Страница:
Хорошо снимать нефтепроводы, рудные карьеры, гидростанции - вот это натура! Сама в руки идет. Кто мне тут подобную натуру поднесет на блюдечке с голубой каемочкой?
Придется пробивать вертолет. Так сказал Соколовский.
4
- Ловись рыбка, большая и малая. Судак заморский, лещ валютный, карп карпович родимый. Как это получается в природе, ума не приложу. Закидываешь ничто, вытаскиваешь нечто. А ведь бывает и человек на пустую приманку попадается, сам, случалось, на крючке висел.
Но с рыбой играю по-честному, на червяка не скуплюсь. Рыба любит терпеливых, я вам сообщу: к терпеливому она сама идет. В том и секрет: кто кого перетерпит.
А я смотрю: кто это по берегу шастает? Знакомая личность, я вас сразу узнал, вы в День машиностроителя во Дворце культуры выступали. Вот видите, у меня глаз безошибочный. А теперь у нас, как говорится, научно организованная уха.
Нет, вы меня не знаете, я человек будничный, хоть и имею свое разумение о нашей процветающей действительности. Я вам открою: у рыбы свои секреты, у человека - свои, с рыбой не соприкасающиеся.
Но я своих секретов в уме не держу. Где я состою, интересуетесь? Вы с Варварой Семеновной встречались? Конечное дело, та самая Варвара Семеновна, она у нас на всех одна. Она же вас сопровождает, вашу программу утверждает и вообще - бдит. Выражаясь современным языком, она вас курирует.
Варвара Семеновна большой человек в нашем городе. Именно она и ведет нас к процветанию.
Увы, я ей не брат и не сват. Я состою в должности мужа, лучше или хуже, думайте сами. Вообще-то я сам Иван Петрович, но все меня так и зовут - муж Варвары Семеновны. Я откликаюсь.
Только на данный момент сам запутался: чей я муж? кто моя жена? где она? И рыба на этот счет молчит.
Разрешите доложить - гиблое дело быть мужем руководящей женщины. С утра до ночи она горит на работе. Четыре года, как ее выдвинули, и все это время я ее практически не вижу. Разве что во время праздничной демонстрации пройду мимо нее в колонне трудящихся, и она мне с трибуны ручкой помашет. Тогда и на улице и в душе праздник. А ведь была такая же, как все, голенастая девчонка с веснушками; как все, по родной станице бегала. И на тебе - вознеслась на трибуну.
А между праздниками терплю. Кто кого перетерпит. Я ведь тоже служу, но у меня служба нормальная, в городском банке, с девяти до шести. Работа рядом, десять минут седьмого я уже дома, положил портфель, выхожу из подъезда с авоськой, за моей спиной голоса: "Муж Варвары Семеновны в универсам пошел".
В универсаме в это время как в театре. Разглядываем, что перед нами выставлено, друг дружку приветствуем, свои же кругом.
Смотри-ка, опять клюнула. Лещина попался, это же надо, экземпляр. Тоже, наверное, у них верховодил, а теперь у меня на крючке.
Ничего не попишешь - круговорот судьбы. Только что был в реке, свободный и ловкий, - и на тебе!
Так и моя свобода. Работа - дом - универсам - дом - телевизор - газета - диван - работа. А где Варвара Семеновна - ведать не ведаю. Разве по городскому радио услышу, что она делает, чем в данный момент руководит.
Так вот и был свободным, плавал в реке жизни. Но вышел я в шесть тридцать из универсама и встретил Полину Васильевну, нашу Полю, у нее в руках как раз колбаска в бумажку завернута. А Поля вроде меня бедолага, полный товарищ по несчастью, жена Сергея Сергеевича, нашего старого приятеля, который взлетел на высокую должность и с той поры пропал с горизонта.
"Здравствуй, Поля, говорю. Как живешь? Сильно ли терпишь?"
"Ах, Иван, - это она отвечает. - Я уже на исходе".
"Где твой-то?"
"Поехал к твоей. Она его телефонограммой вызвала. Накачку ему дает".
"Ах, Полина, - говорю. - Что же это за жизнь у нас с тобой? Нечеловеческая это жизнь. По такому случаю предлагаю обменять бутылку кефира на что-нибудь более приличное и отправиться ко мне в гости".
"Я согласная, Ваня, - отвечает, - но только прошу ко мне, тут ближе, и я плитку не выключала, у меня как раз солянка дозревает".
"И я согласен, - говорю. - О чем же мы раньше думали, Поля? У нас обе квартиры свободные".
Взял я две бутылки нашего родного "Цимлянского", пришли к ней, накрыли белую скатерть в столовой, я сто лет такой благодати не видел.
Человеком в доме запахло.
"За что же мы с тобой выпьем? - спрашиваю. - Да вот за наших. Я за твоего выпью, ты за мою. Трудная у них жизнь. Горят на работе".
Чокнулись, выпили. Никуда не торопимся. Закусываем.
"Я, - говорит, - своего пять лет не вижу".
"А я свою четыре года. Как избрали ее в обед, а утром подали машину к подъезду - и баста, не вижу".
"А меня ты видишь, Ваня?" - и так она ласково спросила, что у меня мурашки в определенных местах зашевелились. Я ж еще мужик в соку, а четыре года женской ласки не слышал, разве что в телевизоре.
"Вижу тебя, Поля, очень даже распрекрасно вижу, как только раньше не замечал. Ты такая ладная, гладкая, мне на тебя буквально сладко смотреть".
"А теперь еще раз посмотри на меня внимательнее, Ваня, где я?"
"Ты передо мной, Поля. Совсем рядом. И не исчезаешь. Готов на тебя без конца смотреть".
"И я на тебя, Ваня. Ты вон какой ладный, весь в соку. Ты когда с работы приходишь?"
"Десять минут седьмого", - отвечаю.
"А я в половине шестого. Значит, как раз успею в универсам сбегать и тебя в окне встретить. И снова будем друг друга видеть".
"Правильно, - отвечаю. - Давай хоть мы с тобой будем друг друга видеть. Это же невозможно, чтобы все люди на земле вдруг пропали на работе и перестали видеть друг друга. Что же это за жизнь - все работают и никто никого не видит. Это не наш с тобой путь, Поля".
"Как хорошо ты говоришь. В таком случае, возьми тапочки, Ваня, я тебе телевизор сейчас включу. Я люблю, когда мужчина у телевизора сидит, это значит - в доме мир".
И остался у Поли. А моя Варвара всю ночь Сергея у себя продержала, стружку с него снимала. Люди потом рассказывали, выговор она ему влепила за недовыполнение.
Моя Варвара даже не заметила, что я от нее перешел в другое место. Сергей, правда, раза два приезжал к нам среди ночи, но сразу заваливался отсыпаться в своей комнате. Мы его не тревожили, пусть отдохнет. Он заслужил, ему в пять утра снова уезжать по объектам, ведь он строит - и все для других.
