Страница:
Скучный часовой на посту проверил их документы на электронном устройстве, после чего пододвинул к ним потрепанную толстую книгу с выцветшими бурыми буквами.
– Прошу расписаться кровью – вот тут, в левой графе. Извините, но так положено.
Глава восьмая
Глава девятая
Глава десятая
Глава одиннадцатая
– Прошу расписаться кровью – вот тут, в левой графе. Извините, но так положено.
Глава восьмая
Темная комната
(10 часов 20 минут)
Толстые зеленые шторы скрывали окна кабинета, обеспечивая мягкий полумрак. Скрестив руки на груди, стоявший у книжного шкафа человек в черной одежде с явным удовольствием вслушивался в звуки, доносящиеся из соседней комнаты. Он ни секунды не сомневался, что план сработает, хотя тот, кто предложил эту идею, сперва колебался относительно ее возможностей.
Что ж, скоро в руки исполнителяпопадет еще одна порция эликсира– возможно, уже сразу с распылителем. Над этим следует поработать: они были немного наивны, когда решили действовать с помощью мензурки. Если хоть капля пролилась бы на специалиста, им пришлось срочно искать другого человека, а хорошие работники, как общеизвестно, на дороге не валяются. Они и без того потеряли много времени, дабы аккуратно подбирать курьеров для доставки эликсираи инструкций исполнителю– к сожалению, связь с ним не осуществлялась напрямую. Однако первый заказ был выполнен точно в срок. Неудивительно, поскольку исполнителярекомендовали как человека, влюбленного в свое дело.
Десять минут назад поступила радостная весть: сегодня вечером специалистнавестит новый объект. Человек в черном очень надеялся – результат не заставит себя ждать. Он ощущал смутное волнение, его беспокоили мысли о вариантах возможных действий, если вдруг что-то пойдет не так. В любой другой момент он просто не обратил бы на это внимания – человек слаб, ему свойственно сомневаться во всем. Это только животные полагаются на инстинкт, а люди чересчур мнительны…
Да что ж с ним сегодня такое творится? Успешный старт, а он не находит себе места, бесцельно слоняясь по дому. Ну конечно – нервничает, и в этом нет ничего постыдного – трясется, как девственник, впервые шарящий руками по телу полураздетой девушки. «О Боже, помоги мне расстегнуть этот ПРОКЛЯТЫЙ ЛИФЧИК!». Сравнение слегка развеселило его. Через пару часов все выяснится, заранее волноваться не стоит – честное слово, он похож на Белую Королеву из «Алисы в Зазеркалье», которая за пять минут до того, как уколет руку иглой, начинала рыдать.
Он забарабанил пальцами по столу. Ожидаемый телефонный звонок прозвучал в тишине сладкой музыкой. Он подошел к аппарату быстрым шагом, схватившись за спасительную трубку.
– Я слушаю.
– Мы с курьером к вечеру будем на месте, – услышал он звенящий молодой голос.
Отличная новость. День определенно будет великолепным.
– Когда примерно мне нужно подойти?
Голос в трубке весело хихикнул.
– Не знаю. Это уж как вам будет удобно – у курьера куча времени.
Надо же, как быстро люди становятся циниками. Хотя иногда бывает и наоборот.
– Спасибо. Как и обещал, я подойду, когда стемнеет.
– Можете не торопиться.
Он положил трубку обратно в гнездо телефона. Милейший мальчик, чудное созданье – сейчас такие большая редкость, особенно в том мире, что их окружает. Скромен, вежлив со старшими, сообразителен не по годам, идеи так и брызжут фонтаном – чего стоит только гениальная находка по поводу Книги! Очень жаль, что, когда все начнет близиться к концу, его придется устранить. Устранить…
Человека в черном передернуло от этого ледяного слова. Он согласен – так поступать плохо, но иного выбора не остается – парень носится со своей идеей, как курица с яйцом. Конечно, мальчик поклялся, что придержит язык, чтобы потом предстать перед НИМ триумфатором и спасителем, сделавшим то, что до него многие не могли добиться тысячи лет. Проблема в том, что парень слишком молод, – его так и распирает, весь светится от радости. Еще немного – и не утерпит, поделится сокровенной новостью с кем-нибудь. А этого допустить никак нельзя.
Честное слово, он привязался к мальчику и любит его как сына – но в истории уже неоднократно бывали случаи, что отцам приходилось жертвовать горячо любимыми сыновьями. А в условиях, когда все поставлено на карту, приходится идти на большие жертвы.
Он снова прислушался, но звуки в соседней комнате замолкли. Итак, курьер уже найден, а у него осталось прилично времени, чтобы приготовить эликсир,– пора спускаться в погреб. Щелкнув выключателем бронзовой лампы, человек всмотрелся в лежащий на столе лист, где старомодным почерком с завитушками были написаны семь фамилий. Самая первая, из шести букв, была жирно зачеркнута красным карандашом.
Что ж, скоро в руки исполнителяпопадет еще одна порция эликсира– возможно, уже сразу с распылителем. Над этим следует поработать: они были немного наивны, когда решили действовать с помощью мензурки. Если хоть капля пролилась бы на специалиста, им пришлось срочно искать другого человека, а хорошие работники, как общеизвестно, на дороге не валяются. Они и без того потеряли много времени, дабы аккуратно подбирать курьеров для доставки эликсираи инструкций исполнителю– к сожалению, связь с ним не осуществлялась напрямую. Однако первый заказ был выполнен точно в срок. Неудивительно, поскольку исполнителярекомендовали как человека, влюбленного в свое дело.
Десять минут назад поступила радостная весть: сегодня вечером специалистнавестит новый объект. Человек в черном очень надеялся – результат не заставит себя ждать. Он ощущал смутное волнение, его беспокоили мысли о вариантах возможных действий, если вдруг что-то пойдет не так. В любой другой момент он просто не обратил бы на это внимания – человек слаб, ему свойственно сомневаться во всем. Это только животные полагаются на инстинкт, а люди чересчур мнительны…
Да что ж с ним сегодня такое творится? Успешный старт, а он не находит себе места, бесцельно слоняясь по дому. Ну конечно – нервничает, и в этом нет ничего постыдного – трясется, как девственник, впервые шарящий руками по телу полураздетой девушки. «О Боже, помоги мне расстегнуть этот ПРОКЛЯТЫЙ ЛИФЧИК!». Сравнение слегка развеселило его. Через пару часов все выяснится, заранее волноваться не стоит – честное слово, он похож на Белую Королеву из «Алисы в Зазеркалье», которая за пять минут до того, как уколет руку иглой, начинала рыдать.
