Зорич Александр. На корабле утро

   Потом сутки законного отдыха после операции. Бильярд, тренажерный зал, партия в нарды с интернированным клонским офицером Дохшаном, веселый треп в столовой и какая-нибудь кинушка. И не про войнушку, а про любовь…
   Эта картина будущего благополучно просуществовала в моем мозгу около пятнадцати минут и по достижении нашим «Сэнмурвом» эшелона восемь тысяч была начисто смыта потоками объективной реальности, данной мне в ощущениях.
   Гигантская невидимая кувалда ударила по правой плоскости, все мы от неожиданности заорали. Флуггер резко клюнул носом, в недрах аппарата что-то важное натужно заскрипело, а затем лопнуло.
   – Доклад! – выкрикнул я, адресуясь к нашим пилотам.
   – Атакованы. Имеем повреждения.
   – Кем нахер атакованы?
   – С Синанджа говорят – чоругами.
   – Какое ваше решение?
   – Да какие могут быть решения? – на удивление спокойно ответили мне. – За нас уже все решено. Идем на вынужденную в Пролив.
   Синандж город большой, я бы даже сказал – обширный. Южная часть его туши разлеглась вдоль морского побережья континента. А северная – перебралась на длинный, с воздуха похожий на язык, остров. Среди прочего, на этом острове находится тот самый космодром, на который мы направлялись. Ну а Пролив – это, ясно дело, то, что отделяет остров от материка. Синий лоскут моря шириной в пару километров. Именно его в свете последних событий наш пилот и собрался проутюжить брюхом.
   Не успел я как следует осмыслить эту перспективу, как чудовищная перегрузка вдавила всех нас в кресла.
   Наш «Сэнмурв» перешел в отвесное пикирование и оставалось только молиться, чтобы оно не выродилось в неуправляемый штопор.
   – Отрыв от воздушного противника, – прокомментировал пилот. – Потерпите, братцы.
   Падали мы едва ли дольше минуты. Но поскольку я каждую секунду ожидал рокового удара о землю, эта минута хорошо запомнилась. Ну это уж как обычно.
   Однако пилот наш, Четвериков, оказался настоящим кудесником. Как ни прибеднялись и Четвериков, и все его сослуживцы насчет своих возможностей по пилотированию чужой, плохо освоенной машины, летунами они были все-таки знатными.
   Четвериков чисто вывел «Сэнмурв» из пикирования и вскоре выровнял его.
   У меня отлегло от сердца. Тело бросило в жар.
   Однако все худшее было еще впереди.
   – Синандж нас не ведет, – глухо сказал Четвериков. – Нет связи с землей. Вообще. Что там у них творится?
   – Да что творится, – отозвался второй пилот, его фамилии я не знал. – Ты вниз-то глянь… – и тут он сорвался на крик. – Нет, ты только посмотри!
   В это мгновение нечто – за неимением других терминов я называю это нечто «своей интуицией», а иногда «командирским чутьем» – буквально вырвало меня из кресла и поволокло вперед, к пилотской кабине. Нарушая летные инструкции, я ворвался во владения Четверикова.
   На меня никто не обратил внимания. То есть может и обратили, но реагировать – не отреагировали.
   Да оно и понятно. Впереди показывали такое шоу, с которым появление какого-то Степашина сравниться нисколечко не могло.
   Над Синанджем шел ливень. И, как мне показалось в первую секунду, бушевала гроза. Однако когда справа по курсу на земле разорвалось нечто столь же увесистое, как 600-мм снаряд линкора, я сразу понял, что свистопляска вспышек не имеет ничего общего с капризами природы.
   Поначалу было темновато – в Синандже дело к шло к полночи. Четвериков включил посадочные фары, но пока что их лучи освещали лишь канаты ливневых струй и бурлящую поверхность Пролива.
   Как садиться при такой видимости, мне лично было неясно. Хотя я и понимал, что пилот полагается в основном на приборы, а альтиметр у нас вроде был исправен.
