Знаменская Алина. Рябиновый мед. Августина. Часть 2. Замок из песка

   Ася побрела в беседку, где на столике все еще лежали оставленные ею цветы.
   – Вы быстро бегаете, Ася.
   Она обернулась. Позади нее стоял Алексей. Она вспыхнула, вскочила, хотела пройти мимо, но он снова поймал ее за руки.
   – Послушайте меня, Ася. Не уходите. Мне нужно вам кое-что сказать.
   Ася освободила руки и отошла к перилам, повернулась к реке. Отсюда были видны мостки для полоскания белья, наплавной мост, омут, где тонул Петер. Все было прежним, из детства. Только они были другими.
   – Вот здесь я впервые вас увидел, – сказал Алексей. – Помните?
   – Прекрасно помню. Я сидела под лопухом. А вы показали мне язык. Очень романтично.
   – Вы не любите цветы?
   Ася повернулась к нему. Он стоял возле столика и смотрел на нарциссы, которые, конечно же, завяли.
   – Это вы прислали? К чему?
   – Считайте, что в знак примирения. Мы оба повзрослели, давайте не будем больше враждовать?
   Она пожала плечами.
   – И не думала с вами враждовать. Скорее всего мы с вами и не увидимся больше.
   – А вы бы хотели… не видеть меня больше?
   – Послушайте, Алексей. К чему эти витиеватые разговоры? Что-то не пойму я вас. Чего вы хотите?
   – Я хочу, чтобы вы стали моей женой.
   – Что?
   – По-моему, я ясно выразился.
   – Вы собираетесь жениться… в девятнадцать лет?
   – Да, именно. И хочу, чтобы моей женой стали вы.
   – Но почему я? Ведь вы… вы не любите меня!
   – Вы верите в любовь, Ася? Вот уж никогда бы не подумал! Все эти ахи, вздохи… Вам не идет. Я вас представлял такой рассудительной, строгой, умной…
   – Я вам не верю, – оборвала Ася. – Вы снова хотите меня подразнить и заставить злиться. Только у вас ничего не получится.
   – Глупости, – остановил он ее и повернулся к реке.
   Теперь они оба смотрели на воду. Она краем глаза видела его нервные пальцы, теребящие листик цветка, почувствовала его напряжение. Ей вдруг передалось его волнение и стало трудно дышать.
   – Глупости. Я все обдумал. Война скоро закончится, вы переедете со мной в Петербург. У вас будет все, что вы захотите. Я… обещаю вам, что… не разочарую вас.
   – Я поняла! – вдруг медленно заговорила Ася. – Вас Маня надоумила! Вы пожалели меня! Вот уж совершенно напрасно! Я не нуждаюсь в вашей жалости, Вознесенский, ясно? Я… сама сумею… позаботиться о себе…
   Алексей скривился, как от боли, смял в пальцах и выбросил истерзанный цветок.
   – Ну что вы говорите, Ася… – покачал он головой.
   – Вы на моих глазах постоянно оказывали знаки внимания Эмили Сычевой! Вы вскружили голову девушке и так трезво, так холодно теперь рассуждаете о браке со мной?
   Он поморщился:
   – Терпеть не могу глупых влюбленных барышень. Я это делал, лишь чтобы вас позлить, но вы…
   – Да вы страшный человек, Вознесенский! Я и слушать вас не желаю! Пустите меня!
   Алексей загородил ей выход из беседки. Они стояли так близко, что она снова уловила его особенный запах. Она отступила на шаг.
   – У меня мало времени, – сказал он. – Я скоро уезжаю… Могу дать вам лишь сутки на размышление.
   – Не о чем мне размышлять!
   Вознесенский вышел, остановился на тропинке.
   – Я подожду до завтра.
   Ася вышла из беседки, торопливо прошла мимо Алексея и возле земской больницы свернула в улицу.
   Как она ни возмущалась, как ни злилась и ни уговаривала себя, что думать здесь не о чем, все же в эту ночь уснуть она не смогла. Она была в смятении.
