Алина Знаменская
Замок из песка

ЗАМОК ИЗ ПЕСКА

   Мне удивительный вчера приснился сон:
   Я ехал с девушкой, стихи читавшей Блока.
   Лошадка тихо шла. Шуршало колесо.
   И слезы капали. И вился русый локон…
Игорь Северянин

   В Богоявленском соборе шел молебен по случаю выпуска в женской гимназии. Выпускницы – семнадцатилетние барышни – даже в строгих гимназических платьях выглядели подчеркнуто великолепно, поскольку сама пора, в коей они пребывали, не позволяла выглядеть иначе. Лица задумчивые или же мечтательные, томные и, напротив, оживленные – в соборе присутствовала вся палитра – все без исключения юные девичьи лица казались трогательно-прекрасными, исполненными высоких дум и чистых устремлений.
   Выпускницы стояли близ иконостаса, позади них разместились преподаватели, родители, прихожане собора и просто любопытные.
   Маша Вознесенская торжествовала победу – удалось-таки уговорить отца отпустить ее в Ярославль держать экзамен в пансион для девиц духовного звания. Там когда-то училась мать, но ее, Машу, отец ни за что не соглашался отпускать от себя.
   – Достаточно, что парни разлетелись! – отвечал отец на ее уговоры. – Владимир в действующей армии, Алешка вот-вот за ним следом отправится. Артем из дома улетел, больницу принял в селе. Ванятка – и тот в Ярославле. Одна ты у нас с матерью, и не просись!
   – Хитрый ты, папенька, – не отставала Маша. – Сам женился на образованной, а…
   – А отца Федора сыну Митьке хочу необразованную подбросить! – смеялся отец.
   – Папа! Ну всегда ты так! При чем здесь Митька? Что ты меня сватаешь? Он мне как брат все равно, а ты… Вот обижусь, скажу, чтобы он вообще к нам больше не ходил…
   – Ну, ну… Распушила перья! Пошутить нельзя.
   – К тебе с серьезным делом, а ты шутишь…
   – Ну давай серьезно, – соглашался отец Сергий и садился напротив дочери. – Во-первых, дочка, гимназия уже дала вам неплохое образование. Ты окончила педагогический класс, имеешь право преподавать. Как и твоя мама. Чего же тебе не хватает?
   – Но я хочу учиться дальше, папа!
   – Ты хочешь уехать от нас с мамой, – обижался отец Сергий. Но в конце концов он сдался, победа осталась за Машей.
   В свою благодарственную молитву она сегодня вкладывала весь жар своей души. Впервые ей предстояло уехать из родного дома, попробовать что-то самой!
   Рядом с Машей стояла Сонечка Круглова, и мысли ее текли в совершенно ином направлении.
   Поставив свечу у иконы Георгия Победоносца, она молилась о Владимире Вознесенском.
   Наконец-то она взрослая! Теперь, когда старший Вознесенский приедет в Любим и увидит ее, не станет смотреть как на маленькую. Да, он неподражаем – красив, образован, играет на разных музыкальных инструментах. Но ведь и она, Сонечка, стала прелесть как хороша собой. Все это отмечают. Он обязательно будет очарован и… Много раз Сонечка рисовала себе в мечтах тот день, когда Володя Вознесенский сделает ей предложение. Вот они катаются в лодке вдвоем. Конечно, они никогда прежде не катались вдвоем, но… Но тут так получится, что непременно вдвоем. Они вспоминают детские годы, и вдруг он берет ее за руку…
   Эти мечты занимали Сонечку весь последний гимназический класс. С тех самых пор, как в рождественский отпуск Вознесенских они все вместе, большой компанией, предавались зимним забавам и Владимир часто оказывался рядом с ней, Сонечка уверовала, что это не случайно. Конечно же, это не могло быть случайно! На катке он чаще других выбирал в пару именно ее, Сонечку! Сильными властными руками увлекал по звенящему льду прочь от всех, учил различным фигурам и даже один раз грел ее озябшие руки – дышал на пальцы сквозь вязаные рукавицы. От этого рукавички ее стали влажными.
