Знаменская Алина. Русская наследница

   Теперь Аня сидела перед зеркалом и накручивала волосы на электрощипцы. Занятие не из легких. Она уже умудрилась обжечь все пальцы на левой руке и прижгла лоб. Как оказалось, челка — это самое трудное. Из соседней комнаты раздавалось мерное бурчание брата и изредка — четкий и звонкий голос Виталькиной учительницы Эльвиры. Они учили таблицу умножения. Вот бы Эльвира посидела у них подольше, занимаясь с братом! Но — нет… Вот ее голос стал раздаваться ближе, учительница вышла в коридор, Виталька зашумел, устав от неподвижности. Сейчас он начнет виснуть на Эльвире и упрашивать ее поиграть с ним в настольный футбол. Но его просьбы, конечно же, оказывают обратное действие. Чем настойчивее упрашивает Виталька, тем холоднее Эльвира. Но брат никак не усвоит этот урок. Учительница тверда и непоколебима.
   Виталька никак не может взять в толк, что, кроме него, у Эльвиры есть еще ученики. Он считает Эльвиру чуть ли не своей собственностью и даже не пытается запомнить ее труднопроизносимое отчество. Дня отложила электрощипцы и вышла в коридор.
   — Эльвира Валерьевна, попейте с нами чаю, — вежливо предложила она.
   — Спасибо, Анечка, в другой раз. Передай маме, что я довольна Виталиком. Стихи он выучил хорошо.
   Аня кивнула. Виталька засмущался, как пятилетний ребенок, закривлялся, схватил сумку учительницы, лежавшую на стиральной машине, и вцепился в нее, как делал это обычно. Брат был почти одного роста с Эльвирой. Учительница сделала вид, что ничего не замечает, и посмотрела на Аню.
   — Идешь на ассамблею?
   — Да.
   — Ваши хореографы просто энтузиасты, — похвалила Эльвира. — Ни в одной школе города нет такого. — И добавила: — Ты прекрасно выглядишь.
   — А я? — встрял Виталька. — Я тебе нравлюсь?
   Аня глянула на брата. Скорее всего он сейчас затеет свою обычную возню с сумкой. Всякий раз, когда Эльвира собирается уходить, он начинает эти дурацкие игры с ее вещами. Прошлый вторник она так и ушла без зонта. Мама потом бегала относить его и извиняться. Говорила, дескать, Виталька обожает Эльвиру и поэтому не хочет расставаться с ее вещами. Маме бывает неудобно за него. Бабушка же говорит, что учительница получает за это зарплату и прекрасно осведомлена, что ребенок болен.
   Возможно, Эльвире не нравится поведение Витальки, но она этого не показывает и не перестает ходить к ним. А вот девочки…
   — Виталька, сейчас же отдай сумку Эльвире Валерьевне, — твердо произнесла Аня и потянула брата за руку.
   Учительница натянуто улыбалась.
   — А пусть не уходит, пусть чай с нами пьет!
   — Виталька!
   Но брат уже принялся носиться с сумкой по комнате, перепрыгивая с кресла на кресло, на диван и снова на кресло.
   Анино праздничное настроение покачнулось. Она с чувством стыда и полнейшего бессилия взглянула на учительницу.
   — Эльвирочка, не уходи! — повторял Виталька, размахивая сумкой.
   — Ты не опаздываешь? — поинтересовалась учительница у Ани, делая вид, что Виталькина выходка ее ничуть не смущает.
   Не сказать, чтобы Аня очень уж обожала училку брата, но порой бывала очень признательна той за такт.
   — Время еще есть, — отозвалась она. — За мной девочки зайдут.
   — Тогда давай пить чай.
   Аня повела Эльвиру на кухню. Не успела она налить в чайник воды, как в комнате что-то загремело, и раздался тонкий вой Витальки.
   Аня и Эльвира бросились в комнату. Виталька промахнулся и грохнулся рядом с креслом, сбив коленкой стул. Падая, он задел Анино платье, и оно накрыло его, ударив по голове вешалкой.
   — Ушибся? — спросила Эльвира, хватая с кресла свою измученную сумку.
   Тот продолжал подвывать, не реагируя на вопрос.
   — Ну, я пойду, — бросила учительница и шмыгнула к двери.