   Разговор с Алексеем все перевернул с ног на голову. Во всей этой детской горячности и очевидной для нее нелепице просматривалось что-то неуловимо привлекательное. И чем больше она об этом думала, тем яснее для нее становилось, что предложение Вознесенского, если только не имеет цели разыграть или посмеяться над ней, несет в себе рациональное зерно смысла.
   По крайней мере он не врал ей о любви, в которую с его стороны она бы не поверила однозначно. Он обещал ей дом, положение в обществе – то, к чему она стремилась и чего ждала от жизни. И, что самое главное, брак с Вознесенским сразу, безоговорочно дал бы ей семью, большую семью – отца и мать, братьев и любимую сестру. То, чего ей больше всего не хватало в жизни. К тому же он – офицер и с годами станет похож на своего дядю, бравого военного из лодки. А она, пожалуй, будет походить на ту даму, супругу дяди… О! Это так заманчиво…
   К утру Ася так разволновалась, что у нее разыгрался жар. Она с самого утра заняла себя работой в кухне и молча, с каким-то немым упорством скребла сковороды и кастрюли. К обеду фрау Марта попросила помочь накрыть стол, но у Аси все валилось из рук, она разбила стакан и дождалась, что фрау Марта взяла ее за руку и внимательно на нее посмотрела.
   – Ты здорова, Августа?
   – Да, фрау Марта. Я просто… у меня немного голова болит.
   – Тебя так расстроили мои разговоры о замужестве?
   Ася молчала, теребя передник.
   – Может быть, у тебя имеется личная симпатия, дитя? Скажи мне.
   Ася покрутила головой.
   Фрау Марта села на стул возле кухонного стола и показала место рядом с собой Асе:
   – Сядь.
   Та послушно опустилась на табурет.
   – Ты не старше Эмили, но кажешься мне более серьезной. Удивительно, но Эмили в отличие от тебя рада выскочить замуж хоть сегодня. И похоже, нам придется уступить ей в этом.
   Ася молчала, пытаясь угадать, куда клонит хозяйка.
   – Скажи, Ася, ты ведь, кажется, дружишь с Марией Вознесенской?
   – Да, мы учились вместе. Маня… очень хорошая.
   – А ее братья? Что они собой представляют? Ну например, Алексей?
   Ася застыла, зажав подол передника в побелевших пальцах.
   – Я… почти не общалась с ним, фрау Марта. Он, кажется, офицер.
   – Да. Но так молод… Впрочем, у него хорошая протекция в столице. Я слышала, брат отца Сергия лично знаком с государем?
   – Я… я не знаю, – пролепетала Ася, не поднимая глаз.
   – Это правда, что Вознесенский ухаживает за Эмили?
   Асе хотелось провалиться сквозь пол кухни, оказаться в темном подполе среди мышей, чтобы только не отвечать на вопросы фрау Марты.
   – Разве Эмили не рассказывала вам? – выкрутилась она.
   – Иногда мне кажется, что Эмили слишком романтична и подвержена фантазиям. Впрочем, я была бы довольна, окажись это правдой. Я была бы спокойна, устроив столь удачно среднюю дочь. Это для нас неплохой вариант.
   «А для меня – похотливый вдовец Юдаев», – с обидой подумала Ася.
   Вдруг разом, пеной, поднялись в душе все ее детские мечты, перемешиваясь с обидами. Ей вдруг захотелось закричать, затопать ногами, разбить тарелку. Но она знала, что никогда не позволит себе ничего подобного в присутствии фрау Марты.
   После обеда, по обыкновению, семья Сычевых находилась в гостиной. Фрау Марта раскладывала пасьянс, Эмили и Грета вышивали гладью, Богдан Аполлонович курил трубку и шелестел газетами, изредка цитируя особенно интересные, на его взгляд, выдержки. Фрау Марта качала головой, что могло означать как согласие, так и сомнение.
   В раскрытое окно доносились равномерные удары – Петер тренировался в метании ножичка. Вся стена сарая была испещрена следами этих тренировок.
