Вот разве только язвила глаз небывалая для варваров стройность рядов. Словно гадальные кости в ларце, гервериты стояли почти идеально правильным прямоугольником. Но, несмотря на это, они во всем уступали войскам Союза: и в числе, и в вооружении, и - это Элиен впитал с молоком матери - в доблести.
   Единственная доблесть, которая оставалась герверитам, - достойная смерть. Но это-то и удивляло, причем самым неприятным образом. Неужели пришлецы из Земли Вязов действительно согласны с тем, что их удел - смерть у берегов чужой Сагреалы?
   Элиен ждал подвоха, ждал его со стороны леса и недаром поставил там своих лучших солдат вместе со стрелометами. В победе он, впрочем, не сомневался, а встреча с болтливым мертвецом представлялась скорее забавной, нежели страшной. Не каждый день тебе предлагают всю Сармонтазару от Када до Магдорна в качестве яровой телки.
   Элиен решил отказаться от разминки конницей и легкой пехотой. Герверитов надо давить сразу - большего они не заслуживают. К чему тратить лишнее время и лишних людей, даже если эти люди - даллаги и таркиты?
   - Подавайте тяжелой пехоте "наступление бегом", - приказал Элиен трубачам.
   Яростно-хриплые и одновременно пронзительные звуки харренских длинных труб подняли пехоту в полный рост. Оторвались от земли "башни". Юркие даллаги в первый раз разрядили пращи и поспешили вперед - озорничать и кривляться перед герверитским строем.
   Единым слитным движением опустились копья первых шести шеренг. В каждой сотне тяжелых пехотинцев был свой барабан, способный вместить четыре ведра браги и оттого называвшийся "большим бражником". Сто двадцать "бражников" начали отбивать ритм мерных шагов.
   Страшный гул харренских барабанов сам по себе уже мог заставить разбежаться любую толпу дикарей. Элиен вознес хвалу Гаиллирису, что рожден северянином, а не герверитом, ибо лесным варварам сейчас суждено получить жестокий урок от весьма просвещенных учителей.
   "Бражники" участили бой. Пехота ускоряла шаги, почти уже срываясь на бег. Элиен в сопровождении грютов и таркитов последовал за ними, вверяя свой рассудок пьянящему предвкушению сечи.
   Даллаги в последний раз осыпали герверитов камнями и разбежались на фланги.
   "Бражники" перешли на частую трескучую дробь. На расстоянии в полсотни шагов пехота взревела "Энно!" и бросилась на герверитов бегом, сохраняя образцовую нерушимость строя.
   Нет ничего неизменного. Вино уходит в уксус, лед - в воду, человек - в землю.
   Первые ряды герверитов, не смущаясь, показали харренской пехоте спину и стремительно отступили, обнажив невиданное зрелище: стену из цельножелезных поясных щитов. Из-за этой стены практически в упор по тяжеловооруженным ударили подозрительно короткие луки, толком разглядеть которые было непросто.
   Короткие массивные стрелы скрывали в себе, похоже, страшную пробивную силу, потому что первая шеренга харренской пехоты рухнула как подкошенная. Рухнула почти в полном составе; строй мгновенно сломался.
   Элиену некогда было раздумывать над устройством нового оружия герверитов. Некогда было строить догадки, откуда оно взялось и какие бедствия сулит в будущем. Было совершенно ясно одно: стоит промедлить под обстрелом - и после двадцатого залпа от его армии останется менее, чем ничто.
   Отступать значило погубить армию. Стоять на месте значило погубить армию. Оставалось как можно быстрее добраться до совсем близких врагов и забить им в глотки их поганые луки-коротышки.
   - Повторить пехоте приказ "наступление бегом", да погромче! Подать сигнал коннице и гвардии! То же самое, "наступление бегом"! Фарамма! - это уже к грюту, который озабоченно следил за передним краем. - Направляйтесь со своими к Кавессару и помогите ему. Цельте только в стрелков. Пехоту растопчем сами. А ты, - бросил Элиен Сфорку, начальнику над вспомогательной пехотой, таркитами и даллагами, - веди своих к гвардии, займи ее место и наблюдай за лесом.
