Зозуля Ефим. Мастерская человеков

   - Что же делать? - задумался Кнупф, хотя задумчивость была ему мало свойственна. - Что делать?
   И, как на зло, заказы у нас становятся все интереснее и труднее. Вот вчера к нам пришли заказывать властного человека...
   - Кто пришел?
   - Владельцы гостиницы "Версаль". Самой большой гостиницы в городе. Кому не нужны властные люди? Они хотят нам хорошо уплатить.
   - А образец? Что это такое властный человек? Ведь есть же разные типы?
   - Ну конечно. Я тоже спросил об этом. Они дают образец. По городу ходит один полковник, приехавший недавно из колонии. Он тут живет уже месяца два. Они хотят, чтобы мы сделали точно такого. Это, они говорят, настоящий, очень гордый, неприступный, властный человек. В каждом его движении, в каждом взгляде, в каждом процеженном сквозь зубы слове есть что-то такое, что вселяет в окружающих страх и крайне стесненное. неловкое состояние. С ним даже неприятно здороваться.
   В гостинице, где он живет, жил некоторое время бедный захолустный граф, так тот даже упал однажды со всех лестниц только потому, что неудачно вошел в вестибюль, в котором сидел полковник, и так как по европейскому этикету тому, кто входит в помещение, полагается первому поздороваться, граф так резко повернулся в дверях, что споткнулся и полетел со всех лестниц. Он именно не хотел здороваться первый. Дело в том, что полковник так противно, так обидно отвечал на приветствия, еле-еле приоткрывая губы, и такую излучал при этом из глаз под видом корректности снобистскую скуку и презрение, что граф предпочел сделать вид, что вошел в вестибюль случайно, резко повернулся и чуть не свернул себе совсем шею, летая по крутым лестницам на собственной голове.
   - Как же мы сделаем такого? - спросил Латун.
   Для Кнупфа это даже не было вопросом.
   - Да очень просто. Возьмем этого полковника и сделаем. Продержим тут несколько дней, исследуем, а потом выпустим.
   - Легко сказать - возьмем. Как же мы его возьмем?
   - Ну, это ерунда. Кто-нибудь подойдет к нему вечерком, когда он после фокстрота в гостинице гуляет по главной улице, подойдет и, знаете, так шепнет на ухо, предлагая удовольствия и развлечения. Он обязательно придет сюда, а здесь он полежит на леднике несколько дней. Ничего.
   - А кому он все-таки нужен?
   - Повторяю, владельцам новой гостиницы. Они ведь расширяются. Ведь там будет очень большое предприятие, будут делаться всякие дела, затем они строят большое казино, игра будет вестись серьезная, и им нужен для всего этого властный человек, управляющий, настоящий властный человек. Словом, люди хотят поставить дело как следует.
   - Хорошо, - сказал Латун. - Приводите его сегодня, а завтра мы займемся этим делом. Устроим совещание, поговорим, определим основные черты властного человека, а потом используем образец.
   Неудачи с первыми заказами заставили его несколько изменить методы работы. Старик еще более охотно совещался с окружающими, чем раньше. В некоторых случаях, наиболее серьезных, он устраивал официальные совещания с повесткой дня. Секретарствовал на этих совещаниях Капелов, которому эти собрания вообще очень нравились. Он имел возможность на них высказывать свои сомнения, отстаивать свои взгляды, и это было тем более приятно, что Латун не налетал на него с обычной яростью. Все-таки присутствие людей его стесняло. Затем Капелов получил возможность приглашать на эти заседания Муреля, свое детище, этого заморыша, который слонялся по городу и голодал, не имея возможности применить свой интеллект, непомерно развившийся от украденного Капеловым и влитого в него эликсира. Город был отсталый. В нем жили дураки, мещане, стяжатели всех видов и обыватели всех сортов, мелкие воры, полицейские, всякие хищники, авантюристы. Никому не нужен был худой паренек с развитым интеллектом. Мурелю грозила голодная смерть. Он давал грошовые уроки, торчал в публичной библиотеке, в которой по целым дням почти никого не было, пытался писать в местной газете, печатавшей главным образом объявления, сенсации, великосветскую хронику. Таким образом, Капелову пришлось исполнить данное обещание - привлечь его к работе в Мастерской. Делать он ничего не умел, этот заморыш, но на совещаниях он мог выступать с какиминибудь характеристиками и замечаниями. Да, эликсир был влит в него в изрядном количестве! Но это будет иметь и печальные последствия! Не один человек будет жертвой этого безумного акта Капелова ведь он долил эликсир водой, и за интеллектуальные способности Муреля многие будут расплачиваться глупостью, бестактностью, может быть, даже идиотизмом.