Зато Поля моя буквально расцвела, да не только дома, но и на работе. Чем прекрасно наше счастье? Исключительно тем, что оно не вечно.
Прихожу я, значит, домой как обычно, десять минут седьмого. А Поля меня в окне не встречает. Что за оказия?
На столе записка: "Щи в холодильнике, разогрей. Меня срочно вызвали на совещание, когда приду, неизвестно, целую, твоя Поля".
Присел я в кресло и задумался от тоски. Что же это получается? Одной жены не видел четыре года. Другую нашел, не выпадающую из поля зрения. Теперь и ее не видать. Ушла на выдвижение. Так не все ли равно, кого мне не видеть? Махнул рукой на щи, у меня свои в холодильнике стоят.
Только Варвара меня опередила. Утром приходит на работу телефонограмма: явиться к ней в 11.00. Что такое? Неужто она меня разоблачила? Я заробел, еду на троллейбусе, поднимаюсь в ее кабинет.
Варвара Семеновна самолично меня встречает. Приглашает к столу.
"Где это вы пропадаете, Иван Петрович? Большим начальником стали. Третий день вас по всему городу разыскиваю, уже хотела в милицию подавать".
"Варвара Семеновна, больше не буду, - говорю, а сам потом покрылся. Все время дома пребываю - и в ожидании".
"А ведь у меня к вам дело. И срочное. Есть такое мнение, Иван Петрович, - это она мне говорит, - выдвинуть вас на руководящий финансовый участок, который оказался в тяжелом положении, и мы на вас рассчитываем".
"Варвара Семеновна, - говорю, - Варварушка моя, да у меня же опыта ни на грош, никогда не руководил. Не потяну я".
"Иван Петрович, надо. К тому же вопрос решен. Нам нужна там твердая рука. Если что, мы поможем, подскажем".
Вышел я из кабинета на ватных ногах. Лучше бы она меня принародно разоблачила.
Но приказ! Стал я начальником. Сутками пропадаю на вверенном участке. И что бы вы думали - вывел из прорыва.
Свою выгоду получил. Как-то сижу в зале на очередном совещании, смотрю, а рядышком со мной, под боком прямо, Полина устроилась. На два ряда впереди Сергей сидит. А Варвара свет Семеновна перед всеми нами на сцене за столом президиума красуется: и какая статная стала, прическа высокая, очи умные - сплошное загляденье.
Со временем мы освоились, стали рядом садиться, то сессия, то семинар, то банкет, то выездная рыбалка - а мы вместе. Пусть мы дома друг друга не видим, зато на работе реванш берем, гляди, любуйся, сколько твоей душеньке угодно.
Ага, сейчас клюнет. А ну, еще, вот она. Это, доложу вам, сазан. От него особый аромат в ухе совершается. Ну слава богу, за уху я теперь спокоен, ведь у меня высший приказ был - обеспечить.
Пойдемте к костру, что ли. Познакомлю вас со своими. Вот они, все при деле: Сергей главный истопник, а Варя с Полей старшие кухарки, сегодня как раз по графику выездная уха. Вон как шуруют - мелькают перед глазами.
Знаете что, скажу вам по секрету: я на них уже нагляделся. Как было хорошо: от девяти до шести...
5
- Разрешите представиться: Григорий Сергеевич, мне поручено сопровождать вас по заводу. С чего начнем наши показы? Что вас интересует больше: технология или оборудование? О-о, тут колоссальная разница. Наша технология вот она, в этих белых металлических шкафах, тут все вычислено до микрона, грамма, градуса, до тончайшего завитка. Тут наш поиск, наши бессонные идеи, выверенные на самых чутких приборах. А там, в пролетах и цехах, всего-навсего оборудование, потребное для исполнения замысла. Итак, в нашем распоряжении всего одна альтернатива: а) предварительные пояснения, б) знакомство с натурой. Или наоборот: а) знакомство с натурой, б) попутный пояснительный текст.
Прекрасно, так я и думал, вы избираете второй вариант, прошедший под рубрикой "наоборот". Мы, технологи, в любом случае остаемся за кулисами, всем подавай готовый результат. Вы знаете, я не ропщу, я смирился. К тому же готовый результат всегда выразительнее замысла.
Следуйте за мной, машина на улице. Сейчас мы едем в первый корпус. Он заглавный по порядку и определяющий по значению. Здесь, собственно, и будут производиться энергетические реакторы.
Смотрите вправо, он стелется перед нами. Поэты называют его не иначе как "голубое чудо". Я технократ, для меня это просто производственные площади для осуществления технологических идей. Приходилось видеть корпуса и побольше. Но и наш не из малых, длина семьсот метров, ширина четыреста. Значит, мы накрыли единой крышей двадцать восемь гектаров земной поверхности.
Вы записываете нашу беседу на пленку? У меня возражений нет, но это вовсе не обязательно, я потом дам вам справку по любому процессу: размеры, вес, количество и все прочие параметры.
Мы поворачиваем. Прямо по курсу появился памятник нашему основателю, Игорю Васильевичу Курчатову, создателю первого атомного реактора, который, как вы знаете, начал работать в 1954 году, открыв тем самым эру атомной энергетики.
Следуем дальше, мимо вертушки, это наша проходная. Товарищ со мной пропустите.
Спускаемся в тоннель. Вам не низковато? Тоннель идет поперек первого корпуса. Эстетично? Вы так находите? Я считаю: прежде всего это целесообразно. Тоннель автономен: от погоды, атмосферных условий, производственного шума, транспорта и тому подобное.
Вы что-то сказали? Какова пропускная способность тоннеля? К сожалению, еще не подсчитали, но я полагаю, что не меньше чем пропускная способность подземного перехода в Москве или Ленинграде. Под Невским проспектом прекрасные переходы.
Откуда я знаю? Так мы же из Ленинграда приехали: я, жена, сын. Где жили? На улице Пестеля. Вы там бывали?..
Где работает моя жена? Она экономист. По-моему, вполне довольна своей работой.
"Откуда он знает про улицу Пестеля? Ведь Вера улетела, рассказать некому. Вера уехала. Вера уехала. Теперь задача - вернуть Веру. Как же так: Вера была тут и Вера улетела? Как же так: я без Веры? Минутная пауза останется невысказанной. Пусть Вера тревожит мои мысли, но не моих попутчиков, которых я сопровождаю по приказу свыше".
Вы что-то сказали? Простите, я задумался на темы дня. Совершенно верно, поднимаемся по лестнице и попадаем в царство технологии: пролеты, краны, стальные сплетения.
