Страница:
Гареев Зуфар
ПОКАЗАНИЯ ШЕРОН СТОУН
– Мужские семенники как самый очевидный и первейший гендерный признак, не подлежат реинкарнации, они будут свободно болтаться в пространстве как никчемный артефакт… – говорил я мягко следователю межрайонной прокуратуры Виктору Чепелю в последние минуты его земной жизни.
В прозрачной гондоле цвета вечного сияния солнца и лазури я уже не в первый раз подплывал к Виктору по глади небесных озер с блистающим магическим веслом в руках. И мы не раз пытались прояснить вопрос… гм… кхм… того предмета, чем можно порвать женщину на свастику, как выражаются иногда мужчины.
– А что будет со мной? – иногда спрашивал Чепель, задумываясь о ближайшем будущем.
Обычно я благосклонно указывал на место в золотой прозрачной лодке, куда Чепель скоро должен будет сесть, чтобы лучше видеть гладь бесконечных озер, по которым мы будем вечно плыть втроем – Чепель, Марина и я (ее верный помощник а мастерстве реинкарнации, магические чудеса которой Марина уже освоила).
Да, плыть и петь протяжные вечерние песни цвета золота и заката. Плыть и видеть чудных девушек парящих на берегах озер, которые будут махать нам вслед легко и бескорыстно, имея ввиду, что Чепель нынче реинкарнирован в отрока без признаков пола. И улыбка его, следовательно негендерна.
Я говорил:
– Фактически, твоя улыбка будет легка и очаровательна до нежности, как улыбка одной подружки, предназначенная другой подружке…
Чепель уточнял снова и снова с понятной обидой:
– Мужские семенники не подлежат реинкарнации? А как же я их найду потом?
– На них будет висеть бирка: «Собственность господина Чепеля»
– Почему они не подлежат реинкарнации?
– Они мешают мужчине превратиться в носовой платочек женщины… в преданную помадку, которая всегда в сумочке… в зубочистку, которая всегда с ней… в кипу влажных ароматных салфеточек, без которых она не выходит из дому…
– В кулончик… – бормотал Чепель. – В зубочистку… В салфеточки…
– Ты не хочешь быть кулончиком, который преданно болтается на шее женщины? – удивлялся я.
– Нет.
– Вот видишь, – поучал я. – А когда у тебя не будет семенников, ты легко превратишься в кулончик и будешь счастлив, болтаясь на шее женщины как я.
– Так вот какая дивность случится со мной! – всякий раз изумлялся Чепель то ли счастью опять превратиться в допубертатного малОго, то ли в горе.
– Да, – подтвердил я и на этот раз, отчаливая в свободное плавание до времени.
Гондола, в которой сидели мы с Мариной пока вдвоем, медленно пустилась в путь по глади небесной воды.
Я посмотрел в земное лицо Чепеля, которое при разговорах со мной обычно было слегка тронуто золотом и лазурью ангела (как бы на пробу).
Я подумал: «Только уши у Чепеля, действительно, не ангельские и топорщатся пельменями».
– Ну, это совсем маленький недостаток, – рассмеялась Марина. – Возможно, целесообразный…
Она опустила руки в лазурь, зачерпнула полные ладошки синевы и ополоснула лицо…
И стало оно опять свежим и несколько строгим…
Вы спросите, почему я упоминаю об этих прошлых разговорах, когда Чепеля уже нет в живых?
Разговоры эти имели смысл, ибо следователь межрайонной прокуратуры Виктор Чепель на последних минутах жизни удостоился необыкновенной близости с Мариной Трегубовой в обмен на то, чтобы потом стать именно кулончиком-салфеточкой при ней.
«Он получил ночь любви от Марины, а наутро был реинкарнирован? – изумленно спросите вы. – Не слишком ли высока цена?»
Не знаю, бывает и такое. Из истории мы помним Клеопатру, которая однажды тоже вступила в подобный торг.
Помните?
«Рекла и ужас всех объемлет…»
Тем не менее трое смельчаков нашлось. Воин, Философ и Юноша.
…Пробная лазурь улетучилась с лица Чепеля, она опять стало красным и потным; и опять потекли последние минуты жизни Чепеля – возможно они были самые счастливые…
Разве что контраст довольно мрачного помещения, где нынче пребывал он, немного может смутить непосвященного человека.
Это помещение похоже на казематы 40-х годов 20-го столетия. Тусклое электрическое освещение, с каменных стен слабо течет вода. Все здесь выглядит крайне аскетично.
В центре – старинное металлическое кресло с высокой прямой спинкой.
Это кресло Клеопатры. В нем только что сидела Марина Трегубова – в костюме же Клеопатры.
Первое впечатление, что это застенки для пыток.
На полу – дерюга, на ней – совокупляющиеся мужчина и женщина. Женщина – красива, худосочный мужчина – нет.
Мужчина – в белой расстегнутой рубашке, галстук ослаблен. Как вы догадываетесь, это Виктор Чепель.
С другой стороны, это похоже на эротический театр, т. к. на влюбленных – металлические ошейники (дорого инкрустированные), кроме того влюбленные соединены друг с другом цепями (по запястьям).
Вокруг разбросаны наряды из гардероба Клеопатры (помните их из фильма, в котором царицу играла Моника Белуччи?)
На Трегубовой – яркий топик; он задран поверх грудей.
– Я хочу сбросить рубашку… – глухо говорит Чепель, прерывая тяжелое дыхание и делает попытку. – Она мешает.
– Нельзя. Ты пока не труп, дорогой. Ты пока еще следователь, ты должен быть в форме.
Если уж быть откровенным до конца, ни фига ее не прикалывает по большому счету этот парнишка Чепель – ну ни фига!
Уж я-то знаю о чем думает Марина, лежа под обезумевшим от страсти Чепелем.
Вообще-то ей видится другое. Видится, что она лежит одна – щекой вниз на траве. Голова ее как будто бы простреляна. Дырка с запекшейся кровью. Из дырки нервически бьет струйка пара. Ей видится, что рядом ходят две вороны. Одна приносит завалявшуюся куриную ножку, вторая – замызганный кусок колбасы. Начинают есть, строго поглядывая на Трегубову…
А я слышу ее голос, как будто она надиктовывает свой роман:
– Знаешь, Чепель, раньше на земле было пусто, был вечный июль, была вечная середина лета. Пробегали быстрые серебристые дожди и клубился пар в парках и садах. И на чисто вымытой траве лежала я – щекой к земле. И волосы мои были длинные – и я волосами и телом слышала…
Марина сделала паузу и продолжает:
– Вокруг меня ходили две или три строгие вороны. Вдалеке пробегали древние собаки без породы и названия… Поодаль от птиц ходили древние кобылицы и громко писали, и жгучие струи кобылиц били в землю… И было это в никаком году никакого числа никакого месяца… И только струйка пара билась и свистела в голове дырявой моей… в голове дырявой моей…
Вот что представляла себе классная молодая женщина, дочь известного высокопоставленного чиновника в аппарате федерального правительства, модная писательница Марина Трегубова, которая в эти дни писала роман «Показания Шерон Стоун».