   – Согрелись? – спросил он.
   И Соня отрицательно повертела головой. Ей хотелось, чтобы это мгновение длилось вечно. Чтобы он дышал ей в варежки и стоял рядом. И ей казалось, что ничего не может быть острее и прекраснее. Но оказалось, что – может. Когда она покрутила головой, он осторожно стянул с ее пальцев рукавички и обхватил ее холодные ладони своими – горячими. Огонь, взявшийся непонятно откуда, охватил Соню с ног до головы. Ее лицо запылало. Казалось, отпусти он ее – она тотчас упадет в обморок. Это были невероятные ощущения. Она смотрела на него и думала: «Знает ли он, что я чувствую? Чувствовал ли кто-нибудь до меня… что-то подобное?»
   Она смотрела на него, а он смотрел на нее. Было уже совсем темно, только отблеск керосиновых фонарей с Вала едва долетал до катка.
   Тогда он наклонился и дотронулся губами до ее пальцев.
   – Какая вы хорошенькая, Сонечка. Подрастайте скорее.
   «Я уже выросла!» – хотелось закричать Сонечке, но она не смогла произнести ни звука. Гимназия! Полгода гимназии, и она – взрослая.
   Он продолжал держать ее руки в своих.
   – Вы уезжаете… скоро.
   – Да. Я еду в действующую армию.
   – На войну? – ужаснулась Соня. Он кивнул. Эта война, как она некстати! – Я буду молиться за вас, Володя.
   Вот и все. И он уехал. Но этот эпизод на катке, это так много! Всю зиму Сонечка ходила к Вознесенским, чтобы, закрывшись у Маши в комнате, читать Володины письма к родным, учить наизусть, а потом, дома, вспоминать приписки: «Кланяйся, Манюня, своим подружкам. Передай особенный привет Сонечке Кругловой».
   Это было обещание. Сонечка не сомневалась – обещание счастья.
   После окончания молебна выпускницы вышли на улицу, чтобы сделать фотоснимок. Фотограф расставлял собравшихся в три ряда. Средний ряд заняли сплошь преподаватели, среди которых была и Зоя Александровна, классная дама подруг, и отец Сергий, незаметно любующийся подросшей дочкой. Со стороны могло показаться, что всеобщая суета совершенно не занимает одну из гимназисток – с упрямым точеным профилем и волной остриженных по последней моде – на уровне лица – слегка вьющихся волос. Девушка не смотрела в объектив, не старалась «сделать лицо», взгляд ее был устремлен вдаль, за черту березовой аллеи, за синюю полосу реки…
   Она, словно пренебрегая важностью момента, заранее погрузилась в свое будущее, но оно было туманно, и разглядеть в нем не удавалось ровным счетом ничего.
   Асе исполнилось шестнадцать, она была на год старше своего века и казалась старше своих подруг уже потому, что реже смеялась и в общем разговоре вдруг замолкала и задумывалась. Она умела делать все, что должна уметь хозяйка большого уютного дома, но, увы, должна была признать, что дома у нее нет. Особенно остро она это чувствовала сейчас, когда все вокруг говорили о взрослой жизни, о предстоящем замужестве, о предстоящих переменах.
   В отличие от своих подруг Ася не витала в облаках. Ее занимали конкретные вопросы, ответить на которые необходимо было в ближайшие дни. Пока она была гимназисткой и жила в доме Сычевых под опекой фрау Марты, многие вопросы для нее решались сами собой. Она работала по дому, старалась выполнить любое поручение хозяйки. У Аси были свои обязанности, и она знала, что отрабатывает свой хлеб. Теперь же Сычевы уезжают. Известие о том, что Богдана Аполлоновича переводят в Ярославль, застало Асю врасплох. Жизнь ее покачнулась. Что ее ждет?
   Фрау Марта не ходила вокруг да около. Она пригласила Асю к себе в гостиную и в свойственной ей суховатой манере заявила:
   – Августа, ты должна выйти замуж.
