От автора

   Будут ли войны в будущем? Боюсь, да. Уж по крайней мере военные останутся точно. Но с кем могучее, технически развитое человечество, Сверхчеловечество станет воевать? Каковы будут цели этих войн, каковы средства их ведения? Эти вопросы всегда волновали писателей-фантастов, и здесь я исключением не стал.
   Впервые «Топоры и Лотосы» увидели свет в известном фантастическом журнале «Если», и среди читательских откликов мне не однажды встречались вопросы: «Отчего ваше человечество будущего столь неприглядно? Отчего так агрессивны военные, недальновидны аналитики, жадны политики?»
   Признаться, оригинального ответа на этот вопрос у меня нет. А неоригинальный ответ прост: если тенденции социокультурных трансформаций, которые являет нам день сегодняшний, сохранятся и окрепнут, у нас не будет никаких оснований надеяться, что спустя несколько веков мы попадем в сияющий новый мир высоких отношений и подлинно гуманистических ценностей – условно говоря, в мир братьев Стругацких, мир Полдня. Люди «Топоров и Лотосов» достигли технологических высот и освоили просторы галактики, научились глотать гигабайты информации, как микстуру, и перестраивать человеческий организм, превращая лучших бойцов своих армий в неуязвимых активантов. Однако общество, сделавшее своими кумирами информацию и технологию, со всей неизбежностью будет иметь ахиллесову пяту. И тойланги – разумная инопланетная раса – будут искать ее, пока не отыщут. Что будет означать для людей поражение в войне с тойлангами?
   Рассказ об этом я вложил в уста Искандера Эффендишаха, полковника военной разведки (Бюро-9), – человека не менее остроумного, чем я, но куда более выносливого и отважного.

Топоры и Лотосы

1
Большой художник работает крупными мазками

   Космический пейзаж на экранах был убогим, как личное дело интенданта Луны.
   Патрульный крейсер «Симитэр» степенно швартовался ко второму ярусу башни регламентного обслуживания. Башня была прозвана репортерами НС-новостей Пятым Интернационалом за характерную конструкцию, на практике воплотившую фантазию старинного русского футуриста Татлина.
   Гигантский мобил-док «Бетховен» вчера завершил ремонт повреждений, полученных во время рейда тойлангов на нашу передовую базу в секторе Свинцового Солнца. Полчаса назад «Бетховен» завершил расстыковку с Пятым Интернационалом и теперь медленно отползал прочь от Паллады, готовясь к выходу на джамп-траекторию.
   Три легких корвета класса «Фламинго» болтались на высокой орбите Паллады с выключенными маршевыми двигателями. Они дожидались, когда неповоротливый «Бетховен» завершит свой скучный маневр.
   Капитаны корветов имели приказ взять мобил-док под свою опеку и сопроводить его в район Сандеи, где концентрировались главные силы нашего флота.
   Мобил-док должен был сменить отработавшие двигатели на двух крейсерах 5-й бригады линейных сил, а затем, под прикрытием кочующих крепостей Сандеи, служить передовой базой снабжения и госпиталем на две тысячи капсул для личного состава флота и десанта. Предыдущий госпиталь, спецтранспорт «Парацельс», был уничтожен диверсионной группой тойлангов две недели назад вместе со всеми пациентами, персоналом и неконвенциональным складом боеготовых торпед.
   Корветы, мобил-док, «Симитэр» и четыре смешанные батареи противокосмической обороны – вот все, чем располагали мы в секторе Паллады.
   Больше и не требовалось. Война велась по всей галактике, но никогда не подходила к Солнечной системе ближе чем на пять парсеков.
   Мы вели войну уверенно и неторопливо. Враг номер один отступал к своей метрополии, системе Франгарн. Казалось, еще один натиск – и тойланги примут наши условия капитуляции, которые отбросят их в век парусных флотов, двуручных мечей и вялотекущих экспериментов с природным электричеством.
   Служба офицера бортбезопасности чем-то сродни любительскому огородничеству. Баклажаны на грядках поливает автоматика, а ты лежишь в гамаке и дуреешь от безделья. Хочешь почувствовать себя героем? Берешь в руки лейку, трудишься полчаса, а потом... потом снова гамак и единение с внутренним «Я».