Конечно, она прикончит Чепеля как и задумывала, согласно роману, а сама превратится в ворону, чтобы поприсутствовать на его похоронах.
Произойдет это совсем скоро, собственно говоря, сегодня, буквально через десять минут, а похороны Чепеля, вкусившего сладость элитарного женского тела, состоятся через несколько дней – теплым сентябрьским днем…
Вот он, кстати, наступил.
Вокруг гроба родственники, среди них мать Виктора и его девушка Вика (тоже с мамой).
Здесь же и сослуживцы Чепеля в штатском. Это начальник отдела полковник Кузнецов (мужчина в предпенсионном возрасте), его заместитель – капитан Кундеев, и молодые коллеги: глуповатый Жуликов и простодушный доверчивый Санек Соловьев.
…Мертвое лицо Чепеля. Высокие ели.
На одной из них сидит крупная ворона, поглядывая на гроб. О чем могут говорить ворона и мертвец?
Я, как посвященный, слышу бурные дебаты.
– Я уже потусторонний, Марина Сергеевна, а Вы живы…
– Я жива? Может быть…
– Ты жива… – нервно переходит на «ты» Чепель. – Какому мужику ты теперь отдаешься?
Вдруг раздается его пронзительный крик, оглашая всю округу.
– Я хочу к тебе, Марина! Маришка! Хочу к тебе!
Марина смеется:
– Я же ветер, ворона и ель… Ты видишь ель и ворону на ней?
– Да.
– Это я, Чепель. В никаком году.
– Нам так хорошо было с тобой… в твоих этих гребаных казематах … Ну, там где Клеопатра, блин…
– Клеопатра… – задумчиво повторяет Марина. – Я была похожа на нее?
– Не знаю… Скоро черви отгрызут мне яйца и я забуду, как хорошо было нам в твоих казематах…
– Пусть это помнят черви, Чепель… Нам это не нужно…
– Нам так было хорошо… – снова говорит Чепель.
– Дальше будет еще лучше…
Гроб заколачивают, опускают. Летят первые комья земли.
Кузнецов смахивает скупую слезу:
– Ну, Виктор, прощай… И уж прости нас… Знать бы, что так оно обернется…
– Да уж, Витюша … – вздыхает Кундеев. – Знать бы… Наверно не щадили мы тебя на работе…
Он поправляется:
– Да что мы? Родина не щадила… Мы-то что? Мы старались…
«Врет как сивый мерин…» – думает Жуликов.
Ну, Жуликов – молодой, глупый, что с него взять?
Происки Родины против Чепеля легко доказать, если отмотать пленку событий назад. Очень хотели и Кузнецов, и Кундеев, чтобы Чепель, например, женился. Но Родина, – вернее, задание Родины, – пока не пускало. А против Родины не попрешь, это и без Кундеева понятно.
…Из туалетных кабинок одновременно выходят Кузнецов и Кундеев, облегчившись.
– Там Вика опять пришла… – озабоченно вздыхает Кундеев. – Ну, которая девушка Чепеля…
Кузнецов сначала вроде обрадовался:
– Ну что ж, дело молодое, нужное…
Потом испуганно отступил в кабинку, спрятался от наваждения:
– Какая Вика?
– Ну, это… сексопатология…
– Опять, екарный бабай! А где Кундеев?
– Да вот он я!
– Отставить хамство! Сам вижу – пока не слепой. Какой план?
– В Управление собираюсь, к Корнейчуку…
– Срочно обработать девушку, а потом в Управление!
Кундеев, вздохнув, направляется в кабинет. Вика уже комкает мокрый носовой платочек. Начинается разговор.
Кундеев для себя записывает содержание беседы в блокнотик. Дел-то много, разве все упомнишь в деталях, если что… А так, вот она запись, кто чего говорил, потом не отопрешься.
– Итак, психологическая девственница… Я правильно вопрос сформулировал?
– Да. Так сказал психолог. Я должна сохранить себя для Виктора на первую брачную ночь.
– А когда будет первая ночь?
– 29 сентября.
Кундеев, присвистнув, ставит жирный знак в блокноте:
– … сентября… Долго ему еще!
У девушки на глазах – новые слезы.
– Но это не обозначает, что можно с куклой, не обозначает! Вы его можете отстранить от следственных действий с этой?
Кундеев задумчиво записывает:
– С этой…
– Ну, которая как Шерон Стоун показывает ему все… В его положении ему нельзя показывать это, вы понимаете? Он становится извращенцем! Сегодня он полез на куклу, а завтра… завтра на кого?
Кундеев записывает:
– А завтра на кого… Правильно я вопрос сформулировал?
– Да.
Кундеев резюмирует:
– Итак, что имеем налицо, если коротенько и глобально, без деталей. Никаких кукол! А как же моряки в плаваниях без жэпэ, то есть, без женского пола? Буровики на вахтах без жэпэ? Пусть потерпит, ему еще не время предаваться интимным утехам. Молодой еще, пусть подождет до свадьбы, правильно я поставил вопрос?
– Вот и я говорю ему!
– А то развел, понимаешь, сексопатологию… До чего докатился… с куклой! Тьфу!
– Мама тоже говорит: тьфу! Кукла – это не женщина, а кусок пластмассы!
– Правильно говорит мама. В общем, с куклой разберемся.
– Скажите, он действительно выполняет важное государственное задание? Он говорит, что идет беспощадная борьба против доступа олигархов в Кремль.
– Да. Они могут сменить политический курс страны.
– Виктор говорит, что это страшно.
– Да, страшно. И работа у следователя Чепеля Виктора Геннадьевича очень сложная и ответственная на данном этапе.
Вика вдруг робеет:
– Значит, его нельзя заменить кем-нибудь женатым? Мама говорит, что мне нельзя выходить замуж с бухты-барахты. Вдруг он за это время превратится в извращенца?
– Насчет бухты-барахты мама говорит правильно, но отстранить нельзя. Он крупный специалист своего дела.
– А если найти… помельче?
– Помельче нельзя. Работу завалит.
М-да, день сегодня такой – все шишки валятся на Чепеля. Пунцовая плешь полковника Кузнецова просто горит от негодования. Чепель смущенно топчется около стола.
Начальство гремит:
– С куклой! Тайком от невесты! А ведь стыдоба, Виктор! Я тоже был молодой, понимаешь…
Он тихо добавляет:
– И с одной, бывало, и с другой…
Поднимает палец вверх:
– Но как женился – ни-ни! Тем более с куклой! Тьфу! Ты не мужик, что ли?
