Страница:
Зуфар Гареев
Хроники сексуальных неврозов
– Когда женщина моет мои кокошки, я люблю заглядывать в ее смущенное лицо…
– Я не буду мыть Ваши кокошки! Никогда!
– Но моя первая жена… Вторая тоже… Ну а третья… Мои кокошки разговаривают с женскими пальцами…
– Кокошки не могут разговаривать!
– Все зависит от собеседника. Мои кокошки рассказывают любимым женщинам о дальнем и опасном путешествии, которое называется жизнью, о трудных днях паскудного одиночества…
– Замолчите, пожалуйста!
Невроз 1, «Жизнеописание Поликарпова»
– Когда Вы случайным образом наклоняетесь… Заметьте, случайно, а не преднамеренно, – я смотрю на Вашу задницу и думаю: все тлен в этом мире, все кроме женской задницы. Она зовет, она поет жизнью, она обещает счастье, покой…
– Вы ни разу не сказали какие у меня красивые глаза?
– Глаза – лживы. А задница – никогда. Она честная. Ваша честная задница всегда у меня под рукой. И мне хорошо.
Невроз 2, «Жизнеописание Зайцева»
Ненасытна. Круглосуточно. И это я?! Похоже. И это ужасно…
Невроз 3, «Жизнеописание Риточки»
– Вы совсем непедерастичны… Вы ужасно непедерастичны, Валерий! И это мне не нравится.
– Далась Вам эта педерастичность, Юлия! Прямо как маленькая…
Невроз 4, «Жизнеописание Юлии Тополь»
1. Боже, ну какая я какафка!
Доктор Поликарпов – душка, голубчик, ангел…
Кто же из московских закоренелых невротиков не знает его частную Клинику Неврозов?
Она под Красногорском. Когда-то и я лечился у Поликарпова от панических атак на фоне потери смысла жизни, поэтому могу компетентно подтвердить: и неврозы, и навязчивые неврозоподобные состояния вполне излечимы.
Инструментарий в Клинике доктора Поликарпова весьма широк: и электросон, и нейро-лингвистические программирование, и мезодиэнцефальная модуляция коры головного мозга, и оздоровительная квантовая фотомодификация крови, и набор современных медикаментозных препаратов, и отдельные кабинеты гештальтерапии, имаготерапии, всего не перечислить.
Лечиться под наблюдением лучших врачей можно и амбулаторно, и стационарно. Здесь просторные палаты: много одноместных, есть отделение ВИП, если позволяют финансы.
Сам доктор Поликарпов, как знают все невротики Москвы, добрейшей души человек, он придерживается старинного врачебного принципа: «Не навреди!»
Этот крупный, славянского типа мужчина за 40 кроме того всегда пребывает в хорошем настроении, необычайно отзывчив к нуждам своих пациентов, приветлив с подчиненными.
Правда, Лев Александрович замечен в одной странности: у него нет автомобиля. Он всегда приезжают на работу в такси, чем и отличается как от своих коллег, так и от пациентов, разномастные авто которых с самого утра плотно забивают довольно тесную, но хорошо охраняемую парковку.
…Лев Александрович направляется к подъезду, здороваясь с дамами-пациентками разного возраста на кортах, которые раскинулись справа от входа в глубине двора.
На кортах заметна радостная (маленькая и худенькая) дама за сорок, страшненькая и расфуфыренная как обезьянка для циркового шоу. Это чудачка Рита. Рита проходит курс лечения от невроза на почве повышенной сексуальной распущенности. Кстати, пациентов, неврозы которых связаны с теми или иными сексуальными расстройствами, здесь немало. Понятно, что в основном это дамы.
Рита торопится к сетке-рабице, окликая врача.
– Лев Александвович!
– Что, милая?
– Я уве фетнадцать раф написава в дневнике наблюдений: я – какафка! Я – говняфка!
– Дрогнула ли рука, Маргарита Ивановна? Нужно мужество.
– Как ве не дрогнула? – жалеет себя Рита. – Думаете легко понизить фамооценку – вот так фразу? Это ве гвубочайший невроз! Гвубочайший квизис личности!
Поликарпов обязан ее взбодрить, поэтому произносит как военный:
– Пводолвайте! Продолжайте в том же ключе! Это даст плоды!
Рита в тон берет под козырек:
– Ефть!
Она задумчиво смотрит вслед Поликарпову. Потом одергивает себя.
– Ой, зачем смотвю? Фу, какая я какафка!
Кто же из московских закоренелых невротиков не знает его частную Клинику Неврозов?
Она под Красногорском. Когда-то и я лечился у Поликарпова от панических атак на фоне потери смысла жизни, поэтому могу компетентно подтвердить: и неврозы, и навязчивые неврозоподобные состояния вполне излечимы.
Инструментарий в Клинике доктора Поликарпова весьма широк: и электросон, и нейро-лингвистические программирование, и мезодиэнцефальная модуляция коры головного мозга, и оздоровительная квантовая фотомодификация крови, и набор современных медикаментозных препаратов, и отдельные кабинеты гештальтерапии, имаготерапии, всего не перечислить.
Лечиться под наблюдением лучших врачей можно и амбулаторно, и стационарно. Здесь просторные палаты: много одноместных, есть отделение ВИП, если позволяют финансы.
Сам доктор Поликарпов, как знают все невротики Москвы, добрейшей души человек, он придерживается старинного врачебного принципа: «Не навреди!»
Этот крупный, славянского типа мужчина за 40 кроме того всегда пребывает в хорошем настроении, необычайно отзывчив к нуждам своих пациентов, приветлив с подчиненными.
Правда, Лев Александрович замечен в одной странности: у него нет автомобиля. Он всегда приезжают на работу в такси, чем и отличается как от своих коллег, так и от пациентов, разномастные авто которых с самого утра плотно забивают довольно тесную, но хорошо охраняемую парковку.
…Лев Александрович направляется к подъезду, здороваясь с дамами-пациентками разного возраста на кортах, которые раскинулись справа от входа в глубине двора.
На кортах заметна радостная (маленькая и худенькая) дама за сорок, страшненькая и расфуфыренная как обезьянка для циркового шоу. Это чудачка Рита. Рита проходит курс лечения от невроза на почве повышенной сексуальной распущенности. Кстати, пациентов, неврозы которых связаны с теми или иными сексуальными расстройствами, здесь немало. Понятно, что в основном это дамы.
Рита торопится к сетке-рабице, окликая врача.
– Лев Александвович!
– Что, милая?
– Я уве фетнадцать раф написава в дневнике наблюдений: я – какафка! Я – говняфка!