Внимание! Перед нами обечайка, наша жизнь, наша гордость, наша надежда. Слово это старое, я пытался докопаться, что оно означает, откуда происходит, но у нас на "Атоммаше" никто этого не знает. Пришлось перейти на семейные связи, попросил жену - и вот что она выяснила. Происхождение слова до сих пор остается неизвестным. Д.Н.Ушаков в своем словаре дает версию областного происхождения. В.И.Даль считает, что "обечайка" - слово восточное, а этимологический словарь русского языка А.Преображенского анализирует оба эти предположения, не отдавая предпочтения ни одному из них. "Обечайка" сводится к глаголу "вести", "веду обод" и прочее. Это необъяснимо в звуковом отношении, утверждает Преображенский. Тогда была бы "обичайка" или "обвичайка". Но это тоже сомнительно; во-первых, "вица" это гибкий прут, а не луб; во-вторых, это противоречит диалектному "обечка", как говорят на Севере. По Далю, "обечайка" получилась из цепочки слов: "ячейка", "ячея", "глазок невода". А может, это заимствование? спрашивает Преображенский.
Одно несомненно: "обечайка" старое слово и означало оно лубочный обод на сите, решетке, коробе. Оттуда и перешло на металл. Наша обечайка - это огромное кованое кольцо высотой до трех метров и весом до трехсот тонн. Обечайка - основная часть реактора, из них он и сваривается. Можно сказать, обечайка - ведущий смысл нашего производства. И наша цель.
Вот они! Всюду! Кругом нас! Обечайка плывет на кране. Обечайка крутится на расточном станке. Обечайка завалена набок и сваривается со своей сестрой на специальном аппарате, доставленном из Италии. Обечайка здесь, обечайка там. Когда первый корпус начнет действовать на полную мощность, в работе будет одновременно более сотни обечаек.
Посмотрели мы проект и ахнули: технологический маршрут обечайки по корпусу составляет двадцать семь километров. Главный инженер завода Елецкий задался целью: а нельзя ли сократить эти дорогостоящие переноски и перевозки? И что же? Переставили оборудование - путь обечайки стал около двенадцати километров, это огромный выигрыш.
Вас интересует, когда я впервые попал на завод? Про "Атоммаш" я прочитал в газете и заинтересовался, хотя скорее платонически. А потом в Ленинград приехал мой товарищ из Харькова. Он и соблазнил меня "Атоммашем". Вера, это моя жена, сначала ни в какую. Решаю лететь в разведку. Попал прямо к Елецкому, он самолично потащил меня по корпусам.
Ничего подобного тогда не было, никакой технологической мощи. Мы шагали меж колонн по распоротой земле, и Елецкий рисовал передо мной захватывающие технологические дали. "Здесь встанут термические печи, вы знаете, какой они глубины? Двенадцать метров. Это же вещь! А тут, на сто шестой оси поднимется пресс, какого в мире нет: на пятнадцать тысяч тонн. Мы сможем создавать металл самой высшей структурой, - говорил Елецкий. - Мы обрабатываем металл на уровне атома".
А на месте будущего пресса зияла рваная дыра, на дне которой копошились машины. Строители забирались в земные глубины. По-моему, первый корпус производил тогда более сильное впечатление. Сейчас все упорядочено, все по ранжиру. А тогда все клокотало и сопрягалось. Я сразу понял про Станислава Александровича Елецкого: это энтузиаст. Мне захотелось работать под его началом.
"Ваше мнение?" - спросил он меня. Как сейчас помню, мы стояли тогда на сто шестой оси. "Согласен на восемьдесят процентов. Остальное зависит не от меня". - "Понимаю, двадцать процентов приходится на половину, у нас же равноправие".
Вера, разумеется, сначала в штыки, но я, что называется, развернул перед ней красочные перспективы - согласилась.
Странный вопрос - где сейчас моя жена? Я полагаю, на работе, где же ей быть, она находится в другом корпусе, если вы желаете, можем к ней позвонить, справиться о самочувствии.
А вот и сто шестая ось. Японский пресс во всем своем великолепии. Высота - десятиэтажный дом.
Хотите с кем-либо поговорить? Извольте, вот как раз стоит Михаил Федорович Грибцов, мастер-бригадир монтажного управления, они здесь, что называется, от первой гайки? Вот она, кстати, прямо по курсу. Не верите, что это гайка? Осмотрите внимательно: внутри резьба, снаружи шестиугольник. Типичная гайка. А то, что в ней двенадцать тонн веса, так это всего-навсего дополнительная деталь, придающая некоторую пикантность. Это гаечка как раз от японского пресса.
Михаил Федорович, можно вас на минутку? Вот товарищ из Москвы хочет познакомиться с вами.
Не стану вам мешать. В сторонку отойду.
"Почему он про Веру спросил? Что-то знает или просто так? Откуда он может знать? Случайные вопросы. Впрочем, я дал ему понять, что не намерен развивать эту тему.
Да, Вера уехала, но это наше личное дело, я не нуждаюсь в советчиках, тем более в летописцах. Всю неделю я был занят, мы даже не успели поговорить толком перед отъездом. Она улетела, я даже не проводил.
Однако не надо кривить душой перед самим собой. Пусть так и будет, я сам хотел того. Пусть она побудет одна, чтобы самой решить, где ей лучше. Пыль, грязь, дождик - все это дамские разговоры. А истинная причина в том, что между нами наступило отчуждение.
Когда это началось? Первый разговор состоялся сразу после Нового года, а сколько размолвок было до того... Возьмем те случаи, когда виноват был только я. Юра получил двойку по литературе, и вечером я решил защитить мужчину: мой сын будет технократом, он вполне обойдется телевизором, литература ему ни к чему. И вообще не стоит время терять на эти слюни. Вера смертельно обиделась, все воскресенье не разговаривала с нами. Потом она попросила меня после работы съездить в химчистку, это в Старом городе, и надо ехать на троллейбусе. Я ответил, что это слишком далеко, а я взял с собой работу, я занимаюсь сейчас обечайками, а в химчистках ничего не смыслю. Ответ показался мне бравым, и в голосе моем, видимо, звучала особенная лихость, я бы с удовольствием повторил.
Тогда Вера не обиделась, она заплакала. А я хлопнул дверью и ушел на улицу. Слава богу, Юры не было дома, я опозорил себя в отсутствие главного свидетеля.
Каким же ничтожеством я был. И даже не просил потом прощения, считая, что и так все сгладится. А почему, собственно, я должен просить прощения? Они забывают вовремя строить кинотеатры и прачечные, а мы потом с самым серьезным видом обсуждаем статистику разводов, сетуем об оскудении нравственности. Если бы химчистка была за углом, разве я не сходил бы?
Жалкая цепочка причин и следствий. Вера уехала, а виноват в этом управляющий трестом, не построивший вовремя баню. Зато я снова выгородил себя: отважный рыцарь.