   Когда Латун сообщил ему о заказе на властного человека и об интересном образце, который взялся доставить Кнупф - а уж раз он взялся, так он доставит, Капелов оживился, вызвал Муреля, и в назначенное время большая комната, специально отведенная для заседаний, была торжественно убрана, стол покрыт синим сукном, вокруг него расставлены стулья, и перед каждым стулом лежала повестка. На повестке значилось:
   ЗАСЕДАНИЕ ПРАВЛЕНИЯ
   МАСТЕРСКОЙ ЧЕЛОВЕКОВ
   Повестка дня:
   1) Вопрос о создании властного человека в масштабе заведующего карточным клубом и гостиницей.
   2) Текущие дела.
   На собрание пришли, кроме Латуна и Капелова, Кнупф, Ориноко, Камилл, Мурель, Батайль и бывший портной из Берлина Карташевич, который готовил проект типа модных женщин. Его пока никто не проверял.
   Он что-то делал в своих комнатах, иногда оттуда доносились дикие визги, но ничего готового Карташевич еще не предлагал.
   - Ну-с, - начал Латун. - Нам предстоит сегодня нелегкая задача. Нам нужно создать властного человека, который мог бы с достоинством управляться с карточным клубом и гостиницей. Кто желает по этому вопросу высказаться?
   Говорунов было мало в правлении Мастерской Человеков, и Капелов выжидательно посмотрел на Муреля: говори, мол, иначе что тебе тут делать.
   Мурель заговорил:
   - Уважаемые граждане! Если вдуматься, то властные люди ничем особенно не отличаются от невластных.
   Если к ним приглядеться, то они порой слабее самых безвластных. Но их все же отличает некое умение пользоваться, главным образом, слабостью окружающих. В конце концов, тут дело в приемах. Нужна только техника. Все дело в технике. Надо уметь корректно третировать окружающих. А иногда и некорректно. Надо иметь хмурое лицо и вообще такой вид, точно нам все известно и все, по крайней мере наполовину, надоело. Хорошо для этого опускать углы губ, а смотреть большей частью вниз, не нагибая головы. Говорить надо мало. Надо все отрицать, никого не хвалить. Вот этот колониальный полковник, который будет нам служить образцом, - я тоже не раз видел его в городе, - именно такой тип. Не думаю, чтобы он в самом деле был особенно властным человеком. Вообще все люди обыкновенные. Все зависит, конечно, от обстоятельств. А его поведение - профессиональное, выработанное нелегкой жизнью, вынужденное. У теперешних европейских офицеров снобизм наигранный, их гордость - не гордость "достойного отпрыска" знаменитого деда и прадеда, не рыцарственность и не аристократичность. Нет, это обыкновенная техника делячества. Да, да, это коммерческая маска. Это навыки по умению угнетать и подчинять себе людей. Это один из видов оружия по укреплению своей рабовладельческой мощи в колониях. Для того чтобы властвовать над рабами, надо быть таинственными, важными. Надо презирать, надо быть заносчивым, недоступным, далеким, "страшным".
   - Совершенно верно,-перебил Муреля внезапно оживившийся портной Карташевич. - Вы знаете, когда я был на военной службе, мой фельдфебель кричал на отделенного командира, которого заставал за чаепитием в обществе товарища рядового, его же земляка, но не прошедшего "учебной команды". Он так кричал: "Что же ты делаешь? Какой же ты начальник?!. Ты... собачье, а не начальник. С кем чай пьешь?! С подчиненным?! С рядовым! Ты еще поцелуйся с ним! Как же он тебя слушаться будет, свинья необразованная?! Чай пьешь. Кто он тебе - товарищ, может быть? Эх, и начальник же из тебя!"
   Латун строго оборвал бывшего солдата:
   - Прекратите. Во-первых, я вам не давал слова, а во-вторых, прошу выражаться деликатнее. Вы не в кабаке.
   Он был не на шутку рассержен развязностью и грубостью Карташевича и добавил:
   - Не понимаю, как такая грубость совмещается у вас с умением делать изящных женщин?!
   Капелов был уверен, что портной обидится. Но он и не думал обижаться. Он улыбался как ни в чем не бывало. Чтобы замять эту историю, Капелов подмигнул Мурелю, чтобы он продолжал речь.
