Житинский Александр. Внук доктора Борменталя

   — Здрасьте, Дмитрий Генрихович! — поздоровался Дружков с Борменталем.
   — Василий, ты где пропадал три дня? Мы с ног сбились! — напустился на него Борменталь.
   — Щас скажу, — улыбнулся Василий.
   — Вась, ты прямо как Маугли, — Алена показала на стаю.
   — Маугли? Это профессия или должность? — серьезно спросил Дружков.
   — Скорее, должность. Правда, Алена? — засмеялся Борменталь.
   — Митинг продолжается! — объявила Марина собакам. — Кто хочет выступить?
   — А вот я и выступлю, — деловито сказал Дружков и пошел к крыльцу. Псы провожали его преданными взглядами.
   — Люди! — обратился Василий к дурынышцам. — Я про политику не буду. Я в ней не понимаю. У меня несколько объявлений. Объявление первое: собачье-охранному кооперативу «Фасс» требуются проводники. Оплата по соглашению… Объявление второе. Люди! Подкормите псов, будьте людьми! Им работать, деньги зарабатывать для вас же… Не исключена валюта.
   Марина, дотоле глядевшая на Дружкова с полным непониманием, очнулась и выхватила у него из рук воображаемый микрофон.
   — Граждане! Мы не дадим увести себя в сторону! У нас политический митинг, а не собрание коммерсантов. Нас не интересуют, извините за выражение, собачьи кооперативы! Я предлагаю…
   Но ее голос утонул в громком осуждающем лае собак. Василий поднял руку, и лай смолк.
   Марина пошла пятнами по лицу.
   — Кто за нашу резолюцию, прошу поднять лапы… Тьфу ты, руки! — чуть не плача, закончила она.
   Все митингующие подняли руки вверх. Несколько собак подняли вверх правые лапы.
   — Видите, у нас тоже плюрализм, — хитровато прокомментировал Василий.
   Дурынышцы попрятались за заборами. Автобус с милицией и председателем взревел мотором и унесся по направлению к райцентру.

 
   Слух о том, что в Дурынышах организовался собачий кооператив во главе с бывшим Дружком, мигом облетел район, вызвав энтузиазм местных бродячих собак и панику среди жителей. Теперь в Дурынышах, где и так было много бродячих псов, от собак не стало спасения. Длинные и терпеливые их очереди выстраивались с утра у здания бывшего клуба, арендованного Василием под офис кооператива. Председатель поселкового Совета Фомушкин соблазнился деньгами, не учтя общественного мнения. Собаки вступали в кооператив стаями. Проводников среди местного населения найти не удалось, поэтому в Дурыныши зачастили городские, работающие по найму. Они надевали членам дружковского кооператива намордники и на коротком поводке везли в город, где собаки, науськанные Дружковым, несли службу по охране других кооперативов, малых и совместных предприятий, а также квартир. Спрос на кооператоров Василия был бешеный, соответственно, и плата немалой. После того, как услугами Дружкова стали пользоваться иностранные представительства, у кооператива «Фасс» появился валютный счет, и Василий купил «Мерседес», вызвав дополнительное озлобление дурынышцев.
   Тучи над Дружковым сгущались. В конце февраля произошла следующая серия эпизодов.
   Борменталь с коллегой Самсоновым в ординаторской занимались анамнезом больного, искусанного кооператорами Василия после того как больной пытался из экспериментальных побуждений скормить группе кооператоров отравленную кашу. Больной Пандурин, известный местный алкаш, сидел на стуле и давал вязкие показания, а оба доктора записывали.
   — Таз им принес полный, крысиного яду туда сыпанул зверюгам… А они почуяли носами и… — Пандурин задрал штанину и показал искусанную ногу.
   — Противостолбнячную сыворотку, немедленно, — распорядился Самсонов, адресуя указание Дарье Степановне.
   — Уж кончается. Не первый случай, — сказала она.
   — Дразнить не надо животных, — сказал Борменталь.