   Не дождавшись от девушки никакого ответа, хозяйка продолжала:
   – Ты достаточно взрослая для такого шага и, на мой взгляд, уже готова стать хозяйкой и женой.
   Ася продолжала молчать. В памяти мгновенно всплыли детские воспоминания, свадьба Анны, ее безучастные глаза, обморок во время обеда.
   Теперь Анна раз в год, на Пасху, приезжала в Любим вместе с мужем и маленьким сыном, который как две капли воды походил на своего дядю, подростка Петера.
   – Августа, ты меня слышишь?
   – Да, фрау Марта.
   – Поскольку у тебя нет родителей, я считаю своим долгом лично заняться устройством твоей жизни. Задачу подобрать тебе мужа я возьму на себя. От тебя требуется лишь благоразумие, в наличии которого я не сомневаюсь. Надеюсь, ты меня понимаешь, дитя?
   Ася молчала. Рой мыслей поднялся в голове. Она еще не забыла, как быстро подобрали мужа Анне, как та, обычно своевольная и упрямая, была сломлена. Если Сычевы поступили так со своей дочерью, то уж с ней, Асей, церемониться не станут. Ясно как день.
   – Ступай, – не дождавшись ни слова, разрешила хозяйка.
   Ася стояла рядом с ней возле большого зеркала в гостиной и краем глаза видела свой силуэт на фоне окна. Силуэт был прямым, спина ровной, а голова чуть повернута в сторону. Безупречная осанка. Но внешняя Ася разнилась с Асей внутренней.
   Огромный мир, живший собственной жизнью внутри ее, рушился. Фрау Марта даже не подозревала о том, какие бури бушуют в груди ее воспитанницы.
   – Я… я прошу вас… – наконец выговорила Ася, изо всех сил стараясь, чтобы голос не дрожал. – Я прошу вас, фрау Марта, разрешить мне работать.
   – Работать? Что значит – работать? Я тебя не понимаю.
   – Я не хотела бы торопиться с замужеством. Я могла бы… устроиться работать и…
   Фрау Марта помолчала.
   – Дитя, я понимаю тебя. Ты, как и все девицы твоего возраста, веришь сказкам о любви и прочим глупостям. Ты ждешь принца?
   – Я только…
   – Послушай меня. Поверь моему опыту. То, что молодые девицы называют любовью, – сущий вздор! Он не имеет ничего общего с семейной жизнью. Гораздо важнее подобрать подходящую партию. Чтобы твой избранник соответствовал тебе по статусу и сумел обеспечить твою жизнь. Я дала обещание твоему отцу. Ступай. Мы вернемся к этому разговору позднее.
   Самое ужасное, что фрау Марта говорила правильные вещи. Ася и сама рассуждала точно так же, когда дело не касалось ее лично. Сейчас же ее фактически лишали выбора. Это обстоятельство все меняло.
   К тому же Эмили удалось узнать о планах фрау Марты, и она прибежала к Асе в каморку. Закрыв за собой дверь, Эмили громким шепотом сообщила:
   – Я знаю, кто хочет тебя сватать! Это приказчик Карыгиных, Антип Юдаев!
   Ася почувствовала, как кровь отливает от лица.
   – Согласишься?
   Антип Юдаев был вдовец – его жена умерла во время последней холеры. Сам Антип – невысокий крепкий дядька, в глазах гимназисток – старик. На ярмарке и в городском парке Юдаев любил кружиться возле молоденьких барышень, нашептывать им сальности. Это все знали. Однажды, на Пасху, он подошел к Асе и Эмили, когда они выходили из церкви. Неожиданно растопырил руки, будто собирался сгрести их в охапку, и, расплывшись в улыбке, предложил:
   – Похристосуемся, девушки?
   Эмили с Асей переглянулись – пьяный, что ли? И Ася сухо ответила:
   – По-моему, мы с вами не родня.
   – Не родня, так породнимся, – с непонятной ухмылкой ответил Юдаев и достал из кармана два крашеных яичка. Протянул одно Эмили, другое Асе.
   Девушки засмеялись и убежали прочь и через минуту уже думать забыли об этом странном дядьке, что заглядывается на молоденьких.