– Дрогнула ли рука, Маргарита Ивановна? Нужно мужество.
– Как ве не дрогнула? – жалеет себя Рита. – Думаете легко понизить фамооценку – вот так фразу? Это ве гвубочайший невроз! Гвубочайший квизис личности!
Поликарпов обязан ее взбодрить, поэтому произносит как военный:
– Пводолвайте! Продолжайте в том же ключе! Это даст плоды!
Рита в тон берет под козырек:
– Ефть!
Она задумчиво смотрит вслед Поликарпову. Потом одергивает себя.
– Ой, зачем смотвю? Фу, какая я какафка!
2. Что повышает прозрачность мочи?
В холле Поликарпов натыкается на сцепившихся сестер-писательниц Корнейчук. Анастасия – бойкая худышка, а Мария – пышный пончик. Они пытаются лягнуть друг друга, очки (и той, и другой) давно валяются на полу вдребезги. Между сестрами – топчется огромный Влад. Больше всего на свете он не переносит женских драк и женских слез.
– Черная, завистливая душа! – пыхтит Анастасия. – Вампирша! Это ты меня сделала невротичкой, ты! Ненавижу твои свинячьи глазки!
Мария, перетаптываясь как Винни-Пух, вторит:
– Как я отупела от тебя, как я отупела!
Доктор Поликарпов тоже бросается разнимать. Он хватает в охапку Марию и бравурно напевая «пам-па-пам-па-пам-па-па» танцует с ней что-то вроде танго.
– Танцуйте, Влад, дамы любят танцы! Не стойте как вкопанный! Пам-пам-па-па-пам-па-ра!
Влад, подражая Поликарпову, хватает в охапку Анастасию и тоже трясет ее движениях танго.
Мария заметно успокоилась, по телу ее разливается что-то.
– Внешне я, конечно, свинюшка, как Вы знаете… Но при этом у меня такой острый язвительный мозг, что я просто не знаю…
– Классический случай горя от ума, – кивает Поликарпов.
– Как страшна энциклопедичность Ваших знаний! – заявляет Мария.
Мимо проходит медсестра Вера – старая дева в толстых очках, добрейшей души человек. Вторые очки (еще толще и страшнее) болтаются спереди на цепочке.
Вера негромко поучает Марию:
– Маша, получайте больше положительных эмоций. Это повышает прозрачность мочи.
– Давно доказано, – подтверждает Поликарпов.
Анастасия тоже обмякает в крепких руках Влада:
– В чем же здесь дело? Просто я офигительно удачливая писательница, а ее круглые сутки гложет червь зависти! Я же как Моцарт, видите! Я и внешне на Моцарта похожа, видите?
Влад тупо кружит:
– Да. Трам-па-па-па-рам…
– У меня и походка как у Моцарта… А она – вылитый Сальери! Она весит 96 кило, когда покакает. Разве это гламурно?
Мария с обожанием говорит Поликарпову:
– Кстати, я всегда думала, что Вы психолог. А вы психиатр?
– Пра-па-па-па-рам-ту-ту! Психолог – это разве профессия? Ну, пойдемте ко мне в кабинет, – будем разговаривать, разговаривать и разговаривать… Правда?
Они мирно удаляются, держась за руки.
– Черная, завистливая душа! – пыхтит Анастасия. – Вампирша! Это ты меня сделала невротичкой, ты! Ненавижу твои свинячьи глазки!
Мария, перетаптываясь как Винни-Пух, вторит:
– Как я отупела от тебя, как я отупела!
Доктор Поликарпов тоже бросается разнимать. Он хватает в охапку Марию и бравурно напевая «пам-па-пам-па-пам-па-па» танцует с ней что-то вроде танго.
– Танцуйте, Влад, дамы любят танцы! Не стойте как вкопанный! Пам-пам-па-па-пам-па-ра!
Влад, подражая Поликарпову, хватает в охапку Анастасию и тоже трясет ее движениях танго.
Мария заметно успокоилась, по телу ее разливается что-то.
– Внешне я, конечно, свинюшка, как Вы знаете… Но при этом у меня такой острый язвительный мозг, что я просто не знаю…
– Классический случай горя от ума, – кивает Поликарпов.
– Как страшна энциклопедичность Ваших знаний! – заявляет Мария.
Мимо проходит медсестра Вера – старая дева в толстых очках, добрейшей души человек. Вторые очки (еще толще и страшнее) болтаются спереди на цепочке.
Вера негромко поучает Марию:
– Маша, получайте больше положительных эмоций. Это повышает прозрачность мочи.
– Давно доказано, – подтверждает Поликарпов.
Анастасия тоже обмякает в крепких руках Влада:
– В чем же здесь дело? Просто я офигительно удачливая писательница, а ее круглые сутки гложет червь зависти! Я же как Моцарт, видите! Я и внешне на Моцарта похожа, видите?
Влад тупо кружит:
– Да. Трам-па-па-па-рам…
– У меня и походка как у Моцарта… А она – вылитый Сальери! Она весит 96 кило, когда покакает. Разве это гламурно?
Мария с обожанием говорит Поликарпову:
– Кстати, я всегда думала, что Вы психолог. А вы психиатр?
– Пра-па-па-па-рам-ту-ту! Психолог – это разве профессия? Ну, пойдемте ко мне в кабинет, – будем разговаривать, разговаривать и разговаривать… Правда?
Они мирно удаляются, держась за руки.
3. Признаки сучки
Через полчаса после задушевной беседы доктор Поликарпов тепло прощается с Марией на пороге кабинета.
– Помните упомянутый Пушкин писал про горе от ума: и дернул же меня черт родиться в России… С такими мозгами… Хотя, между нами, говнюк был еще тот. Не находите?
– Да нет, что вы! Такая душка!
– Какому количеству женщин засрал он мозги, никто не знает… Это я как психиатр Вам говорю. Всего доброго, милая.
Поликарпов закрыл дверь, прошел за ширму. Слышны нежные звуки: буль-буль. Поликарпов, осушив добрую стопку коньяка, разговаривает на разные лады сам с собой. Да и то сказать, порой не с кем поговорить в Клинике на актуальные темы новейшей поступи России.
– Лимон, Лев Александрович? Нет, что Вы! Зачем русскому человеку лимон? Смотрим китайцев? Конечно, смотрим китайцев. Ни дня без китайцев.
Поликарпов выходит из-за ширмочки и садится за компьютер.
– Китай наступает? Китай наступает. Еще как наступает!
А вот и блог его в ЖЖ, здесь он под ником Петров-Рюмкин.