   - Совершенно верно, - продолжал Мурель. - Это и есть истоки влияния и авторитетности.
   Карташевич опять перебил его:
   - Простите, еще два слова. Мой фельдфебель старался зря. У отделенных командиров это не всегда получалось. Когда у рядового появлялась колбаса и белый хлеб, начальственность опять забывалась...
   Латун сделал недовольное движение губами, и Капелов опасливо взглянул на него: да, этот Мурель всегда как-то уезжает в сторону в своих речах. Что-то он начинает всегда с одного конца и въезжает в другой. Может быть, это интересно - то, что он сказал, но вряд ли это приближает к исполнению заказа. Чтобы дополнить его речь актуальным концом, Капелов взял слово и сказал:
   - Во всяком случае, я думаю, что исполнить этот заказ нам будет нетрудно. Правда, его нельзя причислить к наиболее дешевым. Эликсир интеллектуальности придется влить в него в том или ином количестве. Все-таки управлять гостиницей и большим клубом не так просто.
   В клубе могут играть очень видные лица и проигрывать крупные суммы, и вообще мало ли кто бывает в клубах и живет в большой гостинице. Управлять этим может человек с большим тактом и умением заставлять себя уважать и считаться с собой. Однако где же этот полковник?
   Кнупф сказал:
   - Он со вчерашнего вечера в леднике. Надо его оживить и выдать ему его платье.
   Минут через пятнадцать в комнату вошел типичный, хмурый, хищный колониальный полковник. На полу от него оставались следы, так как его только что сняли с ледняка. Он сел и полуоткрыл оловянные глаза. Спокойные руки достали табак и трубку. Он нахмурился и начал, если так можно выразиться, молчать. Это молчание вначале было выжидательным, потом тягостным, затем стало напряженным. Постепенно оно переходило в стадии неопределенности, недоумения, равнодушия, презрения, неуважения ко всем и наконец дошло до безнадежности.
   Последним ощущением у собравшихся, вызванным этим молчанием, уже была полная подавленность. Все стали двигать ногами, перекладывать на столе руки, открывать и закрывать рты. Но от спокойного, равнодушного, скучливого, никого не уважающего, покрытого какой-то корой лица офицера продолжали исходить токи порабощения. Какую он проявил выдержку в этом отношении! Какой у него чувствовался опыт! Какая тренировка! На лице полковника мелькало такое выражение, как будто он чем-то занят важным, серьезным, а его задерживают мелкие бестолковые служащие. Сотрудники Мастерской Человеков видели все это совершенно отчетливо. Ведь все-таки они уже имели небольшой опыт по созданию людей. Технически полковник проделывал это довольно грубо. Вообще техника всех решающих видов поведения людей чрезвычайно примитивна и понятна.
   А все-таки как она действует! Самый умный, широкий, наблюдательный, опытный человек смущается, как мальчик, от легкого окрика какого-нибудь ничтожества, от строгого взгляда, от сдержанного обращения.
   И как это ни странно, Латун, сам делавший людей, поддавался влиянию дешевой техники "выдержки". Примитивное, но аптекарски рассчитанное молчание полковника старик начинал принимать за чистую монету превосходства, душевного спокойствия, значительности и таинственности. Так огромный опыт имеет часто и свои отрицательные стороны. Это можно часто наблюдать.
   Опытнейших людей часто обманывают самым примитивным образом. А может быть, это тяга к контрастам? Например, крупнейший художник, делающий чудеса красками, способен порой умилиться примитивной детской мазней. А Льву Толстому, например, - и это всем известно, - очень нравились явно плохие рассказы каких-то людей. Вероятно, по этому же закону сложным обжорам и тончайшим гастрономам нравится обыкновенная кислая капуста или какой-нибудь соленый огурец.
   - Ну, что же, - тихо сказал Батайль, -будем его исследовать или нет?
   - Да, - поддержал Капелов. - Это надо сделать. Ведь, в конце концов, заказ не ждет. Надо измерить его объемы.
   Капелов встал и направился к полковнику, чтобы это сделать, но Кнупф находился поближе к нему и успел приступить к этому раньше. Он достал из кармана сантиметр, а Карташевич, как бывший портной, быстро развернул его, взяв у Кнупфа из рук, и повесил себе на шею, как это делают все портные. Кнупф встал за спиной полковника и, ничего не желая этим выразить, легко хлопнул его по плечу.