Поехали на рыбалку большой компанией. Улов удался, и я получил назначение на главного уховара. Мне помогали два ухаря, Петр и Василий. Женщины чистили добычу, подтаскивали воду.
Юра пропадал на берегу. Явился переполненный информацией.
- Папа, ты знаешь, в чем состояла истинная трагедия Ивана Сусанина? Что же ты молчишь?
- Пока не знаю. Дай мне соль.
- Истинная трагедия Ивана Сусанина в том, что он действительно заблудился.
- Да-да, сынок, это уже было. Где же соль? Не вижу соли. Товарищи, у нас нет соли, это же трагедия. Ох, вот она, ну, слава богу. Подбросим дровишек.
А Юра переключился на Василия, к нему прилип.
- Дядя Вася, в чем истинная трагедия Ивана Сусанина, вы знаете?
Я в запале колдую над котлом.
- Не чувствую перца, пожалуй, подбавим. Юра, не тереби дядю Васю, сходи лучше за дровами, у нас кончаются, да смотри не заблудись.
Вера вмешалась, подойдя к нам:
- Юра, оставь дядей, они оглушены ухой. Пойдем, я выслушаю твою историю.
Бедный мальчик, ему так хотелось покрасоваться перед нами, но взрослым нет никакого дела до старых легенд, трансформированных в современные анекдоты. Никогда не забуду горького лица, с каким он отошел от костра.
Во всем виновата наша суетность, которую мы обрядили в тогу динамизма. Мы оглушаем себя действием, но куда мы идем? Ведь еще Паскаль двести лет назад говорил: "Разуму легче идти вперед, чем углубляться в себя".
Остановка случилась вынужденная, но мне не хочется стоять на месте, мне лень стоять, я слишком динамичен для этого, я рвусь вперед. Дилемма такова: а) беру административный отпуск и лечу в Ленинград, чтобы повлиять на Веру: "Прости меня, дурака старого"... б) позвонить Зое и договориться с ней на вечер.
Увы, тут нет альтернативы. В чем истинная трагедия Григория Пушкарева? В том, что он всегда избирал самые резиновые варианты".
- Ну как, вы уже наговорились с бригадиром монтажников? Сейчас попробую показать вам нечто интересное. Пройдемте к тому зеленому вагончику, здесь сидит шеф-монтажник господин Судзуки, я вас познакомлю, у мистера Судзуки припрятана тут одна занятная штучка - действующая модель пресса.
Неудача. Дверь на замке. Судзуки-сан отбыл в кафе "Наташа" на обеденный перерыв, который полагается ему по контракту.
В таком случае: вперед! Шагаем вослед за современной технологией. Перед нами расточной станок, прибывший с Апеннинского полуострова. Высота двенадцать с половиной метров, диаметр вращающегося круга - восемь метров. Недаром итальянцы прозвали эту махину: "Русский бык". Обечайка любого размера и профиля разместится тут как на ладони, да еще останется резерв для грядущих реакторов повышенной мощности.
- Разве вам мало этих тонн и этих метров? - спросил автор, нарушая границы жанра и тем самым оказываясь неким бесцеремонным образом непосредственно на месте действия под сводами первого корпуса.
- К чему вы призываете нас? - забеспокоился Григорий Пушкарев. Топтаться на месте? Помните, еще у Паскаля было сказано...
- Позвольте, Григорий Сергеевич. Вы же прекрасно помните, Паскаля я вам сам приписал, так что не козыряйте им. Ваше дело стремиться вперед.
- А ваше, товарищ автор? - ревниво спросил он. - Вы призываете нас углубляться и углубляетесь сами - но куда? но в кого? Вы хотите углубиться - но не в себя, а в меня. Для вас это не углубление, а движение вперед, против которого вы протестуете. Вы хотите стать глубоким - но за счет своих героев, так я вас понял?
Незапланированная перепалка автора и героя была сродни обеденному перерыву, записанному в редакторском контракте. Впрочем, мы уже насытились взаимными обвинениями и вступали в стадию поисков общего языка.
- Вы технократ, Григорий Сергеевич. Мне трудно углубиться в вас. Вы прошли хорошую закалку, термообработку. Вы стали как броня и способны говорить вслух лишь о прессах, станках и прочем железном скрежетании. А где при этом ваше сердце? Если я спрошу напрямик о ваших семейных неурядицах, вы же мне не расскажете?
- Конечно, не расскажу. Я не обязан. Вам палец в рот не клади, вы тут же откусите его, мало того, размножите мой откусанный палец тиражом два миллиона экземпляров.
- Профессиональная тайна ваших воспоминаний гарантируется. А если я все же напишу, то заменю ваше имя, чтобы снять все ваши нарекания на сто страниц вперед.
- Все равно. Наш читатель дошлый, он узнает по деталям.
- Они-то мне и требуются.
- Для вас это художественные детали, а для меня надрез по живому сердцу, сквозная рана. Впрочем, я понимаю, это и есть ваша технология. Предпочитаю иметь дело с металлом...
- Чтобы не углубляться в себя?
- Кажется, мы начинаем по второму кругу. В таком случае вперед! Сейчас я посмотрю вашу программу на сегодня, утвержденную Варварой Семеновной. Вот она. Через сорок минут у вас назначена встреча с нашим замечательным строителем Николаем Ивановичем Рулевским. Он настолько прекрасен и чист, что выступает под собственным именем. А мы тем временем продолжим наш осмотр.
И мы бодро зашагали вперед, углубляясь в технологические пущи.
6
- Поехали, Иван. Мчи сначала на бетонку - и сразу в горком. Через двадцать две минуты совещание. А я пока помолчу, сосредоточусь. Если бетонку к празднику не дадим, нам счастья не видать.
Опять в этом году отпуск пропустил. Прошлым летом уехал в Крым почти тайно, даже название санатория не оставил. На одиннадцатый день дежурная приносит телеграмму. Ну, думаю, устроили всесоюзный розыск, а после узнал: меня в постройкоме выдали - ведь я у них путевку брал - и корешок от нее остался. Всюду мы пускаем если не корни, так корешки...
В телеграмме, известное дело, полный панический набор: "График сорван, необходимо ваше присутствие..."
Рядом с почетными грамотами можно вывешивать неиспользованные путевки на бездельную жизнь.
А ведь есть время и в этом году. Сдам бетонку и напишу заявление: прошу предоставить за неиспользованное время... И пущусь в погоню за прошлогодним снегом.
Я знаю, куда мне ехать. Не теплые края меня зовут, а дальние и давние. Увы, сейчас меня призывает горком. Осталось двадцать минут. Надо сосредоточиться, ведь в горкоме - как на духу, могут задать вопрос на любую тему. Поэтому туда являешься чистенький, как из баньки, при себе только тонны, кубометры, гектары и центнеры - ничего отвлекающего.
"Итак, товарищ Рулевский, чем вы нас порадуете к праздникам?"