– Друзья ли нам китайцы? А это как посмотреть, товарищ Петров-Рюмкин…
Пора включаться в жизнь!
И вот Поликарпов яростно стучит по клавиатуре, его мысли спешат, а в его блог торопятся такие же виртуальные безумцы со всех концов света, которые только и ждут политических, да и всяких других схваток как клопы крови.
– Друзья ли нам китайцы, товарищ Петров-Рюмкин?
Интернет-жизнь Поликарпова прерывает звон разбитого стекла на третьем этаже, затем истеричные крики.
Заполошный женский голос:
– Это кто у нас стекла бьет? Стекло чем виновато?
Истеричный мужской крик:
– Она делала это всем, только не мне! Сучка! Семшову делала? Делала! Зимину делала? Делала! А мне – своему бойфренду шиш?!
Поликарпов вздыхает и отправляется за родимую ширму. Снова мелодичные звуки: буль-буль. Осушив стопку, он патетично воздевает руки.
– Господи, хорошо-то как! Хорошо!
Истеричный голос сменяется всхлипами:
– Ханаеву делала… Мелик-Пашаеву, значит, тоже…
Потом натурально верещит:
– А почему не мне? Как можно это делать Мелик-Пашаеву?! Этой обезьяне?! Этому лоху?!
Громкие женские голоса проясняют ситуацию:
– Рожков опять чудит. Где Стас? Марина, давайте сюда Стаса или Влада!
Голос не унимается:
– Я хочу сказать все на камеру! На всю эту гребаную страну! Позвоните телевизионщикам! Пусть знают нормальные пацаны, кто она!
И снова всхлипы:
– Ну, тварь! Тварь, и нет других слов! В хлам тварь!
В самом деле, это чудит пациент Максим Рожков. Его одноместная палата располагается на третьем этаже. Не прошло и пяти минут, как явились сюда бравые парни Стас и Влад. Дверь в палату открыта настежь, дверь в туалете высажена. Крепкие ребята выводят из номера полного молодого человека со слипшимися волосами.
Максим Рожков безутешно всхлипывает:
– Нету других слов, нету!
Стас рассуждает:
– Макс, е-мое, ну будь ты мужиком! Забей – понял?
Влад успокаивает:
– Все в жизни бывает, не парься! Чего ты с этой лахудрой связался?
– В сердце она у меня была! Вот тут!
К ним торопится психолог – молодая девушка-практикантка.
– Макс, бежим? Бежим, мой хороший?
Максим безнадежно машет рукой:
– Бежим… А что еще остается?
Дорожка в парке полита дворником, бежать по ней – милое дело. Впереди бежит психолог, сзади Макс.
Макс вдруг свирепеет:
– Почему кому угодно, а не мне – близкому человеку?
Он нервно взвинчивает темп бега и устремляется вперед, психолог испуганно пытается не отставать.
И вот по парку летит дикий крик Макса, кровоточащая рана оскорбленного сердца:
– Она сосала всем втихаря! Втихаря от меня!
На кортах оживляется Рита, заслышав довольно знакомые слова.
– Девочки, Вы флыфали? Флыфали?
Но никто не откликается. Теннисный мяч опускается ей на голову, Рита падает от неожиданности.
Садится.
– Да я же пвосто так сказала! Пвосто! Уве и сказать ничего нельзя!
– Помните упомянутый Пушкин писал про горе от ума: и дернул же меня черт родиться в России… С такими мозгами… Хотя, между нами, говнюк был еще тот. Не находите?
– Да нет, что вы! Такая душка!
– Какому количеству женщин засрал он мозги, никто не знает… Это я как психиатр Вам говорю. Всего доброго, милая.
Поликарпов закрыл дверь, прошел за ширму. Слышны нежные звуки: буль-буль. Поликарпов, осушив добрую стопку коньяка, разговаривает на разные лады сам с собой. Да и то сказать, порой не с кем поговорить в Клинике на актуальные темы новейшей поступи России.
– Лимон, Лев Александрович? Нет, что Вы! Зачем русскому человеку лимон? Смотрим китайцев? Конечно, смотрим китайцев. Ни дня без китайцев.
Поликарпов выходит из-за ширмочки и садится за компьютер.
– Китай наступает? Китай наступает. Еще как наступает!
А вот и блог его в ЖЖ, здесь он под ником Петров-Рюмкин.
– Друзья ли нам китайцы? А это как посмотреть, товарищ Петров-Рюмкин…
Пора включаться в жизнь!
И вот Поликарпов яростно стучит по клавиатуре, его мысли спешат, а в его блог торопятся такие же виртуальные безумцы со всех концов света, которые только и ждут политических, да и всяких других схваток как клопы крови.
– Друзья ли нам китайцы, товарищ Петров-Рюмкин?
Интернет-жизнь Поликарпова прерывает звон разбитого стекла на третьем этаже, затем истеричные крики.
Заполошный женский голос:
– Это кто у нас стекла бьет? Стекло чем виновато?
Истеричный мужской крик:
– Она делала это всем, только не мне! Сучка! Семшову делала? Делала! Зимину делала? Делала! А мне – своему бойфренду шиш?!
Поликарпов вздыхает и отправляется за родимую ширму. Снова мелодичные звуки: буль-буль. Осушив стопку, он патетично воздевает руки.
– Господи, хорошо-то как! Хорошо!
Истеричный голос сменяется всхлипами:
– Ханаеву делала… Мелик-Пашаеву, значит, тоже…
Потом натурально верещит:
– А почему не мне? Как можно это делать Мелик-Пашаеву?! Этой обезьяне?! Этому лоху?!
Громкие женские голоса проясняют ситуацию:
– Рожков опять чудит. Где Стас? Марина, давайте сюда Стаса или Влада!
Голос не унимается:
– Я хочу сказать все на камеру! На всю эту гребаную страну! Позвоните телевизионщикам! Пусть знают нормальные пацаны, кто она!
И снова всхлипы:
– Ну, тварь! Тварь, и нет других слов! В хлам тварь!
В самом деле, это чудит пациент Максим Рожков. Его одноместная палата располагается на третьем этаже. Не прошло и пяти минут, как явились сюда бравые парни Стас и Влад. Дверь в палату открыта настежь, дверь в туалете высажена. Крепкие ребята выводят из номера полного молодого человека со слипшимися волосами.
Максим Рожков безутешно всхлипывает:
– Нету других слов, нету!
Стас рассуждает:
– Макс, е-мое, ну будь ты мужиком! Забей – понял?
Влад успокаивает:
– Все в жизни бывает, не парься! Чего ты с этой лахудрой связался?