   Ася на кухне перебирала крупу, когда Петер – долговязый подросток – вбежал в дом с парадного крыльца и, перепрыгивая через три ступеньки, поскакал наверх.
   – Папа! Папа! Там парни пришли! Свататься!
   Ася застыла со своей крупой, осталась сидеть, склонившись над столом, не сделав ни одного движения. Она слышала, как наверху все пришло в движение, что-то уронили, кто-то побежал по лестнице.
   В кухню влетела бледная Эмили. Глаза ее были широко раскрыты, губы трепетали. Она показала в сторону окна:
   – Ася! Посмотри, это он?
   Ася встала и подошла к окну. Во дворе стояли братья Вознесенские – Алексей и Артем. У Алексея в руках был огромный букет сирени.
   – Да.
   Эмили прислонилась спиной к двери. Вид ее говорил, что силы вот-вот покинут ее.
   – Тили-тили тесто, – ехидно пищал под дверью Петер.
   – Петька, исчезни!
   Эмили пересекла кухню и рухнула на табурет у стола. Ася стояла спиной к стене рядом с окном и смотрела на Эмили. Но не видела ее.
   Они обе слышали, как парни протопали наверх, как рокотал там, наверху, голос хозяина.
   Минуты стучали в висках, звуки проникали в кухню и таяли в ней – вот цокот копыт по мостовой, вот часы пробили на Троицкой церкви, вот Север залаял на кого-то… А наверху было тихо, и оставалось только ждать. Но это ожидание отнимало у Аси последние силы. Выйти из дома, убежать… Конечно, она должна уйти сейчас, немедленно!
   Ася сделала движение к двери, но Эмили перегородила ей дорогу:
   – Не уходи, Асенька! Побудь со мной! Мама велела мне ждать внизу, я одна не выдержу этого ожидания. Сядь со мной, послушай!
   Ася позволила усадить себя на табурет у стола. Эмили держала ее за руку и сверлила горячечным возбужденным взглядом.
   – Я не верю, что это случилось! Нет, нет! Что я говорю, ты же знаешь, я всегда верила, я ждала! Это не могло быть иначе, это должно было случиться, я знала! Помнишь, я говорила тебе, что непременно в этот приезд… Ведь такие вещи чувствуешь? Ах, что я говорю, тебе не понять, ведь ты не любила. Но это так, это такое… Только бы папенька ничего не сказал, ведь ты его знаешь. Он обидеть может, а Алексей такой гордый…
   Эмили говорила не переставая, как говорит человек возбужденный – не в силах остановиться. Для Аси было настоящей пыткой слушать ее монолог. Но еще больше заставляло содрогаться предчувствие развязки. И если бы Эмили была в состоянии видеть и слышать сейчас хоть что-то, помимо самой себя, она обратила бы внимание, что ее подруга сегодня какая-то странная.
   – Но почему так долго? Ася, ты заметила, сколько времени они уже там? Да когда же, наконец?
   Простучали по лестнице каблучки фрау Марты, открылась дверь. Ася и Эмили одновременно поднялись.
   Эмили вся устремилась навстречу матери, но та остановила ее:
   – Эмили, выйди.
   – Но я…
   – Выйди, мне надо поговорить с Августиной. Наедине.
   Чего стоило Эмили подчиниться матери на этот раз! Мольба, обида, гнев, возмущение – все это отразилось на ее малиновом от эмоций лице, когда она закрывала за собой дверь. Но Ася не сомневалась – она ни на шаг не отойдет от двери и услышит каждое слово.
   – Ты знала?
   В голосе фрау Марты слышался металл. Ася хорошо помнила эту интонацию и знала, что она означает. Ася молчала.
   – Ты знала, что Вознесенский сегодня придет сватать тебя?
   – Нет.
   – Но я же вижу, ты даже не удивлена.
   – Я говорю правду, фрау Марта! У меня и в мыслях не было, что он… придет сюда…
   – Вот как? Значит, ты все же разговаривала с ним? Он делал тебе предложение?
   Ася молчала. Она чувствовала себя пойманной в ловушку. Выхода не было.