Он забарабанил пальцами по столу. Ожидаемый телефонный звонок прозвучал в тишине сладкой музыкой. Он подошел к аппарату быстрым шагом, схватившись за спасительную трубку.
– Я слушаю.
– Мы с курьером к вечеру будем на месте, – услышал он звенящий молодой голос.
Отличная новость. День определенно будет великолепным.
– Когда примерно мне нужно подойти?
Голос в трубке весело хихикнул.
– Не знаю. Это уж как вам будет удобно – у курьера куча времени.
Надо же, как быстро люди становятся циниками. Хотя иногда бывает и наоборот.
– Спасибо. Как и обещал, я подойду, когда стемнеет.
– Можете не торопиться.
Он положил трубку обратно в гнездо телефона. Милейший мальчик, чудное созданье – сейчас такие большая редкость, особенно в том мире, что их окружает. Скромен, вежлив со старшими, сообразителен не по годам, идеи так и брызжут фонтаном – чего стоит только гениальная находка по поводу Книги! Очень жаль, что, когда все начнет близиться к концу, его придется устранить. Устранить…
Человека в черном передернуло от этого ледяного слова. Он согласен – так поступать плохо, но иного выбора не остается – парень носится со своей идеей, как курица с яйцом. Конечно, мальчик поклялся, что придержит язык, чтобы потом предстать перед НИМ триумфатором и спасителем, сделавшим то, что до него многие не могли добиться тысячи лет. Проблема в том, что парень слишком молод, – его так и распирает, весь светится от радости. Еще немного – и не утерпит, поделится сокровенной новостью с кем-нибудь. А этого допустить никак нельзя.
Честное слово, он привязался к мальчику и любит его как сына – но в истории уже неоднократно бывали случаи, что отцам приходилось жертвовать горячо любимыми сыновьями. А в условиях, когда все поставлено на карту, приходится идти на большие жертвы.
Он снова прислушался, но звуки в соседней комнате замолкли. Итак, курьер уже найден, а у него осталось прилично времени, чтобы приготовить эликсир,– пора спускаться в погреб. Щелкнув выключателем бронзовой лампы, человек всмотрелся в лежащий на столе лист, где старомодным почерком с завитушками были написаны семь фамилий. Самая первая, из шести букв, была жирно зачеркнута красным карандашом.
Глава девятая
Красный квартал
(10 часов 24 минуты)
Расписавшись кровью в вахтенном журнале, они долго шли по серому цементному коридору в «комнату свиданий». Малинин тоскливо смотрел на тусклые лампочки, горевшие через одну на дочерна засиженном мухами потолке, и задумчиво чесал затылок.
– Ляксей Григорьич, а за каким хреном мы вообще сюда ехали?
– Видишь ли, братец… Ван Ли и Краузе проверяют приют для престарелых евреев, где Гитлер последние шестьдесят лет выпекал кошерную мацу, но там такой народ… Где им силы взять, чтобы в окно ночью по лестнице влезть, они со ступеньки на ступеньку еле ползают. А тут сидят людишки, у которых на Земле был ба-а-альшой праздник, когда Адольф Алоизович в ящик сыграл. Вот с одним из них я и хочу потолковать.
На другом конце коридора послышалось цоканье каблуков и отлично различимая ругань с кавказским акцентом. Ноздри Калашникова уловили запах крепкого табачного дыма.
– Вах, слушай! Ты руки убери, да? Что я, без тебя не дойду, генацвале? Ты зачем меня за рукав хватаешь, да? Мент позорный, мамой клянусь – я тебя зарежу!
Дверь открылась, и охрана втолкнула в комнату старика в арестантской робе с блестящими золотыми погонами. Роба была одета на голое тело, на безволосой груди виднелись синие татуировки. В правой руке гостя дымилась закопченная трубка.
– Здравствуйте, товарищ Иосиф Виссарионович…– медовым голосом произнес Калашников. – Счастливы видеть вас, батюшка, в добром здравии.
– Тамбовский волк тебе товарищ, – произнес Сталин и сквозь выбитый зуб сплюнул на пол. – Я из-за тебя на бабки попал – сидели с пацанами, в буру шарились… мне такой фарт шел, как у мамы в брюхе, а тут твои шакалы подбежали. Всю малину обломал…
Сталин мотал срок уже полсотни лет, вследствие чего почти полностью перешел на уголовный жаргон в общении – других слов он здесь не слышал. Генералиссимус сидел в типовом лагере, устроенном по типу тех, что были в Казахстане, без выходных работая на каменоломне и каждый день получая на обед стандартную баланду из брюквы. На выбор подобного наказания повлияло вовсе не то, что Сталин прославился созданием обширной сети подобных лагерей: Шефу не понравилось, что Иосиф в юношестве учился в духовной семинарии. Впрочем, отсидка продолжалась только с шести утра до десяти вечера – ночевать вождя народов отпускали домой, в заплеванную пятисотэтажку «Красного квартала» – трущобного района, куда селили большинство бывших коммунистических руководителей.
Ежедневно по дороге на работу генералиссимуса словно случайно сталкивали с Берией, и каждый раз эта встреча заканчивалась дракой и отборным матом на грузинском языке. Впрочем, Берии досталось еще хуже – он работал барменом в главном стриптиз-клубе города, где прелестные официантки подавали напитки совершенно голыми. Каждый вечер в этом аморальном заведении, однако, стоил Лаврентию Павловичу ужасных мучений по той просто причине, что его сделали импотентом…
Сталин насмешливо дохнул Алексею в лицо табачным перегаром – непонятно, как он умудрялся доставать этот сорт, но курил вождь народов, как всегда, «Герцеговину Флор». Калашников закашлялся. Сталин, не глядя на него, присел на шаткий пластмассовый стул.
– Что тебе надо? Не тяни кота за яйца, говори быстрее, – выбил он трубку об сапог.
Не изменяя и этой привычке, вождь народов носил обувь из мягкой кавказской кожи.
– Постараюсь как можно быстрее, – кивнул Калашников. – В общем, если совсем вкратце: прошлой ночью в своей квартире неизвестным был убит Адольф Гитлер.