– В сердце она у меня была! Вот тут!
К ним торопится психолог – молодая девушка-практикантка.
– Макс, бежим? Бежим, мой хороший?
Максим безнадежно машет рукой:
– Бежим… А что еще остается?
Дорожка в парке полита дворником, бежать по ней – милое дело. Впереди бежит психолог, сзади Макс.
Макс вдруг свирепеет:
– Почему кому угодно, а не мне – близкому человеку?
Он нервно взвинчивает темп бега и устремляется вперед, психолог испуганно пытается не отставать.
И вот по парку летит дикий крик Макса, кровоточащая рана оскорбленного сердца:
– Она сосала всем втихаря! Втихаря от меня!
На кортах оживляется Рита, заслышав довольно знакомые слова.
– Девочки, Вы флыфали? Флыфали?
Но никто не откликается. Теннисный мяч опускается ей на голову, Рита падает от неожиданности.
Садится.
– Да я же пвосто так сказала! Пвосто! Уве и сказать ничего нельзя!
4. Маленькая анальная тряпочка
В Безбожном переулке глубокая ночь, хотя освещен он хорошо. По переулку поднимается пара – плотный мужчина Зайцев Валерий Романович и Юлия Петровна Тополь. Похоже, они возвращаются из ресторана, во всяком случае, они в приподнятом настроении.
– Мы не виделись семь лет… – с умилением бормочет Валерий Романович. – Целых семь лет… Где Вы были, Юлия все это время? Что вы делали?
– Отвечайте прямо на поставленный вопрос! – перебивает Тополь.
– Какой вопрос?
– Если Вы хотите хоть чем-то заинтересовать меня, расскажите самую постыдную тайну, которую Вы носите в душе. Которую никому и никогда не расскажете, только мне!
– Но семь лет назад я был интересен и без тайн!
– Глупая я была… Итак, ждем-с!
– Ну что за привычка копаться в грязном белье?
– Я такая. Все остальное – ложь. Про чистое белье – не ко мне.
– Есть у меня одна тайна, которую никто не знает. Она вполне педерастичная.
Тополь смеется, не верит:
– Это непедерастично, Зайчик. Я уверена! Ничего педерастичного Вы не можете мне рассказать. Ни-че-го!
Зайцев обижается:
– Ну, почему сразу непедерастично? Почему?
– Непедерастично – и все!
– Далась Вам эта педерастичность! Вы как ребенок, Юлия Петровна!
– Держите!
Она оставляет ему свою сумку и кружится.
– Да, я влюблена! Как последняя тварь дрожащая… Как драная кошка на исходе своей жизни!
– Кто он?
– Не скажу, зачем Вам это?
Остановившись, спрашивает:
– Это бешенство климакса? Ну, скажите, как бывший психиатр.
– Психиатры не занимаются климаксом. Тем более, его бешенством.
Тополь снова кружит:
– А в 41 год бывает климакс?
– Бывает и раньше. Подождите Тополь, ну что Вы порхаете прямо как девочка!
Его душа опять наполняется пафосом:
– Посмотрите на наш Безбожный переулок. По этому тротуару ходил Бог – Окуджава… Вас здесь не было семь с половиной лет.
– А почему меня сюда занесло снова, я не знаю. Это мистика. Но я чувствую – не зря.
– За это время я снял несколько дерьмовеньких сериалов, и ни одного полного метра. Снимаю седьмой.
– Зачем?
– Такова доля продюсера, долго объяснять.Между прочим, я думал все эти годы о Вас… И эта случайная встреча…
– Бросьте, Зайчик… соловейчиком… бросьте…
Зайцев поет, его душу в самом деле теснят сентиментальные воспоминания, что тут сделаешь:
– …Я в синий троллейбус Сажусь на ходу, В последний, В случайный…
Тополь раздражена, она не верит ни единому слову Зайцева.
– Какой у Вас противный чувственный голос… Окуджава так не пел.
Так они поднимаются до трамвайной остановки.
– Окуджава был маленький, сухой, как листик… – вздыхает мечтательно Тополь, помахав вслед синим окнам полупустого трамвая.
– Иногда из этого трамвая он выпархивал как птичка… Нет, как мышка… И быстрей к подъезду…
– Сегодня я влюблена и в этот трамвай, и в этот тротуар, по которому летел Окуджава, и в дождь, который падал ему на плечи… Прошу все это не путать с Вашим пенисом, Зайчик.
– Ну так Вы хотите послушать мою тайну?
– Все Ваши тайны – тупые! Мне нравится женственные мужчины: мягкие, вкрадчивые и ускользающие… А Вы большой и плотный.
Они входят в подъезд очень старого трехэтажного аварийного дома, который прилепился к Астраханской бане.
Помолчали…
– Так и быть…. Хотя мне противно копание в грязном белье… У меня есть маленькая анальная тряпочка. Это педерастично? Она рыжего цвета. Об этом не знает никто. Только мама.
– Зачем Вам эта тряпочка?
– Я же сказал: а-наль-ная… Это маленькое такое полотенчико. Я, как культурный мужчина, считаю что для протирки заднего места должно быть отдельное маленькое полотенчико. От-дель-ное.
Тополь безнадежно вздыхает:
– Ну, хорошо. Маленькая анальная тряпочка… Как это мерзко, кстати!
– Ну вот видите, вот видите! Я же говорил!
– Мы не виделись семь лет… – с умилением бормочет Валерий Романович. – Целых семь лет… Где Вы были, Юлия все это время? Что вы делали?
– Отвечайте прямо на поставленный вопрос! – перебивает Тополь.
– Какой вопрос?
– Если Вы хотите хоть чем-то заинтересовать меня, расскажите самую постыдную тайну, которую Вы носите в душе. Которую никому и никогда не расскажете, только мне!
– Но семь лет назад я был интересен и без тайн!
– Глупая я была… Итак, ждем-с!
– Ну что за привычка копаться в грязном белье?
– Я такая. Все остальное – ложь. Про чистое белье – не ко мне.
– Есть у меня одна тайна, которую никто не знает. Она вполне педерастичная.
Тополь смеется, не верит:
– Это непедерастично, Зайчик. Я уверена! Ничего педерастичного Вы не можете мне рассказать. Ни-че-го!
Зайцев обижается:
– Ну, почему сразу непедерастично? Почему?
– Непедерастично – и все!
– Далась Вам эта педерастичность! Вы как ребенок, Юлия Петровна!
– Держите!
Она оставляет ему свою сумку и кружится.