   — Я уронил твое платье… — тоненьким голоском пискнул Виталька, не глядя на сестру. В его голосе дрожал неподдельный испуг.
   Аня молча подняла платье и положила на диван.
   — Оно не помялось, Виталька. Вставай.
   — Я уронил его! Я не хотел. Ты не будешь плакать, Анька? Оно не порвалось?
   Аня чувствовала, как от хорошего настроения не остается и следа. Было уже половина пятого. С минуты на минуту за ней должны зайти девочки, а у брата, кажется, начинается истерика.
   Аня хорошо знает, как это бывает у него: буйство мгновенно переходит в слезы, а безудержные рыдания могут закончиться приступом. Страшным приступом эпилепсии. А дома никого нет. Что она будет делать? Почему мама до сих пор не пришла? Обещала же прийти с работы в четыре, чтобы успеть нарядить дочь и поправить прическу, и, как обычно, не сдержала обещания! Никому, совершенно никому нет дела до нее, до ее переживаний, она совсем одна! Маме важно лишь, чтобы она, Аня, хорошо училась, больше ничего ее не интересует!
   Виталька тихонько скулил, свернувшись калачиком на паласе.
   — Хочешь, я подарю тебе свою коллекцию музыкальных открыток? — выпалила Аня, с ужасом глядя на часы и ожидая звонка в дверь.
   Открытки она собирала с девяти лет. Их накопилось уже порядочно, каждая из них заключала в себе свою мелодию. Стоит приоткрыть — и музыкальная фраза вырывается наружу и живет отдельной жизнью, но прикрой — и ее как не бывало. Аня тщательно прятала свою коллекцию от брата потому, что он мог испортить сокровище. А когда к ней приходили девочки, она демонстрировала им свое богатство. Подруги приходили к ней так редко, что она была готова подготовить к их приходу целую программу.
   — Ты дашь мне открытки? — недоверчиво просипел брат, подняв голову.
   Аня кивнула. В его глазах мелькнул интерес.
   — Насовсем?
   Аня часто закивала, яростно борясь со слезами. В конце концов, открытки — это всего лишь открытки. Зато когда Света и Наташа придут, брат не станет виснуть на них в своем порыве обожания, не замечая, что до смерти пугает девочек. Он будет поглощен новой игрой.
   — Бери открытки и уходи в спальню, — скомандовала Аня. — Я буду переодеваться.
   Виталька поднялся, недоверчиво оглядываясь на сестру, подставил стул и полез руками в ящик стенки, где лежала коробка из-под конфет, наполненная музыкальными открытками.
   Минуту спустя Аня уже слышала, как рождаются и умирают знакомые мелодии. Наверняка Света зашла за копушей Наташей и ждет, когда та поест.
   Аня надела платье и достала туфли. Девочки договорились добежать до школы прямо в бальных платьях — тут рядом. Бежать через двор в компании подруг и ловить на себе любопытные взгляды — это даже интересно. А вот тащиться в школу одной в подобном наряде — это немыслимо… Аня отогнала от себя неприятную мысль. Девочки вот-вот прибегут, нечего тоску нагонять.
   Прошлую ассамблею у нее не было бального платья, она пошла в обычном. Конечно же, только поэтому ей пришлось танцевать с «привидением».
   Мальчишек было меньше, и они побежали приглашать тех девочек, которые были в бальном. А она, Аня, так и осталась стоять у стены. А потом учительница заставила их всех встать в ряд, чтобы не портить рисунок. И приказала танцевать с «привидениями». Те, кто оказался в парах, смеялись над ними. Но сегодня все будет по-другому. У нее такое великолепное платье. И локоны получились как в XIX веке. А танцует она получше других.
   Аня видела в окно, как дети стайками бегут в школу. Она узнала нескольких мальчишек из параллельного. Девочки же были трудноузнаваемы, потому что платья и прически совершенно меняли их.
   Девчонки бежали кучками по двое, по трое-четверо.
   Они все вчера договорились зайти друг за другом, чтобы идти на ассамблею. Все сошлись на том, что, хоть школа и рядом, шествовать одной через дворы в бальном платье до пят все же как-то неловко.