   Пехота все-таки добежала до герверитских стрелков, добежала по трупам своих и, озверевшая, мгновенно взломала железную стену невиданных щитов.
   В то же время на фланги герверитов обрушилась кавалерия Кавессара, грютские стрелы и гвардия.
   Элиен не был трусом. Более всего ему сейчас хотелось крушить налево и направо уродливые герверитские шлемы. Но, как учил Эллат, "хорошо, если военачальник зарубит несколько неприятелей в пример своему воинству; но плохо, очень плохо, если несколько неприятелей зарубят его - тогда гибель многих из-за смерти одного неизбежна".
   Элиен, оставшийся позади своих рядов, с наслаждением наблюдал, как гервериты уступают натиску вышколенной харренской армии. Как один за другим падают шесты с полотняными листьями вяза - герверитские знамена. И только Октанга Урайна Элиен не мог высмотреть нигде.
   Где прячется и что себе думает этот выскочка? Где, в конце концов, его доморощенная военная хитрость? Какие-нибудь облепленные смолой и соломой горящие свиньи, что бегут с визгом из того паршивого леска, или пятьсот колдунов-недоучек, переодетых Воинством Хуммера? Чего еще ждет этот ублюдок?
   Когда казалось, что гервериты уже полностью сломлены и вот-вот ударятся в повальное бегство, любопытство Элиена было удовлетворено. Тот неслышный доселе звук, который будил необъяснимое беспокойство еще до начала битвы, набрал силу, и теперь его услышали все.
   Так не кричит птица, не рычит зверь, не стонет человек - так, наверное, вопила Сармонтазара на Заре Дней, когда из ее чрева исторгались Хелтанские горы, Орис и море Фахо. Копье Кавессара, на котором только что поселился невезучий герверит, нe выдержало тяжести неприятельского тела и сломалось. В пальцах Фараммы лопнула натянутая тетива.
   Гервериты дружно подхватили этот нечеловеческий рев и запели. Мир изменялся.
   Лес полыхнул прозрачным серебристым пламенем, и между деревьев появились они. Элиен понял, что наступил решающий час. Подгоняя перепуганного коня, который все норовил своротить вправо, к Сагреале, он помчался на правый фланг, где застыла в нерешительности вспомогательная пехота.
   Теперь он начал понимать истинное значение своего сна. Из леса выходили, точнее, вытекали - словно бы струились в нескольких пальцах от земли невиданные существа. И это были отнюдь не пятьсот колдунов-недоучек, переодетых Воинством Хуммера. Это было само Воинство Хуммера.
   Люди? Птицы?
   Их головы напоминали человеческие, но носы были ближе по форме к клювам и, видимо, заменяли им заодно и рты, которых не было. Глаз этих тварей Элиен не увидел. Не то шлемы с прорезями, не то костяные наросты, увенчанные ровным гребнем из перьев, скрывали все подробности.
   Тела исчадий Хуммера были сплошь покрыты крохотными серебряными чешуйками. Ноги сгибались в коленях не вперед, а назад и вместо ступней имели огромные когтистые лапы, руки же были в точности человеческими. Последнее показалось сыну Тремгора особо омерзительным. В довершение всего существа были наделены вполне человеческими признаками пола и, судя по таковым, все сплошь являлись мужчинами.
   Существа не несли щитов, но были вооружены мечами, и мечи эти не были порождением кузнеца-человека. Более всего они походили на тонкие и узкие осколки морского льда - темные, зеленовато-голубые, изогнутые серпообразно. Существ было около шести сотен - это Элиен отметил про себя совершенно машинально, как и любой военачальник с опытным глазом.
   Они вышли и выстроились напротив оробевших тар-китов, не прекращая, а. лишь усиливая и усиливая до нестерпимой мощи свой боевой крик; казалось, в уши ввинчиваются граненые рубины, а в сердце ледяной острогой входит Коготь Хуммера.