– Да, я влюблена! Как последняя тварь дрожащая… Как драная кошка на исходе своей жизни!
– Кто он?
– Не скажу, зачем Вам это?
Остановившись, спрашивает:
– Это бешенство климакса? Ну, скажите, как бывший психиатр.
– Психиатры не занимаются климаксом. Тем более, его бешенством.
Тополь снова кружит:
– А в 41 год бывает климакс?
– Бывает и раньше. Подождите Тополь, ну что Вы порхаете прямо как девочка!
Его душа опять наполняется пафосом:
– Посмотрите на наш Безбожный переулок. По этому тротуару ходил Бог – Окуджава… Вас здесь не было семь с половиной лет.
– А почему меня сюда занесло снова, я не знаю. Это мистика. Но я чувствую – не зря.
– За это время я снял несколько дерьмовеньких сериалов, и ни одного полного метра. Снимаю седьмой.
– Зачем?
– Такова доля продюсера, долго объяснять.Между прочим, я думал все эти годы о Вас… И эта случайная встреча…
– Бросьте, Зайчик… соловейчиком… бросьте…
Зайцев поет, его душу в самом деле теснят сентиментальные воспоминания, что тут сделаешь:
– …Я в синий троллейбус Сажусь на ходу, В последний, В случайный…
Тополь раздражена, она не верит ни единому слову Зайцева.
– Какой у Вас противный чувственный голос… Окуджава так не пел.
Так они поднимаются до трамвайной остановки.
– Окуджава был маленький, сухой, как листик… – вздыхает мечтательно Тополь, помахав вслед синим окнам полупустого трамвая.
– Иногда из этого трамвая он выпархивал как птичка… Нет, как мышка… И быстрей к подъезду…
– Сегодня я влюблена и в этот трамвай, и в этот тротуар, по которому летел Окуджава, и в дождь, который падал ему на плечи… Прошу все это не путать с Вашим пенисом, Зайчик.
– Ну так Вы хотите послушать мою тайну?
– Все Ваши тайны – тупые! Мне нравится женственные мужчины: мягкие, вкрадчивые и ускользающие… А Вы большой и плотный.
Они входят в подъезд очень старого трехэтажного аварийного дома, который прилепился к Астраханской бане.
Помолчали…
– Так и быть…. Хотя мне противно копание в грязном белье… У меня есть маленькая анальная тряпочка. Это педерастично? Она рыжего цвета. Об этом не знает никто. Только мама.
– Зачем Вам эта тряпочка?
– Я же сказал: а-наль-ная… Это маленькое такое полотенчико. Я, как культурный мужчина, считаю что для протирки заднего места должно быть отдельное маленькое полотенчико. От-дель-ное.
Тополь безнадежно вздыхает:
– Ну, хорошо. Маленькая анальная тряпочка… Как это мерзко, кстати!
– Ну вот видите, вот видите! Я же говорил!
5. Очередная потеря девственности
В комнату Зайцева Тополь входит почему-то поеживаясь как от холода:
– Бр-р… Я действительно здесь когда-то была…
С любопытством озирается.
– Почему у Вас всегда такое порочное, чувственное лицо?
– Разве? Я бы не сказал.
– За семь лет здесь ничего не изменилось…
– Ну почему же? За семь лет я пошел на дно. Пришлось продать свою квартиру на Чистопрудном – она была шикарная! Теперь снова обитаю здесь – надеюсь, временно. Эта комнатка досталась от бабушки, давно еще… Здесь прошло мое детство, юность…
– А что с Вами случилось?
– Долго рассказывать. Я прогорел дотла. У меня долгов – шестнадцать миллионов. Такова продюсерская доля. Все время начинать сначала.
– Вы что ни разу не вытирали пыль с тех пор? И эта книга… Гете «Фауст»…
Она открывает по закладке:
– 142 страница… Послушайте, семь лет назад было то же самое.
– Я медленно читаю, признаться.
Тополь с удивлением цитирует:
– «Не стой, не стой, Не жди с тоской У двери той, Катринхен, пред денницей! Не жди, не верь: Войдешь теперь Девицей в дверь, А выйдешь не девицей!» Интересно, что бы это значило, Зайцев?
– Ну… Не понимаете, что ли?
Тополь усмехнулась:
– Кстати, тогда все исполнилось. Я, действительно, вышла не девицей.
Она положила книгу на место, пожала плечами:
– Да и вошла не девицей, между прочим.
Зайцев нежно берет ее берет за руку:
– Семь лет назад я здесь познал удивительную роскошную женщину… Услышал шорох ее скользящего платья…
– Зайцев, хватит пошлить. Скажите просто – трахнулись.
Она коротко рассмеялась:
– А помните, как этот старый диван развалился и мне в задницу впился гвоздь. Я орала как кошка. Помните?
Она заглядывает под диван.
– Самое смешное, этот ужасный гвоздь на месте. Прошло семь лет, а гвоздь на месте. Интересно, он помнит мою задницу?
– Не только он… – многозначительно отвечает Зайцев. – Ну, не будем о пустяках…
Он цитирует:
– Когда мне невмочь пересилить беду, Когда подступает отчаянье, Я в синий троллейбус сажусь на ходу…
– Не надо больше стихов, умоляю…
– Семь лет назад еще был жив Булат Шалвович… И Вы плакали, когда слышали эту песню.
– Булат Шалвович… Да, Булат Шалвович… И грудь моя на семь лет была моложе…
Зайцев снимает со стены гитару.
– Мне иногда кажется, что он захаживал сюда… Вы знаете, сколько было шагов от его желтого жигуленка на стоянке до моего окна?
– Сорок один.
– Сейчас мне кажется всего 39.
Он негромко поет:
– Тьмою здесь все занавешено, И тишина, как на дне… Ваше величество женщина, Да неужели – ко мне?
Слышатся какие-то стоны.
– Бр-р… Я действительно здесь когда-то была…
С любопытством озирается.
– Почему у Вас всегда такое порочное, чувственное лицо?
– Разве? Я бы не сказал.
– За семь лет здесь ничего не изменилось…
– Ну почему же? За семь лет я пошел на дно. Пришлось продать свою квартиру на Чистопрудном – она была шикарная! Теперь снова обитаю здесь – надеюсь, временно. Эта комнатка досталась от бабушки, давно еще… Здесь прошло мое детство, юность…
– А что с Вами случилось?
– Долго рассказывать. Я прогорел дотла. У меня долгов – шестнадцать миллионов. Такова продюсерская доля. Все время начинать сначала.
