Зиновьев Александр Александрович. Гомо советикус

   Энтузиаст сказал, что я «перегибаю палку», и побежал в туалет. Эти дни он шлялся по разным приёмам и жрал по пять раз на день задарма.
   — Если вы так выскажетесь публично, — сказал Циник, — сами здешние богачи обзовут вас реакционером и расистом. Тут все за демократию, равенство, справедливость, гуманность.
   — На словах. Это не мешает им использовать иностранных рабочих и смотреть на них как на низшую расу.
   — Тут пять миллионов иностранных рабочих и два миллиона своих безработных. Но попробуйте заставить этих безработных работать на таких условиях, на каких работают иностранцы!
   — Современное общество нуждается в большом числе людей, положение которых можно сравнить с положением рабов в Риме. И оно же одновременно порождает большое число людей, сравнимых с римскими плебеями. Это — общий закон. Он действует и у нас, только в скрытой форме. Что бы ни говорили гуманисты, общество не может долго существовать без иерархии и неравенства. Наш опыт — блестящее тому доказательство.

Чужая жизнь

   Художник с женой живёт в комнате рядом с моей. Стена тонкая. Я часто слышу их интимные разговоры. Они уверены, что на Западе перегородки между комнатами звуконепроницаемы, и не церемонятся в выражениях.
   — Нужны деньги, — говорит он.
   — Я могу устроиться работать манекенщицей.
   — Тут другие пропорции нужны. Да и старовата ты.
   — Не хами!
   — Здесь другие понятия о молодости.
   — Ну, натурщицей в художественной школе. Или у частника.
   — Тут все частники. А натурщицы все проститутки.
   — Это в Москве натурщицы проститутки. А здесь проституток и без натурщиц хватает.
   — Нереально. Может, уборкой квартир заняться?
   — Тут этим делом турки занимаются.
   — Этот тип, что вчера приехал, наверняка агент КГБ.
   — Тут все кагэбэшники.
   — Странно, меня в КГБ ни разу не вызывали и не предлагали стучать. Ты что-нибудь понимаешь в этом?
   — Меня тоже не вызывали и не вербовали. Вся эта болтовня о советских шпионах — сплошное враньё. Погоди храпеть! Мне, между прочим, не семьдесят лет.
   — Между прочим, самый знаменитый бабник в истории, Казанова, писал, что самую приятную ночь он провёл с семидесятилетней графиней.
   — Враньё!
   — Ничего подобного. Просто это была единственная ночь в его зрелой жизни, когда он выспался всласть. Ха-ха-ха!
   — Дурак!
   Я вычеркнул Художника и его жену из моего списка советских агентов.

Бессоница

   Не спалось. Полистал книгу критика советского режима, которую тут раздувают как выдающееся явление. Наткнулся на такое утверждение: революцию делают для того, чтобы человеком никто не руководил. Закинул книгу под кровать. Затем полистал программу некоего «Демократического Союза». В программе пятьдесят пунктов. Один пункт касается сбора пожертвований в пользу «Союза». Этим пунктом, пожалуй, создатели программы могли бы и ограничиться, сформулировав его более чётко: дайте деньги!!! В программе сказано, что власть в стране должна принадлежать «всему народу, т.е. всем гражданам страны в целом, и только им». А чуть подальше сказано, что она должна принадлежать «большинству населения», а осуществляться — «его избранниками». Но ведь в Советском Союзе именно это и осуществлено давным-давно. Авторы программы настаивают на действиях «в рамках закона», а далее говорят о неких «независимых группах», игнорируя то, что эти группы в рамках закона могут быть запрещены. Полистав этот шедевр политического мышления, я его тоже забросил под кровать.

Сон

   Под утро я все-таки заснул. Мне приснилось, что я присутствую на чрезвычайном совещании в КГБ. На Западе вступило в строй новое секретное предприятие, и на совещании обсуждается вопрос, как заполучить секреты этого предприятия. Выдвигаются различные предложения: устроить демонстрацию протеста, заставить оппозицию в парламенте сделать запрос, заставить журналистов опубликовать разоблачительные материалы, послать террористов, внедрить своих людей, устроить правительственный кризис, пригласить специалистов к себе на симпозиум, устроить международный конгресс... Короче говоря, были высказаны все возможные варианты. Потом взоры всех присутствующих обратились на меня. «Не надо ничего делать, — сказал я. — Надо лишь немного подождать, и они сами раскроют нам все свои секреты. Даже просить будут, чтобы мы их приняли. И заплатят нам за это». Все участники совещания с гневом обрушились на меня. «Значит, мы не нужны! — кричали они. — Значит, нам делать нечего! Бей этого мерзавца! Он — агент ЦРУ!!!»