   Не прошло и минуты как картина полностью изменилась.
   Вот справа от нас вспыхнуло первое рукотворное солнышко. За ним еще одно – сзади. И еще два спереди. Это наши артиллеристы на земле пустили в ход осветительные снаряды.
   Пошли подробности.
   Спереди на наш флуггер надвигался один из мостов, связывающих материк с островом.
   Слева прямо на наших изумленных глазах обрушилось одно из самых пафосных зданий Синанджа – кажется, это было управление Макранского филиала концерна «Кармаил».
   Облицованная изумрудной плиткой громадина (ее найдешь на половине открыток с видами Синанджа), похожая не то на молодую бледную поганку, не то на фаллос, сложилась внутрь самой себя.
   Рядом с ней мелькнул силуэт многоногого гиганта.
   Конечно же это был чоругский шагающий танк. Но в ту секунду я был совершенно не готов осознать это. И отчего-то решил, что вижу арочный космодромный кран (хотя откуда бы ему там взяться?).
   – Всем приготовиться, – сказал Четвериков будничным тоном. – Иду на снижение. Посадка будет жесткой. Поэтому не расслабляйтесь, – и, обращаясь лично ко мне, добавил: – Ты бы, Лева, хоть на пол сел…
   Но никакая сила в мире не могла заставить меня оторваться от лобового стекла. Я продолжал стоять, широко расставив ноги и упершись руками в заголовники пилотских кресел.
   На нас надвигались опоры второго моста – клоны называли его Мост Пехлеванской Доблести. Или Чести, точно уже не вспомнить…
   С моста куда-то вдаль долбили автоматические пушки – снопы трассирующих снарядов празднично расшивали черноту.
   Но вдруг некая неведомая сила, которой эти снаряды были как слону дробинки, ответила откуда-то издалека, да так веско ответила, что разом полыхнули призрачной голубизной две ближайших к нам опоры! Мост, выдержав секунду невесомости, посыпался в воду облыми кусками, каждый длиною с железнодорожный состав…
   Время встало.
   Было ясно, что если мы в принципе в состоянии разминуться с обломками моста, то это дело ближайших секунд.
   А если нет…
   – Прими влево, – вдруг выпалил я.
   Четвериков отчего-то беспрекословно послушался меня. Хотя по большому счету просто не имел права этого делать.
   Наш «Сэнмурв», чиркнув о воду законцовкой крыла, ушел из-под падающей тысячетонной дуры, разминувшись с нею в считанных сантиметрах. А с ее соседкой – в долях секунды.
   За кормой плюхнуло так, что наш флуггер буквально вжало пузырящимися водопадами в серую рябь Пролива.
   В сущности это и было началом посадочного пробега.
   Вот тут-то я наконец выполнил пожелание Четверикова. Я проворно опустился на пол, обеими руками вцепившись в пилотское кресло.
   Гидрофлуггер, лишенный крыльевого поплавка, сразу же начало закручивать.
   Четвериков, похоже, тормозил носовыми маневровыми дюзами. По крайней мере, за бортом засвистело и забулькало так, будто в воде плавился портативный реактор. Уханье, шипенье, машину раскачивает, как на качелях…
   Уже потом циклопы рассказывали мне, что до этого момента они были уверены, что все идет более-менее по плану. А вот когда заухало, кое-кто не на шутку перетрухнул…
   Я вдруг обнаружил, что на полу пилотской кабины плещется вода.
   – Четвериков, полундра!
   – Что?
   – У тебя вода на борту, – с идиотским смешком сказал я.
   – Что?!.. Ч-черт, действительно!
   – Тонем нахрен!
   – Надо поскорее причаливать!
   – Хорошо бы.
   На наше счастье, мы были достаточно близко от материкового берега. На честном слове Четвериков дотянул до приземистого продолговатого сооружения, которое я поначалу принял за причальный пирс базы гидрофлуггеров.