   — А я и не дразнил, — сказал Пандурин. — Но я его, гада, пристрелю. Сукой буду.
   Больного увели на укол. Самсонов закурил.
   — Однако, ваш эксперимент дорого обходится обществу… — заметил он язвительно.
   Не успел Борменталь возразить, как в ординаторскую несмело ступил участковый Заведеев с бумагами в руках.
   — Дмитрий Генрихович, так что показания снять, если можно… — проговорил он. — С глазу на глаз.
   Коллега Самсонов, пожав плечами, удалился.
   Участковый выложил перед Борменталем бумагу. Это была типовая форма N_9 для прописки.
   — Я Дружкова прописать должен… И паспорт выдать. Все сроки прошли.
   — Но вы же знаете, что я здесь не при чем. Василий живет у себя в конторе. Мы с ним и видимся редко, — сказал Борменталь.
   — В конторе прописать не могу. Нежилой фонд. Он сам здесь ваш адрес указал, — участковый ткнул в бумагу.
   — Ну тогда прописывайте, в чем же дело… — с неохотой сказал Борменталь.
   — Да как же, как же?! — заволновался участковый. — Мало того, что свидетельства о рождении нет, это Бог с ним, наука жертв требует. Но посмотрите, что пишет подлец!
   Борменталь вгляделся в листок. В графе «национальность» стояло — «собака», в графе «место работы, должность» — «Кооператив „Фасс“, маугли».
   — Что это за маугли такое? Сумасшедший он, Дмитрий Генрихович. Надо его засадить. Вы бы потолковали с Марком Натановичем.
   Марк Натанович был районный психиатр. Борменталь представил себе разговор с психиатром по поводу умственных способностей собаки и тяжело вздохнул.
   — Это не все еще, — участковый перевернул страницу. — Вот. Сведения о родственниках. Отец, мать — прочерк. Брат — Борменталь Дэ Гэ…
   — Чего-чего? — взвился Борменталь.
   — …Это вы, значит. А дальше сестры — Борменталь Марина и Борменталь Елена. А себя записал Василием Генриховичем! — победоносно закончил Заведеев.
   — Ну, это уж слишком! — вскричал Борменталь, вскакивая на ноги. — Надеюсь, вы понимаете, что это абсурд? Как он это мотивирует?
   — Говорит, что человек человеку — друг, товарищ и брат.
   Борменталь задумался.
   — Ладно. Оставьте это мне. Я сам с ним разберусь, — сказал он, пряча анкету в свой портфель.
   В ординаторскую, как-то потупясь, вошла Катя, пряча за спиной лист бумаги.
   — Что тебе? — недовольно спросил Борменталь, все еще злясь на дурацкую анкету.
   — Вот, Дмитрий Генрихович, — она протянула ему заявление. — Ухожу по собственному…
   — Этого не хватало! — вскричал Борменталь, бросив взгляд на заявление. — Катюша! У нас каждый человек на учете! Медсестры днем с огнем не найдешь!
   — Зарплата маленькая… — смущаясь, сказала она.
   — Где тебе больше дадут? В город будешь ездить?
   — Василий обещал пятьсот. К нему иду, в кооператив.
   — Василий?!
   — Вот вам, пожалуйста. Скоро все в собаки подадимся, — сказал участковый.
   — Почему в собаки? — вспыхнула Катя. — Я собакой становиться не собираюсь. Людям бы больше платили! — и она выбежала из ординаторской.
   Борменталь оделся и вышел в коридор. Заведеев следовал рядом. Навстречу шла бригада ремонтников со стремянками, кистями, красками.
   — Где тут у вас операционная? — осведомилась женщина-бригадир. — У нас наряд.
   — Наконец-то! — обрадовался Борменталь. — Ступайте прямо и направо, найдете там Дарью Степановну, она вам отомкнет. От кого наряд? От райздрава?
   — От кооператива «Фасс», — ответила бригадирша.
