Зозуля Ефим. Мастерская человеков

   Кнупф был энергичен и действительно работал для Мастерской.
   Представитель религиозного общества - его звали Коц - отличался невероятной болтливостью, носившей явно ненормальный характер. Причины не замедлили выясниться: он нюхал кокаин, и его потребность говорить много, неустанно, перегружая речь всевозможными планами, возникала немедленно после принятия очередной дозы белого блестященьвого порошка, который в коричневом пузырьке хранился у него в жилетном кармане.
   Однако это не мешало Кнупфу выслушать его и увидеть в нем заказчика.
   Модному религиозному обществу или приходу срочно требовался - для успешной борьбы с конкурентским приходом или обществом - красивый проповедник, который мог бы заинтересовать дам, составлявших большинство радетелей общества. Общество было богато, оно не останавливалось, естественно, ни перед какими затратами, чтобы заручиться соответствующим штатом проповедников, но их не было. Такие проповедники-красавцы буквально на вес золота.
   В припадке кокаинной болтливости он рассказал Латуну, что таким проповедником в свое время был он сам, забросив для этого верное ремесло адвоката. Но одна дама, приезжая артистка, которая на его горе застряла в городе и каким-то образом проникла в общину, научила его нюхать кокаин и облачаться для этого почему-то в посеребренную, то есть обсыпанную серебряными блестками простыню. Она делала то же самое, сидя перед ним и тоже завернувшись в такую же простыню с блестками. Ничего более вульгарного и нелепого он никогда не видел и не испытывал. Это было нечто в стиле самых идиотских рождественских открыток.
   Сидя в таком виде, она его спрашивала, почему у него нет шелковистой бороды. Какой он, мол, модный религиозный проповедник, если у него нет шелковистой бороды! Для какой приличной дамы могут оказаться действенными его никчемные проповеди!
   Она возится с ним только потому, что ей все равно, с кем вместе нюхать. Не будь, говорила она, у нее этого недостатка, ее ноги не было бы в этом никому не нужном институте...
   -- Простите, - нетерпеливо прервал Латун, - для чего мне нужно знать все эти подробности? Какой заказ вы хотите дать нам?
   - Вот именно, - нисколько не смутился Коц, - сделайте нам модного религиозного проповедника, почти святого, но с шелковистой бородой и с такими, знаете, глазами... Ну и, конечно, чтобы он был хорошего роста, широк в плечах, тонок в талии, строен и вообще. В общине святого Матвея работают двое таких, и дела ее блестящи... У нас же, откровенно говоря, единственная надежда на вас... Наша община хиреет. Я не пользуюсь никаким успехом. Хорошо еще, что былая дружба с влиятельными прихожанками дала мне возможность остаться хоть на должности секретаря или кого-то в этом роде. Очень вас прошу, сделайте нам такого, мы вам хорошо заплатим...
   О хорошей плате Латуну еще до прихода Коца говорил Кнупф. Это, собственно, и заставило его рискнуть иметь с ним дело. Он же предложил Латуну потребовать деньги вперед.
   Латун в вежливой, но твердой форме изложил это условие.
   - У нас, видите ли, мало материалов. Такой серьезный заказ требует особого качества материала - так что... пожалуйста, мы вынуждены... И, вообще, у нас такое правило.
   Латуну не нужно было долго останавливаться на этом условии. Представитель религиозной общины нисколько не удивился, мгновенно осведомился о сумме, оставил значительную часть ее в виде задатка и обещал завтра принести остальное. Свое обещание он выполнил в точности и узнал, что модный святой с шелковистой бородой, загадочным взглядом и всем, что требуется для успеха у дам, будет готов через две недели.