Теперь закашлялся уже Сталин – выпавшая из руки трубка ударилась о цемент пола. Тем не менее, генералиссимус не упал со стула, на что втайне надеялся Калашников. Ему почти удалось сохранить спокойствие – лишь черты рябого лица странно заострились.
– Генацвале, сегодня не первое апреля, – равнодушно ответил он. – И как его можно убить? В этом поганом месте даже надоевшего комара не прихлопнешь – оживает через минуту.
– Ему влили в рот вещество, по концентрации раз в тысячу сильнее серной кислоты, – охотно пояснил Калашников. – Сгорел за пару секунд, только и осталось, что пепла с половину чайной ложки. Хотелось бы пообщаться с вами на тему, как вы провели ту самую ночь, когда фюрера измельчили в мелкую труху. Известно, что вы с Адольфом Алоизовичем и тут недолюбливали друг друга – за полвека ни разу не поздоровались.
Генералиссимус насмешливо покривил щербатый рот со знаменитыми усами.
– У меня есть свидетели. Мы всю ночь с Аль Капоне в «блэк джэк» резались на его шляпу – спроси кого хочешь… начальничек. Тебя наши отношения с Адольфом не касаются. Я много каких уродов не люблю, но будь у меня возможность кого сжечь, начал бы явно не с него. Получи я такую хрень – так первым делом на Хрущеве бы испытал. Дурак ты.
Алексей флегматично пожал плечами, изучая мигающую лампочку на потолке.
– Свидетели ничего не доказывают. Учитывая ваши связи и авторитет в уголовном мире, вы могли это кому-нибудь заказать, – Калашников выдержал эффектную паузу. – Но подойдем к вопросу с точки зрения психологии. Вас абсолютно не удивил рассказ о веществе, способном в мгновение ока уничтожить гражданина города… Как будто для вас появление такой жидкости – обыденная вещь. Вы что-нибудь о ней знаете?
Веки Сталина чуть-чуть дернулись, но взгляд при этом не изменился. Он замолчал, глядя куда-то в пространство и беззвучно шевеля губами. Потом закрыл глаза. Калашников терпеливо ждал. Тишина длилась минут десять – у сотрудников Учрежденияпоявилась мысль, что вождь народов заснул, когда тот неожиданно поднялся на ноги.
– Я уже сказал тебе, кацо – ты дурак, – устало пробурчал Сталин, не глядя на Калашникова. – Мне с кентами отыграться надо срочно, а я с вами пустой базар мусолю. Ничего не знаю. А знал бы – так и не сказал, по природе вас, мусоров, ненавижу.
Корявыми сморщенными пальцами он бесцельно вертел опустевшую трубку.
Малинин сделал шаг вперед, деловито засучивая рукав мундира, однако Алексей остановил его взмахом руки. Подождав секунду, он наклонился к Сталину.
– Мы повстречаемся еще раз завтра – может быть, тогда станете поразговорчивее, – прошипел он, и Сталин, с облегчением поняв, что беседа закончена, привычным жестом завел руки назад. – Но отыграться у вас не получится, ибо на зону не отпустим – проведете чудную ночь в «одиночке». Это для вашей же безопасности, – повторил эффектную паузу Калашников и добавил: – Убийца, если его мотивом была месть, может не удовлетвориться исключительно Гитлером. Вы, как общеизвестно, у нас тоже не ангел.
Обратно до автомобиля оба шли в полном молчании, глядя по сторонам.
– Надо было, вашбродь, не пустой треп разводить, – скрипя зубами, произнес Малинин, плюхаясь в кресло водителя и включая зажигание. – А сразу без разговора ему в рыло съездить, чтоб в изумление пришел. А вы с ним и так, и эдак, и на «вы» – еще бы мороженое или бламанже какое на фарфоровом блюдечке поднесли.
– Экий ты у нас умный. Ну, дашь ты ему в нос раз или два. А что потом будешь делать? – огрызнулся Калашников, устраиваясь на соседнем сиденье. – Мы, братец, на него давить не можем – вариантов нет. Пригрозить, что Шеф его испепелит? Дедушку это только порадует – кто ж не мечтает сдохнуть после пятидесяти лет работы в каменоломне? Тут сила не требуется. Не волнуйся, мы завтра сюда опять придем – ночь впереди, я еще подумаю, как лучше его обработать.
Алексей прислонился виском к боковому стеклу, ощутив нагретую поверхность.
– Да и хрен бы с ним. Сейчас меня на самом деле серьезно волнует другая вещь, – унтер-офицер хотел спросить, какая, но не успел – Калашников схватил его за плечо и притянул ближе к себе, дохнув запахом жевательной резинки с красным перцем, – Сталин за полминуты сообразил, в чем там дело. Более того, похоже – новость его серьезно перепугала, заставила нервничать. Но по неизвестным причинам он предпочитает молчать. Из этого я заключаю – нас ожидает что-то ОЧЕНЬ плохое.
Он уставился на Малинина, ожидая возражений. Однако тот был согласен.
– Ляксей Григорьич, а за каким хреном мы вообще сюда ехали?
– Видишь ли, братец… Ван Ли и Краузе проверяют приют для престарелых евреев, где Гитлер последние шестьдесят лет выпекал кошерную мацу, но там такой народ… Где им силы взять, чтобы в окно ночью по лестнице влезть, они со ступеньки на ступеньку еле ползают. А тут сидят людишки, у которых на Земле был ба-а-альшой праздник, когда Адольф Алоизович в ящик сыграл. Вот с одним из них я и хочу потолковать.
На другом конце коридора послышалось цоканье каблуков и отлично различимая ругань с кавказским акцентом. Ноздри Калашникова уловили запах крепкого табачного дыма.
– Вах, слушай! Ты руки убери, да? Что я, без тебя не дойду, генацвале? Ты зачем меня за рукав хватаешь, да? Мент позорный, мамой клянусь – я тебя зарежу!
Дверь открылась, и охрана втолкнула в комнату старика в арестантской робе с блестящими золотыми погонами. Роба была одета на голое тело, на безволосой груди виднелись синие татуировки. В правой руке гостя дымилась закопченная трубка.
– Здравствуйте, товарищ Иосиф Виссарионович…– медовым голосом произнес Калашников. – Счастливы видеть вас, батюшка, в добром здравии.