   В этом движении не было ничего обидного. Так хлопают обыкновенно лошадей, когда их продают, собак и даже вещи, о которых идет речь. Просто так, ничего особенного. Но полковник встал, вынул револьвер и, не говоря ни слова, даже не выпустив из левой руки трубки, начал стрелять по очереди во всех присутствующих.
   Поднялся неслыханный переполох. Сидящие с левой стороны не стали ждать своего расстрела, а бросились к палачу, схватили его за ноги, опрокинули и обезоружили. Заседание было прервано, так как нужно было починить раненых людей. Больше двух часов ушло на возню по заклеиванию ран и починке всяких поврежденных внутренностей. Причем у некоторых после этих операций значительно изменился характер. .
   Кнупф, который был легко ранен и отброшен поднявшейся суматохой в угол комнаты, опираясь на плевательницу, кое-как приподнялся и со стоном произнес:
   - Эта сволочь стреляет точно где-нибудь в африканских колониях. Но интересно, какой это дурак дал ему костюм, не осмотрев предварительно карманов?!
   Глава шестнадцатая
   Латуну полковник весьма неудачно прострелил ухо и зашить его было чрезвычайно трудно. Нужно было новое.
   У Капелова был случай выказать старику свою преданность. Он сделал из человеко-теста нечто замечательное по форме и цвету. Операция была искусна. Он прилаживал новое ухо с необыкновенной тщательностью. Несколько раз, осторожно касаясь головы Латуна обеими руками, он поворачивал ее в разные стороны и весьма внятно при этом спрашивал:
   - Можете ли вы свободно поворачивать голову? Так хорошо? И так тоже свободно? И так? И так?
   Самый нечуткий человек мог бы понять, на что намекает Капелов. Но Латун так и не понял и даже, когда наконец Капелов сказал ему: "Теперь вы могли бы починить и мне голову", то и это никак не подействовало на старика.
   - Ладно, - сказал он. - Пусть это сделает Карташевич.
   Большей обиды нельзя было придумать. Капелов был ранен полковником в ногу. Он сам извлек пулю и сам вставил себе новую коленную чашечку. Это была мучительная операция. Он страдал сильно и теперь еще не оправился. Операцию Латуну он делал с сильной головной болью, с приступами тошноты. И как все же старался!
   Ответ Латуна его поразил. Впрочем, он волновался недолго. Работа и жизнь в этой Мастерской Человеков научила его относиться спокойно ко многому.
   Он с головой ушел в работу. Неприятностей было много. В сущности, вся работа состояла почти из одних неприятностей.
   Полковника, то есть человека по его образцу, сделали. Даже в двух экземплярах. Один был продан в гостиницу, а другой помещен в леднике в анабиозном состоянии, как резервный образец. В гостинице и карточном клубе вначале были довольны выполненным заказом. Похожий на колониального полковника властный заведующий внушал к себе в нужных размерах уважение, почтение и страх. Он так поглядывал на служащих, что те подчинялись ему беспрекословно. Проигравшиеся игроки в казино уходили довольно спокойно. Высокая фигура с трубкой и оловянными глазами не располагала к лирическим высказываниям разных мыслей и соображений по поводу проигрышей. Игроки-счастливцы тоже были довольны. Их ожидали всевозможные развлечения для того, чтобы они имели возможность не все деньги уносить с собою, а значительную часть их оставлять в этой же гостинице в обмен на удовольствия. Все шло как будто очень хорошо, и хозяин гостиницы обещал заказать еще одного такого заведующего, лишь только он откроет вторую гостиницу.
   Но всего через месяц этого заведующего кто-то легко задел, и он вдруг начал стрелять в игроков точно так же, как его прототип на заседании Мастерской Человеков. Скандал получился огромный. Это была сенсация в масштабе всего государства. К величайшему счастью, хозяин гостиницы сбежал, и власти не узнали, что стрелок был искусственным человеком, а то бы добрались до Мастерской. Латун был достаточно напуган этой историей и говорил Капелову, Кнупфу и другим свое излюбленное:
   - Мы не боги. Мы ремесленники. Нам дали образец этого англичанина, мы по нему и делали. А откуда мы знаем, что он привык стрелять в колониях в людей, как в собак?! Откуда мы знаем! Мы и сами здорово пострадали от культурных привычек этого гражданина. Мы еле зашили прободенные внутренности и поврежденные члены.
   Вообще трудно было ожидать, чтобы продукция такого предприятия, как Мастерская Человеков, существовала безболезненно. Рано или поздно до Мастерской должны были добраться. Пока еще ни с одним заказом благополучно не было.