– Да Вы сами говорили, товарищ полковник: и магнитолой от нее получали, и сковородкой…
Кузнецов растерянно оправдывается:
– Когда я такое говорил? Так, где Кундеев?
Гремит:
– Кундеев где, Света? Сейчас он разберется, где я и чего говорил. Да мало ли что я говорил? Ты всякую брехню не слушай, а слушай только то, что нужно, понял? Если сказал, что не было ничего – значит, не было!
Запыхавшись, подтягивается Кундеев; еще не успел войти, а уже поддакивает:
– Вот именно!
Кузнецов доволен:
– Вот и Кундеев говорит. Так… О чем я, Кундеев?
– О сковородке.
Кузнецов расхаживает, бросив руки за спину:
– О сковородке.
Остановился, по памяти цитирует вопросник кроссворда:
– «Она бывает и тефлоновая, и чугунная», так? Все было, но без сексопатологии! Чтоб до куклы скатиться, так низко пасть! Да за это расстрел на месте в наши годы! Правильно, Кундеев?
Кундеев сомневается:
– Ну, кукол тогда не было, допустим…
– Как не было? Да у сестры моей штук двадцать точно было!
– Это не те куклы. Это куклы с человеческий рост. Со специальными дырками.
Он, хихикнув, показывает жестом:
– Ну чтоб… Ых-ых…
– Екарный бабай! Что ж вы сразу мне сказали?
Садится за стол, шандарахнул кулаком:
– Почему я все узнаю в последнюю очередь?
Молчание.
Кузнецов, поглядев на портрет Президента, испуганно крестится.
– Вот услышал бы он сейчас ваши слова… Все свободны.
Чепель понуро выходит.
– Кундеев, с куклой разберись, коротенько мне доложи. Позор!
– Есть, товарищ полковник.
– Да ладно тебе, заеськал…
Тихо спрашивает:
– Скажи мне как Штирлиц Мюллеру – он что, в самом деле, с куклой… того…
– Чих-пых? Ну да. Вика его застукала, когда он из квартиры выходил…
– Из какой квартиры? Из борделя, что ли?
– Из квартиры дружка своего Макса, там они куклу прячут. А расследование провела теща – и дозналась.
– И как ему в голову взбрела такая сексопатология?
– Чепелю? Он оправдывается: обращался к сексопатологу он лайн – вот и посоветовал сексопатолог.
– Ну а с ней-то он чего? С Викой своей – не может, что ли?
– Нельзя. Она психологическая девственница…
Кузнецов с пониманием кивает:
– А-а… Психологическая… А это как?
– Ну, так, вообще… – Хихикнув. – Ну… Так-то она давно уже дырявая… Но с мужем до свадьбы – ни-ни. Девственница. Психологическая.
– Вот какая девушка пригожая! Кроссвордик мне сообразил?
– «Казацкий перчик»!
Выходят вместе, пора на обед. Кузнецов увлеченно проглядывает новую книжицу кроссвордов. Толкают дверь кабинета следователя Жуликова.
Соловьев и Жуликов прямо приклеились к записи веб-камеры с очередным допросом.
Изображение на мониторе влечет: Марина Трегубова в очень коротком черном платье.
– Так я могу воспользоваться диктофоном? – спрашивает Трегубова. – Мне разрешил прокурор.
– Какой прокурор? Ах, да… – Чепель пожимает плечами. – Пожалуйста. Но я надеюсь, что эта запись до времени никуда не уплывет.
– Я понимаю, тайна следствия. Так Вы видели, что показала Шерон Стоун следователям?
– Нет.
– Почему? Вы же следователь. Это видели все. Или, по крайней мере, слышали.
– Да, я слышал… Я слышал… что некоторые этот фильм, так сказать, видели…
– Я Вас не про фильм спрашиваю, а про то, что показала Шерон Стоун следователям.
– Там еще много чего показывали.
– Много чего Вы там увидели, а то, что показала Шерон не увидели?
– Послушайте, Марина Сергеевна. Так нельзя. Мы с Вами на работе. Вы должны ответить на мои вопросы. Вы обязаны ответить на мои вопросы!
– Вы хотите это увидеть, я знаю. Я готова.
– Вы что – Шерон Стоун?
Марина Трегубова с вызовом раздвинула ноги:
– Да, я Шерон Стоун, благодаря чудесам реинкарнации. Вы видели?
– Нет.
– Дай крупнее, Соловьев! – кипятится Жуликов, потирая руки.
Кузнецов, наблюдая все это, хватается за голову.
– Соловьев, выключай!
Соловьев нехотя жмет на стоп.
– Да мы просто глянуть! – возмущен Жуликов. – Чепелю можно, а нам нельзя? Живые же люди…
Кузнецов зловеще шевелит пальцами, наступая на Жуликова:
– А вот не знаю! Это с какой стороны посмотреть. Может и мертвые! Кундеев, логично?
– Логично. Может и мертвые.
– Смотри у меня Жуликов, доиграешься. Много больно знать хочешь!
– Да всего-то…
– Вот покажи ему ЖПО – и все! Хлебом не корми, а ЖПО давай!
Старик хватается за сердце:
– Кундеев, ну-ка мне лекарство! Поднесь быстрее.
Кундеев лезет в сейф Жуликова, наливает стопарик, подносит.
Кузнецов нюхает налитое.
– Да не то! Тут чего покрепче надо! Насмотришься, понимаешь, такого! Взяла и показала – тут никакого здоровья не хватит.
Кундеев опрокидывает стопку в себя, потом в этот же стопарь наливает корвалол.
Жуликов прикрывает сейфик, в который нагло вторгся Кундеев.
– Кундеев, должен будешь. Я деньги не рисую.
– Не Кундеев, а товарищ капитан!
Он украдкой показывает Жуликову кукиш, подносит стопку Кузнецову. Кузнецов оглядывается, чтобы перекреститься перед приемом. Его глаза лезут на лоб.
– Где портрет Президента, Жуликов? Где портрет Президента, я сказал?
– Дык Вы сами сказали в прошлый раз – снять отсюда портрет Президента.
– Как я такое сказал? Кундеев, мог я такое сказать?
– Так точно, Иван Макарович! Сказали, что Жуликов и Соловьев недостойны сидеть в компании Президента.
– Точно, недостойны! Ты только на рожи их посмотри! Одна фамилия чего стоит – Жуликов! Да узнай Президент, что у нас тут есть следователь с такой фамилией… Ой, чего будет, мать честная! Сразу всех на сто первый километр! Иди, принеси портрет Президента.
Кундеев приносит портрет, вешает. Кузнецов, испуганно перекрестившись, пьет, морщится.
– Ты чего мне подал, Кундеев? Ты какой мне дряни налил?
Кундеев обиделся:
– Лекарство я налил, сами же сказали, чего покрепче…
– Когда я сказал? Сроду я такой дряни не пил! Ну-ка, налей чего посерьезней.