   В кухню влетела Эмили. Лицо ее пылало. Эффект усиливало белое обрамление прически.
   – Мама, это правда? Вы сказали, что Алексей сватал… ее?
   – Возьми себя в руки! – все с тем же металлом в голосе приказала фрау Марта.
   – Но как же так, Ася? – Эмили все еще отказывалась верить. – Ведь ты же знала… Ведь когда мы вместе гуляли, он мне… он со мной…
   – Я не хотела!
   – Ты не хотела? Ты даже не предупредила меня, что у вас какие-то отношения! – взвизгнула Эмили. – Ты ни разу не обмолвилась, что он нравится тебе! Все это время я открывалась тебе как лучшей подруге! Все свои чувства, а ты! У меня за спиной!
   Эмили была близка к истерике. Ася не могла на нее смотреть. Эмили кричала, и крик ее был визгливым, на одной ноте. Он звучал, пока фрау Марта не влепила дочери пощечину.
   – Веди себя прилично! – отчеканила мать.
   Эмили в рыданиях опустилась на табурет. Ася кинулась за водой, но фрау Марта остановила ее:
   – Августина. В этом доме ты видела только добро. Вместе с нашими детьми ты училась в гимназии. Ты донашивала платья за Анной, но и Эмили делала то же, не так ли?
   – Я все помню, фрау Марта! – горячо отозвалась Ася. – Я очень благодарна вам, и я…
   – Мы всегда старались относиться к тебе, как к дочери. И что же? Ты обманула нас!
   – Нет, нет! – Теперь уже Ася была близка к слезам. – Я не хотела! Я отказала ему еще вчера, я…
   – Ты виделась с ним вчера?! – взвизгнула Эмили. – Ты была у Вознесенских и виделась с ним! А мне ничего не сказала! Обманщица! Двуличная!
   – Как я могла сказать? Что бы я сказала?
   Ася слабо отбивалась, понимая, что любые оправдания не пойдут ей на пользу.
   – Кажется, я начинаю понимать. Эмили, уймись! Итак, Августина, ты вчера была у подруги. Ведь она знала о намечающемся сватовстве Юдаева? Знала?
   – Да.
   – Конечно, она рассказала брату. Тот, как человек благородный, не мог не откликнуться. Ведь он вчера сделал тебе предложение?
   – Да, вчера вечером.
   – И ты ответила отказом.
   – Да.
   Металл из голоса фрау Марты понемногу исчезал.
   – Что ж. Ты, кажется, хотела устроиться на службу?
   – Да, я хотела бы работать.
   – Отлично. Думаю, я смогу тебе в этом помочь. А сейчас… Ты сама поговоришь с гостями или… мне сделать это за тебя, дитя?
   – Я была бы вам очень признательна, фрау Марта. Мне не хочется выходить.
   Фрау Марта прошествовала в коридор, неторопливо поднялась наверх.
   Эмили продолжала рыдать, сотрясаясь всем телом. Ася смотрела на нее и понимала, что не может теперь все остаться по-прежнему. Все изменилось. В любом случае ей придется уйти из этого дома.
   На другой день фрау Марта с утра уехала куда-то на бричке и вернулась только к вечеру. Эмили не выходила из своей комнаты. В доме стало тяжело находиться. Только верный старый Север по-прежнему ластился к Асе и сочувственно взирал на нее подслеповатыми глазами.
   Через два дня фрау Марта объявила, что хозяева бужениновского замка, недавно обосновавшиеся там всем семейством, готовы принять Асю в качестве гувернантки для своей дочери. Конечно, благодаря рекомендациям фрау Марты. «Надеюсь, ты понимаешь, что это место…»
   О! Она все понимает, она очень довольна, очень благодарна…
   К вечеру того же дня Ася стояла у ворот бужениновского замка. Отчего-то теперь замок не казался ей столь величественным, как прежде. Впрочем, конечно же, он был прекрасен. Но теперь, пожалуй, слишком реален.
   Аллеи подросших акаций спускались к реке, обрамляя территорию парка, клумбы роскошных цветов украшали вход с двух сторон. Две изящные борзые подошли к Асе и задумчиво уставились на нее.