   Аня начала всерьез волноваться. Было уже без пятнадцати пять, а девочки все не шли. За стеной непрекращающимся потоком лились знакомые музыкальные фразы. Аня надела туфли и вышла в коридор. На всякий случай открыла входную дверь и села перед зеркалом в ожидании подруг. Из соседней комнаты доносилась одна и та же мелодия. Она назойливо лезла в уши, превращаясь из любимого шлягера в насмешку.
 
   Катя еще не придумала, как построить разговор с сестрой, но знала, что разговора не избежать. Даша — медик. А Кате просто необходима была сейчас медицинская консультация. Вопрос довольно щекотливый, и она не придумала, к кому можно обратиться, кроме старшей сестры. Дверь Дашиной квартиры оказалась незапертой, Катя вошла и сразу услышала всхлипывания. Анька сидела на полу посреди комнаты, в белом бальном платье и ревела.
   — Виталька обидел? — не здороваясь, спросила Катя.
   Аня хотела что-то ответить, но у нее не хватило дыхания, и она захлебнулась собственным всхлипом и заревела в голос, с каким-то даже облегчением, видимо потому, что нашелся сочувствующий.
   Катя прошла в спальню. Виталька спал. Вокруг него веером были разложены Анюткины музыкальные открытки.
   — Он что, без спроса взял твои открытки?» — спросила Катя, вернувшись к племяннице. Та подняла на тетку красные несчастные глаза и искаженным слезами голосом выпалила».
   — Забери меня с собой в Америку, Кать!
   Тетка достала из сумки носовой платок и стала утирать зареванное лицо племянницы.
   — А как же мама? — спросила Катя, пытаясь догадаться, что же за горе случилось у Аньки на сей раз.
   — Я ей не нужна! — с готовностью выпалила Анюта. — Я никому не нужна! У меня нет подруг и никогда не будет. Никогда! Со мной никогда не захочет дружить ни один мальчик!
   — Постой, постой. — Катя села на пол рядом с племянницей и взяла ее за руку. — Это почему же?
   — Неужели ты не понимаешь? — с болью проговорила девочка. — Из-за Витальки! Все знают, какому меня брат! Девочки не хотят приходить ко мне, потому что он пугает их! А Лене Ерычевой ее мама запретила ко мне ходить совсем! А сегодня за мной никто не зашел. Никто! Все пошли на ассамблею компаниями, только я никому не нужна!
   Анютка старалась кричать шепотом, от этого усилия лицо ее покраснело и выглядело до невозможного жалким.
   — Глупости, — строго сказала Катя, надеясь своим тоном привести племянницу в чувство. — Глупости! Ты могла пойти на ассамблею одна и не ставить себя в зависимость от чужих предрассудков.
   — Да! Одна! Вечно одна! И снова танцевала бы с «привидением»!
   Анютка разрыдалась, уткнувшись в гипюровый подол. Катя гладила ее по завитым волосам и не знала, чем утешить.
   «Еще одна несчастная, — подумала она. — Как бабка, как тетка, как мать».
   Дашино свадебное платье, перешитое на дочь, проводило между Дашей и Аней незримую параллель, узрев которую Катя всерьез испугалась. Когда Даша — тоненькая, юная, с глазами феи — выходила замуж за лопоухого прыщавого Кириллова, все были в шоке. Ну как же: она такая красавица, умница, в медицинском училась. Она что, не могла себе получше найти? Когда же лопоухий Кириллов бросил ее с двумя детьми и ушел к промытой всеми ветрами «тете Люсе», никто в шоке не был.
   Обычная история. Поведение Кириллова было понятно — легкое ли дело растить такого ребенка, как Виталька? Проще сотворить нового. Что Кириллов и подтвердил наглядно. Теперь он появлялся на людях с крошечным сыном на руках, старательно избегая встреч с бывшими детьми. И с Дашей.
   А Даша вынуждена была биться одна: учить и лечить Витальку, решать бесконечные Анькины проблемы, добывать деньги. А ведь Даша еще молодая, ей небось хочется счастья. Вероятность счастья для Даши сужалась до минимума.
   Кате от этих мыслей тоже захотелось плакать. Все-таки она очень любит их всех — сестру, племянников, брата. Конечно же, она забрала бы их всех с собой в любую волшебную страну, способную осчастливить. А есть ли такая? И та ли это страна — Америка? И будут ли они все счастливы там? Или же Америка станет для них продолжением вечной череды неудач?