   Но самым страшным оказался не крик.
   Самое страшное началось, когда они прыгнули - все разом, прямо с того места, где стояли, без разбега, с расстояния около пятнадцати шагов. Мало кто из таркитов успел выставить меч или закрыться щитом... Но каждый из тех, кто все-таки успел, перед смертью видел, как раскалывались, разлетались на мельчайшие осколки мечи при соприкосновении с серебристой чешуей чудовищ, в то время как их мечи-серпы с легкостью вспарывали и кожу щитов, и кожу людей. Края ран вспыхивали прозрачным пламенем и быстро обугливались, но кровь отнюдь не сворачивалась и хлестала вовсю.
   Ни таркиты, ни даллаги не смогли дать чудовищам достойного отпора. Да и какой отпор может быть, милостивый гиазир, если оружие в ваших руках становится хрупким, словно весенняя сосулька?
   Не помня себя Элиен бросился вперед, хотя каждая частица его существа жаждала бегства.
   Он оказался рядом с одним из врагов, усевшимся сверху на зарубленного только что таркита и выцарапывавшим ему сердце. Невзирая на участь, которая постигла дрянные таркитские мечи, сын Тремгора нанес удар. Он вложил в него силу, какую только могли породить гнев и отчаяние.
   Меч опустился поперек перьевого гребня твари. Его противник рухнул на свою жертву, а оружие в руках сына Тремгора взяло торжествующую звенящую ноту. Перед Элиеном блеснул луч надежды.
   Птицечеловек, впрочем, был скорее оглушен, чем убит. Он шевельнулся, рука вслепую зашарила по траве в поисках утерянного меча.
   Оглушить шесть сотен противников Элиен мог едва ли. Уже с первого удара он сильно ушиб кисть, а после десятого она обещала повиснуть плетью вдоль тела. Зато птицечеловеки уделили ему достаточно внимания. Сразу два десятка уродов оказались рядом с ним.
   О бегстве Элиен не думал. Он приготовился принять достойную сына Тремгора смерть на берегах Сагреалы. Но смертным не дано зреть витийство Нитей Лаги, как не дано пламени питаться водой.
   Из-за спины Элиена на его врагов обрушилось множество стрел. Поражая их в лицо, в руки, в чресла, они едва ли причиняли им ощутимый вред и разлетались на куски, но их было так много, что существа замешкались, и это спасло Элиену жизнь.
   - Мой гиазир, - услышал сын Тремгора знакомый голос с глухим грютским акцентом, - уходи отсюда, уходи во имя своей страны и всей Сармонтазары.
   Рядом с Элиеном гарцевал Фарамма. Лук его обзавелся новой тетивой, а лицо - новыми ранами. "Добрались герверитские копья и до нашего мудреца", - подумал Элиен.
   Фарамма среди прочих военачальников слыл за большого умника. В основном потому, что на военных советах предпочитал молчать, а в пору самых горячих споров - загадочно улыбаться.
   - Уллар Фарамма, кто разрешил тебе нарушить мой последний приказ? Почему ты и твои люди не на левом фланге?
   - Забудь об Уложениях Айланга, скоро некому будет им подчиняться, спокойно сказал Фарамма, между делом запуская стрелу в ближайшего урода. - Эти твари везде, нет ни левого фланга, ни центра. Не с тем оружием пришли мы сюда.
   В этот момент на Фарамму обрушилась серебристая молния, и он полетел с лошади, подминаемый чудовищем.
   Элиен пытался ему помочь, но морду его коня располосовал удар Когтя Хуммера, а на него самого, как только что на Фарамму, налетел другой нелюдь. Через мгновение Элиен уже лежал на земле, а над ним склонилось лицо (лицо? о, милостивый гиазир, с таким личиком едва ли имеет смысл надеяться на благорасположенность милых девушек!) невиданного врага.
   Нелюдь почему-то медлил. Элиен уже успел привыкнуть к той завораживающей быстроте, с которой перемещаются и орудуют мечами враги, и не мог понять, почему он еще жив.