   И только выбравшись из «Сэнмурва», мы обнаружили, что это волнорез одного из городских пляжей.
   Нарушая все инструкции, я второпях поднял бронемаску шлема, а вслед за ней и прозрачное стекло. Вдохнул полные легкие ночного ливня. Поймал на язык несколько капель.
   У них был вкус войны.
   Вокруг меня сгрудились мои циклопы. Боевые скафандры делали тему непогоды неактуальной. И все равно – все стояли ссутулившись, нахохлившись, будто бы в спортивных костюмах на пляж вышли, а тут полило.
   Вполголоса делились впечатлениями – благо теперь было можно.
   Пока подтягивались последние, я лихорадочно соображал, что делать дальше. Тем более, что командование, похоже, о нашем существовании начисто забыло, а я на связь выходить пока не пробовал.
   Может, назрел момент?
   Я достал планшет-наладонник. Нужно было посмотреть на карту Синанджа и определить наконец, где именно мы находимся.
   Торопливо просматривая карту, я тем временем бубнил в микрофон. Открытым текстом, без позывных.
   – Говорит капитан Степашин… Командир девяносто второй роты осназ… Прошу ответить комендатуру Синанджа… Или другую командную инстанцию… Говорит Степашин Лев… Командир девяносто второй…
   Наконец мне отозвались.
   Незнакомый молодой голос говорил сбивчиво и, мягко говоря, не по существу.
   – Капитан? Капитан, очень хорошо, что вы здесь! Надо прикрыть Институт Аномальной Астрофизики! Там много раненых…
   – Кто говорит? – спросил я.
   Но он как будто не слышал.
   – …Перекройте подходы со стороны проспекта Героев Акмака! Может фугасы какие-нибудь заложите! Придумайте что-нибудь!
   «Какие, мать твою за ногу, фугасы?»
   – Кто это говорит? Здесь Лев Степашин. Нахожусь на восточной оконечности городского пляжа номер два! Это очень далеко от Института Аномальной Астрофизики…
   Стоило мне это проговорить, как где-то там, откуда отдавал свои несусветные указания молодой голос, что-то застрекотало, потом вроде как взрыв…
   И никакой больше связи.
   – Какая информация, отец? – спросил Свиньин.
   – Информации ноль.
   – И что теперь?
   За меня ответил пилот Четвериков, который с двумя другими членами своего экипажа тоже выбрался на волнорез, но, в отличие от моих циклопов, класть хотел на мои переговоры. Да и вообще, кажется – на всё. Пилоты тихо стояли в сторонке и курили, нарочито безразличные ко всему. Что не удивительно – после таких-то нагрузок.
   Поэтому когда Четвериков остервенело закричал «бежим!», для всех это стало откровением. Многие уже и забыли, что пилоты здесь, с нами.
   От чего мы должны бежать, стало ясно тут же.
   Со стороны острова к нам двигался исполинский шагающий танк.
   Точнее, направлялся он не совсем к нам. Но от осознания этого легче не делалось.
   Медленно вздымая конечности, танк брел, так сказать, по колено в воде, по направлению к клонскому яхт-клубу.
   Строго говоря, это зрелище само по себе страха не вызывало – подумаешь, техника, кто ее не видел, да на любом космодроме подобной машинерии целые стада!
   Но вот то, как он при этом садил из плазменных пушек!.. По хребту пробежал холодок.
   Дух мы перевели лишь в кипарисовой роще, на вершине утеса, откуда расходился петлистый веер канареечно-желтых водных горок.
   Я едва дышал. Скакать в боевом скафандре по Тэрте после того, как уже наскакался в нем по Урмии – это, я вам скажу, любого чемпиона восьмиборья с ног свалит.