   А теперь вот пришлось вспомнить.
   Ася молчала, потрясенная. Неужели это может быть правдой?
   – Я бы нипочем не согласилась! – горячо проговорила Эмили, сверкая глазами.
   …С тяжелым сердцем выдержала Ася выпускные торжества. На общей фотографии она и осталась такой – печальной и отрешенной.
   – Пойдемте на берег! – шумела Сонечка. – Зоя Александровна, пойдемте с нами!
   Выпускницы окружили классную даму, двинулись по аллее к берегу, там расселись на траве. Внизу несла свои воды река, вверху по голубому полотну неба ползли стада облаков.
   – Поговорите с нами, Зоя Александровна! – просила Сонечка. Она была сегодня особенно оживленной. Радость так и била из нее, улыбка не сходила с лица.
   – О чем же поговорить с вами, девочки? Наверное, мы уже обо всем переговорили за эти годы.
   – О любви! – предложил кто-то.
   – О любви?
   Учительница задумалась.
   – Что же о ней скажешь? Она у каждого своя.
   – А есть она, любовь? – вдруг спросила Ася, до сих пор молчавшая.
   Зоя Александровна взглянула на нее.
   – Ну, я думаю, этой болезнью должен переболеть каждый человек хоть однажды.
   – Болезнь?
   Сонечка удивленно, если не сказать обиженно, уставилась на учительницу.
   – Если это болезнь, тогда почему… тогда зачем о ней столько разговоров, столько шума?
   – И стихи, и песни, и книги? – подхватили девочки.
   – Потому что это самая неизученная болезнь, – улыбнулась учительница. – И если бы от нее придумали лекарство, то жизнь стала бы… пресной.
   – Вот как? – не унималась Сонечка. – Выходит, переболел – и все? И уже не заболеешь?
   – Может, и не заболеешь, а может, будешь болеть всю жизнь, – совершенно серьезно продолжала учительница.
   – Но ведь можно… и не заболеть? – спросила Маша. – Если вот не влюбляешься?
   – Это просто ты пока еще не выросла! – оборвала ее Соня. – Так не бывает.
   – Нет, бывает! – не сдавалась Маша. – Ведь бывает, Зоя Александровна? Можно же и не влюбляться, можно вообще замуж не выходить, а посвятить себя… какому-нибудь делу. Вот как вы, Зоя Александровна?
   – Не бывает, – поднимаясь с травы, возразила учительница. – И вы, Мари, обязательно заболеете любовью. И вспомните меня. И я от души желаю вам всем любви. На всю жизнь.
   – Спойте, Зоя Александровна! – попросила Ася.
   – Лучше ты, Асенька, – возразила учительница. – Ты прекрасно себе аккомпанируешь на гитаре.
   – Нет, спойте нам напоследок, – возразила Ася. – Пусть это будет как благословение.
   Девочки передали семиструнную гитару с бантом, на которой многие из класса к выпуску научились неплохо играть, подражая любимой учительнице.
 
Я все еще его, безумная, люблю…
При имени его душа моя трепещет,
Тоска по-прежнему сжигает грудь мою,
И взор горячею слезою блещет…
 
   Учительница пела романс на стихи Юлии Жадовской, известной поэтессы, родившейся недалеко от Любима и поэтому своей. Жадовская родилась без одной руки. Она росла без матери, к тому же отец, богатый помещик, не позволил ей соединить свою судьбу с человеком ниже по сословию. Все девушки знали о полной драматизма судьбе поэтессы, но теперь всем казалось, что учительница поет о своем, и когда она умолкла, все некоторое время молчали, грезя о той страстной и единственной любви, которая бывает раз в жизни и оставляет столь глубокий след.
   Когда учительница ушла, спор разгорелся с новой силой.
   – Значит, у Зои Александровны был роман! – заключила Сонечка, и все согласились. Это открытие еще больше разогрело интерес к волнующей теме. Ася поднялась и пошла вдоль берега. Ее догнала Маша Вознесенская, подруги побрели вместе, обнявшись, как прежде бродили по коридорам гимназии.