– Нашего? Так бы и сказали сразу.
Кузнецов берет стопарь, хочет перекреститься перед портретом, но рука его останавливается в полужесте. Совестно Иван Макаровичу стало, совестно как мальчишке.
– Кундеев, унеси портрет.
Перекрестив стопку, выпивает.
Продвинутый Жуликов нахально спрашивает:
– Ну, чего, так и будем смотреть в черный монитор? Детский сад. Мы что, вообще, ЖПО не видели никогда? Чепелю можно, а нам нельзя?
– Потому что Чепель на работе находится! У него ЖПО – рабочий материал.
Жуликов кипятится:
– Ух бы я сейчас! Свезло Чепику! Лохам везет, а правильным пацанам – когда?
– Смотри у меня, Жуликов, доиграешься!
Примерно в эти дни случилось превращение с одним товарищем, который ну совершенно точно не был посвящен ни в какую магию реинкарнации по определению.
Ну, подумайте сами, как могло коснуться это красивое утонченное учение некого лысого и толстого мужика под 50, который в некоторых сомнительных кругах был известен как Борман.
Не так давно этот Борман в родной деревеньке Вяльцы отгрохал церквушку, чем заслужил уважение в округе.
Тем не менее, мы с Мариной рады всем вновь пребывающим. Правда, далеко не всех сажаем в лодочку, не всем обещаем, что отныне они превратились в кулончик на ее шее… в ананасовую важную салфеточку… зубочистку для ковыряния в белоснежных зубах…
Наш товарищ вышел из церквушки им. Бормана солнечным полднем с тяжелым золотым крестом на шее, который наверняка когда-то являлся экспонатом Эрмитажа.
…Борман направляется к своей машине, которая за оградой. По пути он вежливо кланяется местным старушкам и каждой щедрой подает. Его сопровождают охранники.
Бандюго, повернувшись, к церквушке, широко крестится – от души, с поклоном. Потом шумно вздыхает всей грудью.
– Ну вот, с чистой совестью, так сказать, в дорожку дальнюю… – говорит Борман охранникам. – Он заметно веселеет. – Бог, значит, попускает…
– Попускает… – улыбаются охранники. – А чего ж нет…
Все садятся, машина трогается.
Через тридцать секунд красивый мощный взрыв сотрясает округу. От авто – только клочья. Все крестятся, вышедший из церквушки священник тоже. На байках и скутерах подъезжают восторженные местные тинейджеры, вытаскивая мобильники, чтобы заснять.
– Класс!
– Леха, круто?
– А то!
Один парнишка выхватил из огня барсетку, сел на скутер и дал газу.
А золотой крест унесло куда-то к ебеням… Возможно, в Эрмитаж.
В общем, чудны твои дела, Господи…
Мысли Чепеля по поводу того, что на него как на последнего лоха спихнули это идиотское дело, с каждым днем становились все мрачнее и мрачнее. А следствие по делу убийства мужа Марины Трегубовой – богатого банкира и сенатора Шалымова – шло своим ходом.
Чепель вроде бы не торопился (бандитом больше-бандитом меньше), но какая-то странность обстоятельств его настораживала.
Да, Марина Трегубова была богата, умна и независима, могла чудить сколько угодно, воображая себя героиней Шерон Стоун…
Но разве наша жизнь похожа на «Основной инстинкт»? Это в кино может быть куча трупов, а в нашей жизни…
Виктор вышел из лифта (сколько раз говорил себе: мог бы и пробежаться на четвертый этаж, дыхалку поддержать для формы) – и у дверей кабинета поймал себя на мысли: «Дело не в этом, в конце концов…»
Он вошел в кабинет, бухнулся на стул и честно впервые признался самому себе:
«Я не могу проводить допросы, это факт. Меня колотит от желания, от ночных или дневных фантазий, сопровождаемых поллюциями. Мне надо выбрасывать сперму и до, и после допросов, – иначе я могу сойти с ума. Я никогда не думал, что женщина-стерва так может возбуждать…»
М-да, откровенные признания в излишествах мастурбации никакого мужчину не радуют. Горько и пусто обычно становится на душе…
Вздохнув, Чепель выходит на сайт журнала «Форбс», кликает видеоблог журналистки Авы Хитли.
На мониторе – сухая миниатюрная лысая девушка.
– Привет! С вами как всегда в среду я, Ава Хитли в видеоблоге журнала «Форбс». Я продолжаю серию репортажей о новом приветливом современном лице российского делового человека. Я уже рассказывала, что русские деловые люди исправно молятся Богу…
В кадре появляется плотный мужчина 40–50 лет, известный в определенных кругах как Темик. Он входит в какую-то небольшую церквушку, крестится.
– … они прекрасно осведомлены в вопросах гигиены тела…
Кадры: упитанный мужчина 40–50 лет, известный в определенных кругах как Воняла, принимает услуги молоденькой педикюрщицы.
– … и даже носят маленькие элегантные трусики-стринги для сексуальной привлекательности…
Семик (Семен Сергеевич, толстячок 40–50 лет, как брат-близнец Темика) стоит в стрингах, в руках – бокал вина.
– Но вчера московские деловые круги были потрясены.
На экране монтаж – кадры Яндекса с пестрыми анонсами. Их вслух зачитывает Ава.
– Поход олигархов на Кремль откладывается!
– Убийство Владислава Юрьева снова сделало вдовой знаменитую кремлевскую невесту Марину Трегубову!
– Марина Трегубова – дважды вдова! В деревне Вяльцы убит второй по счету муж Марины Трегубовой!
– Бог любит троицу – кто следующий? Владислав Юрьев помолился перед смертью!
Чепель оперирует движком, снова в кадре Ава Хитли.
– … Досье. Первый муж – банкир и сенатор Шалымов – оставил госпоже Трегубовой несметное финансовое состояние… это убийство никогда не будет раскрыто… второй муж – Владислав Юрьев – удвоил ее богатство… на сегодняшний день дочь одного из высокопоставленных чиновников в аппарате Правительства – лакомый кусок для любого супербогатого жениха России…
Чепель движется дальше.
– …интервью Марины Трегубовой, спустя всего лишь час после убийства! Только для журнала «Форбс» – с вами Ава Хитли!
Чепель слушает и внимательно смотрит. Это кабинет Трегубовой в ее доме.
– Так что же самое интересное в муже? – спрашивает Ава. – Деньги, красота или…
– Самое интересное в муже – его убийство. Как ни странно, мне приятно быть вдовой… После похорон я чувствую особую остроту жизни.
– Что это за острота, Марина?
– Неужели тебе не знакомо это ощущение, подружка? Дышать, смотреть на солнце сквозь деревья, ежиться на ветру… или просто пить чай, а за окном ненастная погода… И думать, Господи, как долго еще мне это все ощущать, в то время, как иных уже нет… Ты это понимаешь?
