Страница:
— А так сто шансов из ста, что мы здесь подохнем, если будем сидеть сложа руки! — возразил старшина.
— Только в этом случае кто-нибудь один из нас здесь навсегда должен будет остаться, — сказал мичман. — Крышку торпедного аппарата задраить, рычаг повернуть… Что, жребий тянуть будем, кто из нас смертником станет, или как?
Ему никто не ответил. В это время струйка воды, просачивавшаяся сквозь уплотнитель люка, все увеличивалась в размерах; забортная вода ровным слоем покрывала пол, так что сидеть уже не было возможности. Тошнотворный запах дыма от горящих кабелей становился все невыносимее, от него начинала кружиться голова.
— Решай, командир, — сказал каплей Назаров, глядя на, казалось бы, безучастно застывшего возле пульта управления каперанга Павлова. — Старшина прав: через торпедные аппараты — наш единственный шанс. Иной помощи нам все равно ждать неоткуда.
Вода сквозь переходной люк продолжала медленно, но верно сочиться, неумолимо затапливая командный отсек. В неярком свете аварийных лампочек, казалось, уже виднелись сгущающиеся клубы черного ядовитого дыма, от которого раньше, чем от затопления, могли погибнуть все подводники. Командир подлодки вдруг резко обернулся и окинул взглядом находившихся в отсеке моряков.
— Так, понятно, — сказал он твердым, не терпящим возражений тоном. — Экипаж, слушай мою команду! Всем немедленно перейти в первый торпедный отсек. Переходной люк задраить! Торпедные аппараты в боевую готовность! Всем надеть гидрокостюмы и воздушные баллоны.
И сгрудившиеся вокруг своего командира моряки лишь мгновение помедлили, прежде чем принялись выполнять приказ.
В торпедном отсеке, наиболее удаленном от эпицентра взрыва и наименее пострадавшем, не было ни воды, ни запаха удушливого дыма. Впрочем, каждый из моряков понимал, что появление и того, и другого — лишь вопрос времени. Командир подлодки Павлов последним зашел в отсек и сам плотно задраил переходной люк.
— Первыми выстреливаются Александров и Нурбеков! — приказал он.
Нурбеков был тот самый обожженный матрос из пятого отсека.
— Эх, жалко, в бога больше верить не положено, — проговорил матрос Дима, забираясь в торпедный аппарат. — А то бы и вправду помолился, как бабушка меня учила...
— А ты и помолись, — возразил ему старшина. — Ничего страшного, вреда не будет. Он ведь о нас о каждом думает — неважно, веришь ты в него или нет.
Тяжелые люки торпедных аппаратов с грохотом захлопнулись, каплей и старшина намертво задраили их.
— Пли! — скомандовал Павлов.
Лодка слегка вздрогнула, вздохнула, словно живое существо, на полминуты свет погас и отсек погрузился в полную темноту. Однако в следующее мгновение запел зуммер. И при включившемся свете стало видно появившееся табло: выстрел произведен успешно.
— Ну вот и начали, — тихо произнес старшина. — Доберутся живыми до поверхности, так и отлично, а нет — упокой, господи, их души…
Павлов тем временем уже приказывал готовить торпедные аппараты для нового выстрела.
Четвертой партией отправлялись caм старшина и мичман.
— Прощайте. — Каплей Назаров, помогая старшине забраться в шахту торпедного аппарата, крепко пожал его широкую мозолистую руку — Даст бог, свидимся еще… — И он задраил за ним крышку аппарата.
И снова глубокий вздох, снова погас свет. И снова зуммер и табло: и эта партия живого человеческого мяса была отправлена на поверхность благополучно.
Когда зажегся свет, Назаров пристально уставился на своего командира.
— Твоя очередь, каплей! — сурово сказал тот. — Не тяни, время не ждет…
— А как же ты, командир? — робко проговорил Назаров. — Ты что же, выстрелишь меня из торпедного аппарата, а сам останешься здесь подыхать? Так, что ли?
— Разговорчики, каплей! — резко сказал Павлов, сурово глядя на своего подчиненного. — Когда это ты научился приказы обсуждать, вместо того чтобы их же выполнять?
— Как хочешь, командир, — ничуть не пугаясь гнева каперанга, отвечал каплей. — Если ты решил погибнуть в этой лодке, то я остаюсь с тобой. Я не хочу спасать свою шкуру ценой твоей жизни…
— Молчать, салага!
В гневе Павлов подошел было к Назарову и схватил за обтянутое гидрокостюмом плечо. Но в следующее мгновение он вдруг побледнел, будто поперхнулся воздухом, закашлялся, остановился, тяжело дыша, отпустил каплея. Воздух в торпедном отсеке был слишком спертым, чтобы совершать столь энергичные действия.
— Знаешь, Сашка, — отдышавшись, заговорил каперанг с какой-то тихой грустью. — Неспроста существует эта старая морская традиция, что командир покидает гибнущее судно последним. Можно сколько угодно рассуждать об объективных причинах аварии и всякой такой ерунде — только это все бред. Если корабль гибнет, значит, виноват в этом его капитан. Он что-то недосмотрел, не учел, не продумал. Наша лодка К-31, ты же знаешь, была лучшей на флоте. И вот она гибнет. Значит, так или иначе, а я в этом виноват. Ты мне скажи: вот, допустим, я спасусь, выживу, вернусь на берег. А как же я тогда людям в глаза буду смотреть? Всем, своему командованию, матерям, женам тех парней, что остались там? — Он махнул рукой в сторону затопленных отсеков. — Они подойдут ко мне и скажут: вот, мол, ты выжил. А где мой сын, муж? Не будет у меня сил в глаза им смотреть, слышишь ты? Не будет!
Некоторое время Назаров пристально смотрел в странно заблестевшие глаза своего командира, не зная, что возразить ему на все это. Все слова казались ему бессильными против такой глубокой убежденности.
Внезапно корпус лодки странно содрогнулся, аварийный свет на мгновение погас, а когда вновь зажегся, казалось, что он светится более тускло, призрачно.
— Все, каплей, кончай с лирикой! — жестко приказал каперанг, подталкивая Назарова к открытому люку торпедного аппарата. — Время не ждет. Смотри, сейчас аккумуляторные батареи зальет, тогда вообще выстрелить не сможем. Прощай, Сашка! — Каперанг неожиданно с силой обнял Назарова. — Не поминай меня лихом. Там, в городке, у меня жена остается, сын Серега — позаботься о них как сможешь. Не бросай их, слышишь ты? Дороже их для меня нет никого на всем белом свете!