– Тамбовский волк тебе товарищ, – произнес Сталин и сквозь выбитый зуб сплюнул на пол. – Я из-за тебя на бабки попал – сидели с пацанами, в буру шарились… мне такой фарт шел, как у мамы в брюхе, а тут твои шакалы подбежали. Всю малину обломал…
Сталин мотал срок уже полсотни лет, вследствие чего почти полностью перешел на уголовный жаргон в общении – других слов он здесь не слышал. Генералиссимус сидел в типовом лагере, устроенном по типу тех, что были в Казахстане, без выходных работая на каменоломне и каждый день получая на обед стандартную баланду из брюквы. На выбор подобного наказания повлияло вовсе не то, что Сталин прославился созданием обширной сети подобных лагерей: Шефу не понравилось, что Иосиф в юношестве учился в духовной семинарии. Впрочем, отсидка продолжалась только с шести утра до десяти вечера – ночевать вождя народов отпускали домой, в заплеванную пятисотэтажку «Красного квартала» – трущобного района, куда селили большинство бывших коммунистических руководителей.
Ежедневно по дороге на работу генералиссимуса словно случайно сталкивали с Берией, и каждый раз эта встреча заканчивалась дракой и отборным матом на грузинском языке. Впрочем, Берии досталось еще хуже – он работал барменом в главном стриптиз-клубе города, где прелестные официантки подавали напитки совершенно голыми. Каждый вечер в этом аморальном заведении, однако, стоил Лаврентию Павловичу ужасных мучений по той просто причине, что его сделали импотентом…
Сталин насмешливо дохнул Алексею в лицо табачным перегаром – непонятно, как он умудрялся доставать этот сорт, но курил вождь народов, как всегда, «Герцеговину Флор». Калашников закашлялся. Сталин, не глядя на него, присел на шаткий пластмассовый стул.
– Что тебе надо? Не тяни кота за яйца, говори быстрее, – выбил он трубку об сапог.
Не изменяя и этой привычке, вождь народов носил обувь из мягкой кавказской кожи.
– Постараюсь как можно быстрее, – кивнул Калашников. – В общем, если совсем вкратце: прошлой ночью в своей квартире неизвестным был убит Адольф Гитлер.
Теперь закашлялся уже Сталин – выпавшая из руки трубка ударилась о цемент пола. Тем не менее, генералиссимус не упал со стула, на что втайне надеялся Калашников. Ему почти удалось сохранить спокойствие – лишь черты рябого лица странно заострились.
– Генацвале, сегодня не первое апреля, – равнодушно ответил он. – И как его можно убить? В этом поганом месте даже надоевшего комара не прихлопнешь – оживает через минуту.
– Ему влили в рот вещество, по концентрации раз в тысячу сильнее серной кислоты, – охотно пояснил Калашников. – Сгорел за пару секунд, только и осталось, что пепла с половину чайной ложки. Хотелось бы пообщаться с вами на тему, как вы провели ту самую ночь, когда фюрера измельчили в мелкую труху. Известно, что вы с Адольфом Алоизовичем и тут недолюбливали друг друга – за полвека ни разу не поздоровались.
Генералиссимус насмешливо покривил щербатый рот со знаменитыми усами.
– У меня есть свидетели. Мы всю ночь с Аль Капоне в «блэк джэк» резались на его шляпу – спроси кого хочешь… начальничек. Тебя наши отношения с Адольфом не касаются. Я много каких уродов не люблю, но будь у меня возможность кого сжечь, начал бы явно не с него. Получи я такую хрень – так первым делом на Хрущеве бы испытал. Дурак ты.
Алексей флегматично пожал плечами, изучая мигающую лампочку на потолке.
– Свидетели ничего не доказывают. Учитывая ваши связи и авторитет в уголовном мире, вы могли это кому-нибудь заказать, – Калашников выдержал эффектную паузу. – Но подойдем к вопросу с точки зрения психологии. Вас абсолютно не удивил рассказ о веществе, способном в мгновение ока уничтожить гражданина города… Как будто для вас появление такой жидкости – обыденная вещь. Вы что-нибудь о ней знаете?
Веки Сталина чуть-чуть дернулись, но взгляд при этом не изменился. Он замолчал, глядя куда-то в пространство и беззвучно шевеля губами. Потом закрыл глаза. Калашников терпеливо ждал. Тишина длилась минут десять – у сотрудников Учрежденияпоявилась мысль, что вождь народов заснул, когда тот неожиданно поднялся на ноги.
– Я уже сказал тебе, кацо – ты дурак, – устало пробурчал Сталин, не глядя на Калашникова. – Мне с кентами отыграться надо срочно, а я с вами пустой базар мусолю. Ничего не знаю. А знал бы – так и не сказал, по природе вас, мусоров, ненавижу.
Корявыми сморщенными пальцами он бесцельно вертел опустевшую трубку.
Малинин сделал шаг вперед, деловито засучивая рукав мундира, однако Алексей остановил его взмахом руки. Подождав секунду, он наклонился к Сталину.
– Мы повстречаемся еще раз завтра – может быть, тогда станете поразговорчивее, – прошипел он, и Сталин, с облегчением поняв, что беседа закончена, привычным жестом завел руки назад. – Но отыграться у вас не получится, ибо на зону не отпустим – проведете чудную ночь в «одиночке». Это для вашей же безопасности, – повторил эффектную паузу Калашников и добавил: – Убийца, если его мотивом была месть, может не удовлетвориться исключительно Гитлером. Вы, как общеизвестно, у нас тоже не ангел.
Обратно до автомобиля оба шли в полном молчании, глядя по сторонам.
– Надо было, вашбродь, не пустой треп разводить, – скрипя зубами, произнес Малинин, плюхаясь в кресло водителя и включая зажигание. – А сразу без разговора ему в рыло съездить, чтоб в изумление пришел. А вы с ним и так, и эдак, и на «вы» – еще бы мороженое или бламанже какое на фарфоровом блюдечке поднесли.
– Экий ты у нас умный. Ну, дашь ты ему в нос раз или два. А что потом будешь делать? – огрызнулся Калашников, устраиваясь на соседнем сиденье. – Мы, братец, на него давить не можем – вариантов нет. Пригрозить, что Шеф его испепелит? Дедушку это только порадует – кто ж не мечтает сдохнуть после пятидесяти лет работы в каменоломне? Тут сила не требуется. Не волнуйся, мы завтра сюда опять придем – ночь впереди, я еще подумаю, как лучше его обработать.
Алексей прислонился виском к боковому стеклу, ощутив нагретую поверхность.