   Рабочий, преданный хозяину, тоже не получился. Делали, переделывали, а все же ничего не выходило. Опять были неприятности. Оказалось, что рабочего, который был бы предан хозяину, чрезвычайно трудно сделать, почти невозможно. Несколько раз в Мастерскую прибегал перекошенный от исступления хозяин и жаловался :
   - Это черт знает что такое! В нем нет никакой преданности! Я не знаю, по-настоящему ли он религиозен. Чего я только не делаю с ним, но ничего не выходит. При первом случае он свернет мне шею. Я в этом вполне уверен. Зачем же я платил вам деньги? Такого рабочего я мог бы найти на любой бирже труда. Таковы они все.
   - Да, - вмешался Мурель, который присутствовал при одном из таких разговоров. - Раз вы получаете прибавочную стоимость, то очень трудно, чтобы эксплуатируемый был предан вам.
   - Что вы мне рассказываете такие новости! - рассердился заказчик. - Я это знаю без вас. Поэтому я и заказывал у вас специально рабочего, религиозного и преданного хозяину, чтобы он чувствовал, что он получает от меня кусок хлеба, чтобы он меня уважал, чтобы он снимал шапку передо мной, чтобы его жена и дети были благодарны мне. Для чего же вы нужны мне были, если вы не можете такого создать? Вы не знаете, какой заказ вам предстоит?! Если б вы мне сделали одного такого, какой мне нужен, то вы были бы обеспечены заказами в несметном количестве. Преданные служащие и рабочие чрезвычайно нужны теперь! Всюду, всюду забастовки, скандалы, непочтительные акты в отношении хозяев, фабрикантов и властей. Дела приходят в упадок. Вечная возня, всякие простои, борьба, всякие неприятности и в результате разорение! Неужели же вы не можете сделать рабочего не бунтаря, рабочего, который был бы предан своему хозяину? Что там такое в нем находится, что вечно в нем бунтует? Пожалуйста, переделайте вы его и пригласите меня. Я хочу присутствовать при том, как вы будете его переделывать.
   Латуну пришлось согласиться и на это. Когда переделывали рабочего, хозяин стоял под рукой и шептал, волнуясь, потирая руки и проделывая другие жесты, изобличавшие крайнюю заинтересованность, надежду, жадность и азарт.
   - Сделайте ему маленький мозг! Я вас очень прошу! Уберите эти извилины! Пусть он не рассуждает много! Сделайте ему поменьше сердце! Не надо! Пусть он не чувствует так много. Это отвлечет его от работы. Сделайте ему большие ступни. Побольше, побольше. Это нужно. Пусть он крепче стоит и лучше выдерживает тяжести. Сделайте ему крепкую шею и твердый позвоночник. Это тоже нужно. Он должен быть вынослив. Руки тоже пусть будут крепкие. Это нужно. Он должен работать. А то - для чего он мне нужен!
   И так далее. Неугомонный хозяин надоел и Латуну, и Капелову, но все-таки заказчик не был доволен.
   С писателем, женихом, а теперь мужем девушки-первой заказчицы Мастерской, - тоже было неладно. Он писал какие-то странные вещи. Латун часто выражал опасение, как бы не вышло с ним большой истории.
   С религиозным проповедником было совсем плохо.
   О нем уже начинали распространяться слухи. Как и можно было ожидать, он становился опасным альфонсом и шантажистом. Ареной своей деятельности он избрал, конечно, высшее общество и даже пытался влиять на государственную политику через жен влиятельных сановников. Методы этих авантюристов одинаковы во всех странах, где они могут иметь применение.
   Довольно большое количество мелких заказов, выполненных Мастерской, тоже давало радости мало и еще меньше денег. Заказчики были, как правило, недовольны, и количество врагов Мастерской увеличивалось. Полиция, разумеется, знала об ее существовании и уже начинала не удовлетворяться взятками, которые передавал ей Кнупф. Дело в том, что скандалы становились все громче и приобретали все более болезненный характер.