И каперанг с силой втолкнул его в торпедный аппарат, с грохотом захлопнул тяжелую стальную крышку. С тревожно бьющимся сердцем Назаров слышал, как поворачиваются стальные шарниры, намертво задраивающие этот люк. Затем раздался могучий вздох, воздушная волна подхватила его и понесла наверх, навстречу тускло зеленеющему сквозь толщу воды солнцу.
Кружка с остывающим чаем стоит на столе, старый моряк, забыв о ней, не отрываясь смотрит на фотографию на стене, и в уголках его красных воспаленных глаз тускло блестят повисшие на ресницах старческие слезы.
Внезапно зазвонивший телефон вывел старика из задумчивости. Оглядевшись вокруг и словно вспомнив, где он находится, старик тяжело поднялся. Опираясь на палочку, с которой не расставался даже дома, он побрел к настойчиво продолжавшему звонить телефонному аппарату.
— Да?..
— Это я, папа. — Лицо старика расплылось в радостной улыбке, едва он услышал в трубке нежный девичий голос. — Как ты себя чувствуешь?
— Да ничего, Наташенька, нормально, — проговорил старик, продолжая улыбаться. — Вот, чай собрался пить, да что-то задумался…
— Я сегодня буду поздно. — Голос белокурой девушки звучал несколько тревожно. — Но ты не волнуйся, со мной все будет нормально…
— Ты только не задерживайся, — напутственно сказал старик. — Городок-то у нас стал дикий. А как раз сегодня моряки вернулись, теперь гулять будут до утра…
— Не беспокойся, папа, я не одна!
— А, с Сергеем. — Старик радостно улыбнулся, закивал головой. — Ну, тогда хорошо, тогда мне бояться нечего.
— Нет, папа, я не с Сергеем…
Лицо старика омрачилось.
— С Борькой, значит, — со вздохом сказал он. — Так с этим ханыгой и ходишь. Не знаю, как я теперь Сережке и в глаза смотреть-то буду…
Старик снова тяжело вздохнул. Его дочка молчала.
— Ты хоть виделась с ним сегодня? — спросил старик. — С Сергеем? Ты же ходила его встречать!
— Да, папа, виделась…
— Говорила?
— Об этом — нет…
Старик снова тяжело вздохнул. Лицо его омрачилось еще больше.
— Ты взрослый человек, дочка, конечно, тебе самой это решать. — Старик немного помолчал. — Но попомни мои слова: добром это не кончится. Сережка человек вспыльчивый, а этот твой Борька — сто процентное дерьмо…
— Папа, не надо так!
— Такого парня променять на толстомордого прихвостня…
— Папа, прости, мне надо бежать… — В голосе белокурой девушки слышались слезы. — Папа, я поговорю с Сергеем, все объясню. Но только завтра. До свидания, папа…
В трубке уже слышались короткие гудки, но старик все держал ее около уха, скорбно и как-то виновато глядя на застывшего по стойке смирно на борту своей лодки командира — капитана первого ранга Андрея Павлова.
ГЛАВА 5
ГЛАВА 6
— Только в этом случае кто-нибудь один из нас здесь навсегда должен будет остаться, — сказал мичман. — Крышку торпедного аппарата задраить, рычаг повернуть… Что, жребий тянуть будем, кто из нас смертником станет, или как?
Ему никто не ответил. В это время струйка воды, просачивавшаяся сквозь уплотнитель люка, все увеличивалась в размерах; забортная вода ровным слоем покрывала пол, так что сидеть уже не было возможности. Тошнотворный запах дыма от горящих кабелей становился все невыносимее, от него начинала кружиться голова.
— Решай, командир, — сказал каплей Назаров, глядя на, казалось бы, безучастно застывшего возле пульта управления каперанга Павлова. — Старшина прав: через торпедные аппараты — наш единственный шанс. Иной помощи нам все равно ждать неоткуда.
Вода сквозь переходной люк продолжала медленно, но верно сочиться, неумолимо затапливая командный отсек. В неярком свете аварийных лампочек, казалось, уже виднелись сгущающиеся клубы черного ядовитого дыма, от которого раньше, чем от затопления, могли погибнуть все подводники. Командир подлодки вдруг резко обернулся и окинул взглядом находившихся в отсеке моряков.
— Так, понятно, — сказал он твердым, не терпящим возражений тоном. — Экипаж, слушай мою команду! Всем немедленно перейти в первый торпедный отсек. Переходной люк задраить! Торпедные аппараты в боевую готовность! Всем надеть гидрокостюмы и воздушные баллоны.
И сгрудившиеся вокруг своего командира моряки лишь мгновение помедлили, прежде чем принялись выполнять приказ.
В торпедном отсеке, наиболее удаленном от эпицентра взрыва и наименее пострадавшем, не было ни воды, ни запаха удушливого дыма. Впрочем, каждый из моряков понимал, что появление и того, и другого — лишь вопрос времени. Командир подлодки Павлов последним зашел в отсек и сам плотно задраил переходной люк.
— Первыми выстреливаются Александров и Нурбеков! — приказал он.
Нурбеков был тот самый обожженный матрос из пятого отсека.
— Эх, жалко, в бога больше верить не положено, — проговорил матрос Дима, забираясь в торпедный аппарат. — А то бы и вправду помолился, как бабушка меня учила...
— А ты и помолись, — возразил ему старшина. — Ничего страшного, вреда не будет. Он ведь о нас о каждом думает — неважно, веришь ты в него или нет.
Тяжелые люки торпедных аппаратов с грохотом захлопнулись, каплей и старшина намертво задраили их.
— Пли! — скомандовал Павлов.
Лодка слегка вздрогнула, вздохнула, словно живое существо, на полминуты свет погас и отсек погрузился в полную темноту. Однако в следующее мгновение запел зуммер. И при включившемся свете стало видно появившееся табло: выстрел произведен успешно.
— Ну вот и начали, — тихо произнес старшина. — Доберутся живыми до поверхности, так и отлично, а нет — упокой, господи, их души…
Павлов тем временем уже приказывал готовить торпедные аппараты для нового выстрела.
Четвертой партией отправлялись caм старшина и мичман.
— Прощайте. — Каплей Назаров, помогая старшине забраться в шахту торпедного аппарата, крепко пожал его широкую мозолистую руку — Даст бог, свидимся еще… — И он задраил за ним крышку аппарата.