– Да и хрен бы с ним. Сейчас меня на самом деле серьезно волнует другая вещь, – унтер-офицер хотел спросить, какая, но не успел – Калашников схватил его за плечо и притянул ближе к себе, дохнув запахом жевательной резинки с красным перцем, – Сталин за полминуты сообразил, в чем там дело. Более того, похоже – новость его серьезно перепугала, заставила нервничать. Но по неизвестным причинам он предпочитает молчать. Из этого я заключаю – нас ожидает что-то ОЧЕНЬ плохое.
Он уставился на Малинина, ожидая возражений. Однако тот был согласен.
Глава десятая
Цвет бумаги
(19 часов 45 минут)
Шеф молча стоял у стеклянной стены, стилизованной под языки пламени. Несмотря на бронзовую люстру, в огромной комнате царил искрящийся полумрак: так было задумано итальянским дизайнером, недавно сделавшим перепланировку кабинета. Калашников как бы невзначай постучал по столу, но босс не сделал никакой попытки обернуться.
– Какие новости? – пробубнил он, водя длинным когтем по поверхности зеркального венецианского стекла и извлекая из этого занятия противный, острорежущий ухо звук.
Алексей слегка поколебался, но подумал, что лучше ответить откровенно.
– Никаких, – сказал он, по привычке зажмурив один глаз.
Режущий звук усилился до совершенно невыносимой ноты.
– Это плохо.
Шеф развернулся на сто восемьдесят градусов, посмотрел на Алексея все тем же немигающим взглядом. Как всегда, по спине штабс-капитана невольно пробежала дрожь.
– Я назначил тебя сюда, потому что ты лучший, – тихо и злобно сказал Шеф, переключив внимание на поцарапанный коготь. – Последние двадцать лет у тебя были шикарные показатели. Ты за семь дней вскрыл сеть торговли кокаином, которую организовали колумбийцы. А сушеная кровь для вампиров? По-моему, просто блеск. Остался всего один нелегальный канал для ее доставки, но рано или поздно мы доберемся и до него. И что я вижу сейчас? Заметь – ведь ты не паришься на работах в канализации, хотя это самое легкое наказание для убийц. Видимо, мне следовало тебя туда отправить.
– Эскобар [2]сам подставился, – нехотя ответил Калашников. – Он новенький у нас – забыл, что находится в городе, а не дома в родных джунглях. Иначе сразу бы сообразил – незачем продавать товар Геббельсу. Если у человека должность называлась «министр пропаганды», то через неделю о том, где купить марафета, только идиот не будет знать.
В тишине было слышно, как с треском сгорают корни подземных деревьев в гранитном камине, украшенном головами раскрывших пасти химер. Секунда – и Шеф недобро оскалился.
– Скромничать на Земле надо было, – из его рта взвились струйки дыма. – Ты не для того здесь поставлен начальником отдела оперативных расследований, дабы пропадать весь день, а потом явиться для того, чтобы произнести чудесное слово «никаких».
Калашников, как и в случае со Склифосовским, автоматически отметил в мозгу некорректное слово – «день». Время суток было в Аду весьма условным понятием. Поскольку, разумеется, солнца в городене существовало, он освещался пламенем факелов и электрическими лампочками, три четверти которых полагалось гасить вечером, чтобы создать иллюзию повсеместного наступления темноты. Шеф сидит в городес самого его основания и невольно перенял жаргон его обитателей.
Алексей с трудом проглотил подступивший к горлу комок раздражения.
– Я могу рассказать, что мы имеем на данный момент, – сообщил он, в глубине души понимая взвинченное состояние Шефа. – Один превратившийся в пепел труп, пятьсот миллионов желающих его убить, непонятное вещество, при помощи которого грохнули жертву, полсотни глухих соседей, спящих ночью, как сурки. Склифосовский забрал пепел в лабораторию, но пока не перезвонил. Я отношусь к вашему приказу с глубочайшим уважением, дорогой Шеф, но не совсем понимаю, почему вы поручили это дело мне. В городекак минимум миллион превосходных криминалистов с мировым именем, можно вызвать хотя бы Агату Кристи, я уверен – она бы раскрутила все в пять минут.
Шеф, отвлекшись на японскую плазменную панель под потолком, сосредоточенно слушал новости. Он как будто не слышал последних слов Калашникова – его остроконечные уши подрагивали на манер локаторов, улавливая доносившиеся с экрана слова.
– Без сомнения, главной сенсацией тысячелетия стало сегодняшнее ЧП в еврейском квартале города, – размеренно произносил слова телеведущий в очках, его напыщенное лицо показалось Алексею знакомым. – Как нам удалось узнать из конфиденциальных источников, произошло первое за всю историю городапокушение на убийство, которое увенчалось успехом. Жертвой неизвестного киллера стал бывший глава Германии Адольф Гитлер, с 1945 года отбывавший наказание за соучастие в убийстве и нанесение тяжких телесных повреждений примерно ста миллионам человек. Отдел оперативных расследований Учрежденияпока отказывается от любых комментариев относительно обстоятельств смерти Гитлера. Однако уже сейчас со всей уверенностью можно сказать, что убийство является заказным. Смотрите «Сто первый канал», с вами был Влад Кистьев.
Калашников неожиданно вспомнил этого человека. Вот уже двенадцать лет, каждое первое марта, он обязательно приходил к ним в отдел, чтобы просмотреть компьютерный архив – не появились ли за прошедшие триста шестьдесят пять дней в городеего убийцы. Непонятно почему, но он очень хотел посмотреть им в глаза – ему стреляли сзади в голову, он не успел увидеть лиц исполнителей. Заказчик его смерти до сих пор был жив, но в городедовольно много народу с нетерпением ожидали его прибытия.
Алексей не без основания полагал, что многие новички в Аду чересчур романтизированы. Создавалось впечатление, будто они всю жизнь только и делали, что читали дамские романы в мягкой обложке. Ну, появятся киллеры, ну посмотрит он им в глаза полчаса или час – так дальше-то что? Совесть этих людей прошибает исключительно редко. По опыту Калашников знал, что самых безжалостных палачей, оказавшихся в городе, больше всего шокирует новость: Ад, оказывается, существует на самом деле. Раскаяние терзает души очень и очень немногих. А вот их жертвы после первых минут злорадства скоро начинают понимать: теперь им придется смотреть на своих убийц каждый день на протяжении сотен тысяч лет. Необходимы воистину железные нервы, чтобы выдержать подобную «радость» – но не у всех они есть. Немудрено, что кому-то в результате захотелось прикончить Гитлера.