Вечный вопрос, ответ на который всегда подвешен под потолком.
Придется пробивать вертолет. Так сказал Соколовский.
4
- Ловись рыбка, большая и малая. Судак заморский, лещ валютный, карп карпович родимый. Как это получается в природе, ума не приложу. Закидываешь ничто, вытаскиваешь нечто. А ведь бывает и человек на пустую приманку попадается, сам, случалось, на крючке висел.
Но с рыбой играю по-честному, на червяка не скуплюсь. Рыба любит терпеливых, я вам сообщу: к терпеливому она сама идет. В том и секрет: кто кого перетерпит.
А я смотрю: кто это по берегу шастает? Знакомая личность, я вас сразу узнал, вы в День машиностроителя во Дворце культуры выступали. Вот видите, у меня глаз безошибочный. А теперь у нас, как говорится, научно организованная уха.
Нет, вы меня не знаете, я человек будничный, хоть и имею свое разумение о нашей процветающей действительности. Я вам открою: у рыбы свои секреты, у человека - свои, с рыбой не соприкасающиеся.
Но я своих секретов в уме не держу. Где я состою, интересуетесь? Вы с Варварой Семеновной встречались? Конечное дело, та самая Варвара Семеновна, она у нас на всех одна. Она же вас сопровождает, вашу программу утверждает и вообще - бдит. Выражаясь современным языком, она вас курирует.
Варвара Семеновна большой человек в нашем городе. Именно она и ведет нас к процветанию.
Увы, я ей не брат и не сват. Я состою в должности мужа, лучше или хуже, думайте сами. Вообще-то я сам Иван Петрович, но все меня так и зовут - муж Варвары Семеновны. Я откликаюсь.
Только на данный момент сам запутался: чей я муж? кто моя жена? где она? И рыба на этот счет молчит.
Разрешите доложить - гиблое дело быть мужем руководящей женщины. С утра до ночи она горит на работе. Четыре года, как ее выдвинули, и все это время я ее практически не вижу. Разве что во время праздничной демонстрации пройду мимо нее в колонне трудящихся, и она мне с трибуны ручкой помашет. Тогда и на улице и в душе праздник. А ведь была такая же, как все, голенастая девчонка с веснушками; как все, по родной станице бегала. И на тебе - вознеслась на трибуну.
А между праздниками терплю. Кто кого перетерпит. Я ведь тоже служу, но у меня служба нормальная, в городском банке, с девяти до шести. Работа рядом, десять минут седьмого я уже дома, положил портфель, выхожу из подъезда с авоськой, за моей спиной голоса: "Муж Варвары Семеновны в универсам пошел".
В универсаме в это время как в театре. Разглядываем, что перед нами выставлено, друг дружку приветствуем, свои же кругом.
Смотри-ка, опять клюнула. Лещина попался, это же надо, экземпляр. Тоже, наверное, у них верховодил, а теперь у меня на крючке.
Ничего не попишешь - круговорот судьбы. Только что был в реке, свободный и ловкий, - и на тебе!
Так и моя свобода. Работа - дом - универсам - дом - телевизор - газета - диван - работа. А где Варвара Семеновна - ведать не ведаю. Разве по городскому радио услышу, что она делает, чем в данный момент руководит.
Так вот и был свободным, плавал в реке жизни. Но вышел я в шесть тридцать из универсама и встретил Полину Васильевну, нашу Полю, у нее в руках как раз колбаска в бумажку завернута. А Поля вроде меня бедолага, полный товарищ по несчастью, жена Сергея Сергеевича, нашего старого приятеля, который взлетел на высокую должность и с той поры пропал с горизонта.
"Здравствуй, Поля, говорю. Как живешь? Сильно ли терпишь?"
"Ах, Иван, - это она отвечает. - Я уже на исходе".
"Где твой-то?"
"Поехал к твоей. Она его телефонограммой вызвала. Накачку ему дает".
"Ах, Полина, - говорю. - Что же это за жизнь у нас с тобой? Нечеловеческая это жизнь. По такому случаю предлагаю обменять бутылку кефира на что-нибудь более приличное и отправиться ко мне в гости".
"Я согласная, Ваня, - отвечает, - но только прошу ко мне, тут ближе, и я плитку не выключала, у меня как раз солянка дозревает".
"И я согласен, - говорю. - О чем же мы раньше думали, Поля? У нас обе квартиры свободные".
Взял я две бутылки нашего родного "Цимлянского", пришли к ней, накрыли белую скатерть в столовой, я сто лет такой благодати не видел.
Человеком в доме запахло.
"За что же мы с тобой выпьем? - спрашиваю. - Да вот за наших. Я за твоего выпью, ты за мою. Трудная у них жизнь. Горят на работе".
Чокнулись, выпили. Никуда не торопимся. Закусываем.
"Я, - говорит, - своего пять лет не вижу".
"А я свою четыре года. Как избрали ее в обед, а утром подали машину к подъезду - и баста, не вижу".
"А меня ты видишь, Ваня?" - и так она ласково спросила, что у меня мурашки в определенных местах зашевелились. Я ж еще мужик в соку, а четыре года женской ласки не слышал, разве что в телевизоре.
"Вижу тебя, Поля, очень даже распрекрасно вижу, как только раньше не замечал. Ты такая ладная, гладкая, мне на тебя буквально сладко смотреть".
"А теперь еще раз посмотри на меня внимательнее, Ваня, где я?"
"Ты передо мной, Поля. Совсем рядом. И не исчезаешь. Готов на тебя без конца смотреть".
"И я на тебя, Ваня. Ты вон какой ладный, весь в соку. Ты когда с работы приходишь?"
"Десять минут седьмого", - отвечаю.
"А я в половине шестого. Значит, как раз успею в универсам сбегать и тебя в окне встретить. И снова будем друг друга видеть".
"Правильно, - отвечаю. - Давай хоть мы с тобой будем друг друга видеть. Это же невозможно, чтобы все люди на земле вдруг пропали на работе и перестали видеть друг друга. Что же это за жизнь - все работают и никто никого не видит. Это не наш с тобой путь, Поля".
"Как хорошо ты говоришь. В таком случае, возьми тапочки, Ваня, я тебе телевизор сейчас включу. Я люблю, когда мужчина у телевизора сидит, это значит - в доме мир".
И остался у Поли. А моя Варвара всю ночь Сергея у себя продержала, стружку с него снимала. Люди потом рассказывали, выговор она ему влепила за недовыполнение.
Моя Варвара даже не заметила, что я от нее перешел в другое место. Сергей, правда, раза два приезжал к нам среди ночи, но сразу заваливался отсыпаться в своей комнате. Мы его не тревожили, пусть отдохнет. Он заслужил, ему в пять утра снова уезжать по объектам, ведь он строит - и все для других.