В прозрачной гондоле цвета вечного сияния солнца и лазури я уже не в первый раз подплывал к Виктору по глади небесных озер с блистающим магическим веслом в руках. И мы не раз пытались прояснить вопрос… гм… кхм… того предмета, чем можно порвать женщину на свастику, как выражаются иногда мужчины.
– А что будет со мной? – иногда спрашивал Чепель, задумываясь о ближайшем будущем.
Обычно я благосклонно указывал на место в золотой прозрачной лодке, куда Чепель скоро должен будет сесть, чтобы лучше видеть гладь бесконечных озер, по которым мы будем вечно плыть втроем – Чепель, Марина и я (ее верный помощник а мастерстве реинкарнации, магические чудеса которой Марина уже освоила).
Да, плыть и петь протяжные вечерние песни цвета золота и заката. Плыть и видеть чудных девушек парящих на берегах озер, которые будут махать нам вслед легко и бескорыстно, имея ввиду, что Чепель нынче реинкарнирован в отрока без признаков пола. И улыбка его, следовательно негендерна.
Я говорил:
– Фактически, твоя улыбка будет легка и очаровательна до нежности, как улыбка одной подружки, предназначенная другой подружке…
Чепель уточнял снова и снова с понятной обидой:
– Мужские семенники не подлежат реинкарнации? А как же я их найду потом?
– На них будет висеть бирка: «Собственность господина Чепеля»
– Почему они не подлежат реинкарнации?
– Они мешают мужчине превратиться в носовой платочек женщины… в преданную помадку, которая всегда в сумочке… в зубочистку, которая всегда с ней… в кипу влажных ароматных салфеточек, без которых она не выходит из дому…
– В кулончик… – бормотал Чепель. – В зубочистку… В салфеточки…
– Ты не хочешь быть кулончиком, который преданно болтается на шее женщины? – удивлялся я.
– Нет.
– Вот видишь, – поучал я. – А когда у тебя не будет семенников, ты легко превратишься в кулончик и будешь счастлив, болтаясь на шее женщины как я.
– Так вот какая дивность случится со мной! – всякий раз изумлялся Чепель то ли счастью опять превратиться в допубертатного малОго, то ли в горе.
– Да, – подтвердил я и на этот раз, отчаливая в свободное плавание до времени.
Гондола, в которой сидели мы с Мариной пока вдвоем, медленно пустилась в путь по глади небесной воды.
Я посмотрел в земное лицо Чепеля, которое при разговорах со мной обычно было слегка тронуто золотом и лазурью ангела (как бы на пробу).
Я подумал: «Только уши у Чепеля, действительно, не ангельские и топорщатся пельменями».
– Ну, это совсем маленький недостаток, – рассмеялась Марина. – Возможно, целесообразный…
Она опустила руки в лазурь, зачерпнула полные ладошки синевы и ополоснула лицо…
И стало оно опять свежим и несколько строгим…
Вы спросите, почему я упоминаю об этих прошлых разговорах, когда Чепеля уже нет в живых?
Разговоры эти имели смысл, ибо следователь межрайонной прокуратуры Виктор Чепель на последних минутах жизни удостоился необыкновенной близости с Мариной Трегубовой в обмен на то, чтобы потом стать именно кулончиком-салфеточкой при ней.
«Он получил ночь любви от Марины, а наутро был реинкарнирован? – изумленно спросите вы. – Не слишком ли высока цена?»
Не знаю, бывает и такое. Из истории мы помним Клеопатру, которая однажды тоже вступила в подобный торг.
Помните?
Блистательная царица, скучая в этом пиру, спросила: готов ли кто-нибудь из вас провести со мной ночь любви в обмен на жизнь, которой он лишится наутро?
Чертог сиял. Гремели хором
Певцы при звуке флейт и лир.
Царица голосом и взором
Свой пышный оживляла пир.
«Рекла и ужас всех объемлет…»
Тем не менее трое смельчаков нашлось. Воин, Философ и Юноша.
…Пробная лазурь улетучилась с лица Чепеля, она опять стало красным и потным; и опять потекли последние минуты жизни Чепеля – возможно они были самые счастливые…
Разве что контраст довольно мрачного помещения, где нынче пребывал он, немного может смутить непосвященного человека.
Это помещение похоже на казематы 40-х годов 20-го столетия. Тусклое электрическое освещение, с каменных стен слабо течет вода. Все здесь выглядит крайне аскетично.
В центре – старинное металлическое кресло с высокой прямой спинкой.
Это кресло Клеопатры. В нем только что сидела Марина Трегубова – в костюме же Клеопатры.
Первое впечатление, что это застенки для пыток.
На полу – дерюга, на ней – совокупляющиеся мужчина и женщина. Женщина – красива, худосочный мужчина – нет.
Мужчина – в белой расстегнутой рубашке, галстук ослаблен. Как вы догадываетесь, это Виктор Чепель.
С другой стороны, это похоже на эротический театр, т. к. на влюбленных – металлические ошейники (дорого инкрустированные), кроме того влюбленные соединены друг с другом цепями (по запястьям).
Вокруг разбросаны наряды из гардероба Клеопатры (помните их из фильма, в котором царицу играла Моника Белуччи?)
На Трегубовой – яркий топик; он задран поверх грудей.
– Я хочу сбросить рубашку… – глухо говорит Чепель, прерывая тяжелое дыхание и делает попытку. – Она мешает.
– Нельзя. Ты пока не труп, дорогой. Ты пока еще следователь, ты должен быть в форме.
Если уж быть откровенным до конца, ни фига ее не прикалывает по большому счету этот парнишка Чепель – ну ни фига!
Уж я-то знаю о чем думает Марина, лежа под обезумевшим от страсти Чепелем.
Вообще-то ей видится другое. Видится, что она лежит одна – щекой вниз на траве. Голова ее как будто бы простреляна. Дырка с запекшейся кровью. Из дырки нервически бьет струйка пара. Ей видится, что рядом ходят две вороны. Одна приносит завалявшуюся куриную ножку, вторая – замызганный кусок колбасы. Начинают есть, строго поглядывая на Трегубову…
А я слышу ее голос, как будто она надиктовывает свой роман:
– Знаешь, Чепель, раньше на земле было пусто, был вечный июль, была вечная середина лета. Пробегали быстрые серебристые дожди и клубился пар в парках и садах. И на чисто вымытой траве лежала я – щекой к земле. И волосы мои были длинные – и я волосами и телом слышала…
Марина сделала паузу и продолжает:
– Вокруг меня ходили две или три строгие вороны. Вдалеке пробегали древние собаки без породы и названия… Поодаль от птиц ходили древние кобылицы и громко писали, и жгучие струи кобылиц били в землю… И было это в никаком году никакого числа никакого месяца… И только струйка пара билась и свистела в голове дырявой моей… в голове дырявой моей…
Вот что представляла себе классная молодая женщина, дочь известного высокопоставленного чиновника в аппарате федерального правительства, модная писательница Марина Трегубова, которая в эти дни писала роман «Показания Шерон Стоун».
