меня вдруг возникла целая буря Чувств — от любви до ненависти, а в ушах зазвучало страстное, неистовое скерцо. У себя под ногами я увидел целую коллекцию различных рубцов — от кнута, от хлыста, от розог и т.п. — на коже самых различных оттенков.
И тут же решил ни за что не показывать Калиостро семерых клонов.
— Извините, граф, но сейчас это совершенно невозможно, — твердо сказал я. — Там сейчас идет работа над другим проектом.
— Но я certainement ничего не трону! Совершенно определенно!
— В этом я не сомневаюсь. А между прочим, какой тип тела вы считаете оптимальным? По-моему, Адам что-то говорил насчет симпатичного андроида будущего?
— Ax! Oui! Это последняя модель андроида двадцать пятого века, известного также как адаптоид. Его используют для работы на других планетах и в глубоком космосе. Он обладает широчайшими возможностями самосовершенствования: буквально «читает» условия окружающей среды, описывает свои собственные мысли по этому поводу, осуществляет задуманное на практике…
— В таком случае я понимаю, почему вы захотели убрать фактор Франкенштейна! — сказал я. — Андроид с такой характеристикой мог бы оказаться неважным спарринг-партнером.
— Верно, — согласился он, — но аккуратное исполнение задуманного дизайна решает все.
— Вопреки концепции Адлера?
Он хихикнул и хитро посмотрел на меня.
— Все играют в Адлеровы игры! Но не все из-за этого становятся опасными.
— А если агрессивность будет занесена случайно? Если она, будучи накрепко встроенной в определенный человеческий характер, будет сопровождать любую его черту, которую мы сообщаем нашему андроиду, — точно часть голограммы, способная вызвать весь образ целиком?
— Господи, да вы, оказывается, пессимист! — иронией воскликнул Калиостро, и его окутали изыки пламени. — Где это вы набрались подобных идей?
— У Бертрана Рассела.
— Ба! Но ваши высказывания, как мне кажется, противоречат его идеям!
— А он отнюдь и не предлагал это в качестве аксиомы. Скорее, это его гипотеза, которую он выдвигает для обсуждения. А также — желая предостеречь.
. — Бертран Рассел! Mon Dieu! Кто бы мог подумать, что ему будет дело до моего небольшого, ''Совсем petit, проекта? И все же, даже если Рассел прав, из этого отнюдь не следует, что агрессивность непременно проявится просто потому, что есть такая возможность. Вы же, например, не станете бить каждого, кто вам просто не очень понравился? Конечно же, нет! Или — скорее всего нет. Non. Между потенциальной агрессивностью и способностью мгновенно активизировать свою созидательную энергию огромная разница!
— Это значит играть роль Отца-созидателя, — сказал я. — Звучит совершенно по-фрейдистски. Так, может, именно поэтому вам не нравится такая идея?
У него за спиной расцвело грибовидное облако.
— Ничего подобного! — вскричал он. — Доминоид просто требует способности к мгновенной агрессии! Его нужно лишь оградить от развития нежелательных комплексов! Например, эдипова. Первичную, так сказать, агрессивность нужно просто держать под контролем! И мы это умеем! Впрочем, я, кажется, увлекся. — Он помолчал и продолжил более спокойным тоном: — Pardon, я, конечно, совсем не агрессивность имел в виду. Скорее стремление к власти.
— Да, разумеется, — кивнул я. — Но у меня есть еще один вопрос. Не связанный с данной темой.
— Oui?
— Для чего вам все это? Ну, вы ведь, должно быть, знаете, как будете использовать это существо?
Он отвел глаза в сторону. Облако у него за спиной свернулось и взорвалось, а вместо него возникла крупная рыба, с аппетитом щипавшая плоть утопленника.
— Главным образом, — медленно начал он, — для дальнейшего исследования возможностей синтетической жизни. Если этот образец будет соответствовать всем нашим ожиданиям, разумеется. Хотя есть у меня и кое-какие планы относительно использования его для космических исследований. Уверен, что и Адаму подобные мысли тоже в голову приходили. Так что вряд ли у нас с ним могут возникнуть какие-то разногласия… хотя мы, безусловно, должны все обсудить, взвесить… В общем, спасибо за вопрос. Вы мне как раз напомнили…
— А какие космические наблюдения вы имеете в виду, граф?