   Борменталь спешил домой, не отвечая на приветствия встречавшихся на пути собак-кооператоров, которые виляли хвостами и подобострастно взлаивали, завидев брата шефа. Собаки попадались повсюду — поодиночке, парами, группами — и настроение у них было превосходное. По направлению к больнице проехали странные сани, сооруженные из четырех детских санок, накрытых помостом, на котором возвышались горой картонные коробки с кафелем. Сани волокла упряжка из шести собак, а управлял ими мальчик лет одиннадцати, шагающий рядом.
   Дома Борменталя ждал новый удар. В комнате Алены на столе он увидел новенький персональный компьютер с цветным монитором, за которым сидела дочь, прилежно набирая какой-то английский текст. Марина тоже была дома в состоянии, близком к истерике.
   — Полюбуйся, что ты натворил! — встретила она Дмитрия, указывая на компьютер. — Прямо не жизнь, а… собачья свадьба!
   — Что это? Откуда? — спросил Борменталь.
   — Привезли утром. Какие-то люди с собаками. Подарок кооператива «Фасс»…
   — Не подарок, мама, а оргтехника для выполнения работ, — унылым голосом отозвалась Алена, не прекращая работы. Как видно, спор тянулся уже долго.
   — Пускай оргтехника! Я не хочу никакой оргтехники от это своры!
   — А это не тебе. Это мне, — отозвалась Алена.
   — Она подрядилась переводить им на английский какие-то тексты, — объяснила наконец Марина. — За деньги! — возмущенно выкрикнула она.
   — А по-твоему, нужно за спасибо? — огрызнулась Алена.
   — По-моему, это вообще не нужно!
   — Зачем сторожевым собакам английские тексты? — спросил Борменталь.
   — Папа, ты ничего не знаешь. Ты сходи и посмотри, что там у Василия Генриховича происходит, — сказала Алена.
   — Генриховича?! — взревел Борменталь. — Я ему покажу Генриховича! Дай мне поесть, — обратился он к жене.
   — А ничего нету, Митя.
   — Как?
   — А вот так. Дружков скупил все продукты, кормит своих псов. Мясом!
   — Неправда, — буркнула Алена.
   — Я тебе скажу, Митя, это сращивание партийной и теневой мафии, — зашептала Марина. — Васька ходит к Швондеру, поет с ним революционные песни, а сам уже все скупил. Продукты скупил, дома скупил, сейчас на землю зарится…
   — И правильно, — сказала Алена. — Землю забросили.
   — А эта ему подтявкивает! — Марина уперла руки в бедра. — Ты забыла, кто у тебя предки?! Русская интеллигенция! Не какие-нибудь шавки!
   — Так, — сказал Борменталь. — Дай-ка мне ремень.
   — Будешь меня пороть? — насмешливо спросила дочь.
   — Не тебя. Брата своего, — мрачно изрек Борменталь.
   Швондер лежал на койке под портретом Дзержинского. Тумбочка была уставлена лекарствами. В комнату вошел Дружков. Был он с ног до головы в «варенке». За ним просунулась в дверь морда лохматой собаки.
   — Полиграф… — слабым голосом проговорил Швондер.
   — Михал Михалыч, я вам Карата привел. Не скучно будет. Он вам и в магазин сбегает… — Дружков указал на пса.
   — Спасибо… Полиграф, записи мои разберешь, архив. Может, еще потребуется.
   — Будет сделано, — с готовностью кивнул Дружков.
   — А?
   — Сделаю, не волнуйтесь. Опубликую. Скоро типографию закупаем…
   — Вот и хорошо, и славно… Полиграф, республика в опасности!
   — Я знаю, — кивнул Дружков.
   — Не сдавай позиций, Полиграф. Я на тебя надеюсь. Много контры проросло…
   — Нерушимо, — сказал Дружков.
   — Доктора — к стенке, — Швондер был уже в полубреду. — И запомни: так, как мы прожили — пускай попробуют прожить! Ничем себя не замарали!
   — Только других, — кивая, негромко произнес Дружков.
   — Как?