   Ладно еще присматривать за порядком на настоящем боевом гиганте – дредноуте или кочующей крепости. Там большая команда, много молодежи, там иногда хулиганят у стойки бара, и бортбезопасность получает шансы раз в неделю поиграть мускулами, растаскивая буянов. Опять же: дредноуты все-таки бывают в деле. На борту бушуют пожары, под взорванным реактором от жара лопается бронепалуба и... да-да, есть упоение в бою!
   В службе на «Бетховене» упоения не было и быть не могло. Живого отклика в моей душе не встречал и тот факт, что мои полномочия равнялись капитанским. И даже в чем-то их превосходили.
   Полномочия... привилегии... статус...
   Майор моего возраста – слезоточивый анекдот. Я же накануне перевода на должность начальника бортовой безопасности «Бетховена» получил знаки различия старшего лейтенанта. Ох плохо быть королем сапожников...
   В число моих привилегий на «Бетховене» входили: каюта с иллюминатором и живым фикусом; персональное кресло на ходовом мостике; право потребления новостей в любое время дня и ночи.
   Пока наш док выходил на джамп-траекторию, я как раз и намеревался реализовать это право – под косыми взглядами капитана, навигатора и трех помощников, которые в отличие от меня занимались на ходовом мостике какой ни есть, но работой, а не сосредоточенным убийством времени.
   Я достал инъектор и коробочку с новостными пилюлями. Непотребленных новостей было полно: война, спорт, война, политика, война, экономика, война, спорт, война, наука, война, война, война.
   Неудивительно, что красно-желтых пилюль у меня скопилось так много: жестокая цензура Бюро-9 превращала военные новости в очень своеобразный продукт. Потреблять его было непросто.
   Типовой сюжет: интервью с бойцами элитных подразделений (обычно – берсальерами) на фоне поверженной неприятельской техники.
   Типовой тон репортера: озабоченный, вдумчивый, заискивающий.
   Типовое настроение элиты: яростно-воодушевленное. Глаза горят демоническим огнем.
   На вопросы про жизнь – ответы в духе «На линии огня нет командиров и подчиненных, мы все одна семья». На вопросы по существу – «Мы получили приказ работать цель... Мы работали цель... Отработали цель... Потери?.. На войне как на войне!».
   Правда, насчет «работать цели» – это пилоты. Элитная пехота в интервью всегда говорит «выброска»: «попрыгали на выброску», «сходили в выброску», «пришли из выброски».
   В конце сюжета – дежурное: «Ну что, ребята, следующее интервью уже на Эрруаке?»
   В ответ – нечленораздельное, но одобрительное мычание.
   Последний, художественный, так сказать, штрих репортажа: спины солдат, уходящих в ядовитый инопланетный туман.
   Вот так. Поэтому военные новости я потреблял нерегулярно. И вовсе от них отказался бы, если б не безотрадное безделье на «Бетховене».
   Я метил в пилюлю «наука», но так уж получилось, что мой ноготь подцепил одну из красно-желтых с войной. Значит, судьба.
   Вздохнув, зарядил ее в инъектор. Полюбовался, как пилюля стремительно превращается в бесцветную жидкость. И, уперев жерло инъектора в шею, нажал на спуск.
 
   Примерно минуту молекулярные агрегаты с записью новостей добирались до моих нейронных цепей и подготавливали весь химизм, необходимый для временной подмены реальной входной информации на суррогатную. Наконец гипервирусы умостились на моих нейронах как следует, обменялись сигнальными рибонуклеидами, синхронизировались – и понеслось!
   Перед глазами вспыхнул логотип НС-новостей. После призывных фанфар и сублоготипа «Война за право быть» пошла реклама.
   «Помоги флоту – купи Колизей».
   «Часы Occident считают наносекунды до победы».
   «Вечный двигатель невозможен! Настанет время и для „Энджин“.
   (Титр сладострастного рекламного сплэша: парочка три полные минуты психовремени занимается любовью в нарочито монотонном ритме, и когда потребителю уже начинает казаться, что его будут мучить вечно, мачо и мучача откидываются на смятые простыни и радостно хватаются за сигареты «Энджин».)
   Реклама окончилась. Вокруг меня сгустились светло-желтые стены и мягкая мебель кают-компании какого-то военного звездолета. Разумеется, нашего. За одним из столов над дымящейся чашкой чая сидел популярный репортер Клим Бершов. Его умные, чуть озабоченные глаза смотрели мне точно в переносицу.
   Я сидел напротив Бершова в удобном неглубоком кресле. Передо мной на столе стояли два стакана и две чашки. Вода, апельсиновый сок, чай, кофе.
   Я выбрал чай.