– Вы что ни разу не вытирали пыль с тех пор? И эта книга… Гете «Фауст»…
Она открывает по закладке:
– 142 страница… Послушайте, семь лет назад было то же самое.
– Я медленно читаю, признаться.
Тополь с удивлением цитирует:
– «Не стой, не стой, Не жди с тоской У двери той, Катринхен, пред денницей! Не жди, не верь: Войдешь теперь Девицей в дверь, А выйдешь не девицей!» Интересно, что бы это значило, Зайцев?
– Ну… Не понимаете, что ли?
Тополь усмехнулась:
– Кстати, тогда все исполнилось. Я, действительно, вышла не девицей.
Она положила книгу на место, пожала плечами:
– Да и вошла не девицей, между прочим.
Зайцев нежно берет ее берет за руку:
– Семь лет назад я здесь познал удивительную роскошную женщину… Услышал шорох ее скользящего платья…
– Зайцев, хватит пошлить. Скажите просто – трахнулись.
Она коротко рассмеялась:
– А помните, как этот старый диван развалился и мне в задницу впился гвоздь. Я орала как кошка. Помните?
Она заглядывает под диван.
– Самое смешное, этот ужасный гвоздь на месте. Прошло семь лет, а гвоздь на месте. Интересно, он помнит мою задницу?
– Не только он… – многозначительно отвечает Зайцев. – Ну, не будем о пустяках…
Он цитирует:
– Когда мне невмочь пересилить беду, Когда подступает отчаянье, Я в синий троллейбус сажусь на ходу…
– Не надо больше стихов, умоляю…
– Семь лет назад еще был жив Булат Шалвович… И Вы плакали, когда слышали эту песню.
– Булат Шалвович… Да, Булат Шалвович… И грудь моя на семь лет была моложе…
Зайцев снимает со стены гитару.
– Мне иногда кажется, что он захаживал сюда… Вы знаете, сколько было шагов от его желтого жигуленка на стоянке до моего окна?
– Сорок один.
– Сейчас мне кажется всего 39.
Он негромко поет:
– Тьмою здесь все занавешено, И тишина, как на дне… Ваше величество женщина, Да неужели – ко мне?
Слышатся какие-то стоны.
6. Явление гинеколога в полночь
Тополь прислушивается:
– Подождите… Что это?
– Марью Николаевну помните?
– Так это Марья Николаевна? Ей плохо?
– Помните ее внука Рому? Тогда ему было лет 12. Это был рэппер. Теперь он тоже рэппер, но идиот.
Стоны усиливаются.
– Это он стонет.
– Женским голосом?
– Вернее, не он… А то, что под ним.
– А что под ним?
Валерий Романович опять пытается петь.
– А, поняла! А как же Марья Николаевна? – Хихикнув. – Она третья?
– Это совсем не смешно, Юлия Петровна. Она спит за ширмой и ничего не слышит. Как ныне Маргарет Тэтчер.
Зайцев раздраженно стучит ладонью по столу:
– Но мы-то слышим! Кстати, какая это пошлость – чужая любовь!
– Почему? – злорадно отвечает Тополь. – У них все прекрасно. А вот наша любовь – настоящая пошлость.
– Это неправда!
Тополь снова прислушивается к стонам:
– Красиво поют… Разве Вы не мечтаете сейчас о том же самом?
– Ну, Тополь, знаете ли! Одно дело я, другое дело – он. Это две большие разницы! Я с Булатом Шалвовичем за руку здоровался… Он стихи мои однажды прочитал и высказал мнение, между прочим…
Зайцев стучит в стенку:
– Роман, это возмутительно! Это просто некрасиво, когда в доме прекрасная женщина!
– Я – прекрасная?
– Пойду, стукну маразматику в дверь!
В дверь своей комнаты, как котенок – жалобно и неумело, скребется Марья Николаевна; она тихонько всхлипывает.
– Что, Марья Николаевна, закрыто? – спрашивает Зайцев, хотя знает ответ.
В коридор выходит и Тополь.
– Марья Николаевна, миленькая! Здравствуйте…
– А ты кто? – отвечает старушка со странностями.
– Я? В самом деле, кто?
– Они опять выгнали бабушку прогуляться… Видите, какая печальная картина.
Из-за дверей помимо стонов теперь несутся женские комментарии:
– Жесть… Жесть… Ромик, это жесть… О, как глубоко…
Зайцев, вздохнув, приносит из комнаты плеер, закрепляет его на поясе старушки, наушники надевает на голову.
Марья Николаевна – большой любитель рэпа. Услышав знакомую читку, она заметно оживляется. Она довольно ритмично двигает локтями и пришаркивает, пытаясь изобразить специфические движения рэпперов. Потом показывает Зайцеву неприличный жест рукой.
– Фак! Фак! – бодро дребезжит ее голосок.
– Ах, бросьте, любезная… – отмахивается Зайцев. – Я знаю, что надо сделать. Надо ее отправить к гинекологу.
– К гинекологу? В 12 ночи?
Зайцев насмешлив:
– А что – возрастом не вышла?
– Однако, Вы циник.
– Простите. Гинеколог рядом – за стенкой. Странный тип, замечу мимоходом.
Валерий Романович стучит в дверь соседа.
– Господин Шеин, позвольте…
Сосед Шеин отрывается от компьютера, снимает наушники.
– Да, милейший, давайте… – Голос его заметно бодреет. – Ну что, Марья Николаевна? Снова не нашлось места на этом празднике жизни?
Он привязывает ее за пояс веревкой, веревку набрасывает себе на запястье и рассеянно торопится к компьютеру.
– Вот обещал же Ромик электронный браслет купить… – вздыхает Зайцев. – Редкостный засранец, замечу как бы некстати.
Тополь, сильно удивленная, выходит из-за спины Зайцева.
– Вы? Вот не ожидала!
Шеин удивлен не меньше.
– Как Вы попали сюда, Тополь?
– Так вы знакомы?
Сердце Зайцева почему-то нехорошо холодеет.
– Да. При некоторых странных обстоятельствах. Так Вы гинеколог оказывается, Сергей Иванович?! То-то я думаю, почему Вы такой таинственный!
– Ничего себе компания: бывший психиатр, бывший психолог и бывший гинеколог. Ну и общество однако…
– Подождите… Что это?
– Марью Николаевну помните?
– Так это Марья Николаевна? Ей плохо?
– Помните ее внука Рому? Тогда ему было лет 12. Это был рэппер. Теперь он тоже рэппер, но идиот.
Стоны усиливаются.
– Это он стонет.
– Женским голосом?
– Вернее, не он… А то, что под ним.
– А что под ним?
Валерий Романович опять пытается петь.