   — Железное поколение, папаша. Родина не забудет.
   Швондер откинулся на подушку, прикрыл глаза.
   — Ступай. Я посплю.
   Дружков вышел в соседнюю комнату, где был музей. Подошел к бронзовой собаке, на шее у которой был повязан красный бант. Провел по бронзовому боку пальцем. Остался след. Дружков вынул из кармана носовой платок и протер собаку. Карат тоже был тут как тут. Задрав морду, он смотрел на бронзового родича.
   — Дед мой, — пояснил ему Василий. — Названый. Большой прохиндей.
   Борменталь ожидал приема в офисе кооператива среди других посетителей, среди которых было немало собак, чинно сидевших в приемной. Из окна офиса была видна площадь перед магазином, уставленная машинами и автобусами. Поодаль виднелась очередь за водкой.
   Среди ожидающих приема было немало городских заказчиков, людей состоятельных и напуганных организованной преступностью. Это их автомобили стояли на площади. Собак интересовали вопросы найма, но ждали Дружкова и люди, желающие поступить на работу, хотя таких было немного.
   У телефона за секретарским столиком дежурила Катя.
   — Кооператив «Фасс» слушает… Да, сенбернары нужны. Работа по трудовому соглашению. Зарплата от девятисот до тысячи пятисот…
   «Неплохая зарплата для сенбернара…» — злобно подумал Борменталь.
   — Катя, это ты с сенбернаром разговаривала? — спросил он.
   — С хозяином, — улыбнулась Катя.
   — Значит, зарплата ему? А если бесхозный пес работает, кому зарплата?
   — Кооперативу. Деньги идут и на социальное страхование собак.
   Ожидающие очереди собаки внимательно прислушивались к разговору.
   Наконец вдали на дороге показался белый «мерседес» Василия. Он подрулил к офису, провожаемый злобными взглядами водочной очереди. Дружков выпрыгнул из него и бодрым шагом зашел в контору.
   — Всех приму, всех! — успокаивающе поднял он ладонь навстречу устремившимся к нему посетителям. — О, Дмитрий! — обрадовался он, увидев Борменталя. — Проходи, пожалуйста. Брата без очереди, — объяснил он остальным, скрываясь с Борменталем в кабинете.
   Обстановка кабинета была простая, но стильная. На стене висели портреты породистых собак: кокер-спаниэля, бассета, афганской борзой, вроде как членов Политбюро в старые времена.
   — Интерьер заказывал в городе, — пояснил Дружков. — Наконец ты заше л… Я уж думал — обиделся… Садись, — Дружков указал на кресло.
   Однако Борменталь продолжал стоять, стараясь успокоить прыгающую от злости и обиды нижнюю губу.
   — Что? Что-нибудь не так? — обеспокоился Василий.
   — Прежде всего мне не нравится твой панибратский тон… — начал Борменталь.
   — Почему панибратский? Братский, — возразил Василий.
   Борменталь постарался этого не заметить.
   — …Во-вторых, мне не нравится то, что ты написал в анкете, — Борменталь вытащил из нагрудного кармана сложенный лист и протянул Василию.
   — Давай исправим. Что не нравится? — с готовностью отозвался Дружков.
   Он сел за стол, надел очки и развернул анкету. Борменталь продолжал стоять.
   — Садись, садись, — сказал Дружков.
   — Попрошу на «вы»! — вскричал Борменталь.
   — Садитесь, Дмитрий Генрихович, — устало повторил Дружков.
   Борменталь уселся. Василий продолжал изучать анкету.
   — Мне все нравится. Может, не хотите у себя прописывать? Это временно. Я сейчас коттедж ремонтирую, купил у райздрава. Туда переселюсь.
   — На каком основании ты вдруг стал моим родственником? — официальным тоном спросил Борменталь.
   — Здрасьте! А кто говорил, что семья прибавилась? Кто меня окрестил? — обиделся Дружков. — Отцом называть не стал, уж простите, молоды вы для отца…
   — А почему Генрихович? Другого отчества не нашлось?