   – Идем к нам, – пригласила Маша. – Мама звала тебя. У нас сегодня пироги.
   – По случаю твоего выпуска?
   – По случаю нашего выпуска, – поправила подруга. – Ты же знаешь, что у нас ты не чужая.
   Маша немножко лукавила. В доме затевалось настоящее торжество, но причины было две. Кроме Маши, в семье имелся еще один выпускник. Алексей окончил военное училище и вчера явился домой в чине подпоручика. Новая офицерская форма очень шла ему. И Маша, и мать, и глава семьи – все любовались молодым офицером. Только этот факт Маша почему-то решила утаить от подруги. До поры.
   – Я приду, – пообещала Ася. – Только переоденусь. Ладно?
   – Смотри же! Мама сказала, что без тебя стол накрывать не начнет. Нужно, чтобы ты все украсила по-своему. У нас так никто не умеет.
   – Обязательно приду.
   Не успела выйти из аллеи, как из-под земли появился Юдаев – гладкий, напомаженный, с цепочкой в нагрудном кармане. Улыбался, обнажая прокуренные желтые зубы.
   – Не желаете ли прогуляться, барышня?
   Ася отступила на шаг и оглянулась – подруги были далеко.
   – Не желаю я с вами прогуляться!
   – А напрасно вы мною так пренебрегаете, Августиночка! – прищурился приказчик и как ни в чем не бывало пошел с ней рядом. От него воняло луком. И даже одеколон не смог перебить этого запаха. Вероятно, зайдя в трактир, Юдаев не удержался и отведал селедки. – Я, между прочим, не голытьба какая-то. Капиталец скопил-с. Теперь вот от Карыгина ушел, получше местечко сыскалось. Как куколку вас содержать бы мог, ежели бы вы…
   – Глупости какие! И не мечтайте об этом! – пробормотала Ася, прибавляя шагу, и почти бегом побежала по деревянной лесенке прочь с Вала.
   – Ну поглядим, чья возьмет… – донеслось до нее сверху.
   Она, не оглядываясь, быстро шла в сторону набережной, у беседки остановилась перевести дух. Сердце колотилось. Противно, грустно, страшно! Детство кончилось… В этой самой беседке возникали мечты, навеянные очарованием детства. И вот эти мечты готовы рассыпаться, как замок из песка!
   Как часто они с подругами сиживали здесь, делясь самым сокровенным…
   Сны рассказывали, записки от мальчиков читали, стихи, что присылал ей Лелька… Все кончилось!
   Грусть горьким медом разливалась в душе.
   Она вошла в беседку и постояла у колонны, глядя на воду.
   Осторожный кашель позади нее заставил оглянуться. У беседки стоял незнакомый парень в сатиновой рубахе. Он прятал руки за спиной и выжидательно смотрел на нее.
   – Что вам нужно? – строго спросила она.
   – Вы – Августина?
   – Да.
   – Тогда это вам.
   Парень протянул ей букет желто-белых цветов.
   С минуту Ася переводила взгляд с парня на цветы и обратно.
   – От кого? – так же строго спросила она.
   Парень усмехнулся, переминаясь с ноги на ногу.
   – Говорить не велено. Примите цветы.
   – Что значит – не велено? Говорите, иначе не возьму.
   Парень вошел в беседку, положил цветы на столик, оглянулся и заявил:
   – Поцелуете, тогда скажу!
   – Что?!
   Парень захохотал, перепрыгнул через перила беседки и двинулся вразвалочку в сторону торговой площади.
   Асины щеки пылали.
   Она смотрела на цветы, на набережную… Видел ли кто-нибудь, как ей передали букет? Кто это? Конечно же, Юдаев!
   Она приложила холодные пальцы к пылающим щекам. Неужели фрау Марта всерьез вознамерилась отдать ее за этого неприятного человека?
   Ася поспешно вышла из беседки и почти бегом двинулась к дому. Букет остался лежать на столе.
   Дома ее ждали дела. Фрау Марта велела вымыть окна в гостиной и натереть до блеска зеркала. Она уже почти справилась с работой, когда вернулась от портнихи Эмили.