   Садовник заметил гостью и проводил ее до дверей. Ася вошла в гулкий высокий холл с вытянутыми вверх узкими окнами. Меж окон в стенах были устроены длинные узкие выемки, в каждой из которых помещалась античная статуя. Мраморная плитка пола с рисунком терракотовых оттенков отражала свет, льющийся из окон. Ася не знала, что делать дальше, но вовремя заметила, что в холле она не одна. От колонны к колонне тенью скользил женский силуэт. Присмотревшись, Ася догадалась, что это горничная, неслышно передвигаясь, натирает до блеска бронзовые ручки дверей.
   Ася осторожно кашлянула. Горничная замерла. Затем осторожно повернулась и, увидев Асю, неслышно подошла ближе, сделала книксен и заскользила наверх – доложить.
   Некоторое время Ася находилась в холле одна и успела более-менее освоиться. Широкая мраморная лестница с ковровой дорожкой, галереи верхнего этажа, обрамляющие холл по периметру, и великолепие самого холла совершенно потрясли ее.
   «Приезжайте сюда года через три…» – вспомнила она. Смутный образ всадника в белой рубахе, почти нереальный, возник в памяти. Ведь именно он создавал всю эту красоту!
   – Если я не ошибаюсь, вы – Августина?
   Дама спустилась по широкой лестнице и, обойдя гостью, остановилась напротив.
   Ася протянула даме бумаги – свидетельство об окончании гимназии и рекомендательное письмо.
   – Меня зовут Ирина Николаевна. Присядьте.
   Пока дама знакомилась с документами, Ася успела ее рассмотреть. Ирина Николаевна была довольно молода, моложе фрау Марты. На даме было интересное платье из мягкого атласа – гладкая юбка, скругленная в подоле, соединялась посередине вереницей пуговиц. Длинные рукава чуть-чуть собраны к гладкой манжете. В наряде дамы не присутствовало никаких украшений – ни кружев, ни воланов. И все же нетрудно было догадаться, что платье сшито по последней парижской моде. И в отсутствии украшательства и заключается его шик. Платье хозяйки замка выглядело до того необычно, что Ася засмотрелась и едва успела отвести взгляд, когда та закончила просматривать бумаги.
   – Вы действительно столь безупречны, как вас описывает госпожа Сычева?
   В голосе новой хозяйки Ася услышала странные нотки. Что это? Насмешка, вызов или недоверие?
   Ася промолчала.
   – Вы мне подходите. Но не потому, что вы отлично учились в гимназии и имеете хорошие манеры, а потому, что вы молоды и здоровы. Ведь вы здоровы?
   От удивления Ася смогла только кивнуть.
   – Вы будете заниматься нашей дочерью Лизой. Ей тринадцать лет, и… она больна. Ей нужно больше гулять, двигаться… Смеяться. Да, смеяться. Именно поэтому я искала для дочери не чопорную бонну, а молодую русскую девушку. Идемте, я покажу вам вашу комнату и познакомлю с дочерью.
   Они поднялись на второй этаж, где сразу за галереей располагалась просторная гостиная, от нее вправо и влево уходили два крыла с комнатами.
   – В правом крыле – спальни моя и мужа, комнаты для гостей. В левом – детская, классная и ваша. Вам там будет удобно. Наверху, в башне, находится библиотека. Судя по вашему аттестату, вы должны любить чтение. Можете приходить туда в любое время и брать книги. Но не приучайте к этому Лизу, прошу вас. Ей нужны свежий воздух и подвижный образ жизни. Договорились?
   Похоже, хозяйку мало интересовали ответы Аси. Она уже успела составить мнение о новоиспеченной гувернантке, и этого мнения ей вполне хватало. Ася молча слушала.