Он повернулся и посмотрел куда-то в глубь туннеля.
— Например, работу на этом корабле, — сказал он. — Здесь ее бескрайнее море! И давайте пока что оставим эту тему — в конце концов, вы же писатель, журналист, а не сотрудник космической лаборатории, правда? Да и срок вашего пребывания здесь ограничен… Давайте остановимся пока на этом.
Я согласно кивнул. Рыбы у него за спиной уже так и кишели, однако утопленник исчез. Я повернулся к выходу из Дыры.
— В таком случае пойдемте-ка назад, — сказал я.
— Не устаю удивляться, как замечательно здесь представлены самые разнообразные виды искусства, — заметил он как бы между прочим.
— Одна из функций данного пространства, — сказал я.
— А интересно, вокруг меня эти штуки тоже появлялись? — вдруг спросил он.
— Еще бы! Рыбки, зайчики, бабочки — так и мелькали!
— О! Но я надеюсь, ничего конкретного? Никаких указаний? Только самые общие черты?
— Понятия не имею! — сказал я. — Я в этом не разбираюсь. Я же здесь по-настоящему не работаю.
И я препроводил его в гостиную, где он церемонно раскланялся с Глорией
— она уже спустилась и сидела на диване с книгой в руках, — крепко стиснул мне руку на прощанье и исчез.
— Что это ему в Дыре понадобилось? — спросила меня Глория.
— Хотел посмотреть, как продвигается его проект.
— Не уверена, что Адам одобрил бы это посещение.
— Но он настаивал! Предъявлял свои права — как партнер. Впрочем, я сумел бы пресечь любую его попытку влезть куда не следует.
— В этом я не сомневаюсь! Да и что бы тебе еще оставалось? Хорошо, что ничего особенного не произошло.
— Адам тебе случайно не говорил, зачем ему этот Иддроид? Я понимаю, ему просто интересно, но ведь есть и какая-то конкретная цель?
— Есть, — улыбнулась она.
— И, разумеется, в очередной раз «не будем об этом говорить»?
— Пока не будем, — уклонилась она от прямого ответа. Потом отложила книгу и потянулась. — Ну что, ты готов принимать еще клиентов? Или, может, сделаешь перерыв?
Я тут же бросился в прихожую и выключил Рубильник.
— Перерыв! — провозгласил я. — Тем более Калиостро — трудный клиент.
В ванной я заглянул в зеркало, и мое отражение подмигнуло мне и сказало: «Фокус с монеткой, Орри. Фокус с монеткой». И тут я вспомнил. Порывшись в правом кармане, я вытащил горсть монет. Подбросив их на ладони, я выбрал одну, а остальные снова ссыпал в карман. Оставшуюся на ладони монетку — это был четвертак — разломил пополам.
— Пора было бы уже восстановить прежние навыки, — упрекнуло меня отражение, причем, как мне показалось, моим же собственным голосом. — А то ты совсем отвык пользоваться ими. Очень не хочется сразу все снова на тебя обрушивать.
Я уставился на этого типа в зеркале.
— Послушай, — сказал я, — ты, вообще-то, кто? Память предков? Или затаенная мечта, которая не дает мне покоя? Видимо, я все это время живу, скрывая свои воспоминания от других, это уже стало невыносимо тяжким бременем. Не знаю, как давно я так живу, но все эти воспоминания отчего-то кажутся мне вполне реальными. А некоторые из них, по всей вероятности, действительно реальны. Но что бы в итоге со мной ни случилось, прошу лишь об одном: пожалуйста, не отнимай у меня воспоминания о моем детстве, проведенном в Бронксе, о студенческих годах в Брауне, о моих друзьях и о моей журналистской деятельности. И мне совершенно безразлично, соответствуют эти воспоминания реальной действительности или нет! Для меня это вся моя жизнь. И если есть еще какие-то другие, о которых я в данный момент не знаю, верни их мне, а? Я возьму все! И никаких жалоб не будет. Но, пожалуйста, прошу тебя оставить мне те, которые я перечислил! Я ведь только сейчас понял, как они мне дороги!
Тут на глаза мне даже слезы навернулись. Моему отражению в зеркале тоже, так что беседа прервалась сама собой.