   Третий заказ, тоже организованный Кнупфом, последовал от богатого путешественника. Ему нужен был служащий, который обладал бы умением приспосабливаться к любым обстоятельствам, порядкам в любых странах и при любых режимах. Богач любил путешествовать. Обыкновенно его сопровождали секретарь, стенографистка и фотограф. Но практика показала, что этого штата недостаточно. Ему приходилось испытывать много затруднений, пока Кнупф, с которым он был знаком через свою стенографистку, бывшую в свою очередь подругой девушки, заказавшей жениха, не разъяснил ему, что такого человека он может заказать себе в только что открытой, но еще нелегально работающей Мастерской Человеков. Богач немедленно направился в Мастерскую.
   Латун его выслушал очень серьезно.
   - Значит, вам нужен приспособленец? - спросил он.
   - Да. Настоящий, чистый, беспримесный приспособленец.
   - А какой внешности? - задал Латун становящийся уже трафаретным вопрос.
   - О! Разве внешность имеет значение для настоящего приспособленца! вполне справедливо заметил заказчик. - У него будет такая внешность, какая нужна будет по данным обстоятельствам и данному моменту. На то ведь он приспособленец...
   - Но иногда бывает, что, для того чтобы лучше приспособиться, надо быть, хоть и немного, чем-нибудь отличным - понимаете? Есть приспособление примитивное и много степеней усложнения.
   - Что же, - опять-таки резонно добавил заказчик. - Я хочу, чтобы мой заказ был первоклассно выполнен. Значит, он будет приспосабливаться и примитивно, и сложно - опять-таки в зависимости от обстоятельств. Настоящий приспособленец иногда даже спорит с хозяином - для того, чтобы приспособление к нему выглядело независимее и искреннее, не так ли? Ведь это общеизвестно.
   - Совершенно верно, - ответил Латун. - Через две недели будет готов.
   - Ну, и набрали же мы заказов! - потирал он руки и почесывал ими темя.
   Капелов, не отстававший от Латуна ни на шаг, выслушавший это восклицание, хотел сказать: "Ничего, справимся!", но вовремя воздержался. Было слишком рискованно выказывать такую самонадеянность. Это, несомненно, вызвало бы обычную у Латуна реакцию, и он не дал бы Капелову сделать даже жениха - первый заказ, о котором старик, по-видимому, забыл.
   Глава десятая
   Но Капелов не забыл о том, что ему предстоит. Он пользовался хотя минутным отсутствием Латуна, чтобы го-. товиться к предстоящей работе. Он постепенно подобрал все необходимые ткани для внутренних органов, составил схемы, делал предварительные слепки из глины, поставил поближе к верстаку эмульсии и эликсиры, максимально использовал первого неудачного человека, освежив и подновив в нем все, что можно было. И, наконец, когда Латун уехал с Кнупфом, Ориноко и Камиллом смотреть - окончательно, в последний раз новое помещение, он смело и уверенно, но тщательно избегая ошибок, едва не стоивших ему жизни при создании первого человека, принялся за работу.
   И новый человек был сделан.
   До боли в глазах осмотрел его Капелов прежде чем влить в него последний животворящий эликсир, внимательно ощупал и обнюхал его. И наконец решился.
   С верстака поднялся очень худой (это была неожиданность! - ткани его как-то неожиданно ссохлись перед самым оживлением, и пигмент на лице почему-то стал желтым), очень даже худой молодой человек с маленьким рыжевато-желтоватым лицом, с ввалившимися щеками, морщинистым многодумным лбом, под которым сидели болезненно глубокие, чересчур уж вдумчивые глаза. С этими глазами вязался голос - слабый, но задумчиво звучащий и своеобразно убедительный неспешащим тембром своих звукосочетаний.
   Капелов в волнении, которое не имеет названия, отошел в угол комнаты и замер.
   Человек спустил ноги с верстака, чуть потянулся одним плечом и вздохнул. Вздыхали все вновь созданные люди. Об этом Капелову говорил Латун, и это было верно. Даже страшное чудовище - первое детище Капелова тоже при оживлении испустило глубокий и жуткий вздох. Как-то, во время изучения горловых тканей и связок, Капелов спросил об этом у Латуна:
   - Почему вновь созданный человек обязательно вздыхает?