Шеф нажал на красную кнопку на пульте с рогатой головой – экран телевизора померк.
– Ну, приглашу я Кристи, – продолжая разговор, бесцветным тоном сказал он. – Знаешь, что случится через неделю? Она напишет мне подробный отчет на семистах страницах, что убийство совершил дворецкий, потому что фюрер в юном возрасте соблазнил его племянницу. Ты просто никогда не работал со звездами и не знаешь, как это тяжело – толку с гулькин нос, зато обижаются на любую мелочь. По мне, лучше взять на работу человека без громкого имени, но пусть это будет настоящий профессионал. Исключение составляет разве что доктор Склифосовский. Он не звонил тебе, говоришь? Жаль. А вот мне позвонил.
По интонации Шефа было более чем ясно – врач вряд ли сообщил что-то хорошее.
– Профессор провозился с пеплом больше двух часов, – проговорил он, подцепив когтем со стола тонкие прозрачные листки бумаги. – Но все тесты показали один и тот же результат. Ты знаешь мой характер – я попросил его повторить анализ пять раз. Николай Васильевич честно объяснил – он это ужесделал, однако итог остался неизменным.
– Склифосовский с самого начала подозревал, что вещество– сильнейшая кислота, возможно, какой-то новой концентрации, пока еще неизвестной нам, – согласно кивнул Калашников. – Может, допросить американцев, не случалось ли в последнюю неделю в Пентагоне новых химических разработок? Час назад в транзитный залпара подполковников прибыла с джипом «Хюмви» – наскочили в Багдаде на мину.
Шеф мучительно потер виски, покачал головой. Пламя в камине ярко вспыхнуло, оранжевые языки лизнули пасти химер: сверху бросили новую порцию сучьев.
– Нет, они нам не понадобятся. К сожалению, дело обстоит гораздо хуже.
Малинин, пользуясь временным отсутствием секретарши, пристально наблюдал за беседой через приоткрытую дверь приемной. Он увидел, как Шеф сказал что-то на ухо Калашникову. Даже в полумраке было заметно – тот побледнел, словно бумага.
– Не может быть…– прохрипел он враз севшим голосом.
– Я тебе говорю! – Шеф сломал в руках карандаш. – И не надо тут делать круглые глаза. Кто из нас мог бы ожидать подобное? Ты вообще что-нибудь понимаешь?
– Нет, – объективно ответил Алексей.
Шеф вздохнул.
– Знаешь, это еще не самое плохое. Гораздо хуже то, что даже я этого не понимаю.
«Я тоже без стакана не разберусь» – тревожно подумал Малинин. Две головы моментально повернулись в его сторону, и он понял, что сказал это вслух.
– Какие новости? – пробубнил он, водя длинным когтем по поверхности зеркального венецианского стекла и извлекая из этого занятия противный, острорежущий ухо звук.
Алексей слегка поколебался, но подумал, что лучше ответить откровенно.
– Никаких, – сказал он, по привычке зажмурив один глаз.
Режущий звук усилился до совершенно невыносимой ноты.
– Это плохо.
Шеф развернулся на сто восемьдесят градусов, посмотрел на Алексея все тем же немигающим взглядом. Как всегда, по спине штабс-капитана невольно пробежала дрожь.
– Я назначил тебя сюда, потому что ты лучший, – тихо и злобно сказал Шеф, переключив внимание на поцарапанный коготь. – Последние двадцать лет у тебя были шикарные показатели. Ты за семь дней вскрыл сеть торговли кокаином, которую организовали колумбийцы. А сушеная кровь для вампиров? По-моему, просто блеск. Остался всего один нелегальный канал для ее доставки, но рано или поздно мы доберемся и до него. И что я вижу сейчас? Заметь – ведь ты не паришься на работах в канализации, хотя это самое легкое наказание для убийц. Видимо, мне следовало тебя туда отправить.
– Эскобар [2]сам подставился, – нехотя ответил Калашников. – Он новенький у нас – забыл, что находится в городе, а не дома в родных джунглях. Иначе сразу бы сообразил – незачем продавать товар Геббельсу. Если у человека должность называлась «министр пропаганды», то через неделю о том, где купить марафета, только идиот не будет знать.
В тишине было слышно, как с треском сгорают корни подземных деревьев в гранитном камине, украшенном головами раскрывших пасти химер. Секунда – и Шеф недобро оскалился.
– Скромничать на Земле надо было, – из его рта взвились струйки дыма. – Ты не для того здесь поставлен начальником отдела оперативных расследований, дабы пропадать весь день, а потом явиться для того, чтобы произнести чудесное слово «никаких».
Калашников, как и в случае со Склифосовским, автоматически отметил в мозгу некорректное слово – «день». Время суток было в Аду весьма условным понятием. Поскольку, разумеется, солнца в городене существовало, он освещался пламенем факелов и электрическими лампочками, три четверти которых полагалось гасить вечером, чтобы создать иллюзию повсеместного наступления темноты. Шеф сидит в городес самого его основания и невольно перенял жаргон его обитателей.
Алексей с трудом проглотил подступивший к горлу комок раздражения.
– Я могу рассказать, что мы имеем на данный момент, – сообщил он, в глубине души понимая взвинченное состояние Шефа. – Один превратившийся в пепел труп, пятьсот миллионов желающих его убить, непонятное вещество, при помощи которого грохнули жертву, полсотни глухих соседей, спящих ночью, как сурки. Склифосовский забрал пепел в лабораторию, но пока не перезвонил. Я отношусь к вашему приказу с глубочайшим уважением, дорогой Шеф, но не совсем понимаю, почему вы поручили это дело мне. В городекак минимум миллион превосходных криминалистов с мировым именем, можно вызвать хотя бы Агату Кристи, я уверен – она бы раскрутила все в пять минут.
Шеф, отвлекшись на японскую плазменную панель под потолком, сосредоточенно слушал новости. Он как будто не слышал последних слов Калашникова – его остроконечные уши подрагивали на манер локаторов, улавливая доносившиеся с экрана слова.