Зигзаг истории

   История с покушением сразу заглохла. Все делают вид, будто никакого покушения вообще не было. Как будто кто-то дал команду молчать. Мне самому стало казаться, что тот «счастливый день» есть случайный зигзаг истории.

Идея «Центра»

   Писатель сказал, что идея создания «Центра», объединяющего усилия эмиграции по критике Советского Союза, обсуждается «на высшем уровне».
   Вот где я смогу применить свои профессиональные способности. Он готов походатайствовать за меня.

Допрос

   — Вы в Советском Союзе занимали привилегированное положение.
   — Я был всего лишь кандидатом наук и старшим научным сотрудником.
   — Но вы были членом КПСС.
   — Большинство членов КПСС живёт на нищенском уровне.
   — Вы были близки с ответственными работниками аппарата ЦК и КГБ.
   — Это мне не давало ничего, кроме личного общения. Самая влиятельная фигура из них — Вдохновитель. Он жил в маленькой квартирке, получал немногим больше меня, не имел особых бытовых привилегий. Да и чин у него смехотворно низкий.. Такие люди нигде большую карьеру не делают.
   — Вы коммунист?
   — Понятие «коммунист» многосмысленное. Если я, к примеру, имею одни штаны, я не чувствую себя бедным. Если имею двое штанов, не чувствую себя богатым. Я не чувствую себя голодным, питаясь тухлой картошкой. И не чувствую себя сытым, съедая свежий бифштекс. Я буду рад, если заимею хорошую квартиру. Но я могу жить и в крохотной комнатушке. Я мог бы вписать своё имя в историю науки. Но я могу раздавать свои идеи даром и кому попало, как я это и делал до сих пор. В этом смысле я есть настоящий коммунист. Но я не верю в коммунистический рай и могу смеяться над марксизмом и советским образом жизни похлеще западных антикоммунистов и советских «критиков режима». В этом смысле я не коммунист.

Правда

   — Мы обязаны рассказать западным людям голую правду о нашем обществе, — говорит Писатель.
   — Голую — это хорошо, — говорю я. — Это они любят. Сейчас тут ничего не смотрят и не читают, ест нет чего-нибудь голого.
   — Я не шучу.
   — Я тоже. Со мной был тут такой случай. Пригласили меня в один исследовательский институт рассказать об основных чертах советского общества. Показали институт, рассказали об организации его работы. В Союзе я бывал в исследовательских центрах. Сравнительно с общими условиями в стране уровень жизни условия работы в них казались мне сказочными. Но то, что я увидел здесь, ошеломило меня. Советские центры показались теперь убожеством. Например, профессор, который меня принимал, имеет всего одну лаборантку. Но дело, которое он один с ней делает равно по масштабу делу целой советской лаборатории из пятидесяти человек. Доклад мой состоялся после осмотра института. Легко сравнивать, сказал я, различные страны с однотипным социальным строем. Но сравнение стран с различной социальной системой и вынесение приговора, какая из них лучше и какая хуже, есть дело истории. Вот сравним, например, ваш положение (я указал на упомянутого профессора) положение учёного такого же калибра в советском исследовательском центре. Такой учёный у нас имеет свою лабораторию и минимум пятьдесят подчинённых. (В этом месте все собравшиеся смеялись.) Но, сказал я, посмотрим на это дело вот с какой стороны. Вы начальник всего над одним человеком, а ваш советский коллега есть начальник над пятьюдесятью. С учётом места в советской системе в целом, ваш советский коллега психологически ощущает себя и воспринимается другими как генерал, командующий крупным подразделением. Чувствуете разницу? Что лучше — жить, чтобы производить и повышать производительность труда, или производить (причём не обязательно высокопроизводительно), чтобы жить социальной жизнью? Потом началась дискуссия, в которой они буквально громили свои комфортабельные и стерильные условия. Я узнал, что многие из сотрудников изнывают от скуки. Душевная депрессия — обычное дело. Кое-кто попадает в психиатрические лечебницы. Смешно, они воспринимали как благо наши собрания, коллективные поездки в колхозы, общественную работу и прочие опостылевшие нам атрибуты советской жизни. Я их предупреждал, что реальный коммунистический образ жизни является искушением в основе, но именно на этой основе он превращается в новую форму закрепощения. Но они видели лишь первую часть моей формулы — искушение. Вот и попробуй говорить им некую голую правду. Таковой просто нет.
   — Ваш пример звучит очень литературно. Вы не возражаете, если я его запишу?
   — Пишите! На то вы и писатель.