   - Не знаю, - ответил Латун. - Откуда я могу это знать? Точно так же мне неизвестно, почему плачет новорожденный младенец. Плачет - и все. У всех народов и во все времена - всегда плачут. Не было такого случая, чтобы младенец выскочил из утробы матери и улыбнулся радостному миру, в который он пришел неизвестно откуда.
   Латун был явно раздражен. Поэтому беседа на этом прервалась.
   Однако человек, созданный Капеловым, не думал плакать, хотя лицо его приняло плаксивое выражение. Он ограничился вздохом. Затем, оглядевшись, потер ладонью грудь и руки выше локтей, точно перед купанием, и, недоверчиво посмотрев на Капелова, обиженно и удивленно пробормотал:
   - Послушайте. Ну чего же вы смотрите на меня? Дали бы какую-нибудь одежонку. Нельзя же так, в самом деле. Тут же холодно.
   По тому, как смотрели его глаза, Капелов убедился, что интеллектуальных соков он влил в него значительно больше, чем следует. В этих глазах светилась мысльгибкая, живая человеческая мысль.
   - Боже мой, - шепнул Капелов, - что я наделал! Что будет?! Ведь старик меня заест!
   Впечатление его при более внимательном осмотре своей работы подтвердилось. Странный и немного вульгарный тон, каким новый человек требовал одежду, был для него совершенно нехарактерен.
   - Какую одежду? - спросил Капелов. - Никакой одежды вам не полагается. Я вас сейчас заморожу и сохраню в таком состоянии до прихода девушки, которая вас заказала, нашей первой заказчицы. Откровенно говоря, завидую вам. Хорошая девушка!
   - А зачем она меня заказывала?
   - Ей нужен жених.
   - Значит, я должен быть ее женихом?
   - Да, Правда, вышло не совсем так, как было условлено... Ах, черт возьми, ну как вас заморозить при такой высокой температуре?! Знаете, это помещение просто несчастье... Ни ледника, никаких вообще минимальных удобств для такой сложной работы... Скорей бы уж переехать в новое помещение...
   - Скажите, пожалуйста, а можно узнать, каким должен быть жених этой девушки?
   - У меня нет под рукой книги заказов - Латун, хозяин Мастерской Человеков, спрятал ее, но я помню: глаза, она говорила, должны быть как василечки или звездочки. Затем она выражала пожелания, чтобы он был высоким, сильным, чтобы с ним было хорошо, чтобы был благородным, чтобы в нем были поэзия и настроения и чтоб хорошо зарабатывал.
   - Что-то слишком много, Дайте мне зеркало. Не хочу вас огорчить, но вы, кажется, сделали не совсем то...
   Капелов и сам это чувствовал. Предложить девушке вместо жениха этого заморыша с желтым лицом и ввалившимися щеками значило пойти на явный скандал.
   Если б даже она захотела такого жениха - кто их знает, девушек, какие у них вкусы, ведь любят иногда черт знает кого, разве в этом может кто-либо разобраться! но так или иначе, если б даже она удовлетворилась таким женихом, Латун и Кнупф подняли бы такой шум, что пришлось бы, пожалуй, покинуть Мастерскую. Нет, надо сейчас же скрыть и это злополучное произведение... Ледника нет, замораживать долго. Да это и бесцельно:
   Латун вернется и увидит его. Опять эти потраченные материалы, да еще какие!.. Что делать?
   Капелов смотрел мутным ошалелым взглядом на гомункулуса.
   - Послушайте, - взмолился тот, - что бы там ни было - я ведь не просил, чтобы вы меня создавали. Но раз я живу, то дайте же мне минимальные условия, необходимые для существования... Так же нельзя, в конце концов... Держать голого человека на грязном верстаке... Тут кровь, грязь, какие-то кишки... Для чего это? Мне же холодно... Дайте мне, пожалуйста, одежду и... кофе, что ли...