   Катя подождала, пока основная порция Анюткиных рыданий стихнет, сняла с шеи золотую цепочку с подвеской в форме сердечка и бодрым голосом произнесла:
   — Вот, возьми. Пусть это будет твой талисман. Он обязательно принесет тебе счастье.
   Катя не ошиблась: подарок занял внимание девочки настолько, что слезы вскоре высохли. От выражения крайнего несчастья на лице не осталось и следа. Если не считать красного носа. Девочка сняла бальное платье и повесила его в шкаф.
   Катя не стала дожидаться сестру. Она передумала. Собралась и ушла. Что-то ей подсказало, что не стоит сейчас вешать на сестру еще и свою проблему. Пусть все пока останется в тайне.

Глава 7

   Пашкин вынужден был след в след тащиться на своем «БМВ» за этим полудохлым междугородным автобусом. Конечно, он мог бы прорулить вперед и отлежаться где-нибудь в лесочке, пока автобус доползет до Семеновки. Но! А если Катерина блефует? Если она выйдет раньше? Или — позже? Если она направляется отнюдь не на побывку к теткам и не на могилку к бабуле? Да он просто уверен, что она отправилась на свидание. И не будь он Витькой Пашкиным, если даст водить себя за нос! По большому счету дело даже не в этом! От него ускользал его шанс — состояние в Америке, — и он был твердо намерен поймать этот шанс за хвост. А если шанса не будет у него, его не будет ни у кого. Пашкин улыбнулся своей складной мысли. Его всегда забавляли собственные удачные высказывания. Даже мысленные. Итак, если шанса не будет у него, то его не будет ни у кого. Об этом он позаботится.
   Его предположения начинали оправдываться: автобус благополучно миновал Семеновку, а Катя не вышла! Она поехала дальше!
   Пашкин почувствовал азарт погони. Ты хитра, Катенька, но мы хитрее. Все мы про тебя, цыпочка, узнаем, как ни маскируйся.
   Катя вышла на перекрестке, у самого въезда в город. Пашкин отъехал на обочину и стал наблюдать, как она «голосует». Значит, ей не в город. Куда же? Его новую машину Катя не знала, поэтому Виктор мог не опасаться, что она заметит его. К тому же за тонированными стеклами он был для нее невидим. Наконец Катя договорилась с синим «жигулем», и они покатили в противоположную от города сторону, туда, куда показывал дорожный указатель с надписью «Целебные источники». Пашкин двинулся следом. Вскоре они въехали в лесную зону, и Пашкину пришлось приотстать, чтобы не вызвать подозрений. То и дело попадались указатели с названиями санаториев и туристических баз.
   Место, надо сказать, для этого самое подходящее: сосны до небес, дубы, колокольчики сиреневыми мазками вдоль дороги. Выходит, Катька ездила подлечиться и завела себе хахаля на отдыхе? Какого-нибудь мед-брата. Возможно, возможно…
   . Синий «жигуль» подъехал к воротам какого-то санатория и остановился.
   Катя вышла, вытащила свои пакеты, расплатилась.
   Все это Пашкин наблюдал из своего укрытия — он поставил «БМВ» под елкой, за кустами дикой малины. Отсюда ему хорошо были видны ворота, торец двухэтажного кирпичного здания, детская площадка во дворе. Катя вошла в калитку и исчезла за деревьями.
   Виктор выбрался из машины и приблизился к зданию. Ему бросилась в глаза официальная табличка, где серебрянкой по черному фону было начертано: «Детский реабилитационный центр лечебно-профилакторного типа».