   То есть «Валдай» хороший скафандр, конечно. Но электромышцы у него слабоваты, а главное – питания надолго не хватает, особенно в условиях повышенной тяжести, как на Урмии. По одному комплекту запасных батареек большинство моих циклопов успело уже сменить там, возле «Гневного», а вторые комплекты, увы, утонули вместе с «Сэнмурвом».
   – Раздеваемся, мужики, – сказал я. – Из рейдовой экипировки приказываю оставить только ботинки и шлемы.
   Без скафандров, в одних лишь черных облегающих трико, все мы были похожи на неизвестных науке человекообразных амфибий.
   Четвериков и его экипаж тоже были хороши. Они сняли свои «Граниты» и остались попросту в семейных трусах.
   – А вы чего поддевку не надели? Вам же положено что-то…
   – Да оно, конечно, положено… Но только жарко, – извиняющимся тоном сказал Четвериков.
   – Вот был «Витязь с тигровой шкуре», помните, в школе изучали? – сказал Арбузов. – А вы будете витязи в полосатых труселях!
   Циклопы заржали. Пилоты с ними в унисон.
   – Мужики, внимание! Обстановка мутная. Никаких указаний сверху получить не удалось. Поэтому я принял решение самостоятельно выходить в район военного городка при гидродроме. Мы сейчас находимся вблизи Приморского шоссе. Соответственно, наша задача – выйти на него и двигаться на восток. Бросок будем осуществлять бегом. При встрече с противником разбиваемся на мелкие группы, каждая из которых продвигается самостоятельно. Точка сбора – диспетчерская башня гидродрома.
   – А может, к центру города двинемся? – предложил Арбузов. – Там, наверное, жарко…
   – Вот именно: жарко. Нас, таких нежных, сразу поджарят, – сказал Щедролосев.
   – Попахивает трусостью перед лицом противника, – вполголоса заметил Свиньин.
   Я понял, что пора вмешаться, обвел циклопов усталым взглядом и сказал:
   – Товарищи, у нас сейчас нет никаких, подчеркиваю, никаких средств борьбы с шагающими танками чоругов. Поэтому я, как отвечающий за вас командир, не имею права бросать вас с бой с качественно превосходящим противником. Это будет не бой, а бойня. Я вывожу вас в военный городок именно потому, что надеюсь найти там адекватное оружие и боевые машины. Тогда и о центре поговорим, где жарко… Вопросов нет? Выполняем.

Глава 5. Шагающие танки на Приморском шоссе

    18 августа 2622 г.
    Город Синандж
    Планета Тэрта, система Макран
 
   Военный городок.
   Не верилось, что мы покинули его всего лишь пятнадцать часов назад. Больно много всего изменилось…
   Начать с того, что почти все стекла в окнах осыпались от ударной волны.
   Ограда хранила следы спешного выезда десантно-штурмового батальона по тревоге – в ней зияли проломы шириной аккурат с бронетранспортер «Зубр».
   «С пониманием относимся», – подумал я.
   Газонов, засаженных нежными петуньями и пахучими чернобривцами, тоже больше не было. Пестрые куртины превратились во взрытую колесами и гусеницами пашню. Местная глина, красно-желтая, с зелеными прожилками, пахла свежо и тревожно.
   Но, вопреки худшим моим ожиданиям, нас все-таки встретили. Младший лейтенант в камуфляжном балахоне, поверх которого был надет бронежилет высшего класса защиты, вырос перед нами с автоматом наперевес и рявкнул:
   – Стой, кто идет!
   – Спокойно, младшой, – сказал я. – Осназ. Свои.
   – Вы откуда взялись?
   – С Урмии прилетели. На «Сэнмурвах».
   – А что на Урмии? Тоже воюем?
   – Воюем… Так, младшой, ты мне зубы не заговаривай. Доложи обстановку и все такое.
   Моя простая просьба повергла младшего лейтенанта Шарова, хотя эту фамилию я услышал значительно позже, в состояние ступора. Он почесался, переступил с ноги на ногу, даже закурил!