И снова глубокий вздох, снова погас свет. И снова зуммер и табло: и эта партия живого человеческого мяса была отправлена на поверхность благополучно.
Когда зажегся свет, Назаров пристально уставился на своего командира.
— Твоя очередь, каплей! — сурово сказал тот. — Не тяни, время не ждет…
— А как же ты, командир? — робко проговорил Назаров. — Ты что же, выстрелишь меня из торпедного аппарата, а сам останешься здесь подыхать? Так, что ли?
— Разговорчики, каплей! — резко сказал Павлов, сурово глядя на своего подчиненного. — Когда это ты научился приказы обсуждать, вместо того чтобы их же выполнять?
— Как хочешь, командир, — ничуть не пугаясь гнева каперанга, отвечал каплей. — Если ты решил погибнуть в этой лодке, то я остаюсь с тобой. Я не хочу спасать свою шкуру ценой твоей жизни…
— Молчать, салага!
В гневе Павлов подошел было к Назарову и схватил за обтянутое гидрокостюмом плечо. Но в следующее мгновение он вдруг побледнел, будто поперхнулся воздухом, закашлялся, остановился, тяжело дыша, отпустил каплея. Воздух в торпедном отсеке был слишком спертым, чтобы совершать столь энергичные действия.
— Знаешь, Сашка, — отдышавшись, заговорил каперанг с какой-то тихой грустью. — Неспроста существует эта старая морская традиция, что командир покидает гибнущее судно последним. Можно сколько угодно рассуждать об объективных причинах аварии и всякой такой ерунде — только это все бред. Если корабль гибнет, значит, виноват в этом его капитан. Он что-то недосмотрел, не учел, не продумал. Наша лодка К-31, ты же знаешь, была лучшей на флоте. И вот она гибнет. Значит, так или иначе, а я в этом виноват. Ты мне скажи: вот, допустим, я спасусь, выживу, вернусь на берег. А как же я тогда людям в глаза буду смотреть? Всем, своему командованию, матерям, женам тех парней, что остались там? — Он махнул рукой в сторону затопленных отсеков. — Они подойдут ко мне и скажут: вот, мол, ты выжил. А где мой сын, муж? Не будет у меня сил в глаза им смотреть, слышишь ты? Не будет!
Некоторое время Назаров пристально смотрел в странно заблестевшие глаза своего командира, не зная, что возразить ему на все это. Все слова казались ему бессильными против такой глубокой убежденности.
Внезапно корпус лодки странно содрогнулся, аварийный свет на мгновение погас, а когда вновь зажегся, казалось, что он светится более тускло, призрачно.
— Все, каплей, кончай с лирикой! — жестко приказал каперанг, подталкивая Назарова к открытому люку торпедного аппарата. — Время не ждет. Смотри, сейчас аккумуляторные батареи зальет, тогда вообще выстрелить не сможем. Прощай, Сашка! — Каперанг неожиданно с силой обнял Назарова. — Не поминай меня лихом. Там, в городке, у меня жена остается, сын Серега — позаботься о них как сможешь. Не бросай их, слышишь ты? Дороже их для меня нет никого на всем белом свете!
И каперанг с силой втолкнул его в торпедный аппарат, с грохотом захлопнул тяжелую стальную крышку. С тревожно бьющимся сердцем Назаров слышал, как поворачиваются стальные шарниры, намертво задраивающие этот люк. Затем раздался могучий вздох, воздушная волна подхватила его и понесла наверх, навстречу тускло зеленеющему сквозь толщу воды солнцу.
* * *
Кружка с остывающим чаем стоит на столе, старый моряк, забыв о ней, не отрываясь смотрит на фотографию на стене, и в уголках его красных воспаленных глаз тускло блестят повисшие на ресницах старческие слезы.
Внезапно зазвонивший телефон вывел старика из задумчивости. Оглядевшись вокруг и словно вспомнив, где он находится, старик тяжело поднялся. Опираясь на палочку, с которой не расставался даже дома, он побрел к настойчиво продолжавшему звонить телефонному аппарату.
— Да?..
— Это я, папа. — Лицо старика расплылось в радостной улыбке, едва он услышал в трубке нежный девичий голос. — Как ты себя чувствуешь?
— Да ничего, Наташенька, нормально, — проговорил старик, продолжая улыбаться. — Вот, чай собрался пить, да что-то задумался…
— Я сегодня буду поздно. — Голос белокурой девушки звучал несколько тревожно. — Но ты не волнуйся, со мной все будет нормально…
— Ты только не задерживайся, — напутственно сказал старик. — Городок-то у нас стал дикий. А как раз сегодня моряки вернулись, теперь гулять будут до утра…
— Не беспокойся, папа, я не одна!
— А, с Сергеем. — Старик радостно улыбнулся, закивал головой. — Ну, тогда хорошо, тогда мне бояться нечего.
— Нет, папа, я не с Сергеем…
Лицо старика омрачилось.
— С Борькой, значит, — со вздохом сказал он. — Так с этим ханыгой и ходишь. Не знаю, как я теперь Сережке и в глаза смотреть-то буду…
Старик снова тяжело вздохнул. Его дочка молчала.
— Ты хоть виделась с ним сегодня? — спросил старик. — С Сергеем? Ты же ходила его встречать!
— Да, папа, виделась…
— Говорила?
— Об этом — нет…
Старик снова тяжело вздохнул. Лицо его омрачилось еще больше.
— Ты взрослый человек, дочка, конечно, тебе самой это решать. — Старик немного помолчал. — Но попомни мои слова: добром это не кончится. Сережка человек вспыльчивый, а этот твой Борька — сто процентное дерьмо…
— Папа, не надо так!
— Такого парня променять на толстомордого прихвостня…
— Папа, прости, мне надо бежать… — В голосе белокурой девушки слышались слезы. — Папа, я поговорю с Сергеем, все объясню. Но только завтра. До свидания, папа…
В трубке уже слышались короткие гудки, но старик все держал ее около уха, скорбно и как-то виновато глядя на застывшего по стойке смирно на борту своей лодки командира — капитана первого ранга Андрея Павлова.
ГЛАВА 5
— Можно, командир?
Сидящий за казенным столом командир гидрографического судна, капитан второго ранга Николай Мартьянов — красивый, несколько полнеющий мужчина лет сорока пяти — поднял голову от писанины и кивнул вошедшему старлею Павлову.