   Что еще за новости? Что ей тут делать? Машину отпустила, значит, собирается пробыть здесь долго. Полдня? Или, может, останется ночевать? По крайней мере ему не надо торопиться. Он обошел корпус центра кругом. Территория захватывала небольшую часть леса и спускалась к реке, где тянулся вдоль берега довольно широкий песчаный пляж. Все чисто, вылизано, ухожено. Кругом среди травы бежали неширокие асфальтовые дорожки. Пашкин вскоре понял их предназначение. Он увидел, как по одной из таких дорожек катится инвалидная коляска, в которой сидит человечек лет восьми. Позади семенит медсестра. Пашкин вышел к детской площадке с противоположной от ворот стороны и остановился. Он увидел Катю. Она зачем-то переоделась в белый медицинский халат и теперь ничем не отличалась от остального обслуживающего персонала. Еще больше он был поражен, когда понял, что она собирается развешивать на веревке, протянутой позади здания, выстиранные полотенца. Она что, подрабатывает здесь? Это накануне отъезда в Америку? Пашкин напряг воображение. Или она маскируется под обслугу? Тогда возникает вопрос: зачем?
   На площадку вывели детей. Дети были разновозрастные — от года и лет до десяти. Пашкин сразу отметил, что среди детей, здоровых на вид, есть явные инвалиды. Впрочем, дети вели себя, как и положено детям — рыли лопатками песок, толкались, качались на качелях, смеялись.
   Вся эта картина ввела Пашкина в некоторое замешательство. Он глянул на Катю и остановил свой взгляд. Что-то сейчас в ней появилось странное. Она неотрывно смотрела на детей, зажав в руках мокрое полотенце. Лицо ее исказило напряжение. Что она такого увидела? Пашкин стоял за густой рябиной, не сводя глаз с любовницы.
   Теперь она вешала полотенца совсем иначе — словно это дело было затеяно вовсе не ради полотенец, а так, для отвода глаз. Прикрепив полотенце прищепками, она выглядывала из-за него, наблюдая за кем-то и одновременно прячась. Когда полотенца наконец закончились, она подошла к детской площадке, остановилась и взялась рукой за спинку скамьи. Катя была совершенно бледная. К ней подошла женщина из персонала, что-то сказала. Катя кивнула. Пашкину показалось, что сделала она это через силу, словно не хотела соглашаться с тем, что ей сказали, но была вынуждена. Когда женщина отошла, Катя принялась вытирать тряпкой крашеные скамейки.
   Пашкину было ясно, что вся эта возня со скамейками и полотенцами — сплошная лажа, Катя занята другим. Но вот чем? Этого он не мог взять в толк. Она то и дело пялилась на песочницу, где возились мальки ясельного возраста. Две девочки и мальчик ковыряли совком песок и складывали его в ведерки. Именно с этой троицы не сводила глаз Катя Щебетина. Она уже, наверное, протерла последнюю скамейку до дыр, как вдруг одна из девочек, неловко повернувшись, толкнула мальчика. Тот не удержался и вывалился из песочницы. Понадобилась какая-то доля секунды, чтобы Катя очутилась рядом. Она схватила ребенка, не успевшего осознать, что, собственно, с ним случилось, и стала тискать его, проверяя сохранность его конечностей, дуть на испачканную песком коленку. Наконец от всех ее действий мальчику, вероятно, стало щекотно, он засмеялся, а Катя подняла на него глаза, полные слез.
   — Не плачь, тетя, мне не больно, — проговорил малыш. Пашкин увидел, как она взяла обе детские ладошки и поцеловала их. По ее лицу катились слезы. Хотя Пашкин стоял совсем рядом, он мог не опасаться быть замеченным Катей. Она не видела никого и ничего вокруг. Весь мир для нее сейчас был сосредоточен в этом трехлетнем карапузе. На детей, столпившихся рядом, она даже не взглянула.
   Подошла тетка в белом халате и увела ее. По дороге Катя несколько раз оглянулась на ребенка. К тому подошли две нянечки, водворили его в песочницу, дали ведро, совок. Дети продолжили игру.
   Ничего особенного, но Виктор почувствовал, что произошло что-то важное, необычное. В висках застучало, уши начали нагреваться. Сейчас запылают как флаги.
   Он сам еще ни черта не понял, а уши уже реагируют. Дурацкая природа.
   — Побросают детей больных на государство, а потом, как приспичит, искать давай! — услышал Пашкин ворчание одной из нянек.
   — Три года о ребенке не вспоминала, а теперь туда же, слезы льет…
   — Говорят, она в Америке живет?
   — То-то что в Америке. А иначе ее бы и близко к ребенку не подпустили. А так конечно. Ему операция нужна, а она в долларах стоит. Вот пусть родная мамаша и раскошелится.