   - Что мне делать? - совсем растерялся Капелов. Вернуть вас опять в первобытное состояние?.. Но куда я вас дену?.. И сколько ушло на вас материалов, к тому же самых дорогих!. Боже мой, сколько я влил в ваш чеpen эликсира интеллектуальности!.. Неужели же зарезать вас опять?.. Ведь это же ничего не даст...
   - По-моему, не надо, - спокойно и мягко сказал несчастный. - Зачем меня резать? Вы правы: это вам ничего не даст. Потом - трудно убить человека, то есть скрыть его труп. А вы, как я понял, главным образом этим и озабочены. Я хоть и мал и худ, но все-таки вряд ли вам удастся меня скрыть. Ведь это самое трудное во всех убийствах-скрыть труп. Человек-это, как вы знаете, хозяйство, вещь, сложный аппарат, масса материала. Но давайте подумаем. Мне кажется, можно найти другой выход из создавшегося положения.
   - Какой?
   - Во-первых, познакомьте меня с моей заказчицей, но не официально, то есть пусть она не знает, что я тот, о котором она мечтала, заказывая... Осуществленная мечта - какая бы она ни была, - как известно, всегда разочаровывает. Но, может быть, мы сговоримся как-нибудь так. Это во-первых. А во-вторых, разве у вас только один этот заказ? Может быть, я гожусь для других заказчиков? Я не знаю, к сожалению, кого вам заказывали...
   - Это идея! Попробуем!
   Капелов обрадовался. Может быть, это действительно выход? Он здорово рассуждает, этот заморыш! Вот что значит не пожалеть эликсира интеллектуальности!
   Но радость была кратковременна: нет, этот заморыш не подойдет никому. Проповедник? Модный святой?
   О нет. Верующий, преданный рабочий для кожевенной мастерской? Чепуха. Приспособленец для богача-путешественника? Ни капельки. Что же делать? Уничтожить живое существо все же было жалко.
   Капелов нашел старые брюки Латуна, кое-какое белье, снял со стены чей-то пиджак, по-видимому Кнупфа, добавил к этому свою шляпу и несколько монет, завалявшихся в жилетном кармане, и отдал все это заморышу.
   - Одевайтесь скорее и уходите. Иначе... иначе я за себя не ручаюсь. Я, право, не знаю, что делать... Переживания, от которых можно с ума сойти... Но позвольте, как я вас отпущу? Ведь вы скажете кому-нибудь, что вы наше изделие, и потом будут крупнейшие неприятности?..
   - Обещаю вам молчание. Вы можете быть в этом уверены.
   Странное впечатление производил этот человек на Капелова. Он был жалок, но одновременно внушал и симпатии какие-то, и доверие вызывал к себе, вместе с мягким чувством доброжелательности, и любопытство. По-видимому, эликсир интеллектуальности здорово пропитал его мозговые извилины, произошел неведомый химический процесс, как в наложенных на холст масляных красках, и получилось, по-видимому, что-то путное...
   С этим человеком можно хоть поговорить... Капелов был рад этому - ведь у него после трагической гибели семьи не осталось ни одного друга... Латун никак не подходил под это понятие, а о Кнупфе, Ориноко, Камилле и говорить нечего...
   - Ну, одевайтесь скорее и уходите, - ласково торопил он свое создание.
   Тот наконец оделся. В неважном костюме и шляпе он имел вид интеллигентного проходимца, каких много во всех столицах Европы... Они бродят по кафе, сотрудничают иногда в мелких газетах или театрах, а главное, занимают у кого могут незначительные суммы...