– Без сомнения, главной сенсацией тысячелетия стало сегодняшнее ЧП в еврейском квартале города, – размеренно произносил слова телеведущий в очках, его напыщенное лицо показалось Алексею знакомым. – Как нам удалось узнать из конфиденциальных источников, произошло первое за всю историю городапокушение на убийство, которое увенчалось успехом. Жертвой неизвестного киллера стал бывший глава Германии Адольф Гитлер, с 1945 года отбывавший наказание за соучастие в убийстве и нанесение тяжких телесных повреждений примерно ста миллионам человек. Отдел оперативных расследований Учрежденияпока отказывается от любых комментариев относительно обстоятельств смерти Гитлера. Однако уже сейчас со всей уверенностью можно сказать, что убийство является заказным. Смотрите «Сто первый канал», с вами был Влад Кистьев.
Калашников неожиданно вспомнил этого человека. Вот уже двенадцать лет, каждое первое марта, он обязательно приходил к ним в отдел, чтобы просмотреть компьютерный архив – не появились ли за прошедшие триста шестьдесят пять дней в городеего убийцы. Непонятно почему, но он очень хотел посмотреть им в глаза – ему стреляли сзади в голову, он не успел увидеть лиц исполнителей. Заказчик его смерти до сих пор был жив, но в городедовольно много народу с нетерпением ожидали его прибытия.
Алексей не без основания полагал, что многие новички в Аду чересчур романтизированы. Создавалось впечатление, будто они всю жизнь только и делали, что читали дамские романы в мягкой обложке. Ну, появятся киллеры, ну посмотрит он им в глаза полчаса или час – так дальше-то что? Совесть этих людей прошибает исключительно редко. По опыту Калашников знал, что самых безжалостных палачей, оказавшихся в городе, больше всего шокирует новость: Ад, оказывается, существует на самом деле. Раскаяние терзает души очень и очень немногих. А вот их жертвы после первых минут злорадства скоро начинают понимать: теперь им придется смотреть на своих убийц каждый день на протяжении сотен тысяч лет. Необходимы воистину железные нервы, чтобы выдержать подобную «радость» – но не у всех они есть. Немудрено, что кому-то в результате захотелось прикончить Гитлера.
Шеф нажал на красную кнопку на пульте с рогатой головой – экран телевизора померк.
– Ну, приглашу я Кристи, – продолжая разговор, бесцветным тоном сказал он. – Знаешь, что случится через неделю? Она напишет мне подробный отчет на семистах страницах, что убийство совершил дворецкий, потому что фюрер в юном возрасте соблазнил его племянницу. Ты просто никогда не работал со звездами и не знаешь, как это тяжело – толку с гулькин нос, зато обижаются на любую мелочь. По мне, лучше взять на работу человека без громкого имени, но пусть это будет настоящий профессионал. Исключение составляет разве что доктор Склифосовский. Он не звонил тебе, говоришь? Жаль. А вот мне позвонил.
По интонации Шефа было более чем ясно – врач вряд ли сообщил что-то хорошее.
– Профессор провозился с пеплом больше двух часов, – проговорил он, подцепив когтем со стола тонкие прозрачные листки бумаги. – Но все тесты показали один и тот же результат. Ты знаешь мой характер – я попросил его повторить анализ пять раз. Николай Васильевич честно объяснил – он это ужесделал, однако итог остался неизменным.
– Склифосовский с самого начала подозревал, что вещество– сильнейшая кислота, возможно, какой-то новой концентрации, пока еще неизвестной нам, – согласно кивнул Калашников. – Может, допросить американцев, не случалось ли в последнюю неделю в Пентагоне новых химических разработок? Час назад в транзитный залпара подполковников прибыла с джипом «Хюмви» – наскочили в Багдаде на мину.
Шеф мучительно потер виски, покачал головой. Пламя в камине ярко вспыхнуло, оранжевые языки лизнули пасти химер: сверху бросили новую порцию сучьев.
– Нет, они нам не понадобятся. К сожалению, дело обстоит гораздо хуже.
Малинин, пользуясь временным отсутствием секретарши, пристально наблюдал за беседой через приоткрытую дверь приемной. Он увидел, как Шеф сказал что-то на ухо Калашникову. Даже в полумраке было заметно – тот побледнел, словно бумага.
– Не может быть…– прохрипел он враз севшим голосом.
– Я тебе говорю! – Шеф сломал в руках карандаш. – И не надо тут делать круглые глаза. Кто из нас мог бы ожидать подобное? Ты вообще что-нибудь понимаешь?
– Нет, – объективно ответил Алексей.
Шеф вздохнул.
– Знаешь, это еще не самое плохое. Гораздо хуже то, что даже я этого не понимаю.
«Я тоже без стакана не разберусь» – тревожно подумал Малинин. Две головы моментально повернулись в его сторону, и он понял, что сказал это вслух.
Глава одиннадцатая
Объект номер два
(20 часов 50 минут)
Поджав стройные ноги, роскошная блондинка в заштопанном нижнем белье сидела на обшарпанном диванчике в убогой гримерке. Вид у нее был настолько печальный, что если бы в этот момент рядом с ней оказался Петрарка, то поэт воспел бы грустную розу, одиноко растущую на развалинах.
В одной руке женщина держала дешевое пластмассовое зеркальце, другой подкрашивала длинные ресницы, обрамляющие голубые глаза. Со спинки стула свешивалось бордовое платье. Она не любила одевать белое с тех пор как загремела СЮДА – пятна от гнилых помидоров хорошо видны на светлой ткани, их чертовски трудно отстирать. Когда она предстала перед Главным Судом, жюри, изучив предложение Управления наказаниями, постановило низвергнуть ее на вечное поселение в Ад по двум причинам – сладострастие и тщеславие. Горячих оправданий, что тщеславны все люди ее профессии, а понятие «сладострастие» в XX веке подменило собой любовь, никто не услышал.
Она вздохнула так, что зеркальце слегка запотело. Ну почему эти закомплексованные люди мыслят замшелыми критериями средних веков? Никому в городеи в голову не пришло провести хотя бы парочку изменений в суровых законах, чтобы они соответствовали новой реальности. В Аду горит столько специалистов по пиару – почему бы не поручить им произвести ребрендинг? Один из ее многочисленных бывших любовников, услышав такое предложение, прыснул и насмешливо покрутил пальцем у виска. Какое хамство. Да, она согласна, что не хватает звезд с неба. Но разве не глупо судить людей из мира «кадиллаков», стрип-клубов и небоскребов по заповедям, утвержденным неизвестно кем семь тысяч лет назад?