   За что все любят новости в пилюлях? Вкус напитков прорабатывают на совесть. Есть кофеманы, которые по десять раз на дню новостями колются только ради условно бесплатных вкусовых ощущений – сами-то пилюли удовольствие недешевое.
   Стоило мне отхлебнуть чаю, как Бершов заговорил:
   – Мы с вами находимся на борту транспорта «Кавур». Здесь расположен штаб одного из десантных соединений, которому послезавтра предстоит атаковать Эрруак – последний оплот врага. На «Кавур» только что прибыл командующий передовым эшелоном высадки контр-адмирал Алонсо ар Овьедо де Мицар.
   «Куда смотрит Бюро-9?!»
   Если б хитрый химизм пилюль не давил все негативные психосоматические реакции потребителя в зародыше, я обязательно поперхнулся бы чаем. Клим Бершов только что разгласил дуплетом две тайны: название штабного корабля и имя одной из ключевых персон Оперативной Ставки Флота!
   – Адмирал любезно согласился уделить нашему каналу несколько минут, – продолжал Бершов, – и раскрыть некоторые секреты нашей несокрушимой обороны, давно занимавшие умы миллиардов людей во всей галактике. Да и среди тойлангов, – репортер тонко улыбнулся, – найдется немало любопытствующих, готовых распрощаться с половиной своих плавников, только бы узнать побольше о таинственном «Поясе Аваллона», о котором раньше можно было говорить лишь намеками...
   Легок на помине, вошел Алонсо. Ответив на приветствие Бершова резким кивком, он занял свободное кресло.
   – Господин адмирал, не хочу злоупотреблять вашим временем и терпением нашего гостя, – репортер кивнул в мою сторону, – а потому сразу задам самый острый вопрос: почему тойланги ни разу не пытались атаковать непосредственно Землю и другие планеты Солнечной системы? Ведь подпространство позволяет флоту любой численности подобраться к Земле вплотную. А дредноутам врага достаточно нескольких минут, чтобы уничтожить на нашей родной планете все живое!
   Я знал Алонсо лично и по его недовольным гримасам сразу понял, что нашего рыцаря высокой оперативно-штабной культуры раздражает каждое второе слово штатской обезьяны. И обращение «адмирал» (к контр-адмиралу!), и безграмотное «подпространство», и газетный штамп «уничтожить все живое».
   Впрочем, Алонсо давал это интервью по высочайшему приказу главкома, то есть был вынужден считать его боевым заданием. Поэтому он справился с раздражением и довольно дружелюбным, чуть снисходительным тоном объяснил:
   – Все дело в блок-крепостях, расположенных на поверхности четырехмерной сферы в пространстве Аль-Фараби или, как вы выражаетесь, в подпространстве. Все нелинейные подходы к Солнечной системе, все Ячейки, Ребра и Лопасти Аль-Фараби контролируются этими сооружениями. Любое возмущение в нелинейных структурах заблаговременно обнаруживается автоматикой блок-крепостей. А интерференц-генераторы крепостей вырабатывают пучок встречных, противофазных возмущений...
   Контр-адмирал выдавал военные тайны пачками. Я уже ничему не удивлялся и слушал Алонсо вполуха. Я-то по долгу своей былой службы в силовой и общей разведке примерно представлял себе, как устроена наша нелинейная космическая оборона. Но неужели в благоприятном для нас исходе всегалактической бойни не осталось ни малейших сомнений? И накануне штурма Эрруака было решено выставить на потребу публике святая святых нашей военной технологии?
   – Позволю себе перебить вас, адмирал, и напомнить нашему гостю, что любой корабль – например, дредноут тойлангов, – представляет собой в подпространстве волну, бегущую по Лопасти Аль-Фараби...
   – Не волну, а пучок волн, – поправил Алонсо. – Но упрощенно, конечно, можно говорить о волне. Соответственно, интерференц-генераторы крепостей делают так, чтобы летящий в пространстве Аль-Фараби дредноут тойлангов попросту сгинул без следа, уничтоженный аналогичной встречной волной, идущей в противофазе.
   – Как просто! Как красиво! – Бершов довольно убедительно симулировал энтузиазм любознательного полузнайки при встрече с новым чудом технологии.
   – Это не так-то просто. – Контр-адмирал самодовольно ухмыльнулся. – Это, я бы сказал, чертовски сложно. И адски дорого. На каждый запуск интерференц-генератора для уничтожения объекта в нелинейном пространстве уходит примерно столько же энергии, сколько и на изготовление этого же объекта с нуля. Хочешь уничтожить крейсер – затрать те же гигаватты, которые требуются на его постройку.