   Взглянув с удивлением на Капелова, который его торопил, он сказал:
   - Почему вы меня гоните? Возвращение Латуна нисколько не опасно: ведь на мне не написано, что я создан тут, в вашей Мастерской. Приберите верстак и все прочее - я просто сойду за посетителя - мало ли кто мог прийти в такое интересное учреждение!.. Мне хочется поговорить с вами... Ведь я вам обязан жизнью! Это немного, но это... кое-что.
   Его речь изобиловала большим количеством резонных интонаций, которые, как известно, убедительнее слов. Капелов смотрел на него с удивлением и некоторым страхом. Он забывал, что сделал его, и смотрел на свое создание, как крестьянин на умного сына-студента.
   - Это, пожалуй, верно. Но все же лучше будет, если вы уйдете. Старик может вас узнать по швам на черепе и по его форме. Ведь у нас пока только один шлем для придания формы голове. Только один номер. В дальнейшем, конечно, будет несколько номеров для формы головы. Затем, несмотря на свою рассеянность, Латун может узнать на вас свои брюки. Если же придет Кнупф, то от его пристальных глаз не ускользнет ничего. Наведайтесь ко мне через несколько дней, тогда поговорим.
   - А что же я буду делать в городе?
   - Странный вопрос. Работать! Вам же надо как-нибудь жить, иметь угол и кормиться.
   - Да, к сожалению, это так. Но я не хочу работать. Понимаете - не хочу. Работа ничего не дает. Ведь вы знаете, а если не знаете, то пора знать, что успевают те, кто ухитряются не работать. Я же, вступая по вашей милости в жизнь, хочу кое-чего добиться. Да, работа - это для дураков. Работать, в общем, всегда невыгодно. Когда работаешь, то делаешь ошибки, и вообще даже когда все вокруг работают и культ труда ставится на наибольшую высоту, надо кричать больше всех о работе, о святости труда и так далее, а самому все-таки не работать. Тот, кто работает, меньше всех уважаем. Еще можно простить работу в прошлом. Вот человек, прежде чем выбиться в люди, работал, страдал, был чернорабочим, чем угодно. Если это в прошлом - это еще куда ни шло. Это можно рассказывать гостям, если их при этом хорошо кормить. Но в настоящем он должен не работать, если хочет сделать карьеру. Он должен возглавлять. Он должен приходить, еще лучше, приезжать, уезжать, быть недовольным, скупо отпускать замечания, он должен плохо слышать, плохо видеть, говорить "ближе", "громче" уезжать. Он должен быть окружен тайной. Вполне ясного человека нельзя уважать. В нем должна быть таинственность. Это совершенно обязательно. Он должен знать или делать вид, что знает что-то особенное, чего другие не знают. Без таинственности нет авторитета и, следовательно, уважения или, по крайней мере, страха.
   Заморыш сел на табурете около двери и неспешащим своим, глуховатым и убедительнейшим голосом продолжал, глядя перед собою непомерно углубленными глазами (эликсир интеллектуальности! Сколько его потрачено! Что скажет Латун - Капелов холодел от этой мысли), продолжал:
   - Это очень серьезный вопрос. И очень тонкий. Собственно говоря, все это знают, но сами убеждают себя, что это не так. По-моему, это надо исследовать. Такое учреждение, как Мастерская Человеков, должна была заняться вплотную, а не исполнять заказы на каких-то женихов.
   - Совершенно верно. Но вы забываете, что нам нужны деньги. Мы еще пока на нелегальном положении. Надо же с кого-нибудь начинать.
   - Так начали бы с каких-нибудь интересных людей. Они же окупятся быстрее. Во всяком случае, у вас есть возможность изучить в человеке то, чего никак не схватишь в жизни. Вы можете человека разобрать не только по косточкам, но и по клеточкам и разузнать, если не все, то многие его свойства. В частности, вот эта проблема авторитетности меня очень интересует. Жаль, что вы меня отправляете. Скажите, пожалуйста, нельзя ли какнибудь остаться у вас?