Объективность

   Запад мечется между двумя крайностями — между крайним преувеличением военной мощи Советского Союза и крайним преувеличением его бытовых недостатков. Вот в журнале фотографии, из которых создаётся впечатление, будто Советский Союз — отсталая в хозяйственном, бытовом, культурном и промышленном отношении страна. Но, господа, откуда же тогда достижения в космосе, военная мощь, выдающиеся музыканты, победы в спорте и прочее? Советский образ жизни лежит не между упомянутыми крайностями, а совсем в иной плоскости. А в какой именно, этого не хочет знать никто. Страх объективности в понимании общественной жизни — одно из самых поразительных явлений нашего сверхнаучного века.
   А можно ли вообще тут быть объективным? Вот по телевидению показывают фильм о партийном съезде в Москве. Впечатление жуткое. Особенно — от вида советских руководителей. Вот партийные чинуши с тупыми жирными мордами встали и запели «Интернационал», держа в руках листочки с текстом забытого всеми партийного гимна. Вот они вопят слова гимна «Вставай, проклятьем заклеймённый, весь мир голодных и рабов». Взгляните на их рыла в этот момент! Вот вам подлинное не лицо, а именно рыло, харя, мурло коммунистического общества в самом выразительном воплощении. Ну а местные жители? Они смотрели фильм с полным равнодушием и даже с некоторой долей уважения к этой морде коммунизма.

Сооружение

   При закате солнца Сооружение выглядит как волшебный замок или храм. Нет, скорее, как космический корабль. Но вот темнота растворяет внешние контуры, и на месте сказочного видения образуется страшный чёрный провал.

Знать и понимать

   Твоя задача, говорил Вдохновитель, не знать, а понимать. Знаний у нас в избытке, а понимания — кот наплакал. Мой шеф, например, знает поимённо всех важных деятелей Западной Европы и всю их подноготную. А что в том толку? Западные кремленологи знают детали жизни наших руководителей лучше, чем мы. А что это им даёт? Нам нужны ключи не к Жоржу, Герману, Джону. Нам нужны ключи к странам, массам, процессам, эпохам. Для этого мало знать. Для этого надо понять. Можно не понимать с большими знаниями. А понять можно и с малыми знаниями. Не засоряй голову пустяками. Просто живи. Думай. Жди. И понимание придёт рано или поздно.