Зато Поля моя буквально расцвела, да не только дома, но и на работе. Чем прекрасно наше счастье? Исключительно тем, что оно не вечно.
Прихожу я, значит, домой как обычно, десять минут седьмого. А Поля меня в окне не встречает. Что за оказия?
На столе записка: "Щи в холодильнике, разогрей. Меня срочно вызвали на совещание, когда приду, неизвестно, целую, твоя Поля".
Присел я в кресло и задумался от тоски. Что же это получается? Одной жены не видел четыре года. Другую нашел, не выпадающую из поля зрения. Теперь и ее не видать. Ушла на выдвижение. Так не все ли равно, кого мне не видеть? Махнул рукой на щи, у меня свои в холодильнике стоят.
Только Варвара меня опередила. Утром приходит на работу телефонограмма: явиться к ней в 11.00. Что такое? Неужто она меня разоблачила? Я заробел, еду на троллейбусе, поднимаюсь в ее кабинет.
Варвара Семеновна самолично меня встречает. Приглашает к столу.
"Где это вы пропадаете, Иван Петрович? Большим начальником стали. Третий день вас по всему городу разыскиваю, уже хотела в милицию подавать".
"Варвара Семеновна, больше не буду, - говорю, а сам потом покрылся. Все время дома пребываю - и в ожидании".
"А ведь у меня к вам дело. И срочное. Есть такое мнение, Иван Петрович, - это она мне говорит, - выдвинуть вас на руководящий финансовый участок, который оказался в тяжелом положении, и мы на вас рассчитываем".
"Варвара Семеновна, - говорю, - Варварушка моя, да у меня же опыта ни на грош, никогда не руководил. Не потяну я".
"Иван Петрович, надо. К тому же вопрос решен. Нам нужна там твердая рука. Если что, мы поможем, подскажем".
Вышел я из кабинета на ватных ногах. Лучше бы она меня принародно разоблачила.
Но приказ! Стал я начальником. Сутками пропадаю на вверенном участке. И что бы вы думали - вывел из прорыва.
Свою выгоду получил. Как-то сижу в зале на очередном совещании, смотрю, а рядышком со мной, под боком прямо, Полина устроилась. На два ряда впереди Сергей сидит. А Варвара свет Семеновна перед всеми нами на сцене за столом президиума красуется: и какая статная стала, прическа высокая, очи умные - сплошное загляденье.
Со временем мы освоились, стали рядом садиться, то сессия, то семинар, то банкет, то выездная рыбалка - а мы вместе. Пусть мы дома друг друга не видим, зато на работе реванш берем, гляди, любуйся, сколько твоей душеньке угодно.
Ага, сейчас клюнет. А ну, еще, вот она. Это, доложу вам, сазан. От него особый аромат в ухе совершается. Ну слава богу, за уху я теперь спокоен, ведь у меня высший приказ был - обеспечить.
Пойдемте к костру, что ли. Познакомлю вас со своими. Вот они, все при деле: Сергей главный истопник, а Варя с Полей старшие кухарки, сегодня как раз по графику выездная уха. Вон как шуруют - мелькают перед глазами.
Знаете что, скажу вам по секрету: я на них уже нагляделся. Как было хорошо: от девяти до шести...
5
- Разрешите представиться: Григорий Сергеевич, мне поручено сопровождать вас по заводу. С чего начнем наши показы? Что вас интересует больше: технология или оборудование? О-о, тут колоссальная разница. Наша технология вот она, в этих белых металлических шкафах, тут все вычислено до микрона, грамма, градуса, до тончайшего завитка. Тут наш поиск, наши бессонные идеи, выверенные на самых чутких приборах. А там, в пролетах и цехах, всего-навсего оборудование, потребное для исполнения замысла. Итак, в нашем распоряжении всего одна альтернатива: а) предварительные пояснения, б) знакомство с натурой. Или наоборот: а) знакомство с натурой, б) попутный пояснительный текст.
Прекрасно, так я и думал, вы избираете второй вариант, прошедший под рубрикой "наоборот". Мы, технологи, в любом случае остаемся за кулисами, всем подавай готовый результат. Вы знаете, я не ропщу, я смирился. К тому же готовый результат всегда выразительнее замысла.
Следуйте за мной, машина на улице. Сейчас мы едем в первый корпус. Он заглавный по порядку и определяющий по значению. Здесь, собственно, и будут производиться энергетические реакторы.
Смотрите вправо, он стелется перед нами. Поэты называют его не иначе как "голубое чудо". Я технократ, для меня это просто производственные площади для осуществления технологических идей. Приходилось видеть корпуса и побольше. Но и наш не из малых, длина семьсот метров, ширина четыреста. Значит, мы накрыли единой крышей двадцать восемь гектаров земной поверхности.
Вы записываете нашу беседу на пленку? У меня возражений нет, но это вовсе не обязательно, я потом дам вам справку по любому процессу: размеры, вес, количество и все прочие параметры.
Мы поворачиваем. Прямо по курсу появился памятник нашему основателю, Игорю Васильевичу Курчатову, создателю первого атомного реактора, который, как вы знаете, начал работать в 1954 году, открыв тем самым эру атомной энергетики.
Следуем дальше, мимо вертушки, это наша проходная. Товарищ со мной пропустите.
Спускаемся в тоннель. Вам не низковато? Тоннель идет поперек первого корпуса. Эстетично? Вы так находите? Я считаю: прежде всего это целесообразно. Тоннель автономен: от погоды, атмосферных условий, производственного шума, транспорта и тому подобное.
Вы что-то сказали? Какова пропускная способность тоннеля? К сожалению, еще не подсчитали, но я полагаю, что не меньше чем пропускная способность подземного перехода в Москве или Ленинграде. Под Невским проспектом прекрасные переходы.
Откуда я знаю? Так мы же из Ленинграда приехали: я, жена, сын. Где жили? На улице Пестеля. Вы там бывали?..
Где работает моя жена? Она экономист. По-моему, вполне довольна своей работой.
"Откуда он знает про улицу Пестеля? Ведь Вера улетела, рассказать некому. Вера уехала. Вера уехала. Теперь задача - вернуть Веру. Как же так: Вера была тут и Вера улетела? Как же так: я без Веры? Минутная пауза останется невысказанной. Пусть Вера тревожит мои мысли, но не моих попутчиков, которых я сопровождаю по приказу свыше".
Вы что-то сказали? Простите, я задумался на темы дня. Совершенно верно, поднимаемся по лестнице и попадаем в царство технологии: пролеты, краны, стальные сплетения.