   – С натурфилософской точки зрения, – ввернул Бершов, – это легко понять. Уже Лукрецию было ясно: «из ничего – ничто», то есть законы сохранения энергии и материи...
   – Лукреций? В моем штабе нет такого офицера! – рявкнул Алонсо.
   Это была допотопная шутка из малого типового набора, который кадровые военные используют, чтобы поднять свой рейтинг в глазах развитых школьников и молодых мичманов.
   После секундной паузы репортер и контр-адмирал на пару залились взаимопонимающим смехом.
   – А позволите задать неудобный вопрос? – спросил Бершов, когда оба отсмеялись. При этом репортер заговорщически подмигнул мне – пожалуй, чересчур фамильярно.
   – Спрашивайте, – со вздохом разрешил Алонсо.
   – Эта система нелинейной обороны, которая, насколько я понимаю, и называется «Поясом Аваллона», она... надежна?
   Контр-адмирал построжел.
   – Ваш Лукреций случайно не писал, что абсолютно надежных систем не бывает? Так вот: их не бывает. Вероятность уничтожения целей нашими блок-крепостями – восемьдесят процентов. Это значит, что на учениях бесследно исчезали каждые четыре корабля-мишени из пяти...
   Алонсо помолчал немножко, давая психозрителям время осознать эту статистику, и продолжил:
   – Но какой адмирал, хоть землянин, хоть тойланг, отважится атаковать, когда знает, что еще до выхода из пространства Аль-Фараби, то есть до начала линейного сражения, он потеряет восемьдесят кораблей из ста? Кто согласится дать противнику такую фору? А ведь в Солнечной системе уцелевшие корабли будут встречены сорока пятью вымпелами Флота Метрополии! К этому следует добавить, что блок-крепости работают и как посты дальнего обнаружения. На расстоянии в несколько часов реального хода корабль засекается по вторичным возмущениям на Ребрах Аль-Фараби. Информация мгновенно передается в штаб и сразу же доводится до всех флотов, разбросанных по галактике. На случай массового вторжения предусмотрена тревога «Красный Смерч», по которой производится экстренный отзыв сотен боевых кораблей в Метрополию.
   – Как я понимаю, «Красный Смерч» не объявлялся ни разу?
   – Не объявлялся. А жаль – тойланги остались бы без всего флота, и война была бы выиграна в один день. Но они не настолько глупы... Вот «Белый Смерч», то есть попытки одиночного проникновения вражеских разведчиков, случался трижды. И все три раза разведывательные рейдеры тойлангов бесследно растворялись в нелинейном пространстве, уничтоженные блок-крепостями. После этого тойланги перестали появляться в окрестностях Метрополии. Тойланги выяснили границы нашего могущества и больше рисковать не решаются.
   – Тем более что в последнее время им все больше приходится думать об обороне собственной планеты, верно?
   – Именно так. А теперь – не обессудьте, мое время вышло. Я должен вернуться к своим прямым обязанностям: рисованию больших красных стрелок на штабных картах.
   Бершов вежливо улыбнулся.
   – Так что, адмирал, следующее интервью будет уже на Эрруаке?
   – Следующее интервью будет на Земле. Правительство напомнило Ставке, что главная задача боевого планирования высадки – сбережение жизней наших солдат. Если сохранность биосферы и физическая целостность Эрруака войдут в противоречие с минимизацией наших потерь...
   Тут наконец проявились следы деятельности цензуры, о которой я уже и думать забыл. Контр-адмирал заткнулся на полуслове, стены кают-компании исчезли, и после второй порции рекламы моя высшая нервная деятельность вернулась в накатанное русло.
 
   Я вновь обнаружил себя на ходовом мостике «Бетховена». Согласно часам, я пребывал в бессознательном состоянии двадцать семь секунд.
   Норма. Обычная секунда равна примерно минуте психовремени, которое является мерой информационного обмена в наведенных новостных галлюцинациях. Это, кстати, в прошлом веке считалось главным аргументом в пользу перехода на новостные пилюли: экономия времени в пятьдесят и более раз!
   Ясно, что за полминуты в большом мире мало что изменилось. «Бетховен» от Паллады отползал, «Симитэр» к ней подползал...
   Все произошло быстро.
   «Пояс Аваллона» был одновременно прорван в трех секторах.