— Конечно, — сказал он приветливо и как-то совсем не по-военному. — Проходи, садись, Полундра…
Знаком доброго расположения командира судна было то, что, во-первых, он пусть даже и нарушая устав, назвал своего подчиненного — командира группы боевых пловцов старлея Павлова — неофициальной, принятой на судне кличкой Полундра; во-вторых, обратился к нему на «ты», что случалось далеко не всегда; и в-третьих, что кавторанг отложил в сторону свою писчебумажную работу и, приветливо улыбаясь, глядел на могучую фигуру старлея, усаживающегося на стуле возле самого края начальственного стола.
Кабинет у кавторанга Мартьянова был небольшой, довольно тесный и неказистый на вид. Казенного образца мебель, крашеные стены, единственное забранное снаружи решеткой окно безо всяких занавесок. На рабочем столе командира судна лежала кипа бумаг, их Мартьянов сосредоточенно просматривал, делая время от времени какие-то пометки.
Войдя в кабинет, Полундра машинально устремил взгляд на большую, убранную в прочную красивую рамку на подставке фотографию, которой было отведено почетное место на невысоком шкафу возле стола кавторанга. На фотографии были изображены два молоденьких курсанта Фрунзенского командного училища. Веселые, бесшабашные лица, пилотки лихо сдвинуты на одно ухо. В одном из них четко угадывались черты кавторанга Мартьянова; кто же был другой, стороннему наблюдателю догадаться было бы трудно.
— Извини, что оторвал тебя от домашнего очага, — сказал кавторанг, рассеянно перебирая бумаги на столе, выискивая нужные. — Плохие новости у меня для тебя, старлей. Для нас всех плохие.
— Что, опять денежного довольствия полгода ждать придется? — озабоченно глядя на своего командира, спросил Полундра.
— Хуже, — отвечал тот. — Ты скажи, вот сегодня мы вернулись из похода…
— Да. Ну и что?
— Ты как, им доволен?
— Что значит, доволен? — озадаченно проговорил Полундра. — Мое дело приказы выполнять, а не жаловаться, нравятся они мне или не нравятся.
— Ах, ты приказы выполнять хочешь, — с печальным вздохом сказал кавторанг. — Ну нет, это ты размечтался, старлей. А я тебе вполне официально сообщаю: у нас на нашем гидрографическом судне теперь вообще никаких походов больше не будет! Все, отходили свое!
— Как так? — опешил Полундра. — С какой стати не будет? Судну только пять лет, оно в прекрасном состоянии, в последнем походе себя великолепно зарекомендовало. Ни единого отказа за три недели плавания! Не списывать же его собрались!
— То-то и оно, что списывать, — сказал кавто ранг с самым сумрачным и серьезным видом. — На вот, почитай! — И он протянул ошалело смотревшему на него старлею какую-то бумагу, которую уже давно держал наготове в руках. — Это акт о продаже нашего судна, — пояснил кавторанг, видя, как старлей недоумевающе пялится в документ. — Ты не туда смотришь, ты вниз посмотри. Там указана цена, по какой наш корабль продают…
— Сколько? — В изумлении Полундра переводил взгляд с бумаги на суровое лицо командира. — Да это же… Да груда металлолома больше стоит, чем они за наше судно выплатят!
— Вот именно! — Кавторанг кивнул. — По цене металлолома его и продают, ни больше ни меньше.
— Да что ж они там, с ума посходили, что ли? — воскликнул с горечью Полундра. — Ведь на нашем гидрографическом судне оборудование установлено, которого даже на натовских кораблях-разведчиках не найдешь. Ведь ему же цены нет!
— Знаю, старлей, — грустно кивнул кавторанг Мартьянов.
— Оно, считай, такого класса единственное на флоте осталось, все остальные уже или списаны, или затонули. Если еще и наш корабль спишут, кто же тогда будет обеспечивать комплексную безопасность на флоте? Кто Родину защищать будет? Ты скажи мне, командир!
— Ну, видишь ли, сынок. — Кавторанг вздохнул и с сумрачным видом потер себе виски. — Для всех наших генералов и адмиралов защита Родины вещь слишком абстрактная. А вот возможность набить себе карман очень даже конкретная. И всякий нормальный человек, выбирая между абстрактным и конкретным…
— Да что ж они там, совсем совесть потеряли! — не унимался Полундра. — Ну, пусть набивают себе карманы. Но ведь не за счет безопасности страны, в конце-то концов!..
— Это ты так считаешь, — возразил кавторанг с какой-то горько-циничной усмешкой. — А вот всякий генерал или адмирал думает, что, если здесь все начнет разваливаться, он всегда сможет потихоньку переплыть в одну из цивилизованных стран и попросить там политического убежища. Он уверен, что его ему непременно предоставят. Так сказать, в обмен на то, что в свое время он постарался уничтожить боеспособность нашей армии и флота и оставить нашу страну без защиты. Главное ведь — себе самому хорошую жизнь устроить, правильно? А те, кто останутся здесь?.. Да пусть хоть с голоду передохнут. Ему-то какое дело!
Кавторанг не спеша потянулся за пачкой, вытащил сигарету, закурил.
— Да я все понимаю, сынок, — снова заговорил он, выпуская облако табачного дыма. — Ты думаешь, мне легче? Ты думаешь, для меня это судно меньше значит? — Он тяжело вздохнул. — Да только что я могу поделать? Приказ есть приказ. Сказано: судно списать, команду расформировать, значит, будет списано, а команду разбросают по разным объектам. Все как положено.
Старлей Павлов, все еще не веря в серьезность утверждения своего командира о продаже родного судна, смотрел на него во все глаза, и суровое лицо его становилось все более и более мрачным.
— И кому же теперь судно достанется? — спросил Полундра со сдержанной злостью. — Я ведь так понимаю, его не на самом деле на металлолом разрезать собираются?
— Правильно понимаешь, — отозвался кавторанг. — Судно потому и продается, что оно нужно целиком, как оно есть, со всем оборудованием, аппаратурой, снаряжением.
— И кто покупатель?
— Какая-то фирма в Мурманске. — Кавторанг вздохнул, выпустил облако табачного дыма. — Большего я, как ни пытался, выяснить не смог. Сам понимаешь, дело это темное. Кого попало в него не слишком-то посвящают…
Полундра некоторое время смотрел на своего командира молча, потом сказал тихо, но со злостью:
— Подонки!
Кавторанг, соглашаясь с ним, кивнул. Оба они немного помолчали.