   Лысое яйцо с клювом и гребнем, заменявшее Воину Хуммера голову, вдруг растрескалось - и впрямь как яйцо, - и ледяное тело, прижимавшее Элиена к земле, отлетело в сторону.
   Довольный Кавессар поцеловал внушительных размеров шестопер и, соскочив с коня, помог Элиену подняться.
   - Помнишь, Кузнец Гаиллириса, свое первое творение? - спросил Яростный Телец, тяжело дыша.
   Элиен помнил. В шестнадцать лет он, вступая в сан, едва не до икоты опился Медом Поэзии и двенадцать часов кряду надсаживал глотку в стенах храмовой кузницы. Именно тогда он собственноручно выковал эти шесть стальных перьев, каждое в четыре ладони, и, разумеется, не смог убить своим изобретением даже мухи, поскольку ему оказалось не по силам оторвать от земли недетскую голову шестопера. Ему, но не могучему Кавессару.
   Нашелся, наконец, камень и на Косу Хуммера.
   - Ты убил его, - удовлетворенно сказал Элиен, глядя, как тело врага устремляется к небу стаей вертких зимородков.
   Неподалеку лежал мертвый Фарамма, встретивший свою смерть печальной улыбкой. Грют, сын грюта, Сын Степей.
   - Не уверен, - мрачно заметил Кавессар. - Но даже если и убил - что с того? Мои люди вырезаны, почти все люди вырезаны. Беги, мой гиазир. Я отдам им свою жизнь вместо твоей, пока есть еще что отдавать.
   - Нет. Баранский флотоводец встречает смерть вместе со своим кораблем, я же хочу погибнуть со своими солдатами.
   - Как знаешь, - сказал Кавессар, вскрывая перстень на безымянном пальце.
   Камень глубокого синего цвета откинулся в сторону на миниатюрной золотой оси, открывая тайник в золотом углублений оправы. Не успел Элиен вспомнить, что носит Кавессар под камнем, как тот поднес перстень к губам, дунул - и облачко красной пыли окутало лицо первого среди равных. Туман Фратана.
   * * *
   Был это сон или не сон? Тело не слушалось его, но сквозь полуприкрытые глаза Элиен видел - или ему казалось, что он видит? - как Кавессар пел и вместе с ним пел его шестопер; как надсадно кричали Воины Хуммера и последние грюты; как кучка ветеранов-браслетоносцев, сбившись вокруг стрелометов, надеялась на то, что хотя бы четырехлоктевые оперенные жерди с гранеными наконечниками смогут пробить серебристую чешую, - тщетно; как упало в кровавую траву Славное Знамя - осклабившийся харренский пес; как бурлили воды Сагреалы и топтались перед ними, словно свиньи перед кипящими отрубями, Воины Хуммера.
   Когда Элиен сбросил с себя Тенета Фратана, солнце уже клонилось к закату. Над головой покачивались голые ветви молодых дубов.
   Он сидел, прислонившись к холодному стволу, и не чувствовал онемевших ног. Перед ним на корточках сидел Кавессар. Его лицо было бело, как утренний снег на ласарских дюнах.
   - Слушай меня, Брат по Слову, - сказал он на чистейшем варанском наречии. - Слушай, пока не ушла моя власть над этим телом. Я, Шет окс Лагин, спас тебя, и это удалось только потому, что река за моей спиной носит имя Сагреалы...
   Элиен покачивал головой в такт его словам, но рука уже нащупала рукоять меча под плащом - хвала Гаиллирису, он был там. Мертвец неожиданно перешел на харренский:
   - ...да, Сагреалы, будь проклято это имя и имя породившего ее. Я, Длань, Уста и Чресла Хуммера, говорю с тобой...
   Элиен так и думал. Не дожидаясь продолжения, он выхватил меч и, прокрутив его в великолепном "жернове", снес говорящую голову. Еще с утра она принадлежала Кавессару, а теперь извольте видеть, милостивый гиазир, - уста и все такое Хуммера.