   И лишь потом сообщил:
   – Ну… как бы вам сказать… раненых много… там… – он махнул рукой, указывая вглубь городка. – Весь наш батальон воюет… У меня два отделения… Сторожим территорию части… Связи нет…
   – Лучше не бывает, – вздохнул я. – Вольно, лейтенант. Можешь идти.
   Но Шаров не двинулся с места. Он продолжал ошалело разглядывать моих ребят в трико и четвериковских витязей в полосатых труселях.
   – А можно вопрос? – спросил лейтенант, жадно затягиваясь.
   – Валяй.
   – А почему вы это… не по форме одеты? Вид такой странный…
   – Ты, младшой, осназовский скафандр боевой когда-нибудь видел?
   – Ну видел.
   – Сколько он весит, представляешь?
   – Ну… килограммов десять… как-то так…
   – А сорок восемь не хочешь?
   – Ничего себе… – впечатленно протянул младший лейтенант Шаров.
   – Вопросы еще есть?
   – Да нет… Если сорок восемь, тогда понятно…
   Первым делом я повел циклопов на склад.
   Конечно, искушение завернуть в столовую (которая как раз попалась на нашем пути) и наконец-то пообедать было велико. Но я мужественно переборол его. И помог перебороть другим.
   На складе я приказал всем набрать столько противотанковых средств, сколько возможно унести. Там же мы кое-как оделись. На мне повис мешком чужой комбез, но да хрен с ним, не до изысков.
   Взвод Арбузова и все наши саперы получили от меня приказ выдвинуться за шоссе и подготовить рубеж противотанковой обороны.
   Большинство остальных бойцов я распределил по периметру военного городка, строго наказав бить чоругскую шагающую машинерию только по ходильным конечностям. При этом я распорядился вывести из боксов шесть наших штатных бронемашин «Тарпан».
   Не то чтобы я собирался послать их в самую гущу боя. Нет. Гуща боя подождет. А вот мобильный резерв нам очень даже нужен.
   Сам я, прихватив с собой Щедролосева и двух связистов, направился к диспетчерской башне гидродрома.
   По пути мы с ними спорили, будет ли электричество на лифтах. Я говорил, что не будет. Так и оказалось. Иногда я просто ненавижу себя. Какую гадость я ни предположи, все сбывается. Нет бы сбывалось то, что думает добряшка Щедролосев!
   Я намеревался попасть на самый верх башни, а это добрые пятьдесят метров.
   Не успели мы подняться до середины, как началось.
   Со стороны шоссе послышался громкий, ритмичный перестук. Словно железные петухи взялись клевать алюминиевое зерно.
   Звук этот был мне внове и ни с чем особенно гнусным не ассоциировался. И напрасно! Ведь шагающие танкетки, которые этот звук издавали, легко могли тягаться по вредоносности с тяжелыми танками прорыва.
   В следующую секунду танкетки открыли огонь из плазменных пушек.
   А вот этот звук был мне знаком. Еще как знаком!
   Урчащий, хлопающий, потрескивающий. Звук, который могли бы издавать гигантские меха, раздувающие адскую топку.
   Мы миновали очередной лестничный пролет. Наблюдательный Щедролосев, мазнув лучом фонарика по серым решетчатым дверям, крикнул:
   – Командир! Здесь выход на смотровую!
   С секунду поколебавшись, я приказал:
   – Туда. Только осторожно.
   На ходу снимая с предохранителей противотанковые гранатометы, мы вчетвером прокрались на балкон.
   Балкончик жил еще по мирному времени. Там стояли два плетеных кресла, между ними – столик, под которым скучала пустая бутылка из-под лимонада. Пепельница лопалась от окурков. Под столиком хлопала крыльями позавчерашняя клонская газета «Правда Синанджа». На развороте – материал о шалостях детенышей тюленей, которые были замечены невдалеке от городского пляжа.