— Только ведь ты сам посуди, — снова заговорил Мартьянов, втыкая окурок в стоящую на столе пепельницу. — Эмоции эмоциями, проклинать наших деятелей в полосатых штанах можно сколько угодно. Однако ведь свершившегося не изменишь, верно? И нам теперь в новых условиях предстоит думать, как мы сможем свою жизнь устроить…
— Командование и будет думать, — без особого интереса возразил старлей. — Откомандируют на берег, прикажут какой-нибудь пакгауз с гнилым канатом сторожить. А не нравится, скажут: пиши рапорт…
— Вот я к тому и веду, — заметил, одобрительно кивая головой, кавторанг. — Лучше уж на гражданке достойную работу иметь, хорошо получать, чем во флоте делать вид, что служишь.
Мгновение Полундра смотрел на своего командира непонимающими глазами.
— Ты куда это клонишь, командир? — озадачен но произнес Полундра. — Я морской офицер, служить охранником к какому-нибудь толстомордому бизнесмену не пойду!
— Погоди, Сергей, не горячись, — спокойно возразил кавторанг. — Конечно, честь морского офицера для тебя самое главное, я в этом никогда не сомневался. Только ведь дело очень серьезное, можно даже сказать, критическое. А в критических ситуациях надо разумом решать, разумом, а не эмоциями. Погоди, не перебивай меня! — нетерпеливо воскликнул он, видя, что Полундра открыл рот и хочет что-то возразить. — Ты пойми, ты обладаешь уникальным опытом работы на больших глубинах, твоя физическая подготовка выше любых нормативов на два порядка. Таких людей, как ты, в стране можно по пальцам пересчитать. Такие специалисты не только во флоте, на гражданке они тоже ох как нужны.
— Нужны? — переспросил Полундра с досадой. — Спасателем на пляже для особо обеспеченных господ работать? Всяких не умеющих плавать салаг из воды на бережок вытаскивать?
— Не валяй дурака, Сергей! — строго сказал кавторанг. — Ты прекрасно знаешь, что водолазные специалисты на гражданке востребованы где угодно — в строительстве водных объектов, например. Как будто только в военных целях приходится под воду опускаться!
— Это что же значит, командир? — На лице Полундры мелькнула горькая усмешка. — Ты что же, меня на гражданку списываешь?! А сам-то?.. Наверное, на повышение пойдешь…
— Слушай, старлей, придерживай язык! — в голосе кавторанга зазвучал металл. — Я тебя, сопляка, старше и по возрасту, и по званию! И если завел речь о гражданке, то не потому, что погубить тебя желаю. Напротив. Да если ты хочешь знать, я сам рапорт об увольнении уже написал и начальнику штаба флота отнес!
— Вы? Вы тоже уходите на гражданку? — Полундра не скрывал своего презрения. — Вы, человек, тридцать лет отдавший флоту…
— Погоди, не кипятись, — осадил его кавторанг. — Я тебе сказал, что иной раз на гражданке служить и почетнее, и выгоднее, чем, как ты сам говоришь, на берегу пустой пакгауз сторожить, делая вид, что служишь во флоте. И ты пойми; если бы я не имел хорошего варианта на гражданке, я бы с флота не увольнялся. Имей в виду, у меня и для тебя кое—что предусмотрено.
— Я обойдусь…
— Погоди, старлей, не спеши! — снова осадил его кавторанг. — Кто знает, как жизнь обернется. Теперь для многих на флоте трудные времена настали. Многие не хотели бы, да вынуждены сменить китель на гражданскую одежду…
Его взгляд непроизвольно упал на стоявшую на столе фотографию. Как оказалось, Полундра смотрел туда же.
— Как ваш старинный друг Баташев? — не без иронии в голосе спросил старлей. — Вы ведь с ним вместе во Фрунзенском учились…
— Было дело, — согласился кавторанг. — А что? Собственно, с Игорем вышел не такой уж плохой вариант. Он, как из флота ушел, очень даже неплохо устроился. Теперь он обеспеченный человек, очень доходный бизнес, два личных «Мерседеса», под Питером себе особняк выстроил…
— Знаю, вы мне рассказывали, — кивнул в ответ Полундра. — Только про этого Баташева слухи мрачные ходят. Будто он на самом деле бандюга бандюгой. Из своих бывших сослуживцев организовал банду, которая занимается тем, что терроризирует торговые точки. Рэкет в чистом виде. «Красная вол на» оргпреступности.
— Ладно, ладно, — с досадой оборвал его Мартьянов. — Оргпреступность, «красная волна»!.. Запомни: Игорь Баташев мой старинный друг. Понимаешь ты это? А слухам, знаешь ли, только бабы верят!
— Так точно, товарищ кавторанг…
— Вот и отлично! — Мартьянов улыбнулся. — Во всяком случае, то, что я тебе предложу, не будет иметь никакого отношения к оргпреступности. И к Игорю и его бизнесу тоже. Это я тебе обещаю!
Полундра молча кивнул.
— Я тебя сейчас очень прошу пока ничего не решать, — продолжал кавторанг. — Погоди, не возражай. Полной уверенности у меня пока нет, но я знаю, что работа может оказаться очень стоящая и как раз по нашему профилю. Я знаю, ты мужик надежный, не подведешь…
— Но учти, командир, — сурово возразил старлей. — Катать олигархов на яхте по Финскому заливу я не собираюсь! И обучать их навыкам подводного плавания тоже!..
— Об этом нет и речи, — спокойно заявил кавторанг. — На эти дела и без тебя желающие в очереди стоят. Ладно, старлей, свободен. — Приподнявшись со стула, кавторанг протянул Полундре руку. — Пока отдыхай, решай свои личные дела. А когда дело утрясется, я найду тебя. До встречи!
И кавторанг снова углубился в свои бумаги, принялся что-то писать, а Полундра, поднявшись со стула, ссутулившись, медленно вышел из кабинета.
Сидящий за казенным столом командир гидрографического судна, капитан второго ранга Николай Мартьянов — красивый, несколько полнеющий мужчина лет сорока пяти — поднял голову от писанины и кивнул вошедшему старлею Павлову.
— Конечно, — сказал он приветливо и как-то совсем не по-военному. — Проходи, садись, Полундра…
Знаком доброго расположения командира судна было то, что, во-первых, он пусть даже и нарушая устав, назвал своего подчиненного — командира группы боевых пловцов старлея Павлова — неофициальной, принятой на судне кличкой Полундра; во-вторых, обратился к нему на «ты», что случалось далеко не всегда; и в-третьих, что кавторанг отложил в сторону свою писчебумажную работу и, приветливо улыбаясь, глядел на могучую фигуру старлея, усаживающегося на стуле возле самого края начальственного стола.