– А, поняла! А как же Марья Николаевна? – Хихикнув. – Она третья?
– Это совсем не смешно, Юлия Петровна. Она спит за ширмой и ничего не слышит. Как ныне Маргарет Тэтчер.
Зайцев раздраженно стучит ладонью по столу:
– Но мы-то слышим! Кстати, какая это пошлость – чужая любовь!
– Почему? – злорадно отвечает Тополь. – У них все прекрасно. А вот наша любовь – настоящая пошлость.
– Это неправда!
Тополь снова прислушивается к стонам:
– Красиво поют… Разве Вы не мечтаете сейчас о том же самом?
– Ну, Тополь, знаете ли! Одно дело я, другое дело – он. Это две большие разницы! Я с Булатом Шалвовичем за руку здоровался… Он стихи мои однажды прочитал и высказал мнение, между прочим…
Зайцев стучит в стенку:
– Роман, это возмутительно! Это просто некрасиво, когда в доме прекрасная женщина!
– Я – прекрасная?
– Пойду, стукну маразматику в дверь!
В дверь своей комнаты, как котенок – жалобно и неумело, скребется Марья Николаевна; она тихонько всхлипывает.
– Что, Марья Николаевна, закрыто? – спрашивает Зайцев, хотя знает ответ.
В коридор выходит и Тополь.
– Марья Николаевна, миленькая! Здравствуйте…
– А ты кто? – отвечает старушка со странностями.
– Я? В самом деле, кто?
– Они опять выгнали бабушку прогуляться… Видите, какая печальная картина.
Из-за дверей помимо стонов теперь несутся женские комментарии:
– Жесть… Жесть… Ромик, это жесть… О, как глубоко…
Зайцев, вздохнув, приносит из комнаты плеер, закрепляет его на поясе старушки, наушники надевает на голову.
Марья Николаевна – большой любитель рэпа. Услышав знакомую читку, она заметно оживляется. Она довольно ритмично двигает локтями и пришаркивает, пытаясь изобразить специфические движения рэпперов. Потом показывает Зайцеву неприличный жест рукой.
– Фак! Фак! – бодро дребезжит ее голосок.
– Ах, бросьте, любезная… – отмахивается Зайцев. – Я знаю, что надо сделать. Надо ее отправить к гинекологу.
– К гинекологу? В 12 ночи?
Зайцев насмешлив:
– А что – возрастом не вышла?
– Однако, Вы циник.
– Простите. Гинеколог рядом – за стенкой. Странный тип, замечу мимоходом.
Валерий Романович стучит в дверь соседа.
– Господин Шеин, позвольте…
Сосед Шеин отрывается от компьютера, снимает наушники.
– Да, милейший, давайте… – Голос его заметно бодреет. – Ну что, Марья Николаевна? Снова не нашлось места на этом празднике жизни?
Он привязывает ее за пояс веревкой, веревку набрасывает себе на запястье и рассеянно торопится к компьютеру.
– Вот обещал же Ромик электронный браслет купить… – вздыхает Зайцев. – Редкостный засранец, замечу как бы некстати.
Тополь, сильно удивленная, выходит из-за спины Зайцева.
– Вы? Вот не ожидала!
Шеин удивлен не меньше.
– Как Вы попали сюда, Тополь?
– Так вы знакомы?
Сердце Зайцева почему-то нехорошо холодеет.
– Да. При некоторых странных обстоятельствах. Так Вы гинеколог оказывается, Сергей Иванович?! То-то я думаю, почему Вы такой таинственный!
– Ничего себе компания: бывший психиатр, бывший психолог и бывший гинеколог. Ну и общество однако…
7. Женщины, которых мы знали в разных позах
– Хорошо-то как! – сегодня, как и обычно летит из окна голос Поликарпова.
Сотрудники клиники знают – значит, за окном солнечный день. Это во-первых.
Во-вторых, главврач уже сделал первый заход за ширмочку…
Время от времени в ворота въезжают машины – в основном яркие, дамские.
Вскоре подъехала машина Тополь.
Еще одна – красный Фольксваген. Это Рита.
Вот подъехала Зубару серого цвета. Это Шеин.
Палату гинеколога (бывшего) часто навещают дамы разных возрастов.
Это означает лишь одно: Шеин, действительно, был (а впрочем и остается, просто он нынче уволился с работы) хорошим специалистом. И благодарные пациентки навещают своего врача, который нынче сам в роли пациента проходит здесь курс лечения.
Из палаты Шеина выходит миловидная дамочка в желтом, в волосах огромный синий бант. Сталкивается в дверях с другой, которая тоже с цветами.
За дамой с цветами закрывается дверь. Желтая дама застыла в некоторой растерянности, потом поправила платье и на долю секунды поднесла ухо к двери.
Ну, мы то знаем, нет на свете женщины, которая не любила бы подслушивать….
На лице ее что-то вроде обиды.
Она горделиво одергивает платье, как будто ее кто-то застал за неприличным действием и медленно идет к лифту.
Во дворе из машины выходит еще одна красотка с цветами, совсем молодая…
Дамы переглядываются, задумчиво пожимают плечами…
Кто-то из них наверняка подумал про другую: «Ну и мерзавка, однако… Кроме того, у нее плохо со вкусом…» Мы же знаем, что женщины любят замечать в других недостатки.
Дамы не оставляют Шеина и в бассейне.
– Сергей Иванович, это некрасиво, что я плыву «собачкой»? – пытается наладить разговор Тополь. – Если я буду тонуть, Вы меня будете спасать?
– Тополь, хватит маяться дурью.
– Ну почему? Вы раздражены, что я пришла с Зайцевым? Что я семь лет назад…
– Нет, просто оставьте это тупое кокетство, не раздражайте меня.
– Значит, я утону? Я тоже желаю, чтобы Вы умерли. В гробу Вы будете чудо как хорош.
– Спасибо.
– Придут все те ужасные женщины, которых вы знали в разных позах на протяжении всей вашей жизни – и будут плакать. А я им скажу: нет больше гинеколога, баста. Какой у Вас диагноз?
– Это тайна пациента.
– Да, бросьте, какие тут тайны?
– Тотальное отсутствие мотивации, если в целом.
– А у меня – излишки мотивации, если в целом. Подпись: Поликарпов. Кстати, Вы заметили как смешно Поликарпов расписывается… Просто какая-то малограмотная закорючка….
– Нет, не заметил.
– Впрочем, я сама психолог по семейным проблемам. Поликарпов говорит, что я излишне мотивирована как женщина…
– Ну, это видно и без Поликарпова.