   Обезглавленное тело медленно завалилось навзничь.
   "Что я скажу, Кавессар, твоему отцу?" - горько подумал Элиен.
   Сын Тремгора перевернул тело.
   Да, он так и думал. Лучший в северных землях доспех был разодран, как пергамент. Края обугленных ребер. Изуродованные легкие. В чьих руках теперь твое сердце, Кавессар?
   * * *
   Когда на могилу Кавессара был положен последний ломоть дерна, Элиен поднялся с колен и, прошептав посмертное заклинание Гаиллириса, поцеловал свой меч. Он не чувствовал страха. Мерзкие птицечеловеки могли появиться в любой миг, но Элиен не думал о них.
   Он помедлил еще немного и уже собрался тронуться в путь, как еловые лапы за его спиной расступились и слабый голос воззвал к нему. Элиен без страха обернулся - если б его хотели убить, это можно было бы сделать, не вдаваясь в беседы.
   - Я шла по твоим следам, чтобы попрощаться, - сказала Гаэт.
   Платье изодрано, на виске запеклась кровь. Ногти на длинных тонких пальцах сорваны, правое плечо рассечено. Остатки одежды насквозь мокры. Сквозь тонкую ткань белеет прекрасное тело.
   "Жива! Она оказалась удачливее всех моих воинов - кажется, пока только ей одной удалось переплыть Сагреалу".
   - Я не могу говорить долго. Я почти мертва...
   Элиен не мог понять, какая из ее ран может служить поводом для разговоров о смерти. Все, что он видит перед собой, в общем-то царапины.
   - Говори же!
   - Я ухожу в мир мертвых, но я не хочу расставаться с тобой.
   Элиен обнял лебединую шею девушки и погладил ее волнистые цвета воронова крыла волосы.
   - Не говори глупостей, Гаэт. Тебе нечего спешить в мир мертвых. Мы вместе вернемся в Харрену.
   Бескровные, белые губы Гаэт казались запорошенными мелом. Ее дыхание было тяжелым и прерывистым. Каждое слово давалось ей с величайшим трудом.
   - Не время думать о Харрене... Гаэт сняла с руки браслет из черных камней и протянула его Элиену, знаком призвав его к молчанию.
   - Возьми эту вещь. Если ты действительно хочешь, чтобы Гаэт пришла, надень браслет на запястье глянувшейся тебе женщины. И Гаэт придет к тебе на всю ночь, такую же ночь, как та, что предваряла сегодняшний день. Исполненный смерти...
   Элиен принял браслет и обнял девушку. Он целовал ее перепачканные глиной руки, окровавленные плечи. Он шептал ей слова, на которые, как полагал еще вчера, вообще не был способен. Он превозносил ее, он славил ее, он восхищался ею. Он закрыл глаза, прижавшись лицом к ее груди. Но он не услышал стука сердца.
   Элиен посмотрел в ее искаженное мукой лицо. Глаза Гаэт были закрыты, уста безмолвны. Элиен отпрянул назад. Девушка упала к его ногам.
   Сын Тремгора смотрел на нее, овеваемую ледяным ветром смерти, и не скоро понял, что же произошло.
   В спине девушки торчал неприметный обломок стрелы, едва выступающий из-под кожи. Рана не была свежей. Кровь уже успела свернуться, образовав вокруг раны подобие земляного вала.
   Сам не понимая зачем, Элиен попробовал вытащить стрелу, уцепившись за торчащий край древка. Пальцы соскальзывали и срывались. Из-под ногтей выступила кровь.
   На бескровное лицо той, что звалась Гаэт, упала слеза.
   Погони все не было.
   ПУТИ ЗВЕЗДНОРОЖДЕННЫХ
   Большое Междуречье, Варнаг
   Великая Мать Тайа-Ароан озарила его рождение, но тогда он не знал этого.