   Ее привели в светлую комнату в самом конце левого крыла. Комната сразу понравилась. Кроме деревянной кровати, здесь стоял дубовый шкаф, стол под цвет шкафу и висело большое тяжелое зеркало, в котором Ася отражалась вся – с головы до ног. На окнах (одно выходило на задний двор, где стоял флигель для прислуги, а другое – в парк) висели длинные льняные занавеси. Но вот чудо – вместо ожидаемого медного рукомойника с тазом за ширмой в углу прямо из стены выходила труба, заканчивающаяся изогнутой книзу шеей с краником. Из отверстия в «шее» капала вода в начищенную медную емкость с тумбочкой внизу. Ася повернула краник, вода побежала быстро. Ася испуганно вернула вентиль в исходное положение.
   – В вашем распоряжении еще и ванна, она дальше по коридору, – сказала хозяйка. – Оставьте вещи. Пройдемте со мною, я познакомлю вас с Лизой.
   Рядом с комнатой гувернантки находилась классная, где висела доска, стояли парта и стол. Ася осталась в классной – дожидаться свою воспитанницу. Она была потрясена. Подумать только! В Любиме до сих пор воду носят с реки, используют даже для чая, а здесь, всего в нескольких верстах, – настоящий водопровод!
   Вскоре Ирина Николаевна привела дочь – угловатая нескладность тринадцатилетней Лизы бросалась в глаза. Длинные худые руки, торчащие ключицы, болезненная бледность. В глазах вместо любопытства настороженность и недовольство. Ася под взглядом девочки внутренне сжалась. «Ну вот… смогу ли? Она еще не знает меня, а уже волчонком смотрит. Как с такой разговаривать?»
   – Лиза, это твоя новая гувернантка. Фрейлейн Августина. Знакомьтесь и спускайтесь обедать.
   Хозяйка ушла, а насупленная Лиза встала у окна.
   – Как вам наш замок? – спросила девочка, пристально рассматривая Августину. Той неловко стало под таким осмотром.
   – Мне очень нравится, – призналась Ася. – А вам?
   – Нисколько. Если бы он стоял в Австрии или Германии, где ему и место, в этом был бы какой-то смысл. А так…
   – Вы хотите жить за границей? – предположила Ася.
   – Я хочу жить среди людей! – резко ответила девочка. – Вот вы, наверное, учились в гимназии, у вас были подруги?
   – Да, конечно.
   – Конечно! Для вас это естественно, а для меня – недосягаемая мечта!
   – Всегда то, что для одних естественно, для других – лишь недосягаемая мечта.
   – Мне от этого не легче. Мы живем в лесу, и папа очень доволен. Охота, рыбалка, разговоры с доктором… Ему нет дела до того, что кому-то не нравится жить в глуши.
   – Вероятно, причиной ваше здоровье?
   – Мое нездоровье, вы хотели сказать?
   Ася благоразумно промолчала.
   Обедали в столовой, внизу. Впрочем, зала эта, называемая столовой, была устроена совершенно в духе средневековых феодальных владений – серые каменные стены, дубовый длинный стол и тяжелые стулья с высокими спинками. Бронзовые светильники, свисающие на цепях, добавляли величия в общую атмосферу.
   Ася подошла к столу и едва не остолбенела – за столом, по правую руку от хозяина, сидел Антип Юдаев собственной персоной и, потягивая воду из фужера, вызывающе смотрел ей в лицо. Ася стиснула зубы.
   Спина прямая, сдержанная полуулыбка, кивок-поклон всем присутствующим – прошла вдоль стола за своей воспитанницей и села на указанное место. О, незабываемые уроки Фриды Карловны! Сослужили-таки свою службу… Она не позволит себе упасть в грязь лицом. Но неужели фрау Марта знала? Неужели она нарочно устроила свою воспитанницу именно сюда?!
   Во главе стола восседал господин Остенмайер – отставной полковник русской армии, некогда объявивший себя одним из потомков плененного ливонца. Полковник был моложав, и Ася, как ни пыталась, не смогла даже приблизительно определить его настоящий возраст. По левую руку от полковника находилась его супруга, успевшая переодеться к обеду в еще более замысловатое платье. Скроенное на манер хитона платье показалось Асе эпатажным и потому заслуживающим внимания. Прическа госпожи Остенмайер теперь была на греческий манер перетянута атласной лентой, концы которой спадали на плечо.