Внимание! Перед нами обечайка, наша жизнь, наша гордость, наша надежда. Слово это старое, я пытался докопаться, что оно означает, откуда происходит, но у нас на "Атоммаше" никто этого не знает. Пришлось перейти на семейные связи, попросил жену - и вот что она выяснила. Происхождение слова до сих пор остается неизвестным. Д.Н.Ушаков в своем словаре дает версию областного происхождения. В.И.Даль считает, что "обечайка" - слово восточное, а этимологический словарь русского языка А.Преображенского анализирует оба эти предположения, не отдавая предпочтения ни одному из них. "Обечайка" сводится к глаголу "вести", "веду обод" и прочее. Это необъяснимо в звуковом отношении, утверждает Преображенский. Тогда была бы "обичайка" или "обвичайка". Но это тоже сомнительно; во-первых, "вица" это гибкий прут, а не луб; во-вторых, это противоречит диалектному "обечка", как говорят на Севере. По Далю, "обечайка" получилась из цепочки слов: "ячейка", "ячея", "глазок невода". А может, это заимствование? спрашивает Преображенский.
Одно несомненно: "обечайка" старое слово и означало оно лубочный обод на сите, решетке, коробе. Оттуда и перешло на металл. Наша обечайка - это огромное кованое кольцо высотой до трех метров и весом до трехсот тонн. Обечайка - основная часть реактора, из них он и сваривается. Можно сказать, обечайка - ведущий смысл нашего производства. И наша цель.
Вот они! Всюду! Кругом нас! Обечайка плывет на кране. Обечайка крутится на расточном станке. Обечайка завалена набок и сваривается со своей сестрой на специальном аппарате, доставленном из Италии. Обечайка здесь, обечайка там. Когда первый корпус начнет действовать на полную мощность, в работе будет одновременно более сотни обечаек.
Посмотрели мы проект и ахнули: технологический маршрут обечайки по корпусу составляет двадцать семь километров. Главный инженер завода Елецкий задался целью: а нельзя ли сократить эти дорогостоящие переноски и перевозки? И что же? Переставили оборудование - путь обечайки стал около двенадцати километров, это огромный выигрыш.
Вас интересует, когда я впервые попал на завод? Про "Атоммаш" я прочитал в газете и заинтересовался, хотя скорее платонически. А потом в Ленинград приехал мой товарищ из Харькова. Он и соблазнил меня "Атоммашем". Вера, это моя жена, сначала ни в какую. Решаю лететь в разведку. Попал прямо к Елецкому, он самолично потащил меня по корпусам.
Ничего подобного тогда не было, никакой технологической мощи. Мы шагали меж колонн по распоротой земле, и Елецкий рисовал передо мной захватывающие технологические дали. "Здесь встанут термические печи, вы знаете, какой они глубины? Двенадцать метров. Это же вещь! А тут, на сто шестой оси поднимется пресс, какого в мире нет: на пятнадцать тысяч тонн. Мы сможем создавать металл самой высшей структурой, - говорил Елецкий. - Мы обрабатываем металл на уровне атома".
А на месте будущего пресса зияла рваная дыра, на дне которой копошились машины. Строители забирались в земные глубины. По-моему, первый корпус производил тогда более сильное впечатление. Сейчас все упорядочено, все по ранжиру. А тогда все клокотало и сопрягалось. Я сразу понял про Станислава Александровича Елецкого: это энтузиаст. Мне захотелось работать под его началом.
"Ваше мнение?" - спросил он меня. Как сейчас помню, мы стояли тогда на сто шестой оси. "Согласен на восемьдесят процентов. Остальное зависит не от меня". - "Понимаю, двадцать процентов приходится на половину, у нас же равноправие".
Вера, разумеется, сначала в штыки, но я, что называется, развернул перед ней красочные перспективы - согласилась.
Странный вопрос - где сейчас моя жена? Я полагаю, на работе, где же ей быть, она находится в другом корпусе, если вы желаете, можем к ней позвонить, справиться о самочувствии.
А вот и сто шестая ось. Японский пресс во всем своем великолепии. Высота - десятиэтажный дом.
Хотите с кем-либо поговорить? Извольте, вот как раз стоит Михаил Федорович Грибцов, мастер-бригадир монтажного управления, они здесь, что называется, от первой гайки? Вот она, кстати, прямо по курсу. Не верите, что это гайка? Осмотрите внимательно: внутри резьба, снаружи шестиугольник. Типичная гайка. А то, что в ней двенадцать тонн веса, так это всего-навсего дополнительная деталь, придающая некоторую пикантность. Это гаечка как раз от японского пресса.
Михаил Федорович, можно вас на минутку? Вот товарищ из Москвы хочет познакомиться с вами.
Не стану вам мешать. В сторонку отойду.
"Почему он про Веру спросил? Что-то знает или просто так? Откуда он может знать? Случайные вопросы. Впрочем, я дал ему понять, что не намерен развивать эту тему.
Да, Вера уехала, но это наше личное дело, я не нуждаюсь в советчиках, тем более в летописцах. Всю неделю я был занят, мы даже не успели поговорить толком перед отъездом. Она улетела, я даже не проводил.
Однако не надо кривить душой перед самим собой. Пусть так и будет, я сам хотел того. Пусть она побудет одна, чтобы самой решить, где ей лучше. Пыль, грязь, дождик - все это дамские разговоры. А истинная причина в том, что между нами наступило отчуждение.
Когда это началось? Первый разговор состоялся сразу после Нового года, а сколько размолвок было до того... Возьмем те случаи, когда виноват был только я. Юра получил двойку по литературе, и вечером я решил защитить мужчину: мой сын будет технократом, он вполне обойдется телевизором, литература ему ни к чему. И вообще не стоит время терять на эти слюни. Вера смертельно обиделась, все воскресенье не разговаривала с нами. Потом она попросила меня после работы съездить в химчистку, это в Старом городе, и надо ехать на троллейбусе. Я ответил, что это слишком далеко, а я взял с собой работу, я занимаюсь сейчас обечайками, а в химчистках ничего не смыслю. Ответ показался мне бравым, и в голосе моем, видимо, звучала особенная лихость, я бы с удовольствием повторил.
Тогда Вера не обиделась, она заплакала. А я хлопнул дверью и ушел на улицу. Слава богу, Юры не было дома, я опозорил себя в отсутствие главного свидетеля.
Каким же ничтожеством я был. И даже не просил потом прощения, считая, что и так все сгладится. А почему, собственно, я должен просить прощения? Они забывают вовремя строить кинотеатры и прачечные, а мы потом с самым серьезным видом обсуждаем статистику разводов, сетуем об оскудении нравственности. Если бы химчистка была за углом, разве я не сходил бы?
Жалкая цепочка причин и следствий. Вера уехала, а виноват в этом управляющий трестом, не построивший вовремя баню. Зато я снова выгородил себя: отважный рыцарь.
Поехали на рыбалку большой компанией. Улов удался, и я получил назначение на главного уховара. Мне помогали два ухаря, Петр и Василий. Женщины чистили добычу, подтаскивали воду.