   — Так ведь брат… Генриховичи мы, Дмитрий, — проникновенно проговорил Василий.
   Спорить с этим было трудно. Борменталь заерзал в кресле, пытаясь придраться хоть к чему-нибудь.
   — Ну, а «маугли»? Что за «маугли»?
   — Я прочел. Мне понравилось, — потеплев, с улыбкой произнес Дружков. — Хочу быть Маугли. Разве нельзя? Все, что не запрещено, — разрешено.
   — Грамотный стал… — пробормотал Дмитрий. — Ладно, пиши как знаешь, если участковый пропустит. Но Алену в свои дела не втягивай! Не позволю!
   — А кого же втягивать, Генрихович? Кого втягивать? — сокрушенно проговорил Василий. — Этих, что ли, втягивать? — кивнул он на очередь за окном, которая как раз в этот момент с улюлюканьем разгоняла стайку собак. — Вся надежда на собак да на детей.
   — Я против того, чтобы дети занимались коммерцией.
   — Пускай лучше балду пинают, учатся пить, курить и материться, да?
   — Они и здесь этому научатся.
   — Генрихович, ты видел хоть одного пса, который курит, пьет и матерится? А людей — навалом! — Василий снова указал за окно, где очередь, разогнав собак, снова штурмовала водочное окошко.
   В кабинет вбежала Катя.
   — Вася, иностранцы! — сделав круглые глаза, сообщила она.
   — Вот… Работника у меня увел… — проворчал Борменталь, указывая на Катю.
   — Тоже временно, Генрихович! Я ее назад отдам, у меня план есть, потом скажу. Давай иностранцев! — скомандовал он Кате. — А ты сиди, у меня от брата секретов нет.
   Борменталю и самому было любопытно. Он покинул кресло и расположился на диванчике у стены.
   Появилась делегация датчан — один молодой, другой постарше. С ними была переводчица. Борменталь был представлен почему-то как компаньон. Датчане, дружелюбно улыбаясь, пожали ему руку.
   Разговор зашел о проекте совместного дурынышско-датского предприятия «Интерфасс» с привлечением зарубежных собак на работу в Союзе и наоборот — дурынышских псов в Данию. Борменталь невольно залюбовался работой своей собаки. Василий вел разговор, уверенно оперируя терминами, смысл которых был туманен для Борменталя: «маркетинг», «бартер», «лицензия». Довольно быстро стороны подписали протокол о намерениях, после чего Дружков, указывая на Борменталя, произнес:
   — У Дмитрия свой проект. Тоже совместное предприятие медицинского профиля…
   — Wаs? — от неожиданности спросил Борменталь по-немецки.
   — Потом объясню, — тихо сказал ему Василий и добавил для иностранцев: — Об этом в следующий раз. Проект в стадии проработки.
   Иностранцы откланялись. Едва дверь за ними закрылась, Борменталь набросился на Василия:
   — Что ты мелешь? Какой проект?
   — Генрихович, иди пообедай. Я тут внизу столовку организовал. Посетителей приму и спущусь к тебе, все объясню. Двадцать минут, договорились? — предложил Дружков.
   И он так многозначительно пошевелил своими рыжими усами, что отказаться было невозможно.
   Столовая была в первом этаже и обслуживалась двумя девочками лет четырнадцати из той школы, где училась Алена. Справа у стены стояли три стола, накрытые скатертями, а у левой стены на циновках стояли миски для собак. Когда Борменталь вошел в столовую, там обедал участковый Заведеев и три собаки из кооператива, которые с достоинством хлебали из мисок.
   — Здравствуйте, Дмитрий Генрихович. Присаживайтесь — пригласил Заведеев.
   Борменталь уселся напротив милиционера, осматриваясь по сторонам.
   — А я и не знал, что здесь…
   — Да, развернулся ваш песик, — с неудовольствием проговорил Заведеев. — Все бы ничего, но собаки эти…
   Девочка-официантка подошла за заказом. Борменталь заказал гороховый суп с грудинкой и бифштекс.