Конечно, она прикончит Чепеля как и задумывала, согласно роману, а сама превратится в ворону, чтобы поприсутствовать на его похоронах.
Произойдет это совсем скоро, собственно говоря, сегодня, буквально через десять минут, а похороны Чепеля, вкусившего сладость элитарного женского тела, состоятся через несколько дней – теплым сентябрьским днем…
Вот он, кстати, наступил.
Вокруг гроба родственники, среди них мать Виктора и его девушка Вика (тоже с мамой).
Здесь же и сослуживцы Чепеля в штатском. Это начальник отдела полковник Кузнецов (мужчина в предпенсионном возрасте), его заместитель – капитан Кундеев, и молодые коллеги: глуповатый Жуликов и простодушный доверчивый Санек Соловьев.
…Мертвое лицо Чепеля. Высокие ели.
На одной из них сидит крупная ворона, поглядывая на гроб. О чем могут говорить ворона и мертвец?
Я, как посвященный, слышу бурные дебаты.
– Я уже потусторонний, Марина Сергеевна, а Вы живы…
– Я жива? Может быть…
– Ты жива… – нервно переходит на «ты» Чепель. – Какому мужику ты теперь отдаешься?
Вдруг раздается его пронзительный крик, оглашая всю округу.
– Я хочу к тебе, Марина! Маришка! Хочу к тебе!
Марина смеется:
– Я же ветер, ворона и ель… Ты видишь ель и ворону на ней?
– Да.
– Это я, Чепель. В никаком году.
– Нам так хорошо было с тобой… в твоих этих гребаных казематах … Ну, там где Клеопатра, блин…
– Клеопатра… – задумчиво повторяет Марина. – Я была похожа на нее?
– Не знаю… Скоро черви отгрызут мне яйца и я забуду, как хорошо было нам в твоих казематах…
– Пусть это помнят черви, Чепель… Нам это не нужно…
– Нам так было хорошо… – снова говорит Чепель.
– Дальше будет еще лучше…
Гроб заколачивают, опускают. Летят первые комья земли.
Кузнецов смахивает скупую слезу:
– Ну, Виктор, прощай… И уж прости нас… Знать бы, что так оно обернется…
– Да уж, Витюша … – вздыхает Кундеев. – Знать бы… Наверно не щадили мы тебя на работе…
Он поправляется:
– Да что мы? Родина не щадила… Мы-то что? Мы старались…
«Врет как сивый мерин…» – думает Жуликов.
Ну, Жуликов – молодой, глупый, что с него взять?
Происки Родины против Чепеля легко доказать, если отмотать пленку событий назад. Очень хотели и Кузнецов, и Кундеев, чтобы Чепель, например, женился. Но Родина, – вернее, задание Родины, – пока не пускало. А против Родины не попрешь, это и без Кундеева понятно.
…Из туалетных кабинок одновременно выходят Кузнецов и Кундеев, облегчившись.
– Там Вика опять пришла… – озабоченно вздыхает Кундеев. – Ну, которая девушка Чепеля…
Кузнецов сначала вроде обрадовался:
– Ну что ж, дело молодое, нужное…
Потом испуганно отступил в кабинку, спрятался от наваждения:
– Какая Вика?
– Ну, это… сексопатология…
– Опять, екарный бабай! А где Кундеев?
– Да вот он я!
– Отставить хамство! Сам вижу – пока не слепой. Какой план?
– В Управление собираюсь, к Корнейчуку…
– Срочно обработать девушку, а потом в Управление!
Кундеев, вздохнув, направляется в кабинет. Вика уже комкает мокрый носовой платочек. Начинается разговор.
Кундеев для себя записывает содержание беседы в блокнотик. Дел-то много, разве все упомнишь в деталях, если что… А так, вот она запись, кто чего говорил, потом не отопрешься.
– Итак, психологическая девственница… Я правильно вопрос сформулировал?
– Да. Так сказал психолог. Я должна сохранить себя для Виктора на первую брачную ночь.
– А когда будет первая ночь?
– 29 сентября.
Кундеев, присвистнув, ставит жирный знак в блокноте:
– … сентября… Долго ему еще!
У девушки на глазах – новые слезы.
– Но это не обозначает, что можно с куклой, не обозначает! Вы его можете отстранить от следственных действий с этой?
Кундеев задумчиво записывает:
– С этой…
– Ну, которая как Шерон Стоун показывает ему все… В его положении ему нельзя показывать это, вы понимаете? Он становится извращенцем! Сегодня он полез на куклу, а завтра… завтра на кого?
Кундеев записывает:
– А завтра на кого… Правильно я вопрос сформулировал?
– Да.
Кундеев резюмирует:
– Итак, что имеем налицо, если коротенько и глобально, без деталей. Никаких кукол! А как же моряки в плаваниях без жэпэ, то есть, без женского пола? Буровики на вахтах без жэпэ? Пусть потерпит, ему еще не время предаваться интимным утехам. Молодой еще, пусть подождет до свадьбы, правильно я поставил вопрос?
– Вот и я говорю ему!
– А то развел, понимаешь, сексопатологию… До чего докатился… с куклой! Тьфу!
– Мама тоже говорит: тьфу! Кукла – это не женщина, а кусок пластмассы!
– Правильно говорит мама. В общем, с куклой разберемся.
– Скажите, он действительно выполняет важное государственное задание? Он говорит, что идет беспощадная борьба против доступа олигархов в Кремль.
– Да. Они могут сменить политический курс страны.
– Виктор говорит, что это страшно.
– Да, страшно. И работа у следователя Чепеля Виктора Геннадьевича очень сложная и ответственная на данном этапе.
Вика вдруг робеет:
– Значит, его нельзя заменить кем-нибудь женатым? Мама говорит, что мне нельзя выходить замуж с бухты-барахты. Вдруг он за это время превратится в извращенца?
– Насчет бухты-барахты мама говорит правильно, но отстранить нельзя. Он крупный специалист своего дела.
– А если найти… помельче?
– Помельче нельзя. Работу завалит.
М-да, день сегодня такой – все шишки валятся на Чепеля. Пунцовая плешь полковника Кузнецова просто горит от негодования. Чепель смущенно топчется около стола.
Начальство гремит:
– С куклой! Тайком от невесты! А ведь стыдоба, Виктор! Я тоже был молодой, понимаешь…
Он тихо добавляет:
– И с одной, бывало, и с другой…
Поднимает палец вверх:
– Но как женился – ни-ни! Тем более с куклой! Тьфу! Ты не мужик, что ли?