   Пока говорил гомункулус, Капелов смутно думал, что именно такого человека не хватает Мастерской. Он нисколько в эти мгновения не раскаивался, что переборщил, может быть, с эликсиром интеллектуальности. В самом деле, Латун совершенно не заботился о том, чтобы Мастерская имела мыслящих работников. Сам он неизвестно что собою представлял. Кнупф, Ориноко и Камилл определенно ничего собою не представляли. О себе же Капелов не хотел подумать, чтобы тоже не прийти к малоутешительным выводам. Его раздирали какие-то чувства; сладостные и горькие спазмы часто хватали его за горло и заставляли глаза наполняться слезами; он покрывал бумагу какими-то записями. Но, так или иначе, он всего только недавний служащий чайной фирмы, и в общем подумать как следует о том, что такое человек, в Мастерской было некому. Латун был прав, когда говорил: "Мы-ремесленники". Действительно, он свое открытие сразу повернул в коммерческую сторону и превратил Мастерскую в лавочку.
   Однако что делать с этим заморышем? Оставить его сейчас невозможно. Это во всяком случае. Если Латун узнает о количестве потраченного на него эликсира, он совершит нечто непоправимое.
   - Вот что, - сказал Капелов, подойдя к своему созданию и похлопывая его по плечу. - Я, откровенно говоря, рад, что создал вас. Даже горжусь. Правда, я еще не знаю, что вы собою представляете. Ваши рассуждения пока странноваты. Но не в этом дело. Латун учил меня не считать человека сейчас же после создания законченным. Он должен еще, так сказать, просохнуть, отстояться, тут могут быть еще всякие химические процессы, которые могут произвести существенные изменения, но, во всяком случае, мне. кажется, что в вашем лице мне удалось создать нечто такое, что нам пригодится. Если хотите жить - храните тайну, что я вас сделал. Это -вопервых. Во-вторых, сейчас уходите, найдите себе какоенибудь занятие. Мы на днях переезжаем в новое помещение, принятые заказы выполним, на вырученные деньги приобретем новые материалы, все эти эмульсии и эликсиры, старик перестанет сходить с ума от скупости, и я постараюсь так или иначе свести вас с ним и - если будет возможно - устроить у нас в Мастерской. Хорошо? Откровенно говоря, меня тяготит одиночество, а с вами, мне кажется, и поговорить можно, и, кроме того, ведь я вас создал! Вы мой первенец. Это кое к чему обязывает меня, а также, надеюсь, и вас. Не правда ли? Первенец Капелова кивнул головой и вышел.
   - Придумайте себе какое-нибудь имя и фамилию,- крикнул ему вдогонку Капелов.
   Глава одиннадцатая
   От желания - еще недавно им всецело владевшего - сделать самостоятельно жениха для девушки Капелов отказался. Это было слишком рискованно. Получалось совсем не то, что нужно. Каждая работа оказывалась совершенно неожиданной, нисколько не соответствующей плану. Великое счастье, что он разделался с чудовищем, еще большее счастье, что во втором случае катастрофа не повторилась. Но, так или иначе, заказ не выполнен, а материалов истрачено много. У Капелова не было никакой уверенности, что и в третий раз не получится нечто еще более неожиданное. Материалов было очень мало. Он и так не знал, как покрыть недостачу. Он допил в эликсир еще воды... Что из этого выйдет, он не представлял себе и даже боялся думать...
   Наконец он сказал Латуну;
   - Господин Латун, я приготовил все материалы. Следовало бы сделать жениха для девушки.
   И, выражая полную лояльность, соединенную с умеренной инициативой, он добавил:
   - Я купил справочник, сборник биографий разных писателей. Мы сможем, если вам будет угодно, воспользоваться некоторыми чертами...
   - Ну что там - чертами! - недовольно проворчал Латун. - Писателей мы будем делать в свое время - тогда разберемся в чертах. Подробно и как следует. А теперь сделаем кого-нибудь подешевле - по образцу тех, кого мы наметили на концерте.