   – Идем ко мне в комнату! Я тебе кое-что покажу!
   – Я уже опаздываю, меня Маша ждет.
   – Ну одну минуту, умоляю тебя!
   Эмили затащила ее в свою комнату.
   – Платье готово, а я не могу понять, идет ли мне.
   Эмили разложила на обеих кроватях свои наряды. Ася села на стул.
   – Ася, я так волнуюсь! Теперь приедет Вознесенский, и все решится. Мне идет зеленое? Взгляни.
   – Что решится?
   – Как – что? Только не делай вид, что ты не понимаешь!
   Ася, погруженная в переживания последних дней, совершенно забыла о чувствах Эмили. Та весь учебный год только и твердила, что об Алешке Вознесенском. Ася была ее ушами и свидетелем романа. Собственно, то, что Эмили называла романом, происходило исключительно у Аси на глазах и в ее присутствии. Она слышала каждое слово, сказанное Вознесенским, и потом еще многократно была вынуждена выслушивать пересказ разговора из уст Эмили.
   – Я уже взрослая, – рассуждала Эмили. – Я не собираюсь париться в гимназии еще целый год, чтобы, как ты, закончить дополнительный, педагогический, класс. С меня хватит.
   – Ты… собралась замуж?
   – А почему бы и нет? – Эмили покрутилась в своем новом кисейном платьице. Она действительно была хорошенькой. В отличие от Анны Эмили хоть и была бледной и белесой, имела в облике какую-то детскую трогательность и беззащитность. Это делало ее привлекательной.
   – А что говорит фрау Марта?
   – Мама говорит, что Вознесенский – хорошая партия. Он офицер, имеет влиятельную родню в Петербурге. Он может сделать карьеру.
   – Но почему ты решила, что…
   – Ой, Ася! Скажу тебе по секрету, я подслушала, это нехорошо. – Она быстро оглянулась на дверь и склонила голову к Асиному лицу. – Папà говорил мамà, что встретился на каком-то заседании с отцом Сергием, и тот сказал, что думает Алексея женить.
   – Вот как…
   – Да! И почему-то отец Сергий сказал об этом папà! Теперь ты понимаешь?!
   – Да… Но…
   Эмили оставила в покое подол нового платья, подлетела к подруге, повисла на шее:
   – Ведь он прелесть, Ася! Скажи, ну признайся, он тебе нравится?
   – Ну ты же знаешь, Эмили, как мы друг к другу относимся. Я не в восторге. Мы почти враги.
   – Это глупости. Это детское. И вы должны подружиться ради меня. Пообещай.
   – Ну уж нет, – отстранилась Ася. – Этого я тебе обещать не могу. Уж если кто меня не любит, я того любить не могу.
   – Какая ты! – надулась Эмили. Впрочем, личико ее тут же разгладилось. – Все равно, Ася! Я так жду, так жду!
   Когда Ася наконец освободилась и собралась, было уже довольно поздно. Солнце заканчивало свой моцион над Заучьем, дабы окончательно скрыться где-то за изгибом Обноры. Закат был ярко-малиновым. В Троицком овраге отчаянно пел соловей. Запах сирени к вечеру стал острее, пьянил голову. Она подошла к калитке, отворила ее, и… что-то остановило ее. Она стояла возле дорожки, ведущей в сад, и смотрела на клумбу, разбитую недалеко от кустов смородины. На клумбе росли те самые бело-желтые цветы. У края с десяток стеблей были срезаны.
   В Любиме мало кто разводил цветы, а у матушки Александры всегда был богатый цветник. Садом с удовольствием занимались все Вознесенские, Ася это знала. Но почему-то ей и в голову не пришло вспомнить об этом днем.
   Она постояла в раздумье перед клумбой, повернулась и замерла, не успев сделать ни шага.
   На крыльце, облокотившись о перила, стоял Алексей. Он был в новом офицерском темно-зеленого цвета мундире. На ногах блестели лихо начищенные яловые сапожки.
   – Здравствуйте, Ася.