– Да Вы сами говорили, товарищ полковник: и магнитолой от нее получали, и сковородкой…
Кузнецов растерянно оправдывается:
– Когда я такое говорил? Так, где Кундеев?
Гремит:
– Кундеев где, Света? Сейчас он разберется, где я и чего говорил. Да мало ли что я говорил? Ты всякую брехню не слушай, а слушай только то, что нужно, понял? Если сказал, что не было ничего – значит, не было!
Запыхавшись, подтягивается Кундеев; еще не успел войти, а уже поддакивает:
– Вот именно!
Кузнецов доволен:
– Вот и Кундеев говорит. Так… О чем я, Кундеев?
– О сковородке.
Кузнецов расхаживает, бросив руки за спину:
– О сковородке.
Остановился, по памяти цитирует вопросник кроссворда:
– «Она бывает и тефлоновая, и чугунная», так? Все было, но без сексопатологии! Чтоб до куклы скатиться, так низко пасть! Да за это расстрел на месте в наши годы! Правильно, Кундеев?
Кундеев сомневается:
– Ну, кукол тогда не было, допустим…
– Как не было? Да у сестры моей штук двадцать точно было!
– Это не те куклы. Это куклы с человеческий рост. Со специальными дырками.
Он, хихикнув, показывает жестом:
– Ну чтоб… Ых-ых…
– Екарный бабай! Что ж вы сразу мне сказали?
Садится за стол, шандарахнул кулаком:
– Почему я все узнаю в последнюю очередь?
Молчание.
Кузнецов, поглядев на портрет Президента, испуганно крестится.
– Вот услышал бы он сейчас ваши слова… Все свободны.
Чепель понуро выходит.
– Кундеев, с куклой разберись, коротенько мне доложи. Позор!
– Есть, товарищ полковник.
– Да ладно тебе, заеськал…
Тихо спрашивает:
– Скажи мне как Штирлиц Мюллеру – он что, в самом деле, с куклой… того…
– Чих-пых? Ну да. Вика его застукала, когда он из квартиры выходил…
– Из какой квартиры? Из борделя, что ли?
– Из квартиры дружка своего Макса, там они куклу прячут. А расследование провела теща – и дозналась.
– И как ему в голову взбрела такая сексопатология?
– Чепелю? Он оправдывается: обращался к сексопатологу он лайн – вот и посоветовал сексопатолог.
– Ну а с ней-то он чего? С Викой своей – не может, что ли?
– Нельзя. Она психологическая девственница…
Кузнецов с пониманием кивает:
– А-а… Психологическая… А это как?
– Ну, так, вообще… – Хихикнув. – Ну… Так-то она давно уже дырявая… Но с мужем до свадьбы – ни-ни. Девственница. Психологическая.
– Вот какая девушка пригожая! Кроссвордик мне сообразил?
– «Казацкий перчик»!
Выходят вместе, пора на обед. Кузнецов увлеченно проглядывает новую книжицу кроссвордов. Толкают дверь кабинета следователя Жуликова.
Соловьев и Жуликов прямо приклеились к записи веб-камеры с очередным допросом.
Изображение на мониторе влечет: Марина Трегубова в очень коротком черном платье.
– Так я могу воспользоваться диктофоном? – спрашивает Трегубова. – Мне разрешил прокурор.
– Какой прокурор? Ах, да… – Чепель пожимает плечами. – Пожалуйста. Но я надеюсь, что эта запись до времени никуда не уплывет.
– Я понимаю, тайна следствия. Так Вы видели, что показала Шерон Стоун следователям?
– Нет.
– Почему? Вы же следователь. Это видели все. Или, по крайней мере, слышали.
– Да, я слышал… Я слышал… что некоторые этот фильм, так сказать, видели…
– Я Вас не про фильм спрашиваю, а про то, что показала Шерон Стоун следователям.
– Там еще много чего показывали.
– Много чего Вы там увидели, а то, что показала Шерон не увидели?
– Послушайте, Марина Сергеевна. Так нельзя. Мы с Вами на работе. Вы должны ответить на мои вопросы. Вы обязаны ответить на мои вопросы!
– Вы хотите это увидеть, я знаю. Я готова.
– Вы что – Шерон Стоун?
Марина Трегубова с вызовом раздвинула ноги:
– Да, я Шерон Стоун, благодаря чудесам реинкарнации. Вы видели?
– Нет.
– Дай крупнее, Соловьев! – кипятится Жуликов, потирая руки.
Кузнецов, наблюдая все это, хватается за голову.
– Соловьев, выключай!
Соловьев нехотя жмет на стоп.
– Да мы просто глянуть! – возмущен Жуликов. – Чепелю можно, а нам нельзя? Живые же люди…
Кузнецов зловеще шевелит пальцами, наступая на Жуликова:
– А вот не знаю! Это с какой стороны посмотреть. Может и мертвые! Кундеев, логично?
– Логично. Может и мертвые.
– Смотри у меня Жуликов, доиграешься. Много больно знать хочешь!
– Да всего-то…
– Вот покажи ему ЖПО – и все! Хлебом не корми, а ЖПО давай!
Старик хватается за сердце:
– Кундеев, ну-ка мне лекарство! Поднесь быстрее.
Кундеев лезет в сейф Жуликова, наливает стопарик, подносит.
Кузнецов нюхает налитое.
– Да не то! Тут чего покрепче надо! Насмотришься, понимаешь, такого! Взяла и показала – тут никакого здоровья не хватит.
Кундеев опрокидывает стопку в себя, потом в этот же стопарь наливает корвалол.
Жуликов прикрывает сейфик, в который нагло вторгся Кундеев.
– Кундеев, должен будешь. Я деньги не рисую.
– Не Кундеев, а товарищ капитан!
Он украдкой показывает Жуликову кукиш, подносит стопку Кузнецову. Кузнецов оглядывается, чтобы перекреститься перед приемом. Его глаза лезут на лоб.
– Где портрет Президента, Жуликов? Где портрет Президента, я сказал?
– Дык Вы сами сказали в прошлый раз – снять отсюда портрет Президента.
– Как я такое сказал? Кундеев, мог я такое сказать?
– Так точно, Иван Макарович! Сказали, что Жуликов и Соловьев недостойны сидеть в компании Президента.
– Точно, недостойны! Ты только на рожи их посмотри! Одна фамилия чего стоит – Жуликов! Да узнай Президент, что у нас тут есть следователь с такой фамилией… Ой, чего будет, мать честная! Сразу всех на сто первый километр! Иди, принеси портрет Президента.
Кундеев приносит портрет, вешает. Кузнецов, испуганно перекрестившись, пьет, морщится.
– Ты чего мне подал, Кундеев? Ты какой мне дряни налил?
Кундеев обиделся:
– Лекарство я налил, сами же сказали, чего покрепче…
– Когда я сказал? Сроду я такой дряни не пил! Ну-ка, налей чего посерьезней.