   Все это нам открыла яркая вспышка. Затем по глазам ударило контрастным мраком и, проморгавшись, я увидел то, ради чего мы на этот балкон вышли.
   Чоругские танкетки – а было их больше десятка – с какой-то сюрреалистической легкостью бежали по Приморскому шоссе.
   От угловой сторожевой вышки военного городка их отделяло каких-то сто метров. Я впервые видел чоругские танкетки вживе и был поражен тем, как легко и размашисто они двигают четырьмя верхними манипуляторами, а, точнее, тем, что эти движения не наносят никакого урона их устойчивости. Это была настоящая ксенотехника – построенная на непривычных нам, землянам, кинетических принципах.
   Танкетки, разумеется, не просто бежали и прыгали. Они еще и стреляли. В основном из плазменных пушек.
   Их цели с нашего балкончика не просматривались. Но, насколько можно было судить, пока что они вели бой не с моими циклопами. А с кем тогда? Ответа я не знал.
   Я не сомневался в профессионализме своих взводных, я был уверен, они дадут танкеткам подойти как можно ближе. Тогда люди Арбузова смогут ударить по ним управляемыми кумулятивными минами и слаженными залпами противотанковых гранатометов. Но какой-то идиот из подчиненных младшего лейтенанта Шарова не дал моим надеждам сбыться…
   Сторожевая вышка разродилась длинной, истеричной очередью крупнокалиберного пулемета.
   Пули ударили в верхнюю боевую платформу одной из танкеток и свечой ушли на рикошет.
   Все танкетки разом замерли, как бы принюхиваясь.
   Затем их платформы развернулись на вышку.
   Дружно зашкворчали плазменные пушки. Воздух разорвало истошным криком заживо поджаренного пулеметчика…
   Стыдно признаться, но в тот момент я не испытывал к несчастному ни капли жалости. Только злость – ведь он привлек к нам внимание этих монстров!
   – Рота, говорит Степашин, – зашипел я в микрофон рации. – Не открывать огня без моего приказа. Сидите тихо, как ветошь, даже если раки будут вам по загривкам топтаться. Взводные, как поняли?
   Пока я выслушивал доклады взводных, танкетки успели подойти к ограде военного городка.
   Шесть остались стоять цепью на шоссе. Остальные двинулись на нас – как видно, проводить зачистку.
   Гибель пулеметчика научила уму-разуму людей младшего лейтенанта Шарова. По крайней мере, геройствовать никто из них не рвался. Повисла гнетущая тишина, нарушаемая разве что хрустом ящиков – танкетки как раз шли через складские задворки.
   – Все бьем гранатометами по крайней левой танкетке, – сказал я Щедролосеву и связистам. – Строго по моей команде.
   Я потянулся к предохранителю гранатомета и дважды попытался поставить его в боевое положение, пока не сообразил, что уже сделал это, выходя на балкон.
   Приладил трубу на плече.
   Включил ночной визир.
   Прицелился в шарнирный узел, которым боевая платформа танкетки крепилась к опорной.
   – Огонь! – выдохнул я в микрофон, нажимая на спусковую гашетку.
   Меня услышали. Загрохотал буквально каждый куст.
   На шоссе многократно заухало – это срабатывали кумулятивные мины.
   Каждая из мин выплевывала четыре боевых ядра – оранжевых огненных шара, способных прожечь тот же «Сэнмурв» от носа до кормы.
   Одновременно с этим все, способные держать оружие, разрядили свои одноразовые гранатометы – кто в ходильные конечности, а кто и в брюхо танкеток.
   Кажется, кто-то орал что-то духоподъемное, приличествующее случаю. Но разобрать что именно в таком содоме было невозможно.
   Позволить себе наслаждаться зрелищем мы, к сожалению, не могли.
   Представляя возможности инопланетной техники по засечке вражеских огневых позиций, мы опрометью убрались с балкона и покатились по лестничным пролетам вниз.