Праведникам из Рая регулярно устраивают сюда организованные туры, чтобы те видели, чего избежали благодаря своей выхолощенной жизни на Земле, из которой были исключены все запретные сладости. Однако кое-кому из руководства городасамому не помешало бы съездить в тур на эту самую Землю, дабы заметить, как сверкающее неоновыми огнями бытие Лас-Вегаса отличается от того, что они наблюдали в своем трухлявом древнем Вавилоне. Секс между еле знакомыми (а то и вовсе незнакомыми) людьми уже не прелюбодеяние, а такая же скучная норма, как утренняя чистка зубов, марихуану употребляют даже в школах, голые девушки не танцуют у шеста разве что на детсадовских капустниках.
Конечно, если бы ей дали пожить на Земле побольше… Возможно, в этом случае она стала бы другой. А почему нет? Начала бы ходить в церковь, потом прочитала Библию – а может быть, в результате вовсе заделалась патроном сиротского приюта. Но кто дал ей такой шанс?
…Женщина через голову натянула тесное платье, в котором еле виднелась ее крохотная грудь нулевого размера – не помогал даже китайский бюстгальтер с силиконовым наполнителем, купленный на черном рынке. Она повернулась к зеркальцу и посмотрела на себя с откровенной ненавистью. Каждый вечер она выступает в этом пропахшим кислым пивом кабаре, и всякий раз пьяные потные зрители с бычьими шеями и налитыми кровью глазами освистывают ее, закидывая томатами. Миллионы мужчин не смотрят на ее тело влюбленными глазами, как было на Земле, юные мальчики не готовы отдать жизнь за один ее поцелуй, журналисты не преследуют ее в туалете с просьбами об интервью. В этом городеона – лишь безголосая певичка, у которой за сорок лет ни одна собака не спросила автограф.
А ведь когда-то она, подобно ледоколу, гордо рассекала толпу алчущих, с мольбой протягивающих ей листочки через шеренгу дюжих телохранителей. Хоть бы один человек сейчас попросил ее расписаться! Хоть бы кто-то подарил один-единственный, пусть даже изрядно увядший цветок! Тогда ей казалось, что повсеместное обожание толпы никогда не кончится… Какой же она была наивной. Здесь она никто, статистическая единица серой массы, влачащая жалкое существование: у нее отняли даже ее превосходный бюст! Ублюдки! Да какое они имели на это право!
Пластмассовое зеркальце полетело в угол и разбилось с жалобным звоном. Блондинка истерически всхлипнула и закрыла напудренное лицо руками. Нет, плакать нельзя. Ей же сейчас на сцену, а иначе придется заново накладывать на ресницы потекшую тушь.
В одной руке женщина держала дешевое пластмассовое зеркальце, другой подкрашивала длинные ресницы, обрамляющие голубые глаза. Со спинки стула свешивалось бордовое платье. Она не любила одевать белое с тех пор как загремела СЮДА – пятна от гнилых помидоров хорошо видны на светлой ткани, их чертовски трудно отстирать. Когда она предстала перед Главным Судом, жюри, изучив предложение Управления наказаниями, постановило низвергнуть ее на вечное поселение в Ад по двум причинам – сладострастие и тщеславие. Горячих оправданий, что тщеславны все люди ее профессии, а понятие «сладострастие» в XX веке подменило собой любовь, никто не услышал.
Она вздохнула так, что зеркальце слегка запотело. Ну почему эти закомплексованные люди мыслят замшелыми критериями средних веков? Никому в городеи в голову не пришло провести хотя бы парочку изменений в суровых законах, чтобы они соответствовали новой реальности. В Аду горит столько специалистов по пиару – почему бы не поручить им произвести ребрендинг? Один из ее многочисленных бывших любовников, услышав такое предложение, прыснул и насмешливо покрутил пальцем у виска. Какое хамство. Да, она согласна, что не хватает звезд с неба. Но разве не глупо судить людей из мира «кадиллаков», стрип-клубов и небоскребов по заповедям, утвержденным неизвестно кем семь тысяч лет назад?
Праведникам из Рая регулярно устраивают сюда организованные туры, чтобы те видели, чего избежали благодаря своей выхолощенной жизни на Земле, из которой были исключены все запретные сладости. Однако кое-кому из руководства городасамому не помешало бы съездить в тур на эту самую Землю, дабы заметить, как сверкающее неоновыми огнями бытие Лас-Вегаса отличается от того, что они наблюдали в своем трухлявом древнем Вавилоне. Секс между еле знакомыми (а то и вовсе незнакомыми) людьми уже не прелюбодеяние, а такая же скучная норма, как утренняя чистка зубов, марихуану употребляют даже в школах, голые девушки не танцуют у шеста разве что на детсадовских капустниках.
Конечно, если бы ей дали пожить на Земле побольше… Возможно, в этом случае она стала бы другой. А почему нет? Начала бы ходить в церковь, потом прочитала Библию – а может быть, в результате вовсе заделалась патроном сиротского приюта. Но кто дал ей такой шанс?
…Женщина через голову натянула тесное платье, в котором еле виднелась ее крохотная грудь нулевого размера – не помогал даже китайский бюстгальтер с силиконовым наполнителем, купленный на черном рынке. Она повернулась к зеркальцу и посмотрела на себя с откровенной ненавистью. Каждый вечер она выступает в этом пропахшим кислым пивом кабаре, и всякий раз пьяные потные зрители с бычьими шеями и налитыми кровью глазами освистывают ее, закидывая томатами. Миллионы мужчин не смотрят на ее тело влюбленными глазами, как было на Земле, юные мальчики не готовы отдать жизнь за один ее поцелуй, журналисты не преследуют ее в туалете с просьбами об интервью. В этом городеона – лишь безголосая певичка, у которой за сорок лет ни одна собака не спросила автограф.
А ведь когда-то она, подобно ледоколу, гордо рассекала толпу алчущих, с мольбой протягивающих ей листочки через шеренгу дюжих телохранителей. Хоть бы один человек сейчас попросил ее расписаться! Хоть бы кто-то подарил один-единственный, пусть даже изрядно увядший цветок! Тогда ей казалось, что повсеместное обожание толпы никогда не кончится… Какой же она была наивной. Здесь она никто, статистическая единица серой массы, влачащая жалкое существование: у нее отняли даже ее превосходный бюст! Ублюдки! Да какое они имели на это право!
Пластмассовое зеркальце полетело в угол и разбилось с жалобным звоном. Блондинка истерически всхлипнула и закрыла напудренное лицо руками. Нет, плакать нельзя. Ей же сейчас на сцену, а иначе придется заново накладывать на ресницы потекшую тушь.