Кабинет у кавторанга Мартьянова был небольшой, довольно тесный и неказистый на вид. Казенного образца мебель, крашеные стены, единственное забранное снаружи решеткой окно безо всяких занавесок. На рабочем столе командира судна лежала кипа бумаг, их Мартьянов сосредоточенно просматривал, делая время от времени какие-то пометки.
Войдя в кабинет, Полундра машинально устремил взгляд на большую, убранную в прочную красивую рамку на подставке фотографию, которой было отведено почетное место на невысоком шкафу возле стола кавторанга. На фотографии были изображены два молоденьких курсанта Фрунзенского командного училища. Веселые, бесшабашные лица, пилотки лихо сдвинуты на одно ухо. В одном из них четко угадывались черты кавторанга Мартьянова; кто же был другой, стороннему наблюдателю догадаться было бы трудно.
— Извини, что оторвал тебя от домашнего очага, — сказал кавторанг, рассеянно перебирая бумаги на столе, выискивая нужные. — Плохие новости у меня для тебя, старлей. Для нас всех плохие.
— Что, опять денежного довольствия полгода ждать придется? — озабоченно глядя на своего командира, спросил Полундра.
— Хуже, — отвечал тот. — Ты скажи, вот сегодня мы вернулись из похода…
— Да. Ну и что?
— Ты как, им доволен?
— Что значит, доволен? — озадаченно проговорил Полундра. — Мое дело приказы выполнять, а не жаловаться, нравятся они мне или не нравятся.
— Ах, ты приказы выполнять хочешь, — с печальным вздохом сказал кавторанг. — Ну нет, это ты размечтался, старлей. А я тебе вполне официально сообщаю: у нас на нашем гидрографическом судне теперь вообще никаких походов больше не будет! Все, отходили свое!
— Как так? — опешил Полундра. — С какой стати не будет? Судну только пять лет, оно в прекрасном состоянии, в последнем походе себя великолепно зарекомендовало. Ни единого отказа за три недели плавания! Не списывать же его собрались!
— То-то и оно, что списывать, — сказал кавто ранг с самым сумрачным и серьезным видом. — На вот, почитай! — И он протянул ошалело смотревшему на него старлею какую-то бумагу, которую уже давно держал наготове в руках. — Это акт о продаже нашего судна, — пояснил кавторанг, видя, как старлей недоумевающе пялится в документ. — Ты не туда смотришь, ты вниз посмотри. Там указана цена, по какой наш корабль продают…
— Сколько? — В изумлении Полундра переводил взгляд с бумаги на суровое лицо командира. — Да это же… Да груда металлолома больше стоит, чем они за наше судно выплатят!
— Вот именно! — Кавторанг кивнул. — По цене металлолома его и продают, ни больше ни меньше.
— Да что ж они там, с ума посходили, что ли? — воскликнул с горечью Полундра. — Ведь на нашем гидрографическом судне оборудование установлено, которого даже на натовских кораблях-разведчиках не найдешь. Ведь ему же цены нет!
— Знаю, старлей, — грустно кивнул кавторанг Мартьянов.
— Оно, считай, такого класса единственное на флоте осталось, все остальные уже или списаны, или затонули. Если еще и наш корабль спишут, кто же тогда будет обеспечивать комплексную безопасность на флоте? Кто Родину защищать будет? Ты скажи мне, командир!
— Ну, видишь ли, сынок. — Кавторанг вздохнул и с сумрачным видом потер себе виски. — Для всех наших генералов и адмиралов защита Родины вещь слишком абстрактная. А вот возможность набить себе карман очень даже конкретная. И всякий нормальный человек, выбирая между абстрактным и конкретным…
— Да что ж они там, совсем совесть потеряли! — не унимался Полундра. — Ну, пусть набивают себе карманы. Но ведь не за счет безопасности страны, в конце-то концов!..
— Это ты так считаешь, — возразил кавторанг с какой-то горько-циничной усмешкой. — А вот всякий генерал или адмирал думает, что, если здесь все начнет разваливаться, он всегда сможет потихоньку переплыть в одну из цивилизованных стран и попросить там политического убежища. Он уверен, что его ему непременно предоставят. Так сказать, в обмен на то, что в свое время он постарался уничтожить боеспособность нашей армии и флота и оставить нашу страну без защиты. Главное ведь — себе самому хорошую жизнь устроить, правильно? А те, кто останутся здесь?.. Да пусть хоть с голоду передохнут. Ему-то какое дело!
Кавторанг не спеша потянулся за пачкой, вытащил сигарету, закурил.
— Да я все понимаю, сынок, — снова заговорил он, выпуская облако табачного дыма. — Ты думаешь, мне легче? Ты думаешь, для меня это судно меньше значит? — Он тяжело вздохнул. — Да только что я могу поделать? Приказ есть приказ. Сказано: судно списать, команду расформировать, значит, будет списано, а команду разбросают по разным объектам. Все как положено.
Старлей Павлов, все еще не веря в серьезность утверждения своего командира о продаже родного судна, смотрел на него во все глаза, и суровое лицо его становилось все более и более мрачным.
— И кому же теперь судно достанется? — спросил Полундра со сдержанной злостью. — Я ведь так понимаю, его не на самом деле на металлолом разрезать собираются?
— Правильно понимаешь, — отозвался кавторанг. — Судно потому и продается, что оно нужно целиком, как оно есть, со всем оборудованием, аппаратурой, снаряжением.
— И кто покупатель?
— Какая-то фирма в Мурманске. — Кавторанг вздохнул, выпустил облако табачного дыма. — Большего я, как ни пытался, выяснить не смог. Сам понимаешь, дело это темное. Кого попало в него не слишком-то посвящают…
Полундра некоторое время смотрел на своего командира молча, потом сказал тихо, но со злостью:
— Подонки!
Кавторанг, соглашаясь с ним, кивнул. Оба они немного помолчали.
— Только ведь ты сам посуди, — снова заговорил Мартьянов, втыкая окурок в стоящую на столе пепельницу. — Эмоции эмоциями, проклинать наших деятелей в полосатых штанах можно сколько угодно. Однако ведь свершившегося не изменишь, верно? И нам теперь в новых условиях предстоит думать, как мы сможем свою жизнь устроить…
— Командование и будет думать, — без особого интереса возразил старлей. — Откомандируют на берег, прикажут какой-нибудь пакгауз с гнилым канатом сторожить. А не нравится, скажут: пиши рапорт…
— Вот я к тому и веду, — заметил, одобрительно кивая головой, кавторанг. — Лучше уж на гражданке достойную работу иметь, хорошо получать, чем во флоте делать вид, что служишь.