   Капелов не возражал. Латун был раздражен, завязался бы опять озлобленный спор. Да и не все ли ему равно, в конце концов? Пусть будет кто угодно. Вряд ли девушка будет очень уж разочарована.
   - Ну ладно, - как всегда, в последнюю минуту уступил Латун. - Сделаем по второму образцу и впрыснем в него чуть-чуть литературных сонов...
   - А из чего они составляются?
   - Это различно. Весьма различно. Прежде всего, конечно, эликсир интеллектуальности, но его я не дам. Дудки! Обойдемся. Я знаю примеры, что многие достигали славы и хорошо зарабатывали и без этого. Ну, разве одну-две капли, не больше. Затем уксус, соляная кислота, вот эта черная жижа. Я еще сам хорошенько не знаю, из чего она состоит, но она хорошо развивает зависть; зависть маленькому писателю совершенно необходима, ведь он живет ею, питается ею, как хлебом; ну еще там чего-нибудь...
   - А таланта?
   - Таланта? Честное слово - лишнее. Ничего это ему не даст. Это обуза. Загрызут. Лучше сделаем ему седалищный позвонок покрепче, а также ноги. Пусть сидит и пишет, ходит по редакциям. Без крепких ног писателю не прокормиться. Вот и все.
   - А что он будет писать?
   Латун преувеличенно изумился и пожал плечами.
   - Вы вечно задаете свои удивительные вопросы! А откуда я могу это знать! Будет что-то писать или не писать - какое мне дело! Как будто важно, что они там пишут. Если попадет в моду - будут читать, и все будет казаться интересным, а не попадет в моду - все равно не будут читать.
   - Господин Латун. Вы говорили, что нам нужен человек для составления каталога - этакой широкой галереи типов современности. Может быть, раз мы уже все равно потратим материалы, не используем ли для этой цели этого писателя? Мы и деньги за него получим от заказчицы, а потом используем...
   - О нет! Для этого нужен настоящий глаз, опыт, ум, совсем другой материал! С какой стати мы будем тратиться неизвестно на что! Нет! Такого мы найдем, а этого давайте сделаем поскорее и избавимся.
   Они принялись за работу.
   Работа была несложная. Не зная того, что Капелов уже создал двух людей и у него был опыт, Латун похвалил его за понимание дела и несомненные способности.
   Ободренный похвалами, он работал еще ловчее и точнее, но, когда дошло до смачивания мозга эликсиром интеллектуальности, когда Капелов увидел этот большой красивый мозг, который должен был ороситься всего только одной-двумя каплями к тому же не полноценного эликсира, а дважды разбавленного в свое время водой, он не выдержал...
   И природная добросовестность, и доброжелательность, и простое опасение, что они создадут идиота, заставили его решиться на обман.
   Когда Латун отвернулся, он собрался влить побольше капель чудесного эликсира, но это ему не удалось. Латун не вовремя оглянулся, бросил укреплять сухожилия на ногах, сказав: "Хватит, для кабаков и редакций достаточно", и, приблизившись к Капелову, четко отсчитал:
   - Ну лейте: одна капля, две и-стоп! Теперь осторожно поставьте на место эликсир и давайте череп.
   Капелов, растерянный и удрученный, повиновался.
   Латун быстро составил кости, подпилил слегка лобную, сказав: "Пусть будет побольше, для вида-все-таки писатель", и приказал:
   - Скорее шлем. Надо кончать.
   Капелов принес все тот же шлем - другого не было, - и Латун ловко натянул его на еще мягкие от долгого кипячения в особом составе кости.
   Удрученное состояние Капелова усилилось. Он чувствовал себя как человек, опоздавший на похороны друга. Нужно сказать прочувственную речь, все, все высказать о друге над свежей могилой, но все разошлись, никого у могилы нет. Кладбище пусто, темнеет и идет дождь.