   Р-раз! —
   вокруг Паллады с интервалом в пару секунд одна за другой вспыхнули сорок звездочек;
   операторы батарей ПКО в полнейшем непонимании констатировали, что визуально наблюдаемые звездочки по данным радаров и грависканеров являются боевыми кораблями первого класса;
   ответ на запрос «свой-чужой» – отрицательный;
   «Боевая тревога! „Красный Смерч“! Нет, Семь Бездн Аль-Фараби под вашей задницей, повторяю: боеваятревога!!!»
   Два! —
   плотные клинья торпедных стай, паника, вспышки квантовых установок ближней обороны;
   огонь, океаны лилового и оранжевого пламени, красный смерч, грохот захлопывающихся дверей; компьютеры опережают наводчиков, хриплое «ур-ра» – это рассыпался на молекулы первый крейсер тойлангов, вслед за ним исчезают в громоздящихся разрывах торпед еще три; на входе в боевой пост кто-то орет не своим голосом – автоматическая переборка перебила бедолаге голень.
   Три! —
   тойлангов все больше;
   вслед за первой штурмовой волной, составленной из устаревших типов кораблей и отданной на заклание нашей ПКО, из подпространства выходят линейные силы флота – стройные, изящные красавцы, похожие на алмазные сосульки, источенные черными прожилками батарей ближней обороны и закутанные в призрачное дрожание защитных полей;
   ясно: тойланги уже выбросили в районе Паллады больше сотни кораблей первого класса;
   против них выходят лишь семнадцать вымпелов Флота Метрополии.
   Где же остальные?!
   – Сир, только что приняты сообщения из сектора Трансплутона и из Пятого Октанта: «Красный Смерч».
   – К дьяволу, без них все ясно. Сколько нам еще болтаться на джамп-траектории?
   – Три минуты восемнадцать секунд. Но, сир, мы числимся в основных списках флота и считаемся боевой единицей. Мы не имеем права покинуть сферу боя без приказа вышестоящего начальника.
   Не знаю, что думал по поводу бредней своего старпома капитан Гриффин ап Гриффин, но в этот момент противник атаковал наш несчастный док. Нам очень повезло, что вся мощь удара сосредоточилась на Палладе и кораблях Флота Метрополии, а нам достались лишь несколько торпед. К тому же нас поддержали огнем корветы.
   Только две «бешеные торпеды» смогли прорваться через заградительный огонь и лопнули в нескольких километрах от мобил-дока, выбросив тучи мелких реактивных снарядов с кассетными боеголовками. Обычно такие штуки используют для экологичного уничтожения площадных планетарных целей вроде солнечных энергоустановок или антенн дальней связи. В нас их выпустили явно по недосмотру.
   Основную массу снарядов приняло наше непомерно раздутое чрево, в котором могли вольготно разместиться четыре корвета или суперкрейсер. Но несколько штук задели и кое-что жизненно важное.
   Первоклассная док-камера мгновенно превратилась в решето, заполненное вакуумом, а боевой пост, в котором я вел бесплодное общение со старпомом, – в угольно-черную пещеру, где воцарились безмолвие и безвременье.
* * *
   Наконец кто-то тихонько рассмеялся. Весьма нервно, замечу.
   – Господа, у меня на коленях чья-то рука, – сообщил незнакомый голос.
   Я сообразил, что как-то незаметно переместился из вращающегося кресла на пол. Сотрясение было настолько резким, а болевой шок настолько сильным, что мое сознание, по всей видимости, предпочло несколько секунд пребывать как можно дальше от тела.
   – Это моя, правая, – прошипел я, открывая глаза и с трудом переворачиваясь на спину.
   Оказалось, что угольно-черной пещерой боевой пост являлся только по моему мнению.
   Света стало меньше, но кое-что еще работало, пара экранов светились, а широкое панорамное окно видеонаблюдения продолжало мерцать в такт биениям неравного боя. Весь пост, от пола до потолка, был заляпан кровью. Рядом со мной лежал старший помощник, превратившийся в рубленую котлету. Я отвернулся.
   – Поздравляю. Остальным, по-моему, повезло меньше.
   Только теперь я заметил, что повсюду – в креслах, потолочных панелях, в консолях с аппаратурой – едва заметно подрагивают радужные диски. Настолько тонкие, что некоторые невозможно разглядеть, не изменив угла зрения.
   – Здесь их тысячи, – словно бы угадав мои мысли, прокомментировал все тот же голос.