Мгновение Полундра смотрел на своего командира непонимающими глазами.
— Ты куда это клонишь, командир? — озадачен но произнес Полундра. — Я морской офицер, служить охранником к какому-нибудь толстомордому бизнесмену не пойду!
— Погоди, Сергей, не горячись, — спокойно возразил кавторанг. — Конечно, честь морского офицера для тебя самое главное, я в этом никогда не сомневался. Только ведь дело очень серьезное, можно даже сказать, критическое. А в критических ситуациях надо разумом решать, разумом, а не эмоциями. Погоди, не перебивай меня! — нетерпеливо воскликнул он, видя, что Полундра открыл рот и хочет что-то возразить. — Ты пойми, ты обладаешь уникальным опытом работы на больших глубинах, твоя физическая подготовка выше любых нормативов на два порядка. Таких людей, как ты, в стране можно по пальцам пересчитать. Такие специалисты не только во флоте, на гражданке они тоже ох как нужны.
— Нужны? — переспросил Полундра с досадой. — Спасателем на пляже для особо обеспеченных господ работать? Всяких не умеющих плавать салаг из воды на бережок вытаскивать?
— Не валяй дурака, Сергей! — строго сказал кавторанг. — Ты прекрасно знаешь, что водолазные специалисты на гражданке востребованы где угодно — в строительстве водных объектов, например. Как будто только в военных целях приходится под воду опускаться!
— Это что же значит, командир? — На лице Полундры мелькнула горькая усмешка. — Ты что же, меня на гражданку списываешь?! А сам-то?.. Наверное, на повышение пойдешь…
— Слушай, старлей, придерживай язык! — в голосе кавторанга зазвучал металл. — Я тебя, сопляка, старше и по возрасту, и по званию! И если завел речь о гражданке, то не потому, что погубить тебя желаю. Напротив. Да если ты хочешь знать, я сам рапорт об увольнении уже написал и начальнику штаба флота отнес!
— Вы? Вы тоже уходите на гражданку? — Полундра не скрывал своего презрения. — Вы, человек, тридцать лет отдавший флоту…
— Погоди, не кипятись, — осадил его кавторанг. — Я тебе сказал, что иной раз на гражданке служить и почетнее, и выгоднее, чем, как ты сам говоришь, на берегу пустой пакгауз сторожить, делая вид, что служишь во флоте. И ты пойми; если бы я не имел хорошего варианта на гражданке, я бы с флота не увольнялся. Имей в виду, у меня и для тебя кое—что предусмотрено.
— Я обойдусь…
— Погоди, старлей, не спеши! — снова осадил его кавторанг. — Кто знает, как жизнь обернется. Теперь для многих на флоте трудные времена настали. Многие не хотели бы, да вынуждены сменить китель на гражданскую одежду…
Его взгляд непроизвольно упал на стоявшую на столе фотографию. Как оказалось, Полундра смотрел туда же.
— Как ваш старинный друг Баташев? — не без иронии в голосе спросил старлей. — Вы ведь с ним вместе во Фрунзенском учились…
— Было дело, — согласился кавторанг. — А что? Собственно, с Игорем вышел не такой уж плохой вариант. Он, как из флота ушел, очень даже неплохо устроился. Теперь он обеспеченный человек, очень доходный бизнес, два личных «Мерседеса», под Питером себе особняк выстроил…
— Знаю, вы мне рассказывали, — кивнул в ответ Полундра. — Только про этого Баташева слухи мрачные ходят. Будто он на самом деле бандюга бандюгой. Из своих бывших сослуживцев организовал банду, которая занимается тем, что терроризирует торговые точки. Рэкет в чистом виде. «Красная вол на» оргпреступности.
— Ладно, ладно, — с досадой оборвал его Мартьянов. — Оргпреступность, «красная волна»!.. Запомни: Игорь Баташев мой старинный друг. Понимаешь ты это? А слухам, знаешь ли, только бабы верят!
— Так точно, товарищ кавторанг…
— Вот и отлично! — Мартьянов улыбнулся. — Во всяком случае, то, что я тебе предложу, не будет иметь никакого отношения к оргпреступности. И к Игорю и его бизнесу тоже. Это я тебе обещаю!
Полундра молча кивнул.
— Я тебя сейчас очень прошу пока ничего не решать, — продолжал кавторанг. — Погоди, не возражай. Полной уверенности у меня пока нет, но я знаю, что работа может оказаться очень стоящая и как раз по нашему профилю. Я знаю, ты мужик надежный, не подведешь…
— Но учти, командир, — сурово возразил старлей. — Катать олигархов на яхте по Финскому заливу я не собираюсь! И обучать их навыкам подводного плавания тоже!..
— Об этом нет и речи, — спокойно заявил кавторанг. — На эти дела и без тебя желающие в очереди стоят. Ладно, старлей, свободен. — Приподнявшись со стула, кавторанг протянул Полундре руку. — Пока отдыхай, решай свои личные дела. А когда дело утрясется, я найду тебя. До встречи!
И кавторанг снова углубился в свои бумаги, принялся что-то писать, а Полундра, поднявшись со стула, ссутулившись, медленно вышел из кабинета.
ГЛАВА 6
В небольшом, расположенном на берегу Баренцева моря военном городке имелось только два культурных центра. Первый из них — гарнизонный дом офицеров — был устроен давно, еще в советские времена, и считался менее интересным из двух. В небольшом трехэтажном, сильно обшарпанном здании днем работали всякие кружки, музыкальная школа, а вечером в кинозале на старенькой аппаратуре иногда крутили надоевшие до чертиков, затрепанные фильмы. По-настоящему же крутым местом в городе, где собиралась неформальная его элита, считался ресторан, расположенный хотя и подальше от комендатуры гарнизона, однако еще в той части городка, что считалась центральной. Гарнизонное начальство, не совсем беспричинно опасавшееся буйств военных моряков, разгоряченных алкоголем и желающих особенно лихо отметить свое возвращение домой, терпело не более одного такого объекта в городе, хотя в свое время объявлялось много желающих открыть здесь небольшие кафе, закусочные, рюмочные. Все подобные предложения гарнизонное начальство решительно отвергало, желая сосредоточить лихую жизнь городка в одном месте. Ресторан в военном городке был единственный, зато зал его отличался огромными размерами и мог при желании вместить в себя целиком экипаж небольшого судна. В этом ресторане происходили все торжественные мероприятия городка, свадьбы, банкеты. К этому ресторану направлялись всякий раз возвратившиеся после плавания моряки, чтобы отдохнуть душой и расслабиться телом.