   — Собакам отдельно готовите? — вполголоса поинтересовался он.
   — Нет. То же самое едят. Им нравится, — с готовностью ответила официантка.
   — Еще бы! — воскликнул Заведеев. Он подождал, пока официантка отойдет и добавил: — Ничего, мы это все приведем к порядку. Столовую оставим, а псов этих… От населения жалобы. Собаки, говорят, лучше людей живут…
   Официантка принесла Борменталю тарелку супа.
   — … Ночлежку им строят, лучше Дома колхозника в райцентре. Разве это дело? — продолжал участковый.
   — Так на их же деньги! — не выдержала официантка.
   — Не имеет значения! — пристукнул Заведеев по столу. — Собака должна знать свое место!
   Обедающие собаки хмуро покосились на Заведеева. Очевидно, им часто приходилось слышать эти рассуждения. Официантка принесла им второе, и собаки принялись уплетать свои бифштексы. Внезапно в дверях послышался шум. Борменталь поднял голову. На пороге столовой стоял, пошатываясь, пьяный Пандурин, обводя помещение мутноватым злобным взглядом.
   — У-у, суки! — выругался он, на что собаки, оторвавшись от мисок дружно и яростно залаяли.
   — Выйдите, пожалуйста! — бросилась к нему официантка.
   — Я те выйду! Я тебе так выйду! Псинам продалась! — замахнулся на нее Пандурин, но ближайший к нему пес точным рассчитанным прыжком перехватил его руку зубами. Пандурин заорал, повалился на пол. Собаки окружили его, но рвать не стали, только продолжали лаять.
   — Прекратить! На место! — крикнул Заведеев собакам.
   Псы вернулись к мискам, поджав хвосты. Пандурин поднялся с пола и, бормоча ругательства и угрозы, удалился.
   Заведеев рассчитался за обед, сухо попрощался с официанткой и почему-то с Борменталем и ушел.
   Борменталь принялся за второе, пытаясь проанализировать свои ощущения. Соседство с собаками было, что ни говори, неприятно. И деловая хватка Василия, и неожиданные перемены в Дурынышах, и собачья коммерция — все это было до крайности неприятно, но объяснить себе — почему? — он не мог. Нет, не таких перемен хотелось, более гуманных, что ли. Он вспомнил известные слова о цивилизованных кооператорах. Неужто бродячие псы и есть те самые цивилизованные кооператоры? Нонсенс!
   В столовую вошел Дружков, весело что-то насвистывая. Собаки подняли головы, завиляли хвостами. Василий подошел к ним, присел на корточки, обнял и несколько минут что-то нашептывал. Псы внимательно слушали, потом, как по команде, строем выбежали из зала.
   — Маша, гриба нам принеси, — попросил он официантку, подсаживаясь к Борменталю.
   — Ну как? Вкусно? — поинтересовался он. — Ты собакам гриба давай. Они это любят, — сказал он Маше, когда та ставила на стол графин с настоем.
   — У меня к вам, Дмитрий Генрихович, дело, — сказал Василий, наливая себе стакан. — Я раньше тревожить не стал, ждал, когда сами придете, посмотрите на дело рук ваших…
   — Что за дело? — насторожился Борменталь.
   — Хочу вам клинику построить. Здесь, в Дурынышах. Средства у меня есть. Каждый член кооператива приносит доход сто рублей в день. Есть и валютные псы. А скоро учредим «Интерфасс» — и развернемся сильно!
   — В каком направлении? — поинтересовался Борменталь.
   — Датчане нам породистых псов будут поставлять по обмену. Доберманов, боксеров, догов… Это собаки, я вам скажу! Хотя наши дворняги и бродячие ничем не хуже. По экстерьеру не вышли, а масла в голове хватает… Будут в Дании стажироваться. В Интерполе, по борьбе с наркотиками. У меня и с КГБ договор подписан…
   Борменталь брезгливо поморщился.