   И правильно. И вовремя.
   Ревущая плазма буквально перерезала башню пополам – как раз по балкону.
   – Суки! – заорал Щедролосев. – Суки, мать вашу душу!
   – Мне за шиворот гребучей окалины насыпало! – пожаловался один из связистов. – Кусается, тварь!
   Не давая себе отдышаться, мы добрались до первого этажа. Сбоку от лестницы фосфоресцировала свежая, на русском языке надпись: «Подземное укрытие личного состава.»
   Попросту говоря, бункер.
   Ах, какое искушение было спуститься туда, растянуться на полу – хотя бы на пять минут – выпить, что ли, воды…
   Но нет.
   Как командир своей роты и просто как русский солдат я не имел на это права.
   У выхода мы замерли. Сейчас надо быстро-быстро выскочить, перекатом уйти в сторону от башни, отыскать себе новую огневую позицию и продолжать до полного удовлетворения.
   Я как раз собрался толкнуть эту мудрую мысль Щедролосеву и связистам, когда заметил – на всех троих лица нет. Щедролосев дышал так тяжело, что, казалось, сейчас просто свалится замертво. Один из связистов был ранен. Второй как-то совсем уж патологически истекал потом. Его лицо было красным, как свекла.
   И тут я понял: пришел черед «Второго дыхания» – так мы называли препарат СПOД-4, то бишь стимулятор персональный общего действия четвертого поколения.
   Вообще-то я противник всей этой синтетической дури. Считаю ее немногим лучше наркотиков. Для организма она вредна, бойца в конечном итоге расслабляет (зачем рассчитывать на свои силы, если можно уповать на успехи российской химии?), подрывает веру в себя (это кто сделал – я или стимулятор?). За всю службу я разрешал своим пользоваться «Дыханием» лишь дважды. Но тут…
   В общем, я посмотрел на них и понял: пора.
   – Так, орлы. Достали инъекторы и укололись.
   – Ты серьезно? – не поверил Щедролосев, уж он-то мои принципы знал отлично.
   – Абсолютно! – бросил я и подал пример товарищам.
   Химия действовала быстро. Мозг словно протерли тряпочкой от пыли. В глазах посветлело. Кровь быстрее побежала по жилам.
   Я знал, что расплата за стимуляторы будет тяжелой – головная боль, ломота в суставах, бессонница. Но все это потом, часов через десять. А сейчас нам надо быть быстрыми, свежими и нахальными.
   – За мной с интервалом три секунды! – скомандовал я.
   Рванул дверь на себя.
   Выпрыгнул в ночь.
   Сразу же упал. Два переката влево. Бросок в сторону. И еще два переката.
   Мои инстинкты осназовца, опережая сознание, искали укрытие – какую-нибудь складочку местности, хотя бы самую призрачную защиту от всевидящих чоругских сенсоров.
   Как назло, вокруг башни как катком проехались.
   Я чувствовал себя клоуном на арене. И что самое плохое, у меня был как минимум один зритель.
   Плотные клубы дыма сдвинула в сторону властная ладонь ночного бриза и я обнаружил, что в такт моим броскам мечется единственная уцелевшая конечность израненной танкетки.
   Ствол пушки чутко отслеживал мои перемещения. Но пилот танкетки отчего-то медлил.
   Не то игры у них, у раков, такие…
   Не то шла накачка стрельбового конденсатора…
   Полоса сплошного поражения плазменной пушки – не меньше пяти метров. Очередные кульбиты были полной бессмыслицей.
   В предсмертной тоске я выпустил весь магазин «Нарвала» в жерло чоругской пушки. И, разумеется, не попал.
   Наш брат военный обожает рассказывать о таких моментах – на границе между «я есть» и «меня нет». Мол, вся жизнь пронеслась, влажные глаза любимой, первые шаги малыша, первое построение на плацу и прочее в таком духе.