Мартовский вечер на берегу Баренцева моря был студен и ветрен, ярко освещенную неоновой вывеской площадку около ресторана, казалось, продувало насквозь. Однако толпившихся на ней подвыпивших мужчин, одетых в штатское, в которых по выправке нетрудно было узнать моряков, устраивавших себе культурный отдых, это ничуть не беспокоило. Такие люди привычны к холодным, дующим в открытом море ветрам. Сильнее ветер досаждал девицам вульгарной внешности, дефилировавшим мимо стоящих группами моряков, от порывов его они заметно поеживались, тем более что профессия обязывала носить весьма открытые, демонстрирующие разные части тела костюмы. Изредка та или другая привлекала чье-нибудь внимание. С ней вступали в разговор, после чего мгновенно образовавшаяся парочка, для виду еще немного потусовавшись возле ресторана, вскоре исчезала где-то в темных переулках военного городка. Однако казалось, что толпа гуляющих матросов от этого не становится меньше. Вся эта милая картина гарнизонной жизни очень мало привлекала внимание белокурой девушки, сидевшей внутри роскошного иностранного автомобиля и рассеянно глядевшей наружу через черное тонированное стекло. Автомобиль остановился на парковке напротив самого входа в ярко освещенный ресторан, загородив дорогу другим машинам, но владельца данного транспортного средства это ничуть не беспокоило. Широкий и грузный, точно танк, джип с телохранителями притормозил аккуратно сзади.
— Выходи, — коротко сказал сидящий за рулем машины господин лет тридцати пяти, с пухлым, немного обрюзгшим лицом, ясно обозначившимися залысинами на лбу. Он был одет в дорогой костюм серого цвета, выглядывавший из-под распахнутого ворота длинного черного пальто.
— Боря, не надо! — тихо сказала белокурая девушка, робко глядя на сидящего за рулем. — Пожалуйста!
— Что, боишься? — Солидный господин весело рассмеялся, откинувшись на спинку кресла. — Думаешь, увидят тебя со мной его кореша, расскажут все ему?
— Ему уже рассказали, — тихо сказала девушка. — И вовсе не его кореша…
— Ну, тогда тебе тем более нечего бояться! — со смехом сказал солидный господин. — Выходи! — И не дожидаясь ее, выбрался из-за руля своей крутой тачки.
Холодный ветер тут же накинулся на него, распахнул полы длинного черного пальто — своего рода униформы удачливого бизнесмена, — но господин только рассмеялся, подставил свое лицо ветру. У него на самом деле был вид хозяина жизни, буйство холодного ветра только забавляло его, не лишая хорошего настроения. Такой же насмешливо-презрительной миной встретил он и скользкие, завистливые, смешанные со злобой взгляды, которые бросали на бизнесмена стоявшие возле ресторана моряки.
Телохранители бизнесмена, ехавшие в джипе, между тем также выбрались из машины; подойдя к своему хозяину, окружили его, встали немного поодаль, но так, чтобы в случае опасности немедленно прийти ему на выручку. Один из телохранителей подошел к правой стороне лимузина, открыл дверцу, где сидела белокурая девушка. Той тоже пришлось выйти.
Мартовский вечер на берегу Баренцева моря был студен и ветрен, ярко освещенную неоновой вывеской площадку около ресторана, казалось, продувало насквозь. Однако толпившихся на ней подвыпивших мужчин, одетых в штатское, в которых по выправке нетрудно было узнать моряков, устраивавших себе культурный отдых, это ничуть не беспокоило. Такие люди привычны к холодным, дующим в открытом море ветрам. Сильнее ветер досаждал девицам вульгарной внешности, дефилировавшим мимо стоящих группами моряков, от порывов его они заметно поеживались, тем более что профессия обязывала носить весьма открытые, демонстрирующие разные части тела костюмы. Изредка та или другая привлекала чье-нибудь внимание. С ней вступали в разговор, после чего мгновенно образовавшаяся парочка, для виду еще немного потусовавшись возле ресторана, вскоре исчезала где-то в темных переулках военного городка. Однако казалось, что толпа гуляющих матросов от этого не становится меньше. Вся эта милая картина гарнизонной жизни очень мало привлекала внимание белокурой девушки, сидевшей внутри роскошного иностранного автомобиля и рассеянно глядевшей наружу через черное тонированное стекло. Автомобиль остановился на парковке напротив самого входа в ярко освещенный ресторан, загородив дорогу другим машинам, но владельца данного транспортного средства это ничуть не беспокоило. Широкий и грузный, точно танк, джип с телохранителями притормозил аккуратно сзади.
— Выходи, — коротко сказал сидящий за рулем машины господин лет тридцати пяти, с пухлым, немного обрюзгшим лицом, ясно обозначившимися залысинами на лбу. Он был одет в дорогой костюм серого цвета, выглядывавший из-под распахнутого ворота длинного черного пальто.
— Боря, не надо! — тихо сказала белокурая девушка, робко глядя на сидящего за рулем. — Пожалуйста!
— Что, боишься? — Солидный господин весело рассмеялся, откинувшись на спинку кресла. — Думаешь, увидят тебя со мной его кореша, расскажут все ему?
— Ему уже рассказали, — тихо сказала девушка. — И вовсе не его кореша…
— Ну, тогда тебе тем более нечего бояться! — со смехом сказал солидный господин. — Выходи! — И не дожидаясь ее, выбрался из-за руля своей крутой тачки.
Холодный ветер тут же накинулся на него, распахнул полы длинного черного пальто — своего рода униформы удачливого бизнесмена, — но господин только рассмеялся, подставил свое лицо ветру. У него на самом деле был вид хозяина жизни, буйство холодного ветра только забавляло его, не лишая хорошего настроения. Такой же насмешливо-презрительной миной встретил он и скользкие, завистливые, смешанные со злобой взгляды, которые бросали на бизнесмена стоявшие возле ресторана моряки.
Телохранители бизнесмена, ехавшие в джипе, между тем также выбрались из машины; подойдя к своему хозяину, окружили его, встали немного поодаль, но так, чтобы в случае опасности немедленно прийти ему на выручку. Один из телохранителей подошел к правой стороне лимузина, открыл дверцу, где сидела белокурая девушка. Той тоже пришлось выйти.