Юра пропадал на берегу. Явился переполненный информацией.
- Папа, ты знаешь, в чем состояла истинная трагедия Ивана Сусанина? Что же ты молчишь?
- Пока не знаю. Дай мне соль.
- Истинная трагедия Ивана Сусанина в том, что он действительно заблудился.
- Да-да, сынок, это уже было. Где же соль? Не вижу соли. Товарищи, у нас нет соли, это же трагедия. Ох, вот она, ну, слава богу. Подбросим дровишек.
А Юра переключился на Василия, к нему прилип.
- Дядя Вася, в чем истинная трагедия Ивана Сусанина, вы знаете?
Я в запале колдую над котлом.
- Не чувствую перца, пожалуй, подбавим. Юра, не тереби дядю Васю, сходи лучше за дровами, у нас кончаются, да смотри не заблудись.
Вера вмешалась, подойдя к нам:
- Юра, оставь дядей, они оглушены ухой. Пойдем, я выслушаю твою историю.
Бедный мальчик, ему так хотелось покрасоваться перед нами, но взрослым нет никакого дела до старых легенд, трансформированных в современные анекдоты. Никогда не забуду горького лица, с каким он отошел от костра.
Во всем виновата наша суетность, которую мы обрядили в тогу динамизма. Мы оглушаем себя действием, но куда мы идем? Ведь еще Паскаль двести лет назад говорил: "Разуму легче идти вперед, чем углубляться в себя".
Остановка случилась вынужденная, но мне не хочется стоять на месте, мне лень стоять, я слишком динамичен для этого, я рвусь вперед. Дилемма такова: а) беру административный отпуск и лечу в Ленинград, чтобы повлиять на Веру: "Прости меня, дурака старого"... б) позвонить Зое и договориться с ней на вечер.
Увы, тут нет альтернативы. В чем истинная трагедия Григория Пушкарева? В том, что он всегда избирал самые резиновые варианты".
- Ну как, вы уже наговорились с бригадиром монтажников? Сейчас попробую показать вам нечто интересное. Пройдемте к тому зеленому вагончику, здесь сидит шеф-монтажник господин Судзуки, я вас познакомлю, у мистера Судзуки припрятана тут одна занятная штучка - действующая модель пресса.
Неудача. Дверь на замке. Судзуки-сан отбыл в кафе "Наташа" на обеденный перерыв, который полагается ему по контракту.
В таком случае: вперед! Шагаем вослед за современной технологией. Перед нами расточной станок, прибывший с Апеннинского полуострова. Высота двенадцать с половиной метров, диаметр вращающегося круга - восемь метров. Недаром итальянцы прозвали эту махину: "Русский бык". Обечайка любого размера и профиля разместится тут как на ладони, да еще останется резерв для грядущих реакторов повышенной мощности.
- Разве вам мало этих тонн и этих метров? - спросил автор, нарушая границы жанра и тем самым оказываясь неким бесцеремонным образом непосредственно на месте действия под сводами первого корпуса.
- К чему вы призываете нас? - забеспокоился Григорий Пушкарев. Топтаться на месте? Помните, еще у Паскаля было сказано...
- Позвольте, Григорий Сергеевич. Вы же прекрасно помните, Паскаля я вам сам приписал, так что не козыряйте им. Ваше дело стремиться вперед.
- А ваше, товарищ автор? - ревниво спросил он. - Вы призываете нас углубляться и углубляетесь сами - но куда? но в кого? Вы хотите углубиться - но не в себя, а в меня. Для вас это не углубление, а движение вперед, против которого вы протестуете. Вы хотите стать глубоким - но за счет своих героев, так я вас понял?
Незапланированная перепалка автора и героя была сродни обеденному перерыву, записанному в редакторском контракте. Впрочем, мы уже насытились взаимными обвинениями и вступали в стадию поисков общего языка.
- Вы технократ, Григорий Сергеевич. Мне трудно углубиться в вас. Вы прошли хорошую закалку, термообработку. Вы стали как броня и способны говорить вслух лишь о прессах, станках и прочем железном скрежетании. А где при этом ваше сердце? Если я спрошу напрямик о ваших семейных неурядицах, вы же мне не расскажете?
- Конечно, не расскажу. Я не обязан. Вам палец в рот не клади, вы тут же откусите его, мало того, размножите мой откусанный палец тиражом два миллиона экземпляров.
- Профессиональная тайна ваших воспоминаний гарантируется. А если я все же напишу, то заменю ваше имя, чтобы снять все ваши нарекания на сто страниц вперед.
- Все равно. Наш читатель дошлый, он узнает по деталям.
- Они-то мне и требуются.
- Для вас это художественные детали, а для меня надрез по живому сердцу, сквозная рана. Впрочем, я понимаю, это и есть ваша технология. Предпочитаю иметь дело с металлом...
- Чтобы не углубляться в себя?
- Кажется, мы начинаем по второму кругу. В таком случае вперед! Сейчас я посмотрю вашу программу на сегодня, утвержденную Варварой Семеновной. Вот она. Через сорок минут у вас назначена встреча с нашим замечательным строителем Николаем Ивановичем Рулевским. Он настолько прекрасен и чист, что выступает под собственным именем. А мы тем временем продолжим наш осмотр.
И мы бодро зашагали вперед, углубляясь в технологические пущи.
6
- Поехали, Иван. Мчи сначала на бетонку - и сразу в горком. Через двадцать две минуты совещание. А я пока помолчу, сосредоточусь. Если бетонку к празднику не дадим, нам счастья не видать.
Опять в этом году отпуск пропустил. Прошлым летом уехал в Крым почти тайно, даже название санатория не оставил. На одиннадцатый день дежурная приносит телеграмму. Ну, думаю, устроили всесоюзный розыск, а после узнал: меня в постройкоме выдали - ведь я у них путевку брал - и корешок от нее остался. Всюду мы пускаем если не корни, так корешки...
В телеграмме, известное дело, полный панический набор: "График сорван, необходимо ваше присутствие..."
Рядом с почетными грамотами можно вывешивать неиспользованные путевки на бездельную жизнь.
А ведь есть время и в этом году. Сдам бетонку и напишу заявление: прошу предоставить за неиспользованное время... И пущусь в погоню за прошлогодним снегом.
Я знаю, куда мне ехать. Не теплые края меня зовут, а дальние и давние. Увы, сейчас меня призывает горком. Осталось двадцать минут. Надо сосредоточиться, ведь в горкоме - как на духу, могут задать вопрос на любую тему. Поэтому туда являешься чистенький, как из баньки, при себе только тонны, кубометры, гектары и центнеры - ничего отвлекающего.
"Итак, товарищ Рулевский, чем вы нас порадуете к праздникам?"
Вечный вопрос, ответ на который всегда подвешен под потолком.