   — На границу буду посылать своих ребят… У меня же с ними взаимопонимание полное, сам понимаешь… — опять перешел на «ты» Василий. — Без всякой дрессировки…
   — Ну, а при чем здесь я? — начал терять терпение Борменталь.
   — А при том, что мне людей не хватает. Собак навалом, а людей работящих нет! Еле-еле школьников наскребаю, они без предрассудков и еще чего-то хотят. Остальные — нет. Ты недавно в Дурынышах, а я здесь зубы сточил. Негодный народ. Даром, что потомки Полиграфа…
   — Чьи потомки? — удивился Борменталь.
   — Того… героя, которого профессор из собаки вывел. Швондер мне давал читать. У Полиграфа дети были, Преображенский при них опекуном состоял, вывез их в Дурыныши, вот они и расплодились. Здесь почти каждый — внук или внучатый племянник Шарикова.
   — И Заведеев?
   — По прямой линии. А председатель Фомушкин — по женской. Его отец был женат на дочке Шарикова. Но что-то не так в генах. Не собачьи гены… Вот я тебе как брат брату предлагаю — помоги мне. Я тебе клинику, а ты мне — народ.
   — Я что-то не понимаю, куда ты клонишь, — сказал Борменталь.
   — Так ведь проще простого! Будет клиника — будут операции. У меня кандидаты есть. Будешь их… по Преображенскому-Борменталю. Такие люди выйдут! Тимофей просится с командой, — кивнул Василий на пустые, оставленные собаками миски. — Полкан дворовый у Дарьи Степановны. Давно мечтает, даже завидует мне втихаря… И мне с ними легко будет работать.
   — Так ты мне предлагаешь собак в людей переделывать?! — наконец дошло до Борменталя.
   — Во! Понял? Сообразительный тоже. Как собака, — похвалил Дружков.
   — А монополию не боишься потерять?
   — Монополия — тормоз прогресса, — серьезно сказал Василий. — С точки зрения перестройки моя идея — правильная. Президент одобрит.
   — Вот пускай Президент и оперирует! — заорал Борменталь, вскакивая со стула. — Бред! Это безнравственно — собак в людей поголовно!
   — Не поголовно, а по желанию. Кто хочет собакой остаться — пожалуйста!
   — Безнравственно все равно!
   — А водку пить — нравственно? А спекулировать, в чужой карман смотреть, ждать милостыню от германцев — нравственно? — перешел в наступление Василий. — Вы новых людей, говорят, семьдесят лет делали. Наделали. Теперь мне дайте… Давай демократически вопрос ставить. Если захочешь не только собак оперировать, я не возражаю. Можно и кошек, хотя прямо скажу — не верю я в кошек. Не перестроечное животное, хитрое. А лошади — почему не попробовать?
   — Василий, вы — сумасшедший, — заявил Борменталь.
   — Сумасшедших собак не бывает. Это вам в любой ветеринарной лечебнице скажут.
   — Все! Хватит! — завопил Борменталь, бросаясь к выходу.
   Но не успел он сделать и шагу, как в зал столовой ворвался Швондер, за которым едва поспевала Марина. Вид старика был безумен. Швондер, тяжело ступая и припадая на правую ногу, кинулся вначале к раздаточному окошку, чем весьма напугал обеих девушек. На лице старика были написаны боль, ужас и крушение идеалов. Он поискал глазами в кухне, обернулся и наконец увидел Василия, сидящего за столиком.
   — Полиграф! — проговорил Швондер с интонацией Тараса Бульбы, обращающегося к отступнику-сыну.
   — Слушаю вас, Михал Михалыч, — отозвался Василий.
   Швондер приблизился к нему, сверля взглядом.
   — Правду люди говорят? — спросил он еще с какой-то надеждой.
   — О чем вы? — Василий встал.
   — «Мерседес» твой? Это все… твое? — жестом указал он вокруг.
   — Машина моя. Остальное — собственность кооператива, — скромно отвечал Василий.