   Детство он провел в темной лачуге, прилепившейся к варнагским тесаным стенам. Он помогал отцу-старьевщику разыскивать и починять всякую рухлядь. Они подолгу скитались по лесам, которыми сплошь покрыто Большое Междуречье, не брезгуя ни одной находкой, а потом возвращались в свою лачугу и разбирались с добычей.
   Заржавленные шишаки, отысканные среди болот, редко возвращались к былой молодости. Битые горшки, даже и склеенные рыбьим клеем, протекали и мерзко смердели. За украденную из древнего кургана золотую сережку могли утопить по обвинению в колдовстве.
   Впрочем, золотые серьги в курганах, похоже, давно перевелись, ожерелье или диковинный кривой меч разыскать удавалось редко, а за горшки платили смехотворные гроши. К тому же какой-нибудь веселый вельможа из царского дворца мог спьяну расколотить уродливый горшок на голове незадачливого торговца. А потом отец, злой и упитый вонючей брагой, колотил на голове сына все, что попадалось под руку.
   Семью его соседи не любили, но побаивались. Его деда, Октанга Сарома, казнили как колдуна с нечистым глазом.
   Обвинение было вполне доказательным. За умеренную мзду от мужа-ревнивца Саром мог поугасить любовный пыл неверной жены, за десять золотых от торговца мехами напустить тьму моли в амбары конкурента, а за так, для своего удовольствия, приворожить к себе и без того податливую девицу.
   Разжилось его семейство тогда вполне неплохо, множество незаконных детей Сарома разгуливало по всему Варнагу, а сам он сделал себе вполне законного наследника, Октанга Парса. Когда Парсу исполнилось одиннадцать лет, на Сарома наконец донес варанский вольный торговец, у которого в одну ночь напрочь выдохлись сто пятьдесят запечатанных бочек первосортного гортело. Саром с камнем на шее отправился кормить пиявок, его имущество конфисковали в пользу казны, но дурная слава осталась.
   Парс вырос. Его жена родила сына, которому дали зловещее имя Урайн. Дела шли паршиво, а потом пошли совсем плохо.
   Глава 2
   ЛАСАР
   562 г., Пятый день месяца Белхаоль
   Сын Тремгора спешился. Его прежний жеребец навеки остался на правом берегу Сагреалы, а этот, чудом спасшийся с поля боя, пристал к нему на следующий день после сражения.
   Коня звали Крум, и он когда-то принадлежал Фарамме. Но грютский уллар погиб, защищая Элиена, и вот теперь его конь жестоким напоминанием о поражении вышагивает рядом.
   Под покровом ночи, словно вор или опальный сановник, крался Элиен самыми темными улицами Ласара. Таков удел проигравших. Позор воровской ночи становится уделом всех потерпевших поражение. Победители возвращаются домой в полдень, под бравурный грохот барабанов, окруженные всеобщим ликованием, чеканя шаг по россыпям лепестков и серебряной мелочи, что вдосталь сыплется из триумфальных колесниц.
   Элиен распахнул дверь капища Гаиллириса. Знакомые своды. Знакомые фрески на стенах. Жертвенник. Темный силуэт у огня.
   - Кто там? - встревоженный голос.
   Элиен знал этот голос с младенчества. Сегэллак. Старший жрец Гаиллириса. Отец Кавессара. Хромой на одну ногу воин, поэт, мудрец.
   Элиен хотел и не хотел встречи с ним. Презрение Сегэллака было ему тяжелее презрения целого города. Но Элиен все-таки пришел к нему. Он искал презрения.
   Минута узнавания. Сегэллак молчит. Конечно, он обо всем знает. И о поражении, и о гибели войска. Но в его взгляде нет осуждения. Только сострадание и твердая решимость не склоняться перед судьбой. Таким бледным Элиен не видел его никогда.
   На Сегэллаке были белые одеяния, в которых жрец проводил часы Ночного Бдения. Он поддерживал огонь перед жертвенником. Он не спал.
   - Убей меня, учитель. Я проиграл битву, - мертвым низким голосом сказал сын Тремгора.