   Он быстро сбежал со ступенек, подошел. Она машинально сделала движение назад, но он поймал ее за руки.
   – Ну что вы. Я не кусаюсь и даже язык разучился показывать…
   – Неужели?
   Ася уже пришла в себя и заговорила в той манере, в какой привыкла общаться с ним и которая существовала у нее, похоже, специально для него.
   – Что же с вами произошло? Вы заболели?
   – Увы, Ася, я вырос.
   – Я заметила, – бросила она, осторожно убирая руки и продвигаясь вдоль веранды к крыльцу. Он действительно вырос за последний год. Она упиралась взглядом ему в грудь и должна была отметить, не только видит, но и чувствует перемену, произошедшую в нем. Он был так близко, что она уловила его запах. Кожа его нового ремня, табак и, вероятно, одеколон составляли волнующую смесь. Она поспешила взойти на крыльцо, он двинулся за ней следом.
   На пороге горницы они появились вместе, и все взоры обратились на них. За большим столом сидели все Вознесенские, кроме Владимира, который находился теперь на германском фронте.
   – Иннуся! Ну наконец-то! – обрадовалась Манечка. – Иди сюда!
   – Нет, сюда! – шутливо запротестовал отец Сергий. – У меня и местечко припасено по левую руку. По правую у меня сегодня вояка…
   Ася села рядом с отцом Сергием. С другой стороны от отца сел Алексей.
   – Узнала, Ася, Алешку-то? – рокотал священник. – Орел! Выше отца вымахал. Владимира, поди, перегнал?
   Алексей пожал плечами.
   – Куда ему до Владимира, – поддел Артем. – Тот уже орден Святого Георгия имеет.
   – Какие мои годы, – усмехнулся Алексей.
   – Перегнал, – повторил отец Сергий и повернулся к Асе: – Ну, чем не жених?
   Отец Сергий смотрел на Асю, которая не ожидала подобных разговоров и не знала, как себя вести, что отвечать.
   – Ты, батюшка, совсем гостью смутил, – вмешалась хозяйка. – Асенька, отведай кулебяки. Маша начинку готовила.
   – А чего ей смущаться? – не отставал отец Сергий. – Она у нас в доме не чужая. Выросла на глазах. У нас с ней секретов друг от друга нету. Правда, Ася?
   Ася кивнула, втайне молясь о том, чтобы отец Сергий перенес свое внимание на кого-нибудь другого. Но больше всего она сердилась на Машу. Почему не предупредила, что брат приехал? Нарочно ведь! Знала, что Ася не придет, коли будет знать, что Алексей дома. Прекрасно знает, что отношения между средним братом и подругой напряженные, так нет ведь!
   Ася через стол посылала сердитые взгляды подруге, но той хоть бы что! Сидит себе, ничего не замечает!
   Отец Сергий налил Асе в рюмку кагору.
   – Не грех отметить выпуск наших маленьких гимназисток. Пусть дорожка их будет гладкой!
   Ася пригубила вино.
   – Как дальше-то решила, Асенька? – наклонилась к ней матушка Александра. – Хозяева твои в Ярославль перебираются?
   – Да, Александра Павловна.
   – А ты-то как? С ними?
   – А ее замуж отдают! – неожиданно громко сказала Маша. Ася вскинула на нее глаза, но та даже не взглянула на подругу. Маша смотрела на Алексея, будто известие это предназначалось именно ему.
   – За кого же? – спросила матушка Александра.
   И снова за Асю ответила Маша:
   – За Антипа Юдаева! Завидный жених. Правда, папа?
   Ася не услышала, что ответил отец Сергий. Она вскочила, пробормотала извинения и побежала к двери.
   Выбежала в сумерки летнего вечера, хлопнула калиткой. Она бежала вдоль улицы, не замечая ничего вокруг. Выбежала на городскую площадь. Здесь только перешла на шаг, дошла до моста, свернула на набережную.
   Обида на подругу стучала в голове. Зачем она так? При всех… Ужасно! Ужасно… Что делать? Куда идти? Невозможно сейчас прийти домой, слушать восторженные вздохи Эмили…