Планы и свершения

   Я покидал Москву с тайным намерением изучить Западную Европу и разработать план наиболее быстрого и безболезненного завоевания её Советским Союзом. Я предполагал, что мне для этого будет достаточно двух лет. Потом я собирался послать свой план в КГБ. Хотя я и не совсем дурак, я все же рассчитывал на то, что мой план произведёт там сильное впечатление и я получу хороший пост в той системе, которая будет претворять мой план в жизнь. Я не рассчитывал на первое место в этой системе. Я рассчитывал лишь стать тайным советником некоей номерной персоны — играть роль тайного гения при явном идиоте.
   Мои планы были утопическими по двум причинам. Первая причина — сроки. Я здесь живу скоро год, но почти ничего не знаю о городе, в котором живу. Если я такими темпами буду осваивать всю Западную Европу, мне потребуется тысяча лет. Вторая причина — степень доверия к моим предложениям. Чем лучше я буду понимать Запад, тем ближе эта степень будет к нулю.
   Потом я устал строить такого рода планы. Я всеми доступными средствами старался вырвать самую мизерную подачку у Запада, планы завоевания которого я перед этим разрабатывал. Старался безуспешно. А ведь узнай Запад о моих планах, он наверняка отвалил бы мне подачку пожирнее, потому как я был бы для него не отбросом разваливающегося советского общества, а представителем могучей державы.
   Устав от безрезультатных попыток вырвать подачку, Но отдохнув от утопических планов завоевания Запада, я с головой окунулся в новые планы. Только на сей раз я начал разрабатывать планы ослабления Советского Союза и уменьшения его влияния на Западе. Почему лишь ослабления и уменьшения? Потому что я на сей раз решил быть не утопистом, а реалистом. А как реалист я понимал, что уничтожить Советский Союз и остановить совсем его вторжение на Запад невозможно. А планы свои я решил послать в ЦРУ. На сей раз я не рассчитывал ни на какой пост. Я рассчитывал лишь получить подачку чуточку побольше той, какую мне подбрасывают сейчас.
   Когда я составлял планы покорения Запада, я принимал очень сильное допущение, а именно: допускал, что Запад умен и будет сопротивляться советскому нашествию. Начав же составлять планы защиты Запада, я принял другое очень сильное допущение, а именно: что Советский Союз умен и будет неуклонно добиваться осуществления своих намерений в отношении Запада. Но в последнее время я стал сомневаться в правильности своих допущений. Сила Запада не в уме и решимости защищаться, а в глупости и готовности капитулировать. С другой стороны, сила Советского Союза состоит точно так же в его глупости и неспособности достаточно долго выдерживать высокий уровень решимости. Следовательно, решил я, в интересах научной точности мои допущения следует поменять на противоположные. Но тогда... Тогда никакие планы не нужны вообще, ибо все происходящее в мире происходит в полном соответствии с этими допущениями. Именно идиотизм происходящего есть самое идеальное воплощение гениальных планов — вот в чем суть дела.
   И я забросил свои планы защиты Запада. Пусть все идёт так, как оно идёт независимо от тебя, решил я. Дело не в том, что история идёт неправильно. Она как раз правильно идёт. Дело в том, что твоё присутствие в ней неправильно. В сражении между двумя могущественными идиотами умному карлику места нет. Его раздавит кто-то из сражающихся, а то и оба совместно. Надо уйти в сторону. Уйти незаметно, чтобы никто не обратил внимания на твой уход. Но уйти как можно скорее. Общество не заинтересовано в тех великих открытиях, которые могли бы вписать твоё имя в историю науки. Наоборот, оно заинтересовано в том, чтобы их не было. Твоя позиция есть позиция космического пришельца, равнодушного, а значит — враждебного всему земному. Так что убирайся обратно в свой Космос, т.е. в свою мизерную личную скорлупку, и помалкивай!

Разговор с Писателем

   — Вы замечаете, как резко меняется к худшему отношение к нашей эмиграции на Западе? В чем дело?
   — Раньше мы появлялись здесь как вестники слабости советского строя и укрепляли надежду на его скорое крушение в силу внутренних причин. Теперь мы приходим сюда как вестники силы советского строя, как авангард атакующей армии. Мы теперь вызываем тревогу на Западе за его ценности и существование. Мы разрушаем надежду на крах Москвы в силу внутренней несостоятельности.
   — Ну и хорошо!
   — Конечно, хорошо. Но в таких случаях действует закон переноса реакции с сильного и реального врага на слабого и мнимого. Запад начал защищаться не от самой советской угрозы, а от тех, кто пытается разъяснить сущность и силу этой угрозы.
   — Вы, к сожалению, правы. По моим наблюдениям, Запад вообще погряз во лжи, лицемерии и самообмане. Тут все и во всем врут. Врут по поводу расовых и национальных проблем, по поводу диссидентов, по поводу пацифистов... А что творится в литературе и по поводу литературы!.. А кино!.. Знаете, к какому страшному выводу я пришёл? Это и есть настоящая, высокоразвитая цивилизация! Цивилизация в принципе есть ложь, ибо цивилизация есть искусственность.
   Правда есть нечто естественное. И потому она обычно неприятна и страшна. Ложь цивилизации есть сокрытие правды. Например, представители различных рас обычно ненавидят друг друга согласно естественным законам бытия. Что делает цивилизация? Привносит в расовые отношения ложь. Все делают вид, что расы равноценны, что царит стремление к межрасовой любви и дружбе. Все дружно осуждают тех, кто обращает внимание на естественные явления в расовых отношениях, как расистов. Или другой пример. Население планеты превысило естественные нормы. Зачем? Разве от увеличения числа людей увеличивается масса счастья на земле? Разве степень прогресса находится в прямой зависимости от числа людей? В России при Петре население было всего двенадцать миллионов. Потом, несмотря ни на что, начался рост населения. Почему? Благодаря крепостному праву. Человек приобрёл материальную и престижную ценность для помещиков. Людей стали разводить. А теперь-то зачем их разводить? Теперь их сокращать надо. Что вы об этом скажете?
   — Хорошо, что нас никто не слышит.
   — Я уже достаточно насмотрелся и начитался тут всего. Доминирующее на Западе искусство превосходит официальное советское искусство только более изощрённой техникой исполнения, яркостью, массой и упаковкой. А суть его та же: замаскировать настоящую закулисную жизнь Запада и романтизировать её. Западный человек тоже погружён в систему массового оболванивания, только на несколько иной, чем у нас, манер. Я начинаю замечать, что советская система оболванивания оставляет больше свободы для таких людей, как мы, сохраниться духовно в качестве личности. Там хотя бы протест против массового оболванивания имеет результатом свою противоположность — обособление индивидуальности. А здесь такой протест есть обычный элемент самой системы оболванивания.