– Нашего? Так бы и сказали сразу.
Кузнецов берет стопарь, хочет перекреститься перед портретом, но рука его останавливается в полужесте. Совестно Иван Макаровичу стало, совестно как мальчишке.
– Кундеев, унеси портрет.
Перекрестив стопку, выпивает.
Продвинутый Жуликов нахально спрашивает:
– Ну, чего, так и будем смотреть в черный монитор? Детский сад. Мы что, вообще, ЖПО не видели никогда? Чепелю можно, а нам нельзя?
– Потому что Чепель на работе находится! У него ЖПО – рабочий материал.
Жуликов кипятится:
– Ух бы я сейчас! Свезло Чепику! Лохам везет, а правильным пацанам – когда?
– Смотри у меня, Жуликов, доиграешься!
Примерно в эти дни случилось превращение с одним товарищем, который ну совершенно точно не был посвящен ни в какую магию реинкарнации по определению.
Ну, подумайте сами, как могло коснуться это красивое утонченное учение некого лысого и толстого мужика под 50, который в некоторых сомнительных кругах был известен как Борман.
Не так давно этот Борман в родной деревеньке Вяльцы отгрохал церквушку, чем заслужил уважение в округе.
Тем не менее, мы с Мариной рады всем вновь пребывающим. Правда, далеко не всех сажаем в лодочку, не всем обещаем, что отныне они превратились в кулончик на ее шее… в ананасовую важную салфеточку… зубочистку для ковыряния в белоснежных зубах…
Наш товарищ вышел из церквушки им. Бормана солнечным полднем с тяжелым золотым крестом на шее, который наверняка когда-то являлся экспонатом Эрмитажа.
…Борман направляется к своей машине, которая за оградой. По пути он вежливо кланяется местным старушкам и каждой щедрой подает. Его сопровождают охранники.
Бандюго, повернувшись, к церквушке, широко крестится – от души, с поклоном. Потом шумно вздыхает всей грудью.
– Ну вот, с чистой совестью, так сказать, в дорожку дальнюю… – говорит Борман охранникам. – Он заметно веселеет. – Бог, значит, попускает…
– Попускает… – улыбаются охранники. – А чего ж нет…
Все садятся, машина трогается.
Через тридцать секунд красивый мощный взрыв сотрясает округу. От авто – только клочья. Все крестятся, вышедший из церквушки священник тоже. На байках и скутерах подъезжают восторженные местные тинейджеры, вытаскивая мобильники, чтобы заснять.
– Класс!
– Леха, круто?
– А то!
Один парнишка выхватил из огня барсетку, сел на скутер и дал газу.
А золотой крест унесло куда-то к ебеням… Возможно, в Эрмитаж.
В общем, чудны твои дела, Господи…
Мысли Чепеля по поводу того, что на него как на последнего лоха спихнули это идиотское дело, с каждым днем становились все мрачнее и мрачнее. А следствие по делу убийства мужа Марины Трегубовой – богатого банкира и сенатора Шалымова – шло своим ходом.
Чепель вроде бы не торопился (бандитом больше-бандитом меньше), но какая-то странность обстоятельств его настораживала.
Да, Марина Трегубова была богата, умна и независима, могла чудить сколько угодно, воображая себя героиней Шерон Стоун…
Но разве наша жизнь похожа на «Основной инстинкт»? Это в кино может быть куча трупов, а в нашей жизни…
Виктор вышел из лифта (сколько раз говорил себе: мог бы и пробежаться на четвертый этаж, дыхалку поддержать для формы) – и у дверей кабинета поймал себя на мысли: «Дело не в этом, в конце концов…»
Он вошел в кабинет, бухнулся на стул и честно впервые признался самому себе:
«Я не могу проводить допросы, это факт. Меня колотит от желания, от ночных или дневных фантазий, сопровождаемых поллюциями. Мне надо выбрасывать сперму и до, и после допросов, – иначе я могу сойти с ума. Я никогда не думал, что женщина-стерва так может возбуждать…»
М-да, откровенные признания в излишествах мастурбации никакого мужчину не радуют. Горько и пусто обычно становится на душе…
Вздохнув, Чепель выходит на сайт журнала «Форбс», кликает видеоблог журналистки Авы Хитли.
На мониторе – сухая миниатюрная лысая девушка.
– Привет! С вами как всегда в среду я, Ава Хитли в видеоблоге журнала «Форбс». Я продолжаю серию репортажей о новом приветливом современном лице российского делового человека. Я уже рассказывала, что русские деловые люди исправно молятся Богу…
В кадре появляется плотный мужчина 40–50 лет, известный в определенных кругах как Темик. Он входит в какую-то небольшую церквушку, крестится.
– … они прекрасно осведомлены в вопросах гигиены тела…
Кадры: упитанный мужчина 40–50 лет, известный в определенных кругах как Воняла, принимает услуги молоденькой педикюрщицы.
– … и даже носят маленькие элегантные трусики-стринги для сексуальной привлекательности…
Семик (Семен Сергеевич, толстячок 40–50 лет, как брат-близнец Темика) стоит в стрингах, в руках – бокал вина.
– Но вчера московские деловые круги были потрясены.
На экране монтаж – кадры Яндекса с пестрыми анонсами. Их вслух зачитывает Ава.
– Поход олигархов на Кремль откладывается!
– Убийство Владислава Юрьева снова сделало вдовой знаменитую кремлевскую невесту Марину Трегубову!
– Марина Трегубова – дважды вдова! В деревне Вяльцы убит второй по счету муж Марины Трегубовой!
– Бог любит троицу – кто следующий? Владислав Юрьев помолился перед смертью!
Чепель оперирует движком, снова в кадре Ава Хитли.
– … Досье. Первый муж – банкир и сенатор Шалымов – оставил госпоже Трегубовой несметное финансовое состояние… это убийство никогда не будет раскрыто… второй муж – Владислав Юрьев – удвоил ее богатство… на сегодняшний день дочь одного из высокопоставленных чиновников в аппарате Правительства – лакомый кусок для любого супербогатого жениха России…
Чепель движется дальше.
– …интервью Марины Трегубовой, спустя всего лишь час после убийства! Только для журнала «Форбс» – с вами Ава Хитли!
Чепель слушает и внимательно смотрит. Это кабинет Трегубовой в ее доме.
– Так что же самое интересное в муже? – спрашивает Ава. – Деньги, красота или…
– Самое интересное в муже – его убийство. Как ни странно, мне приятно быть вдовой… После похорон я чувствую особую остроту жизни.
– Что это за острота, Марина?
– Неужели тебе не знакомо это ощущение, подружка? Дышать, смотреть на солнце сквозь деревья, ежиться на ветру… или просто пить чай, а за окном ненастная погода… И думать, Господи, как долго еще мне это все ощущать, в то время, как иных уже нет… Ты это понимаешь?