   Приказчик, сидящий напротив хозяйки, скосил глаза в сторону Аси и подмигнул ей. Затем самодовольно ухмыльнулся и несколько задержал на ней свой взгляд. Взгляд этот говорил: ну что? Попалась, птичка?
   Ася, впрочем, быстро справилась с собой, ответила приказчику совершенно невозмутимым взглядом и переключила свое внимание на сервировку стола – это ее всегда занимало.
   Тончайшие тарелки голландского, должно быть, фарфора, соусники, вазочки, креманки – все сияло великолепием. Серебряные ножи, ложки, вилочки на тончайших витых ручках – все было начищено до блеска, было новым, выписанным из-за границы. Замок приоткрывал для гостьи лишь малую часть себя, но даже этим уже оправдывал ее ожидания. Впрочем, то обстоятельство, что фрау Марта перехитрила ее и сумела тем самым испортить праздник, здорово вывело Асю из равновесия. Она негодовала. Оставалась маленькая надежда, что приказчик – всего лишь гость.
   Сквозь распахнутые высокие дубовые двери столовой Ася наблюдала все то же неслышное скольжение горничной. Теперь эта труженица натирала зеркала – ловко водя фланелью по гладкой поверхности.
   Ася наблюдала движения горничной, чтобы не видеть самодовольного взгляда Юдаева.
   Речь за обедом шла о войне. Ася постаралась вслушаться в то, что говорят, но, увы, мысли ее метались и спешили, убегая далеко от предмета разговора.
   – Я всегда – за короткую победоносную войну. Она укрепляет дух армии. Но кампания явно затянулась, – рассуждал полковник, внимательно осматривая кушанье тарелки. – Я не понимаю одного, почему я теперь должен лишиться хорошего повара из-за того, что его призвали и отправили во Францию?
   Ел он обстоятельно, неторопливо, с аппетитом, изредка вытирая аккуратно подстриженные усики льняной салфеткой.
   – Мой блестящий повар, выписанный из Петербурга, теперь варит кашу в окопах для солдат, а я, отставной полковник, должен довольствоваться стряпней полуграмотной кухарки.
   – Не преувеличивай, дорогой. Матрена неплохо научилась готовить судака в шампиньонах. Отведайте, господа.
   Хозяйка почти ничего не ела, была очень оживлена и то и дело обращалась в разговоре то к доктору, сидящему против нее, то к приказчику.
   Приказчик войной был недоволен, поскольку мобилизовали самых молодых и крепких мужиков.
   – Кто работать будет? – вопрошал он главным образом доктора. – С кем урожай собирать прикажете-с? С бабами, извиняюсь?
   Ел приказчик много и неразборчиво, не заостряя внимания на изысканности блюд. Его манеры показались Асе отталкивающими, но хозяева словно не замечали ничего особенного в том, что приказчик говорит, не до конца прожевав, громко и шумно пьет воду из фужера, а прозрачное как слеза сухое вино залпом отправляет в рот, словно это водка. Она же давно убедилась – в том, как человек ест, видна его сущность.
   Она уже догадалась – не гость он. Бужениново – то самое место, о котором он пытался намекнуть ей тогда, на Валу. Увы, она должна была смириться – Юдаев теперь управляющий Остенмайеров.
   И отныне она обречена на пытку ежедневно созерцать вблизи этого отвратительного для нее человека. Фрау Марта знала, и Юдаев знал! Как это жестоко!
   Ирина Николаевна с сочувствием отнеслась к словам приказчика.
   – Вот у нашей кухарки Матрены муж – отставной, – сказала она. – Так и отставных призывают зачем-то! У нее, у бедной, руки опускаются. Деток четверо, а мужа забрали воевать! Будто уж кроме-то и некому! Я так ей и сказала: жаловаться надо. Это форменное безобразие. У государя у самого дети. Ну пусть бы шел воевать от них тогда уж! Но ведь своих-то жалко. А у мужиков будто не дети!