Историческая мания

   Художник приобрёл краски, которые похожи на масляные, но сохнут молниеносно. Жалуется: эти краски сохраняются всего пятьдесят лет. А ему нужны краски, сохраняющиеся столетиями. Вечные материалы нужны. Бездарный художник, ещё не продавший ни одной картины, претендует на вечность. Писатель, хотя и говорит вслух о себе весьма пренебрежительно, на самом деле пишет «не на потребу дня», а на века. В чем природа этой мании «на века»? Смутное ощущение того, что не будет даже десятилетий. Маниакальность в натуре нашего общественного строя. Мы должны стремиться к абсолютно полному изобилию всего, чтобы удовлетворить самые примитивные потребности людей. Мы должны мечтать о грандиозном перевороте в культуре, чтобы сделать хотя бы мизерный реальный вклад в неё. Потому наши диссиденты и критические писатели, приобретая какую-то известность на Западе, заболевают «манией бога» — начинают воображать себя творцами мировой истории. О наших вождях и говорить нечего. А чем лучше их мы — я и мой двойник в Москве, Вдохновитель? Его речи в духе античной трагедии преследуют меня до сих пор и до сих пор находят отзвук в моей душе.

Мысли о войне

   В войне победит тот, кто быстрее восстановит единство своей страны после чисто военных операций и помешает это сделать противнику, говорил Вдохновитель. Подготовка к войне есть прежде всего подготовка к тому, что будет после войны. У нас есть целый институт, который занимается проблемами организации и дезорганизации населения после будущей мировой войны, а именно: тем, как восстановить единство и управляемость своего уцелевшего населения, как разрушить остатки единства вражеского уцелевшего населения и установить над ним свой контроль. Эти проблемы исследуются для всех возможных вариантов будущей войны. И что самое интересное — готовятся специалисты, которые будут практически заниматься этим, будут снабжены соответствующей информацией и наделены полномочиями. Разумеется, специалисты для стран противника в первую очередь. Они будут постепенно засылаться в страны Запада и оседать в предположительно наименее уязвимых местах. Возможно, они заранее получат указания насчёт таких мест, и в таком случае их расселение не играет роли. Если мы сумеем подготовить достаточно большое число таких специалистов и заслать их на Запад, проблема их расселения вообще будет снята. Возможно, что такие специалисты будут находиться в Союзе вплоть до начала войны и будут выброшены в большом числе на Запад, когда определятся результаты первого удара.
   Вот на столе лежит пылинка, говорил Вдохновитель. Ты её невооружённым глазом вообще не разглядишь. А между тем есть бактериологические и психологические бомбы такого размера, которые по разрушительной мощи превосходят старые авиабомбы весом в тонну. Полстакана таких бомбочек достаточно, чтобы полностью парализовать США. Но каждая такая микроскопическая бомбочка обходится стране пока много дороже, чем старая авиабомба весом в тонну. Ещё дороже обходится хранение таких бомб. Есть трудности их доставки и рационального использования. Плюс неожиданности. Одним словом, для решения всего комплекса проблем, связанных с такими бомбочками, нужны огромные средства, развитие целых отраслей науки и техники, тончайшая технология, электроника... Самые гениальные фундаментальные открытия в этом направлении сделаны. Но чтобы реализовать их, нам нужна западная технология и электроника. Одним словом, чтобы разгромить Запад, мы нуждаемся в помощи самого Запада.
   Все рассматривают начало будущей войны как проблему чисто техническую и отчасти как политическую, говорил Вдохновитель.
   Но начало большой войны зависит не только от состояния военной техники, массы оружия и тщеславия политиков и генералов. Оно зависит от психологического и идеологического состояния народов. Какой-то народ как целое должен быть готов к войне психологически, чтобы его руководители смогли развязать новую войну как будто бы по своему произволу и как будто бы неожиданно. Такого народа в мире сейчас пока ещё нет. Но наш народ ближе всего к этому состоянию. Короче говоря, проблема новой мировой войны есть проблема для мыслителей вроде нас с тобой, а не для чиновников и особых служб.