   Например, довольно уважаемый человек, в достаточной мере популярный в городе, заказал себе в Мастерской Человеков друга. В своем заявлении, проникнутом большой искренностью, он писал, что чувствует себя весьма одиноко, несмотря на популярность и уважение, какими он пользуется. Он писал, а затем подтвердил и на словах, что ему очень тяжело жить без дружеской поддержки. Но друга у него не было. Ближайшие его товарищи и многие, именовавшие себя друзьями, искренне огорчались, когда на его долю выпадал успех,
   Когда он им рассказывал о своих успехах, по лицам многих из них пробегали тени, знакомые ему тени, которые говорили о том, что им неприятно слушать про его успехи и переживать их. Зато, когда он рассказывал им о своих неуспехах и всяких неприятностях, в глазах их явно светилось удовлетворение. Они выражали ему сочувствие и, несомненно, вполне искренне говорили о том, что не прочь ему помочь. Постепенно он перестал делиться радостями с друзьями. Им было тяжело это! Но всетаки одиночество порой было невыносимо, и, узнав о существовании Мастерской Человеков, он заказал себе Друга.
   Увы, искусственный друг оказался не лучше естественных. Делиться с ним своими радостями заказчик не мог, и, будучи мирным, культурным, корректным человеком, он не удержался и устроил в Мастерской скандал:
   - Зачем вы открыли вашу подлую лавочку! - кричал он. - Вы плодите мерзавцев и разных гнусов, которых и так достаточно без вас1 Я закажу себе в обыкновенной токарной мастерской манекен, и он будет лучше того барахла, за которое вы взяли с меня такие огромные деньги, заработанные мною честным трудом!
   Действительно, он заказал себе в токарной мастерской манекен в человеческий рост и, говорят, беседовал с ним часами, а манекен кивал головой. Бедный человек! У него были столь скромные потребности в обыкновенной дружбе, но и их не смогла удовлетворить Мастерская Человеков.
   Исполнение приспособленца для богатого путешественника тоже было неудачно. Путешественник писал, что он недостаточно еще приспособляется.
   Что касается певцов и певиц, над которыми работал Батайль, то это дело только еще было в зародыше. Несмотря на нестерпимое хвастовство Батайля, крупные голоса у него еще не выходили, хотя иногда приятные басы и баритоны оглашали его лабораторию. Можно было надеяться, что дело у него все-таки пойдет. Но он вдруг потребовал от Кнупфа, чтобы тот организовал при Мастерской Человеков бюро печати для рекламирования этих певцов и певиц.
   - Без этого, - говорил он, - нечего рассчитывать ни на малейший успех. Пусть он поет, как бог, все равно ничего не будет, если в газетах не будут мелькать его портреты, описания его любовных историй, поездок и разных скандалов. В частности, бас не может выдвинуться, если он не широкая натура, не драчун и не скандалист вроде, например, Шаляпина. Надо, чтобы бас побил по меньшей мере с десяток антрепренеров и несчетное количество разных там парикмахеров, гримировщиков и музыкантов, чтобы он стал действительно знаменитым.
   Кнупф согласился с Батайлем и принялся организовывать бюро печати. Его энергия не знала пределов. Бывали дни, когда он работал в Мастерской с раннего утра до позднего вечера. В маленькой комнатке, которую он облюбовал себе, нередко можно было наблюдать и ночью огонь. Но нельзя сказать, чтобы дела Мастерской Человеков были хоть в какой-нибудь мере налажены.
   Очень неважно обстояло и в отделе Карташевича. Этот требовал для своего отдела самые лучшие материалы. Он браковал самые лучшие сорта мяса и человеко-теста. Он мотивировал свою требовательность тем, что женщины должны быть изящны, красивы и во всяком случае привлекательны.
   Латун умолял его быть экономнее.
   - Ваша требовательность надоела, - говорил он. - Что вы хотите, в самом деле? Женщина должна быть меньше, уже, тоньше мужчины. Зачем вы делаете эти здоровенные ручищи, эти невероятные плечи, эти бока и толстые ноги? Кому это нужно? Женщина должна быть худенькой и изящной. Ну что это за рука? Из такой руки можно сделать четыре. У вас нет вкуса. У вас нет представления об изяществе! Кто будет любить таких коров, как вы делаете?
   - Не беспокойтесь, - отвечал Карташевич. - Я знаю, что делаю. Уж что касается женщин, так вы мне не объясняйте, я это дело понимаю.
   Старик повышал голос:
   - Я не знаю, что вы понимаете! Я знаю, что вы нас разорите. Нужно, чтобы женщина была женщиной, и больше ничего.
   Карташевич не обращал внимания на его слова. Он снисходительно улыбался, как улыбается артист, слушая профана, и все, в том числе и Латун, покорялись спокойствию Карташевича. В самом деле, раз человек так спокоен, значит, он знает, что делает. Вероятно, он сделает таких женщин, на каких будет спрос.