   Сегэллак неподвижен. Элиен подходит к нему и, преклонив колени, подает ему свой меч рукоятью вперед. С незапамятных времен в Харрене это означает одно: готовность принять смерть из рук наставника.
   Сегэллак по-прежнему неподвижен.
   - Нет, Элиен. Нет, - качает головой Сегэллак, отводя руку Элиена.
   Он отворачивается к огню. Его лицо скорее напоминает маску скорби. В походе погиб его сын. Он сам погиб бы в этом походе, если бы не был столь стар. Жить остался Элиен, чье лицо в свете пламени похоже на другую маску ту, что кладут в саркофаг вместе с мертвым.
   - Садись. - Сегэллак указывает на ковры, разложенные подле жертвенного огня.
   Элиен послушен. Ученик послушен учителю, рассудок - воле, жертва - палачу. Элиен ждет смерти, которую он заслужил по праву.
   - Род Акретов никогда не знал слабости. И ты, Элиен, не трус, - медленно и отчетливо, почти по слогам произносит Сегэллак. - Среди харренских воинов не было предателей и слабаков. Их не было и в твоем войске. А гервериты никогда не знали ратного искусства, и их цари не отваживались и близко подойти к Сагреале.
   Элиен сдержанно кивнул и решился перебить своего учителя:
   - И именно потому я не могу понять, откуда их воины набрались храбрости, откуда взялись у них такие мощные луки и, главное, неуязвимые люди-птицы. Ты ведь не знаешь, учитель...
   - Знаю, Элиен. Гаиллирис открыл мне случившееся в своем бесчувственном первопричинном пламени.
   Взгляд Элиена утонул в оранжевых листьях огня. Впервые в жизни он задумался о смысле огненного служения и ощутил нечто вроде сожаления. Девять лет прошло с тех пор, как он стал помощником Сегэллака, младшим жрецом. Уже пять лет он - Белый Кузнец Гаиллириса.
   Но все это время он не чувствовал огня, не понимал его стихии. Он был чересчур умен, чтобы верить, и относился к своим обязанностям как к пустому ритуалу. Никогда он не видел в огне событий далеких и близких, никогда не получал знамений, и даже сон на Сагреале его гордыня истолковала превратно.
   - Я видел, как ты спасся, и видел, как погиб мой сын, да произрастет стройной сосной семя его души в Святой Земле Трем! - продолжал Сегэллак. - Я видел все.
   - Я больше не могу терпеть, Сегэллак. Убей меня. Сегэллак убрал со лба седую прядь и положил руку на плечо Элиена.
   - Если я убью тебя, - совсем тихо сказал Сегэллак, - Урайн будет доволен.
   Конечно же слова Сегэллака были истиной. Шет окс Лагин по-прежнему остается в плену у Октанга Урайна, гибель войска на Сагреале осталась неотмщенной, гервериты торжествуют победу, Харренский Союз посрамлен. Смерть Элиена ничего не исправит, только усугубит и без того тяжелое положение Харрены.
   - А я не хочу, чтобы Урайн был доволен, - продолжал Сегэллак. Пламя жертвенника, приобретшее цвет облаков на закате, взметнулось к потолку, облобызав кедровые балки. - Я не хочу, чтобы все было так. Я не хочу твоей смерти. Победа и поражение всегда идут рука об руку. Нельзя думать, что бывает одно без другого. Ты можешь победить!
   Голос Сегэллака грохотал под сводами капища, невидимый ветер раздувал его длиннополые одеяния. Элиен встал и подошел к учителю, простирающему руку над жертвенным огнем.
   - Что мне теперь делать? - тихо спросил Элиен.
   Перед его мысленным взором проносились видения, смутно различимые сквозь Туман Фратана. Правый берег Сагреалы, усеянный трупами павших, кони со вспоротыми животами, обуглившиеся палатки, Славное Знамя в истоптанной траве. Набухшие почки, забрызганные кровью. Мертвец с выжженным сердцем, предлагающий ему власть над Сармонтазарой. Белые губы Гаэт.