Сооружение

   Моё Сооружение все более обретает неземные, космические формы. Похоже, что тут будут помещаться учреждения, связанные с освоением Космоса. Поэтому, надо думать, строители и выдумали такую фантастическую и одновременно устрашающую архитектуру, вызывающую ощущение огромности Космоса, мистического ужаса перед Бесконечностью и Неизбежностью. Башни Сооружения уже переросли самые высокие здания города.

Вести с Родины

   Энтузиаст ворвался ко мне с круглыми от ужаса глазами. «Вы тут безмятежно дрыхнете, — заорал он, — а в мире черт знает что творится!» — «Что случилось? — спросил я, вскакивая с постели. — Война?» — «Нет, кое-что похуже! — орал Энтузиаст. — В Советском Союзе вводят налог на собак! Представляете: налог на собак!» Услышав это, я несколько успокоился. «Я бы на месте советских властей, — сказал я миролюбиво, — ввёл бы налог на клопов». — «Вы все обращаете в балаган, — укоризненно сказал он, — а ещё диссидентом считались!..»
   А ведь в КГБ действительно хотели изобразить из меня диссидента. Думаю, что это была грубая ошибка. И сделали они это из чисто формальных соображений. С этой точки зрения и советская система обладает всеми недостатками большой системы вообще.

Партийное собрание

   Писатель увлёкся своей болтовнёй и совершил непростительную ошибку: вошёл в квартиру Дамы, захватив меня с собой. Дама при виде меня безмерно удивилась. Писатель увёл её в кухню, и они зашептались о моем неожиданном визите. До меня долетели слова Дамы «деловое совещание», «важные проблемы», «серьёзные люди». Потом — слова Писателя «привлекать», «использовать», «помочь»... В конце концов они, очевидно, договорились. Вышла сияющая Дама. Сказала «что-то вы нас позабыли», «что-то вы загордились», «а что вы не раздеваетесь», «нет, нет, мы вас так не отпустим». И я был допущен в гостиную. Тут, помимо известных мне Мужа, Профессора, двух сотрудников антисоветской радиостанции, руководителя местного эмигрантского общества и руководителя местного отделения известного эмигрантского союза, присутствовали ещё несколько пожилых мужчин и женщин. Меня представили «в общем и целом». Они кивнули, руки мне не протянули и имён своих не назвали. Хозяйка бросила на меня последний тревожный взгляд. Перевела глаза на седого хмурого мужчину. Тот слегка кивнул. Я истолковал этот кивок так: не бойтесь, он — тоже наш человек, пусть понемногу втягивается. «Товарищи... хи-хи-хи... извините, господа, — начала Дама. — На повестке дня нашего... совещания... хи-хи-хи... вопрос о единстве и согласованности действий в рядах советской эмиграции на Западе. Слово для доклада имеет...» (А мне слышалось: закрытое партийное собрание советской разведгруппы в городе М. считается открытым, слово для доклада имеет член Баварского областного комитета партии...) Седой угрюмый человек не спеша вынул из папки бумаги. Полистал их. «Э-э-э... господа, — произнёс он хорошо поставленным голосом партийного работника не меньше чем районного масштаба. — Вы все прекрасно понимаете, какой сложный момент мы переживаем и какие важные задачи встают перед нами...»