– Интересно, а как еще может быть она мотивировна, если у нее нет мужчины? Вы знаете?
– Дорогая моя, хватит о женщинах. Три месяца Вы говорите о женщинах!
– А Вы три месяца повторяете: хватит о женщинах, хватит. Теперь я знаю почему. Это потому что Вы – гинеколог… Почему Вы скрывали это?
– Да, я гинеколог. Про гинекологов ходит много анекдотов.
– Хорошо, давайте поговорим о мужчинах. Почему Вы как мужчина не видите, что те женщины, которые приходят к Вам ужасны? Это Ваши бывшие пациентки?
Шеин срывается с места и размашисто плывет к бортику бассейна. Молча выходит, торопливо идет в душ.
Сотрудники клиники знают – значит, за окном солнечный день. Это во-первых.
Во-вторых, главврач уже сделал первый заход за ширмочку…
Время от времени в ворота въезжают машины – в основном яркие, дамские.
Вскоре подъехала машина Тополь.
Еще одна – красный Фольксваген. Это Рита.
Вот подъехала Зубару серого цвета. Это Шеин.
Палату гинеколога (бывшего) часто навещают дамы разных возрастов.
Это означает лишь одно: Шеин, действительно, был (а впрочем и остается, просто он нынче уволился с работы) хорошим специалистом. И благодарные пациентки навещают своего врача, который нынче сам в роли пациента проходит здесь курс лечения.
Из палаты Шеина выходит миловидная дамочка в желтом, в волосах огромный синий бант. Сталкивается в дверях с другой, которая тоже с цветами.
За дамой с цветами закрывается дверь. Желтая дама застыла в некоторой растерянности, потом поправила платье и на долю секунды поднесла ухо к двери.
Ну, мы то знаем, нет на свете женщины, которая не любила бы подслушивать….
На лице ее что-то вроде обиды.
Она горделиво одергивает платье, как будто ее кто-то застал за неприличным действием и медленно идет к лифту.
Во дворе из машины выходит еще одна красотка с цветами, совсем молодая…
Дамы переглядываются, задумчиво пожимают плечами…
Кто-то из них наверняка подумал про другую: «Ну и мерзавка, однако… Кроме того, у нее плохо со вкусом…» Мы же знаем, что женщины любят замечать в других недостатки.
Дамы не оставляют Шеина и в бассейне.
– Сергей Иванович, это некрасиво, что я плыву «собачкой»? – пытается наладить разговор Тополь. – Если я буду тонуть, Вы меня будете спасать?
– Тополь, хватит маяться дурью.
– Ну почему? Вы раздражены, что я пришла с Зайцевым? Что я семь лет назад…
– Нет, просто оставьте это тупое кокетство, не раздражайте меня.
– Значит, я утону? Я тоже желаю, чтобы Вы умерли. В гробу Вы будете чудо как хорош.
– Спасибо.
– Придут все те ужасные женщины, которых вы знали в разных позах на протяжении всей вашей жизни – и будут плакать. А я им скажу: нет больше гинеколога, баста. Какой у Вас диагноз?
– Это тайна пациента.
– Да, бросьте, какие тут тайны?
– Тотальное отсутствие мотивации, если в целом.
– А у меня – излишки мотивации, если в целом. Подпись: Поликарпов. Кстати, Вы заметили как смешно Поликарпов расписывается… Просто какая-то малограмотная закорючка….
– Нет, не заметил.
– Впрочем, я сама психолог по семейным проблемам. Поликарпов говорит, что я излишне мотивирована как женщина…
– Ну, это видно и без Поликарпова.
– Интересно, а как еще может быть она мотивировна, если у нее нет мужчины? Вы знаете?
– Дорогая моя, хватит о женщинах. Три месяца Вы говорите о женщинах!
– А Вы три месяца повторяете: хватит о женщинах, хватит. Теперь я знаю почему. Это потому что Вы – гинеколог… Почему Вы скрывали это?
– Да, я гинеколог. Про гинекологов ходит много анекдотов.
– Хорошо, давайте поговорим о мужчинах. Почему Вы как мужчина не видите, что те женщины, которые приходят к Вам ужасны? Это Ваши бывшие пациентки?
Шеин срывается с места и размашисто плывет к бортику бассейна. Молча выходит, торопливо идет в душ.
8. Мужское ЭТО сводит ее с ума
Тополь пожала плечами. К ней подплывает Рита.
– Я уве девятнадцать ваз написала в своем дневники наблюдений, что я мервавка… Что я нефнофная бытовая флюфка.
– И?
– И рука не двогнула, нет!
– И?
– И помогло, Юлия Петровна, сильно помогло!
Она переходит на шепот:
– Я понизила высокую самооценку своей привлекательности. Впервые за эти три дня ни один муффина не коснулся меня! А теперь я хочу, фтобы Поликарпов пофадил меня в темный туалет… Как Вы думаете, пофадит?
– В туалет? Зачем?
Они трогаются и плывут вместе «собачкой.
– Я того заслуживаю, как последняя гофняфка! За свою эмоциональную зафифимость от мужчин… Юля, а может я просто секфокоголичка?
– Вряд ли.
– Потому что, когда я вижу мужское ЭТО я начинаю сходить ф ума!
После паузы она спрашивает:
– Как Вы думаете, есть дуфа у евыка?
– При чем здесь ежик?
Рита снова о наболевшем:
– Пусть Поликарпов пофадит меня в туалет, и пусть меня там кусает мыфка за все грехи мои!
– Я уве девятнадцать ваз написала в своем дневники наблюдений, что я мервавка… Что я нефнофная бытовая флюфка.
– И?
– И рука не двогнула, нет!
– И?
– И помогло, Юлия Петровна, сильно помогло!
Она переходит на шепот:
– Я понизила высокую самооценку своей привлекательности. Впервые за эти три дня ни один муффина не коснулся меня! А теперь я хочу, фтобы Поликарпов пофадил меня в темный туалет… Как Вы думаете, пофадит?
– В туалет? Зачем?
Они трогаются и плывут вместе «собачкой.
– Я того заслуживаю, как последняя гофняфка! За свою эмоциональную зафифимость от мужчин… Юля, а может я просто секфокоголичка?
– Вряд ли.
– Потому что, когда я вижу мужское ЭТО я начинаю сходить ф ума!
После паузы она спрашивает:
– Как Вы думаете, есть дуфа у евыка?
– При чем здесь ежик?
Рита снова о наболевшем:
– Пусть Поликарпов пофадит меня в туалет, и пусть меня там кусает мыфка за все грехи мои!