   Я поднялся на ноги, что без правой руки оказалось не так уж и просто. Но ни боли, ни крови не было.
   Кроме меня и незнакомого офицера в форме капитана берсальеров, ни одной живой души на боевом посту мобил-дока «Бетховен» не осталось.
   Офицер сидел на полу у входа в боевой пост. За его спиной щерилась длинными сколами развороченная взрывом переборка. Правее горбатилось то немногое, что осталось от капитана Гриффина ап Гриффина.
   – Кто вы? – спросил я, неловко вытаскивая уцелевшей рукой пистолет из кобуры на правом боку.
   Ничего не могу с собой поделать – как и любой офицер бортовой безопасности корабля, я не терплю появления чужаков на ходовом мостике.
   А этот человек был чужаком. По данным на конец истекших суток, среди экипажа и пассажиров не было ни одного капитана. И ни одного берсальера.
   Мир вокруг летел в тартарары. Но я был вынужден исполнять свой долг. Даже осознавая, что «Бетховен» через минуту превратится в облако холодной пыли.
   Берсальер посмотрел на мои нашивки (благо они находились у него на коленях вместе с моей рукой), потом перевел взгляд на меня, потом понимающе усмехнулся.
   – Меня зовут Джакомо Галеацци. Я был в отпуске на Земле. Прибыл на Палладу вчера на борту корвета «Серый фламинго». Добился назначения на «Бетховен» за полчаса до вашего отлета. Я очень боялся опоздать в свою роту. Вы ведь знаете, готовится вторжение... Точнее, готовилось...
   – Номер вашей части, – потребовал я.
   – Меня вносили в вашу базу данных.
   Теоретически это было возможно. В последнюю смену в шлюзе «Бетховена» дежурил мой помощник лейтенант Вяземский.
   – Номер вашей части, – повторил я громче.
   – Только что назначен командиром Семнадцатой Отдельной роты берсальеров, борт приписки – быстроходный десантный транспорт «Кавур». Можете проверить, я недавно переведен из другой части, постоянно дислоцированной в Метрополии. У меня блестящий послужной список. Не такой, как у вас, конечно, но...
   Джакомо снова усмехнулся. Ох уж мне эти ухмылочки! Конечно, посмотрев на срез моей руки, любой осведомленный вояка поймет, что я – активант. И все-таки противно...
   Я вяло махнул пистолетом – дескать, какая теперь разница? Такой послужной список, сякой...
   – Вы что-нибудь понимаете в этом барахле? – Я обвел широким жестом полумертвый боевой пост.
   – А что тут понимать? Вон те здоровенные часы отсчитывают время до входа в подпространство. Мы ведь выведены автоматикой на джамп-траекторию... Если автоматика сработает, через минуту нас вынесет из этого пекла к чертям собачьим. А если нет – прощайте. Приятно было познакомиться, хоть вы и не представились.
   – Искандер Эффендишах.
   – А я думал, вы тоже итальянец...
   – Нет. Я родился в Ширазе.
   Четыре! —
   Паллада чудовищно разбухла, увеличившись почти в полтора раза, потом озарилась изнутри малиновыми сполохами и, разбежавшись частой сетью ослепительных прожилок, превратилась в огромный пузырь свежей магмы.
   Почти сразу вслед за этим я почувствовал, как тело мое теряет вес, а сознание – четкость.
   Привет вам, Семь Бездн Аль-Фараби.

2
Нет такой боли, которую нельзя вытерпеть

   Автоматика имеет одну приятную особенность: иногда она все-таки срабатывает.
   Мириады бесплотных шумов, триллионы энергетических всплесков, нескончаемые шеренги разновысоких зубчиков на кардиограмме Вселенной промчались по Ребрам Аль-Фараби и в районе Сандеи вновь собрались в овеществленное нечто, в мобил-док «Бетховен».
   Когда мы вышли из подпространства, я вздохнул с облегчением.
   Джакомо улыбнулся.
   – Здравствуйте еще раз. О этот новый сияющий мир!
   Я попытался улыбнуться в ответ. Получилось неубедительно. Неожиданно для самого себя я признался:
   – Честно говоря, в последний момент перед прыжком у меня возникло пренеприятное предположение: если тойланги смогли прорваться через пояс блок-крепостей, не означает ли это, что их знание о структуре Ребер Аль-Фараби качественно превосходит наше? И теперь они в состоянии уничтожить корабль землян в любой точке подпространства?